Развитие формальных структур экологической политики в годы реформ лишь одна сторона медали. Другая не менее существенна. Речь идет о быстром росте ЭНПО и их сетей. Общие рассуждения о формировании в России гражданского общества убедительно подтверждаются цифрами роста НПО, в частности ЭНПО, которые сегодня относят к так называемому третьему сектору.

Так, в течение 1990 – 95гг. в Нижегородской области было создано более 620 подобных организаций. Это свидетельствует о возрождении в России гражданского общества в весьма исторически сжатые сроки. В то же время это является свидетельством процессов демократизации и модернизации региональной экологической политики.

Исследователи отмечают несколько характерных черт данного процесса. Прежде всего отмечается, что “процесс развития гражданских инициатив в регионе после бурного периода роста в начале 1990-х годов в последние два-три года пошел на спад, как будто наткнулся на некоторый качественный барьер”. Хотя общественные организации разного профиля продолжают возникать и регистрироваться (в 1992г. их было 188, в 1993г. – 182, в 1994г. – 201, в 1995г. – 194), однако число тех, которые действительно сохранились и продолжают свою деятельность, остается примерно тем же (Борисов 1996).

Этот факт “насыщения” представляется закономерным по нескольким причинам. Во-первых, число энтузиастов, готовых работать в любых условиях и безо всякой материальной компенсации, всегда невелико, и Нижегородская область здесь не исключение. Далее, ресурсы для поддержания общественной активности становятся все более ограниченными, тогда как расходы на регистрацию новой общественной организации, равно как и на ее поддержание (аренда помещений, оплата персонала, приобретение оборудования), постоянно растут.

Кроме того, процесс “приватизации” вновь открывшихся социальных и политических ниш в регионах завершился, и начался другой – конкуренция между ЭНПО и другими общественными организациями за передел “поля” гражданского общества. Другими словами, неформальные организации после мощного прорыва истощили свои ресурсы, и установился некоторый баланс между их ресурсными возможностями и ограничениями, налагаемыми на их деятельность бюрократической машиной.

Во-вторых, действует так называемый ведомственный фактор. “Как правило, – пишет тот же автор, – гражданские организации являются продолжением их профессиональной деятельности, будь то наука, производство или сфера образования. Это естественно. Подозрительно другое. Процветают те организации, которые функционируют как структурные подразделения организаций, принадлежащих “первому” или “второму” сектору: властным структурам, агентам экономической или финансовой активности, отдельным чиновникам высокого ранга” (Борисов 1996).

Здесь затронута проблема принципиальная. В России, где государство и его региональные подразделения продолжают доминировать над основными сферами социальной жизни и являются главными держателями ресурсов, трудно себе представить, что вновь возникающее гражданское общество может быть абсолютно независимым от государства. Большинство ЭНПО не только так или иначе зависят от него, но и во многом отражают (повторяют) его структурные характеристики.

Прежде всего я имею в виду профессионально-корпоративный принцип их организации, персонализацию межорганизационных отношений, наличие скрытых ассоциаций “знакомых” членов, фаворитизм и бартер. Ниже я попытаюсь определить, в какой степени ЭНПО встроены в административные и иные структуры региональной власти, и когда и при каких условиях эти общественные образования способны действовать самостоятельно, как равные партнеры.

Третья характеристика сегодняшних российских ЭНПО, отмечаемая С.Борисовым и другими исследователями, – расхождение между декларируемыми целями и реальными формами активности. Борисов считает, что эта характеристика может быть определена как “кризис идентичности” (Борисов 1996), понимаемый здесь как нежелание публично анонсировать свою политическую принадлежность и спектр своих межорганизационных связей.

С моей точки зрения, подобное расхождение между целями и формами деятельности – общее свойство если не всех, то подавляющего числа ЭНПО. Тому есть много причин. В обществе, которое все еще является закрытым – в некоторых отношениях даже больше, чем прежде, – закрытость неформальных организаций (или их политическая “гибкость”, всеядность) есть ресурс самосохранения и выживания. Это явление есть также результат тотального недоверия. В обществе, пронизанном ложью и лицемерием, открывать свои карты первому встречному самоубийственно.

Есть и другие причины данного расхождения. В переходном обществе ситуация изменяется так быстро, что следовать за ней очень трудно. Законодательная и нормативная база, которая детерминирует рамки политических возможностей для деятельности ЭНПО, изменяется беспрерывно. Многие ЭНПО пересматривают свои уставы и меняют даже свои названия с одной только целью: получить доступ к западным финансовым источникам (донорам). Более того, некоторые НПО создаются только и исключительно “под грант”.

Теперь – о некоторых деталях структуры и контекста региональных ЭНПО на примере данных Нижегородской области.

Вполне естественно, что пик роста НПО пришелся на 1990-92гг., то есть на период демократического подъема. Но и позже, когда экономические и политические условия формирования гражданского общества становились все более неблагоприятными, наблюдался рост этих организаций, более всего – спортивных и туристических, затем политических и профессиональных и чуть в меньшей степени – благотворительных.

Продолжало расти и их разнообразие. По сравнению с дореформенными временами, более половины подобных организаций возникло вновь. К сожалению, я не располагаю данными по другим регионам, но собранные глубинные интервью, анализ прессы и документов позволяет утверждать, что структурно картина в них сходна с Нижегородской областью, хотя по абсолютному числу НПО другие регионы значительно отстают.

ЭНПО занимают среди других неправительственных организаций весьма скромное место (менее 5% от их общего числа), то есть меньше, чем научные и образовательные (7%) и культурные (5,9%) организации. Однако, в отличие от трех последних, возникших на волне демократизации и гласности, корпус ЭНПО сформировался задолго до 1991г. Он был достаточно большим, разнообразным и глубоко укорененным в своей “порождающей среде” – студенческих дружинах охраны природы, а позже в структурах их последователя – “Социально-экологическом союзе”, самой большой зонтичной организации зеленых на территории СССР. Долгожительство ЭНПО подтверждается и тем фактом, что – в то время как пять (5) региональных, одна (1) межрегиональная и одна (1) трансрегиональная экологическая организации возникли в Нижегородской области до 1991г. – рост научных, образовательных и женских НПО в области начался после 1992 года.

Преобладающий интерес активистов ЭНПО к деятельности в сфере экологического просвещения, образования, пропаганды и охраны природы (в совокупности в эти виды деятельности вовлечены более одной трети активистов) свидетельствует о двух параметрах, характеризующих ЭНПО.

Во-первых, состав этих организаций профессионально относительно однороден и поэтому они имеют развитую сеть коммуникаций со своей порождающей средой – университетами и исследовательскими институтами. Во-вторых, они развивают связи со своими профессиональными партнерами – преподавателями и научными работниками из тех же учреждений. Если мы учтем также активистов, занятых сохранением биоразнообразия (6,4% от общего числа опрошенных) и вовлеченных в “исследования и разработки” (7,8%), то станет ясно, что мы имеем дело с движением консервационистов (природоохранников), склонных прежде всего к дидактическим и творческим формам активности конвенционального характера. Этот вывод подтверждается низкой политической активностью членов экологических организаций (1,6% от общего числа опрошенных) и незначительным интересом к участию в борьбе против техногенных и других рисков (0,2%). Все это свидетельствует о том, что эта группа активистов не склонна участвовать в борьбе с индустриальным загрязнением и вообще избегает рискованных для себя форм социальной активности. Постоянно растущий процент вовлеченных в издательскую и теоретическую активность – еще один аргумент в пользу данного вывода.

Похожая картина была выявлена мною в ходе исследования, проведенного пять лет назад. Экологическое просвещение и образование, исследования и разработки, обработка и распространение информации и тогда были наиболее распространенными видами занятий экоактивистов (Яницкий 1994). Это – еще одно свидетельство в пользу вывода, что сети российских зеленых стабильны и мало подвержены воздействию изменяющегося контекста.

Подобная устойчивость и сопротивляемость внешним вызовам может быть достигнута лишь в том случае, когда сеть ЭНПО представляет собой закрытое сообщество, которое всеми средствами дистанцируется от других акторов гражданского общества. Этот вывод подтверждается тем фактом, что межсекторальные сети ЭНПО развиты очень слабо. В нижегородской области только две из 30 экологических организаций имели такие связи (Борисов 1996).

Перейдем теперь к анализу процесса принятия решений в сфере экополитики.