Проф. В.А. Конев

Коллеги!

Начинаем серию занятий, посвященных анализу второго раздела «БиВ».

По мере того как уходит от нас время написания этой книги, все более и более становится ощутимо усиление влияния хайдеггеровских идей на философию и культуру в целом. Вчитываясь заново в текст этой книги, каждый раз обнаруживаешь в нем новые смыслы, новые аспекты, новые горизонты мысли. Чем это обусловлено? Конечно, в первую очередь сложностью и глубиной содержания самого текста. Но не только. Новые смыслы возникают и потому, что сама культура, сама философия начинает мыслить по-новому, а потому и по-новому читать. На это подвигает ее вся история заканчивающегося столетия, заставившая человека (в хайдеггеровском смысле этого слова) задуматься над трагедиями последнего века. Достаточно только Освенцима и Гулага, чтобы начать понимать, что нельзя мыслить и относиться к миру так, как мыслил и жил человек в последние триста лет. И понимать это европейская культура начала в значительной мере благодаря и «БиВ». Так во взаимном индуцировании рождается новый тип понимания жизни: идеи Хайдеггера провоцируют новую мысль, а новая мысль, окунувшись в культуру, требует от исходных идей новых объяснений, снова рождаются новые мысли, которые снова входят в культуру, меняя ее, меняются и сами, и снова требуют от исходных идей объяснений. И такие круги взаимного индуцирования повторяются постоянно. Наверное, это один из законов развития самой культуры.

Жизненность книги Хайдеггера и его идей в том, что они оказались способны поддерживать этот индуцирующий своих участников диалог. Возможно, что не последнюю роль в этом (в способности поддерживать рождение новых мыслей) играет и то, что сама книга Хайдеггера построена по тому же принципу: здесь аналитическая мысль постоянно возвращается к одному и тому, она движется кругами, обращаясь к своей главной проблеме – что есть Присутствие, что есть бытие Присутствия, как Присутствие знает бытие. Это мы видели и в первом разделе. Это демонстрирует и второй.

Начиная второй раздел, который назван «Присутствие и временность», Хайдеггер снова возвращается все к той же проблеме – как бытийствует Присутствие, все к тем же экзистенциалам – забота, бытие-в-мире, расположение, понимание, речь и т.д. Но есть существенное различие экзистенциального анализа Присутствия в первом и втором разделах.

В первом разделе экзистенциальный анализ был сосредоточен, прежде всего, на анализе несобственного бытия Присутствия. Умение быть Присутствия, говорит Хайдеггер, свободно для подлинности или неподлинности, или их модальной индифферентности. «До сих пор интерпретация ограничивалась, - говорится в начале второго раздела, - начиная со средней повседневности, анализом индифферентного соотв. несобственного экзистирования» (С.232). Второй раздел должен направить экзистенциальный анализ на собственное бытие Присутствия. Почему ставится эта задача? Просто потому, что если сделан анализ одного, то теперь нужен анализ другого для полноты исследования? Нет. Это вытекает из основного вопроса, который поставлен в исследовании Хайдеггера. А это, как мы помним, вопрос о смысле бытия.

На этот вопрос ответ должно дать особое сущее – Присутствие, а «Присутствие, - постоянно повторяет Хайдеггер, - есть как понимающая способность быть, для которой в ее бытии речь идет о самом этом бытии» (С.231). Но как понимает Присутствие бытие? А так, как оно бытийствует, ибо, как показал Хайдеггер, герменевтическая ситуация (ситуация понимания) требует предпонимания, предварительного уяснения того, что должно быть понято. Это пред-усмотрение для Присутствия заключается в способе его бытия, в котором оно себя находит, и тогда Присутствие раскрывает бытие таким, каким способом оно есть. Способ бытия есть пред-усмотрение бытия. И онтологическая интерпретация бытия (т.е. онтология, которая строится на основе аналитики Присутствия) также требует исходного предпонимания, онтология может выявить только те характеристики бытия, которые Присутствие раскрывает. Значит, если стоит вопрос о смысле бытия вообще, бытия как такового, как целого, необходимо найти ту экзистенциальную ситуацию, в которой Присутствие раскрывает бытие как таковое, бытие как бытие. 

Хайдеггер говорит, что проведенный экзистенциальный анализ Присутствия как заботы не может стать исходной интерпретацией этого сущего, а вместе с тем и фундаментом для онтологического основовопроса (вопроса о смысле бытия). Почему? Потому что он раскрыл лишь несобственное бытие Присутствия, да и то как нецелое (см. С. 233). Во-первых, через заботу, которая понималась как озабочение и заботливость, Присутствие открывает внутримирное существование – подручное и событие, т.е. бытие вещей и событие-с-другими. Во-вторых, забота, которая рассматривалась как формально-экзистенциальная целость онтологического структурного целого Присутствия, есть такой способ существования, который всегда бросает Присутствие в ситуацию еще-не. Экзистенция определяет бытие Присутствия тем, что оно всегда способно чем-то еще не быть. Поэтому Присутствие, пока экзистирует, «сущностно противится возможному схватыванию его как целого сущего», оно всегда не завершено, а целое Присутствия – это сущее от его "начала" до его "конца" (С.233).

Значит, экзистенциальный анализ нужно направить в другое русло. «Чтобы интерпретация бытия Присутствия как фундамент разработки онтологического основовопроса стала исходной, она должна сперва уже экзистенциально вывести на свет бытие Присутствия в его возможной собственности и целости» (Там же). Так встает вопрос, а как может Присутствие быть целым, если пока оно есть, ему всегда недостает еще чего-то.

Ответ, который находит «БиВ» на этот вопрос, прост и оригинален.

К недостаче Присутствия, говорит Хайдеггер, принадлежит сам "конец". Конец бытия-в-мире – смерть. Этот конец, принадлежа к способности быть, т.е. к экзистенции, очерчивает и определяет любую целость Присутствия (С.234). Смерть (способность достичь конца) есть бытие-небытия, пишет Хайдеггер. И в этом сущностно значимом для фундаментальной онтологии заявлении видно ее кардинальное отличие от парменидовской традиции. Теперь и возникает задача описать смерть, выразить ее в понятии, что с точки зрения парменидовской онтологии невозможно. Такое описание возможно только как экзистенциальное понятие смерти, экзистенциальное представление бытия-небытия, бытия к смерти (Там же). «Экзистенциальная структура этого бытия, - утверждает Хайдеггер, - оказывается онтологическим устройством умения Присутствия быть целым» (Там же. Курсив мой – В.К.).

Первая глава второго раздела «Возможная целость Присутствия и бытие к смерти» и посвящена выявлению экзистенциальной структуры бытия к смерти. Ее "фабула" – это выстраивание феномена смерти, экзистенциала смерти, или экзистенциального понятия смерти. Как может быть смерть дана Присутствию, если, как заметил еще Эпикур, «пока мы живы, смерти нет, а смерть придет, так нас не будет». А "сюжет" главы другой – это проблема онтологического смысла Присутствия: как сущее Присутствие множественно, множественно ли оно и как бытие, т.е. само бытие множественно или едино.

Пойдем по "фабуле" главы.

Здесь Хайдеггер еще и еще раз демонстрирует филигранное мастерство феноменологического анализа, мастерство выстраивания смысла феномена, в данном случае феномена смерти.

Сначала Хайдеггер отмечает, почему возможно связать целость Присутствия и смерть. Потому что смерть завершает способность Присутствия быть, потому что тут Присутствие как бы останавливает свое вечное экзистирование к еще-не. Целое дается как то, что имеет начало и конец. Такое понимание целого – самое простое и исходное: целый кусок хлеба, целый день, целая жизнь. И Хайдеггер начинает с этого простого смысла. Тогда понятно, что целое Присутствия – это Присутствие, которое достигло конца, своей смерти.

Но здесь возникает вопрос, а может ли Присутствие, которое есть постоянная экзистенция иметь такую целость, ибо конец Присутствия есть конец экзистенции, а тем самым и конец самого Присутствия. Не экзистирующее сущее не является Присутствием. Тогда, может быть, "считывание" онтологической целости с Присутствия является безнадежной затеей? Нет, считает Хайдеггер. Но для этого необходимо продвижение экзистенциальной аналитики к новым основаниям экзистенции, необходимо углубление критики. «Вопрос о целости Присутствия, одинаково и экзистентный о возможной способности быть целым [т.е. как это находит свое проявление в обыденной жизни – В.К.], равно как экзистенциальный о бытийном устройстве "конца" и "целости" [т.е. как это может найти отражение в экзистенциальной "теории" – В.К.], таит в себе задачу позитивного анализа прежде отодвигавшихся феноменов экзистенции» (С.237). Каких? Временных характеристик экзистенции, ибо «исходная онтологическая основа экзистенциальности Присутствия есть однако временность», как отмечалось еще в самом начале книги и как заметил снова Хайдеггер двумя страницами ранее. Но как в начале книги, так и фраза на 235 странице падают "вдруг", а теперь этот тезис ставится под обоснование.

Итак, в центре рассмотрения теперь оказывается онтологическая характеристика присутствиеразмерного бытия-к-концу и достижение экзистенциального понятия смерти. Экзистенциальное понятие смерти есть экзистенциальный опыт смерти. Как этот опыт может пережить Присутствие? (Замечу, что, выстраивая экзистенциальный анализ смерти, Хайдеггер экзистентно, т.е. в качестве реально экзистирующего, рассматривает в этой главе, да и дальше, именно человека). Как человек получает опыт смерти? Он не может иметь опыта своей смерти. Значит, через событие с другими, через смерть других. Но, видя смерть другого, Присутствие не переживает опыт смерти: «В претерпевании утраты не становится, однако, доступна утрата бытия как такая, какую "претерпевает" умирающий» (С.239). Можно заместить одно Присутствие другим во многих ситуациях, но невозможно заместить, «когда дело идет о замещении бытийной возможности, которая составляет приход Присутствия к концу и как таковая придает ему целость. Никто не может снять с другого его умирание» (С.240). Но тогда не может быть опыта смерти? Может, но по-особому. «Смерть, - делает заключение Хайдеггер, - насколько она "есть", по существу всегда моя. А именно, она означает своеобразную бытийную возможность, в которой дело идет напрямую о бытии всегда своего Присутствия» (Там же. Курсив мой – В.К.). Смерть, насколько она "есть", всегда моя – это важнейший результат на пути приобретения опыта смерти. Он дает возможность выделить существенный момент в понятии смерти – смерть не инцидент, а экзистенциальный феномен, и смерть должна быть экзистенциально осмыслена, или же она в своем онтологическом смысле останется не понята. Экзистенциально осмыслена – это значит, что она должна быть понята как особый способ бытия.

Дальше в §§ 48 и 49 Хайдеггер детально выясняет, чем формальная структура конца вообще и целости вообще Присутствия отличается от возможных, как он говорит, региональных структур конца и целости неприсутствиеразмерного сущего – от недостачи, от незрелости, от окончания (скончания), от конца живого (биологической смерти). Недостача предполагает возможность еще-собранность-вместе чего-то, а Присутствие «не собирается в кучку», его еще-не принадлежит к нему всегда (С.243). Незрелость, становление зрелым предполагает, что нечто со зрелостью достигает своего конца (плод со зрелостью вполне закончен), но смерть не есть зрелость Присутствия, наоборот, смерть скорее отнимает у Присутствия возможности достижения полноты, или оно может достичь зрелости еще до своей смерти (акмэ человеческой жизни, как говорили греки). Окончание предполагает, что нечто прекращается (кончился дождь, кончилась дорога и т.п.) как наличное, или оно характеризует законченность ("готовность") наличного (картина закончена) и т.п. Присутствие же не наличное, поэтому никакие модусы окончания не могут характеризовать смерть как конец Присутствия. «Подразумеваемое смертью окончание значит не законченность Присутствия, но бытие к концу этого сущего. Смерть – способ быть, который Присутствие берет на себя, едва оно есть», - заключает Хайдеггер (С.245). Поэтому экзистенциальное понятие смерти не совпадает с биологическим пониманием смерти, которое говорит о конце живого и которое Хайдеггер называет околеванием (С.247). Экзистенциальное понятие смерти не имеет ничего общего, указывает Хайдеггер, ни с обсуждением проблем жизни "после смерти", ни с "метафизикой смерти", «экзистенциальная проблематика нацелена единственно на установление у Присутствия онтологической структуры бытия к концу» (С.249).

Итак, Хайдеггер пришел к выводу, что смерть для Присутствия есть особый способ его бытия – бытия к концу. Она принадлежит к бытию Присутствия. А Присутствие характеризуется тремя основными фундаментальными характеристиками – экзистенцией, фактичностью и падением. Следовательно, в феномене смерти эти характеристики должны найти выражение. В §§ 50 и 51 Хайдеггер это и рассматривает.

С точки зрения экзистенции, смерть есть бытие к концу. Что это значит? Это означает, что смерть предстоит Присутствию, но в отличие от предстояния наличного (предстоит ремонт квартиры, приезд друга, гроза и т.п.) это такое предстояние, возможность которого избежать нельзя. Можно отложить ремонт квартиры, уговорить приятеля не приезжать, гроза может пройти стороной и т.п., но избежать смерти в принципе нельзя. «Смерть есть возможность бытия, которую Присутствие всякий раз должно взять на себя само» (С.250). А отсюда следует важный вывод: «Перед смертью Присутствие стоит перед собой в его самой своей способности быть. В этой возможности речь для Присутствия идет напрямую о его бытии-в-мире. Его смерть есть возможность больше-не-способности-присутствовать» (Там же). Смерть ставит Присутствие перед своим бытием. Перед смертью оно полностью вручено «наиболее своей ему способности быть», «себе самому сущностно разомкнуто», т.е. здесь оно знает именно свое бытие. Возможность смерти как возможность прямой невозможности Присутствия выводит Присутствие из несобственного и неподлинного бытия к бытию подлинному и собственному. «Таким образом смерть открывается как наиболее своя, безотносительная, не-обходимая возможность», - таково ее экзистенциальное содержание (Там же).

С точки зрения фактичности, смерть есть то, что Присутствие не приобретает задним числом, в ходе каких-то обстоятельств, а есть такая возможность, в которую Присутствие брошено, оно вручено своей смерти. Присутствие фактично экзистирует к своему концу. Брошенность в смерть открывается ему в расположении ужаса. Хотя человек не всегда оказывается в этом расположении, но «всякое царящее в Присутствии фактичное "знание" или "незнание" о наиболее своем бытии к концу есть лишь выражение экзистентной возможности по-разному держаться в этом бытии» (С.251).

Здесь Хайдеггер переходит к характеристике смерти в модусе падения. Бытие к смерти в повседневности (в падении) проявляется в бегстве от смерти как своей предельной возможности. Люди, которые конституируют публичность, "знают" смерть как постоянно случающееся происшествие, как "смертный случай". Люди заручились для этого события и толкованием, что, в конце концов, человек смертен. И Хайдеггер очень тонко замечает: «Означенный оборот речи говорит о смерти как о постоянно происходящем "случае". Он выдает ее за всегда уже "действительное", скрывая ее характер возможности и вместе с тем принадлежащие ей моменты безотносительности и не-обходимости» (С.253. Курсив мой – В.К.). Смерть для людей не относится к конкретному человеку: выражение "человек смертен" распространяет мнение, что смерть касается как бы человека вообще, а не меня, ведь этот человек никто. Таким образом, люди дают право прятать от себя самоё свое бытие к смерти, успокаивают человека насчет смерти. Но все-таки повседневность признает что-то вроде достоверности смерти: смерть есть опытный факт, хотя он и не определен во времени. Так складывается, по Хайдеггеру, особеннейшая черта возможности смерти: верная и притом неопределенная, т.е. в каждый момент возможная (С.258).

И тогда получается полное экзистенциально-онтологическое понятие смерти: «Смерть как конец Присутствия есть наиболее своя, безотносительная, достоверная и в качестве таковой неопределенная, не-обходимая возможность Присутствия. Как конец Присутствия смерть есть в бытии этого сущего к своему концу» (С.258-259).

Заключительный параграф главы «Экзистенциальный набросок собственного бытия к смерти» выявляет и раскрывает экзистенциальную структуру бытия к смерти. Мы получили экзистенциальное понятие смерти, теперь же нужно показать, как само Присутствие формирует в себе понимание смерти, понимание собственной смерти, т.е. необходимо проанализировать экзистенциальную ситуацию собственного бытия к смерти. Здесь, в этом анализе, Хайдеггер вроде бы повторяет все то, что было дано им в экзистенциальном понятии смерти, но это повторение открывает, или точнее, явно вычерчивает особый смысл бытия – бытие всегда принадлежит кому-то, есть чье-то, у бытия есть собственное имя. Бытие как подлинное бытие есть собственное бытие. Здесь разыгрывается "сюжет" главы, то, что я назвал "онтологическим смыслом Присутствия".

О чем идет речь?

Хайдеггер ставит вопрос о смысле бытия, или что есть бытие вообще. Для ответа на этот вопрос нужно было найти то место, где бытие себя показывает. Это где – Присутствие, которое существует так, что для него значимым становится само бытие. Его экзистенция есть способ различения сущего и бытия (Присутствие знает онтологическое различие). И автор «БиВ» сразу заявил, что экзистенция всегда "моя", а Присутствие – это всегда "Я сам". Но это "Я" не "Я, имярек", а некое экзистенциальное Я, которое имеет определенную способность – способность быть, как трансцендентальное Я в философии cogito имело способность знать. Критически анализируя экзистенциальное Я, Хайдеггер выявляет различные модусы "быть", т.е. проявления бытия (бытие-в-мире, бытие вот и т.п.). Это знание о бытии? Да. К этому знанию пришли через критический анализ Присутствия. Присутствие в этом случае для фундаментальной онтологии только средство, предмет анализа, "окно", через которое смотрят на бытие (или в котором бытие себя показывает). В этом случае само Присутствие не важно, это экзистенциальное понятие "абстрактно", хотя эмпирически (экзистентно) Присутствием оказывается всякое человеческое существо (и не только оно, как я говорил). То, что эмпирически (экзистентно) Присутствие множественно, для экзистенциального анализа неважно, экзистенциально (онтологически) оно одно – это определенный способ бытия.

При анализе же целости Присутствия, полноты бытия Присутствия обнаруживается, что множественность Присутствия имеет экзистенциальный смысл, ибо подлинный смысл бытия, бытие как целость, как неподдельность, как собственно бытие обнаруживает себя только в собственном бытии Присутствия, т.е. таком, которое не может принадлежать никому другому. Я бы сказал, только в том случае, если бытие индивидуально, собственное и имеет (может иметь) имя. Хайдеггер не говорит ни об имени, ни об индивидуальности. Но на мой взгляд, его анализ бытия к смерти связан именно с этим. В этой главе мы читаем: «Если однако целость Присутствия конституируется "скончанием" как умиранием, то бытие его целого само должно пониматься как экзистенциальный феномен всегда своего Присутствия. В "скончании" и в им конституированном целом-бытии Присутствия нет по сути никакого заместительства» (С.240. Курсив мой – В.К.). В другом месте: «Здесь (в смерти – В.К.) Присутствию может стать ясно, что в этой отличительной возможности самого себя оно оказывается оторвано от людей, т.е. заступая (о заступании поговорим чуть позже – В.К,) всегда уже может вырваться от них» (С.263. Курсив мой – В.К.). Бытие к смерти, или бытие к небытию – это бытие к своей экзистенциальной границе. Такое бытие имеет смысл для всякого сущего, имеющего индивидуальность, или точнее, тогда, когда сущее взято к своей экзистенциальной границе, оно индивидуально, именовано. И Хайдеггер, отмечая экзистенциальную характеристику смерти – смерть есть наиболее своя, безотносительная, не-обходимая возможность, – отмечает: «Как таковая она есть отличительное предстояние» (С.251. Обращу ваше внимание на то, что выделено самим Хайдеггером – В.К.). Отличительное – означает, что смерть от-личает, раз-личает, выделяет личное, индивидуальное. Там, где есть это отличительное предстояние, там обнаруживается собственное бытие.

Таким образом, Присутствие как экзистенциальное Я, ничье Я, ничья экзистенция не может не замкнуться на экзистентное Я. В самой сути способа бытия Присутствия (это первый смысл понятия Присутствие) открывается возможность (и необходимость) понимания Присутствия как дискретного (индивидуального) бытия (второй смысл понятия Присутствия). Тут появляется какое-то особое отношение прерывности и непрерывности бытия, которое является результатом разрыва бытия небытием (смертью) и существует благодаря временности бытия. Так фундаментальная онтология перестает быть метафизикой, которая знает одно единое бытие как бытие. Фундаментальная онтология знает бытие, которое само себя размыкает, т.е. отличает, различает, знает бытие, которое отличает себя от другого бытия. Я бы сказал, что это онтология индивидуального бытия.

А теперь вернемся к заключительному § 53 «Экзистенциальный набросок собственного бытия к смерти». В какой экзистенциальной ситуации Присутствие находит собственное бытие к смерти? Как Присутствие обнаруживает собственное бытие к смерти, если оно, в конечном счете, никогда не вступает в отношение к своему концу, более того, уклоняется от него. «Не фантастическое ли предприятие, - спрашивает сам Хайдеггер, - набросок экзистенциальной возможности столь проблематичной экзистентой способности быть?» (С.260).

Решает эту парадоксальную проблему Хайдеггер весьма остроумно. Смерть есть возможность бытия Присутствия, "моя" возможность. Но это особая возможность, она необходимая возможность, но она никогда не превращается в действительность, ибо если она становится действительностью, то Присутствие перестает быть. Значит экзистенциальная ситуация бытия к смерти, понимания смерти должна быть связана с пониманием возможности, которая есть только возможность, с постижением самой возможности как таковой. Эту экзистенциальную ситуацию Хайдеггер называет «заступание в возможность» [vorlaufen – "забегать вперед", “Vorlaufen in die Möglichkeit” - "вхождение в возможность, вступание в возможность"] (С.262). Поскольку смерть – это бытие к возможности, наиболее своя достоверная, не-обходимая и т.д. возможность, то тогда, когда Присутствие попадает в чистую возможность, которая не превращается никогда в действительность, в возможность своей абсолютной невозможности, тогда оно знает возможность как таковую, тем самым знает свою способность быть. «Заступание оказывается возможностью понимания наиболее своей крайней способности быть, т.е. возможностью собственной экзистенции» (С.263).

Экзистенциальная ситуация бытия к смерти вовсе не означает, что Присутствие все время живет под дамокловым мечом смерти, постоянно думая о ней. Нет. Это ситуация осмысления своей возможности для…, понимания (т.е. умение распоряжаться, а не глазение на смысл), что каждая возможность, которая открывается передо мной, есть моя, и ее реализация или нереализация зависит от меня. Умение видеть и распоряжаться своими возможностями, вкладывать себя в каждую (раз она моя) возможность – это и есть заступание в возможность, а исходно (онтологически) оно есть понимание отданности своему здесь-и-сейчас, брошенности в свое бытие-в-мире. Поэтому Хайдеггер мог сказать: «Ближайшая близость бытия к смерти как возможности от действительной смерти так далека, как только возможно» (С.262).

И в заключение Хайдеггер описывает экзистенциальный строй (структуру) собственного бытия к смерти, в котором Присутствие конституируется как понимание смерти, или умение распоряжаться возможностью. Этот строй бытия к смерти порождает чистое понимание самой своей возможности как таковой, которое характеризуется определенными чертами:

Смерть есть самая своя возможность Присутствия. Бытие к смерти размыкает Присутствию его самую свою способность быть, где дело идет прямо о бытии Присутствия. Осмысляя саму возможность как то, что принадлежит ему самому, что отличает его от людей, Присутствие оказывается оторвано от них.

Эта возможность безотносительна, т.е. принадлежит и обращена к нему как одинокому. Это не значит, что Присутствие лишается озаботившегося бытия при… и заботливого бытия с…, но, будучи в-мире, оно должно бросать себя на самую свою способность быть, а не на возможность человека-самости, т.е. во всяком деле (в том числе и в деле людей) исходить из себя, а не ориентироваться на то, как люди привыкли делать.

Наиболее своя, безотносительная возможность не-обходима. «Бытие к ней заставляет Присутствие понять, что в крайней возможности экзистенции ему предстоит себя сдать» (С.264). Но это заступание не уступает необходимости, а, пишет Хайдеггер, «высвобождает себя для нее» (Там же), т.е. понимание этой не-обходимости возможности приводит Присутствие к свободе. Да, не-обходимо будет мир без меня, но пока я в этом мире, то он не без меня, и в этом моя свобода: я его порождаю. Как безотносительная возможность она уединяет Присутствие, а как не-обходимая она делает Присутствие, понимающим бытийную способность других. Вхождение (заступание) в крайнюю возможность, ее понимание, приводит к тому, что все фактичные возможности понимаются через нее, а тем самым возникает возможность экзистентного (т.е. в реальной ситуации) предвосхищения целого Присутствия, т.е. возможность экзистировать как способность быть-целым (Там же).

Самая своя, безотносительная и не-обходимая возможность достоверна. Эта достоверность есть уверенность в бытии-в-мире. И эта уверенность, дающаяся заступанием, говорит Хайдеггер, более достоверна, чем очевидность переживаний, Я и сознания (С.265).

Самая своя, безотносительная, не-обходимая и верная возможность неопределенна. Как заступание раскрывает эту черту отличительной возможности Присутствия? Через постоянную угрозу, которую Присутствие переживает в расположении ужаса и которую представляет в людях "трусливый страх" перед смертью (С.265-266).

Так представляется Хайдеггером онтологическая возможность заступания в смерть. Хайдеггер называет ее пока лишь наброском, так как еще предстоит выяснить, а свидетельствует ли само Присутствие о такой возможности. «Бросает ли когда себя Присутствие фактично на такое бытие к смерти?», - спрашивает Хайдеггер (С.266). Для этого нужно выяснить, может ли Присутствие, исходя из своего умения быть, засвидетельствовать возможность этой экзистенции. Этому и будет посвящен дальнейший текст «БиВ».

Заканчивая обзор содержания данной главы, хотел бы остановиться на одном вопросе, который связан с обсуждаемой здесь проблемой – проблемой целости Присутствия – но который Хайдеггером никак не затрагивается.

В начале главы Хайдеггер говорил, что целое Присутствия заключено в его существовании от его "начала" до его "конца", от "рождения" до "смерти" (С.233). И затем он рассматривает целое Присутствия через бытие к концу, к смерти. Но если целое заключено между "началом" и "концом", то почему берется только отношение к одному концу? Возможно ли рассмотрение целого Присутствия через отношение к началу, к рождению, через бытие-к-рождению, или бытие-от-рождения? Я думаю, что такой экзистенциальный анализ тоже в принципе возможен. Но тогда изменится тональность экзистенциалов. Вместо смерти – рождение, вместо ужаса перед смертью – радость рождения, вместо одиночества – родители, вместо возможности – действительность и т.п. Рождение в отличие от смерти есть не в ситуации еще-не, а в ситуации уже. Причем, я думаю, что это не ситуация брошенности, когда Присутствие фактично находит себя уже в мире, а именно ситуация уже-свершения, когда понимается результат творения, создания, нарождения. Брошенность в мир характеризует независимость моего нахождения в нем, рождение как факт появления в мире также независим от меня, но рождение как экзистенциальная ситуация нечто иное – это признание свершившегося. Поэтому есть дни рождения, юбилеи, которые подводят итог свершениям. Если смерть есть моя чистая возможность, то рождение – мое чистое свершение. А свершение нуждается в принятии, в адаптации, в признании. Признание, несомненно, проявление целости Присутствия (человека). Свершившееся, достигнутое и получившее признание («Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!») выражает полноту реализации человека. Признание открывает новые способы события Присутствия, где появляется любовь, счастье, о которых Хайдеггер никогда не говорит. Причем это экзистенциалы собственного бытия Присутствия, а не формы несобственного существования. Короче, если тональность онтологии Присутствия, данная в «БиВ», определяется одиночеством, ужасом и бытием к смерти, хотя Хайдеггер и повторяет постоянно, что все это не несет в себе оценочного смысла, то включение в онтологический анализ "другого конца" существования Присутствия – рождения – может изменить эту тональность диаметрально.

На этом разрешите сегодня закончить! Спасибо!

Семинар 9