Раздел I . Психология боевой деятельности
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Дьяченко М.И. Психология боевой деятельности

Теплов Б.М. Ум полководца

Ответчиков А.В. Психические состояния военнослужащих в особых условиях ведения боевых действий

Караяни А.Г. Психологическое обеспечение боевых действий личного состава частей сухопутных войск в локальных военных конфликтах

Сеневская Е.С. Человек в экстремальных условиях войны

Караяни А.Г., Чайка В.Г. Девиантное поведение на войне

Броневицкий Г.А. Роль психических состояний личного состава в длительных плаваниях

Корчемный П.А. Мотивация боевого поведения

Раздел II . Психологическая подготовка военнослужащих ВС РФ

Психологическая подготовка военнослужащих

Федотов А.Ю. Программа формирования психологических качеств, способствующих повышению эффективности деятельности десантников в трудных ситуациях средствами Индивидуального психфизического тренинга (ипфт)

Караяни А.Г. Психологическая подготовка боевых действий войск

Костров А.Н. Совершенствование системы психологического обеспечения безопасности службы на подводных лодках ВМФ России



Предисловие

Военная психология – отрасль, изучающая психологию боевой деятельности, психологическую подготовку военнослужащих к ведению боевых действий, психологическое противоборство, психологические особенности различных видов воинской деятельности, психологические возможности отдельного воина и воинского коллектива в решении боевых и учебно-боевых задач.

Военная психология с каждым годом становится все более и более популярной областью в практической деятельности психолога. Это обусловлено рядом объективных причин:

 - Увеличиваются ряды специалистов-психологов, работающих в различных государственных службах, соприкасающихся с данной областью, таких как воинские части МО РФ, службы и подразделения других силовых ведомств (МВД, МЧС, ФСБ, Таможенная служба и т.п.).

 - Участники локальных конфликтов (Афганцы, Чеченцы и др. категории) становятся частым объектом психологической помощи психологов и психотерапевтов - практиков.

 - Возникает необходимость приложения военно-психологических знаний к деятельности командиров, штабов, органов воспитательной работы, медицинских работников и других военнослужащих при решении ими задач в соответствии с функциональным предназначением.

В настоящее время основным разработчиком (более 40 лет) в области военно-теоретических проблем и практических аспектов применения знаний по военной психологии является Военный университет МО РФ. Но, к сожалению, результаты многих интересных исследований не известны широкому кругу практикующих психологов, психотерапевтов и командиров подразделений. Данная хрестоматия является первым шагом, позволяющим восполнить этот пробел.

Представленные в настоящей хрестоматии материалы ориентированны на расширение знаний о теоретических и практико-методологических основах психологии боевой деятельности и психологической подготовки военнослужащих в Вооруженных силах РФ. Хрестоматия содержит темы, рассматриваемые в специальных курсах: «Военная психология», «Военная и экстремальная психология», «Психология и педагогика в военно-учебном заведении», «Психотерапия при ПТСР и кризисных состояниях».

Опыт проведения занятий по данным дисциплинам со студентами и курсантами военно-учебных заведений показывает, что их основной особенностью является отсутствие дополнительного научного знания в объеме и качестве, необходимом для решения учебных и практических задач в рамках будущей и настоящей профессиональной деятельности.

Содержание данной хрестоматии станет подспорьем студентам психологических факультетов гражданских вузов и курсантам военных вызов, слушателям циклов повышения квалификации в практическом освоении ими будущей профессиональной деятельности. Она, бесспорно, представляет существенный интерес для психологов полков и батальонов, офицеров органов воспитательной работы. Хрестоматия также адресуется преподавателям, осуществляющим подготовку студентов-психологов и специалистов для ВС РФ.

 


Раздел I. Психология боевой деятельности

Психологические особенности боевой деятельности*

 

М.И Дьяченко * *

 

Общее понятие о деятельности

Классики марксизма-ленинизма понимали под деятельностью целенаправленный процесс преобразования действительности, создания и утверждения материальных и духовных ценностей. Особенности деятельности определяются содержанием ее целей, предметом, на который она направлена, средствами, с помощью которых происходит ее осуществление, результатами[1].

Вместе с изменениями исторических условий и самого человека изменяется содержание и характер деятельности. Развитие шло от простых к сложным и разнообразным видам деятельности. «История, – писали К. Маркс и Ф. Энгельс, – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека[2].

Деятельность и сознание человека находятся в единстве. Сознание позволяет учитывать внешние условия, в соответствии с ними изменять и планировать деятельность, оценивать ее результаты. На основе сознания в ходе жизни и деятельности у человека развивается самосознание, благодаря которому он выделяет себя из окружающего мира и становится способен к самооценке, самоконтролю и самовоспитанию.

Деятельность состоит из связанных между собой действий, с помощью которых достигаются конкретные (промежуточные) цели. Каждое действие имеет свою, частную цель, способ и мотив. Хотя действия обычно подчинены общей цели деятельности и общим ее мотивам, но они все же являются законченными в смысловом отношении единицами деятельности. Действия могут различаться по уровню самоконтроля и адекватности ситуации. Отсюда импульсивное, аффективное действие, действие типа навыка и волевое действие. Действия бывают практическими или умственными. Это зависит от предмета и преобладания внешних или внутренних средств их осуществления.

В советской психологии[3] подчеркивается влияние деятельности на личность человека, на его мышление, чувства, волю, отношение к жизни (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, Б.Г. Ананьев, Б.Ф. Ломов и др.). Особенности психических процессов, состояний, свойств, навыков человека, проявляемых в деятельности (психологическое содержание), обусловливаются ее предметом, средствами, условиями. Эти особенности зависят, конечно, и от самой личности, ее качеств.

Процесс деятельности начинается с постановки цели на основе потребностей и мотивов (или осознания человеком поставленной перед ним задачи). Далее идет выработка плана, установок, моделей, схем предстоящих действий. Затем человек приступает к осуществлению предметных действий, применяет определенные средства и приемы деятельности, сравнивает ход и промежуточные результаты со стоящей целью, вносит коррективы. Процесс деятельности личности и коллектива зависит также от руководства (управления деятельностью), которое может оказать влияние на ее мотивы, способы и т.д.

Таким образом, под деятельностью понимаются мотивированные процессы использования тех или иных средств для достижения цели. Поэтому в структуру деятельности вместе с целями и мотивами включаются способы, приемы.

Психологический анализ деятельности человека предполагает изучение:

а) внешних ее условий, объекта, средств и результатов, их влияния на действия и психику;

б) ее внутренних условий, целей, мотивов и способов;

в) возможностей управления и самоуправления деятельностью.

Своеобразным видом деятельности человека является боевая деятельность. Для понимания и изучения ее особенностей в современных условиях полезно рассмотреть подход военных психологов дореволюционной России и подход военных психологов Советского Союза к исследованию боя и подготовки к нему.

 

Из истории изучения боевой деятельности

Понимание боевой деятельности в истории отечественной военной психологии прошло довольно длительный путь развития и зависело от методологических позиции авторов, уровня развития военных, психологических и других наук.

Анализ дореволюционных работ[4] показывает, что авторы шли от эмпирического описания к специальному изучению боевой деятельности. Работы, в которых авторы стремились раскрыть специфику боевой деятельности, ее психологические трудности, характеризуются рядом положительных моментов (Н. Головин и др.). Другие же работы, авторы которых механически применяли основные положения современной им общей психологии к решению проблемы психологии боя, хотя и содержали поучительный военно-исторический материал, не внесли сколько-нибудь заметного вклада в теоретическое развитие военной психологии (А. Рязанов, А. Зыков).

Большинство работ того времени отличается односторонним подходом к решению психологических вопросов боевой деятельности, которые сводились в основном к одной проблеме – борьбе со страхом, с инстинктом самосохранения. Хотя о чувстве страха и его преодолении было высказано немало интересных мыслей, однако эта проблема не получила глубокого решения. Недооценивая социальную сущность войны и. человека, не учитывая того, что его деятельность в бою зависит от качеств и мотивов личности, обусловленных общественным строем, идеологией и моралью, авторы не смогли в. полной мере раскрыть условия причины, обеспечивающие самоотверженность и успех действий бойца.

Кроме того, большинство авторов несколько сужено подходили к проявлениям психики человека, не рассматривали, некоторых ее сторон, проявляющихся в боевой обстановке. Например, Ухач-Огорович излагал военную психологию без всякой связи с вопросами боевой деятельности, касаясь же последних, – оставался на уровне эмпирических знаний. Заслуживают внимания попытки социально-психологического анализа войны и боя, хотя они мало добавили сведений к тому, что давала индивидуальная военная психология.

Больше того, некритическое перенесение некоторыми военными психологами (А. Рязанов) западноевропейской теории-психологии толпы (Лебон, Сигеле и др.) на армию приводило к неправильным выводам.

В положительном плане выделяются работы Г.Е. Шумкова. В них нашли отражение многие психологические явления, возникающие в бою. Вместе с тем работы Шумкова не свободны от механистического подхода к человеку, к его деятельности.

В целом классовые и философские позиции представителей военно-психологической мысли дореволюционной России, общий уровень развития психологии того времени обусловили ограниченность, а подчас и ошибочность их решений вопросов психологии боевой деятельности.

Советская специальная литература[5] по психологии боевой деятельности (1920-1930 гг.) не сразу освободилась от ряда недостатков и ошибок, которые были у авторов дореволюционных работ, а также от влияния некоторых течений западной психологии. Хотя в первые годы Советской власти были довольно четко сформулированы задачи военной психологии, решение их не было достаточно плодотворным из-за слабости методологических и методических позиций, необходимости борьбы с идеализмом, механицизмом, биологизаторством, с влиянием буржуазной психологии[6].

Боевая деятельность, хотя и рассматривалась военной психологией с учетом нового опыта, задач строительства Красной Армии, все же основные ее вопросы решались противоречиво, с привлечением механистических и биологизаторских течений общей психологии того времени. Так, М. Король в статье «Воспитание и автоматизмы» пишет, что в бою «мы больше имеем дело с биологической стороной человека, а поэтому следует делать особый упор на формирование подсознательных качеств бойца, имеющих большое значение в бою»[7]. Здесь явно преувеличивается роль биологических и неосознаваемых моментов в деятельности воинов, недооценивается социальная сторона их личности. Наблюдалось также противопоставление психологии и физиологии в изучении бойца. Например, Ю.П. Фролов считал, что «путь к изучению функций человека-бойца, рассматриваемого в обстановке боя, лежит не через психологию, а через физиологию»[8].

Психология боя и психологическая подготовка являются центральными проблемами в военно-психологической науке. Их исследование в 20-30-е годы было затруднено противопоставлением рефлексов сознанию, биологического – социальному в человеке, недоучетом общественной обусловленности личности и деятельности, непоследовательной реализацией марксистского положения о психике как функции мозга, отражении объективной действительности.

Эти методологические недостатки преодолены в исследованиях, появившихся в 40-60-е годы. Говоря о проявлениях личности воина в бою, авторы[9] показывают трудности и препятствия, встречающиеся в боевой деятельности, роль в ней высоких мотивов, раскрывают некоторые пути психологической подготовки войск.

Большое внимание психологии боя уделил Г.Д. Луков. В его работах подчеркивается, что боевая деятельность требует напряжения всех сил воина и оказывает формирующее влияние на его личность[10]. Г.Д. Луков показал особенности условий боя, роль различных сторон психики в поведении бойцов.

В последние годы наметились некоторые новые подходы к исследованию психологии боевой деятельности: широкое использование опыта Великой Отечественной войны и опыта современной боевой подготовки, учет целостных проявлений личности и коллектива. Полнее стали учитываться в работах по военной психологии достижения общей психологии и ее различных отраслей, а также физиологии, кибернетики, военной науки, философии, партийно-политической работы. Все это позволяет более обстоятельно вскрывать особенности боевой деятельности, ее психологическое содержание и структуру, условия эффективности и надежности.

 


Содержание и структура боевой деятельности

Индивидуальная и коллективная деятельность в бою имеет свои особенности, выявление которых, как уже отмечалось, имеет большое практическое и теоретическое значение.

К числу особенностей боевой деятельности следует отнести:

– своеобразие целей и результатов (уничтожение живой силы противника, разрушение его укреплений, техники, захват территории и т. д.);

особый характер объекта – активно противодействующий противник, его боевая техника и т. д.;

– экстремальный характер условий, в которых она протекает (опасность, внезапность и т. д.);

– осуществление целей с помощью практического применения таких средств, как оружие и боевая техника;

– крайняя интенсивность функционирования психики, необычайно высокое напряжение всех сил (вплоть до гипермобилизации);

– возникновение перегрузок и задач, превосходящих индивидуальные и групповые возможности;

– необходимость сочетания высокого уровня сознательного самоуправления воинов и своевременного управляющего воздействия командира, политработника.

В трудных ситуациях современного боя могут наступить, некоторые нежелательные изменения в деятельности:

– смещение или потеря цели;

– нарушение соотношения между главными и второстепенными действиями;

– утрата психической устойчивости, возникновение различных психических изменений, вплоть до серьезных расстройств;

– колебание эффективности, понижение точности движений и действий, нарушение их последовательности;

– ослабление боевой активности, появление отказов, срывов в работе.

Понятно, какую большую важность приобретает вопрос о преодолении и предотвращении этих изменений. И коль скоро речь идет о роли человеческого фактора, то психологическим аспектам, в частности психологическому анализу боевой деятельности, принадлежит большое значение.

Что же конкретно следует понимать под боевой деятельностью?

Прежде всего, это такой вид воинской деятельности, который имеет место в условиях боя, войны. Существенным является то, что боевая деятельность отличается направленностью на выполнение боевой задачи. Если воин, находясь на фронте, не участвует в бою с противником и не применяет боевую технику и оружие, его труд (например, работа в госпитале, в ремонтной мастерской и т.п.) хотя и имеет большое социальное и военное значение, но, в узком смысле слова, не является боевой деятельностью.

В данной книге боевая деятельность и раскрывается как система боевых действий, совершаемых против врага с помощью таких средств, как оружие и боевая техника. Ее особенности наиболее ярко проявляются в обстановке, которая является результатом двусторонне планируемой вооруженной борьбы (наличие противодействия противника). Анализу подвергается главным образом такой вид боевой деятельности, который включен в процесс достижения целей вооруженной борьбы путем использования против врага оружия и боевой техники. Боевая деятельность может протекать в форме индивидуальных и коллективных (групповых) действий, а также действий по руководству личным составом.

Какова бы ни была форма боевой деятельности, ее психологическое содержание включает проявление психических процессов, состояний, образований и свойств личности. Коллективная (групповая) боевая деятельность наполняется психологическим содержанием благодаря умственным, эмоциональным, волевым и мотивационным особенностям коллектива, его опыту и традициям.

Боевая деятельность имеет психологическую структуру, основными компонентами которой являются цели, мотивы, способы.

Доминирующее, положение в структуре боевой деятельности принадлежит целям. К. Маркс, подчеркивая особую роль цели в деятельности человека, писал, что она «как закон определяет способ и характер его действий»[11]. Воины строят свое поведение в бою в зависимости от содержания поставленной цели, т.е. представляемого результата своих предстоящих действий.

Цели могут быть ближайшими и более отдаленными. Ближайшая цель боевой деятельности воинов может заключаться в точном исполнении своих обязанностей по отделению, расчету, экипажу, взводу, в маневре, на поле боя, в огневом ударе по противнику и т.д. Отдаленная цель боевой деятельности – разгром врага, достижение полной победы над ним.

Наряду с целями, боевые действия характеризуются мотивами – теми силами, которые побуждают воина к активности в условиях войны: потребности, чувства, желания, стремления, интересы, идеалы, убеждения и т.д. В мотивах боевой деятельности воинов концентрированно выражается направленность их личности, отношение к поставленной задаче, коллективу, к боевой обстановке и войне в целом.

Следует отметить, что мотивы выполняют в деятельности не только побуждающую, но и регулирующую и смыслообразующую функции.

Боевая деятельность осуществляется с помощью определенных способов и приемов. Применять оружие и боевую технику личному составу приходится в специфических условиях, связанных с войной как таковой, – в опасной, полной неожиданностей и сильных воздействий обстановке, против активно действующего противника. Поэтому боевая деятельность – это насыщенная эмоциями, чувствами и другими психическими явлениями сложная форма взаимодействия с боевой обстановкой, требующая необычайно быстрых и гибких решений и способов. Добиваясь осуществления целей в бою, воинам необходимо учитывать особенности боевой обстановки, ее вероятные изменения, творчески использовать знания, навыки, умения, находить наиболее оптимальные приемы действий.

Боевая деятельность, как отмечалось, это не только индивидуальная, но и коллективная активность, имеющая общую цель, мотивы и общие средства, общее руководство. К победе в бою стремится каждое подразделение, часть, каждый воинский коллектив. Воины обычно сообща используют боевую технику и оружие, выполняют поставленную задачу, прямо или косвенно направленную па разгром врага. Поэтому психология воинского коллектива, степень его сплоченности, дисциплинированности, выучки также ярко проявляются в боевой деятельности.

Боевой деятельностью воинских коллективов и отдельных воинов руководят командиры, они ставят задачи, планируют и организуют их выполнение. Командиры и политработники проводят морально-психологическую подготовку личного состава к бою, принимают меры по управлению поведением воинов в боевой обстановке.

 


УМ ПОЛКОВОДЦА*

 

 

Б.М. Теплов * *

 

Деятельность полководца предъявляет исключительно высокие требования к уму. Совершенно прав был Клаузевиц, когда писал: «На высшем посту главнокомандующего умственная деятельность принадлежала к числу наиболее трудных, какие только выпадают на долю человеческого ума» (Клаузевиц, 1941).

В то же время ум полководца является одним из характернейших примеров практического ума, в котором с чрезвычайной яркостью выступают своеобразные черты последнего. Изучение умственной работы полководца представляет, поэтому не только практический интерес, но и большое значение с точки зрения построения психологии мышления. В настоящей работе делается попытка наметить первые, ориентировочные шаги этого изучения.

Принято думать, что от полководца требуется наличие двух качеств – выдающегося ума и сильной воли (причем под словом «воля» разумеется очень сложный комплекс свойств: сила характера, мужество, решительность, энергия, упорство и т. п.). Эта мысль совершенно бесспорная.

Наполеон в свое время внес в нее новый важный оттенок: не в том только дело, что полководец должен иметь и ум, и волю, а том, что между ними должно - быть равновесие, что они должны быть равны. «Военный человек должен иметь столько же характера, сколько ума». Если воля значительно превышает ум, полководец будет действовать решительно и мужественно, но мало разумно; в обратном случае у него будут хорошие идеи и планы, но не хватит мужества и решительности осуществить их.

Так как «равновесие в природе встречается редко» (Драгомиров, 1909), то в большинстве случаев придется мириться с тем, что равновесие, являющееся идеалом, будет нарушено. Что же надо признать более желательным: нарушение равновесия в сторону воли или в сторону ума? Что лучше: полководец с преобладанием воли или с преобладанием ума?

Мне не приходилось встречать в литературе случаев, когда этот вопрос решался бы в пользу ума. Обычно сам этот вопрос ставится для того, чтобы развернуть учение о примате воли в деятельности полководца. Чрезвычайно типичной является в этом отношении точка зрения Драгомирова. По его мнению, «из всех деяний человеческих война есть дело в значительной степени более волевое, чем умственное». Как бы план ни был гениален, он может быть совершенно испорчен исполнением, а исполнение лежит в области воли, если не исключительно, то в несравненно большей мере, чем в области ума. Самые невероятные подвиги совершены почти одной волей: пример – переход Суворова через Альпы в 1799 году (Драгомиров, 1909).

Не давая еще общей оценки этой точке зрения, укажу попутно, что здесь имеет место одно очень распространенное заблуждение. Функцией ума считается выдумывание планов, функцией воли исполнение их. Это неверно. Исполнение планов требует ума не меньше, чем воли. А с другой стороны, в деятельности полководца задумывание плана обычно неотделимо от его исполнения. В этом одна из самых важных особенностей интеллектуальной работы полководца.

Обычное понимание проблемы «ум и воля у полководца» имеет в основе своей одну чрезвычайно важную ошибку. Ум и воля рассматриваются как две разные способности, как две – пользуясь любимым выражением древних греков – «части души». Предполагается – и это наиболее важно для темы моей работы, – что можно иметь хороший и даже выдающийся ум полководца, не имея, однако, соответствующих волевых качеств: решительности, мужества, твердости и т. п.

Первым, предложившим деление всех психических способностей на два класса: познавательные способности и движущие способности (способности чувствования, желания и действования), был Аристотель. От него ведет свое начало противопоставление ума и воли. Но очень прочно усвоив это аристотелевское деление, психология, как я уже говорил, прошла мимо одного из важнейших понятий аристотелевского учения о душе, того понятия, которое уничтожает возможность разрыва между умом и волей, мало того, понятия, в котором осуществляется подлинное единство воли и ума. Я имею в виду уже знакомое нам понятие «практического ума»

Задаваясь вопросом, что является двигателем волевого действия, Аристотель приходит к выводу, что таковым не может быть ни стремление само по себе («ведь владеющие собой, хотя могут иметь стремление и охоту к чему-нибудь, но совершают действия не под влиянием стремления, а следуют предписаниям разума»), ни ум сам по себе («ведь теоретический ум не мыслит ничего, относящегося к действию, и не говорит о том, чего следует избегать и чего надо домогаться»). Подлинным двигателем волевого действия является «ум и стремление» или «разумное стремление:». Практический ум есть «способность к деятельности, направленной на человеческое благо и осуществляющейся на основе разума» (Аристотель, 1884).

Интересно отметить, что, продолжая дальше анализ волевого действия, Аристотель выдвигает еще одно понятие, более высокие, если так можно выразиться, чем понятие воли. Он обозначает его словом, которое по-русски можно перевести словами «решение» или «намерение».

Решение Аристотель определяет как «взвешенное (или обдуманное) стремление к тому, что в нашей власти», или еще короче, как «стремящийся разум».

С точки зрения интересующего нас вопроса можно сказать: для Аристотеля практический разум есть одновременно и ум, и воля; его своеобразие как раз и заключается в единстве ума и воли. Ум полководца является одной из конкретных форм «практического ума» в аристотелевском смысле этого термина; его нельзя понимать как некий чистый интеллект, он есть единство интеллектуальных и волевых моментов.

Когда говорят, что какой-либо военачальник имеет выдающийся ум, но лишен таких волевых качеств, как решительность, или «моральное мужество», то это значит, что и ум у него не тот, который нужен полководцу. Подлинный «ум полководца» не может быть у человека безвольного, робкого и слабохарактерного.

«Стихия, в которой протекает военная деятельность, это опасность» (Клаузевиц). В этой «стихии опасности» работает ум полководца, и психологический анализ не может пройти мимо этого обстоятельства.

Принято думать, что в состоянии серьезной опасности, там, где имеется повод для возникновения страха, качество и продуктивность умственной работы понижаются. Но у всякого большого полководца дело обстоит как раз наоборот: опасность не только не снижает, а, наоборот, обостряет работу ума.

Клаузевиц писал: «Опасность и ответственность не увеличивают в нормальном человеке свободу и активность духа, а, напротив, действуют на него удручающе, и потому, если эти переживания окрыляют и обостряют способность суждения, то несомненно мы имеем дело с редким величием духа».

В чем Клаузевиц бесспорно прав, так это в том, что такое поведение свидетельствует действительно о величии духа. Без такого величия духа не может быть и большого полководца.

Повышение всех психических сил и обострение умственной деятельности в атмосфере опасности – черта, отличающая всех хороших полководцев, хотя проявляться она может очень, различно.

Бывают полководцы с относительно ровной и неизменной умственной работоспособностью: их ум производит впечатление работающего всегда на полной нагрузке. Таковы, например, Петр Первый или Наполеон, но эта «ровность», конечно, лишь относительная. И у них обострение опасности вызывает повышение умственной деятельности. «Наполеон, по мере возрастания опасностей, становился все энергичнее», – замечает Тарле (1941).

Другие полководцы характеризуются чертой, которую можно назвать своеобразной «экономией психических сил». Они умеют в острые моменты осуществлять максимальную мобилизацию всех своих возможностей, в обычное же время кажутся равнодушными, вялыми и малоактивными. Правда, в это время у них может развертываться большая подготовительная, работа, но она имеет глубоко скрытый, подпочвенный характер. Таков был Кутузов, в спокойные минуты производивший впечатление ленивого и беззаботного. «Но в том-то и дело, – пишет Тарле, – что в необыкновенных случаях Кутузов бывал всегда на своем месте. Суворов нашел его на своем месте в ночь штурма Измаила; русский народ нашел его на своем месте, когда наступил необыкновенный случай 1812 года» (Тарле, 1933).

Но особенно показательны для нас в данной связи те военачальники, которые только в атмосфере опасности, только в обстановке боя могли обнаружить свой военный талант и силу своего военного ума. Таков, по-видимому, был Конде, который «любил пытаться совершать невозможные предприятия», «но в присутствии противника находил такие чудесные мысли, что в конце концов все ему уступало». Таков был маршал Ней, о котором Наполеон писал: «Ней имел умственные озарения только среди ядер, в громе сражения, там его глазомер, его хладнокровие и энергия были несравненны, но он не умел так же хорошо приготовлять свои операции в тиши кабинета, изучая карту.

Такие лица, конечно, не являются первоклассными полководцами; они непригодны для самостоятельного решения крупных оперативных задач, но едва ли в их ограниченности можно видеть некое прирожденное свойство. По-видимому, здесь дело идет об отсутствии достаточных знаний и, главное, об отсутствии необходимой культуры ума. Совершенно несомненно, однако, что у этих лиц чрезвычайно ярко выражена одна из важнейших сторон военного таланта – способность к максимальной продуктивности ума в условиях максимальной опасности.

В теоретической деятельности, в частности в научной работе, можно различать умы конкретные и умы абстрактные. Дюгем сделал попытку с этой точки зрения провести различие между некоторыми крупнейшими физиками последних Столетий. Некоторые из них «обладали замечательной способностью представлять в своем воображении сложное целое, образуемое разнородными объектами; они схватывают эти объекты одним взглядом и не нуждаются в том, чтобы близорукое внимание направлялось сначала на один объект, потом на другой; и этот единый взгляд нe является смутным и неопределенным: он точен вплоть до мелочей; каждая деталь отчетливо воспринимается на своем месте и в своем относительном значении». Таковы конкретные умы.

Для других «представлять себе в своем воображении очень большое количество объектов и притом так, что все они усматриваются сразу, во всей сложности их взаимоотношений… - операция невозможная или, во всяком случае, очень трудная... Но зато они без всякого усилия постигают идеи, очищенные в результате абстракции от всего того, что может опираться на чувственную память; они ясно и исчерпывающе схватывают смысл суждения, связывающего такие идеи». Это – абстрактные умы, осуществляющие замечательную «интеллектуальную экономию» путем «сведения фактов к законам, а законов к теориям».

Во многих областях научного творчества представители обоих типов ума могут достигать больших, иногда великих результатов, но в военном деле конкретность мышления - необходимое условие успеха. Подлинный гений – это всегда и «гений целого», и «гений деталей».

В основе решения всякой задачи, стоящей перед полководцем, лежит анализ обстановки. Пока не выяснена обстановка, нельзя говорить ни о предвидении, ни о планировании. Сведения об обстановке – это те данные, исходя из которых должна решаться всякая стратегическая, оперативная или тактическая задача.

Но можно ли указать другую отрасль человеческой деятельности, где данные, из которых исходит планирующий и принимающий решение ум, были бы так сложны, многообразны и трудно обозримы, как данные об обстановке на войне? Я не касаюсь еще пока ни малой достоверности: этих данных, ни их постоянной изменчивости. Я имёю в виду только огромное количество их, сложность их взаимоотношений, взаимную противоречивость и, наконец, просто многообразие их содержания. Сведения о противнике, получаемые из самых разных источников и касающиеся самых разных сторон состояния его армии, его действий и намерений, многообразнейшие данные о своих силах, данные о местности, в отношении которой иногда одна малозаметная деталь может иметь решающее значение, – во всем этом и еще во многом должен разобраться анализирующий ум полководца, прежде чем принять решение.

Таким образом, первая особенность интеллектуальной работы полководца колоссальная сложность материала, подлежащего анализу.

Вторая, не менее характерная ее особенность – простота, ясность, определенность продуктов - этой работы, т. е. тех планов, комбинаций, решений, к которым приходит полководец.

Чем проще и определеннее план операции или сражения, тем он при прочих равных условиях лучше.

Итак, для интеллектуальной работы полководца типичны: чрезвычайная сложность исходного материала и большая просто та и ясность конечного результата. Вначале анализ сложного материала, в итоге – синтез, дающий простые и определенные положения. Превращение сложного в простое – этой краткой формулой можно обозначить одну из самых важных сторон в работе ума полководца.

Успешное разрешение в труднейших условиях войны той задачи, которую я условно назвал «превращением сложного в простое», предполагает высокое развитие целого ряда качеств ума. Оно предполагает прежде всего очень сильную способность к анализу, дающую возможность разбираться в самых запутанных данных, обращать внимание на мельчайшие детали, выделять из них такие, которые остаются незамеченными для, более поверхностного взгляда, но могут при данных условиях иметь решающее значение.

Оно предполагает далее умение видеть сразу и целое, и все детали. Иначе говоря, оно предполагает мощную синтетическую силу ума (одним взглядом охватывать целое), соединенную, однако, с конкретностью мышления. Здесь требуется синтез, осуществляющийся не с помощью далеко идущей абстракции, – тот синтез, который можно видеть у многих ученых, особенно ярко у математиков и философов, – а конкретный синтез, видящий 1 целое в многообразии деталей. В этом отношении ум полководца имеет много общего с умом художника. «Мой гений состоял в том, – писал Наполеон без несвойственной ему скромности, – что одним быстрым взглядом я охватывал все трудности дела, но в то же время и все ресурсы для преодоления этих трудностей; этому обязано мое превосходство над другими».

В психологии широким распространением пользуется классификация умов на аналитические и синтетические.

В области практического ума, пишет Полан, «Мы снова находим противоположность между духом анализа, и духом синтеза. Первый, более достоверный, более осторожный, более методический, более регулярный, рискует потеряться в деталях и в результате излишка добросовестности или излишних колебаний прийти к бессилию. Второй, более смелый более непосредственно активный, более мощный, более новаторский, стоит перед опасностью впасть в неудачи вследствие недостатка наблюдений, вследствие недостаточности понимания всех условий - того предприятия, которое надо привести к благополучному концу».

Большие полководцы всегда характеризуются равновесием между анализом и синтезом.

В чем же психологическая природа этого равновесия»?

Прежде всего в том, что в ходе аналитической работы ума уже лежат некоторые, по терминологии Полана, «системы-анализаторы» (sistems-analiseurs), которые сами создаются синтезами»

Синтез не только следует за анализом, но и предшествует ему. Такими «системами-анализаторами» являются известные руководящие идеи, контуры будущих оперативных планов, замыслы возможных комбинаций, с точки зрения которых производится анализ обстановки. Анализ, характерный для больших полководцев, это всегда анализ с какой-то точки зрения, анализ в свете каких-то идей и комбинаций. При этом, однако, – здесь мы касаемся пункта исключительно важного – требуется величайшая гибкость и свобода ума.

Ум полководца никогда не должен быть заранее скован и связан этими предварительными точками зрения. Полководец должен иметь достаточный запас возможных планов и комбинаций и обладать способностью быстро менять их или выбирать между ними. Человек, склонный превращать работу анализа в подтверждение заранее принятой им идеи, человек, находящийся во власти предвзятых точек зрения, никогда не может быть хорошим полководцем.

Составление планов войны в целом, отдельных операций, каждого предстоящего сражения – важнейшая слагаемая в работе полководцев я их штабов. Но военное планирование – это планирование особого рода. Здесь с чрезвычайной яркостью выступают те исключительные трудности, с которыми связана интеллектуальная работа военачальника.

Происходящее (на войне) взаимодействие по самой своей природе противится всякой, плановости», – писал Клаузевиц. И как бы в подтверждение этой мысли Наполеон говорит о себе, что он «никогда не имел планов операций». Однако это говорит тот самый Наполеон, который - постоянно подчеркивал, что всякая война должна быть «методической». Но можно ли вести войну «методически», обходясь без планов?

На самом деле работа полководца является постоянным и непрерывным планированием, хотя «природа войны» столь же постоянно и непрерывно противится этому планированию.

Прежде всего военное планирование требует от полководца большого воздержания. Он должен воздерживаться от того, чтобы планировать слишком подробно.

Но отсюда, конечно, нельзя сделать вывод, что, чем менее подробен план, тем он лучше. Если бы дело обстояло так, то задача полководца была бы очень проста. На самом деле идеальный план определяет все, что только можно определить, и чем больше он определяет, тем он, говоря принципиально, лучше. Но если план определяет то, что в данных условиях нельзя ответственно предвидеть, то он может оказаться не только плохим, но даже вредным планом.

«Знаменитый пример слишком подробного плана – вейротеровский план сражения при Аустерлице. «Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, – пишет Л. Н. Толстой, – была образцом совершенства в сочинениях этого рода, но ее все-таки осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность». Но беда не в том, что её осудили люди, а в том, что ее осудила, сама жизнь, что она не выдержала проверки практикой. И осуждена она была не за сам факт ее подробности, а за то, что автор сделал ее подробнее, чем имел к тому основания.

Суворовская диспозиция к штурму Измаила была еще подробнее: в ней «указано было все существенное, начиная от состава колонн и кончая числом машин и длиной лестниц; определено число стрелков при колонне, Их место и назначение, так же как и рабочих; назначены частные и общие резервы, их места и условия употребления; преподаны правила осторожности внутри крепости; с точностью указаны направления колонн, предел их распространения по крепостной ограде и проч.» (Петрушевский, 1884). И эта чрезвычайно подробная диспозиция блестяще выдержала испытание. Трагедия Вейротера заключалась, во-первых, в том, что он плохо предвидел, во-вторых, – и это пожалуй, особенно важно, в том, что свое планирование не соотносил со своими возможностями предвидения.

Те же возражения, которые делаются против слишком подробных планов, делаются и против планов, заглядывающих слишком далеко вперед. Это относится и к тактике, и к стратегии.

«Лишь начало боя может быть действительно полностью установлено планом: течение его требует новых, вытекающих из обстановки указаний и приказов, т.е. вождения» (Клаузевиц).

Когда к Суворову в бытность его в Вене приехали четыре члена Гофкригсрата с изготовленным планом кампании до р. Адды, прося Суворове именем императора исправить или изменить проект в чем он признает нужным, Суворов зачеркнул крестом записку и написал снизу, что начнет кампанию переходом через Адду, а кончит, «где богу будет угодно» (Петрушевский, 1900).

Чрезвычайно поучительно познакомиться ближе с манерой планирования Наполеона, который более чем кто-либо, требовал «методичности» в работе полководца и сам принадлежал к полководцам «рационалистического» склада. Тарле так характеризует наполеоновскую манеру планирования: «Наполеон обыкновенно не вырабатывал заранее детальных планов кампании. Он намечал лишь основные «объективы», главные конкретные цели, хронологическую (приблизительную, конечно) последовательность, которую должно при этом соблюдать, пути, которыми придется двигаться. Военная забота охватывала и поглощала его целиком лишь в самом походе, когда ежедневно, а иногда и ежечасно он менял свои диспозиции, сообразуясь не только со своими намеченными целями, но и с обстановкой, в частности с непрерывно поступавшими известиями о движениях врага» (Тарле, 1941)

Что давало Наполеону возможность обходиться без предварительной разработки детальных планов?

Во-первых, его умение с феноменальной легкостью сочинять планы. Сила воображения, комбинаторные способности, наконец, просто творческая энергия были в нем исключительно велики. И, кроме того, он непрерывным упражнением развил в себе эти черты до уровня величайшего мастерства.

Bo-вторых, не совсем точно будет сказать, что Наполеон, предпринимая операцию или даже готовясь к ней, вовсе не имел сколько-нибудь подробного плана. Он не имел одного плана, но зато он имел несколько возможных планов. И момент «создания плана» нередко бывал в сущности только моментом выбора наилучшего из видевшихся ему возможных планов.

В-третьих, Наполеон тратил массу энергии и времени на собирание тех конкретных данных, которые должны служить материалом при выработке плана. Он стремился иметь исчерпывающее знание неприятельской армии и той страны, в которой ему предстояло вести войну, давать сражение.

Благодаря всем перечисленным качествам, Наполеон получал очень ценные преимущества перед большинством своих противников, которые заранее связывали себя определенным планом действия.

В этой точке зрения наиболее, может быть, поучительная Регенсбургская операция 1809 г. с ее замечательными маневрами у Абенсберга и Экмюля, которую Энгельс назвал «гениальнейшим из всех наполеоновских маневров» и сам полководец считал «своим лучшим маневром». «План Наполеона, – пишет Левицкий, – намечал сосредоточение армии на Верхнем Дунае до р. Лех. Дальнейшие действия Наполеон ставил в зависимость от обстановки (Левицкий, 1933).

Очень интересно сравнить поведение маршала Бертье, на котором лежало главное командование впредь до прибытия Наполеона к армии, с поведением Наполеона после прибытия в Штутгарт. Бертье мучительно старается принять какой-либо план действия, начинает разного рода передвижения и маневры. Наполеон немедленно прекращает всю эту суету и, как хищник перед прыжком, замирает в ожидании того момента, когда он получит достаточные данные о намерениях и действиях противника; только тогда он составляет план и немедленно приступает к его выполнению.

Мы начали с утверждения: деятельность полководца предъявляет очень высокие требования к уму. В дальнейшем мы сделали попытку доказать, развить и конкретизировать это положение. Теперь, подводя итоги, мы должны внести в него некоторое уточнение: для полководца недостаточно природной силы ума; ему необходимы большой запас знаний, а также высокая и разносторонняя культура мысли.

Умение охватывать сразу все стороны вопроса, быстро анализировать материал чрезвычайной сложности, систематизировать его, выделять существенное, намечать план действий и в случае необходимости мгновенно изменять его – все это даже для самого талантливого человека невозможно без очень основательной интеллектуальной подготовки.

Суворов не мог бы быть Суворовым, если бы он не был одним из наиболее образованных русских людей своего времени, если бы он не имел военной эрудиции, ставящей его в первые ряды современных ему военных деятелей. Наполеон был глубоко прав, видя одну из самых важных причин своего «возвышения» в той «исключительной образованности», в том «превосходстве в знаниях», которые выделяли его из окружающих военных работников.

И не менее прав был он, когда из всех «даров, которыми наделила его природа», особенно выделял свою исключительную работоспособность. «Работа – моя стихия, – с гордостью говорил он, – я рожден и устроен для работы. Я знаю границы возможностей моих ног, знаю границы для моих глаз; я никогда не мог узнать таких границ для моей работы».

Военные гении масштаба Суворова или Наполеона создаются в результате огромного подвига работоспособности, причем работоспособности, соединенной с беспредельной любознательностью, с живым интересом к самым разнообразным областям жизни.

 

 




Дата: 2019-04-23, просмотров: 281.