В зарубежной и, тем более, российской социологической литературе анализ сетей, связанных с внутренней политикой ЭД, то есть с политикой его ядра по отношению остальному движению, практически не представлен.

Как и большинство новых социальных движений, ЭД внешне представляет собой слабо структурированное образование, состоящее из ЭНПО и других независимых ячеек. В действительности внутри этой структуры находится некотороебюрократическое ядро или, лучше сказать, главный “сетевой актор”, который занимает по всем параметрам привилегированную позицию по отношению ко всему движению. Под привилегиями мы имеем здесь в виду политические, информационные и финансовые ресурсы, которые контролируются лидерами-бюрократами, занимающими стратегические позиции в российском экологическом движении.

Чтобы выявить это ядро, обратимся к анализу перекрестного членства лидеров движения в сети организаций, которые в совокупности представляют собой, на наш взгляд, нечто вроде “индустрии социального движения” (McAdam, McCarthy and Zald 1988). Перекрестное членство позволяет лидерам движения контролировать ресурсные потоки и вырабатывать общую стратегию воздействия на экополитические процессы.

Рассматривая лидеров движения в качестве единиц анализа и используя такие источники, как списки членов директората движений, общественных, экспертных и консультативных советов при финансовых, издательских и других организациях, списки советников при частных и общественных фондах и т.п. (всего более 100 единиц анализа), мы попытались определить круг лиц, составляющих, по нашему мнению, ядро ЭНПО в России.

Результаты получились следующие. Пять человек занимают наивысшую ступень, являясь членами более 80% организаций из их общего списка; 10 человек являются членами около 50% и 15 – около 25% организаций того же списка. Этот “внутренний круг” ЭД занимает доминирующие или, по крайней мере, очень влиятельные позиции в основных сегментах “индустрии” движения – фандрайзинге, распределении ресурсов, связях с влиятельными персонами во властных структурах, средствах информации и в рекрутировании постоянного персонала ЭНПО. Это ядро состоит из высоко образованных (главным образом биологов) активистов, преимущественно мужчин, 35 – 45 лет, обладающих большим опытом руководства общественными организациями, так или иначе связанных с молодежным экологическим движением СССР/России 1970 – 80-х гг.

Одновременно этот “внутренний круг” являет собой авангард современного ЭД, который определяет его внешнюю и внутреннюю политику, в частности потому, что его члены в три раза чаще, чем рядовые активисты, являются одновременно чиновниками в государственных (федеральных или региональных) организациях. Это ядро не обязательно имеет одного лидера и не слишком заметно для рядовых членов движения. Показательно, что даже те, кто покинул это ядро, почти никогда не выпадали из списка 100 ведущих неформальных экополитиков.

Говорят они сами

Может показаться, что мы использовали глубинные интервью лишь в целях структурного анализа. Попробуем изменить это впечатление, дав слово самим активистам. Рассказывая об истоках межличностных связей и роли прошлой общественной активности в становлении ЭД, активисты отмечают роль личных контактов студенческих лет советского периода.

“Основой наших многолетних личных контактов является дух студенческого природоохранного движения семидесятых и восьмидесятых годов. Это был дух молодых спасателей, готовых защищать природу любой ценой” (В.Б., активист, Киев, 1997).

“Мои личные контакты в государственных и местных организациях – это контакты с моими коллегами и друзьями в прошлом, с биологами и гидрологами, вместе с которыми я училась в университете” (А.Б., директор ЭНПО, Нижний Новгород, 1997).

“Я стала членом местного отделения Ботанического общества только потому, что хотела сделать приятное моим друзьям и коллегам” (С.С., Владимир, 1997).

Таким образом, нынешние межличностные связи коренятся в студенческой среде естественнонаучных факультетов и тесно связанных с ними молодежных общественных организациях советских времен. Иными словами, это связи друзей и единомышленников.

Теперь – о мотивах предпочтения личных контактов.

“Я глубоко убежден, что любой успех нашего дела целиком зависит от людей и личных контактов” (А.Н., активист, Нижний Новгород, 1997).

“В дореформенные времена неформальные группы привлекали своей обособленностью. Я вступила в “Социально-экологический союз” в самом начале его существования, когда он был закрытой, элитарной общностью студентов старших курсов университета” (Н.С., активист, Нижний Новгород, 1997).

Мотивы предпочтения личностных связей также достаточно очевидны. Это – возможность хотя бы ограниченной самоорганизации и самореализации плюс одновременно дистанцированность от официальных организаций (ВЛКСМ) и принадлежность к особому “ордену” защитников природы.

Наши респонденты неоднократно отмечали, что в межличностной коммуникации экспрессивные и инструментальные стороны совпадают: “С одной стороны, мы должны были самоопределиться и защищаться, чувствовать себя в своей собственной дружеской среде. С другой, мы всегда ощущали себя главным противником экологической бюрократии” (Д.А., координатор экологической программы, Москва, 1997).

“Смысл и содержание моих личных контактов – сотворение благоприятной атмосферы для работы, помощь молодым активистам в развитии их чувства причастности к нашему делу. Я пытаюсь создать для них некоторое русло, по которому они пойдут потом сами” (А.Г., координатор программы, Москва, 1997).

Органическое совмещение “дела” и “чувства” создавало у экоактивистов ощущение чрезвычайной полноты жизни, эмоционального подъема, желание ставить собственные задачи и добиваться успеха – чувства малознакомые большинству рядовых комсомольцев.

Личное общение, совместная природоохранная работа рассматривается экоактивистами как “лучшая школа жизни”, которая до известной степени даже заменяет высшую школу вообще: “Я не имею университетского образования вообще, это было мое сознательное решение. Может быть, сегодня, спустя десять лет, когда я смогла освоить огромное количество научной информации и обрести навыки профессионального журналиста, редактора и организатора нескольких массовых кампаний, я сделаю этот шаг...” (А.Г., активист и журналист, Москва, 1997).

“Я рассматриваю широкое личное общение как школу подготовки полупрофессионалов широкого профиля, которые сегодня столь необходимы нашему экологическому движению” (Р.Н., активист, Москва, 1997).

В самом деле, экоактивисты осознали, что советская, да и современная российская высшая школа, постоянно “накачивая” студента знаниями, была весьма слаба, если не сказать беспомощна, в содействии студентам в практической реализации накопленных знаний. Заученное плохо соединялось с реальной жизнью. Поэтому многие ноу-хау приобретались активистами именно в ходе коллективных акций, проектирования охраняемых природных территорий и т.п.

Чувство, что они живут и действуют во враждебном контексте, редко покидает российских экоактивистов, особенно на периферии: “Мы постоянно ощущаем давление, постоянно озабочены поиском союзников, и мы можем обрести их только посредством личных контактов – они самые быстрые и эффективные” (Д.Р., активист, Петрозаводск, 1997).

“В целом государственная экологическая служба работает плохо. Но внутри нее есть несколько экологически озабоченных людей, и только с ними мы можем кооперировать наши усилия” (М.К., активист и чиновник, Москва, 1997).

Исследования показывают, что большинство активистов живет и действует в ситуации круговой обороны, когда они считают, что верить можно только друзьям и опираться только на неформальные связи в чрезвычайно тонком, особенно на периферии, слое экологически озабоченных людей.

Теперь – о взаимных трансформациях малых неформальных групп и официальных организаций: “Общественный экологический совет при нашем губернаторе… возник из маленькой группы друзей-активистов. Вначале совет состоял из 5-6 людей, которые сотрудничали еще со времен [студенческой] дружины охраны природы. Сегодня, став взрослыми, мы помогаем новому поколению, пришедшему в дружинное движение” (А.Б., директор ЭНПО, Нижний Новгород, 1997).

Как мы уже отмечали, перекрестное членство в общественных организациях и совмещение ролей чиновника и общественного деятеля суть способы выживания и самосохранения сообщества экологически озабоченных людей во враждебном контексте. Межличностные контакты прошлых и нынешних членов российского ЭД есть один из главных каналов трансляции экологических установок и передачи практического опыта охраны природы.

Наконец, семейное разделение труда хорошо развито в среде экоактивистов. Например, муж работает в государственном учреждении, а жена – лидер общественной экологической организации. Вот отрывок прямой речи одной из таких жен, адресованный своему мужу, научному работнику: “Дорогой, я понимаю, это даже страшно сказать, во что я превратилась, в какого-то управленца, что ли... Но если бы я этого не сделала, ты бы не смог защитить своей диссертации и был бы потерян как ученый!”

К этому можно только добавить, что более двух третей наших респондентов дважды меняло место работы, переходя из государственной службы в общественную организацию – и обратно.

Заключение

В этой статье мы попытались выделить основные структурные элементы межперсональных контактов лидеров и активистов ЭНПО. Анализ опирался на концепцию первичной экоструктуры – “сетевого социального актора”, обеспечивающего своим членам необходимые ресурсы и защищающего их от избыточного давления среды. Процесс воспроизводства данного сетевого актора осуществляется посредством механизма “включения-обособления”. Была предложена также концепция “индивидуального ресурсного поля”.

Для операционализации концепции “сетевого социального актора” были введены понятия нормы, стереотипа и жизненных ресурсов человеческой жизнедеятельности. Контекст деятельности некоторого социального актора был интерпретирован как ситуативно складывающуюся совокупность катализаторов и блокаторов, способствующих или сдерживающих деятельность актора.

Результатом исследования стало различение двух состояний экоструктуры: нормального и мобилизационного. В свою очередь мобилизационное состояние описывается через два понятия – рутинную и целевую мобилизацию. Целевая мобилизация характерна для деятельности социального актора в условиях враждебного контекста, когда он вынужден предпринимать экстраусилия для достижения своих целей и самосохранения.

В условиях отчужденного, враждебного социально-экономического и политического контекста этот коллективный актор представляет собой закрытое сообщество или клику.

Мы рассмотрели также эволюцию межличностных связей изучаемой структуры в изменяющемся политическом контексте. Во времена демократического подъема она представляла собой сообщество единомышленников, объединенных общими ценностями и целями. Сегодня эта структура являет собой закрытое сообщество с четко очерченным “управляющим” ядром, причем часть бывших партнеров рассматривается его членами как питательная среда.

Чтобы преодолеть давление враждебного контекста и постоянный дефицит ресурсов, члены экоструктуры широко используют неформальные (чаще всего скрытые) связи, которые гарантируют высокий уровень доверия и взаимопонимания и одновременно препятствуют утечке информации и других ресурсов.

Наконец, анализируя перекрестное и множественное членство нескольких коллективных “сетевых субъектов”, входящих в российское ЭД, мы пришли к выводу, что и оно имеет свое ядро, которое доминирует или, по крайней мере, имеет весьма влиятельные позиции в основных секторах “индустрии” и внутренней политики этого движения – добывании финансовых ресурсов, неформальных связях с ведущими экополитиками, властными структурами и масс-медиа, а также при рекрутировании постоянного персонала центральных (исполнительных) органов экологического движения.

Ольга Цепилова

Рутинизация экологической политики:
общественное мнение населения о деятельности
региональных властей в решении экологических проблем (на примере Санкт-Петербурга и Киришей)

В настоящей статье предпринята попытка сравнительного анализа оценок населением Санкт-Петербурга и города Кириши Ленинградской области эффективности экологической политики, политической значимости экологических проблем и оценки качества окружающей среды в системе их ценностных предпочтений. Существенные различия в оценках указанных характеристик в Санкт-Петербурге и Киришах позволили предположить, что одним из значимых факторов, определяющих суждения горожан, явилось влияние экологических движений на принятие природоохранных решений и, в частности, процессов институционализации этих движений в двух исследуемых городах. Мы предполагаем, что в Киришах институциализация экологических требований зеленых привела к превращению экологической политики в “управленческую рутину”, что повлияло на общественное мнение в оценках эффективности этой политики. С определенной осторожностью возможно также предположить, что в Санкт-Петербурге экологическая деятельность не стала для властей рутинным, обычным, постоянно реализуемым делом, и это отчасти объясняется недостаточной эффективностью экологического движения. Следует отметить, что эмпирический материал, собранный в Киришах, много полнее, нежели по Санкт-Петербургу, поэтому статья носит предварительный, “поисковый” характер, а выводы требуют дальнейших эмпирических подтверждений.

Введение

Активное исследование проблем развития экологических движений в России началось в конце 1980-х годов, и к настоящему времени эта проблематика получила в отечественной литературе некоторое концептуальное оформление. Аналитические и методологические основания в изучении названного предмета, анализ причин возникновения движения, этапы и тенденции развития, идеологические парадигмы, классификация типологических групп в движении наиболее убедительно представлены в работах О.Яницкого, А.Шубина, И.Халий (Яницкий 1996а, 1996б, 1998; Шубин 1992; Khalyi 1993). Бесспорным лидером названного исследовательского направления в России является О.Яницкий. Серьезный вклад в изучение экологического движения в России внесли исследователи, являющиеся непосредственными активными участниками движения. “Взгляд изнутри” наиболее интересно обобщен в работах лидеров экологического движения всероссийского масштаба С.Забелина и С.Фомичева (Zabelin 1994; Фомичев 1992, 1995).

Выводы отечественных авторов, как правило, имеют обобщенный характер и претендуют на релевантность для российского движения в целом. Между тем, они скорее актуальны для крупного российского города и не всегда соотносятся с другими регионами России. В частности, эмпирические исследования, проведенные в Санкт-Петербурге и в малом областном индустриальном городе Кириши (районе экологического бедствия в конце 80-х – начале 90-х годов), указывают на существенные различия как в характеристиках формирования и развития экологических движений, так и в восприятии экологических проблем населением этих городов.

В настоящей статье проанализированы некоторые результаты вторичного анализа данных, полученных при опросе населения Санкт-Петербурга “В мире политики” в 1994г. (выборка репрезентирует взрослое население города по полу, возрасту и образованию, N=581), а также результаты трех опросов населения Кириши по сравнительной методике “Экология и политика” в 1989, 1993 и 1997гг. (выборка репрезентативна по полу, возрасту и образованию, N1=958, N2=911, N3=1018).

В двух первых параграфах рассматривались оценки респондентов по двум основным проблемам: (1) качество окружающей среды в системе ценностных предпочтений, (2) политическая значимость экологических проблем в представлениях людей и оценки ими действий властей, направленных на решение экологических проблем. Именно по этим параметрам выявлены существенные различия в общественном мнении жителей двух городов.

В третьей части статьи анализируется соотношение различий в оценках экологических проблем с различиями в развитии экологических движений в этих городах. Следует добавить, что, по нашему мнению, наиболее значимое воздействие на процесс принятия природоохранных решений и эффективность экологической политики инвайронментальные движения имеют на этапе институционализации. Вот почему процессу институционализации экологических движений уделено в статье специальное внимание. Мы используем при этом определение Н.Аберкромби и др., в соответствии с которым “институционализацией называется процесс, в ходе которого социальные практики становятся достаточно регулярными и долговременными, так что их можно представить в качестве институтов” (Аберкромби, Хилл и Тернер 1997). По мнению П.Бергера и Т.Лукмана, “институциализация имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий деятелями разного рода”, социальная активность становится “сферой само собой разумеющихся рутинных действий” (Бергер и Лукман 1995). Принимая во внимание также и эти суждения, в статье проводится различие между двумя видами институционализации: включающим рутинизацию и исключающим ее. В Петербургском случае институциализация экологических движений носила характер временной кооптации участников движения во властные структуры и не сопровождалась последующей рутинизацией экологической политики. В Киришском случае институциализация движения сопровождалась не только кооптацией, но и последующей рутинизацией практик природоохранной политики

Качество окружающей среды в Санкт-Петербурге:
ценностные приоритеты и политическая значимость

В Санкт-Петербурге респонденту предлагалось трижды оценить каждую из следующих девяти проблем:

(1) “Приобретение людьми продуктов питания”

(2) “Получение хорошего образования”

(3) “Безопасность от преступных посягательств”

(4) “Получение человеком новой работы в случае увольнения, закрытия предприятия”

(5) “Улучшение состояния окружающей среды – воздуха, водоемов, дворов, улиц и др.”

(6) “Получение доходов, обеспечивающих хорошую жизнь”

(7) “Качественное медицинское обслуживание”

(8) “Создание условий, при которых успеха могут добиться самые инициативные, квалифицированные, трудолюбивые люди”

(9) “Реализация человеком своих знаний, способностей, умений”

Первоначально были выяснены представления жителей города о степени важности экологических проблем в ряду других проблем, затем – о том, в какой мере люди склонны приписывать ответственность за решение этих вопросов органам власти, и, наконец, оценивались действия нынешних властей в каждом из перечисленных девяти направлений.

Проблемы получили следующие оценки по критерию важности:

“Ниже перечислены некоторые из вопросов, которые часто обсуждаются в нашей стране в последнее время. Насколько важны они с вашей точки зрения?”

(шкала: 1 – “очень важный вопрос”, 2 – “важный”, 3 – “не очень важный”, 4 – “совершенно не важный”).

Проблема качества окружающей среды вошла в тройку проблем, которым была присвоена наибольшая значимость.

Следующий шаг анализа был направлен на определение политической значимости проблем. Проблема считалась таковой, если респондент (а) полагал, что она важна и (б) возлагал ответственность за ее решение на органы государственной власти. При построении показателей, фиксирующих степень политической значимости, использовались два индикатора: (1) оценка важности проблем, описанная выше, и (2) атрибуция ответственности, выявляемая через ответ на следующий вопрос: “В какой мере, на ваш взгляд, ответственность за решение этих вопросов лежит на органах государственной власти?”.

В ходе анализа были получены результаты, в соответствии с которыми экологические проблемы не только оцениваются как один из трех наиболее важных вопросов, но и сохраняют эту позицию в ряду наиболее актуальных политических проблем, уступая лишь задачам борьбы с преступностью и повышения качества медицинских услуг. Однако важно отметить, что при этом люди негативно оценивают экологическую политику властей. Две трети взрослого населения Санкт-Петербурга считают, что улучшение состояния окружающей среды является важной общественной проблемой, ответственность за решение которой должны нести органы государственной власти, и выражают неудовлетворенность решениями, которые принимают эти органы. Более того, экологические проблемы воспринимаются в Петербурге как одно из самых слабых мест в деятельности нынешней власти, уступая лишь негативному отношению к ее действиям, направленным на борьбу с преступностью. Даже решения, связанные с медицинским обслуживанием, контролем за уровнем безработицы или доходами населения, вызывают меньшую неудовлетворенность горожан, чем действия органов власти в области экологии.