Анализ значений и смыслов «истории» в эпоху античности вызывает особую сложность. Во-первых, в рамках античности как определенного временного периода в развитии европейской культуры, охватывающего примерно тысячелетний период (с V в. до н. э. по IV—V вв. н. э.), можно выделить, по крайней мере, три историографические традиции — греческую, римскую и иудейскую (начиная с эпохи эллинизма, когда отдельные иудейские авторы начинают писать на греческом языке). С хронологической точки зрения, сюда же относится и начальный период становления христианской традиции, впитавшей в себя три «национальные» традиции. Поэтому с целью некоторого упрощения изложения здесь мы ограничимся только греческой и римской историографией.

Во-вторых, применительно к этому периоду мы вынуждены опираться на крайне скудные источники. Эти источники хорошо известны, поскольку они неизменно цитируются в любых работах по истории историографии и сводятся к отдельным фразам, в лучшем случае — небольшим фрагментам текста, непосредственно посвященным понятию «история»⁶.

Естественно, что из этих отрывочных соображений, высказанных разными авторами на протяжении нескольких сотен лет, никакого систематического представления о смысле, который придавался историческому знанию, составить невозможно. Не слишком проясняет ситуацию и анализ сочинений, которые в античности именова-

⁶ «В античном наследии, за исключением краткого опыта Лукиана из Са-мосаты (II в.) на тему „Как следует писать историю", мы не находим ничего связанного и систематически изложенного, что напоминало бы теорию историографии. За исключением разве: Фукидид — о пользе его труда (I, 22, 4), глава 9 в „Поэтике" Аристотеля, параграф в труде Квинтилиана (X, 1, 31), замечание Геллия относительно различия между анналами и историей (II, 28, 6), теоретические пассажи у Полибия, Цицерона, Дионисия Галикарнасского — таков приблизительно объем прямых сведений, которыми мы располагаем по данному вопросу» (Барг 1987: 54).

16

лись «Историями»: как правило, им пытаются приписывать сегодняшние смыслы. Одним из проявлений этого является тот факт, что одни и те же сочинения, написанные в античности, историки именуют «историографией» (А. Немировский), философы — «философией истории» (А. Лосев), а филологи — «исторической прозой» (М. Гас-паров).

И все же, на наш взгляд, на протяжении примерно тысячелетней «эпохи античности» доминирующим значением слова «история» (как в греческом, так и в латинском языках) было значение «текста»⁷. Значения истории-знания и истории-реальности играли вторичную или даже периферийную роль в античной культуре, являясь производными от истории-текста.

Смыслы «истории» как текста естественным образом делятся на три семиотические группы — синтаксические, семантические и прагматические.

С синтаксической точки зрения, «история» выступала как относительно самостоятельный литературный жанр, обладающий довольно жестко заданными параметрами. Речь шла об определенной стилистике, композиции, форме изложения материала (хотя синтаксические смыслы «истории» как текста постоянно менялись во времени, да и в рамках одной эпохи жанровые каноны были отнюдь не абсолютными).

С точки зрения семантики, «исторические» тексты довольно рано приобретают смысл «истины» или, в современных терминах, определяются как тексты, содержащие истинные высказывания, прежде всего высказывания о существовании, суть «факты». И хотя на практике «исторические» тексты могли не соответствовать критерию истинности (что иногда прямо признавали и сами их создатели), этот смысл остается одним из основных вплоть до наших дней. Семантический смысл «истории-текста» выступал в качестве основы для формирования второго значения, а именно «истории-реальности».

Наконец, что касается прагматической составляющей, то исторические тексты были призваны выполнять определенные функции, в общем виде — «приносить пользу». Эта польза была непосредственно связана с содержащимся в исторических текстах знанием. Таким образом, прагматические смыслы «истории-текста» служили основой для формирования значения «истории-знания» (семантические и прагматические проблемы мы рассмотрим чуть ниже).

⁷ См., например: Press 1977; Кузнецова, Миллер 1984.

а) История-текст

Как отмечалось выше, в значении истории-текста «история» может иметь общий и конкретный смысл. С одной стороны, «история» обозначала конкретный текст (дискурс, рассказ), с другой — определенный тип текстов (литературный жанр). Практически все высказывания по поводу «истории», которые можно найти в сочинениях античных и средневековых авторов, связаны с обсуждением именно проблемы истории-текста в общем смысле.

Первые «исторические» тексты еще могли иметь поэтическую форму. В этом проявлялась связь «истории-текста» с ее непосредственными предшественниками — героическим эпосом и гимнической, т. е. прославляющей, поэзией. Весьма показательно, что в Древней Греции до эпохи эллинизма Клио, дочь Зевса и богини памяти Мнемосины, была музой гимнической (прославляющей) поэзии и только с эллинистического времени стала считаться музой истории и изображалась со свитком и грифельной дощечкой в руках⁸.

Предшественниками истории как прозаического литературного жанра считаются произведения ионийских писателей в Греции (Ге-катей из Милета, Гелланик из Метилены, Геродот из Галикарнаса). При этом сами эти авторы не использовали слово «история» не только в названиях своих работ, но даже в тексте (в отношении работ Гекатея и Гелланика можно, естественно, говорить лишь о сохранившихся отрывках). В аттической Греции первоначально этих писателей именовали просто «логографами» (прозаиками), такое обозначение использует, в частности, Фукидид в конце V в. до н. э.⁹:

«...Не ошибется тот, кто рассмотренные мною события признает, скорее всего, в том виде, в каком я сообщил их на основании упомянутых свидетельств, кто в своем доверии не отдаст предпочтения ни поэтам, воспевшим эти события с преувеличениями и прикрасами, ни прозаикам (λογογράφοι), сложившим свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха» (Фукидид. История I, 21, 1; см. также: I, 97, 2).

Сам Фукидид, хотя и проводил различие между жанром произведений «логографов» и своим трудом, тоже еще не обозначал его как «историю». Более того, ни Фукидид, ни его продолжатель Ксе-

⁸ Мифы народов мира 1980, 2: 662.

⁹ Во избежание недоразумений отметим, что применительно к векам до нашей эры мы используем понятия «начало» и «конец» века в соответствии с историографической традицией, а не с принятой ныне хронологической системой (т. е., например, 410 г. до н.э. является концом V в. до н. э., а 390 г. до н. э. — началом IV в. до н. э.).

18

нофонт не употребляли слово «история» не только применительно к своим сочинениям, но и вообще в тексте. Фукидид начинает свое произведение глаголом ξυνέγραψε, «записал» (в других вариантах написания — ξυγγραφή, συγγραφή), который и переводится обычно как «написал историю»¹⁰. Что касается Ксенофонта, то его труд, именуемый в русском переводе как «Греческая история», насколько можно судить, вообще назывался «Элленика».

В сохранившихся текстах впервые слово «история» для обозначения определенного литературного жанра встречается только в середине IV в. до н. э. у Аристотеля в «Поэтике», там же он впервые называет Геродота «историком» в значении «автор исторического сочинения». Это обозначение широко распространяется в эпоху эллинизма, т. е. в III—I вв. до н. э., когда историография становится едва ли не основным прозаическим жанром в греческой литературе. Только в эллинистический период появляются труды, использующие слово «история» в названии: именно тогда оно приписывается к сочинениям более ранних авторов — Гекатея, Геродота и других, — и их устойчиво начинают называть «историками»¹¹.

Восстанавливая «историческую справедливость», следует отметить, что ныне существующие клише, согласно которым первым «историком» был Геродот, а до него были «логографы», выглядят абсолютно нелогичными. Судя по сохранившимся фрагментам, ионийские авторы (Гекатей, Гелланик и Геродот) представляли одну школу (жанр, стиль), а Фукидид и его последователи (Ксенофонт, Филист, Феопомп) — другую, причем ни те, ни другие не именовали себя «историками» и не писали «историй». Но уж поскольку начиная с эпохи эллинизма термин «история» стал прилагаться к сочинениям всех указанных авторов, логичнее не делить их на «логографов» и «историков», а говорить, пользуясь терминологией Фукиди-да, о логографической и ксиграфической (синеграфической) школах в греческой историографии, притом к первой школе явно относится

10 «Фукидид афинянин написал (ξυνέγραψε) [историю] войны между пело-поннесцами и афинянами, как они вели ее друг против друга» (Фукидид. История I, 1, 1; перевод Ф. Мищенко).

¹¹ Так, обозначение сочинения Гекатея Милетского как «Истории» впервые встречается у Деметрия Фалерского (350—283 гг. до н. э.), наиболее вероятного организатора Александрийского мусейона (Тахо-Годи 1969а: 116). Что касается сочинения Геродота, то он сам, по преданию, называл свое сочинение «Музы». На основе этого предания в III в. до н. э. александрийские публикаторы разделили работу Геродота на девять глав, приписав каждой главе имя одной из муз, а всю работу озаглавили «Ιστοριών...» (родительный падеж множественного числа), т. е. на русский язык это название (Ιστοριών βιβλία εννέα) можно перевести как «Девять книг историй».

19

и Геродот. Если же все-таки делить греческих авторов на логографов и историков, то первым «историком» был никак не Геродот, а в крайнем случае Фукидид, хотя, скорее всего, этот титул в строгом смысле должен принадлежать какому-то автору конца III в. до н. э.

Считается, что если греческая «история-текст» выросла из произведений писателей-прозаиков, то предшественником римской «истории» были так называемые анналы, т. е. выставлявшиеся ежегодно перед резиденцией великого понтифика доски с записью имен высших чиновников и важнейших событий года, как то: лунных и солнечных затмений, знамений, позднее — сведений о повышении цен, войнах и т. д. Первыми «анналистами», попытавшимися собрать эти записи воедино, называются жившие в конце III—середине II в. до н. э. Квинт Фабий Пиктор, Луций Цинциний Алимент, Гай Ациллий и Авл Постумий Альбин, писавшие еще на греческом языке. Предполагается, что между 130 и 114 гг. до н. э. эти записи были сведены Публием Муцием Сцеволой в 80 книг «Великих анналов», которые и послужили основой для Ливия. Парадокс заключается в том, что ни работы первых (так называемых «старших») анналистов, ни их последователей не сохранились, а первыми из дошедших до нас (в сколько-нибудь значительных фрагментах) «исторических» произведений римских авторов являются поэмы Гнея Не-вия (ум. в 201 г. до н. э.) «Ромул», «Класцидий», «Пуническая война» и «Анналы» Квинта Энния (239—169 гг. до н. э.).

Римская историческая проза складывается во II—I вв. до н. э., но получает наиболее полное воплощение в период Ранней империи в рамках так называемой риторической истории.

«Цель риторической истории, наиболее близкой к художественной литературе, — воссоздание внешней картины событий во всей их яркости и живости. Внутри риторического направления имеются две тенденции — эпическая и драматическая; первая тяготеет к широте и обстоятельности, вторая — к глубине и напряженности; образец первой — Ливии, второй — Тацит» (Гаспаров, Михайлов 1966 : 230).

Со стилистической точки зрения, к исторической прозе, как к греческой, так и к латинской, предъявлялись весьма высокие требования. Исторические сочинения, как любой литературный жанр, должны были соответствовать определенным правилам и приемам изложения — общелитературным (например, использование тропов — гипербол, метафор и проч.) и специфичным для данного вида литературных произведений или текстов. Материал расчленялся эффективными в художественном отношении методами, вырабатывалась традиционная техника изложения, которая включала оформление введения по установленным способам, расчленение повество-

20

вания различными географическими и философскими экскурсами, вставку вымышленных речей и писем, прямую характеристику главных персонажей, обычай ссылаться на труд предшественника и продолжать его¹².

Поскольку история выступала в качестве рода литературы, античные авторы неоднократно писали об истории как о самостоятельном жанре. В простейшем и наиболее известном виде это сводилось к различию истории и поэзии у Аристотеля, которое позднее было повторено Цицероном, но существовали и более сложные варианты. Так, Полибий проводил различия между историей, с одной стороны, и трагедией и риторикой — с другой. Дионисий Галикарнасский выделял в качестве отдельных жанров историю, поэзию, трагедию, философию и риторику. Лукиан подчеркивал отличие истории от похвального слова (энкомия), поэзии, философии, риторики и мифологии.

О литературных требованиях к истории-тексту рассуждал, в частности, Цицерон (106—43 гг. до н. э.) в трактате «Об ораторе», подчеркивая отличие настоящей «художественной истории» от «простого рассказа о событиях»¹³. Необычайно ярко «филологический» подход к истории выражен у Дионисия Галикарнасского (ок. 55— ок. 8 гг. до н. э.), который проводит превосходный литературоведческий анализ текстов Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Филиста и Феопомпа¹⁴. Много внимания уделено синтаксическим (стилистическим) характеристикам исторической прозы, «языку и способу изложения» в известной работе Лукиана из Самосаты (ок. 120—ок. 180 г. н. э.) «Как следует писать историю»¹⁵.

Тем не менее, несмотря на важность, которая придавалась художественным (синтаксическим) характеристикам исторической прозы, они не были решающим параметром для демаркации истории и других литературных жанров: гораздо более существенными считались семантические и прагматические параметры истории-текста.

б) История-реальность

Поскольку основным значением «истории» был «текст», то проблема «истории-реальности» также обсуждалась преимущественно в рамках значения «истории-текста». По существу антич-

12 Словарь античности 1989 [1987]: 235.

¹³ Цицерон. Об ораторе II, 9—12; особ. II, 12, 54.

¹⁴ Дионисии Галикарнасский. О соединении слов XVIII, 113—115; XXII, 162—169; Письмо к Помпею III—VI.

¹⁵ Лукиан. Как следует писать историю 43—60.

21

ные авторы уже поставили проблему соотношения текста и реальности.

Во-первых, немного актуализируя античное понимание «истории», можно сказать, что в нем, пусть в зачаточной и неявной форме, присутствовало интуитивное осознание того, что реальность (по крайней мере социальная) не мыслится вне текста. Эта идея, как известно, приобрела особую популярность во второй половине XX в.

Во-вторых, было введено различие между «реальностью» и «вымыслом». Традиционная топика всех дошедших до нас рассуждений об истории (историях-текстах) — это требование описания того, что «было на самом деле». Но в этом античная трактовка соотношения текста и реальности радикально отличалась от современной. К истории относились тексты, отображающие «реальность», а к другим литературным жанрам (к художественной литературе, в современной терминологии) — тексты, создающие «вымысел». Забегая вперед, заметим, что в рамках современных представлений и терминологии любой текст создает (конструирует) «реальность», которая подразделяется на «действительную» и «вымышленную», с бесконечным числом промежуточных вариантов между этими двумя идеальными типами, строго говоря, не существующими в чистом виде.

Тем не менее, при всей условности, разделение литературы на историю и все прочие литературные жанры соблюдалось довольно строго. Никто не считал «Илиаду» или «Энеиду» принадлежащими к жанру «истории», равно как никто не называл Гомера или Вергилия «историками». Причем историческая литература (история-текст) отличалась от других жанров не столько синтаксическими параметрами (хотя они тоже играли определенную роль), сколько семантическими. Пользуясь современной терминологией, можно сказать, что отличие исторических текстов от «художественной литературы», т. е. поэзии, трагедии и т. д., определялось типом описываемой (конструируемой) в этих текстах реальности — соответственно «действительной» и «вымышленной» (подробнее см. гл. 8). По существу впервые эта мысль прозвучала у Аристотеля в «Поэтике»:

«... Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли), — нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой — о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история — о единичном» (Аристотель. Поэтика 1451Ь).

В эпоху эллинизма возникают более изощренные подходы к проблеме «вымысла» и «реальности». Так, уже по крайней мере во

22

Вставка 2. Античные классификации нарративов

«И так как повествований (кроме того, которым мы пользуемся в судебных делах) имеется, как мы знаем, три вида: сказка, которая содержится в трагедиях и поэмах, далекая не только от правды, но даже и от правдоподобия; вымысел, неправдивый, но правдоподобный, который изображают комедии; история, в которой излагаются случившиеся события, — то поэтические (виды повествования) мы уступили грамматикам: а преподаватель риторики пусть начнет с исторического (вида повествования), в котором настолько же больше прочности, насколько и правды» (Quint. De institutia oratoria II, 4, 2—3).

«Из повествований одно является историей, другое — мифом и третье — вымыслом. Из этого история есть изложение чего-нибудь истинного и фактически происшедшего (...). Вымысел же есть изложение предметов, хотя и не бывших, но представляемых как бы бывшими, каковы, например, комические сюжеты и мимы. Наконец, миф есть изложение предметов, не могущих возникнуть и ложных» (Секст Эмпирик. Против ученых. Кн. 1 (Против грамматиков) 263).

«Повествований имеется четыре рода: история, сказка, вымысел, деловой или судебный текст. История — это как у Ливия; сказка — не правдивая и не правдоподобная, как превращение Дафны в дерево; вымысел — где содержится не случившееся, а то, что могло случиться, как в комедиях — страх перед отцом и любовь к гетере; а судебное повествование — это изложение случившихся или правдоподобных событий» (Mart. Cap. De nuptiis Philologiae et Mercurii 5 : 550).

II в. до н. э., возникает троичная классификация повествований, которые подразделяются на истинные, ложные и «как бы» истинные¹⁶. Эта схема получила свое каноническое оформление уже в римской риторике, прежде всего у Марка Фабия Квинтилиана (ок. 35—ок. 96 г.). Позднее этот подход был воспроизведен греческим философом Сек-стом Эмпириком (2 половина II—начало III в.) и Марцианом Капеллой (1 половина V в.) (см. Вставку 2).

Как отметил Г. Дашевский, к которому мы обратились за помощью в переводе указанных отрывков на русский язык, вместо традиционного противопоставления «вымысел — реальность» в рамках этого подхода вводится две пары признаков: «истинный — не истинный» (или «правдивый — неправдивый (ложный)») и «правдоподоб-

¹⁶ По свидетельству Секста Эмпирика, такое тройственное деление использовал, в частности, греческий грамматик Асклепиал Мирлейский (II— I вв. до н. э.); см.: Секст Эмпирик. Против ученых. Кн.1 (Против грамматиков): 252—253.

23