В 1918—1935 гг. Эфиопия по-прежнему оставалась преиму­щественно объектом международных отношений. Аддис-Абебой были сделаны тогда лишь первые шаги, притом значительные, по превращению страны в субъекта внешней политики. Этому препятствовали, однако, империалистические державы, и преж­де всего Англия, Франция и Италия, которые рассчитывали получить высокие дивиденды от дворцового переворота 1916 г. и прихода к власти людей, ориентировавшихся па Лондон, Париж и Рим.

Однако новое руководство Эфиопии, хотя и испытывало бла­годарность, особенно Англии, за помощь в низложении Лиджа Иясу, тем не менее не хотело становиться безмолвным, послуш­ным сателлитом англо-франко-итальянских колонизаторов. Оно, опираясь на традиционный эфиопский патриотизм и исходя из собственных социально-классовых интересов, стремилось обе­спечить независимость государства, не допустить его порабоще­ния. Показателен ответ регента, которого, как многие эфиопы теперь полагают, поставили у власти англичане, на вопрос бри­танского консула майора Доддса о том, под управлением какой из трех держав (Англии, Франции, Италии) хотела бы оказаться Эфиопия. «Мы предпочли бы сохранить свою незави­симость»,— сказал он [305, с. 458]. Разумеется, узкоклассовые интересы социально-политических сил, оказавшихся во главе эфиопского государства, ограничивали его возможности в анти­империалистическом, антиколониальном сопротивлении. Сама природа феодального общества, функционировавшего в услови­ях низкого развития производительных сил, создавала немало трудностей в борьбе Эфиопии за сохранение независимости.

В правящих кругах не было единства в отношении внешне­политической деятельности. Младоэфиопы рассматривали ее как одно из важнейших средств укрепления самостоятельности стра­ны и приобщения к европейской цивилизации, а их противники, наоборот, считали, что достижение безопасности Эфиопии воз­можно только на путях изоляции от мирового сообщества. В этом они нашли поддержку со стороны Англии, Франции и Ита­лии, которые всемерно препятствовали расширению междуна­родных связей Эфиопии, ее поискам выхода из ограниченных рамок внешнеполитического треугольника «Лондон—Париж— Рим».

При анализе внешней политики Эфиопии в 1918—1935 гг. нельзя упускать из виду и личные амбициозные планы Хайле Селассие. Своей активностью во внешних делах он пытался уп­рочить международные основы своего правления. Судя по всему, в его намерения входило избрать одну-две могущественные дер­жавы в качестве внешнеполитической опоры собственного цар­ствования, но не допуская при этом чрезмерной зависимости. Аддис Хыйуот пишет, что при слабой надежде на успех во внутренних [161] начинаниях рас Тэфэри Мэконнын «обратил свое вни­мание на иностранные дела, менее болезненные и требующие меньшей предприимчивости», причем дающие большой эффект для повышения его авторитета [265, с. 63]. Особый интерес мо­нарха к внешней политике, возможно, наследственен, так как его отец, рас Мэконнын, был крупным дипломатом менеликовского времени.

По настоянию прогрессивных, младоэфиопских кругов пра­вительство, преодолевая сопротивление консерваторов и их со­юзников из Англии, Франции и Италии, предприняло на меж­дународной арене ряд акций, позволяющих судить о серьезности его намерений по изменению сложившейся практики во внеш­них сношениях страны, когда преимущественно они замыкались на связях с Англией, Францией и Италией. В русле расширения международной политики Эфиопии следует рассматривать ее вступление в Лигу наций, Международный почтовый союз, Меж­дународную организацию труда, визит регента в европейские страны в 1924 г., пышную коронацию Хайле Селассие I в 1930 г., на которую были приглашены высокие представители 11 госу­дарств, официальную поездку наследного принца Эфиопии Асфа Уосэна в 1931 г. в ряд европейских государств, открытие посто­янных дипломатических миссий в Лондоне, Париже и Риме, а также многочисленные контакты с США, Германией, Японией, Швецией, Польшей, Чехословакией и некоторыми другими стра­нами. В 20—30-е годы в Аддис-Абебе основали свои посольства или консульства Бельгия, Египет, Швеция и Турция. Наряду с ранее учрежденными в столице действовали, таким образом, в 1935 г. 11 дипломатических представительств. На 1936 г. наме­чалось открытие посольства Японии.

Установлению дипломатических отношений с Советским Союзом, о чем не раз беседовал регент с советскими дипломата­ми в 1924 г., воспрепятствовали англо-франко-итальянские ко­лонизаторы и внутренняя реакция [24, т. 7, с. 427—428; т. 18, с. 108—109, 618—619; т. 19, с. 123, 184, 731; 192, с. 66]. Эти же самые силы еще раньше сорвали попытку, предпринятую нашей страной в 1921 —1922 гг., возобновить дипломатические отноше­ния с Эфиопией и открыть в Аддис-Абебе дипломатическую мис­сию Советской России. При выяснении причин неудачи, постиг­шей тогда на переговорах в эфиопской столице представителя Наркоминдела Советской Республики И. А. Залкинда, следует учесть и то, что, по мнению советского ученого Ан. А. Громыко, «руководители Эфиопии того времени были довольно тесно свя­заны с государствами Антанты, так как именно с их помощью в 1916 г. был совершен государственный переворот в Эфиопии и свергнуто правительство Лиджа Иясу» [185, с. 11]. Несмотря на отсутствие официальных отношений, Эфиопии и Советскому Союзу в 30-е годы удалось заключить несколько взаимовыгод­ных торговых сделок. Они дали возможность Аддис-Абебе убе­диться в том, что зародившиеся советско-эфиопские экономические [162] связи благоприятствуют внешнеполитическому положению страны. Вот почему в 1934 г. ее правящие круги обратились к Советскому Союзу с настойчивой просьбой о расширении тор­говли и восстановлении нормальных отношений, что нашло пол­ное понимание в Москве [24, т. 18, с. 108—109, 618]. Но разра­зившаяся война с Италией не позволила реализовать намерения обеих сторон.

Не стоит полагать, что Англия, Франция и Италия занимали враждебную позицию только по поводу развития связей Эфио­пия — СССР, хотя наиболее яростно они выступали именно про­тив эфиопских контактов с нашей страной. В Лондоне, Париже и Риме не взирали спокойно также на усилия Аддис-Абебы по налаживанию отношений с другими западными державами, справедливо видя в них своих конкурентов.

Так, в 1935 г. при заключении договора о торговле и дружбе с Эфиопией шведы вынуждены были постоянно оглядываться на Рим, который не одоб­рял занятую Стокгольмом позицию. Соглашение, подписанное в Аддис-Абебе 1 августа 1935 г., так и не было ими ратифицировано [313, с. 148—150]. В 1934 г. Берлин уступил требованиям Муссолини, отказав в конце концов Эфиопии в предоставлении займа в 33 млн. рейхсмарок сроком на 10 лет, на что соглашался в ходе секретных переговоров в Аддис-Абебе [278, с. 142]. В 30-е годы Англия саботировала, по существу, договоренность Эфиопии с аме­риканской фирмой «Дж. Г. Уайт инджениринг корпорейшн» о сооружении плотины на Голубом Ниле, у оз. Тана [174, с. 51—55; 208, с. 31—33; 187]. Под давлением англичан не удалось также германским банкам и компаниям заняться этим строительством [278, с. 141].

Англия и ее союзники по колониальной политике отрицательно относились к попыткам Эфиопии завязать тесное экономическое и дипломатическое сотрудничество с Японией. В Аддис-Абебе полагали противопоставить Страну восходящего солнца англо-франко-итальянским колонизаторам. Многое в сов­местных проектах обеим странам не удалось сделать из-за противодействия Лондона, Парижа и Рима (например, не состоялись: династический брак меж­ду царствующими домами Японии и Эфиопии, организация в Эфиопии план­таций хлопчатника и других технических культур, переселение в Эфиопию 1 млн. японцев).

В условиях нараставшей военной угрозы Италии страна ост­ро нуждалась в средствах для оплаты оружия. Но Запад, как правило, отказывал Аддис-Абебе в удовлетворении ее просьб о займах. В 1935 г. Аддис-Абеба неожиданно получила торговый кредит в Германии в 350 тыс. рейхсмарок, на которые было за­куплено у немецких промышленников и доставлено в Эфиопию около 10 тыс. винтовок, 10 млн. патронов, несколько пушек, дру­гое оружие и большие партии амуниции [278, с. 142]. Берлин пошел на это, когда противоречия Германии с Италией обостри­лись.

В развитии эфиопо-германских связей обращает на себя вни­мание один весьма любопытный момент. В 20—30-е годы Гер­манию посетило несколько высокопоставленных делегаций из Эфиопии. Сам регент дважды останавливался летом 1924 г. в Гамбурге. В специальных посланиях в Берлин он заверял гер­манских руководителей в желании упрочить узы дружбы между [163] двумя странами, развивать торговлю и пригласить к себе на службу немецких подданных [278, с, 138—140]. В 1932 г. Бер­лин посетил наследный принц Асфа Уосэн, официальным визи­том которого Хайле Селассие, «вероятно, надеялся проложить мост для просьб о помощи» [278, с. 140], и т. д. Словом, интен­сивность контактов с Германией со стороны Эфиопии была не­обычной. А ведь подобный курс по отношению к Берлину про­водился теми, кто в свое время обвинял Лиджа Иясу за стрем­ление ориентироваться на Германию.

Эфиопская дипломатия, пытаясь избежать изоляции, на ка­кую ее обрекали Англия, Франция и Италия, уделяла самое пристальное внимание состоянию и перспективам отношений с этими державами. Она стремилась не допустить усиления их влияния в стране, срывая путем использования межимпериали­стических противоречий совместные или индивидуальные попыт­ки англо-франко-итальянских колонизаторов покорить ее. Вме­сте с тем Эфиопия старалась заручиться договорными обяза­тельствами Англии, Франции и Италии в уважении, сохранении и поддержании ее статуса независимого государства, в офици­альном провозглашении этими странами дружественных отно­шений с Аддис-Абебой. В русле подобного подхода Эфиопии к связям с Лондоном, Парижем и Римом следует рассматривать, в частности, итало-эфиопский «договор о дружбе, посредничест­ве и арбитраже», подписанный обеими сторонами 2 августа 1928 г. Советский историк В. А. Трофимов утверждает, что при заключении соглашения и приложенной к нему дорожной кон­венции «уже тогда Эфиопия выступала в качестве не только объекта, но и субъекта международной политики» [233, с. 131].

Эфиопия предпринимала самостоятельные шаги и в вопросе получения свободного выхода к морю, который занимал ее дип­ломатию в течение всего рассматриваемого периода. Англия, Франция и Италия использовали это обстоятельство и присут­ствие на ее границах для оказания на Аддис-Абебу постоянного давления. Проблема достижения Эфиопией непосредственного выхода к морю стала предметом обсуждения на многочислен­ных дипломатических встречах в Аддис-Абебе и столицах заин­тересованных европейских держав. Она находилась в центре переговоров, какие вел регент в 1924 г. в ходе своего визита в Англию, Францию и Италию. Эфиопская сторона добивалась, территориальных уступок в портах одной из колоний — Эритреи, Британского или Французского Сомали и свободного прохода к выделяемому прибрежному району, причем получаемый коридор и приморская зона становились бы суверенной частью Эфиопии. В Лондоне и Париже уклонились от ответа на сделанные ре­гентом предложения. Ни президент Франции А. Мильеран, ни британский премьер-министр Р. Макдональд не отнеслись всерь­ез к эфиопской просьбе. Правда, в Кэ д'Орсэ Тэфэри Мэконнына ознакомили с подготовленным в конце концов проектом соглашения о сдаче в аренду Эфиопии участка в Джибути, но [164] тут же заявили под предлогом правительственного кризиса, что не намерены его обсуждать.

В Риме же по тактическим соображениям уже на второй день пребывания регенту вручили проект договора, разработанный генеральным секретарем министерства иностранных дел Саль-ваторе Контарини. Речь в нем шла о предоставлении Эфиопии в Асэбе специальной зоны на 99 лет, прохода к ней по Эритрее и возможном строительстве в его пределах железной дороги. Территориальные уступки, однако, оговаривались рядом эконо­мических, юридических и политических условий (например, ор­ганизация совместной компании с участием исключительно итальянского персонала для строительства портовых сооруже­ний, железной дороги и дорог на Гондэр, Адуа, Мэкэле и др. города), которые заметно ограничивали суверенитет эфиопско­го государства. Регент, изучив проект, заявил о необходимости обсудить его с могущественными сановниками и вельможами империи [90, с. 100—103]. Он был отвергнут (как и француз­ские предложения) советом империи по возвращении Тэфэри Мэконнына в Аддис-Абебу в сентябре 1925 г.

Тем не менее вполне очевидно, что его содержание учитыва­лось при выработке положений итало-эфиопского договора 1928 г. и дорожной конвенции. Согласно одной из статей по­следней Эфиопии как раз и предоставлялась свободная зона в Асэбе на 130 лет. Однако ни тот, ни другой документ, по суще­ству, не был реализован, и причина тому — агрессивность фа­шистской Италии.

В Риме очень враждебно относились к тому, когда Эфиопия со второй половины 20-х годов многократно вступала в перего­воры с Францией по поводу приобретения прямого доступа к морю в Джибути [90, с. 146].

Настороженно воспринимали там и сообщения о попытках Эфиопии получить свободную зону в порту Зейла в Британском Сомали и территориальный «коридор» к нему. Активность эфи­опской дипломатии по этому вопросу особенно усилилась в 1933—1934 гг., т. е. тогда, когда заметно возросла опасность на­падения Италии. В секретной телеграмме английский посланник в Аддис-Абебе С. Бартон информировал министра иностранных дел Джона Саймона 13 февраля 1933 г. о том, что император просил возобновить переговоры относительно сдачи в аренду участка порта Зейла и коридора [305, с. 378]. Недавно опубли­кованные дипломатические документы Великобритании свиде­тельствуют о том, что Англия обусловливала эту уступку Эфио­пии фактическим отторжением от нее обширных районов, при­мыкающих к Британскому Сомали. Над ними предполагалось провозгласить английский протекторат (см.: [305, с. 382]). Кро­ме того, Лондон намеревался заполучить в Эфиопии многочис­ленные весьма выгодные концессии [305, с. 383].

Не исключено также, что вопрос о свободной зоне в Зейле увязывался Лондоном с благоприятным для себя решением [165] проблемы строительства плотины на Голубом Ниле, у оз. Тана. Эфиопы всячески противились тому, чтобы Лондон контролиро­вал и проектировавшуюся плотину, и район, отводимый под ее сооружение, и эксплуатацию возникшей бы гидротехнической системы, и сами нильские воды. Аддис-Абеба в этом преуспела, чего нельзя сказать о получении непосредственного выхода в Мировой океан по территории соседних колоний. Постигшая эфиопскую дипломатию неудача дорого обошлась стране, когда нападение фашистской Италии становилось все более реальным, а Великобритания и Франция, осуществлявшие политику «уми­ротворения» (т. е. потворствования) агрессора, запретили про­воз оружия в Эфиопию через свои владения в Северо-Восточной Африке.

В 30-е годы особое внимание во внешнеполитической дея­тельности Аддис-Абеба сосредоточила на предотвращении итальянского вторжения. Дипломатия страны действовала не только путем двусторонних или многосторонних переговоров с Англией, Францией, Италией и некоторыми другими государст­вами, но и через Лигу наций.

Эфиопия и Лига наций

Почти сразу же после окончания первой мировой войны три представительные делегации из Эфиопии посетили Англию, Францию и Италию для того, чтобы приветствовать державы-победители, преподнести дары жертвам войны и прозондировать возможности участия Эфиопии в создаваемой Лиге наций [276, с. 29].

В ходе состоявшихся бесед выяснилось, что англичане и итальянцы заняли резко негативную позицию по поводу до­пуска Эфиопии в Лигу наций, ибо вполне обоснованно полага­ли, что при международном признании и гарантировании не­зависимости этой африканской стране будет сложнее проводить колониальную политику в ее отношении. Франция же, рассчи­тывавшая еще более укрепить свое влияние при эфиопском дво­ре и противодействовать тем самым антифранцузским проискам Англии и Италии в Аддис-Абебе, решила оказать содействие-Эфиопии в данном вопросе.

В 1919 г. Англия блокировала официальную просьбу Аддис-Абебы о приеме в Лигу наций. Позднее, в 1935 г., У. Черчилль восторженно заявил, что «мудрость британской политики была продемонстрирована (в свое время) оппозицией допуску Эфио­пии в Лигу наций» (см.: [305, с. 274]).

Через четыре года Эфиопия вновь попыталась вступить в Ли­гу наций. Аддис-Абеба упорно добивалась приема, ибо, как справедливо пишет В. А. Трофимов, «видела в этом средство повышения авторитета своего государства на международной арене, укрепления безопасности страны и расширения возмож­ностей для решения внутренних проблем» [233, с. 92]. [166]

После многодневной жаркой дискуссии Ассамблея Лиги на­ций 28 сентября 1923 г. единогласно проголосовала за прием Эфиопии, что явилось первым в новейшее время крупным дости­жением эфиопской дипломатии на международной арене.

Спустя немногим более двух лет Аддис-Абеба вынуждена была прибегнуть к Лиге наций в целях защиты своего сувере­нитета и противодействия совместному англо-итальянскому сговору о разделе Эфиопии.

Не сумев самостоятельно осуществить закабаление Эфиопии, Англия в де­кабре 1925 г. заключила с Италией соглашение о сферах влияния в Эфиопии, в основу которого были положены предложения итальянского правительства, сделанные еще в 1919 г. и отвергнутые тогда Лондоном.

В самой Эфиопии справедливо расценили договор как акт, направленный против независимости страны. В ответе итальянскому посланнику Колли де Фелициано в Аддис-Абебе было указано, что Эфиопия собирается обратиться в Лигу наций с просьбой рассмотреть возникшую опасность ее независимости со стороны Англии и Италии. Это предупреждение в сочетании с протестами Аддис-Абебы правительствам Англии и Италии и поддержкой Франции за­ставило Лондон и Рим отступить. Они поспешили заверить Эфиопию в своем уважении ее суверенитета и территориальной целостности.

Важной вехой в развитии взаимоотношений Эфиопии с Ли­гой наций явилась регистрация в этой международной организа­ции итало-эфиопского договора 1928 г. о дружбе, посредничест­ве и арбитраже. Такой шаг был сделан впервые во внешнеполи­тической практике Эфиопии.

Однако Рим, отбросиь вскоре в сторону условия договора, решил воспользоваться обострением внутриполитической обста­новки в Эфиопии на рубеже 20—30-х годов, к чему приложили свою руку и итальянские агенты, действовавшие в этой стране. Правительство Италии активизировало так называемую пери­ферийную политику, направленную в конечном счете на оттор­жение от Эфиопии окраинных районов на севере, юго-востоке н юге. Оно сделало ставку на развал центральной власти, ока­зывая широкую помощь центробежным силам. В результате уси­лилось использование в колониальных целях «мирных» методов покорения страны. Надеясь на успех, в Риме учитывали изве­стную в конце 20-х годов пассивность Франции в Эфиопии и за­верения Форин офиса от 28 февраля 1928 г. в том, что «британ­ские интересы в Абиссинии состоят... во-первых, в развитии торговли, во-вторых, в достижении мира на границах (Эфиопии и британских колоний.— Авт.) и, в-третьих, (в обеспечении контроля.— Авт.) над озером Тана» [305, с. 393—394].

Когда в начале 30-х годов обнаружился очередной провал «мирного» проникновения, в Риме активно взялись за подготов­ку войны с целью захвата Эфиопии. Еще летом 1933 г. маршал Де Боно разработал план нападения на Эфиопию. Дуче сам определил дату вторжения — 1 октября 1935 г. В начале 1934 г. в Рим был вызван военный атташе Италии в Аддис-Абебе пол­ковник Витторио Руджеро, которому указали на необходимость устроить какой-нибудь инцидент, который послужил бы оправданием [167] для вторжения в Эфиопию [272, с. 38]. Одновременна шла обработка общественного мнения в Италии с расчетом выз­вать шовинистические настроения против Эфиопии, за ее якобы агрессивные намерения в отношении Эритреи и Итальянского Сомали. Соответствующие данные в итальянских военных и ди­пломатических сообщениях, как пишет А. Триульци, «были про­диктованы необходимостью оправдать военные приготовления Италии в Эритрее» [402, с. 239]. Словом, к тому времени, когда 5 декабря 1934 г. произошло ожесточенное столкновение между эфиопскими и итальянскими войсками в оазисе (Уольуоль), за­хваченном колонизаторами, в Риме, судя по всему, уже была проделана большая работа по подготовке войны против Эфио­пии.

После прекращения огня в Уольуоле оба заинтересованных правительства обменялись нотами протеста. Одновременно пра­вительство Англии и Франции, рассчитывая умиротворить фа­шистскую Италию и, таким образом, солидаризируясь с агрес­сором, информировали Хайле Селассие, что они не намерены вмешиваться в возникший конфликт Эфиопии с Италией и не окажут ему никакой дипломатической поддержки. В этой связи уместно напомнить инструкции министра иностранных дел Англии Джона Саймона британскому посланнику в Аддис-Абебе С. Бартону еще от 5 октября 1934 г. по поводу оккупации италь­янцами Уольуоля. Они сводились к тому, чтобы не допустить подключения Англии в спор между Италией и Эфиопией, не позволить Эфиопии играть в территориальном конфликте с Ита­лией ведущую роль (т. е. роль субъекта международной поли­тики), а также дать понять Хайле Селассие, «что он не может ни при каких обстоятельствах опереться на (английскую)... поддержку в противодействии Италии и (или) Франции, кото­рая с приходом в Кэ д'Орсэ П. Лаваля открыто встала на сто­рону Муссолини» [305, с. 390—391].

14 декабря 1934 г. Эфиопия информировала Лигу наций о случившемся в Уольуоле. В телеграмме, направленной в Жене­ву, подчеркивалось, что перед лицом итальянской агрессии эфиопское правительство обращает внимание Совета Лиги наций на серьезность ситуации. При этом Аддис-Абеба настаивала на решении возникшего спора путем арбитража в рамках итало-эфиопского договора 1928 г.

Итальянцы, в свою очередь, продолжали обвинять Эфиопию в агрессивности. Произвольно трактуя положения итало-эфиоп­ского соглашения 1908 г. о границах, Рим объявил сам оазис Уольуоль и прилегающие к нему области районом, находящим­ся под суверенитетом Италии в составе Итальянского Сомали. Получалось, словом, что Эфиопия посягнула на «священные» права и земли Италии.

Убедившись в невозможности склонить итальянское прави­тельство к переговорам в соответствии с договором 1928 г., вла­сти в Аддис-Абебе 3 января 1935 г., как предусматривалось ст. 2 [168] устава Лиги наций, обратились в эту международную организацию с просьбой обсудить в Совете сложившуюся ситуацию, чре­ватую опасностью развязывания Италией войны.

Англия и Франция, учитывая негативную позицию Италии в отношении обсуждения возникшей проблемы в Женеве, стали уговаривать Эфиопию от­казаться от апелляции к Лиге наций. «...Мы должны предпринять,— телегра­фировал Дж. Саймон британскому послу в Риме Э. Друммонду 16 января 1935 г.,— последнюю попытку предотвратить рассмотрение этого дела в Совете Лиги...» [305, с. 395].

В Аддис-Абебе в конце концов уступили нажиму империалистических дер­жав, но лишь после того, как Италия согласилась рассмотреть уольуольские события на основе 5-й статьи договора 1928 г., по которой предусматривалось создать совместную арбитражную комиссию.

Этот шаг явился, однако, своеобразной уловкой Италии. Под прикрытием многочисленных встреч, бесед, обсуждений, деклараций, проволочек, демаршей и тому подобных дипломатических приемов итальянское правительство еще более активизировало военные приготовления и развернуло широкое дипло­матическое наступление с целью заручиться гласной либо тайной поддержкой крупнейших империалистических держав его агрессивного курса на покорение Эфиопии.

17 марта в памятной записке на имя генерального секретаря Лиги наций эфиопское правительство сообщало о непрекращающемся наращивании Италией войск и техники на границах с Эфиопией, об отказе Рима разрешить конфликт путем арбитража, а также о том, что намеревается просить Совет Лиги наций изучить общее состояние итало-эфиопских отношений. Жозеф Авенол, гене­ральный секретарь Лиги наций, проинформировал Рим о демарше Аддис-Абебы.

В ответной ноте итальянского правительства, поступившей 23 марта в Женеву, обвинения, выдвинутые Эфиопией 17 марта, полностью отвергались. Тем не менее Рим, маскируя свои подлинные цели, подтвердил возможность продолжения переговоров с Эфиопией, включая создание арбитражной комис­сии. Но дальше декларативного заявления дело не пошло: Италия, убеждав­шаяся все больше и больше в пособничестве Англии и Франции (Римское со­глашение с Францией от 7 января 1935 г., итало-французский документ от 4 января 19,35 г., доклад специального комитета под председательством по­стоянного заместителя министра по делам колоний Великобритании Джона Маффи, кулуарные беседы на переговорах в Стрессе и т. д.), вполне созна­тельно затягивала реализацию своих обещаний и обязательств. 19 марта и 3 апреля 1935 г. были сорваны еще две попытки Эфиопии рассмотреть весь комплекс проблем отношений с Италией в Совете Лиги наций.

В конце мая в результате очередного, еще более настойчивого обращения Эфиопии в Лигу наций о защите против возросшей враждебности Италии, от­казывавшейся по-прежнему создать арбитражную комиссию, Англия и Фран­ция вновь прибегли к дипломатическим маневрам, в результате которых «итальянский фашизм получал трехмесячный срок для дальнейшей подготовки агрессии против Эфиопии. А резолюции Лиги наций до некоторой степени пре­дохраняли его от критики со стороны прогрессивной общественности мира» [233, с. 165]. Совет Лиги наций, утвердив эти резолюции, остался глух и на этот раз к заявлению Эфиопии о том, что ее независимости угрожает фашистская Италия.

Под давлением Англии и Франции Лига наций, однако, све­ла всю проблему итало-эфиопских взаимоотношений к инциден­ту в Уольуоле. Вероятно, этому содействовало и то, что Аддис-Абеба, ища выход из создавшегося положения, 16 мая инфор­мировала Муссолини о своем желании ограничить арбитраж­ную процедуру рассмотрением вооруженного столкновения в Уольуоле. [169]

Именно этот вопрос и разбирался арбитражной комиссией, работа которой сталкивалась с самыми разнообразными труд­ностями, обусловленными неоднократными проволочками и пре­пирательствами со стороны Италии. Совету Лиги наций вновь в конце июля — начале августа пришлось собраться и обсудить ситуацию, сложившуюся в результате преднамеренного сабо­тажа итальянцами арбитражного разбирательства инцидента в Уольуоле. В своей резолюции от 3 августа Совет Лиги наций, отбросив все факты о готовящемся нападении Италии, вновь рекомендовал обоим заинтересованным правительствам придер­живаться процедуры арбитража и примирения, а также не по­зднее 4 сентября 1935 г. информировать о достигнутых резуль­татах.

И хотя арбитражная комиссия за день до истечения этого срока приняла компромиссное решение, не возложив вину за со­бытия в Уольуоле ни на одну из сторон, военное вторжение Ита­лии становилось все более очевидным. Усиливавшаяся ее враж­дебность по отношению к Эфиопии вновь была подтверждена 4 августа, когда на заседании Совета Лиги наций представитель Рима распространил объемистый том, содержавший необосно­ванные обвинения и нападки на Аддис-Абебу [55].

Только голос Советского Союза на сентябрьском заседании Совета прозвучал в защиту Эфиопии. «С большим сожалением я вынужден,— говорил глава советской делегации М. М. Литви­нов 5 сентября 1935 г.,— заявить о своем несогласии с той пози­цией, которую уважаемый представитель Италии приглашает нас занять... смысл его заявления сводится к тому, что Совет Лиги приглашается констатировать свою незаинтересованность в конфликте, свое безразличие, пройти мимо него, санкциониро­вав требуемую им для своего правительства свободу действий... Я предлагаю Совету не останавливаться ни перед какими уси­лиями и средствами, чтобы предотвратить вооруженный конф­ликт между двумя членами Лиги и осуществить задачу, которая является смыслом существования Лиги» [24, т. 18, с. 494, 496]. Советский представитель потребовал применения самых энергич­ных и решительных санкций к Италии. Саботировав советское предложение, империалистические державы поощрили тем са­мым Италию на дальнейшие агрессивные шаги. Тогда Советский Союз в одностороннем порядке запретил экспорт в Италию военных материалов (и только в Италию!) [272, с. 316].

В Лиге наций Советский Союз продолжал неизменно оказывать широкую моральную и дипломатическую помощь Эфиопии, требуя принятия немедленных мер против агрессора. В Эфиопии не раз в прошлом и в настоящее время с благодарностью относились к поддержке СССР. Временный поверенный в делах СССР в Великобритании телеграфировал 14 сентября 1935 г. в Наркоминдел: «Сегодня ко мне приходил посланник Абиссинии д-р Мартин и просил передать Советскому правительству, что его правительство очень благодарно за выступление Нар... ком... ин... дел СССР на заседании Совета Лиги наций (5 сентября.— Авт). Выступление оказало им большую помощь, которую абиссинское правительство высоко ценит» [24, т. 18, с. 512]. «В период [170] оккупации нашей страны фашистской Италией в 1935—1941 годах, — отмечал в 1978 г. Генеральный секретарь РПЭ, президент НДРЭ Менгисту Хайле Мариам, — Советский Союз оказывал Эфиопии необходимую поддержку, в том числе в бывшей Лиге наций» [20, с. 15].

6 сентября Совет Лиги наций образовал «комитет пяти» в составе представителей Англии, Франции, Польши, Испании и Турции для изучения итало-эфиопских отношений и изыскания средств для мирного разрешения вопроса.

«Комитет пяти» после двенадцатидневной работы рекомен­довал оказать широкую международную финансовую и техниче­скую помощь Эфиопии, осуществить в ней под наблюдением Лиги наций социально-экономические и административные ре­формы, реорганизовать в стране полицейские силы, направить и Аддис-Абебу зарубежных специалистов, беспрепятственно до­пускать иностранный капитал в эфиопскую экономику, признать Лондоном и Парижем первостепенность интересов Италии в Эфиопии и, наконец, уступить Италии часть эфиопской террито­рии в обмен на небольшие районы в Британском и Французском Сомали. «В действительности, — пишет А. Дж. Баркер, — про­грамма умиротворения комитета пяти означала установление международного (точнее, межимпериалистического.— Авт.) мандата над Эфиопией» [279, с. 114]. Италию, однако, никоим образом не устраивал даже подобный статус Эфиопии. В Риме настаивали на безраздельном господстве в Эфиопии. Что каса­ется эфиопского правительства, то оно, используя уже любую возможность для предотвращения войны, выразило готовность вступить в переговоры с Италией на основе предложений «ко­митета пяти».

Согласие Эфиопии и отказ Италии привели в Совете Лиги наций к созданию нового комитета (теперь уже из 13 членов) с теми же самыми задачами, что и у его предшественника. Соб­ственно говоря, этому комитету так и не пришлось сделать ка­кие-нибудь выводы до начала боевых действий. Умиротворители на этот раз не получили отсрочки от Италии.

Война, надвигавшаяся в течение почти всего 1935 г., разра­зилась 3 октября, о чем незамедлительно Аддис-Абеба извести­ла Лигу наций.

На заседании Совета 5 октября эфиопский делегат Тэкле Хавариат потребовал применить к Италии ст. 16 Устава Лиги на­ций, предусматривавшую обязательность принятия всеми ее чле­нами экономических, финансовых и военных санкций против государства-агрессора.

Далее вопрос об итальянском вторжении в Эфиопию обсуж­дался на открывшейся 9 октября Ассамблее Лиги наций. В ходе трехдневной дискуссии агрессор фактически оказался в изоля­ции. Наиболее принципиальную точку зрения на события, ра­зыгравшиеся в Северо-Восточной Африке, высказала советская делегация. 10 октября представитель Советского Союза В. П. Потемкин заявил, что «делегация СССР считает долгом [171] подтвердить свою готовность выполнять наряду с прочими чле­нами Лиги наций все обязательства, которые налагает на всех их без изъятия ее устав» [123, 11.10.1935].

Объявив 11 октября в результате голосования Италию агрес­сором, Ассамблея Лиги наций образовала Координационный комитет в составе представителей всех 50 (из 54) государств, одобривших резолюцию осуждения Италии. На первом же за­седании этого комитета, в задачи которого входила разработка конкретных мероприятий по осуществлению санкций к Италии, был создан рабочий орган — так называемый подкомитет 18 в составе Советского Союза, Англии, Франции и некоторых; других государств. К 19 октября подкомитет 18, на заседании которого лишь СССР требовал принятия самых действенных санкций [24, т. 19, с. 330], одобрил резолюцию о непредоставлении Ита­лии займов и кредитов и неучастии с ней в каких-либо финансо­вых операциях, о полном запрещении импорта товаров из Ита­лии и, наконец, об эмбарго на ввоз в Италию ряда товаров военного назначения (вьючных животных, каучука, алюминия, железной руды и железного лома, марганца, никеля, вольфрама, ванадия и т. д.).

Санкции вступали в силу с 18 ноября 1935 г. Они оказались, однако, малоэффективны [361, с. 181]. Не удалось к тому же ввести эмбарго на поставки нефти в Италию. А ведь «нефтя­ные» санкции могли бы самым решительным образом подорвать уверенность Италии в успехе ее нападения на Эфиопию. Еще в середине октября 1935 г., когда Италия располагала лишь двух­месячным запасом этого сырья, Э. Де Боно, П. Бадольо и А. Лессона в телеграмме на имя дуче сообщали, что в случае эмбарго на нефть военные усилия Италии в Эфиопии будут бы­стро приостановлены [316, с. 71]. Барон П. Алоизи признал в ноябре 1935 г., что если бы был введен запрет на поставки неф­ти Италии, то ее положение стало бы катастрофическим [305, с. 441]. В отчете комитета Лиги наций по нефтяным санкциям в феврале 1936 г. указывалось: «...если бы эмбарго универсаль­но применялось бы сейчас, итальянских запасов нефти при со­хранении нынешних темпов потребления хватило бы на три—три с половиной месяца...» [305, с. 460].

Ответственность за срыв «нефтяных» санкций полностью ле­жит прежде всего на Англии, Франции и Соединенных Штатах Америки.

В начале декабря разыгрались события, связанные с согла­шением Хора—Лаваля — планом удовлетворения колониальных аппетитов Италии в Эфиопии, составлением которого еще с се­редины октября занимались сотрудники Форин офиса и Кэ д'Орсэ [234, с. 141—142; 235, с. 111 — 112; 279, с. 186—205; 316, с. 97—113]. Оно было отвергнуто Аддис-Абебой. «Принятие да­же в принципе франко-британских предложений,— сказал, в ча­стности, Хайле Селассие,— явилось бы не только трусостью по отношению к нашему народу, но и предательством Лиги наций и [172] всех государств, которые... (надеются.— Авт.) на систему кол­лективной безопасности» [279, с. 204].

В Лиге наций из-за обсуждения соглашения Хора—Лаваля отложили рассмотрение вопроса о нефтяных санкциях. «Эта от­срочка,— писал А. Дж. Баркер,— положила конец какому-либо эффективному действию против Италии» [279, с. 204].

Единственно, что Лига наций с тех пор предприняла более или менее реального (и опять за счет отсрочки рассмотрения вопроса о нефтяных санк­циях) — это обратилась 3 марта 1936 г. по предложению Франции к Италии и Эфиопии с просьбой прекратить боевые действия и начать переговоры под эгидой Лиги наций и в духе ее устава. Этот призыв нашел благожелательный отклик как в Аддис-Абебе, так и в Риме. Дело в том, что еще в феврале Муссолини, встревоженный поступавшими сообщениями о затягивании войны, ширившихся протестах мировой демократической общественности, передал Аддис-Абебе пожелание итальянского правительства организовать двусторон­ние переговоры для заключения мира, разумеется, на условиях Италии. Тогда в феврале, как известно, Хайле Селассие снесся с Лондоном и просил его взять на себя роль посредника, одновременно отметив, что предпочитает уста­новление британского протектората над Эфиопией, чем вести переговоры с фа­шистской Италией [273]. Однако Форин офис отверг оба предложения импе­ратора, заявив, в частности, о необходимости вести переговоры между дву­мя воюющими государствами только под эгидой Лиги наций. Известно, что Хайле Селассие и Муссолини в начале февраля 1936 г. использовали для связи друг с другом Ф. У. Рикетта, представителя американской «Африкэн эксплотейшн энд дивелопмент корпорейшн», которой в августе 1935 г. была предоставлена на 75 лет концессия на поиски и разработку топливно-энерге­тических и минеральных ресурсов в Восточной и Юго-Восточной Эфиопии. По­казательны сведения Форин офиса от 12 февраля 1936 г. о том, что «Муссо­лини очень желает найти выход из тупика» [305, с. 455], связанного с приос­тановкой продвижения итальянских армий в Эфиопии.

Может быть, между итало-эфиопскими контактами в феврале 1936 г., от­ветом Лондона и мартовским решением Лиги наций, рекомендовавшей Италии и Эфиопии вступить в переговоры, имеется прямая связь. Это предположение подтверждается, в частности, сравнительно быстрой реакцией, притом поло­жительной, Аддис-Абебы и Рима на сделанное 3 марта Лигой наций обраще­ние: соответственно 5 и 8 марта.

Однако дело дальше обмена соответствующими дипломатическими доку­ментами не пошло: итало-эфиопские переговоры в марте 1936 г. не состоялись.

Лига наций занялась вскоре обсуждением проблем, связан­ных с ремилитаризацией Рейнской области. Итальянская агрес­сия против Эфиопии отошла в Лиге наций на второй план. А после 9 мая этот вопрос и вовсе приобрел абсолютно иное зву­чание, что явилось следствием официального уведомления Ита­лией иностранных держав о завоевании Эфиопии.

С тех пор в Лиге наций оживленно велись дискуссии о том, отменять или нет санкции, примененные к Италии, и признавать или нет захват Италией Эфиопии.

В попытке добиться помощи от Лиги наций и сохранить вве­денные санкции против Италии Эфиопия 2 июля 1936 г. внесла на рассмотрение Ассамблеи две резолюции: в первой содержа­лось положение о том, что Лига наций не признает аннексии, совершенной при помощи силы, а во второй — о предоставлении Эфиопии займа в 10 млн. ф. ст. для защиты ее территориальной целостности и политической самостоятельности. Обе резолюции [173] не были приняты. Зато Ассамблея Лиги наций большинством голосов утвердила предложенную Бельгией резолюцию, в кото­рой рекомендовалось упразднить меры, предпринятые во испол­нение ст. 16 устава. 15 июля Лига наций, несмотря на противо­действие Советского Союза, поддержавшего Эфиопию, офици­ально объявила недействительными санкции, наложенные на Италию как агрессора. Это решение Лиги наций устраняло те минимальные препятствия, какие они (санкции) создавали на пути увеличения военного потенциала фашистской Италии. Оно в известной мере помогло итальянцам разбить эфиопские вой­ска, продолжавшие сопротивление в мае 1936 — феврале 1937 г.

В сентябре 1937 г. Лига наций, по существу, санкционирова­ла официальное признание капиталистическими странами захва­та Италией Эфиопии, лишив ее тем самым статуса суверенного государства. Только пять стран, в том числе СССР, не пошли на это.

Так закончились отношения Эфиопии с Лигой наций. Расче­ты Эфиопии на Лигу наций в деле защиты своего суверенитет не оправдались.