Здесь итог ясен и краток. Мы, современники и актеры этих лет, представляем то поколение, которое в 8 лет умудрилось промотать 60–70% всего достояния, накопленного предыдущими поколениями. Мы «славно били стекла», с размахом, разухабисто, основательно. Не беда, если бы за эту «гульбу» наказание несли мы сами: мы его заслужили.
Но увы! Грех отцов ляжет грузом на плечи грядущих поколений. Им придется расплачиваться за наш бесшабашный разгул. Вот когда вещими становятся слова поэта:
И прах наш с строгостью судьи и гражданина Потомок оскорбит презрительным стихом. Насмешкой гордою обманутого сына, Над промотавшимся отцом34*.
И оскорбит по праву... Но к делу. Оно вкратце таково.
Мы сейчас много слышим от ряда наивных или лицемерных иностранцев об улучшении экономического положения России. Если судить
об этом по виду Москвы и Петрограда, изучаемому из окон отеля или со слов любезного правительственного «гида», такой вывод будет вполне естественным.
От этого он, однако, ничуть не делается верным.
Верным было и остается утверждение, гласящее: за годы революции народное хозяйство России разрушено «вдрызг». Оно продолжает разрушаться и сейчас. Введение новой экономической политики замед-
лило, однако, темп этого разрушения, кое-где даже дало симптомы его остановки, но только кое-где и симптомы ненадежные. Я не сомневаюсь, что предоставление свободы частной инициативе, юридическое введение частной собственности и ее правовых гарантий повлекло бы
сравнительно быстрое возрождение экономической жизни страны. Но увы! Власть, давши маленький простор «личному стимулу», не дает ему развернуться, душит его и потому мешает ему дать свои положительные следствия.
Нижеследующие данные — взятые из официальной статистики — четко рисуют положение дел. (Официальная статистика в разных изданиях дает разные цифры. Привожу более вероятные.)
Сельское хоз яйство
Посевная площадь по сравнению с довоенной нормой составляла:
в 1920 г. лишь 55–60%
в 1921 г. 50% в 1922 г. 40–45%
Голод в 1922–1923 гг. не дает оптимистических надежд на ее расширение и в наступающем году.
Урожайность. Она пала и продолжает падать.
Сбор с десятины:
ржи в 1909–1913 был 53,9 пуда ржи в 1920 — 33,7 пуда
озимой пшеницы в 1909–1913 — 62,3 пуда озимой пшеницы в 1920 — 32,7 пуда яровой пшеницы в 1909–1913 — 50,7 пуда яровой пшеницы в 1920 — 28,5 пуда
В 1921 г. урожайность еще более пала. В 1922 г. она несколько повысилась, но ничтожно и не везде.
Мудрено ли поэтому, что вместо 7 009 331 600 пудов валового сбора всех зерновых хлебов и картофеля (в переводе на зерно) в 1909–1913 гг. и 4 498 507 000 пудов чистого сбора на территории современных совет-
ских республик было собрано: в 1920 г. лишь 2,1 млрд пуд. в 1921 г. — 1,9 млрд пуд.
в 1922 г. — 1,8–2 млрд пуд.
Россия, раньше вывозившая за границу 650 млн пудов, теперь голодает, вымирает и дошла до людоедства.
Сходное видим и в области животноводства. К 1921 г. крупный рогатый скот сократился на 50% по сравнению с довоенной нормой, молодняк — на 50–60%, число свиней — на 60%, овец — на 70%, лошадей — на 50–60%. Племенные рассадники уничтожены, производители съедены, 30% всех крестьянских хозяйств безлошадны. В голодающих областях картины еще мрачнее.
Славно поработала Октябрьская революция!
Сбор льна был: в 1913 г. | 31,9 млн пуд. |
в 1920 г. | 2,0 млн пуд. |
в 1921 г. | 1,5 млн пуд. |
Сбор хлопка равнялся в 1916 г.: 12 млн пуд. в 1919 г. 4,5 млн пуд. в 1920 г. 3,2 млн пуд. в 1921 г. 1,0 или даже 0,7 млн пуд.
Свеклосахарная промышленность в еще худшем положении.
Принимая площадь посева и величину производства сахара в 1914– 1915 гг. за 100, мы получаем:
1914–1915 1918–1919 1919–1920 1920–1921
Посевная площадь 100 59,0 55,6 25,9
Производство
сахара 100 19,3 4,6 5,3
В 1921–1922 гг. жизнь была также «не сладкой».
Производство сельскохозяйственных машин составляло: в 1914 г. 44,8 млн руб. в 1920 г. 2,8 млн руб.
в 1921 г. 2,1 млн руб.
Сбор шерсти составлял в довоенное время 6 млн пуд., в 1921 г. — 0,6– 0,7 млн пуд. (3 млн пуд. по другим источникам).
Сбор пеньки составлял в довоенное время 20 млн пуд, в 1921 г. — 3 млн пуд. Из этих цифр картина совершенно ясна.
Промышленность
Продукциявсей промышленности равнялась в довоенное время 4,5 млрд зол. руб. в 1921 г. — 650 млн зол. руб., т. е. 15%.
Добыча угля равнялась в довоенное время 1,8 млрд пуд. в 1920 г. 0,45 млрд пуд. в 1921 г. 0,5 млрд пуд. в 1-ю пол. 1922 г. 0,32 млрд пуд.
Причем, самопотребление угля на копях раньше не превышало 7– 8%, теперь достигает 48%.
Добыча нефти в довоенное время составляла 526 млн пуд.
в 1920 и 1921 гг. 230–242 млн пуд. в 1-ю пол. 1922 г. 300 млн пуд.
Выплавка чугуна в 1914 г. была 249,4 млн пуд. в 1921 г. 7,5 млн пуд. в 1-ю пол. 1922 г. 5,4 млн пуд.
Добыча железной руды в довоенное время составляла 550 млн пуд. в 1921 г. 13 млн пуд. в 1-ю пол. 1922 г. 11 млн пуд.
Добыча меди в 1921 г. составляла лишь 6% довоенной нормы.
В хлопчатобумажной промышленности в 1921 г. работало лишь 12% веретен (довоенной нормы), и то неполное время.
В 1922 г. здесь наметилось некоторое улучшение. В первое полугодие 1921 г. было произведено 119 млн аршин тканей.
Льняная промышленность в 1921 г. сократилась на 75% и вернулась к норме 50–60-х годов XIX века.
Химическая промышленность в 1922 г. составляла 15% довоенной нормы.
Добыча золота равнялась в довоенное время 3774 пуд. в 1920 г. 109 пуд. в 1921 г. около 84 пуд.
Добыча платины равнялась в довоенное время 299 пуд. в 1920 г. 21 пуд. в 1921 г. 12 пуд. 35 ф.
Транспорт тоже «налаживается»:
в довоенное время мы имели 19 000 паровозов, теперь — 7 000, в дово-
енное время мы имели 473 000 вагонов, теперь — 195 000.
Государственные финансы умопомрачительны.
До 1 янв. 1922 г. выпущено бумажных денег на 7 трил. руб. к 1 мая 1922 г. на 124 трил. руб. к 1 ноября 1922 г. на 1302 трил. руб.
С 1 октября по 31 декабря 1922 г. предполагается выпустить еще около 1800 трил. руб.
Итого за год эмиссия грозит дойти почти до 3 квадрильонов! Стабилизируется и рубль. Еще в начале сентября 1922 г. 10-рублевый золотой стоил около 25 млн сов. руб., 26 октября он стоил уже 125 млн.
В переводе на золото, однако, вся эта квадрильонная бумажная лавина стоит всего 40–100 млн зол. руб. Таково все национально-денежное богатство России. Денежная душевая норма теперь составляет около 1–2% довоенной денежной нормы!
Торговля. С введением нэпа она оживилась, но по-прежнему ничтожна по сравнению с довоенным временем. Иллюстрацию дает внешняя торговля России. Ввоз из-за границы составлял:
в довоенное время 1 139 600 000 зол. руб.
в 1921 г. 248 500 000 зол. руб. в 1-ю пол. 1922 г. 279 200 000 зол. руб.
Вывоз за границу составлял:
в довоенное время 1 501 400 000 зол. руб.
в 1921 г. 20 200 000 зол. руб. в 1-ю пол. 1922 г. 24 800 000 зол. руб.
Материальное положение крестьянства в 1921–1922 гг. резко ухудшилось. В голодных областях оно ужасно. Но невесело оно и в неголодных районах. Замена разверстки продналогом не облегчила положение крестьянина. Теперь с него «дерут» семь шкур в виде множества налогов и повинностей. Ободранное крестьянство снова перед нами!
Материальное положение рабочего класса видно из цифр его заработка. До войны средний месячный заработок рабочего равнялся 21 руб.
25 коп.; в 1920 г. — 2 руб. 70 коп., в 1921–1922 гг. — от 2 до 7 руб.
Прибавьте к этому рост безработной армии, сейчас уже превышающей 1 000 000 человек, абсолютно безвыходное их положение, и картина будет вполне ясной!
Опыты «коммунизации» и «государственных капитализмов» разорили страну.
Такое положение дел волей-неволей заставило коммунистов «бить отбой» и начать заманивание капитала. Отсюда — новая экономическая политика, денационализация мелкой и средней промышленности, щедрое обещание аренд, концессий, распродажа России и готовность предоставления капиталистам львиных выгод и процентов без «признания собственности», но с правом пользования, владения и распоряжения на 50 и даже 99 лет. Это у нас называется непризнанием собственности! Но увы! Капитал, который так рьяно разрушали, не идет, несмотря на все приманки. Из предприятий, предназначенных к аренде, сдано не больше 70%, причем взяты в аренду предприятия небольшие, главным образом, мельницы, хлебопекарни и т. п., не требующие вложения капиталов. Основным мотивом их аренды был мотив «снятия жира», т. е. разграбление остатков сырья, инструментов и машин арендаторами в свою пользу. Общее число рабочих на этих предприятиях очень невелико. Часть этих договоров теперь
снова расторгается.
О крупных и больших концессиях, где требуется вложение капитала, пока говорить серьезно не приходится.
В итоге этой политики «назад к капитализму», введшей снова в игру выключенный стимул личного интереса, замечается некоторое оживление торговли, производительности в деревне, не постигнутой голодом, в мелкой промышленности, освобожденной от цепей национализации, но все это в размерах скромных. Бесправный режим и система произвола тормозят возрождение экономики.
Что же касается крупной индустрии, пока еще не денационализированной, то она продолжает разрушаться и приносить все больший дефицит, словом — агонизирует.
Система «государственных трестов» (т. е. государственных богаделен и синекур для коммунистов и спекулянтов, где они, в качестве членов правления, получают громадные оклады, но не несут — в отличие
от предпринимателя — риска, куда поэтому попало много дезорганизаторов, а не организаторов хозяйства, где нет стимула к энергичной работе, ибо оклад обеспечен, а риска нет), эта система успешно способ-
ствует этой агонизации.
Бесконечное число органов, «регулирующих» хозяйство, — Советы народного хозяйства, Совет труда и обороны, Госплан, Всерос. совет проф. союзов, Совнарком и наркоматы и т. д. с невыясненностью и столкновением их функций, с патриотизмом своего ведомства, стремящимся «подставить» ножку другому ведомству, с взаимной борьбой и антагонизмом, — все это еще сильнее ухудшает и без того безнадежное состояние национализированной тяжелой индустрии и ведет ее к вымиранию.
Этот результат становится теперь понятным и нашим «гениальным» вождям и «организаторам» развала хозяйства. Итогом его может быть
лишь один выход: денационализация, упразднение или сокращение функций всех этих государственных органов «регулирования» хозяйства, ограничение самих экономических функций государства и власти, признание собственности (не только фактическое, а и юридическое), т. е. полное возвращение к старому.
Лично я не сомневаюсь в том, что в течение 1–1,5 года это будет иметь место, если не будет войн и катастроф.
Таким образом, и здесь мы имеем одни только потери и никаких приобретений. Одно разрушение без продуктивного, развивающего хозяйство страны творчества. Общее обнищание, голод, вымирание — словом, развал.
Едва ли после этого опыта можно повторять: «Дух разрушающий есть и дух созидающий»35*.
После всех понесенных потерь и гибели хозяйства, в чем сами коммунисты вынуждены видеть спасение? — В восстановлении капитализма.
Это значит, что их выдуманные, «рациональные» рецепты по сравнению с бессознательно сложившейся, но гениальной по своей тонкости и целесообразности системой «капиталистического» общества решительно никуда не годятся. Это не значит, что последняя идеальна, а зна-
чит, что по сравнению с ходячими, выдуманными системами общества и хозяйства господ коммунистов и многих социалистов она несравненно лучше и совершеннее.
Это многим было известно раньше. Но нужно было распятие России, чтобы поняли это и много других «верующих». Было бы поистине жаль, если бы опыт не был усвоен.
Что касается России, то она его усвоила и теперь надолго гарантирована от повторения подобных экспериментов. С нее довольно... Пусть теперь попробуют это делать другие, те, кто не усвоил урока. После опыта и они поймут великолепно эту простую истину.
Положение власти
Здесь не место доказывать, что коммунистический строй у нас установился не случайно. Как я доказываю в ряде своих статей и работ (см. мои статьи «О влиянии войны», «О влиянии голода» в «Экономисте» за 1922 г., «Милитаризм и коммунизм» в «Артельном деле» за 1922 г., мою книгу «Голод как фактор» и особенно в приготовляемой к печати работе о «Коммунистическом обществе, его основных чертах, его опытах в прошлом, причинах и следствиях»)36*, тот строй общества, который мы имеем эти годы, имел не раз место в истории разных народов,
от Египта и Ассиро-Вавилонии, Спарты и Рима, Византии и ислама до строя инков, таборитов, государства иезуитов, Франции времен революции и Наполеона, Австрии Иосифа II, Пруссии Фридриха II, России Петра I Великого37* и т. д. Разной была только степень приближения этих обществ к предельному коммунистическому обществу.
Основными причинами — родителями — такого общества были всегда две причины: война и голод и обеднение масс при наличии имущественной дифференциации. Чем сильнее (при прочих равных условиях) количественно и качественно поднимались «независимые переменные» войны и голода, тем резче деформировалась общественная организация в сторону так называемого коммунистического, или этатического, или государственно-капиталистического типа с полной централизацией, неограниченным объемом
опеки, вмешательства и регулировки властью поведения и взаимоотношений граждан, с ничтожным объемом автономии поведения последних, иначе говоря, тем сильнее область публично-правовых отношений вытесняла из всей области отношений долю отношений частноправовых.
Мы на протяжении всей истории были народом милитарным, воевавшим много, часто и в большом масштабе. Мы же на протяжении нашей истории были народом голодным, не вышедшим из полосы хронических голодовок даже в XIX и XX веках.
Мудрено ли поэтому, что уровень этатизма, или коммунизма, у нас стоял всегда высоко. Он выражался в гипертрофированной централизации старого режима, в его абсолютизме и деспотизме, в отсутствии у нас автономии лиц и групп, в отсутствии «свободы и прав личности».
Мировая исключительная война с последовавшими за ней расстройством экономической жизни, недоеданием и голодом, повышением уровня этатизма, или военно-голодного коммунизма, во всех воюющих странах должны были у нас довести его до максимума. Ибо мы дольше всех воевали и понесли максимальные потери, ибо у нас сильнее всего развалилась экономика, ибо, наконец, посевы войны и голода у нас пали на подготовленную всей нашей историей благоприятную почву.
Эти силы определенно поворачивали «маховое колесо» истории в сторону этатизма-коммунизма38*, и последний должен был расцвести у нас пышным цветом. Он был «плоть от плоти, кость от кости» всей нашей истории, отмеченной печатью голода и войны, а следовательно, и их «функцией» — этатизмом-коммунизмом.
Так и случилось. Особенно интересно и назидательно здесь то, что начало коммунизации-этатизации и в политической, и правовой, и экономической области было положено руками царского правительства (военные положения, ограничения прав личности, права собственности, частной торговли, контроль промышленно-торговых дел, права реквизиции и национализации с 25 октября 1915 г. и т. д.39*). «Рубикон» был перейден еще им. Шуйца царских министров по приказу истории делала то, что отрицала их десница.
Война и голод росли. Сильнее поворачивалось и колесо истории в сторону этатизма-коммунизма. Царское правительство не поспевало за процессом, пыталось сопротивляться и... было отшвырнуто.
Временное правительство в лице своего высшего экономического совета и министерства продовольствия продолжало линию этатизации-коммунизации. При нем, особенно в области экономической, были установлены все начала принудительного коммунизма. И здесь Вре-
менное правительство делало то, чего оно само субъективно не хоте-
ло. Большевикам ничего нового не пришлось вносить, кроме введения классового пайка да дальнейшей уравнительно предельной централизации и коммунизации. Все главное было сделано до них и без них.
Но и Временное правительство отставало. Оно, как и царское, противилось дальнейшему росту этатизации, коммунизации и поравнения. Наряду с этим, оно пыталось управлять демократически, а не деспотически, что требовалось историей.
За это «противоречие» повороту исторического колеса было отшвырнуто и оно. Власть должна была перейти к тем, кто этому повороту не противодействовал.
Такой группой стали большевики. Они «гениально примазались» к историческому процессу. Они были рупором конвульсии общества, вызывавшейся войной и голодом. И они победили... Не могли не победить. Поступи по их методу царизм — он не только не был бы сброшен,
он вышел бы более сильным и абсолютным из переделки. Вынесенная «маховым колесом» истории — войной и голодом — власть большевиков в это время действительно опиралась на плечи огромных солдатских, рабочих и крестьянских масс. Она действительно была солдатско-рабо-
че-крестьянской властью.
Началась оргия этатизации, национализации, коммунизации... Это был ужас... разгром... гибель... Но власть шла в ногу с историей и с голосом последней, олицетворявшимся «голосом народа».
Так дело шло до 1919 г.
К этому времени все было поделено и «поравнено», вплоть до последней пары белья и столовой ложки. Старая буржуазия погибла. Имущественная дифференциация (кроме самих коммунизаторов) исчезла. Настало равенство в общей бедности.
Этот факт исчезновения имущественной дифференциации был первой «независимой переменной», толкавшей колесо истории в обратную сторону. Ибо (прошу это принять на веру) голод и нищета только при наличии имущественной дифференциации имеют своей «функцией» деформацию общественной структуры в сторону этатизма-коммунизма. (Отсюда понятно, почему все эпохи коммунизации вызывали в виде реакции декоммунизацию таких обществ, если они не погибали в этой переделке).
Бесшабашная коммунизация сама таким путем приводила к гибели
«коммунизма». Этот поворот колеса выразился в росте недовольства тех же масс режимом и Советской властью. Начались бунты и восстания
рабочих, солдат и крестьян. Они росли и множились. Беспощадный террор не мог задушить и остановить их. Не будь продолжения гражданской войны — ультиматум истории, поставленный позже Советской власти, был бы поставлен раньше. Но война задерживала его и вместе
с тем замедляла «вырождение власти», начавшееся с момента окончания «передела». С этого времени именно началась дегенерация «рабо-
че-крестьянской» власти в простую тиранию, потерявшую половину своей народной опоры. В 1920 г., наконец, кончилась и война40*... отпала вторая причина, толкавшая колесо истории в сторону коммунизма. Начался обратный поворот и... началась окончательная трагедия коммунизма и советовластия.
История теперь поставила решительный ультиматум «гениально примазавшимся» проходимцам. Он гласил: «или декоммунизируйся, или будешь сброшен», как были сброшены предыдущие правительства, пытавшиеся сопротивляться повороту колеса в сторону коммунизма.
Сначала власть пыталась противиться неизбежному... Но колесо с роковой силой поворачивало обратно, поэтому бунты и мятежи — крестьянские, рабочие и матросские (Кронштадт)41* — росли. Они стали угрожающими, и... власть отступила. Нашлась. Опоздай она в своем сопротивлении еще на несколько месяцев — ее судьба была бы решена...
Ультиматум был принят, и началась... декоммунизация, концессии, аренды, продналог и... новая экономическая политика. Началось отступление по всему фронту коммунизма. Начали «сжигать то, чему поклонялись, и поклоняться тому, что сжигали»42*. Приступили к восстановлению капитализма, требуемого историей. За год сдали все позиции коммунизма... Теперь его нет... остался лишь его перегар и копоть...
Власть отставала и отстает от требований истории, но не очень... В этом секрет ее существования до сих пор...
Но чем дальше, тем более это отставание растет и вырождение продолжается, ибо не всякий разрушитель может быть созидателем, а затем — неудача всего коммунизма, естественно, отшатнула от власти и остатки народных масс.
Сейчас мы находимся в следующей стадии.
Мир и общая бедность энергично требуют деформации общества в сторону антиэтатизма. Нужно энергичное восстановление народного хозяйства. Нужен частный капитализм и правовой строй как его предпосылка.
Основное препятствие к этому — власть и ее тиранически-идиотская политика. Власть сама по себе уже препятствие, ибо ее преступления не забыты, ее вероломства известны, доверия к ней нет, капиталы при ней не идут, серьезная организация производства, требующая вложения капиталов, невозможна. Далее, ее тупоумная и бандитская политика «защиты своих интересов» и «своего бытия» все более и более связывает хозяйственное возрождение и разрушает остатки национальных богатств.
Власть помимо желания тормозит поворот колеса истории, стала противоречием ходу исторического процесса, а потому? А потому сей-
час 97% населения ее ненавидят. А потому... эта ненависть все более и более растет. А потому... бьет последний срок ультиматума истории: в течение 2–3 лет она должна или безоговорочно водворить капитализм, отказаться от террора, деспотизма и ввести правовой строй, или... она будет свергнута, как ее предшественники.
Что власть изберет, я не знаю. Но знаю, что если вновь не будет войны и будет расти сытость, сказанное случится...43* От этого не спасет ее ни 400-тысячная армия преторианцев — отрядов особого назначения, — ни армия курсантов. Знаменательно то, что и здесь уже начали загораться
огоньки мятежей. Не удивлюсь, если власть — в случае отказа решительно идти на самоуничтожение — будет сброшена именно штыками этих
отрядов. История умеет выкидывать злые шутки.
Если же власть категорически примет ультиматум — то и этот выход не устраняет, а только отсрочивает ее падение. Достаточно будет водвориться начаткам правового строя, появиться одной вольной газете,
ослабеть террору... и на другой день власть будет забаллотирована или устранена небольшой группой заговорщиков, опирающихся на общее
сочувствие народных масс. Такова трагическая дилемма, перед которой очутилась власть, дилемма, в обоих случаях сулящая ее падение. С той лишь разницей, что в первом случае мы пойдем к ее ликвидации путем, способным при достаточной гибкости власти растянуться на 4–6 лет, во втором — «революционно-анархическим» путем. Только война или какая-нибудь мировая катавасия могут спасти ее...
Такова динамика истории и ее «философия» за эти годы... Начав с
«ореола рабоче-крестьянской власти», гениально-примазавшаяся группа проходимцев истории кончила дегенерацией и неслыханным позором и бесчестием.
Россия ненавидит ее сейчас сильнее, чем старый режим в самые бесславные времена последнего. Да и за что любить ее какому бы то ни было классу! Исполнила ли она хотя бы одно из своих заманчивых обещаний?
Она дала вексель на постройку нового идеального общества. Вместо этого в крови и пожаре построила душную казарму, нищую, разбойничью, деспотическую, в которой население задыхалось и вымирало. Дано было обещание освободить трудящиеся массы от эксплуатации. Вместо этого осуществили государственное рабство, в тысячу раз превосходящее эксплуатацию частнокапиталистического общества. Прокламирована была «диктатура пролетариата». На ее месте оказалась диктатура авантюристов, вышедших из буржуазных семейств, никогда не работавших на заводе (Ленин, Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Красин, Радек и т. д. — все из буржуазных семей) и не имеющих ничего общего — ни по жизни, ни по воззрениям, ни по вкусу, ни по стремлениям — с пролетариатом. Обещано было равенство. Вместо него выросло небывалое неравенство, сверхимператорские привилегии власти и бесправие всего населения. Крестьян поманили землей и якобы дали ее им. Извините, земля помещиков была захвачена крестьянами до Октябрьской революции, а большевистское «наделение» землей сами крестьяне оценили в следующей поговорке: «Большевики нам сказали:
Земля-то ваша, А что с нее, то наше.
Ту же мысль народ выразил и в следующей переделке «Интернационала»:
Лишь мы, работники всемирной,
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право, Но урожаем — никогда.
Действительно, весь урожай, временами вплоть до последнего зерна, власть отбирала и отбирает. Не легче положение крестьян и сейчас. С них дерут десять шкур: надо же как нибудь добывать средства на мотовство власти, на сотни тысяч ее агентов, на роскошь заграничных послов, на поддержку сотен коммунистических газет, на III Интернационал, на подкупы, на небывалое воровство и т. д. Народу была обещана
сытость. Народ получил голод и... бифштекс из ребенка. Urbi et orbi44* провозглашено было просвещение народа. Вместо этого произошла «ликвидация грамотности» (см. ниже). Обещан был «мир». Народ получил зверскую гражданскую войну и миллион убитых. Прокламировано было экономическое развитие страны. Оно свелось к полному разгрому всего народного благосостояния. Утешали страну введением свободы.
Она выразилась в терроре, в ЧК, в сотнях тысяч расстрелянных и в полной опеке мысли, слова и действия.
Вместо духовного процветания одарили невежеством, преступностью и развратом. Вместо отстаивания национальных интересов дали раздел России и потерю ее территорий. Укрепили национальную культуру? — Сделали все, чтобы затоптать и уничтожить ее в пучине «интернационализма». Разрушали традиции, просвещение, церковь, религию, поэзию, интеллигенцию, культурные силы, семью — словом, сделали все, чтобы вытравить из истории лик России и русского народа. Их распинали всячески. Приносили в жертву всему, вплоть до Кемальпаши и Афганистана, до армян и болгар45*. В завершение всего стали продавать Россию оптом и в розницу, первому капиталисту, который
согласился бы дать им несколько тысяч рублей... И так всюду... и тот же сплошной дефицит, одни голые минусы в любой области...
За что же любить такую власть? И как же ее не ненавидеть народу, на своей спине понявшему эти истины...
«Приходи хоть сам черт — и то будем рады», — так формулируется народом любовь к современным трагическим шутам истории...
Четырех лет оказалось достаточно, чтобы выявилась всему миру подлинная природа этих мнимых «вождей человечества»...
Не «герои», а просто жалкие скоморохи, сплошь измазанные кровью... человеческой кровью... человеческой...
(Пользуюсь случаем ответить кратко гг. «сменовеховцам»46*. В газете «Накануне» они, после моих докладов в Берлине и Праге, принялись без меры лгать и инсинуировать по моему адресу. В частности, г. Дюшен пишет, что «четыре года раскаявшийся Сорокин держал обет молчания», что, как только попал за границу — «его прорвало» («Накануне», № 175.)
1. Сорокин в своем письме47* решительно ни в чем не каялся перед Советской властью и не говорил в нем ни одного слова похвалы по ее адресу.
2. Письмо было написано не из тюрьмы, а на свободе. Тюрьма пришла позже48*.
3. Г-н Ленин и большевики сделали из него «шум» — это их дело49*. Я же ни словом, ни действием для этого «шума» и их лживых комментариев повода не давал. Запретить их — я не мог.
4. Все 4,5 года моего пребывания в России я не молчал, а говорил —устно и печатно — буквально то же самое, что говорил в докладах и говорю в этой книжке. Я знал, что мне за это грозит, но... говорил, ибо
видел в этом свой долг. Вот это-то и дает мне моральное основание говорить,
а не молчать за границей. Г-н Дюшен хочет доказательств? — Их больше чем нужно. 1) Пусть он раскроет I—II тт. моей «Системы социологии», написанные и изданные в 1919–1920 гг., в годы террора. Там — в тексте и в примечаниях — он найдет черным по белому напечатанным все то,
что я говорю здесь. Если же он раскроет другие мои статьи, напечатанные за эти годы в «Экономисте», в «Артельном деле», «Утренниках», «Вестнике литературы», там он найдет все, вплоть до определения «сменовеховцев» («паразиты паразитов»50*). 2) Десятки аудиторий, вплоть до публичных коммунистических митингов, могут хорошо удостоверить, как я «молчал». О том же могут свидетельствовать и гг. «красные профессора» (энтели, святловские, серебряковы, боричевские т. д.). 3) Еще резче об этом «молчании» говорят десятки статей «Красной газеты», «Петроградской правды», «Известий», «Под знаменем марксизма», где гг. коммунисты, начиная с «самого» Ленина, обрушивались на меня в специальных статьях всевозможной бранью («лидер самой непримиримой части профессуры», «крепостник», «дипломированный лакей поповщины», «идеолог контрреволюционеров», «советский П. Струве» и т. д. и т. д.)51*.
Очевидно, такое внимание, и такие эпитеты, и столь много специальных статей обо мне «молчанием» не могли бы быть вызваны. Почему отстранили меня от преподавания и, наконец, выслали? Тоже за молчание?
Если гг. из «Накануне», их «кормильцы» и «сродственники» немножко желают считаться с фактами, они впредь не будут повторять свой вздор. Если же они предпочитают гегелевское «тем хуже для фактов» (но quod licet Jovi, non licet bovi52*), то пусть себе врут на здоровье. «Мели Емеля — твоя неделя». По человечеству поведение этих лакеев понятно, ибо «всякий пес должен охранять господина своего, лаять на
его врагов» и тем зарабатывать себе кусок хлеба.)
Не всегда ли так бывает при кровавых революциях? Изучите внимательно подлинное лицо последних и вы увидите, что... почти всегда.
И. Тэн это хорошо понял. Мы, не понимавшие раньше, теперь поняли, после пяти лет пристального смотрения в лицо сфинкса Революции, после многих могил, после «ума холодных размышлений и сердца горестных замет».
Многие, не видевшие это лицо вблизи, еще не понимают. И, пожалуй, не поймут до тех пор, пока сами не испытают... Тогда поймут...
Дата: 2019-07-31, просмотров: 188.