Среди теоретиков, как логиков, так и лингвистов, по-видимому, прочно утвердился взгляд, что два отрицания взаимно погашают друг друга, потому что два отрицания логически дают утверждение, подобно тому, как в математике – (-4) = + 4. Поэтому и языки, а также отдельные авторы подвергаются осуждению, если они в качестве усиленного отрицания употребляют двойное отрицание. Если бы такая точка зрения была правильной, последовательный логик должен был бы придраться к чосеровскому предложению Не neuere yet по vileynye ne seyde In al his lyf unto no maner wight, поскольку в нем для усиления отрицания употреблено четыре отрицания (четное число), но не к древнеанглийскому примеру Nan man nyste пап юing «Никто ничего не знал», поскольку отрицаний здесь три; два из них погашают друг друга, а одно остается. Однако в действительности никто как будто не исчисляет кумулятивное отрицание таким образом, и это совершенно правильно с точки зрения языковой логики.

Язык не математика, и, как уже было замечено, языковое отрицание нельзя сопоставлять с математическим знаком «минус»; поэтому всякая ссылка на математическое правило о двух минусах беспредметна. Однако вместе с тем и попытки некоторых лингвистов оправдать употребление двойного отрицания не являются вполне удовлетворительными. Ван Гиннекен справедливо критикует точку зрения романистов, которые называют употребление ne во французском языке «половинным отрицанием» – подобное объяснение, во всяком случае, не способствует пониманию многих явлений в других языках. Его собственное объяснение состоит в том, что отрицание в реальных языках является не логическим отрицанием, а выражением чувства сопротивления; по его мнению, логическое или математическое понимание отрицания, в соответствии с которым два отрицания взаимно уничтожаются, получило распространение лишь в нескольких культурных центрах, но не пустило корней в сознании народа. Я сомневаюсь в том, что понятие «сопротивления» более примитивно, чем обычное понимание отрицания в таких простых предложениях, как Не does not sleep «Он не спит». Другие авторы говорят о различии между качественным и количественным отрицанием и воображают, что подобное различие находит опору в системе категорий Канта, хотя в действительности Кант всякое отрицание дает под заголовком «качество». Во всяком случае это разграничение нисколько не помогает понять двойное отрицание[207].

Язык имеет свою логику, и в данном случае его логика имеет определенные преимущества. Если два отрицания действительно относятся к одному и тому же понятию или к одному и тому же слову (как специальные отрицания), результат всегда будет утвердительный; это справедливо для всех языков и применимо к таким сочетаниям, как not uncommon, not infrequent, not without some fear – «ненеобычный, не нечастый, не без некоторого страха» и т.п. Эти два отрицания, однако, погашают друг друга не совсем таким образом, чтобы результат был вполне тождествен простому common «обычный», frequent «частый», with some doubt «с некоторым сомнением»; сложное выражение всегда будет слабее: This is not unknown to me или I am not ignorant of this означает I am to some extent aware of it и т.п. Психологическую причину нужно искать здесь в том, что окольный путь через два взаимноуничтожающие отрицания ослабляет умственную энергию слушателя и, кроме того, предполагает известное колебание со стороны говорящего, которое отсутствует в прямолинейном, откровенном common или known. Таким же образом I don’t deny that he was angry слабее, чем I assert и т.п. Ср. также франц. Il n’йtait pas sans кtre frappй.

С другой стороны, если два (или более двух) отрицания относятся к разным словам, они не оказывают друг на друга воздействия, и поэтому итог вполне может быть отрицательным. Мы наблюдаем это в огромном количестве языков, где кумулятивное отрицание встречается на каждом шагу. Примеры из среднеанглийского и древнеанглийского языка уже приводились; в эти периоды таких примеров встречается очень много, но уже в елизаветинском языке они встречаются реже; в наши дни мы часто находим их в диалектах и в просторечии; много примеров встречаем при передаче народного языка в романах и пьесах: Nobody never went and hinted no such thing, said Peggotty; I can’t do nothing without my staff (Гарди).

В других языках мы находим это же явление более или менее регулярно. Так, в средневерхненемецком: Nu en-kan ich niemanne gesagen; во французском: On ne le voit nulle part; в испанском: Aquн no vienen nunca soldados «Сюда никогда не приходят солдаты». В славянских языках: в сербском: И ниткому не могаше одговорити риjечи «И никто ему не мог ответить ни слова» (Дельбрюк); в русском: Филиппок ничего не сказал; в греческом: aneu toutou ои deis eis ouden oudenos an humōn oudepote genoito axios (Платон; приведено у Мадвига).

Так же обстоят дело и за пределами нашей семьи языков, например: венг. Semmit sem hallottam или Nem hallottam semmit «Ничего я не слышал» (Szinnyei); конго (банту): Kavangidi kwandi wawubiko, kamonanga kwandi nganziko, kaba yelanga kwa-u ko ‘Not did he evil not, not feeling he no pain, not they sick not’ «He делал он никакого зла, не чувствовал он никакой боли, ни они не больны».

Как объяснить это явление, распространенное в таком большом масштабе в различных языках? Есть одно важное соображение, без которого, мне кажется, нельзя понять существо дела, а именно: многократное отрицание становится обычным только в тех языках, где отрицательный элемент имеет сравнительно малый фонетический вес, например: ne или n- в древнеанглийском, во французском, в славянских языках, en или n- в средневерхненемецком (и средненижненемецком), ou в греческом языке, s- или n- в венгерском языке. Они легко притягиваются к различным словам (мы уже видели примеры такого притяжения в предыдущих разделах), и невесомость этих начальных звуков или слабоударных слогов вызывает желание увеличить их число в предложении, чтобы они не остались незамеченными. Под влиянием сильного чувства говорящий хочет быть совершенно уверен в том, что отрицательный смысл предложения будет воспринят; поэтому он присоединяет отрицания не только к глаголу, но и к любому другому члену предложения, который можно легко связать с отрицанием: он как бы покрывает все предложение слоем отрицаний, вместо того чтобы сосредоточить отрицание в одном месте. Если в современном английском и в современном немецком языке повторение отрицаний стало встречаться реже, чем прежде, то одна из причин, вероятно, состоит в том, что фонетически невесомые ne и en[208] были замещены в этих языках более полными not и nicht, хотя этому результату содействовала школьная логика и влияние латыни. Можно также сказать, что сведйние отрицаний к одному требует больше умственного напряжения, поскольку говорящий и слушатель должны помнить это отрицание в течение всего высказывания; гораздо легче повторять отрицание при каждом удобном случае и таким образом придавать отрицательную окраску всему предложению.

Если теперь оценить это широко распространенное кумулятивное отрицание с логической точки зрения, то я не назвал бы его нелогичным, так как отрицательные элементы присоединены не к одному и тому же слову. Я сказал бы скорее, что логически достаточно и одного отрицания; два или три отрицания представляют собой только проявление избыточности, излишней в стилистическом плане, как и любое повторение в утвердительном предложении (Every and any, always and on all occasions); однако в остальном оно не вызывает никаких возражений. Никому не придет в голову возражать против конструкций типа I shall never consent, not under any circumstances, not on any condition, neither at home nor abroad «Я никогда не соглашусь, ни при каких обстоятельствах, ни при каких условиях, ни на родине, ни за границей»; правда, здесь есть паузы, на письме обозначаемые запятыми, разделяющие отрицательные группы, как если бы они принадлежали каждая к самостоятельному предложению, тогда как в предложениях типа «Он никогда ничего не говорил» и в других примерах, приведенных из разных языков, отрицания относятся к одному и тому же предложению. Но совершенно невозможно провести границу между тем, что составляет одно предложение, и тем, что составляет два предложения: становится ли, например, предложение I cannot goe no further (Шекспир) логичнее от простого добавления запятой: I cannot goe, no further?

Особой разновидностью двойного отрицания следует считать явление, которое можно назвать подхватывающим отрицанием (по Дельбрюку – Ergдnzungsnegation). Оно особенно часто встречается в тех случаях, когда после not стоит либо разделительное сочетание с neither… nor «ни… ни», либо ограничительное добавление с not even «даже не»: Не cannot sleep, neither at night nor in the daytime «Он не может спать ни ночью, ни днем» или Не cannot sleep, not even after taking an opiate «Он не может спать, даже после того, как примет снотворное»; ср. также Loue no man in good earnest, nor no further in sport neyther (Шекспир). Подобным же образом и в других языках: лат. non… neque… neque, non… ne… quidem, гр. ou… oude… oude и т.п. В таких случаях с «ни – ни» и с «даже не» все языки, по-видимому, легко допускают двойное отрицание, хотя педанты возражают против него даже здесь[209].

С подхватывающим отрицанием тесно связано сочиненное отрицание: оно присоединяется к предложению, зависящему от глагола с отрицательным значением, например: deny «отрицать», forbid «запрещать», hinder «препятствовать», doubt «сомневаться», как будто это придаточное предложение представляет собой самостоятельное предложение или как будто в главном предложении употреблен соответствующий глагол с утвердительным значением. Примеры: First he deni’de you had in him no right (Шекспир); What hinders in your own instance that you do not return to those habits (Лэм). Известно, что в некоторых языках это явление превращается в твердое правило; ср., например, в латинском языке с ne, quin, quominus, во французском языке – с ne (которое теперь, подобно ne в других позициях, склонно к исчезновению). Здесь также мы видим избыток средств выражения и чрезмерную эмфатичность, а не иррациональность и не отсутствие логики.