Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

 

Вводные замечания и план настоящего очерка. О фиктивной и реалистической природе корпорации - юридического лица. Правовая природа решения учредителя о создании корпорации. Правовая природа устава юридического лица - корпорации. Правовая природа решения органа юридического лица - корпорации (на примере решений общих собраний участников). Природа отношений органов юридического лица между собой. Природа взаимоотношений органов юридического лица с самой организацией.

 

1. Корпорации, являющиеся юридическими лицами, образуют центральную, однако не единственную фигуру в обширном ряду субъектов корпоративных отношений. Подобно тому, как учение о субъектах корпоративных отношений не может и не должно быть сводимо к учению об одних только корпорациях - юридических лицах, точно так же и учение о самих корпорациях не тождественно учению о юридических лицах. Не все корпорации являются юридическими лицами - существуют и такие корпорации, которые не обладают юридической личностью. Соответственно, такие корпорации, будучи субъектами отношений фактических, не смогут стать субъектами отношений юридических (по крайней мере - гражданско-правовых). Точно так же и не все юридические лица представляют собой корпорации - существуют также организации, основанные на принципе унитаризма, юридической формой которого являются конструкции права собственности и ограниченного вещного права, а также юридические лица, вовсе не состоящие в каких-либо юридических отношениях со своими участниками. Таким образом, "корпорации" и "юридические лица" представляют собой понятия, лишь частично пересекающиеся: не все учение о юридических лицах суть учение о корпорациях, как, впрочем, и не все учение о корпорациях суть учение об одних только юридических лицах.

Однако в силу ряда объективных причин случилось так, что современная российская юридическая теория корпораций развивалась и продолжает развиваться в непосредственной связи с теорией юридических лиц. Связь эта оказалась столь тесной, что, по господствующему ныне мнению, корпорациями считаются лишь юридические лица, да и то не все, но (преимущественно) лишь хозяйственные общества и (реже) хозяйственные товарищества. Поэтому представлялось бы весьма любопытным и перспективным установить сферы и проследить степень (качество) непосредственного (прямого) влияния теории юридических лиц на теорию корпораций с целью установления последующего (косвенного) ее влияния на теорию корпоративных отношений. Выполнение этой задачи помогло бы отделить собственно корпоративный материал от всего наносного, что было привнесено в него не вполне основательным смешением с ним материала, составляющего учение о юридическом лице.

Вопрос о понятии юридического лица активно обсуждался правоведами в конце XIX - первой половине XX в., т.е. в продолжение времени активного формирования законодательства о юридических лицах*(466). Результаты произведенных исследований выразились в формулировании определения понятия юридического лица, установлении и раскрытии сущности каждого из признаков этого понятия, а также в создании более-менее стабильной и единообразной системы юридических лиц, ядром которой в продолжение вот уже достаточно длительного времени остаются юридические лица корпоративной формы организации - в первую очередь хозяйственные общества и товарищества. Некоторые из общих принципов учения о юридическом лице представляют собой на сегодняшний день уже вполне классические (если не сказать канонические) положения.

Разработка конструкции юридического лица еще не была закончена, а юристы уже предпринимали попытки объяснить природу этого (уникального) правового явления. Проблема установления сущности юридического лица превратилась в одну из фундаментальных проблем теории гражданского права. Как отметил в свое время Н.С. Суворов, "почти каждый из ученых с более или менее известным именем выставил свою собственную теорию юридических лиц"*(467). В результате мы имеем на сегодняшний день более сотни различных взглядов, которые можно сгруппировать в четыре следующих теоретических направления*(468): 1) теория фикции (Ф.К. Савиньи, А. Бирлинг, Г.Ф. Шершеневич, Е.А. Суханов); 2) теория реального субъекта (О. Гирке, Д.И. Мейер, Д.М. Генкин, В.А. Рахмилович, О.А. Красавчиков); 3) теория, отрицающая самостоятельное значение юридического лица как субъекта права (Р. Иеринг, Ю.К. Толстой, А.В. Венедиктов, С.И. Аскназий); 4) агностическая теория (Х. Кельзен, Н.Л. Дювернуа, В.В. Лаптев)*(469). Из всего многообразия теорий наиболее существенное влияние на разработку конструкции юридического лица оказали теории фикции и реального субъекта*(470). Надо сказать, это даже не совсем теории, а скорее два генеральных теоретических направления в объяснении сути исследуемого феномена. В конечном счете, смысл каждой теории юридического лица сводится к ответу на вопрос - существует ли юридическое лицо для права именно как лицо или нет? Наличествуют ли у организации, которой присваивается статус юридического лица, такие качества, которые составляют содержание гражданской правосубъектности*(471) - позволяют видеть в ней субъект права? Положительный ответ на этот вопрос дает нам реалистическое направление в объяснении сути юридического лица; отрицательный - фиктивное.

Установление реальной либо фиктивной природы юридического лица имеет большое практическое значение. Утилитарность задачи проявляется прежде всего в ответе на следующий принципиальный вопрос - есть ли у юридического лица особая воля (и стало быть, свой собственный, особый интерес) или же ему приписывается чья-то воля (и чей-то интерес)? В фиктивном направлении юридическое лицо - проводник воли и интереса субстрата, правовое средство служения субстрату (участникам, руководителю, коллективу работников, государству и т.д.); в реалистическом направлении - наоборот, субстрат - проводник и выразитель воли юридического лица.

Как известно, юридические лица выступают в имущественном обороте от своего имени и за свой счет (п. 1 ст. 48 ГК). Означает ли это, что во всякой своей деятельности юридическое лицо руководствуется своей волей и преследует свой собственный личный интерес? Очевидно, нет, ибо сам смысл и назначение конструкции юридического лица как раз в том и состоит, чтобы правовые последствия индивидуальной и общей деятельности наступали для юридического лица, но не тех субъектов, которые реально соответствующей деятельностью занимаются. Так, в юридических лицах корпоративной организации мы вполне можем столкнуться с волей и интересом их участников (членов), прикрывающихся "корпоративной маской".

Сторонники теорий, отрицающих реальность юридического лица, обращают внимание на следующие два обстоятельства. Во-первых, юридическое лицо, его смысл, деятельность не мыслимы без реально существующей организации людей. Следовательно, само по себе юридическое лицо представляет собой чисто юридическое понятие - прием юридической техники или правовую форму, в которую заключены отношения между отдельными членами для ограничения личного имущественного риска последних. Отсюда вытекает второе соображение, согласно которому юридическое лицо, как правовая категория, попросту не способно обладать собственной волей и интересом.

В период развития советского права теоретический поиск сущности юридического лица принял несколько иной вид. Общей чертой теорий, созданных в это время, являлось положение, согласно которому юридическое лицо представляет собой определенным образом организованный людской субстрат*(472). Популярность данных теорий объяснялась их наглядностью - ведь юридическое лицо, само по себе, без людей в гражданском обороте немыслимо: приобретать права, нести обязанности и т.п. организация может исключительно посредством деятельности человека. Вопроса о соотношении воли и интереса людского субстрата юридического лица с волей и интересом самого юридического лица напрямую никогда не ставилось, но в общем вполне явно проводилась мысль о том, что юридическое лицо является правовым средством проведения в жизнь воли и интереса этого самого людского субстрата. Иными словами, советские теории юридического лица было бы правильным причислить к теориям фиктивного направления. Казалось бы, о чем тут еще можно говорить? Тем не менее мы полагаем, что до сих пор существующие взгляды, рассматривающие юридических лиц как фиктивные, прикрывающие деятельность физических лиц образования, как правило, опираются на устаревшее понимание (зачастую имеющее бытовую почву, основу) этого сложного правового явления.

2. Возникновение юридических лиц было обусловлено потребностями имущественного оборота. Соответственно, юридическое лицо мыслилось как правовой признак организованной совокупности людей, позволяющий данной совокупности в удобной форме участвовать в гражданском обороте*(473). Вполне понятно, что если "прием юридической техники" является всего лишь инструментом, средством достижения имущественных потребностей человека (людского субстрата), то не может и быть никаких иных интересов, отличных от интересов лиц, составляющих субстрат*(474).

Однако в дальнейшем, по мере становления и развития, юридическое лицо вышло за пределы одного только "приема юридической техники". Мы полагаем, что это произошло в первую очередь именно в организациях корпоративного типа. Во всяком случае, именно на их примере исследователи впервые поняли, что у юридических лиц имеются своя собственная воля, отличная от воли его участников (членов), равно как и свои собственные интересы, также далеко не всегда совпадающие с интересами их участников. О чем - какой именно воле и каких именно интересах юридического лица корпоративного типа организации - здесь идет речь?

Как уже было отмечено выше, создание юридического лица изначально преследовало цель удовлетворения имущественных потребностей человека, где юридические лица выступали в качестве средства достижения указанной цели. Иными словами, смысл создания (а значит и существования) юридического лица - в максимально стабильной, долгосрочной деятельности, направленной на получение прибыли*(475). В этом и заключаются воля и интерес юридического лица. Соответственно, все, что препятствует достижению данной цели, не соответствует воле юридического лица и не отвечает его интересам. Положим, корпорация - юридическое лицо заработало по итогам финансового года какую-то прибыль - что ему надлежало бы делать с нею, не будь оно поставлено перед необходимостью распределения этой прибыли между своими участниками? Ответ очевиден: эта прибыль должна была бы быть капитализирована, т.е. вложена в развитие деятельности и расширение масштабов деловой активности самого юридического лица. Но что надлежит делать с этой прибылью, с точки зрения участников корпорации? Ответ не менее очевиден: по крайней мере, какая-то часть этой прибыли должна быть распределена между ними (участниками). Ведь именно они - участники - снабдили корпорацию имуществом, организовали (а то и вели) практическую деятельность этой корпорации; в конце концов, зачем-то они вообще создали ее! Зачем? Для собственного обогащения. Но обогащение участников корпорации столь же сложно совместимо с обогащением самой корпорации, сколь и обогащение самой корпорации с обогащением ее участников. Вот вам и самостоятельные интересы юридического лица - корпорации.

Еще одним весьма показательным примером, иллюстрирующим возможную разницу между волей и интересами (действиями) участников с одной стороны и юридического лица - с другой, являются нормы, устанавливающие ответственность за доведение юридического лица корпоративного типа до несостоятельности (банкротства). Ведь банкротство является не просто институтом, призванным вывести из оборота нерентабельное предприятие и не только оборотной стороной коммерческого (предпринимательского) риска*(476). Банкротство лица несовместимо с его дальнейшим существованием как лица, а значит не может соответствовать его воле. Доведение до банкротства (умышлено ли, вследствие ли неумелого руководства и т.п.) есть деятельность, противоречащая интересам любого юридического лица.

Точно так же и такая деятельность органов юридического лица, при которой последнее не получает прибыли, а то и входит в убыток (например, в результате совершения крупных сделок или сделок, в совершении которых имеется заинтересованность, скажем, руководителя организации), также противоречит интересам юридического лица. Тот факт, что некоммерческие организации создаются не для получения прибыли, не отменяет данного тезиса, ибо хозяйствуя без прибыли или, тем паче, с убытками, таковые не смогут достигать иных, поставленных перед ними целей, среди которых, между прочим, могут быть и такие, которые имеют большое социальное значение*(477). Соответственно, действиями, совершенными не в интересах юридического лица, будут являться также и действия его органов, совершенные с нарушением принципа разумности и добросовестности, в результате чего организации наносится вред. Кстати, именно в связи с регламентацией действий органов юридического лица законодатель закрепляет понятие интересы юридического лица (п. 3 ст. 53 ГК), подчеркивая, таким образом, их известную самостоятельность (обособленность) от интересов физических лиц, занимающих должности в органах юридического лица. Закон допускает возможность привлечения к ответственности директора, члена совета директоров, если последние своими действиями привели к возникновению у общества убытков. Следовательно, орган юридического лица (или отдельный представитель органа) в указанных случаях действует не в соответствии с волей и не в интересах юридического лица, причиняя последнему вред. Таким образом, российский законодатель разделяет интересы юридического лица и интересы людского субстрата; интересно, что делается это им применительно к юридическим лицам вообще, а не только к организациям корпоративного типа.

Можно отметить еще одно немаловажное обстоятельство. Как бы ни были различны интересы работников, участников (акционеров), руководящего состава организации*(478), какое бы разнообразие воль каждой группы они ни выражали, юридическое лицо всегда выступает как единое целое не только в гражданском (правовом), но и в имущественном обороте. Современное юридическое лицо - это не просто прежнее правовое средство (чисто юридическое понятие), но и вполне реальная (осязаемая) организационно-имущественная структура; участник не только юридических, но и фактических (экономических, хозяйственных) отношений.

В отношении вопроса о воле юридического лица сторонники, отрицающие реальность последнего, исходят из своего изначального постулата о том, что юридическое лицо есть некая организованная общность людей*(479). Отсюда делается по-своему логичный вывод, о том, что воля юридического лица есть не что иное, как оформленная совокупность воль составляющего юридическое лицо коллектива. "Строго говоря, волей, в ее биологическом, психологическом понимании, может обладать только человек, но не юридическое лицо, имеющее искусственную природу. Понятие "воля юридического лица" есть исключительно правовое явление, как и сама категория юридического лица. Нельзя игнорировать тот факт, что в деятельности юридического лица должен принимать участие хотя бы один человек. Волей обладают люди, способные оказывать влияние на деятельность юридического лица. В конечном счете, именно воля этих людей преобразуется в собственно волю юридического лица"*(480) (выделено мной. - Ю.Т.). Аналогично высказался и Ю.К. Толстой: "Волей может обладать либо живой человек, либо коллектив людей. Организационно-правовая форма, взятая в отрыве от живых людей, никакой волей обладать не может"*(481).

Представляется, что отождествлять волю юридического лица с совокупностью воль, составляющих его людской субстрат, уже неправильно по сугубо логической причине - воля участника юридического лица всегда индивидуальна, она формируется под влиянием различных факторов, а следовательно, имеет уникальную природу. Как было показано выше, воля самого юридического лица может не совпадать с волей лиц, являющихся участниками такого лица*(482). Указанное несовпадение проявляется не только в коллективных образованиях, но и в тех случаях, когда юридическое лицо образовано единственным участником. Существование содержательно и направленно различных воль как между участником юридического лица - корпорации и самой корпорацией, так и между самими участниками этой корпорации позволяет говорить о самостоятельном (реальном), а не фиктивном характере самого юридического лица.

Отметим, что в соответствии с п. 2 ст. 1 ГК граждане и юридические лица приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе. Такое указание означает, что законодатель исходит из того, что юридические лица имеют собственную волю, отличную от воли их участников, а также собственный интерес, который не совпадает с интересом участников. В противном случае, достаточно было бы указать на значение факта волевых действий одних только физических лиц. Выходит, стало быть, что наличие своей воли и своего интереса у юридического лица проявляется также и через конститутивный признак данного понятия - выступление в имущественном обороте от своего имени. Средством индивидуализации юридического лица выступает его фирменное наименование*(483) - "точка приражения" его деловой репутации.

Подводя некий итог сказанному, можно сказать, что реальность юридического лица возможно описать следующей максимой: это наличие собственной (отличной от воли участников) воли и собственного интереса, проводимых в жизнь от своего имени и за счет своего собственного имущества. Такими качествами может обладать только реальный (в юридическом смысле) субъект права; юридическая фикция не обладает ни тем, ни другим.

3. К числу проблемных относится и вопрос об условиях возникновения корпорации как юридического лица. Известно, что для возникновения юридического лица необходим акт частной воли, который проявляется в волеизъявлении его учредителей на создание юридического лица. Природа решения о создании юридического лица в цивилистике породила дискуссию. Одни исследователи считают, что деятельность по учреждению юридических лиц не имеет "выраженного" гражданско-правового характера*(484); другие (и их большинство) рассматривают решение о создании юридического лица в качестве сделки, полемизируя лишь о квалификации такой сделки. Так, В.В. Долинская относит эти действия к разновидности организационных договоров в рамках статутных обязательств по совместной деятельности с целью создания (организации) юридического лица*(485). Г. Цепов полагает, что решение о создании юридического лица представляет собой условную сделку, в соответствии с которой учредитель (односторонняя сделка) или учредители (договор о совместной деятельности) обязуются выкупить акции созданного ими общества; условием в такой сделке является факт регистрации общества*(486). Н.В. Козлова считает, что решение учредителя о создании нового субъекта права является гражданско-правовой сделкой корпоративного характера (корпоративной сделкой). В то же время если решение о создании корпорации - юридического лица принимает публичное образование, то такой акт носит индивидуальный, ненормативный характер*(487).

Квалификация решения о создании хозяйственного общества в качестве сделки, при всей ее привлекательности, вызывает ряд вопросов. Начнем с того, что сделка есть действие, направленное на возникновение, изменение и прекращение гражданских прав и обязанностей. Возникновение (изменение или прекращение) каких же гражданских прав и обязанностей (и чьих) можно было бы преследовать, принимая решение о создании корпорации (допустим, хозяйственного общества)? Лицу, принявшему решение о создании корпорации единолично, не противостоит кто-либо, по отношению к кому у первого могли бы возникать какие-либо права и обязанности. Общество еще не создано, а обязаться перед собой невозможно. Следовательно, единоличное учреждение корпорации никак не может быть односторонней сделкой*(488).

Что изменится, если рассматривать названное действие как условную сделку, в соответствии с которой учредитель (односторонняя сделка) или учредители (договор о совместной деятельности) обязуются выкупить акции созданного ими общества? В этом случае перед нами возникает следующий вопрос: перед кем обязывается учредитель выкупить акции? Ответ может быть только один - перед еще не созданным обществом (на такой ответ наводит квалификация в качестве условия акта государственной регистрации корпорации).

Теперь рассмотрим ситуацию, когда решение о создании юридического лица принимают несколько учредителей*(489). Вопрос, на который предстоит ответить в этом случае, следующий: имеет ли выражение воли учредителей договорную природу (проявляясь, например, в виде договора совместной деятельности)?

Конструкция договора совместной деятельности, применительно к созданию юридического лица, при ее устоявшемся значении, тем не менее не отвечает на главный вопрос - какие гражданские права и обязанности для лиц, выразивших свою волю, возникают вследствие заключения такого договора? Само заключение такого соглашения еще не влечет создания юридического лица. Не совсем ясно также и то, какие обязанности на себя принимают участники такого договора, равно как и то, чьи субъективные права такими обязанностями обеспечиваются (кого можно было бы противопоставить "обязанным" участникам в качестве лица управомоченного). Учитывая то, что особенности договора совместной деятельности - тема весьма обширная, обсудим интересующую нас проблему лишь с точки зрения конечной цели такого договора.

Как известно, сделка есть действие, непосредственно направленное (или влекущее) возникновение гражданских прав и обязанностей. Действия учредителей, опосредуемые договором совместной деятельности, имеют целью создать корпорацию (юридическое лицо). Какие гражданские права и обязанности возникают у лиц, совершивших определенные действия по созданию нового субъекта правоотношений, в результате появления такого субъекта? С нашей точки зрения, таких прав и обязанностей не возникает; правовой же формой фактических отношений участников друг с другом и со вновь созданной корпорацией является, как это отмечалось выше, корпоративная правоспособность*(490). Нам могут указать на право или обязанность учредителя внести свой вклад в уставный капитал созданного общества, в результате чего возникнут гражданские отношения, обусловленные характером участия лица в деятельности созданного общества. Однако, рассуждая последовательно, мы заметим, что появление нового субъекта права, обладающего своей волей и самостоятельными интересами, означает, что дальнейшие действия, связанные с таким субъектом, могут осуществляться только с учетом воли последнего. Таким образом, между совершением действий, в результате которых возникает юридическое лицо, и возникновением субъективных гражданских прав и юридических обязанностей у лиц, совершивших такие действия, отсутствует непосредственная причинно-следственная связь. А это означает, что основанием возникновения гражданских правоотношений корпорации и ее учредителя является не договор об учреждении корпорации, а какие-то другие юридические факты. Пресловутый "договор", таким образом, чрезвычайно далеко выбивается за пределы традиционного представления о гражданско-правовом договоре: перед нами договор, который... не направлен на возникновение (изменение или прекращение) гражданских правоотношений.

Еще больше вопросов вызывает объяснение природы решения о создании юридического лица как сделки, имеющей корпоративный характер (если решение принимается частным лицом), или как административного акта (если корпорация создается публично-правовым образованием). Во-первых, вызывает сомнения уже сама двойственность в квалификации одного и того же по своей сути действия (решения о создании юридического лица) в зависимости от субъекта, совершающего это действие. Во-вторых, не совсем понятно, какое содержание вкладывается в понятие "корпоративная сделка": ни ГК, ни доктрине такого института не известно. Если же все ограничивается простым введением в оборот нового термина, предназначенного для обозначения уже известного, по сути, института, но в легальном употреблении отсутствующего, то следует его определить, обозначить существенные признаки, соотнеся с известными понятиями и конструкциями. Главное - обосновать необходимость введения именно такого термина, который, с одной стороны, подчеркивает "сделочную" квалификацию дискуссионного действия, а с другой - указывает на какое-то особое место, которое этот акт занимает среди других сделок.

Практика распространяет на договоры о создании юридических лиц - корпораций общие положения о сделках (в том числе - многосторонних), о договорах и договорных обязательствах (в том числе о признании их недействительными)*(491). Если подходить к данному вопросу последовательно, надо признать, что признание недействительным договора о создании юридического лица должно повлечь и недействительность самого юридического лица*(492). Но практикой, между тем, такой вывод не разделяется*(493).

Поскольку решение о создании юридического лица принимается учредителями единогласно (ст. 9 Закона об АО, ст. 11 Закона об ООО), следует полагать, что речь идет о совокупности действий (выражении воль учредителей), очевидно, имеющих гражданско-правовую природу, но непосредственно сделками не являющихся*(494).

Сказанное еще раз подтверждает существование в гражданском праве категорий, не вписывающихся в имеющиеся конструкции. И это вполне объяснимо - гражданско-правовая материя непрерывно развивается. Задача исследователя не может ограничиваться только тем, чтобы пытаться "втиснуть" новые явления в уже известные формы во что бы то ни стало. Необходимо распознавать подобные явления, осмысливать их и находить для них новое место.

4. Проблема правовой природы устава юридического лица - корпорации была актуальна еще для дореволюционных исследователей. Ранее мы тоже обращались к данной проблематике*(495). Имущественный оборот регулярно ставит перед его участниками вопросы, ответы на которые должна дать теория гражданского права. Вопрос о природе устава юридического лица - корпорации - один из таких вопросов: имея в первую очередь практическую направленность, он может быть решен только при условии широкого использования достижений цивилистической науки. Прежде чем приступать к выяснению вопроса о правовой природе устава юридического лица - корпорации, позволим себе привести пример, который докажет, что данный вопрос имеет вовсе не исключительно академический характер, как может показаться на первый взгляд.

В одном из дел окружной арбитражный суд исходил из того, что устав в силу своей правовой природы приобретает черты акта локального регулирования корпоративных отношений, поэтому к нему не может быть применен общий режим недействительности сделок, а все требования, связанные с признанием его недействительным, должны быть рассмотрены в рамках процесса по ликвидации юридического лица, созданного с нарушением закона*(496). В другом деле тот же суд округа указал следующее: "На требования истца о признании учредительных документов общества недействительными не могут распространяться правила п. 1 ст. 181 Гражданского кодекса, так как устав является разновидностью локального нормативного акта, а не сделки"*(497). Весьма небезынтересна попытка дать определение уставу как локальному нормативному акту, предпринятая ФАС Московского округа: "...по смыслу п. 2 ст. 12 Федерального закона "Об обществах с ограниченной ответственностью" и в соответствии со ст. 89 Гражданского кодекса устав Общества утверждается учредителями и в отличие от договора является локальным нормативным актом, сводом правил, регулирующих деятельность общества"*(498). В качестве некого конечного (на рассматриваемый момент) вывода, подводящего итог дискуссии по данной проблематике в арбитражных судах, можно привести еще и вывод ВАС РФ, который указал, что устав общества не является законом или правовым актом*(499). Таким образом, практика арбитражных судов свидетельствует о следующем: от того, как понимать природу этого устава, будет зависеть выбор способов защиты интересов участников имущественного оборота.

В цивилистической науке были высказаны следующие точки зрения на природу устава. Ряд исследователей рассматривают устав юридического лица в качестве акта деятельности законодателя (нормативная природа устава), поскольку он утверждался высочайшей властью*(500) либо вышестоящими государственными органами, актами соответствующих министерств и ведомств*(501). В более поздних исследованиях устав рассматривался как индивидуальный (ненормативный) правовой акт, по крайней мере в тех случаях, когда единственным учредителем юридического лица выступало публично-правовое образование*(502). В соответствии с третьей позицией устав рассматривается как особый договор, конституирующий юридическое лицо путем закрепления отношений между лицами, подписавшими устав*(503).

В настоящий момент вопрос о природе устава представлен двумя наиболее разработанными теориями.

Согласно первому направлению устав представляет собой нормативный акт локального характера, который определяет правовое положение юридического лица и регулирует отношения между участниками и самим юридическим лицом*(504).

Другое направление ученых отстаивает взгляд, в соответствии с которым устав есть односторонняя (если юридическое лицо учреждено единственным учредителем) или многосторонняя (при двух и более учредителях) корпоративная сделка, которая, однако, при этом не является договором*(505).

Подход к уставу как акту, имеющему природу сделки, прослеживается и в решениях ряда судебных инстанций*(506).

Обратимся к анализу названных точек зрения.

А. Устав - сделка. Указанный подход, при всем его практическом удобстве, тем не менее нуждается в более глубоком теоретическом обосновании. Как уже отмечалось выше, в законодательстве и доктрине отсутствует понятие "корпоративная сделка", что, в свою очередь, не позволяет четко разграничить ситуации, когда следует применять корпоративную сделку, а когда просто сделку. Квалификация устава в качестве корпоративной сделки ничего не дает, по сути будучи не квалификацией, а отказом от таковой. Что сказали бы ученому, который на вопрос о юридической природе устава ответил бы, к примеру, что устав - это то же самое, что разность квадратов x и y ( )? Скорее всего, его бы просто не поняли, потому что такого гражданско-правового понятия, как "разность квадратов", просто не существует; во всяком случае, никому не известно, что это такое. Но то же самое можно сказать и о понятии "корпоративная сделка"; просто в случае с разностью квадратов абсурдность "квалификации" слишком очевидна, а в случае с корпоративной сделкой некоторое положительное впечатление оставляет факт составления данного наименования из как бы юридических терминов. С тем же успехом можно было бы сказать о коллективной сделке, кооперативной, общей или членской сделке, а также сделке по участию - слов вообще можно придумать много. Дело не в словах, а в том, что за ними скрывается. Если не скрывается ничего или неизвестно, что скрывается, то мы получаем типичную логическую ошибку - определение одного неизвестного понятия через другое неизвестное. Это значит, что мы вовсе отказываемся от определения.

Любая сделка (ст. 153 ГК) - это действие лиц, направленное на возникновение, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Устав - не действие, а документ. Очевидно, можно совершить действия, направленные на утверждение устава (т.е. тех положений, которые содержатся в данном документе), признав устав внешней формой такого действия или его результатом, но сам устав действием признан быть никак не может. Однако и действия, направленные на утверждение устава, сделками также являться не будут, поскольку они не влекут возникновение, изменение, прекращение гражданских прав и обязанностей. Устав направлен на то, чтобы конституировать гражданскую правоспособность вновь созданной корпорации - нового субъекта гражданского права, т.е. имеет совсем иные цели, нежели сделка в ее традиционном понимании.

Сделочная природа устава вызывает возражения и с точки зрения своего содержания. Сделка, будучи действием, как известно, не имеет содержания в виде некого набора определенных условий (чем она и отличается от соглашения). Утверждение устава (единолично либо коллегиально) не порождает для лиц, его утверждающих, никаких гражданских прав и обязанностей. Пресловутые "права и обязанности участников хозяйственных обществ и товариществ" (ст. 67 ГК) - в том числе такие незыблемые права, как право на управление обществом, право на дивиденд, право на ликвидационный остаток - представляют собой, как это было уже доказано, не субъективные права, а элементы, из которых составляется содержание корпоративной правоспособности. Больше того, утверждение устава - это лишь один из этапов возникновения такой правоспособности, необходимый, а не достаточный для этой цели (см. ниже). Что уж говорить о субъективных правах, вырастающих на базе элементов корпоративной правоспособности, - таковые тем паче не могут возникнуть вследствие утверждения устава.

Итак, утвержденный учредителями устав никаких гражданских прав, а тем более обязанностей для лиц, совершивших действия по его принятию, не порождает. Хорошо. Но, может быть, ситуацию можно объяснить, если рассматривать принятие устава как сделку условную, а именно - порождающую права и обязанности участников вследствие государственной регистрации корпорации как юридического лица? Увы, и в этом случае существует одно небольшое, но непреодолимое (если рассуждать, конечно, последовательно) препятствие: утверждение устава, дополненное государственной регистрацией созданной на его основе корпорации как юридического лица, конституирует ее собственную правоспособность, а также корпоративную правоспособность ее участников. Субъективные же права участников, одноименные с соответствующими элементами корпоративной правоспособности, возникнут не вследствие их действий по утверждению устава, а в результате действий самого юридического лица: так, право на дивиденды возникает только после принятия обществом решения об их выплате, право на ликвидационный остаток - в результате факта ликвидации общества и т.д.

Итак, устав не может представлять собой сделку не только потому, что он, не направляясь на динамику субъективных прав и юридических обязанностей, служит совершенно другим целям. Он (как уже было сказано) определяет (во-первых) правовой статус возникающего юридического лица, содержание и объем его правоспособности, а также (во-вторых) содержание и объем корпоративной правоспособности его участников. Но кроме того (и это в-третьих), устав не является сделкой еще и потому, что он регламентирует деятельность и взаимоотношения между органами юридического лица. Указанные особенности противоречат самой сути сделки.

Но, допустим, всех перечисленных факторов не было бы. Попробуем представить себе, какие последствия повлекло бы причисление устава к разряду сделок?

Признание устава сделкой влечет распространение на него общих положений о сделках, в том числе и о недействительности сделок. При таком подходе неустранимое нарушение при утверждении учредителями устава неизбежно влечет недействительность устава как сделки, а значит и недействительность... самого юридического лица! Вряд ли введение в гражданское право подобного института можно признать целесообразным. Помимо того, что таковой, мягко говоря, не способствует устойчивости гражданского оборота, применение такого подхода нивелирует разницу между юридическими последствиями действий, совершенных учредителями до момента создания ими юридического лица, и действий, совершенных самим юридическим лицом как самостоятельным субъектом права. Признание же особой правовой природы устава позволяет оградить от влияния изъянов, имевших место при его утверждении, саму корпорацию (общество или товарищество), сохраняя, впрочем, возможность ее ликвидации.

Таким образом, признание за уставом корпорации сделочной природы является не только во многом искусственным (ибо для этого под определение сделки подгоняется явление, имеющее с ней весьма немного общего), но и нецелесообразным шагом, влекущим в итоге дестабилизацию оборота и создающим благодатную почву к возникновению различных недоразумений в правоприменительной практике.

Следует отметить и еще одну особенность устава: будучи результатом деятельности ряда физических и (или) юридических лиц, после государственной регистрации создаваемого юридического лица устав приобретает самостоятельное значение. Любое последующее его изменение осуществляется уже не лицами, утвердившими (принявшими) устав, а органом самой корпорации как юридического лица. И хотя речь идет, как правило, о высшем органе корпоративной власти (общем собрании участников корпорации), очевидно, что состав такого органа совсем не обязательно будет совпадать с составом учредителей, в свое время утвердивших данный устав. С точки зрения теории сделки юридический факт, порожденный волеизъявлением одних лиц (учредителей), не способен претерпеть какие-либо изменения вследствие воли других лиц (разве только эти последние были бы правопреемниками или представителями первых, но очевидно, что ни то, ни другое к рассматриваемому нами случаю не относится). Наконец, решения о внесении изменений в устав корпорации могут быть приняты не всеми ее участниками. Тем не менее положениям устава в измененной его редакции должны будут подчиняться все, в том числе участники, голосовавшие против принятия таких изменений или вовсе не принимавшие участия в голосовании. Да, интересы таких участников гарантируются определенным набором правовых средств (в частности, им предоставляется право выхода из корпорации), но до тех пор, пока "несогласные" остаются участниками корпорации, подчиняться "неудобным" для них положениям измененного устава, они все-таки обязаны. И эта характеристика устава, мягко говоря, не вполне соответствует общепринятому представлению о сделке как действии, создающем правовые последствия только для лица, участвовавшего в ее совершении.

Б. Устав - нормативный акт локального характера. Подавляющее большинство исследователей, отстаивающих данную точку зрения, констатируют схожесть действия положений устава корпорации с действием правовых норм, отличающихся от последних своей локальной природой*(507). Нормы права устанавливаются публичной властью (силой, внешней по отношении к своим адресатам), рассчитываются на неопределенное число случаев применения, касаются всякого и каждого; нормы устава утверждаются частными лицами, однако иными, нежели основной их адресат (корпорация), также рассчитываются на неопределенное число случаев применения, определяют правовое положение корпорации и ее участников (в этом смысле - касаются всякого и каждого, кто станет участником корпорации).

Подобный взгляд нашел отражение и в судебной практике. Так, один из окружных судов указал следующее. Устав общества с ограниченной ответственностью является локальным нормативным документом, обязательным для всех участников данного общества и для самого общества. Требования к его содержанию определены в п. 2 ст. 12 Закона об ООО, в силу которого устав общества наряду с обязательными требованиями, перечисленными в названной статье, может содержать иные положения, не противоречащие иным федеральным законам. Следовательно, для признания устава недействительным нужно доказать, что содержащиеся в нем положения противоречат императивным предписаниям законодательства*(508).

К сожалению, сторонники данной точки зрения в своем большинстве ограничиваются либо констатацией того факта, что устав является локальным нормативным актом, либо указанием на схожесть отношений, регулируемых уставом и нормами права. Аргументации того или другого варианта позиции, по сути, не имеется.

Наш взгляд на природу устава таков. По своему содержанию устав является актом, довольно близким к нормативному. Отличие устава от собственно нормативного акта коренится в локальном характере действия его предписаний - они имеют силу только в отношении определенного юридического лица, его участников, а также лиц, занимающих должности в органах управления юридического лица - корпорации. В подобном случае принято говорить о локальных нормативных актах. Учению о локальном нормативном акте уделялось большое внимание в советской цивилистике*(509). Но есть определенные сомнения в правильности квалификации таких актов как и локальных, и в то же время нормативных. Понятие "локальный нормативный акт" внутренне противоречиво: нормативность предполагает (по крайней мере в доктрине советского и российского права) всеобщность*(510); локальность, напротив, такой всеобщности не предполагает. Следовательно, если акт нормативный, он не может быть локальным, и наоборот.

Действие устава ограничено рамками организации. Иными словами, его действие - локально. Таким образом, устав представляет собой локальный акт, действующий в конкретной организации. Является ли он нормативным? В том смысле, в котором понимается нормативность в теории права (как общеобязательность, регулирование заранее неопределенного числа случаев, непрерывное действие), очевидно, нет: положения устава обязательны, например, для участников юридического лица*(511), но не имеют силы в отношении работников последнего, что не позволяет говорить о его общеобязательности*(512).

Распространяют ли свое действие положения устава организации на третьих лиц? В настоящее время общепринятой является точка зрения, согласно которой положения устава обязательны не только для учредителей (членов) организации, но и для третьих лиц, которые вступают с ней в гражданско-правовые отношения*(513). Представляется, однако, что это не совсем так. Устав, как акт локального характера, принятый и действующей в отношении только одной, конкретной организации, по определению не способен оказать никакого влияния (не говоря уже о какой-либо обязательности) на третьих лиц*(514).

Ответ, очевидно, следует искать в природе так называемых корпоративных отношений; данные отношения не приобретают обязательственно-правовой формы (вопреки прямому указанию ГК на сей счет). Это самостоятельные, имеющие свою специфику отношения, не только складывающиеся между участниками корпорации, а также между участниками и самой корпорацией - юридическим лицом, но и определяющие характер связи между органами самого юридического лица. Устав, несмотря на то что его положения согласовывают учредители до возникновения самого юридического лица, приобретает правовое значение исключительно в силу факта регистрации юридического лица. Как указывается сторонниками сделочной природы устава, в период создания юридического лица устав представляет собой результат согласования воль учредителей*(515). Однако не следует забывать о том, что на этапе утверждения учредителями устава само юридическое лицо еще не создано. До регистрации юридического лица устав не имеет для учредителей никакого правового значения. С возникновением же юридического лица - корпорации (товарищества или общества), т.е. с момента государственной регистрацией корпорации как юридического лица, устав полностью отделяется от личности учредителей и начинает независимую правовую жизнь, становится корпоративной конституцией организации. Воля и интересы учредителей отступают на второй план, их место занимают цели организации и интересы ее участников, которые с этого момента только и имеют значение*(516). Логично было бы, таким образом, охарактеризовать устав юридического лица - корпорации как ненормативный, но при этом правовой акт, т.е. как правовой акт частного происхождения.

Нам могут возразить в том смысле, что гражданское законодательство не знает такого рода актов. Да, общего понятия о таких актах в ГК не имеется; не разработано оно и в цивилистической доктрине. Но если есть акты административные (акты публичной власти), обязательные для соблюдения как издавшими их, так и иными лицами, которым они адресованы, то почему не может быть аналогичных актов частного происхождения? Подобно тому, как рассуждения философов о невозможности движения опровергаются обыкновенным хождением, точно так же и возражение о неизвестности гражданскому закону общего понятия о частноправовых актах, обязательных для лиц, не участвовавших в их принятии, опровергается... самим фактом существования по крайней мере такого акта, как устав юридического лица - корпорации. Тот факт, что ГК не называет среди оснований возникновения гражданских прав такого, как частноправовой (локальный правовой) акт, не меняет смысл сказанного. Гражданский кодекс не знает множества терминов, в том числе, например, термина "корпоративные правоотношения". Это, однако, не мешает абсолютно всем (!) исследователям без каких-либо затруднений активно пользоваться этим термином. Почему? Да потому, что соответствующее понятие, достойное специального терминологического обозначения, в Кодексе имеется (см. ст. 67 ГК). Если в гражданско-правовой материи обнаруживается элемент, не вписывающийся ни в одну из известных правовых категорий, то самым неблагодарным делом будет его искусственное "засовывание" в прежде известные категории из соображений одного только консерватизма юридического мышления. Гораздо плодотворнее - попытаться понять его правовую суть, определить его место в системе гражданского права, с тем чтобы облегчить впоследствии законодателю возможность ввести новую категорию в оборот. Это и есть процесс развития права.

5. Юридические лица участвуют в хозяйственном обороте, приобретая гражданские права и обязанности через свои органы. Для юридических лиц, построенных по модели корпорации, характерна трехчленная система органов управления: высший орган (общее собрание), наблюдательный (совет директоров) и исполнительный (директор). Указанные органы формируют волю юридического лица (корпоративную волю, волю корпорации). Причем традиционно считается, что общее собрание определяет внутреннюю волю организации, которая выражается вовне исполнительным органом посредством совершения различного рода сделок и т.п.*(517).

Формирование внутренней воли юридического лица, а точнее - правовая природа данного процесса и его результатов (актов, выражающих волю корпорации) - не менее традиционная дискуссионная тема. На сегодняшний день можно выделить две основные позиции по данному вопросу*(518).

Первое направление представлено учеными, расценивающими внутренние акты органов управления хозяйственных товариществ и обществ в качестве нормативных актов, имеющих локальный характер*(519). Как уже указывалось выше, учение о локальных нормативных актах было довольно основательно разработано еще в советской литературе; несмотря на это обстоятельство, оно заключает в себе неизгладимое противоречие между понятиями нормативности, с одной стороны, и локальности - с другой. Некоторое исправление этой теории, произведенное нами выше, дает нам понятие об особого рода правовых актах - актах коллективной частной воли, или корпоративных актах.

Но в современной литературе высказана и другая точка зрения, согласно которой решение органа юридического лица представляет собой особого рода сделку - корпоративную сделку*(520). Н.В. Козлова (ныне пока наиболее рьяный сторонник этой позиции, пытающийся ее объяснить и обосновать) пишет: "Главная особенность корпоративной сделки состоит в том, что, будучи совершенной в соответствии с требованиями закона и учредительных документов юридического лица, она может создавать корпоративные права и обязанности для всех участников корпоративного отношения (самого юридического лица, его учредителей (участников) и управляющих) даже в том случае, когда отдельные участники этого корпоративного правоотношения не принимали участия в совершении этой сделки или выступили против нее. В установленных законом случаях корпоративная сделка порождает правовые последствия также для третьих лиц, не являющихся участниками корпоративного отношения. На основании изложенного можно сделать следующий вывод: по своей правовой природе решение общего собрания учредителей (участников, членов, акционеров) юридического лица, строго говоря, является многосторонней корпоративной сделкой самих учредителей (участников, акционеров, членов), которая становится обязательной для юридического лица и его управляющих как участников существующего между ними корпоративного правоотношения"*(521). Стремясь же опровергнуть позицию оппонентов, Н.В. Козлова ссылается на ст. 3 ГК, которая устанавливает исчерпывающий перечень актов, содержащих нормы гражданского права и не включающих в себя указания о каких-либо корпоративных правовых актах, принимаемых органами управления юридических лиц частного права.

При всей оригинальности данного подхода с ним вряд ли можно согласиться. Сделка всегда предполагает согласованное выражение воли лица, ее совершающего, направленной на достижение известных юридических последствий. В решении общего собрания участников корпорации находит выражение воля этих самых участников, причем результат такого выражения воли (волеизъявление) по вопросам, включенным в повестку дня собрания, может быть различным: одни участники голосуют "за" решение, другие "против", третьи "воздерживаются", четвертые сознательно портят бюллетени для голосования; существует и категория участников корпорации, которые вовсе не участвуют в работе конкретного собрания. Игнорировать статус отдельных участников корпорации, растворяя акты изъявления их воли в акте изъявления воли общей, конечно, возможно: собственно, именно так и происходит, когда декларируется принцип подчинения меньшинства участников решению большинства. Дело не в том, возможно ли пренебречь волей меньшинства (безусловно, возможно - не в этом вопрос!), а в том, возможно ли пренебречь волей меньшинства и остаться при этом в рамках учения о сделке? На этот вопрос не может быть иного ответа, кроме отрицательного. Если лицо не хочет совершать какой-либо сделки и недвусмысленно выражает свою волю по этому вопросу, то эта сделка ни при каких обстоятельствах не будет считаться совершенной, а правоотношений с участием лица, отказавшегося от совершения сделки, не возникнет (им просто неоткуда будет взяться). Если кто-то из участников многосторонних переговоров принимает решение отказаться от участия в будущем договоре, нет никакой возможности его в этот договор "вовлечь", в том числе со ссылкой на то обстоятельство, что все остальные участники переговорного процесса (пресловутое "большинство") обо всем договорились. Сделка - это акт изъявления индивидуальной воли одного или нескольких частных лиц; решение общего собрания участников корпорации - акт изъявления коллективной или общей воли частных лиц*(522). Применяя учение о сделках к актам волеизъявления каждого из участников общего собрания акционеров, мы получим, что данное решение обязательно только для тех акционеров, которые голосовали за его принятие, - результат столь же парадоксальный, сколь и не соответствующий принципам корпоративного права и смыслу понятия о корпорации.

Решения, принимаемые высшим органом корпорации - юридического лица, не могут быть сделками еще и в силу того, что общее собрание участников не является самостоятельным субъектом права. В качестве такового (юридического лица) выступает сама корпорация в целом, и именно ее действия (а не действия ее органов) и будут являться сделками. С квалификацией же органа юридического лица в качестве самостоятельного субъекта гражданского права, предлагаемой в последнее время некоторыми учеными, решительно нельзя согласиться*(523).

Далее. Подавляющее большинство вопросов, составляющих компетенцию общего собрания, относятся к разряду управленческих (организационных, технических). Сделки же - это акты изъявления воли частных лиц, направленные на достижение юридических последствий - на возникновение, изменение или прекращение гражданско-правовых отношений. В связи с этим не совсем ясно, по какой причине положительное решение общего собрания по вопросу, например, об определении основных направлений деятельности общества, образовании исполнительных органов или избрании ревизионной комиссии (не говоря уже об утверждении документов, регулирующих внутреннюю деятельность общества и т.п.) могло бы квалифицироваться как сделка (пусть и "корпоративная"), если оно не направлено ни на возникновение, ни на изменение, ни на прекращение гражданских прав и обязанностей, не влечет и не способно повлечь таких последствий. Те же решения общего собрания участников корпорации, которые посвящены вопросам юридическим (например, решение об изменении размера уставного капитала, о реорганизации или ликвидации общества и др.), не могут быть признаны сделками потому, что юридические последствия таких решений лежат в сфере гражданской правоспособности корпорации как юридического лица, т.е. вне области возникновения, изменения и прекращения гражданских правоотношений; да и проблема несоответствия подобного ("юридического") решения общего собрания иным признакам сделки по-прежнему не снимается. Кроме того, было бы довольно странно относить решение общего собрания то к ненормативному локальному акту, то к сделке, в зависимости от характера разрешенного им вопроса.

В связи со сказанным более приемлемой представляется иная точка зрения, в соответствии с которой решение общего собрания участников представляет собой правовой акт юридического лица - корпоративный акт*(524). Такой вывод имеет важное практическое значение. Обжалование таких решений должно осуществляться в порядке гл. 24 АПК, регламентирующей процесс рассмотрения дел об оспаривании ненормативных правовых актов, решений и действий (бездействия) государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, должностных лиц. Сделанный вывод вовсе не означает, что решение органа юридического лица приобретает природу акта органа государства, местного самоуправления или должностного лица, - конечно же, применение норм гл. 24 АПК может осуществляться только из соображений процессуальной аналогии.

Сказанное подтверждают и примеры из судебной практики. Так, например, по одному из дел, связанному с оспариванием решения общего собрания акционеров, суд признал необоснованными ссылки истца на нормы ГК, устанавливающие основания и последствия признания недействительными сделок, поскольку решение общего собрания сделкой не является*(525). В другом случае, предъявляя требование о признании недействительным решения внеочередного общего собрания акционеров, лицо сослалось на нарушения его прав как участника, в связи с чем сделка, не соответствующая требованиям закона, ничтожна в силу ст. 168 ГК. Суд правильно указал, что в данном случае имеет место не сделка, а решение, принимаемое обществом в процессе организации внутренней деятельности, - акт органа управления юридического лица. Именно он и является предметом обжалования*(526).

6. Как уже было показано выше, юридическое лицо способно образовывать (иметь) свою собственную волю, отличную от воли составляющего его людского субстрата. Воля юридического лица образуется и реализуется в жизни посредством деятельности его органов. Общепризнано, что волеобразование, например, такой корпорации, как хозяйственное общество, осуществляют общее собрание (участников, акционеров) (высший орган юридического лица), совет директоров, правление и единоличный исполнительный орган (генеральный директор). Выражение же сформированной воли корпорации вовне происходит посредством деятельности ее единоличного исполнительного органа (генерального директора)*(527). Нет никаких сомнений, что органы юридического лица вступают (в процессе осуществления своей деятельности) в определенные фактические (управленческие, организационные, технические) отношения друг с другом. Но какова же правовая форма таких отношений? Облекаются ли эти отношения в форму правоотношений, и если облекаются, то что это за правоотношения?

В теории на протяжении многих десятилетий предпринимались попытки объяснить (обосновать) природу взаимоотношений органов юридического лица между собой*(528). Решение данного вопроса не носит сугубо академический характер. Раскрыв смысл отношений между органами, можно существенно облегчить решение ряда задач, прежде всего практической значимости.

Для решения означенной проблемы прежде всего необходимо понять, что из себя представляют органы юридического лица. Законодатель весьма широко оперирует понятием органа юридического лица, не уточняя, впрочем, его статус, - видимо, полагая при этом, что представление об органе юридического лица является общеизвестным. Такое предположение, в общем, не лишено оснований. С чисто филологических позиций слово "орган" (от греч. organon) означает орудие, инструмент. Нужно сказать, что этимология в данном случае очень точно передает смысл современного понятия об органе юридического лица. И с юридической точки зрения орган - это даже не квазисубъект и уж тем паче не субъект права, а только лишь инструмент, при помощи которого юридическое лицо (субъект) реализует свою правоспособность.

И все же вопрос о правовой природе органов юридического лица в юридической доктрине относится к числу дискуссионных. В литературе по данному вопросу даны различные определения органа юридического лица, в которых предпринята попытка раскрыть сущность этого явления. Например, С.Д. Могилевский сформулировал понятие органа хозяйственного общества следующим образом: "Орган хозяйственного общества - это некая организационно оформленная часть хозяйственного общества (акционерного общества или общества с ограниченной ответственностью), представленная либо одним, либо несколькими физическими лицами, образуемая в соответствии с порядком, определенным законом и учредительными документами этих обществ, и обладающая определенными полномочиями, реализация которых осуществляется в пределах собственной компетенции, которая посредством принятия специальных правовых актов, виды которых определяются законодательством, реализует волю хозяйственного общества"*(529). О.А. Красавчиков под органом юридического лица понимал полномочное должностное лицо (или группу таких лиц), осуществляющее руководство данной организацией*(530). В ряде случаев исследователи ограниваются констатацией того, что органы юридического лица являются его составной частью и не являются самостоятельными субъектами права*(531). Существует и точка зрения, согласно которой "...органом юридического лица как искусственного субъекта следует считать физических лиц, которые... осуществляют его волю..."*(532) (выделено мной. - Ю.Т.).

По нашему мнению, органы юридического лица есть правовая фикция (в отличие от самого юридического лица - явления социально-правовой реальности!), введенная в оборот для обозначения механизма образования и выражения воли корпорации (коллективной воли)*(533). Действия органов следует понимать как действия самого юридического лица, а сами органы - как установленную законом юридическую фикцию, призванную упорядочить внутреннюю структуру юридического лица, закрепить за той или иной его частью определенные полномочия (компетенцию). Иными словами, обозначение внутренней структуры (органов) в юридическом лице призвано упорядочить внутренние отношения в организации. В противном случае, деятельность любого юридического лица была бы поражена хаосом, ибо в отсутствие четкого распределения компетенции между внутренними частями (не говоря уже о полном отсутствии (выделении) каких-либо внутренних частей) процесс формирования воли, равно как и выражение ее вовне (доведение до всех третьих лиц), страдал бы противоречивостью и несогласованностью, что в конечном счете привело бы к невозможности вообще какой-либо деятельности.

Полномочия (компетенция) органов юридического лица установлена законом (или в соответствии с ним). Действия органов в пределах компетенции не встречают негативной публично-правовой реакции, а потому остаются без правового регулирования. Но если какой-либо орган юридического лица действует вне пределов своей компетенции (своих полномочий), следует говорить о незаконных действиях самого юридического лица. Как отмечается в п. 1 постановления Пленума ВАС РФ от 14 мая 1998 г. N 9 "О некоторых вопросах применения статьи 174 Гражданского кодекса Российской Федерации при реализации органами юридических лиц полномочий на совершение сделок"*(534), "...из содержания ст. 174 ГК следует, что, если полномочия органа юридического лица на совершение сделки ограничены учредительными документами по сравнению с тем, как они определены в законе, и при ее совершении указанный орган вышел за пределы этих ограничений, сделка может быть признана судом недействительной по иску лица, в интересах которого установлены ограничения, в случаях, когда будет доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать об указанных ограничениях. Однако ст. 174 ГК не применяется в случаях, когда орган юридического лица действовал с превышением полномочий, установленных законом. В указанных случаях надлежит руководствоваться ст. 168 ГК". Сказанное подтверждает и факт оспаривания действий какого-либо органа юридического лица, совершенных с нарушением своей компетенции, - ответчиком по таким искам выступает сама организация*(535).

Существует ли какая-либо взаимосвязь между органами юридического лица? Если - да, то что это за связь? Носит ли она юридический характер? Очевидно, что несмотря на несомненность существования такой связи, следует сразу отбросить попытки ее облечения в какие-либо гражданско-правовые формы, во всяком случае - в форму гражданских правоотношений между органами. Как уже упоминалось, гражданско-правовые отношения могут существовать исключительно между правосубъектными образованиями, чего в рассматриваемом случае не наблюдается. Так, например, в качестве субъекта гражданско-правовой ответственности может выступать лишь тот, за кем вообще признается способность к обладанию гражданскими правами и обязанностями, кто является субъектом гражданского права*(536). Существование административных правоотношений также следует поставить под сомнение ввиду того, что существующее административное законодательство не распространяется на взаимоотношения органов юридического лица*(537). Очевидно, оно и не может этого сделать, поскольку рассчитано на регулирование иных отношений, исходя из своего предмета и метода.

Многие исследователи склоняются правоотношения между органами юридического лица признавать корпоративными*(538). В принципе, это возможно; другое дело, что данный взгляд (как и всякий другой), предполагает как минимум собственное объяснение, а желательно и обоснование*(539). Кроме того, он требует хотя бы минимального законодательного закрепления, а также нуждается в осмыслении с точки зрения места таких правоотношений в системе права: будут ли такие отношения гражданско-правовыми? Думается, что вряд ли. По крайней мере сомнения вызывают предлагаемые учеными концепции, хотя и объясняющие отношения между органами тем или иным образом, но явно выпадающие из предмета и метода гражданско-правового регулирования. Эти отношения никак не могут принять гражданско-правовой облик, так как им не присущи признаки равенства, автономии воли и имущественной обособленности*(540). Кроме того, такой подход не исключает необходимости признания за органами юридического лица хотя бы минимальной гражданской правосубъектности - по крайней мере на уровне способности быть участником корпоративных правоотношений. Очевидно, что объем этой правосубъектности будет всецело предопределяться природой органов юридического лица, их целями и задачами. Подобно тому, как носителями авторской, брачно-семейной или трудовой правосубъектности признаются исключительно физические лица, точно так же и способностью к участию в определенных корпоративных гражданских правоотношениях (условно назовем их организационно-техническими и управленческими) будут обладать исключительно органы корпораций - юридических лиц. Другое дело, что в отличие от гражданской правосубъектности физических лиц - явления чрезвычайно широкого и многогранного - гражданская правосубъектность органов юридических лиц ограничится набором способностей к участию в одних только организационно-технических и управленческих корпоративных правоотношениях. Наконец, нелишне напомнить еще и о том, что правоотношения предполагают существование между правосубъектными лицами определенной взаимосвязи, носящей либо односторонне-обязывающий, либо двусторонний характер. Как известно, между органами юридического лица таких отношений нет. Каждый орган действует в пределах своей компетенции*(541), установленной законом (или в ряде случаев - уставом), и юридическими отношениями с другими органами непосредственно не связан: так, например, высший орган не может (не имеет права) что-либо предписать (либо указать) исполнительному, равно как последний не должен (не обязан) такое указание исполнять. Лежащая на исполнительном органе необходимость выполнять те решения, которые принимает высший орган управления (общее собрание участников, совет директоров), не имеет формы юридической обязанности. Генеральный директор исполняет решения общего собрания акционеров или совета директоров не потому, что таковые могут от него этого исполнения требовать, а лишь потому, что подчинение данным решениям образует одну из границ его компетенции. Непосредственно вмешиваться в чужую компетенцию*(542), давать обязательные к исполнению указания не вправе ни один орган*(543). Таким образом, искомая связь между органами - фактические отношения, которые могли бы быть облечены в традиционную гражданско-правовую форму (форму правоотношений) - попросту не обнаруживается; существует весьма высокая вероятность, что такой связи просто нет.

7. С пониманием сущности органов корпорации тесно связан вопрос об их взаимоотношениях с самой корпорацией как юридическим лицом. К сожалению, данный вопрос совершенно не получил освещения в законодательстве, а в судебной практике он рассматривается только в аспекте установления надлежащей подведомственности спора*(544). Основным материалом при его рассмотрении будут воззрения, высказанные в литературе, где сложилось два направления в объяснении такой взаимосвязи.

Первое - цивилистическое. Представители данного направления считают, что между органами юридического лица и самим юридическим лицом существуют отношения гражданского характера. В литературе высказана точка зрения, согласно которой юридическое лицо и субъекты, выполняющие функции его органов, по сути, находятся в гражданско-правовых отношениях, являющихся особым видом представительства*(545). В качестве представителей органы юридического лица иногда рассматриваются учеными-процессуалистами*(546).

Является ли исполнительный орган представителем юридического лица? Если - да, то это подтверждает фиктивную теорию происхождения юридического лица, а кроме того, влечет применение норм о представительстве ко всем действиям, совершенным генеральным директором*(547).

Вряд ли с таким пониманием можно согласиться. Цитированный вывод Н.В. Козловой дается безо всяких пояснений. Его автор ограничивается указанием на то, что это "особое корпоративное представительство" заслуживает особого рассмотрения, но не указывает даже в общих чертах, что же это за "особое представительство". Думается, что научная ценность такого вывода невелика, поскольку исследователем, по сути, не обосновано ни то, почему взаимоотношения органа и юридического лица являются представительством, ни особый характер такого представительства.

При таком - цивилистическом, или "представительском" - подходе юридическое лицо (корпорация) теряет самостоятельность, превращаясь в более-менее организованную совокупность лиц физических (как работников, так и входящих в органы управления), которые в то же самое время являются и представителями юридического лица*(548). Причем если логику подобного построения довести до конца, то получится, что не только исполнительный орган, но и высший (общее собрание), и наблюдательный (совет директоров) также должны рассматриваться как представители*(549).

Очевидно, что орган юридического лица не может быть одновременно его же представителем хотя бы потому, что сам по себе орган юридического лица является правовой фикцией. Представителем же (в понимании ГК) может выступать только субъект права - либо физическое, либо юридическое лицо. Орган юридического лица ни тем, ни другим не является. Совершенно верно отмечалось, что какие-либо отношения могут существовать исключительно между правосубъектными образованиями. Уже один этот признак все дальнейшие попытки обосновать не то чтобы природу, но и вообще какие-либо отношения между органами юридического лица делает невозможными*(550).

Не считает органы юридического лица его представителями и современная правоприменительная практика. Вот пример такого подхода. Как указал окружной суд, "...по смыслу ст. 53 ГК, действия органов юридического лица, направленные на установление, изменение или прекращение прав и обязанностей юридического лица, признаются действиями самого юридического лица, т.е. органы юридического лица не могут рассматриваться как самостоятельные субъекты гражданских правоотношений, соответственно выступать представителями юридического лица"*(551) (выделено мной. - Ю.Т.).

Изложенное свидетельствует о бесперспективности продолжения разработки данной концепции (по крайней мере до того момента, пока не будет дан убедительный ответ на все предложенные теоретические препятствия, не позволяющие рассматривать орган юридического лица в качестве его представителя).

Второе направление в объяснении вопроса о правоотношениях, связывающих исполнительный орган корпорации с самой корпорацией, выражается в уже успевшей стать традиционной дискуссии между представителями гражданского и трудового права. Известно, что на отношения между обществом и единоличным исполнительным органом и (или) членами коллегиального исполнительного органа распространяется действие законодательства о труде в части, не противоречащей Закону об АО (абз. 3 п. 3 ст. 69)*(552). Ряд исследователей полагают, что данный договор не является трудовым, а должен быть отнесен к гражданско-правовым*(553), но большинство авторов все же считают, что договор общества с единоличным исполнительным органом и членами коллегиального исполнительного органа является трудовым договором*(554). Стало быть, единоличный исполнительный орган корпорации связан с корпорацией - юридическим лицом трудовыми правоотношениями. Сюда же примыкает и (по сути - третье) комплексное направление, признающее возможность облечения фактических отношений корпорации со своим исполнительным органом в форму как гражданских, так и трудовых правоотношений*(555). Отстаивать этот взгляд, по-видимому, наиболее сложно, ибо его сторонникам приходится допустить существование смешанных (имущественно-трудовых), правоотношений, что, уж конечно, нельзя признать удачным.

Мы полагаем, что теория, причисляющая правоотношения корпорации со своим единоличным исполнительным органом к категории трудовых правоотношений, также не может быть признана верной. Ее сторонники смешивают, с одной стороны, фактические отношения между физическим лицом, исполняющим функции единоличного исполнительного органа корпорации, и самой корпорацией с отношениями правовыми (юридическими). Однако существование фактических отношений не всегда с неизбежностью предопределяет существование и юридических: есть такие фактические отношения, которые вовсе не подвержены воздействию права. С другой стороны, в рамках данной концепции смешивается трудовая и корпоративная правосубъектность. Существование первой несомненно; второй - нуждается в доказывании. Чтобы избежать необходимости такого доказывания сторонники обсуждаемой концепции попросту подменяют корпоративные правоотношения трудовыми, выдавая последние за корпоративные. Не случайно обсуждение вопроса ограничивается сферой отношений корпорации с единоличным исполнительным органом - тем конкретным физическим лицом, с которым заключен трудовой договор (работником). Но трудовому праву незнакомо понятие "коллективного (коллегиального) работника" - отсюда проистекает заведомая неспособность трудовой теории объяснить правоотношения корпорации с коллегиальными органами.

На наш взгляд, ответ на вопрос о юридических отношениях органов корпорации с самой корпорацией всецело предопределяется высказанными выше соображениями и не может быть иным, чем тот, когда обсуждался вопрос об отношениях между органами. Существование каких-либо правовых отношений между юридическим лицом и его органами невозможно; иное означало бы конец юридической целостности самого юридического лица и его замену какой-то иной корпоративной структурой.

 

Очерк 7. Имущественная основа корпоративной деятельности (на примере хозяйственных обществ)

 

Уставный капитал как номинальная величина и как имущественная основа юридического лица. Гражданско-правовая природа действий по внесению имущества в уставный капитал и последствия незаконных действий этого рода. Правовая природа доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью. Виндикация доли. Защита прав участников общества с ограниченной ответственностью при отчуждении доли участия с нарушением преимущественного права покупки в связи с проблемой соотношения доли в уставном капитале ООО и доли в праве общей собственности. Смешение долей и его гражданско-правовые последствия (в контексте проблемы защиты имущественных интересов участника корпорации, лишенного принадлежавшей ему доли).

 

1. Вопросы, связанные с имущественной основой любого юридического лица (формирование, значение, изменение и т.п.), привлекают внимание многих исследователей*(556). Такой пристальный интерес к названной проблематике обусловлен прежде всего остротой ряда проблем, выявленных в процессе как применения законодательства о юридических лицах, так и деятельности самих юридических лиц.

Уставный капитал традиционно воспринимается как чисто номинальная (счетная), выраженная в деньгах величина, определяемая для целей периодического соотнесения с нею величины чистых активов хозяйственного общества (п. 4 ст. 90, п. 4 ст. 99 ГК): если величина чистых активов меньше размера уставного капитала, то таковой подлежит уменьшению до величины стоимости чистых активов. Если же стоимость чистых активов меньше минимального размера уставного капитала, установленного законодательством для хозяйственного общества соответствующего вида, то данное общество подлежит ликвидации. Выходит, что размером уставного капитала определяется минимальный размер имущества хозяйственного общества, свободного от каких-либо ограничений и обременений, в том числе и от обязательственно-правовых притязаний (требований) его кредиторов; вероятно, отсюда проистекает господствующее в литературе стремление трактовать уставный капитал как минимальную имущественную гарантию интересов кредиторов юридического лица либо (точнее) как минимальный имущественный фонд, обеспечивающий деятельность корпорации*(557). Впрочем, вряд ли данную функцию уставного капитала можно назвать успешной: на практике наличие у организаций минимального уставного капитала*(558) и не помогает им успешно осуществлять свою деятельность, и не защищает интересов их кредиторов, мало что получающих от организации как в процессе ее деятельности, так и в ходе ее ликвидации*(559). Очевидно, более плодотворным является подход, принятый в странах англосаксонской системы права, где состояние имущественного благополучия, устойчивости корпорации привязано не к уставному капиталу*(560), а к состоянию чистых активов*(561) и иных правовых институтов*(562).

Из всех многочисленных функций уставного капитала*(563), выделяемых исследователями, вероятно, следует согласиться с реальностью только трех. Первая - стартовая - функция: чем быстрее будет внесено имущество в уставный капитал, чем более адекватно это имущество будет отвечать требованиям хозяйственной деятельности, которой планирует заниматься юридическое лицо, чем более ликвидным будет это имущество - тем быстрее организация "освоится" (приобретет возможность полноценно участвовать) в гражданском обороте. Тем не менее, как показывает практика, не всякое внесенное имущество способно приносить организации пользу: встречаются случаи внесения имущества, которое (даже будучи адекватно оцененным) не способно выполнять ни стартовую функцию, ни приносить какую-либо иную пользу корпорации по причине затруднительности или даже невозможности использования такового в ее повседневной деятельности. Пример И.Т. Тарасова*(564) свидетельствует о том, что формировать уставный капитал следует либо деньгами (которые сразу можно ввести в оборот вследствие их максимальной ликвидности), либо таким имуществом, которое может быть реально использовано в коммерческой деятельности юридического лица*(565).

Кроме стартовой функции уставный капитал позволяет периодически контролировать величину чистых активов хозяйственных обществ (см. об этом выше), а также дает возможность устанавливать степень заинтересованности каждого участника общества в деятельности общества, поскольку, во-первых, именно от размера доли участника в уставном капитале зависят его возможности при голосовании на общем собрании участников (акционеров) общества. Как указал ВАС РФ, разделение уставного капитала на акции (доли) представляет собой механизм корпоративного контроля*(566). Кроме того (и это - во-вторых), именно в соответствии с размером долей в уставном капитале осуществляется распределение между участниками полученной хозяйственным обществом прибыли*(567), т.е. достигается главная цель корпорации - коммерческой организации.

В ряде случаев практика использует уставный капитал для обоснования иных, непосредственно не связанных с минимальным имуществом юридического лица гарантий кредиторов. Например, по указанию одного из кассационных арбитражных судов, системный анализ ст. 11 Федерального закона от 2 декабря 1990 г. N 395-1 "О банках и банковской деятельности", позволяет суду сделать вывод о том, что "...ограничение учредителя в вопросах распоряжения его имуществом в виде доли в уставном капитале кредитной организации служит целям обеспечения финансовых гарантий ее кредиторам"*(568). Впрочем, такое понимание уставного капитала можно считать уже достоянием прошлого, о чем свидетельствует, в частности, разъяснение ВАС РФ по вопросу о законности деятельности хозяйственных обществ, размер уставного капитала которых на момент своего создания соответствовал требованиям закона, но впоследствии стал меньше установленного законодательством минимума*(569). Отсутствие необходимости периодически "поднимать" размер уставного капитала до актуального (действующего) уровня подтверждает, в частности, тот факт, что в действительности размер уставного капитала, сам по себе, не является хоть сколько-нибудь существенной гарантией прав кредиторов общества. В противном случае, этот вопрос был бы решен высшими судебными инстанциями иначе.

2. С процессом формирования уставного капитала корпорации связан ряд юридических проблем*(570). Одной из них является проблема юридической природы действий по внесению вкладов в уставный капитал. Не подлежит никаким сомнениям только одно: перед нами - распорядительный акт, т.е. действие, совершаемое в ходе реализации гражданской правоспособности обладателя субъективного имущественного права и направленное, с одной стороны, на прекращение этого права у отчуждателя, а с другой - на возникновение идентичного права у приобретателя. В нашем случае отчуждателем выступает участник (лицо, вносящее имущество в уставный капитал), а приобретателем - корпорация (юридическое лицо)*(571). Так, например, с внесением в уставный капитал каких-нибудь вещей внесший их учредитель утрачивает право собственности на эти вещи, а корпорация (юридическое лицо) приобретает право собственности на них. Ясно, что правильное понимание юридической природы этого распорядительного акта имеет чрезвычайно важное значение для случаев распоряжения таким имуществом, которым учредитель не имел права распоряжаться, например, потому, что не обладал правом собственности на него, а следовательно - являлся неправомочным отчуждателем этого имущества*(572).

Разберем данную проблему на примере имущества, способного быть объектом права собственности (вещей), поскольку, с одной стороны, именно вещи представляют собой то имущество, которое наиболее часто вносится в уставные капиталы и которое, имея самостоятельное существование, способно служить наиболее прочной гарантией удовлетворения интересов кредиторов*(573), а с другой - учение именно о вещных распорядительных актах является наиболее разработанным в отечественной цивилистике.

Статьей 302 ГК установлены два следующих случая приобретения права собственности вопреки дефектам распорядительного акта: 1) добросовестное приобретение денег или ценных бумаг на предъявителя; 2) добросовестно-возмездное приобретение иного имущества, выбывшего из обладания (владения) собственника по его воле. Следовательно, наша проблема распадается на две следующих части: 1) случай внесения в уставный капитал денег или бумаг на предъявителя; 2) случай внесения в уставный капитал иного имущества. В первом случае нам достаточно установить, сопровождается ли незаконный распорядительный акт (акт внесения в уставный капитал денег или бумаг на предъявителя) актом их добросовестного приобретения в собственность хозяйственным обществом; при положительном ответе на этот вопрос можно переходить к разбору второго случая, т.е. устанавливать не только добросовестность, но и возмездность акта приобретения.

Прежде чем обсуждать оба этих вопроса - о добросовестном и возмездном характере актов приобретения имущества, вносимого в уставный капитал, - зададимся вопросом другим, более общим: а есть ли здесь вообще акт приобретения? Акт распоряжения (в виде отчуждения), без сомнения, налицо (другое дело - вопрос о последствиях такого акта); но есть ли акт приобретения? - вот в чем вопрос. Действительно, ведь если имущество вносится в уставный капитал до момента государственной регистрации юридического лица, то ясно, что ни о каком приобретательном акте здесь помыслить просто невозможно, ибо его попросту... некому совершить! До государственной регистрации приобретателя имущества как субъекта гражданских правоотношений (юридического лица - корпорации) еще не существует. Сказанное свидетельствует, с одной стороны, о невозможности выражения подобным (еще не существующим) "субъектом" своей юридически релевантной воли, а значит и об отсутствии оснований исследовать какие-либо "акты" такого "лица", и уж тем более - их качества (добрую совесть и возмездный характер). С другой стороны, сказанное означает, что основанием возникновения права собственности на имущество, вносимое в уставный капитал юридического лица, является не акт его приобретения. Кстати сказать, это замечание актуально в том числе и в случае внесения имущества в уставный капитал уже действующего хозяйственного общества - существующего субъекта права, ибо одно и то же действие не может иметь различного юридического объяснения, зависящего от того, в отношении кого оно совершается.

Оппоненты данной точки зрения обычно указывают, что создание юридического лица есть результат волевых действий его учредителя (учредителей). Формирование уставного капитала - одно из таких действий. Поэтому представляется, что "добросовестность" юридического лица в рассматриваемых случаях должна выражаться в "добросовестности" его учредителя (учредителей)*(574). Это, в частности, означает, что если в судебном порядке установлена недобросовестность учредителя (учредителей) в качестве отчуждателя, то не может идти речи и о добросовестном приобретении спорного имущества таким юридическим лицом. Аналогичное мнение высказано и другим автором: если внесший в уставной капитал юридического лица имущество учредитель знал о незаконности своего акта приобретения имущества, то, соответственно, и созданное им общество не может сослаться на свою добрую совесть против заявленного виндикационного иска*(575).

Представляется, однако, что оснований к тому, чтобы согласиться с этими возражениями, на самом деле нет. Как было указано выше, при отсутствии субъекта, который мог бы совершить приобретательный акт, делается беспредметным обсуждение подобных актов. Это означает, что основанием возникновения права юридического лица на имущество, вносимое в его уставный капитал, является не акт его приобретения, а какое-то другое обстоятельство (иной юридический факт). Сказанное в полной мере подтверждается и в случае внесения дополнительных вкладов в уставной капитал уже созданного юридического лица: субъект, который мог бы совершить акт приобретения, налицо, а приобретательного акта все равно нет. Почему? Потому что волеизъявление подобного "приобретателя" юридически безразлично. Если участники корпорации приняли решение об увеличении ее уставного капитала путем внесения дополнительных вкладов, то корпорации ничего не остается, как... просто принять это решение к сведению. Даже если корпорация каким-то образом попытается "возмутиться"*(576) (я, дескать, "не хочу", чтобы мне увеличивали уставный капитал до такого-то значения, или "не хочу", чтобы его увеличивали таким имуществом, или "не хочу", чтобы его увеличивали определенные участники, и т.д.), это не будет иметь ровно никакого юридического значения; право этого возмущения просто не заметит, подобно тому, как оно не замечает и множества других действий, юридически безразличных (актов сна, приема пищи, отправления естественных потребностей, уборки собственной квартиры, чтения газет, написания писем, мук неразделенной любви и т.п.). Нет, стало быть, и никаких причин ставить вопрос о том, является ли "приобретение" имущества в ходе его внесения в уставный капитал актом добросовестным или недобросовестным, возмездным или безвозмездным, - подобная постановка вопросов некорректна по причине отсутствия самого приобретения.

Высокая степень практической значимости правильного решения данного вопроса (и ответственности за такое решение) вынуждает нас отказаться (по крайней мере пока) от попыток квалификации (определения юридической природы) акта внесения имущества в уставный капитал - попыток его подведения под какое-то более широкое (родовое) гражданско-правовое понятие*(577). Для практических целей будет вполне достаточным признание акта внесения имущества в уставный капитал за особенное первоначальное (оригинарное) основание возникновения права собственности*(578) юридического лица на это имущество. Отсутствие законодательно установленных правил об основаниях и условиях оспаривания актов внесения имущества в уставный капитал делает такое оспаривание по общему правилу невозможным*(579).

Впрочем, традиционный подход также не дает оснований для виндикации имущества, внесенного в уставный капитал учредителем, не имевшим права им распоряжаться, при создании юридического лица. Выработанные в цивилистике критерии определения недобросовестности фактического владельца никак не могут быть применимы к юридическим лицам, получившим имущество в процессе своего создания. Этому препятствует субъективный критерий определения недобросовестности в виндикационном отношении: лицо "знало или должно было знать". Если хозяйственное общество получает имущество при создании, когда его уставный капитал еще окончательно не сформирован, а само общество в качестве юридического лица не зарегистрировано, то, следовательно, оно не является ни полноценным участником коммерческого оборота, ни субъектом гражданских правоотношений, в том числе не обладает полной сделкоспособностью*(580). Хозяйственное общество в стадии своего образования лишено возможности предпринимать какие-либо действия, направленные на определение юридической чистоты деятельности своих учредителей. "Добросовестность" такого общества не может быть поставлена под сомнение точно так же, как невозможно поставить под сомнение "добросовестность" неодушевленного предмета: подобно тому, как стена или камень не знали и не должны были ни о чем знать (в том числе и о незаконном приобретении кем-либо какого-то имущества), точно так же об этом не может и не должно знать образование, не являющееся субъектом гражданского права (образование в гражданско-правовом смысле неодушевленное). Ясно, что требования, фактически имеющие целью возврат имущества в натуре от субъекта, которому таковое принадлежит на праве собственности, не могут подлежать удовлетворению (во всяком случае - на тех условиях, при которых удовлетворяются виндикационные иски).

Продолжая данную логику, мы (увы!) обязаны будем признать, что вопрос должен решаться иначе, если мы обсуждаем его применительно к ситуации внесения взносов в уставный капитал уже созданного хозяйственного общества. Данное различие - осуществляется ли взнос в ходе формирования уставного капитала еще не созданной организации или изменение уставного капитала уже наличествующего юридического лица - получает существенное значение именно при определении недобросовестности последнего. Если на этапе формирования уставного капитала корпорация по определению не может быть недобросовестной, то при приобретении имущества в ходе увеличения уставного капитала, т.е. при последующем изменении сформированного уставного капитала, корпорация является вполне полноценным участником коммерческого оборота и нормальным субъектом гражданского права, а значит, приобретая имущество, имеет возможность принимать меры для установления правомочности участника, вносящего имущество, распоряжаться таковым. Непринятие таких мер, состав и характер которых зависят, разумеется, от ситуации, равно как и получение имущества, невзирая на достоверное знание о неправомочности его отчуждателя, будет равнозначно недобросовестности корпорации.

Придя к такому выводу, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью ответить на следующий вопрос - является ли внесение имущества в уставный капитал корпорации возмездным или безвозмездным приобретением?

Возмездность (безвозмездность), как известно, представляет собой одно из фундаментальных качеств, характеризующих сделку. Применительно к рассматриваемому нами вопросу внесение вклада в уставный капитал юридического лица подавляющим большинством авторов квалифицируется как договор*(581). Уместным будет процитировать одного из авторов, наиболее рьяно отстаивающего свои взгляды на природу этого весьма интересного правового явления: "...между вновь созданным обществом и акционером существуют договорные отношения, которые мы поименовали договором подписки на акции. Этот договор имеет синаллагматический характер (одно лицо передает ценные бумаги, другое - деньги или иное имущество), и потому он должен быть признан возмездным договором"*(582).

По нашему мнению, градация "возмездный - безвозмездный" (а равно и договорная теория) применительно к процессу формирования уставного капитала корпорации вообще не применима. Как известно, возмездной признается сделка, по которой сторона за исполнение своих обязанностей получает плату, определенное имущество или иное встречное предоставление. Можно ли расценивать предоставление участнику акций (долей) за исполнение им обязанности по внесению вклада в уставный капитал как признак возмездности? По мнению сторонников договорной теории - да, мы же полагаем, что нет. Первое, о чем, очевидно, забывают сторонники договорной теории, - это принцип свободы договора. Лица, заключающие договор, определяющие по своему усмотрению условия договора, выражают свою волю. Соответственно, говоря о возмездности договора, опосредующего процесс формирования уставного капитала, можно представить следующие варианты:

(а) участник вносит деньги (имущество), общество передает акции (доли);

(б) участник вносит деньги (имущество), общество взамен ничего не передает; (в) участник ничего не вносит, общество передает ему акции (доли)*(583).

Применительно к процессу формирования уставного капитала (внесения вклада) очевидно, что по крайней мере одна из сторон "договора подписки на акции" (хозяйственное общество, уставный капитал которого находится в процессе формирования) не может выразить никакой "своей воли". Лицо (потенциальный участник) вносит вклад, а общество... не может его не принять, равно как и не может не передать внесшему вклад лицу акции (долю участия в собственных делах и капиталах). Точно так же и лицо, делающее взнос в оплату уставного капитала, не имеет никакой возможности претендовать на какое-то иное предоставление, кроме приобретения соответствующего числа акций (соответствующей доли участия). Оно может вообще не формировать никакой воли по этому вопросу, а сформировав, может не выражать ее - таковая будет юридически безразлична. Это означает не столько то, что в рассматриваемом нами случае у лиц, заключающих пресловутый "договор", нет свободы выбора (участник передает обществу деньги (имущество), получая взамен от общества акции (доли), - может быть только так и никак иначе*(584)), сколько то, что здесь не приходится говорить и о самом договоре вообще.

Этот вывод вполне подтверждается еще и тем, что в рассматриваемой ситуации не находит своего воплощения и такой аспект свободы договора, как свобода в выборе контрагента. Руководствуясь этим принципом, хозяйственное общество должно было бы быть свободно в решении вопроса о том, принимать ли от конкретного лица взнос в уставный капитал (заключать ли с ним договор) или нет; оно также должно было бы иметь возможность во всякое время приглашать желающих лиц делать взносы в уставный капитал и, по мере принятия таких предложений и поступления взносов, увеличивать таковой. Ничего этого в случае с хозяйственными обществами (да и с иными юридическими лицами тоже) мы не наблюдаем.

В результате можно сделать следующий вывод - в анализируемой ситуации вообще не возникают договорные отношения*(585). В этой связи следует признать, что критерий возмездного или безвозмездного приобретения в этой ситуации вовсе неприменим. Это обстоятельство делает постановку вопроса о применении соответствующего критерия как одного из условий ограничения виндикации от добросовестного приобретателя попросту некорректной. В принципе, данный вывод можно признать соответствующим судебно-арбитражной практике, поскольку таковая обходит вопрос о характере приобретения имущества, вносимого в уставный капитал (возмездном или безвозмездном), стороной, ограничиваясь обсуждением одного лишь критерия добросовестности.

Первоначально арбитражная практика, основываясь на позиции ВАС РФ, удовлетворяла требования о виндикации имущества, внесенного в уставные капиталы*(586). При этом такие факты, как добросовестность приобретения, во внимание не принимались; можно предположить, что так происходило потому, что на самый факт приобретения имущества внимание, в общем-то, почти не обращалось.

Ситуация изменилась с выходом постановления Пленума ВАС от 25 февраля 1998 г. N 8, в п. 2 которого указывалось на то, что с момента внесения имущества в уставный капитал юридического лица учредители (участники) утрачивают право собственности на это имущество. С этого момента судебная практика стала придерживаться следующей позиции: истребование имущества, внесенного в оплату уставного капитала, по общему правилу невозможно; исключение (возможность истребования) образует только случай признания недействительными учредительных документов юридического лица*(587). Президиум ВАС РФ также указал нижестоящим судам, что к спорам об истребовании имущества, внесенного в уставный капитал, подлежат применению нормы ГК о защите добросовестного приобретателя*(588). В целом, при рассмотрении исков об истребовании имущества, внесенного в уставный капитал, арбитражные суды следуют этой практике и обсуждают, может ли приобретатель быть признан недобросовестным. Если обстоятельств, свидетельствующих о его недобросовестности, не устанавливается (имеет место bona fidei), то в иске отказывается*(589).

Определение правовой природы действия по внесению имущества в уставный капитал как акта реализации способности к распоряжению субъективным правом на это имущество является не вполне достаточным для ответа на вопрос о возможности применения такого способа возврата к первоначальному состоянию, как реституция. Если акт внесения имущества в уставный капитал хозяйственного общества является сделкой, то, очевидно, к нему могут быть применены законоположения о недействительных сделках и тех последствиях, которые влечет признание сделки недействительной, в том числе о реституции (возврате имущества, внесенного в уставный капитал, внесшему его учредителю). В связи с этим возникает вопрос: является ли внесение имущества в уставный капитал сделкой?

В литературе и арбитражной практике обыкновенно не встречается никаких затруднений в деле "сделочной" квалификации актов внесения имущества в уставный капитал и признания таких "сделок" недействительными; несколько разноречивы лишь взгляды на последствия такого признания. Например, один из окружных судов указал, что "...недействительность сделки по внесению имущества в уставный капитал акционерного общества не влечет применения в качестве последствия недействительности такой сделки признание недействительным акта государственной регистрации общества". Рассматривая конкретное дело, суд отметил, что "...акты государственной регистрации предприятий носят публично-правовой характер, в связи с чем не могут оцениваться как недействительные в процессе рассмотрения иного спора. Пока акт о регистрации акционерного общества не признан недействительным, суд должен исходить из законности создания данного общества"*(590). Иного мнения придерживается ФАС Уральского округа, который, в принципе, допускает возможность ликвидации юридического лица вследствие нарушений, допущенных при формировании его уставного капитала. Так, суд отметил, что "...вопрос о применении последствий недействительности сделки в виде возврата внесенного в уставный капитал акционерного общества имущества не может быть рассмотрен без одновременного рассмотрения вопроса о недействительности в соответствующей части устава этого общества, а также акта его государственной регистрации"*(591).

Мы полагаем, что ни процесс образования юридического лица в целом, ни отдельные акты внесения конкретными участниками конкретного имущества в уставный капитал юридического лица нельзя сводить к понятию сделки. Безусловно, учредительный договор или договор о совместной деятельности по созданию акционерного общества (сделки) играет в этом процессе существенную роль, но совершенно ясно, что одного только совершения подобных сделок для создания юридического лица далеко не достаточно. Возникновению юридического лица предшествует определенная совокупность юридических фактов, которую составляют: а) волеизъявление участников, оформленное договором; б) действия, направленные на создание юридического лица (в том числе - на формирование его имущественной базы); в) регистрация такового в органах юстиции, причем признание порочным какого-то одного факта из предложенной совокупности (например, учредительного договора или акта внесения имущества в уставный капитал) не уничтожает юридического лица. Юридическое лицо вообще не может быть признано ничтожным, подобно тому, как признаются ничтожными сделки, - во всяком случае, законодатель не упоминает о такой возможности ни единым словом. Сказанное, в совокупности с положениями п. 2 ст. 61 ГК, а также подходами, выработанными судебной практикой, наталкивает на мысль о том, что законодатель всеми силами стремился исключить возможность применения норм о недействительности сделок как к отдельным элементам фактического состава, влекущего возникновение юридического лица, так и ко всему этому фактическому составу в целом, т.е., в частности, о том, что внесение имущества в уставный капитал не является сделкой. Грубые и неустранимые нарушения, которые были допущены при внесении имущества в уставный капитал юридического лица, являются основанием не для констатации недействительности акта такого внесения, а основанием для ликвидации созданного подобным образом юридического лица.

3. Природа доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью*(592) на протяжении многих лет обращает на себя внимание многих исследователей. Следует отметить, что отсутствие в ст. 128 ГК такого объекта, как доля в уставном капитале, является очевидным упущением законодателя*(593). В свою очередь, это обстоятельство породило среди исследователей многочисленные поиски места категории "доля в уставном капитале" в системе гражданского права. Споры, как правило, связаны с определением правовой природы этого явления. Причем следует обратить внимание на то, что ученые, обращающиеся к анализу, единодушно рассматривают долю в качестве объекта гражданских прав, хотя бы и не названного таковым ст. 128 ГК.

Большинство авторов исходят из того, что по своей правовой природе доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью является особым имущественным правом. Так, например, Е.В. Кортенова пишет, что доля участника в уставном капитале общества представляет собой не имущество (вещь), а право требования участника к обществу, поэтому возмездное отчуждение доли в уставном капитале представляет собой договор об уступке права*(594). Также и В.В. Лемешов утверждает, что "...из характеристики отношений, вытекающих из доли участия в обществе с ограниченной ответственностью, долю участника в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью можно определить как совокупность имущественных и неимущественных прав обязательственного характера, возникающих между участником и обществом с ограниченной ответственностью"*(595). В большинстве своем ученые считают, что данное право имеет скорее обязательственную природу (см. уже цитированные здесь работы*(596)). Так, например, В.В. Залесский констатирует, что "доля участника ООО в уставном капитале общества определяет размер обязательственного требования, принадлежащего участнику по отношению к обществу"*(597). Есть, впрочем, и точка зрения, согласно которой долю рассматривают как абсолютное право: "...идеальную квоту (часть) в праве собственности на имущество общества или товарищества, своеобразный аналог доли в общей собственности"*(598). Ряд исследователей пришли к выводу о том, что доля в уставном капитале должна быть отнесена не к "имущественным правам", а к "иному имуществу" (в терминах ст. 128 ГК)*(599).

Судебно-арбитражная практика единого подхода к определению правовой природы доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью также не выработала. Часть окружных судов идет по пути признания доли в обществе с ограниченной ответственностью объектом права собственности*(600); известны решения, в которых доля признается носителем имущественных прав, но не вещью*(601), "иным имуществом"*(602) или имущественным правом*(603).

По нашему мнению, доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью (а по большому счету - и доля участия в делах и капиталах всякого юридического лица - корпорации) является самостоятельным объектом права, поскольку представляет собой неразрывную совокупность (систему или комплекс) прав и обязанностей, которыми наделен каждый участник общества*(604).

Закон об ООО, говоря об отчуждении доли, оперирует термином "передача" (уступка). Это обстоятельство используется в качестве аргумента о том, что доля представляет собой имущественное право. Насколько логично на этом основании рассматривать долю в уставном капитале в качестве разновидности имущественного права? Мы склоняемся к мысли, что это не совсем правильный аргумент. Одно лишь указание на способ отчуждения, характерный для имущественных прав (уступку), не превращает долю в уставном капитале в имущественное право. В литературе уже было отмечено, что наряду с правами участника, в содержание категории "доля в уставном капитале" входят также и обязанности участника*(605); передать одни только права, составляющие долю, не передавая соединенных с ними обязанностей, невозможно. В этом смысле доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью весьма напоминает имущественный комплекс - неразрывное единство прав и обязанностей различного рода, объединенных воедино общим хозяйственным назначением объектов этих прав. Ближайшими аналогами доли в уставном капитале являются, стало быть, такие категории, как предприятие, паевой фонд и наследственная масса, словом, различные виды имущественных комплексов. Подобно тому, как под "вывеской", скажем, предприятия объединяются права самого разнообразного свойства и содержания - от права собственности на недвижимость до обязательственных прав (требований) или исключительных прав, выражающие принадлежность различного рода объектов, используемых как единое целое для осуществления определенного вида предпринимательской деятельности (и по этой причине - обременяемых обязанностями, из такой деятельности возникшими), точно так же и под обозначением "доля в уставном капитале" соединяются юридические возможности, оформляющие корпоративные отношения участников общества с ограниченной ответственностью друг с другом и с корпорацией (обществом). Почему так происходит? Какова цель такого объединения? Только одна - облечь в правовую форму отношения (факт) участия в (статус участника) общей (корпоративной) деятельности. Такое участие немыслимо без обременения статуса участника обязанностями, из такого участия возникающими.

Сделаем, однако, допущение следующего свойства: на секунду допустим, что доля участия выражается в одних только правах участника, - что тогда? Данные "права" неоднородны: одни являются имущественными (право на дивиденд, право на ликвидационный остаток), другие - неимущественные (право на получение информации, право на управление делами общества); одни представляют собой классические субъективные права (в том числе обязательственные, т.е. требования), другие же вовсе не являются правами, будучи элементами специальной корпоративной правоспособности*(606). Указанные права, как мы уже упоминали выше, образуют неразрывное единство, ибо по отдельности в обороте участвовать не способны*(607). Обратившись к положениям гл. 24 ГК, мы без труда установим, что таковые распространяются исключительно на обязательственные права (требования) и обязанности (долги); по правилам гл. 24 ГК - правилам о цессии или уступке - неразрывные совокупности прав разного рода в качестве единого объекта передаваться не могут; следовательно, "уступка доли", о которой говорит закон, - это совсем не та уступка, которая имеется в виду нормами гл. 24 ГК. Вот и выходит, что доля в уставном капитале несводима к классическому праву требования.

4. О самостоятельном характере доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью и о невозможности ее сведения к имущественному праву свидетельствует, в частности, судебная практика, допускающая возможность виндикации долей участия. Вполне, впрочем, понятно, что предметом классической виндикации могут быть лишь вещи, а не имущественные права. Нельзя, конечно, не признать, что рассмотрение доли в качестве неделимой совокупности (комплекса) прав и обязанностей связано с тем же затруднением: нематериальная природа такого объекта, как совокупность (комплекс), делает перспективы его виндикации - учитывая тот факт, что данный институт изначально был рассчитан на использование только в отношении объектов материального мира (вещей, предметов) - весьма сомнительными. Очевидно, судебную практику виндикации долей в уставном капитале обществ с ограниченной ответственностью следует понимать как практику применения норм о виндикации к объектам, хотя и не являющимся вещами по своим естественным свойствам, но сходным с вещами по характеристикам юридическим*(608). Между прочим, именно это сходство делает возможным (и весьма нередким) также и возникновение в практике тех ситуаций, которые впоследствии становятся поводами к виндикации, - ситуаций, в которых акты распоряжения долями участия в обществах с ограниченной ответственностью совершаются лицами, неправомочными к такому распоряжению. Так, случается, что такое распоряжение осуществляется якобы от имени участника, но на самом деле - по поддельным документам (договору с поддельной подписью или по подложной доверенности); иногда участник общества с ограниченной ответственностью лишается своей доли по решению общего собрания участников общества о зачислении доли на баланс общества и ее последующем отчуждении в связи с невнесением вклада в уставный капитал и т.д. Допустим, что данные процессы получили свое логическое завершение - на основе якобы состоявшегося перехода долей внесены соответствующие изменения в учредительные документы общества и осуществлена государственная регистрация этих изменений. Какой способ защиты наиболее полно защищал бы нарушенные в этой ситуации права участника?

Вполне понятно, что возмещение убытков не может являться равноценной компенсацией взамен потерянной доли, поскольку доля в уставном капитале представляет собой несколько больше, чем простая совокупность определенных имущественных выгод. Владелец доли заинтересован в возвращении самой доли. Отсюда, собственно, и возник вопрос о возможности применения института виндикации к искам об истребовании (возврате) доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью.

В ряде случаев суды, не давая правовой квалификации нарушенному праву истца, применяли вещно-правовые способы защиты, виндицируя долю из чужого незаконного владения. Вот мотивировка такого рода актов: "учитывая, что в соответствии со ст. 128 ГК к объектам гражданских прав относится, в том числе, и иное имущество в виде имущественных прав, то их защита от правонарушений допускается и с помощью вещно-правовых способов, предусмотренных ГК, в том числе и ст. 301 ГК, путем изъятия имущества из чужого незаконного владения. Поэтому способ защиты, выбранный истцом, определен спецификой защищаемого права и характером допущенного нарушения"*(609).

Конечно, подобная аргументация не может вызвать глубоких сомнений. Во-первых, вряд ли корректно отождествление доли с имущественным правом (см. об этом выше). Во-вторых, для использования вещно-правовых способов защиты недостаточно указать, что доля относится к имуществу (имущественным правам). Слово "имущество" имеет целый ряд значений. Когда говорят о праве собственности на имущество или о виндикации имущества, слово "имущество" употребляют совсем не в том смысле, в котором одноименное понятие определено ст. 128 ГК: как объектом права собственности, так и предметом виндикации может быть не всякое имущество, а только вещи - материальные (телесные) предметы. Доля же ни при каких обстоятельствах не может быть сочтена материальной субстанцией. Самое понятие о владении (и незаконном владении тоже) предполагает, что предмет владения должен относиться к числу явлений материального мира. Но доля в уставном капитале - явление идеальное, в пространстве не существующее, а поэтому и не способное к тому, чтобы быть предметом владения.

В-третьих, доля участия, будучи мерой или степенью выражения участия (математической или счетной величиной), не способна к индивидуализации, в то время как индивидуализация представляет собой один из важнейших признаков виндикации. Кстати, такую аргументацию использовал другой окружной суд, посчитавший, что предъявив требование о возврате (виндикации) доли из чужого незаконного владения, "...истец избрал ненадлежащий способ защиты своих прав. Виндикационный иск является способом защиты права собственности собственника к владеющему спорным имуществом несобственнику. Предметом виндикационного иска может быть только индивидуально-определенная вещь (ст. 301 ГК). Суд обоснованно сделал вывод о том, что доля участника в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью не может быть предметом виндикационного иска, поскольку она не является вещью"*(610).

Учитывая сказанное, вполне понятно, что использование классического виндикационного иска для возврата доли участия в ООО, неизбежно должно быть сопряжено с рядом затруднений системного свойства*(611). Тем не менее именно подход, допускающий виндикацию доли в уставном капитале, является самым распространенным на практике. Как было отмечено в другом постановлении ФАС Московского округа, "...судебная практика исходит из возможности признания права собственности на долю в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью. Поскольку правовая ситуация, возникающая при выбытии из владения участника хозяйственного общества принадлежащих ему долей (акций), едина, следует исходить из одинакового механизма защиты прав собственника доли и бездокументарной акции, т.е. при нарушении права собственности на долю в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью применять такие способы защиты, как реституция и виндикация"*(612). Аналогичные выводы сделал и ФАС Северо-Кавказского округа*(613).

Действительно, практика виндикации доли в уставном капитале не выглядит в настоящее время обстоятельством, диссонирующим со сложившейся системой способов защиты субъективных прав. Любопытно и то, что почти одновременно (если не несколько раньше) с обоснованием возможности применения виндикации к анализируемым отношениям перед практикой был поставлен вопрос о том, можно ли признать участника общества с ограниченной ответственностью собственником доли в уставном капитале последнего. Анализ практики показал, что правоприменитель в подавляющем большинстве случаев не только не смущается самой постановкой вопроса, но и активно оперирует "собственнической" терминологией. Так, например, известна масса дел по искам о признании права собственности на долю в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью: предъявленные иски рассматриваются по существу и нередко удовлетворяются! Это означает, что предлагаемая истцами квалификация своих "прав на долю" в качестве вещных, равно как и избранный ими способ защиты данных прав, у судов не вызывают никаких сомнений*(614). Комментировать данную позицию мы можем лишь напоминанием о тех своих сомнениях, которые были высказаны выше, применительно к проблеме допустимости виндикации долей. В любом случае, подобное решение, очевидно, обусловленное в первую очередь практическими потребностями гражданского оборота, свидетельствует о необходимости скорейшей выработки теоретического объяснения природы данного правового явления и определения его места в системе институтов гражданского права.

Возможно ли восстановить правовое положение участника общества с ограниченной ответственностью каким-нибудь другим (не связанным с виндикацией) способом? В настоящее время существует судебная практика, свидетельствующая о том, что для восстановления в правах участника лицо, лишившееся доли в уставном капитале, может оспорить государственную регистрацию изменений, внесенных в учредительные документы общества относительно состава его участников и размера их долей. Однако следует согласиться, что, по сути, данный способ представляет собой ту же самую виндикацию, на что уже было обращено внимание в арбитражной практике. По одному из подобных дел суд, в частности, указал, что "...требование... о признании недействительными зарегистрированных налоговой инспекцией изменений, внесенных в учредительные документы ООО "Темп", относительно состава участников ООО "Темп", по существу, является виндикацией доли, приобретенной Н.А.С. (новый участник общества с доли в уставном капитале в размере 17,6%). Это требование не подлежало удовлетворению, так как истец не привлек Н.А.С. к участию в деле в качестве ответчика, лишив его возможности в полной мере осуществлять свою защиту, в том числе представить доказательства добросовестности приобретения этой доли"*(615).

Наши предложения по вопросу о способе восстановления имущественного интереса участника общества с ограниченной ответственностью, нарушенного в результате распоряжения принадлежавшей ему долей участия без его согласия неправомочным отчуждателем, излагаются ниже, в последнем пункте настоящего очерка, посвященном смешению долей.

5. Отдельный вопрос представляет собой проблема выбора способа защиты нарушенного преимущественного права приобретения доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью. Разрешив его по аналогии с нормами ГК о защите преимущественного права покупки доли в праве общей долевой собственности*(616), судебно-арбитражная практика признала существенное сходство правовой природы доли в уставном капитале и доли в праве общей собственности. Практика в целом единодушно применяет к отношениям о преимущественном праве покупки доли в уставном капитале общества разъяснения, содержащиеся в п. 20 постановления Пленума ВАС РФ от 25 февраля 1998 г. N 8 "О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав"*(617).

Помимо прямой ссылки на указанное постановление Пленума ВАС РФ, суды нередко ссылаются и непосредственно на нормы ГК об общей долевой собственности. Например, по мнению окружного суда, были "...правомерно удовлетворены исковые требования в части признания недействительной сделки по увеличению уставного капитала общества и перераспределению процентного соотношения долей его участников, поскольку сделка признана крупной для общества и решение о ее совершении должно приниматься общим собранием учредителей (участников). Сделки по продаже 29% доли уставного капитала ООО "АРТ-город", а также по увеличению уставного капитала ООО "АРТ-город" в силу ст. 168 ГК являются недействительными как противоречащие ст. 246 ГК (выделено нами. - В.Б., Ю.Т.), так как участники ООО "Компания АРТ" не принимали соответствующих решений об отчуждении указанной доли уставного капитала ООО "АРТ-город" и об увеличении доли ООО "Компания АРТ" в уставном капитале ООО "АРТ-город"*(618).

В ряде случаев суды, не ссылаясь на какую-либо конкретную норму, просто констатируют наличие общей собственности: так, в удовлетворении иска о признании недействительным решения общего собрания акционеров о консолидации размещенных акций акционерного общества отказано, "...поскольку истец не воспользовался предоставленным ему правом на участие в долевой собственности (выделено нами. - В.Б., Ю.Т.), в чем вины общества не усматривается; законодательством об акционерных обществах обязанность по разъяснению акционерам возможности оформления долевой собственности на акционерное общество не возложена"*(619).

Принимая во внимание вышеизложенное, логично задаться следующим вопросом: насколько оправдано распространение на долю в обществе с ограниченной ответственностью других правил об общей собственности?

Конечно, одна только возможность применения идентичных способов защиты преимущественного права покупки доли в уставном капитале обществ с ограниченной ответственностью и в праве общей собственности сама по себе еще не свидетельствует о том, что на долю в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью должны распространяться все вообще правила о доле в общей собственности. Право, о котором говорит п. 4 ст. 21 Закона об ООО, относится к качественно иной ситуации - здесь речь идет не о доле в общем имуществе, а об абстрактной категории - доле в уставном капитале (мере или степени участия того ли иного лица в делах и имуществе корпорации). Ни на уставный капитал, ни на имущество общества с ограниченной ответственностью (безразлично, внесенное ли ими в оплату уставного капитала, или же приобретенное обществом в результате осуществления хозяйственной деятельности) у его участников никогда не возникает общей (долевой) собственности. Это действительно так.

С другой стороны, не стоит упускать из виду и того, что никто и не говорит о тождественных ситуациях. Никто не ставит знак равенства между долей в праве общей собственности и долей в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью. Речь идет лишь о сопоставимых ситуациях, т.е. о таких, которые имеют близкую природу. Чем она обусловлена? Идеальным характером обоих объектов - доли в праве общей собственности (идеальной доли в вещи или ее ценности) и доли в уставном капитале. Это, во-первых. Во-вторых, говоря о сходстве двух различных типов "долей" никто не предполагает (и никогда не предполагал) определения какого-то конкретного имущества (будь то общее имущество или имущество корпорации - юридического лица), приходящегося на соответствующую долю. Этот принцип - о невозможности отождествления идеальной доли в имуществе с конкретным имуществом - с одинаковым успехом "работает" применительно как к общему имуществу, так и к имуществу юридического лица. Конечно же, в-третьих, такое уподобление вовсе не приводит к возникновению у участников общества с ограниченной ответственностью права общей собственности на имущество этого юридического лица. Наконец, как доля в уставном капитале юридического лица представляет собой самоценный и самостоятельный объект права - абстрактную идеальную категорию, определяющую размер (степень) участия того или иного лица в имуществе корпорации и управлении им, точно такой же объект права представляет собой и доля в общем имуществе. В обоих случаях мы имеем такой объект фактических отношений, как доля в ценности корпоративного имущества - имущества, предназначенного служить достижению общих целей. Вся разница, таким образом, лишь в субъекте права собственности на корпоративное имущество - является ли оно правом индивидуальной (право собственности на имущество корпорации - юридического лица), либо коллективной (право общей собственности) принадлежности. Таким образом, выходит, что правила о доле в праве общей собственности представляют собой конкретизированные правила более общего характера - правила, определяющие правовой режим участия в корпоративном имуществе и корпоративной деятельности.

Отметим еще одну любопытную деталь. Как для доли в праве общей собственности, так и для доли в уставном капитале характерна такая черта вещно-правовой атрибутики, как свойство следования за своим объектом (за долей)*(620). Указанная черта проявляется, в частности, в тех случаях, когда доля в уставном капитале отчуждается с нарушением правил о преимущественной покупке (п. 4 ст. 21 Закона об ООО). Несмотря на то что подобные сделки противоречат закону (ст. 168 ГК), законодатель определил иные, нежели ничтожность и реституция, правила и последствия для подобных сделок, установив, что любой участник общества в подобных случаях вправе требовать на себя перевода прав покупателя*(621).

По изложенным причинам мы полагаем, что законодатель (а за ним и правоприменитель) распространил на долю в уставном капитале некоторые правила, характерные для института общей собственности, отнюдь неспроста. Доля в праве общей собственности и доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью, будучи признанными объектами фактических и юридических отношений, представляют собой субстанции одной и той же родовой принадлежности. Родовое по отношению к ним понятие - понятие о доле (мере, степени, объеме) участия в общем (корпоративном) имуществе и (шире) общей (корпоративной) деятельности - в настоящий момент может быть только обозначено как один из предметов перспективного научного исследования. Вероятно, его результатом может стать выявление целого ряда различий, привносимых в правовой режим долей участия различных видов тем, в частности, обстоятельством, что в одном случае речь идет о долях в имуществе индивидуальной, в другом - коллективной принадлежности; что в одном случае корпоративная деятельность ведется на имя вновь созданного для этой цели юридического лица, а в другом - на общее имя всех участников такой деятельности. Точно так же возможно (и даже неизбежно) обнаружение различий в правовом режиме долей участия, имеющих различную форму удостоверения: ясно, что участие в обществе с ограниченной ответственностью и участие в акционерном обществе будут двумя разными "участиями". Но эти и другие подобные различия будут различиями видовыми, которые не смогут отменить единства родовых признаков двух этих (а не исключено, что и ряда других) понятий.

6. Подведение доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью наряду с долей в праве общей собственности под единое родовое понятие с необходимостью приводит нас к выводу о том, что оборот долей в уставном капитале подчиняется всем тем правилам, которые регулируют оборот долей в праве общей собственности. Следует сразу оговориться, что нам не встречалось судебных споров, в которых обсуждался бы вопрос о возможности и пределах применения общих положений о праве общей собственности к долям в уставном капитале обществ с ограниченной ответственностью. Поэтому представленные в данном разделе рассуждения носят характер рабочей версии, безусловно, нуждающейся в дальнейшем научном осмыслении.

Если сделанное здесь предположение верно, то неизбежно верным будет и вывод о том, что оборот долей участия в уставных капиталах обществ с ограниченной ответственностью должен быть подвержен воздействию всех тех рисков и проблем, которые актуальны для оборота долей участия в праве общей собственности. Одной из такого рода проблем является феномен смешения долей в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью. Будучи объектом гражданских прав, доля в уставном капитале общества, в силу своей нематериальной природы, не имеет привычных для вещного права внешних, материальных границ. Характеристики же, соответствующие ее нематериальной природе, ограничиваются определенным числовым значением (размером доли участника). Это свойство превращает долю в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью в объект, подобный родовым (генерическим, или заменимым) вещам. Подобно тому, как вещи, определенные родовыми признаками, способны смешаться друг с другом, точно так же и любая доля корпоративного участия (будь то доля в праве общей собственности, уставном капитале общества с ограниченной ответственностью или акция) способна "соединиться" с любой другой долей, образовав при этом новый, прежде не существовавший объект правоотношений - долю участия в ином (большем) размере. Именно такое смешение происходит, в частности, в результате отчуждения и приобретения долей, в том числе при переходе доли (ее части) вопреки воле первоначального обладателя от лица, неправомочного ею распоряжаться (см. об этом п. 4 настоящего очерка, о виндикации долей). Определив гражданско-правовые последствия такого смешения, мы, думается, без особого труда обнаружим и способы защиты имущественного интереса потерпевшего участника.

Гражданско-правовые последствия смешения родовых вещей нескольких лиц спорны. Существуют две главные конкурирующие точки зрения: 1) образовавшаяся в результате смешения новая совокупность вещей поступает в собственность того лица, в фактическом владении которого находится, в то время как лица, чьи вещи стали предметом смешения, получают право кондикционного иска к такому собственнику как к лицу, обогатившемуся за их счет; 2) смешение однородных вещей приводит к образованию общей долевой собственности на результат смешения, доли в которой признаются равными*(622) и любой участник которой вправе во всякое время инициировать прекращение такого права, предъявив требование (в необходимом случае - исковое) о натуральном выделе своей доли или о натуральном разделе имущества, находящегося в общей собственности. Гражданский кодекс, как известно, прямо не признает факт смешения однородных вещей ни основанием возникновения права индивидуальной собственности их фактического владельца, ни основанием возникновения права общей собственности тех лиц, которым принадлежали вещи, ставшие предметом смешения. Тем не менее следует отметить, что данный факт (небезразличный, между прочим, для римского частного права) вполне мог бы, согласно общим началам российского гражданского права и логике вещей, служить основанием возникновения как права индивидуальной, так и коллективной (общей) собственности. Какую из версий ни возьми, обе они обладают одной принципиальной общей чертой: смешение родовых вещей означает прекращение права собственности каждого из собственников на вещи, ставшие предметами смешения*(623).

Спроецировав сказанное с вещей на доли, мы получим ответ на вопрос о способе защиты имущественных интересов участника, незаконно лишенного своей доли. Если применение виндикации в отношении доли в уставном капитале невозможно, то мы вправе предположить, что смешение доли повлечет либо возникновение искового притязания из факта неосновательного обогащения приобретателя доли за счет потерпевшего участника, либо требования о натуральном выделе доли из состава объекта общей принадлежности (в зависимости от того, какой точки зрения на правовые последствия смешения вещей (долей) мы будем держаться). Думается, что если в отношении вещей возможны разные мнения на этот счет, то в части долей интересам оборота в наибольшей степени соответствовал бы подход, признающий смешавшуюся долю, образованную посредством смешения долей нескольких участников (а может быть - и бывших участников) ООО, долей общей принадлежности. Можно выполнить следующий схематический набросок последствий такого рода решения.

Неправомерно отчужденная доля, смешиваясь с долей нового владельца, образует долю общей принадлежности - объект, правовой режим которого должен быть уподоблен режиму объекта права общей собственности. Следуя господствующему в судебной практике взгляду, признающему возможность существования права собственности на долю в уставном капитале, можно утверждать, что здесь не требуется даже уподобления - доля, образовавшаяся в результате смешения, будет признана объектом права общей долевой собственности участников, за счет долей которых произошло смешение, а нормы о праве общей (долевой) собственности будут подлежать здесь безусловному прямому применению. Таким образом, участник, право на долю (часть доли) которого нарушено, в свете изложенного взгляда приобретает вполне нормальные возможности по охране своих имущественных интересов. В силу общих предписаний гл. 16 ГК владение, пользование и распоряжение всяким объектом, находящимся в общей долевой собственности (в том числе таким объектом, как доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью), сособственники осуществляют по соглашению (ст. 246, 247). Никто из сособственников не потеряет своего статуса, в том числе не лишится возможности осуществлять права участника общества с ограниченной ответственностью. При этом любой из сособственников во всякое время может инициировать прекращение отношений общей собственности, предъявив требование (иск) о выделе своей доли из объекта общей собственности или о его натуральном разделе (ст. 252 ГК).

Предлагаемый вариант защиты прав лица, неправомерно лишенного доли, выглядит предпочтительнее и с точки зрения его сопоставления с кондикционным иском. Неосновательное обогащение, как известно, представляет собой обязательственно-правовой механизм защиты прав лица, требования которого не основаны на договоре. Иными словами, кредитор по такому (кондикционному) иску вправе заявить лишь требование о денежном возмещении стоимости неосновательного обогащения, поскольку определить подлежащую возврату долю в натуре не представляется возможным (см. об этом выше). Подобное денежное возмещение (выплата действительной стоимости доли, определенной на момент утраты) не будет в полной мере компенсировать утраченное бывшим участником ООО, поскольку обладание долей, помимо ее определенной имущественной стоимости, дает участнику еще и возможность участвовать в управлении обществом - возможность, которую (в силу ее нематериального характера) компенсировать никакими средствами невозможно. Признание доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью, образовавшейся вследствие смешения долей нескольких участников, долей, находящейся в общей собственности, все эти сложности снимает.

 

* * *

 

Таким образом, доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью представляет собой самостоятельный объект гражданских прав, обладающий своей уникальностью и собственным содержанием. Его уникальность, в свою очередь, требует выработки и закрепления на законодательном уровне определенного, соответствующего его правовой природе механизма защиты имущественных интересов участников корпораций. Впрочем, проведенный анализ не только демонстрирует насущную необходимость в серьезном пересмотре нынешних взглядов на существо доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью, но и свидетельствует о необходимости внимания к проблематике правовой формы имущественных отношений, составляющих основу корпоративной деятельности. Доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью - тот пункт, который демонстрирует это со всей очевидностью, выставляя отмеченное обстоятельство в наиболее ярком свете.