Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Для наступления революции необходимо не только массовое ущемление основных инстинктов, но, как сказано выше, нужно еще наличие
второго условия в виде недостаточного и неумелого торможения революционного взрыва, стимулируемого ущемленными инстинктами. Под недостаточностью и неумелостью торможения я разумею неспособность власти и правящих групп: а) противопоставить усиливающемуся давлению ущемленных инстинктов — контрдавление, уравновешивающее первое; b) удалить или ослабить причины, вызывающие «ущемление»; с) разбить и разделить «ущемленные» группы на части, противопоставить их друг другу (divide et impera65*) и тем самым ослабить противника; d) дать выход другим ущемленным инстинктам в формах не революционных.
Как бы ни был силен голод, но если к виску голодающего приставить револьвер, он не тронет пищу, находящуюся перед ним: акты, стимулируемые голодом, будут подавлены, хотя бы ценою смерти голодного от истощения. То же самое может быть сказано и о массах с ущемленными инстинктами. В любом обществе, в любой момент имеется большее или меньшее ущемление инстинктов у значительной части его членов. Если оно не ведет к волнениям и восстаниям, то происходит это благодаря торможению со стороны органов власти и неущемленной части
общества. Более того, мы знаем немало случаев в истории, когда исключительно сильное массовое ущемление инстинктов не вызывало революций. Вместо революционного взрыва происходило… вымирание одних членов общества от ущемления инстинктов и сервилизация66* других. В чем же дело? — В исключительно сильном и умелом тормо-
ми рефлексами, а потому — служили и служат поставщиками огромного числа революционеров и экстремистов для революций всех стран и времен.
жении. Примерами таких обществ могут служить общества побежденные, завоеванные иноземцем-победителем. История дает их в неограниченном количестве, вплоть до Бельгии и части Франции, занятой немцами в 1914–1918 гг., до Рура, оккупированного французами и бельгийцами в 1923 г., до России, завоеванной кучкой интернациональных проходимцев и с 1921–1922 гг. ненавидимых не менее, чем ненавидели немцев в Бельгии и во Франции, чем ненавидят бельгийцев и французов — в Рурской области.
Несмотря на это ущемление, оккупанты держались и держатся и в состоянии сдерживать взрыв194.
Для революции нужно не только ущемление инстинктов, но и наличие недостаточно сильного и умелого торможения со стороны власти и командующих слоев.
Видим ли мы его в предреволюционные эпохи? — Конечно.
Предреволюционные эпохи просто поражают исследователя бездарностью власти и вырождением привилегированно-командующих слоев, не способных успешно выполнять ни функции власти, ни противопоставить силе силу, ни разделить и ослабить оппозицию, ни уменьшить ущемление, ни канализировать его в формах, отличных от революции. Все предреволюционные правительства отмечены печатью какойто «бледной немочи». Импотентность, нерешительность и колебание, неумелость, растерянность, легкомысленная беззаботность — с одной
стороны, испорченность, развращенность и изнеженность, с другой, — таковы черты предреволюционных правящих классов. Ни воли, ни ума, ни хитрости. «Нет кормчего. Где он в сей день? — Или он дремлет? — Вот, мощи его не видно». «Царь обессилел и перестал служить опорой». «Змея (уреус — символ власти фараона) вынута из своего гнезда»… Такими словами жалуется Ипувер на бессилие и слабость фараона накануне и во время Египетской революции195.
В Риме перед Гракхами и в первое время революции видим такую же дегенерацию власти, вместо мудрых, решительных и могучих patres conscripti67* перед нами выродившийся Сенат, заискивающий, льстящий, подлаживающийся к толпе и ее вожакам. «Уже никто не осмеливается распоряжаться достоянием и кровью граждан на пользу отечества». Вместо героев — перед нами карлики, вместо великого сената —
194 Об исторической роли карательного и наградного торможения см.: Сорокин П. А. Преступление и кара, подвиг и награда. СПб., 1914. С. 67–251.
195 Викентьев В. Цит. соч. С. 288–300.
сгнившая охлократия68*, место суровых воинов и правителей занято «малодушной и безнравственной аристократической сволочью»196.
Во Франции — перед Жакерией и революциями конца XIV в. королем стал Иоанн — неудачный правитель, бездарный полководец, окруженный такой же бездарностью, как и он сам.
В Англии мы имеем Карла I и его окружение, опять-таки не умеющих последовательно проводить принятую однажды линию поведения и только раздражающих население своими колебаниями и истерическими вспышками деспотизма. Правительство то арестует оппозицию,
то выпускает ее; то созывает парламент, то распускает. Затеяв войну, не умеет ее вести; начав борьбу с народом, не доводит ее до конца; не спо-
собно даже защитить своих любимцев (Бэкингема, Страффорда, Лода и других). «Не чувствуется ни твердых намерений, ни могучей руки»197. Вдобавок — огромная расточительность двора и безрассудная растрата денег на синекуры своим любимцам (пенсии с 18 000 фунтов стерлингов при Елизавете поднялись теперь до 120 000 фунтов, издержки королевского дома — с 45 000 до 80 000 и т. д.). Сверх того, власть систематически «ущемляет» рефлексы населения своими действиями198.
Нужно быть особо бездарной властью, чтобы уметь так успешно возбуждать население против себя, и так неумело тормозить возбуждение.
То же самое можно сказать об Иоанне Безземельном и о Якове II с окружавшими их лицами.
Состояние дворянства и власти перед Французской революцией известно… Аристократия не способна защищаться в сомкнутом строю и идти на необходимые уступки… Ришелье систематически понижал
стойкость характеров потомков магнатов, Людовик XIV продолжал его дело. «Ее отучили от стойкости и обрезали корни». «Благодаря светскости, эпикуреизму и изнеженности, она стала совершенно расслабленной». Вдобавок — скандальность и развращенность ее поведения, полная посредственность, модный, но легкомысленный либерализм,
196 См.: Моммзен Т.Цит. соч. Т. II. С. 69–80, 132.
197 Гизо Ф. Цит. соч. Т. I. С. 47.
198 «Тирания Карла была если и не самой жестокой, зато самой несправедли-вой, какую только когда-нибудь испытала Англия. Она не могла представить в свое извинение никакой общественной необходимости и блестящего результата, а между тем ради удовлетворения неизвестных нужд оскорбляла древние права… Не обращала внимания ни на законы, ни на слова самого короля, и пускалась на всякие угнетения» (там же. С. 50–51).
«потеря веры в собственное право», чисто паразитарный образ жизни, полное непонимание обстановки. Еще в 1789–1790 гг. «дворянство улыбается и не понимает революции»199.
Полезные функции, выполнявшиеся когда-то предками аристократии, теперь перестали выполняться, но привилегии сохранились. Такое положение долго длиться не может200.
Король — добродушный, добрый, веселый человек, но — как правильно сказал Наполеон, — «когда о короле говорят, что он добр, то значит
его правление никуда не годится». Людовик «не умел хотеть. Он не знал,
чего он хочет». «Его правительство, быть может, самое честное из всех, было чем угодно, но не правительством эпохи кризиса»201.
Раньше Капетинги были освободителями, судьями и защитниками народа, теперь перестали ими быть. «Если же король не является более ни предводителем войск, ни высшем судьей и ни покровителем коммун, то кто же он?»
Вдобавок — рядом Антуанетта и лощеные придворные, хорошо знающие и Руссо и Вольтера, но лишенные воли, энергии и умения понимать обстановку.
Эта импотентность власти проявляется с самого же начала революции: 6 мая 1789 г. — при решении вопроса, как голосовать сословиям; при сцене Jeu de paume; при отказе третьего сословия разойтись в церкви Св. Людовика, при lit de justice69*. Власть сначала пытается тормозить, но сразу же уступает и тем только раздражает население. И то же видим в ее поведении с солдатами 24 и 28 июня 1789 г. и т. д. Колебание, нерешительность и бестолковое раздражение пронизывает все ее действия
199 Мадлен Л. Цит. соч. Т. I. С. 30–35; Tocqueville A. Op. cit., passim; Taine H. L’ancien Regime. Ch. I.
200 «Каково бы ни было известное учреждение, — правильно отмечает И. Тэн, —современники, наблюдающие за ним в течение сорока поколений, не могут считаться плохими судьями; если они уступают ему свою волю и имущество, то лишь пропорционально его услугам… Нельзя думать, чтобы человек мог быть признателен ни за что, так сказать, по ошибке, и чтобы он стал давать много привилегий без достаточных побудительных причин: он слишком себялюбив и завистлив для этого»… Раньше привилегированные оказывали эти услуги, теперь же «перестали исполнять свою должность, места их стали синекурой и привилегии — злоупотреблениями» (Тэн И. Происхождение современной Франции. СПб., 1907. Т. 1. С. 8, 552–553).
201 Мадлен Л.Цит. соч. Т. I. С. 47–54.
от начала революции до смерти Людовика. «Узда» ослабляется с самых первых моментов: «Людовик XVI (в мае—июне 1789 г.) считал себя еще королем, но он уже им не был. У него не было ни власти, ни закона»202.
А разве не то же самое происходило перед началом русской революции? — Николай II — копия Людовика XVI. Александра Федоровна — копия Марии-Антуанетты. Придворные, — все эти дряхлые Горемыкины, бездарные Штюрмеры, психически больные Протопоповы, сексуально-ненормальные Вырубовы и т. д. — что все это, как не ухудшенная копия придворных Людовика XVI? Ни одного волевого и умного министра; перед нами собрание физических и психических «импотентов», бездарных правителей, изнеженных и цинических карликов203.
Стоит сравнить эту картину с тем, что было еще 30 лет назад при великом императоре Александре III, чтобы увидеть всю катастрофичность дегенерации власти и правящей среды.
Приходится удивляться не тому, что катастрофа наступила, а тому, что она наступила так поздно.
А само благородное дворянство? — Некогда, как и французское дворянство, оно выполняло важнейшие функции управления, защиты страны, суда, несло государеву службу. За это оно имело — и по праву — ряд привилегий. Но уже с конца XVIII в., — когда оно «Указом о вольности дворянства» было освобождено от обязанностей, но сохранило свои привилегии — началась его деградация. Мало-помалу оно превращалось в паразита, его привилегии — в синекуры, его претензии — в необоснованные злоупотребления. В значительной своей части оно просто проедало те богатства, которые остались от прошлого и время от времени вырывались из народных средств. Даже тогда, когда оно проявляло активность, как это было, например, в 1905–1914 гг. в лице «объединенного дворянства», оно показывало не заботу о благе государства и целой
страны, а просто хищнические примитивно-эгоистические аппетиты паразитарной группы204.
Не приходится поэтому удивляться тому, что история позвала его на суд и ликвидировала этот нарост на теле России, не приходится
202 Там же. С. 86.
203 См. «Письма императрицы Александры Федоровны», воспоминания Витте,Белецкого, Вырубовой, «Из потонувшего мира» графини Клейнмихель и другие мемуары придворных, которые сами того не желая, рисуют грандиозную картину вырождения и ничтожества.
204 См.: Ковалевский М. М. Чем обязана Россия объединенному дворянству. СПб., 1914.
удивляться и тому, что оно не сумело проявить почти никакой энергии в деле самозащиты, защиты старого режима и его главы — царя. Смерть русского дворянства была лишена какого бы то ни было героизма.
Аналогичное явление мы наблюдаем и во времена других революций. Сказанное подтверждает правильность нашей теоремы о второй причине революции: вырождении власти. История терпит правительства хищные, жестокие, циничные, но лишь тогда, когда эти правительства сильны, хотят властвовать, умеют править и, несмотря на все свои отрицательные черты, оказывают обществу ряд услуг.
Правительства же «добрые», но импотентные, жестокие, но паразитарные, благородные, но бесполезные — она не терпит.
Такое вырождение власти и командующих слоев, при сравнительной замкнутости последних, рано или поздно, по-видимому, становится своего рода необходимостью. Оно вызывается как биологическими, так и социаль-
ными причинами.
Биологические причины вырождения заключаются, прежде всего, в неудачном смешении крови, в результате чего потомки талантливых прирожденных властителей, какими, например, были родоначальники русского и французского дворянства, становятся малопохожими на предков и по своим полученным по наследству свойствам являются не властителями «божьей милостью», а «прирожденными рабами», не имеющими никаких талантов правителя. Такая дегенерация всегда грозит бедствиями обществу; в переходные же моменты она влечет за собой катастрофу. Положение ухудшается еще и тем, что такой же процесс, но в обратном направлении, и в силу тех же причин, бывает и с потомками бывших рабов. Их дети иногда рождаются со свойствами «прирожденных властителей».
Если бы «механизм социального размещения» работал исправно и сразу же помещал первых на место подвластных, а вторых — на место властителей — никакой бы беды и не было. Необходимый для процветания общества принцип: «каждому по его способностям, особенно прирожденным», в этом случае был бы соблюден. Но, увы, — такой эла-
стичной циркуляции пока еще нет ни в одном обществе. В силу массы условий неудачные потомки «властителей по праву» остаются «вверху» и занимают места своих предков, то же относится и к «головастикам» из низов. Равновесие общества начинает подтачиваться с двух сторон. И в верхнем, и в нижних слоях копятся неудачные «несоответствующие жильцы»; первые не способны выполнять функцию властителей,
вторые — функции подвластных; первые дезорганизуют общественную жизнь сверху, вторые, стремясь низвергнуть бездарную власть, дезорганизуют ее снизу.
Положение дел ухудшается еще и рядом специфических условий: негодные потомки властителей, без всяких усилий очутившись наверху, в силу соблазнительных условий существования верхних слоев общества, начинают вести легкомысленную, часто порочную жизнь, и от этого вырождаются еще быстрее. Сверх того они окружают себя лицами, похожими на них самих, но совершенно непригодными для выполнения функций властвования. Как указано выше, «социальный механизм размещения индивидов» начинает работать исключительно плохо. Он начинает производить отбор правителей не по их действительным способностям, а по одной «фикции» таковых: по ничем не обоснованному предположению, что потомки «прирожденных властителей» должны быть пригодными для властвования в силу своего происхождения, в силу наследственных заслуг. Теперь такое предположение фактически
совершенно не соответствует действительности.
То же самое может быть сказано и о находящихся внизу «прирожденных властителях» — потомках рабов. Чем далее, тем все более и более накапливается таких «белых ворон» в разных слоях социальной пирамиды. Во времена, предшествующие революции, этот процесс происходит еще интенсивнее.
Когда аристократия сильна и талантлива, для нее не нужны искусственные барьеры, ограждающие ее от конкуренции «новичков». Когда этих
способностей нет — искусственные меры для нее, как костыли для больного, становятся необходимыми. Это мы и видим в действительности. В период декаданса, перед революцией, выродившиеся командующие слои
чисто искусственными мерами закрывают доступ в свою среду и к высшим постам для всех «головастиков» снизу. Это мы видим в Риме, где со 151 г. совершенно закрывается доступ на верхи для всех «новичков»205.
Колабинская, исследовавшая циркуляцию élites во Франции со II века, констатирует, что как раз с конца XVII — начала XVIII вв. циркуляция для «головастиков» снизу наверх были страшно затруднена десятками барьеров, которыми вырождающиеся командующие слои стреми-
лись оградить себя206.
205 Моммзен Т. Цит. соч. Т. II. С. 69–75.
206 Kolabinska M. La circulation des élites en France. Lausanne, 1912 (периоды с 1610 по 1715 и с 1415 по 1489 гг.).
Тот же факт наблюдается и перед Английской революцией XVII в., когда верхушка знати, во главе с королем, пыталась не только затруднить циркуляцию снизу наверх, в особенности из среды выросших
средних классов, но низвести последние на низ, отстранив их от того участия в управлении, которое они уже имели (попытки короля править без парламента, нарушение вольностей народа и т. д.).
То же самое имело место перед Русской революцией 1905 г., когда дегенерированные русские командующие круги упорно не хотели допускать к участию в управлении талантливых выходцев из других групп, не желали ограничить своих прав и даже увольняли талантливых «выско-
чек» вроде Витте.
Заслуживают здесь особенного упоминания исключительные барьеры, созданные в России против проникновения наверх евреев207.
Легко понять, что благодаря таким мерам, процесс накопления
«негодных властителей» наверху и «головастиков» внизу еще более усиливается. Давление последних против барьеров, мешающих им проникнуть наверх, возрастает, ущемление неудачным правлением — также. Рано или поздно прорыв барьеров становится неизбежным. Неизбежность его ускоряется и усиливается наступлением трудных обстоятельств и кризисов. Происходит революционный взрыв. Перепонки и барьеры, мешающие циркуляции, сносятся одним ударом. Варварская метла революции принимается за основательную чистку зараженного социально организма. Не особенно разбирая правых и виноватых, одним ударом она выбрасывает большинство привилегированных сверху и поднимает наверх множество обитателей «социальных подвалов». Ее метод примитивно прост и элементарен. Огромная дыра прорванного селекционного решета позволяет производить массовое перемещение.
Благодаря такой неразборчивости, как мы видели выше, результаты этого примитивного перемещения оказываются совсем не целесообразными. Среди массы перемещенных наверх «головастиков» оказывается
огромное количество мнимых «головастиков», не обладающих нужными способностями. И наоборот — среди массы выброшенных сверху, оказывается немало лиц, выброшенных неосновательно. Поэтому во второй
207 Отсюда понятно, почему особенно много «головастиков» должно было накопиться среди евреев в России, и почему, при прорыве барьеров, они оказались в таком огромном количестве и сыграли громадную роль в Русской революции. Аналогичное явление, как было указано выше, имело место и во время других революций.
период революции ей самой приходится поправлять свою работу «путем»
обратной циркуляции. Она, как было показано выше, это и делает.
Если в средних и низших слоях населения было достаточно «прирожденных властителей», операция кончается сравнительно благопо-
лучно. «Головастики», поднявшись наверх, остаются там и, смешавшись с остатками не дегенерированной прежней аристократии, восстанавливают нарушенное равновесие социального организма. Излеченный такой операцией, он с течением времени выздоравливает и может жить дальше, впредь до нового накопления «белых ворон» и нового взрыва. Если же «фонд головастиков» в низах был ничтожный, если их там не было (такая возможность не исключена), тогда некем заменить дегенерированную власть, тогда революция ведет к медленной или скорой агонии общества, к его декадансу, как это было в Риме. После гибели Патрициата, Нобилей и Всадников история здесь пыталась вербовать головастиков из «вольноотпущенников», плебса, рабов и варваров, но безуспешно. По исчерпании их фонда началась агония, кончившаяся гибелью Западной Римской империи. Таков этот «круговорот истории» или ее «сказка про белого бычка», рассказываемая от Адама до наших дней. Из общих факторов, ведущих к такому результату, я указал лишь
неудачное смешение крови и вытекающую отсюда неудачную гибридизацию, с одной стороны, с другой, — неэластичность социальной циркуляции и расстройство механизма социального отбора и размещения индивидов.
Но помимо их есть ряд других причин, ведущих к тому же результату. Укажу из них две.
Первая заключается в падении плодотворности и быстром вымирании замкнутых аристократических групп, не пополняемых притоком свежей крови; вторая — в атрофии их энергии и воли, наступающей в силу гипертро-
фического перевеса умственной работы над мускульной — перевеса, требуемого профессией властителя новых времен.
Какими причинами вызывается падение плодовитости и вымирания замкнутой аристократии — не будем здесь касаться. Просто констатиру-
ем этот факт. Приведу несколько цифровых данных. Число спартиатов во времена Ликурга было 9000, в 480 г. — 8000, в 420 г. — 6000, в 371 г. — 1200, во время Аристотеля — 1000, в 230 г. — 700, из которых только 100 настоящих. В Афинах после Херонейской битвы70* пришлось сразу возвести в ранг эвпатридов 20 000 метеков71* и рабов. В Риме, в позднейшую эпоху, чтобы иметь 300 сенаторов, пришлось, за отсутствием оных, возвести в это звание 177 плебеев. Ко времени Цезаря осталось лишь
15–16 патрицианских родов. Вслед за ними угасли и роды всадников.
Ко времени Клавдия угасли даже те роды, которые возвысились при Цезаре и Августе208.
По свидетельству К. Бюхера, выдающиеся роды средних веков редко существовали более ста лет209.
В Англии из 500 семейств древней знати сейчас нет ни одного, которое выжило бы до нашего времени. Их фамилии носят лица, ничего
общего с ними не имеющие, а пожалованные этими фамилиями гораздо позже. С 1611 г. здесь угасло 753 баронских семейства. Пэры быстро вымирают210.
В Аугсбурге из 51 семьи сенаторов в 1308 г. к 1538 г. осталось только 8. В Нюрнберге из 118 патрицианских родов в 1390 г. 63 угасли менее
чем в сто лет. Из 381 правящего семейства в Берне в 1717 г. к 1787 г. 148 из них исчезли211.
Из 1219 семейств шведской знати 946 (77,6%) угасли в период 0–100 лет, 251 — в 100–200 лет, лишь одна семья пережила 300 лет. Из 1547 фамилий 1298 (84%) исчезли на третьем поколении212. По Vacher’y — «королевские расы по продолжительности жизни своих членов ниже рас народных»213.
Наряду с быстрым вымиранием замкнутая аристократия обречена на бесплодие. В династии Капетингов из 118 браков между родственниками 41 были бесплодны. В династии Веттингов из 128 браков — 7 бесплодны, в Виттельбахской династии из 29 браков — 9 бесплодных, 3 — по одному ребенку214. Процент бесплодных браков в шведской аристократии, исследованной Фальбеком, растет с каждым поколением (в первом он равен 13,72%, во втором — 63,68%), смертность растет и растет женское потомство за счет мужского215.
208 Bouglé C. La démocratie devant la science. Paris, 1904. P. 81; Вольтман Л. Политическая антропология. СПб. С. 279.
209 Бюхер К. Возникновение народного хозяйства. СПб., 1907. Т. II. С. 149.
210 Bouglé C. Op. cit. P. 81; Doubleday T. The True Law of Population. 1853. P. 35; Galton F. Hereditary Genius. 1892. Р. 125–126.
211 Furlan. La circulation des élites // Revue internationale de sociologie. 1911. P. 850–860.
212 Fahlbeck P. La noblesse du Suéde // Bulletin de l’Institut International de statistique. 1912. Vol. XII. Livre 1. P. 173
213 Vacher. La longevité dans les familles // Bulletin de l’Institut International de statistique. Vol. IX. Livre 2.
214 Вольтман Л. Цит. соч. С. 110.
215 Fahlbeck P. Op. cit. P. 168–181.
Ф. Гальтон показал, что браки выдающихся людей, женившихся на дочерях и наследниках старых аристократических семейств (пэров),
становятся так же менее плодовитыми.
Вот цифры: на 100 браков каждого рода приходилось сыновей —
| Число сыновей каждого брака | В браках, где мать была heiress72* | В браках, где мать не была heiress |
| 0 | 22 | 2 |
| 1 | 16 | 10 |
| 2 | 22 | 14 |
| 3 | 22 | 34 |
| 4 | 10 | 20 |
| 5 | 6 | 8 |
| 6 | 2 | 8 |
| 7 | 0 | 4 |
| И выше | 0 | 0216 |
Этот факт ускоренного вымирания замкнутой аристократии ведет к росту «пустоты» на верхах. Если эта «пустота» своевременно и целесообразно не заполняется свежей кровью, происходит еще более ускоренная дегенерация и вымирание верхов, а тем самым усиление необходимости «взрыва».
Вторым добавочным фактором дегенерации замкнутой аристократии служит неизбежная атрофия ее воли. Дело в следующем. Эксперименты, проведенные психологами, показывают, что чем более трудная умственная задача дается испытуемому, тем позже следует его двигательно-мускульная реакция и тем она слабее. Энергия организма в этом случае тратится на внутримозговые процессы и ее остается мало для мускульного проявления вовне. «Мыслительная деятельность и внешнее проявление движений находятся в обратном отношении друг к другу: чем более усложняется и чем более напряженным становится мыслительный процесс, тем менее интенсивным становится внешнее проявление движений».
«Напряженное мышление подсказывает такие веские аргументы в пользу самых противоречивых решений, что в итоге получается — бездействие»217. Отсюда понятно, почему глубокое мышление сопровожда-
216 Galton F. Op. cit. P. 130–131.
217 Корнилов К. Н. Учение о реакциях человека. М., 1922. С. 122–128 (там же — опыты и диаграммы).
ется и требует глубоко спокойной позы, почему сильно рефлектирующие люди — нерешительны, похожи на Гамлетов. Идеальным положени-
ем мыслителя является недвижимость «Мыслителя» Родена, застывших поз святых на древнерусских иконах, неподвижная фигура факира73*.
Если верна эта противоположность мышления и действия (воли)218, глубокого рефлектирования и решительности, то из нее следует, что
социальные группы, занимающиеся преимущественно интеллектуальными функциями, будут более бездеятельными, безвольными, «гамлетизированными», не
способными к «прямому действию», по сравнению с группами, занимающимися мускульным трудом и «мало думающими».
Настоящий ученый, жрец, факир — забывчив и не деятелен. Он всегда Гамлет в той или иной мере; для него все — проблема. Каждый вопрос имеет сотню pro и contra. Прежде, чем решить и действовать, ему нужно «обдумать вопрос». В процессе этого обдумывания — методи-
ческого, систематического и глубокого — энергия и время уходят. Для неученого — все просто. Проблем не существует. Он привык действовать прямо и все решать сразу219. Отсюда следует: если одни замкнутые
группы из поколения в поколение занимаются только или, главным образом, интеллектуальной работой, атрофия их воли и энергии действия становится неизбежной.
Если другие группы из поколения в поколение занимаются лишь мускульной работой, у них должна быть гипертрофия энергии действия и недостаток
энергии мышления.
Каковы основные профессиональные функции правящей аристократии нового времени? — Чисто или почти чисто интеллектуального
218 См.: Мейман Э.Интеллигентность и воля. М., 1919.
219 Отсюда следует, что «человек глубокой мысли» редко может быть хорошим«человеком дела». Но зато «человек одного действия» редко будет человеком
«удачного действия». Для последнего нужно некоторое равновесие ума и воли. У людей удачного действия, у гениальных организаторов мы это и находим. «Наполеон не был гением порядка интеллектуального. Он не имел мысли, которая не была бы действием, и все его действия были великими», — правильно говорит De Leener. Не менее верно он подчеркивает, что Платон был бы скверным главой государства, хороший профессор международного права был бы посредственным министром иностранных дел, и наоборот, блестящий дипломат был бы весьма посредственным представителем кафедры международного права (De Leener. La primauté de l’individu // Revue de l’Institut de sociologie. 1922. P. 440).
характера. Каковы социально-профессиональные функции «низов»? — Главным образом, мускульная работа.
Отсюда трагическая антиномия, в той или иной мере существующая в большинстве обществ и достигающая апогея в предреволюционные периоды. Она служит одной из причин импотенции воли и действия правящих слоев предреволюционного периода и бешеной слепой энергии, решительности и «прямоты действия» масс, которые указаны выше.
Власть «не умеет хотеть» и «не знает, чего она хочет». Она «обдумывает», «созывает совещания», без конца говорит, пытается действовать, но вяло, нерешительно, противоречиво. Так было с римским Сенатом, с Вац-
лавом и Сигизмундом, с Карлом I, Людовиком XVI, Николаем II и т. д.
Массы, напротив, недостаточно думают и взвешивают свои акты и их результаты, зато обнаруживают стихийную энергию и решительность. Более того, сказанное объясняет, почему власть старого режима, перехваченная «интеллигентными» группами, редко остается в их руках. Их губит интеллигентность. Вместо действия — они говорят, говорят и говорят, и говорят блестяще и прекрасно, пишут самые тонкие резолюции с «постольку-поскольку»220, всесторонне обдумывают
220 Это «постольку-поскольку», ставшее нормой в русской революции, всегда типично для интеллигентных слоев. В русской революции круги интеллигенции (социалисты-революционеры, меньшевики, кадеты и др.) несравненно больше думали о резолюциях, чем о действиях, гораздо больше тратили энергии на выработку и согласование их, чем на вторые. Родив после многих часов изнурительного труда резолюцию, — они считали дело сделанным, забывая, что резолюция — одно, а дело — это совсем другое, что «постольку-поскольку» хорошо на бумаге, но очень скверно на деле. Примером этого общего явления может служить «глубокомысленное» описание Н. Сухановым мотивов и целей знаменитого воззвания «ко всем народам». При его составлении, пишет он, «нужно было избегнуть двух Сцилл и двух Харибд. Во-первых, надо было соблюдать Циммервальд (вот о чем заботятся! — П. С.) и тщательно избегать оборончества и, вовторых, надо было подойти к солдату и парализовать всякую игру на открытии фронта Советом… Эта двойственность задачи, эта противоречивость требований заставляли танцевать на лезвии под страхом сковырнуться в ту, либо другую сторону» (Суханов Н.Записки о революции. 1922. Кн. II. С. 188–200).
И такую-то резолюцию, где даже ее авторы должны «танцевать на лезвии» и не знают, как согласовать несогласуемое, публикуют как директиву поведения масс и солдату говорят сразу: «кончай войну» и «надо воевать». Быть может, в ратифицированных мозгах авторов воззвания это противоречие и было раз-
вопросы, приготовляют без конца план действий, время уходит, энергия тратится на «словесность» и в итоге… нуль действия.
Забывая, что в такие эпохи «действие должно быть быстрым, а бесконечный вербализм парализует его»221, интеллигентные группы, становясь китайскими мандаринами, неизбежно готовят себе крах.
Так было в русской революции, где власть Советов первого созыва и Временного правительства состояла в значительной мере из представителей интеллигентных слоев. Вместо действия — они «говорили», начиная с «главноуговаривающего» главы власти, вместо дел — сочиняли бесконечное число головоломных резолюций, проектов и планов действий, с неприменными оговорками «постольку-поскольку»,
с «двумя Сциллами и двумя Харибдами».
Мудрено ли поэтому, что они «проговорили революцию» и проявили импотентность не меньшую, чем импотентность царского правительства.
То же самое было с жирондистами — этими прототипами очерченных русских интеллигентных кругов; «жирондисты лишь писали и говорили, а левые — действовали»222.
То же самое случилось с говорунами в Английской революции, начиная с говорунов парламента. Они говорили, а Кромвель и его солдаты действовали. Судьба первых — судьба сброшенных русских и французских интеллигентов. То же было в революциях 1848, 1870–1871 гг. и др. За исключением единиц — общая масса интеллигентов обнаруживала ту же гипертрофию вербализма, импотентность и бессилие. Это явление выступает и в нереволюционное время223.
Сказанное объясняет, почему власть неизбежно переходит от таких интеллигентных кругов к людям действия и к массам, малодумающим,
решено, но солдаты были поставлены им в невозможное положение: они не знали, чего от них требует резолюция. Она только посеяла нерешительность и колебания. Там, где требовались ясные приказы, массе преподносились резолюции с «двумя Сциллами и двумя Харибдами». Эта черта проходила через все поведение «социал-соглашателей», пока массы, не получая от них ничего, кроме подобных вещей, не повернулись к ним спиной и не сбросили их.
221 De Leener. Op. cit. P. 141.
222 Мадлен Л.Цит. соч. Т. I. С. 251.
223 Правительство из глубоких ученых — едва ли не худшее и наиболее импотент-ное из всех правительств, — правильно говорит В. Парето. Такое правительство было бы разновидностью китайского мандарината. Suum сuique!74*
но не страдающим отсутствием решительности и энергии. Для них — нет «постольку-поскольку», «тысячи Сцилл и Харибд». Усвоив соответ-
ствующий примитивный лозунг, подсказанный им их инстинктами, они, подобно урагану, бешено ломают и сносят все на пути, пока… не встречают такую же решительность или не израсходуют всю свою энергию. «Индивидуальная и коллективная энергия масс, раньше сдерживаемая обветшавшей теперь машиной, взорвалась и в течение 10 лет развилась так, что явила миру невиданное зрелище», — эти слова о Французской революции применимы к активности масс в любом крупном перевороте.
Отсюда понятно также, почему в революции лидерами становятся люди фанатичные, однобоко думающие и не заботящиеся о бесконечных pro и contra, или военные вожди, сама профессия которых есть профессия дела и приказов, а не слов и рассуждений.
Таковы основные причины, объясняющие, с одной стороны, импотентность предреволюционной власти, с другой, — порчу механизма отбора, с третьей, — энергию масс, с четвертой, — неумелость и недостаток торможения.
Кроме этих основных причин, есть множество других, содействующих наступлению взрыва, но они или второстепенны, или входят в ка-
честве элементов в указанные общие факторы революции, поэтому
здесь можно на них не останавливаться.
Дата: 2019-07-31, просмотров: 197.