История полных действительных причастий
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

В истории русского языка полные действительные причастия настоящего времени с суффиксами -уч- (-юч-), -ач- (-яч) утратили свои глагольные признаки залога, вида, времени и перешли в разряд прилагательных: могучий, сыпучий, колючий, лежачий, горячий и др. Вместо этих изменивших свой категориальный статус причастий стали использоваться причастия с русифицированными старославянскими суффиксами ­ущ-ющ-), -ащ- (-ящ-) ( - -, - -; - -):

могущий, сыплющий, колющий, лежащий, горящий и др.

Полные действительные причастия прошедшего времени сохранились в современном русском языке, пережив фонетическое изменение:

-в 〤ш- ® вш-; - 〤ш- ® ­ш­ : вид ㅷв 〤шии ® видевший, нес 〤шии ® нёсший.

Остальные изменения в формах полных действительных причастий настоящего и прошедшего времени были такими же, как у полных прилагательных.

 

 

Деепричастие

Деепричастиями называются особые неспрягаемые формы глагола, обозначающие действие, сопутствующее другому дей­ствию, которое названо в том же предложении спрягаемой формой глагола: А из города уже выступало неприятельское войско, гремя в литавры и трубы (Г.); ...Блестя на солнце, снег лежит... (П.).

Деепричастия имеют грамматические свойства глагола и наречия. Глагольными признаками деепричастий являются: частеречное значение действия; вид; залог; характер грамма­тической сочетаемости; ср.: быстро читая и быстро читал; читая книгу и читать книгу.

Наречные признаки деепричастий таковы: неизменяемость по наклонениям, временам, лицам, числам; называние не са­мостоятельного действия, а признака глагольного действия; синтаксическое примыкание к другому глаголу — сказуемо­му. В предложении деепричастие, подобно многим наречиям, выступает в роли обстоятельства. Нужно помнить, что у действий, выраженных в одном и том же предложении сказуемым и деепричастной формой, предполагается один и тот же деятель. Поэтому грамматически неправильными являются конструк­ции типа Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа (Ч.), поскольку шляпа сама по себе не может ездить и тем более * глядеть на природу»; Чехов использовал эту конструкцию, естественно, в комических це­лях.

Образование деепричастия обусловлено видом глагола.

От глаголов несовершенного вида деепричастия образуются: 1) прибавлением к основе настоящего времени словоизменительных суффиксов -а/-я, реже — -учи/-ючи: трещат —> треща; несут —» неся; идут —» идучи (устар.); жалеть —» жалея и жалеючи (нар.-поэт.); 2) прибавлением к основе инфинитива (или прошедшего времени) словоизмени­тельных суффиксов -в, -вши: быть —» быв и бывши (нар.-поэт.); есть —* евши.

От глаголов совершенного вида деепричастия обра­зуются прибавлением словоизменительных суффиксов -в, -вши, -ши к основе инфинитива (прошедшего времени): разо­брать —> разобрав; рассмеяться —> рассмеявшись; вытрясти —» вытрясши.

Некоторые глаголы имеют вариантные формы дееприча­стия: идти —» идя и идучи (устар.); озябнуть —» озябнув и озябши (устар.); увидеть —> увидя и увидев.

 

Россия православная в творчестве И.С. Шмелева периода зарубежья.

3. Изображение И. С. Шмелевым процесса формирования души ребенка в момент постижения им мироощущения православной культуры находит отражение на лексико-семантическом уровне

 

5. Ментальные модели лингвокультурем «Бог», «душа», «грех», «Великий Пост», «пища» в исследуемых произведениях И. С. Шмелева демонстрируют единство материального и духовного в русской православной культуре, выявляя такие ее особенности, как соборность, синкретизм, тяготение к природе.

 

 

Христианские, православные мотивы становятся ведущими в творчестве Шмелёва после революции. В 1924 году на вечере «Миссия русской эмиграции» он произносит речь «Душа Родины», в которой упрекает русскую интеллигенцию за то, что она «царапалась на стремнины Ницше и сверзлась в марксистскую трясину», за то, что отвергла Бога и сделала богом человека. По мнению Шмелёва, идеалы свободы, равенства, братства, проповедуемые интеллигенцией, глушили в народе совесть. Но писатель был убеждён в том, что ещё есть люди, которые «Бога в душе несут, душу России хранят в себе», и такими людьми являются молодые — «буйная кровь России, с Тихого Дона и Кубани, — казачья сила».

 

По мнению М. Дунаева, «Лето Господне» - книга Шмелева о Промыслительной Божией помощи человеку в деле его спасения. О пребывании в мире Христа - ради спасения человека. И не случайно, продолжает исследователь, начинается «Лето Господне» с Чистого понедельника, с Великого Поста - с сугубого очищения души через духовное переживание сорокадневного поста Самого Спасителя перед началом Его проповеднического земного служения, через переживание скорбей Страстной седмицы, Крестной Жертвы... Исследователь считает, что в поэме укрепляется вера человека, питающая дух его. И Лето Господне - в церкви. Шмелев, как религиозный человек, показывает жизнь человека не в смене времен года, но в церковном богослужебном круге. Человек идет по времени, отмеченному событиями церковной жизни [3, с. 727]. По-видимому, не случайно и многие главы «Лета Господня» получили заглавия согласно названиям православных праздников. Как справедливо замечает Максим Дунаев, все проходит человек: «Праздники», «Радости», «Скорби» - так обозначены основные части «Лета Господня» [3, с. 727].

 

По наблюдению А. Любомудрова, смысл и красота православных праздников, обрядов, треб, обычаев, остающихся неизменными из века в век, раскрыт Шмелёвым настолько точно, что книга и для русских эмигрантов, для современного русского читателя стала настольной книгой, своеобразной энциклопедией [5, с. 133]. Шмелев начал свою «русскую эпопею» с идеи покаяния, с Великого поста. Он включал в текст отрывки из тропарей праздников, стихир, кондаков, псалмов; из «Великого канона» св. Андрея Критского, из Евангелия. Наставник Горкин объяснял главному герою поэмы - мальчику Ване - каждый праздник по-своему. Рассказывал и о церковных службах: порядке богослужения и убранстве церкви в определенный праздник - например, в Великий пост, Троицу, на Преображение. О благочестивых обычаях мирян, о куличах и пасхах, «крестах» на Крестопоклонной неделе, о «жаворонках»... Эмигрантский богослов А.В. Карташев приносил Ивану Сергеевичу десятки томов из библиотеки Духовной Академии в Париже, а Часослов, Октоих, Четьи-Минеи и Великий Сборник писатель купил себе сам. Шмелев ходил на службы в православные церкви Парижа: на Сергиево подворье, в храм Александра Невского. И сам строго соблюдал в домашнем обиходе все обычаи и традиции, что было для него не сложно, т.к. детское воспитание его, в купеческой семье, было религиозным [8, с. 12].

 

Стоит заметить, что до революции 1917 года православные праздники (двунадесятые и великие) совпадали с государственными. И вся жизнь России была подчинена церковному кругу праздников. В свою очередь, история православной религии - это часть реальной истории и культуры русского народа [2, с. 17].

 

Эту мысль подтверждает И.Ильин в книге «О тьме и просветлении». Говоря о «Лете Господнем», он отмечает, что в поэме Шмелев строит фабулу поэмы как бы на внешней эмпирической последовательности времен, а в сущности, идет вослед за календарным годом русского Православия. Годовое вращение, этот столь привычный для нас и стол значительный в нашей жизни ритм жизни, имеет в России свою внутреннюю, сразу климатически бытовую и религиозно-обрядовую связь. И вот, в русской литературе впервые изображается этот сложный организм, в котором движение материального солнца и движение духовно-религиозного солнца срастаются и сплетаются в единый жизненный ход. Два солнца ходят по русскому небу: солнце планетное, дававшее нам бурную весну, каленое лето, прощальную красавицу-осень, строго-грозную, но прекрасную и благодатную белую зиму; и другое солнце, духовно-православное, дававшее весною - праздник светлого, очистительного Христова Воскресения, летом и осенью - праздники жизненного и природного благословения, зимою, в стужу - обетованное Рождество и духовно-бодрящее Крещение. Шмелев показывает нам и всему остальному миру, как ложилась эта череда дву-солнечного вращения на русский народно-простонародный быт и как русская душа, веками строя Россию, наполняла эти строки Года Господня своим трудом и своей молитвой. Вот откуда это заглавие «Лето Господне», обозначающее не столько художественный предмет, сколько заимствованный у Двух Божиих Солнц строй и ритм образной смены [4, с. 382].

 

Безусловно, «Лето Господне» не столько воспроизведение церковного годового круга, как вся жизнь пред Господом, от рождения до смерти. В этом контексте символична «духовная парадигма» «Ваня - Горкин». Не случайно отец мальчика Сергей Иванович называет их «неразлучники» и «наши праведники». Не случайно именно они стали связующим центром повествования. Автор представил одухотворенный евангельским светом быт одной купеческой семьи - и через нее стремился воплотить образ русского народа в его основной, верующей массе. Каждый поступок герои сверяют с Христовыми Заповедями - и в этом смысле они праведники. Не потому, чтобы они были чужды греха, - они грешат, но не намеренно, а по немощи. А согрешив, приносят покаяние и Богу, и людям. Таков отец Вани - натура порывистая, пылкая, горячая и в любви, и в гневе, - но и необычайно совестливая. Трогателен эпизод романа, в котором в первое великопостное утро отец выбегает на мороз в пиджаке и просит прощения у управляющего Василь Васильича Косого за свой нечаянный гнев [1, с. 214].

 

Образ отца Вани - это образ родного отца Шмелева, и взаимоотношения, описанные в поэме, отражают личные переживания автора в детстве. Потому так глубоко, проникновенно Горкин рассказывает маленькому Ване о русских традициях православных праздников.

 

Исходя из вышесказанного, можем утверждать, что существует три главных истока религиозности И.Шмелева: во-первых, патриархальный уклад жизни в его семье, воспитание в детстве в духе православных традиций; во-вторых, брак с религиозной женщиной и, конечно, его православное отношение к бесчинствам революционного времени и гибели сына. Личная религиозность И. Шмелёва отразилась во многих его до- и послеоктябрьских произведениях, («На скалах Валаама», «Человек из ресторана», «Солнце мертвых»...), однако, наиболее ярко проявилась в поэме в прозе «Лето Господне». В данном произведении прослеживается ощутимая автобиографичность образа Вани самому автору, глазами которого - как человека воцерковлённого и глубоко религиозного - преподносится культура русских православных праздников.

 

В последние годы жизни, как замечает А. Любомудров, Шмелев все более ощущал властное влечение к иному миру, олицетворением которого был для него православный монастырь. ... И желание его осуществилось: 24 июня 1950 года он приехал из Парижа в небольшой монастырь, расположенный в Бюсс-ан-От. По воспоминаниям очевидцев, Шмелев был в приподнятом настроении, радовался, слыша звон церковного колокола. Вечером того же дня он скончался от сердечного приступа на руках монахини в стенах православной русской обители Покрова Божией Матери [5, с. 146].

Анализ выявленных групп показал, что наименования пищи и напитков занимают лидирующую позицию в произведениях И. С. Шмелева. В составе исследуемой ЛСГ выделяются две подгруппы. В первую входят лексемы, называющие реалии, которые не имеют эквивалентов в других культурах (безэквивалентная лексика) – калья ‘суп, приготовленный на огуречном рассоле, с огурцами, свеклой и мясом’, «рязань» ‘мелкие мороженые яблочки, привозимые по зимнему пути’, «грешники» ‘слоеные постные пирожки’, ср.:

 

А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурцами… а талая, сладкая-сладкая «рязань»… (Лето Господне, с. 259).

 

Вторая подгруппа – это фоновая лексика, которая, будучи переводимой, заключает в своем значении национально-культурные семантические доли. Например, лексема хлеб сочетается со следующими адъективами, которые указывают на специфичность данной реалии, характерной для русской культуры, ср.: хлеб лимонный, маковый, с шафраном, ситный, пеклеванный.

 

Интересен тот факт, что среди наименований пищи практически отсутствуют мясные блюда, в то же время преобладают рыбные или приготовленные из зерновых культур, которые, как правило, связаны с той или иной знаменательной датой. Так, с Великим Постом связаны такие наименования блюд, как ботвинья ‘холодное кушанье из кваса, свекольной ботвы и кваса’, пшенник ‘род пшенного каравая, крутая каша на молоке и яйцах’). Ср.:

 

Все это пахнет по-своему, вязко, свежо и остро, наполняет всю комнату и сливается в то чудесное, что именуется ботвинья (Богомолье, с. 134).

 

Заслуживает внимания тот факт, что рыба в христианском толковании стала символом Христа. В Евангелии много пишется о ловле рыбы, где рыбаки – это Христос и апостолы, а рыбы – это люди, пойманные ими для христианской веры.

 

Активно функционируют в произведениях Шмелева языковые единицы ЛСГ «Знаменательные даты», «Культы», «Обычаи, ритуалы». Несмотря на то, что большинство данных лексем этимологически восходит к древнегреческому языку (аналой ‘высокий столик, на который кладут иконы’, дикирий ‘светильник на две свечи’), они являются лингвокультурологически значимыми для характеристики русского православия.

 

Не менее важны и топонимы, в состав которых автор включает названия различных культовых сооружений: монастырей (Донской, Зачатьевский), церквей (Григорий Кесарийский, Риз Положение), храмов (Успенский собор), часовен (Николая Чудотворца). Таким образом происходит сакрализация текстового пространства. Ср.:

 

Налево – золотистый, легкий, утренний храм Спасителя, в ослепительно золотой главе… (Богомолье, с. 149).

Связь материального и духовного в жизни героев демонстрируется через соединение лексем-наименований пищи и языковых единиц, называющих знаменательные даты русского православного календаря (Крестопоклонная (неделя) – маковые «кресты» ‘постное печенье в виде крестов’, Масленица – блины; Вознесение – Христовы лесенки ‘постное печенье в виде двух жгутов, соединенных перекладинами’). Характерно, что лексика знаменательных дат различным образом семантизируется автором (через тексты молитв, ассоциативные ряды слов, описание обрядов, связанных с датами церковного календаря). Ср.:

 

Рождество…

 

Чудится в этом слове крепкий, морозный воздух, льдистая чистота и снежность. Самое слово видится мне голубоватым. Даже в церковной песне –

 

Христос рождается – славите!

 

Христос с небес – срящите! –

 

слышится хруст морозный (Лето Господне, с. 345).

 

Соединение дохристианского и христианского находит отражение в ритуальной лексике (ср.: святочные гадания по кругу царя Соломона, масленичные гуляния).

 

Анализ пространственно-временной организации произведений И. С. Шмелева выявляет, что в русской православной культуре нашла отражение архетипическая модель мира. Архаическое мировидение русской православной культуры реализуется на различных уровнях исследуемых художественных текстов и проявляется в названии одного из произведений. Словосочетание «Лето Господне» − это не только аллюзия к библейскому тексту («проповедовать лето Господне благоприятное» − Евангелие от Луки, 4:12), но и указание на год как временной промежуток, цикл, ср. др.-рус. лето – время; год; время года [Срезневский 1912, II: стлб 77].

 

Не случайным является то, что одна из первых глав романа «Лето Господне» носит название «Мартовская капель». Общеизвестно, что на 22 марта приходится день весеннего равноденствия, который особо почитался в традиционной народной культуре. Считалось, что в этот день в годичном круговороте Весна, олицетворяющая собой оживление и возрождение природы, приходит на смену Зиме. Именно с марта у славян начинался новый год. Ср.:

 

<…> это веселая мартовская капель. Она вызывает солнце (Лето Господне, с. 272).

 

В анализируемых произведениях четко прослеживается основной постулат православия – Святая Троица. При этом в православном представлении не человек восходит к Богу, а нисходит сама Божественная Троичность. В текстах И. С. Шмелева воплощением Святой Троицы является своеобразная триада: главный герой Ваня, его отец Сергей, работник Горкин. Горкин – это «проводник», медиатор, духовный наставник Вани. Фамилия этого героя вызывает ассоциации с Мировой Горой (Мировым Древом). Этот традиционный для народной культуры символ считается осью мира, своеобразной «перегородкой между смертными людьми и божествами» [Маковский 2006: 104]. По-видимому, не случайно отец главного героя называет его Горкой, а сам Ваня при описании Горкина использует сакральные, религиозные наименования. Ср.:

 

Я знаю, что он святой. Такие – угодники бывают. А лицо розовое, как у херувима, от чистоты (Лето Господне, с. 257).

 

В то же время Горкин – это олицетворение Святого Духа из «земной Троицы»:

 

Бежим к нему [отцу Варнаве], а он и говорит Горкину:

 

− А, голубь сизокрылый… (Богомолье, с. 244).

 

Мальчик Ваня и его отец Сергей Иванович также входят в состав своеобразной триады. Именно образом святой Троицы благословляет главного героя отец перед кончиной. Ср.:

 

Образ-то какой хороший, ласковый. Пресвятая Троица… (Лето Господне, с. 605).

 

Роман «Лето Господне» начинается с описания Великого Поста, периода очищения, что напрямую связано с авторским замыслом – не просто рассказать о детских годах главного героя – мальчика Вани, о его семье, нравах и обычаях дореволюционной России, но и проследить путь становления человеческой души.

 

Как пишут богословы, Великий Пост имеет миссионерское происхождение. Эти 40 дней вначале постились язычники, которые хотели принять крещение. Великий Пост зародился как пост солидарности, как сугубое время молитв христиан не столько о себе даже, сколько о тех людях, которые только приходят к православной вере. Древние христиане считали, что Четыредесятница – это время, когда мы идем навстречу Богу, Страстная Седмица – это время, когда Господь идет к нам (http://orthodox. /2007/07/kuraev. htm).

 

В этой связи становится понятной первая фраза романа «Лето Господне»: Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-то свет, холодный, скучный (Лето Господне, с. 256). Это сопоставимо с ощущениями новорожденного в первые минуты после появления на свет. Ребенок в соответствии с народными представлениями приходил на «этот свет» из потустороннего мира. «Ограниченное, закрытое, тесное, узкое, темное = «ночное» пространство иного мира сменяется неограниченным, открытым, свободным, широким, светлым = «дневным» пространством этого мира» [Цивьян 2009: 178-179].

 

В течение первых сорока дней связь ребенка с иным миром считается разорванной не полностью. Переход из одного мира в другой должен быть постепенным. Значит, выбор И. С. Шмелевым Великого Поста в качестве исходной точки не случаен: «новорожденная» душа героя начинает свой путь к Богу.

В романе «Лето Господне» событийный круг завершается смертью. Несмотря на то, что умирает отец главного героя осенью, на следующий день после своих именин, тем не менее, в момент описания похорон у рассказчика возникают ассоциации именно с Великим Постом, с которого началось повествование. Таким образом, автор подчеркивает вечность, повторяемость жизненного цикла (смерть – это начало нового, а Великий Пост предшествует Пасхе, воскрешению).

 

В языке произведений И. С. Шмелева цикличность времени представлена через взаимодействие единиц ЛСГ «Знаменательные даты» и «Пища, напитки», тем самым подчеркивается заданность, повторяемость, неизменность событий в жизни героев. Календарная обусловленность блюд позволяет И. С. Шмелеву снять оппозицию материального и духовного, указать на отсутствие аскетизма, пренебрежения телесным.

 

Анализ романа "Лето Господне" Шмелева И.С.

 

«Лето Господне»

 

Проблематика романа.

Главная тема романа «Лето Господне» — тема исторической и родовой памяти. Шмелёв считал, что мир будет незыблем до тех пор, пока люди помнят прошлое и строят настоящее по его законам. Это делает мир одухотворённым, «обожествлённым», а значит, осмысленным. Соблюдение древнего порядка помогает человеку быть нравственным. При таком понимании ежедневные дела превращаются в обряд, исполненный смысла. Через будничное проявление жизни детская душа постигает Бога: «Чувствуется мне в этом великая тайна — Бог» («Чистый понедельник»).

 

Повествование построено по законам благодарной памяти, которая не только сохраняет воспоминания об утраченном материальном мире, но и духовную составляющую жизни. В «Лете Господнем» тема религиозная, тема устремлённости души русского человека к Царствию Небесному связана с семейным укладом замоскворецкого двора «средней руки» купцов Шмелёвых, бытом Москвы восьмидесятых годов XIX века. Если в «Солнце мёртвых» речь шла о разрушении сотворённого Богом мира, то в «Лете Господнем» — о его возникновении и о вечном развитии. Мальчик Ваня и его наставник Горкин не просто проживают земную жизнь с её Благовещением, Пасхой, праздником иконы Иверской Божией Матери, Троицей, Преображением Господним, Рождеством Христовым, Святками, Крещением, Масленицей, но верят в Господа и бесконечность жизни. В этом, по Шмелёву, духовная сущность бытия.

 

Можно сказать, что мир «Лета Господня» — мир Горкина, Мартына и Кинги, бараночника Феди и богомольной Домны Пан-фёровны, старого кучера Антипушки и приказчика Василь Васи-лича — одновременно и существовал и не существовал никогда. Возвращаясь в воспоминаниях в прошлое, Шмелёв преображает увиденное. Да и сам герой, Шмелёв-ребёнок, появляется перед читателями со всем опытом пройденного Шмелёвым-писателем пути. Восприятие мира в этой книге — это восприятие и ребёнка, и взрослого, оценивающего происходящее сквозь призму времени. Писатель создаёт свой особенный мир, маленькую вселенную, от которой исходит свет высшей нравственности.

 

Кажется, в этом произведении показана вся Русь, хотя речь и идёт всего лишь о московском детстве мальчика Вани Шмелёва. Для Шмелёва-эмигранта это — «потерянный рай». Книга «Лето Господне» — это книга-воспоминание и книга-напоминание. Она служит глубинному познанию России, пробуждению любви к её старинному укладу. Нужно обернуться в прошлое, чтобы обнаружить истоки трагедии России и пути её преодоления, связанные, по мысли Шмелёва, только с христианством.

 

Роман начинается с Чистого понедельника — первого дня Великого поста, следующего за Прощёным воскресеньем. Центральный мотив книги — мотив отцовства как земного, так и небесного. Название «Лето Господне» восходит к Евангелию от Луки, где упоминается, что Иисус пришел «проповедовать лето Господне благоприятное». Лето здесь обозначает год жизни в Боге.

 

Жанр и композиция романа «Лето Господне».

В книге «Лето Господне» реализован принцип кольцевой композиции: она состоит из сорока одной главы-очерка. И.А. Ильин говорил, что «каждый очерк замкнут в себе — это как бы религиозно-бытовые стансы русского бытия, из коих каждый в своих пределах, подобно острову, устойчив и самостоятелен. И все связаны воедино неким непрерывным обстоянием — жизнью русской национальной религиозности...». Кольцевая композиция присуща как всему роману в целом, так и отдельным главам. В центре этой замкнутой вселенной — мальчик Ваня, от чьего имени ведётся повествование.

 

Композиция каждой главы (кроме третьей, «Скорби») отражает годовой цикл православных религиозных праздников и обрядов. Здесь даны описания и двунадесятых праздников — Благовещенья, Троицы, Преображения, Крещения, Рождества, Вербного Воскресенья, — и великих праздников, и праздников, связанных с почитанием икон и святых, и «праздника праздников» — Пасхи.

 

В двух первых частях «Лета Господня» рассказано о радостной жизни с верой в Бога, о близости Бога к жизни каждого человека. Третья часть — рассказ о смерти в вере, о переходе души в другой мир («Благословение детей», «Соборование», «Кончина», «Похороны» и др.). Однако мотив смерти не делает роман мрачным, так как душа бессмертна.

 

Книге Шмелёва давали самые разные жанровые определения: роман-сказка, роман-миф, роман-легенда, свободный эпос и т. д. Тем самым подчёркивалась сила преображения действительности в произведении, жанрового определения которого сам писатель не дал. Но несомненно, что «Лето Господне» — книга духовная, так как её внутренний сюжет — это становление души мальчика Вани под влиянием окружающей действительности.

 

Действие в романе движется по кругу, следуя за годовым циклом русского православия. Пространство организовано тоже по круговому принципу. Центром вселенной маленького Вани является его дом, который держится на отце — примере жизни «по совести». Это первый круг романа. Второй круг состоит из «двора», мира Калужской улицы, населённого простыми русскими людьми. Третий крут — Москва, которую Шмелёв очень любил и считал душой России. Москва в «Лете Господнем» — живое, одушевлённое существо. И главный, четвёртый круг — это Россия. Все эти круги помещены во внутреннее пространство памяти героя-повествователя.

 

Каждая глава может быть рассмотрена как отдельное произведение, связанное идейно и тематически с произведением в целом. Композиция главы повторяет композицию романа. В большинстве случаев повествование построено по единому принципу: сначала описаны события в доме или на дворе, затем Горкин объясняет Ване суть происходящего, после этого — рассказ о том, как встречают праздник дома, в храме и во всей Москве. Каждый описанный день — модель бытия.

 

Стиль И.С. Шмелёва.

Отличительной чертой стиля Шмелёва является материальность, «вещность», зримость изображённого, которая создаёт у читателя ощущение присутствия и участия в происходящем. В «Лете Господнем» всё погружено в быт. Каждое событие описано детально: на Масленице — щедрые блины, пасхальные столы поражают изобилием, Постный рынок гудит и торгуется. И.А. Бунин видел в «Лете Господнем» «патоку» «потонувшей в блинах и пирогах России». Но из быта вырастает художественная идея, которая близка к формам фольклора, сказания, как считает литературовед О.Н. Михайлов: «Так, скорбная и трогательная кончина отца в “Лете Господнем” предваряется рядом грозных предзнаменований: вещими словами Палагеи Ивановны, которая и себе предсказала смерть; многозначительными снами, привидевшимися Горкину и отцу; редкостным цветением “змеиного цвета”, предвещающего беду; “тёмным огнём в глазу” бешеной лошади Стальной, “кыргыза”, сбросившего на полном скаку отца. В совокупности все подробности... объединяются внутренним художественным миросозерцанием Шмелёва...»

 

Когда не стало того мира, в котором существовали все описанные Шмелёвым вещи, они перестали быть просто приметами быта, превратившись в бытие России. Обилие «вещных» подробностей объясняется тем, что «у Бога всего много». Лето Господне благодатно, и столы, ломящиеся от яств, символизируют благополучие утраченного навсегда мира. В гиперболичности, избыточности «вещного» мира отразился народный идеал счастливой жизни, где текут молочные реки в кисельных берегах.

 

Обычно в книгах о детстве на первом месте — мир игрушек. В книге «Лето Господне» — это мир слова. Мальчик включён во взрослую жизнь через Михаила Панкратыча Горкина, который ведёт его через все события, воспитывая, объясняя особенности каждого праздника, обычая. Эпически дан в романе поток образов, сквозные действующие лица: плотники, маляры, землекопы и т. д.

 

Великолепный русский язык, которым написано «Лето Господне», отмечали все, кто писал об этом романе. «И язык, язык... Без преувеличения, не было подобного языка до Шмелёва в русской литературе. В автобиографических книгах писатель расстилает огромные ковры, расшитые грубыми узорами сильно и смело расставленных слов, словец, словечек, словно вновь заговорил старый шмелёвский двор на Большой Калужской... Теперь на каждом слове — как бы позолота, теперь Шмелёв не запоминает, а реставрирует слова. Издалека, извне восстанавливает он их в новом, уже волшебном великолепии. Отблеск небывшего, почти сказочного (как на легендарном “царском золотом”, что подарен был плотнику Мартыну) ложится на слова», — пишет О.Н. Михайлов. Из слова писателя рождается «ткань русского быта»:

 

«Рождество...

Чудится в этом слове крепкий, морозный воздух, льдистая чистота и снежность. Самое слово это видится мне голубоватым. Даже в церковной песне -

 

Христос рождается — славите!

Христос с небес — срящите! —

 

слышится хруст морозный» («Святки. Птицы Божьи»),

 

Шмелёв страстно мечтал вернуться в Россию, хотя бы посмертно. Это произошло 30 мая 2000 года, когда прах Ивана Сергеевича и Ольги Александровны Шмелёвых по инициативе русской общественности и при содействии Правительства России был перенесён из Франции в некрополь Донского монастыря в Москве.

 


[1] В круглых скобках указываются буквенные обозначения звуков.

[2] В пособии буква h используется также для обозначения звука ([h ]) и фонемы (<h >).

[3] Гласный *o является условным обозначением любого гласного непереднего ряда праславянского языка.


Дата: 2019-03-05, просмотров: 240.