Перейдем теперь к анализу структуры научных организаций, вовлеченных в формирование региональной экологической политики. Снова обратимся к наиболее интересному примеру Нижегородской области. Специфика других регионов будет рассмотрена позже.

Прежде всего следует различать два типа подобных организаций. Первый из них производит знание (методологию, концепции, стандарты), которое применимо к уровню региона в целом. Иными словами, речь идет о производстве универсального знания, которое затем будет применяться на местах. Второй тип научных структур представлен действительно региональными научными организациями, то есть теми, которые рассматривают каждый регион как индивидуальное экосоциальное целое со специфическими закономерностями функционирования и эволюции.

Большинство организаций первого типа являются просто продолжением своих “старших братьев” из федеральных центров науки. Здесь, как и в управленческих структурах, вертикальные связи преобладают. Далее, как в упомянутых структурах, “тело” официальной региональной экологической науки расчленено на ведомства, каждое из которых затем подвязано к соответствующему ведомственному научному институту (центру), будь то институт леса, водных проблем или охраны здоровья. Даже в структуре академической и университетской науки вертикальные связи (центральный институт – региональный институт или филиал) гораздо сильнее, нежели горизонтальные связи (скажем, между биологическим и географическим факультетами университета).

Хотя номинально в структуре Государственного комитета по охране природы есть соответствующий научный институт, в действительности он более продуцирует общеэкологическое знание, нежели обращен в сторону проблем отдельных регионов. Кроме того, его тематика ограничена охраной природы и рациональным использованием ее ресурсов. Это означает, например, что исключительно острая проблема циркуляции и накопления диоксинов в природных системах и крови человека изучается в специальных – химических – подразделениях науки. Таким образом, междисциплинарные связи отсутствуют.

Еще одна общая болезнь – это очень слабые связи между региональными филиалами федеральной науки и местными институтами и университетами. Последние гораздо более (прежде всего экономически) привязаны к соответствующим департаментам региональной администрации, чем кооперированы между собой. Директивная и ведомственно расчлененная структура “региональной” науки оставляет очень мало возможностей для сотрудничества между разобщенными исследовательскими ячейками.

Такая структура научного “тела” – очевидное наследие советского периода. Однако, в отличие от административной структуры региона, которая за годы реформ постоянно расширялась и развивалась, региональное научное сообщество становилось все слабее, а многие его ячейки исчезли навсегда.

Причины угасания научных сообществ во всех регионах России одни и те же. Наука, а тем более экологическая, всегда находилась в самом низу шкалы политических приоритетов советского государства (за исключением научного обеспечения военно-промышленного комплекса). В ходе реформ большинство академических институтов было неожиданно поставлено в условия самофинансирования – подобная “демократизация” привела к смерти многих научных центров и школ. Утечка мозгов, в особенности из среды естественных и точных наук, усилилась. Много молодежи ушло из науки в бизнес и управленческие структуры. Сотни научных ячеек, прежде всего в сфере индустрии и военно-промышленного комплекса, были ликвидированы. Те, которые сохранились, вынуждены обслуживать сиюминутные интересы бюрократии, политики и бизнеса.

Поэтому сегодня большинство научных организаций выживает только благодаря системе грантовой помощи, которая серьезно подрывает всю институциональную структуру и внутренние связи российской науки в целом. Известный российский биолог заключает, что “стратегия выживания в отношении науки бессмысленна – наука может существовать только развиваясь” (Заварзин 1995).

На уровне региона нами были обнаружены другие обстоятельства, которые еще более суживают возможности науки. Политически влиятельные региональные научные сообщества не могут формироваться в авторитарном обществе и в ситуации, когда региональные власти вкупе с капитанами большой индустрии и силовыми ведомствами полностью доминируют над такой хрупкой структурой, какой является истинная наука.

Строго говоря, в советский период истинная наука о регионе была ненужной, поскольку сам регион как социальная целостность отсутствовал. Ирония современной ситуации заключается в том, что региональная наука начала возрождаться как отрасль политической географии лишь в начале 1990-х гг., поскольку она была нужна ведущим политикам и финансовым олигархам для отслеживания электоральных процессов в различных регионах России.

Мы не обнаружили ни одного стратегически важного заказа на экологические исследования в регионе, который исходил бы от его властей. В советское время подобные исследования выполнялись в рамках так называемой районной планировки. Но, напомним, это был инструмент – плоть от плоти идеологии централизованного планирования. Как отмечали наши респонденты, в те времена действительно междисциплинарные экономо-эколого-социальные исследования не планировались, а проводились лишь спорадически, на страх и риск исследователей-энтузиастов.

В результате, сегодня региональная наука финансово не обеспечена и потому постоянно страдает от недостатка квалифицированных специалистов и устаревшего оборудования. В ее “теле” свободные ассоциации, научные школы, семинары и вообще самоорганизующиеся структуры занимают весьма скромное место. “Региональщики” почти никогда не участвуют в процессах принятия решений на данном уровне, за исключением весьма редких случаев, когда ученые сознательно становятся политиками. Таких случаев в семи изученных регионах мы смогли насчитать не более десятка. Вывод достаточно ясен: сегодня эта наука практически не оказывает никакого воздействия на процесс принятия решений на региональном уровне.

Есть еще одна, весьма неприятная, причина деградации региональной науки. Это растущая конкуренция между ее структурами, с одной стороны, и недавно возникшими ЭНПО и другими общественными организациями, которые претендуют на название научных, с другой. Неприятная потому, что новые общественные организации учреждались выходцами из университетов и научных институтов, потом, что основной поток финансовой помощи с Запада был направлен именно на развитие сети неправительственных организаций. Таким образом, вольно или невольно западные доноры стимулировали рост непрофессионализма в среде прикладных экологических исследований.

Наконец, структуры и федеральных, и региональных исследовательских ячеек подвержены постоянным реорганизациям. Мы рассмотрим некоторые детали этого процесса в следующих параграфах. Напомню, что речь до сих пор шла о формальных (официальных) организационных структурах и их связях. Действительные паттерны последних будут рассмотрены в ходе анализа процесса принятия экологических решений как такового.