История сослагательного наклонения
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Сослагательное (условное) наклонение — ирреальное наклонение. Оно обозначало действия, которые могут (или могли) произойти при определенных условиях.

Сослагательное наклонение в древнерусском языке образовывалось аналитическим путем при помощи форм аориста вспомогательного глагола быти и причастия на ­л- (ср.: образование сослагательного наклонения в старославянском языке).

 

Ед. ч.

 

муж. р. жен. р. ср. р. 1-е л .  быхъ съдㅷлалъ съдㅷлала съдㅷлало 2-е л.,3-ел. бы съдㅷлалъ съдㅷлала съдㅷлало

 

Мн. ч.

 

муж. р. жен. р. ср. р.
1-е л. быхомъ съдㅷлали съдㅷлалы съдㅷлала
2-е л. бысте съдㅷлали съдㅷлалы съдㅷлала
3-е л. быша съдㅷлали съдㅷлалы съдㅷлала

 

Дв. ч.

 

муж. р. жен. р. ср. р.
1-е л. быховㅷ съдㅷлала съдㅷлалㅷ съдㅷлалㅷ
2-е л.,3-е л. быста съдㅷлала съдㅷлалㅷ съдㅷлалㅷ

 

Сослагательное наклонение пережило существенные изменения в истории русского языка. Наиболее важное из них заключается в утрате спряжения вспомогательного глагола быти. Из всех аористных форм сохраняется лишь форма 2-3-го лица единственного числа бы. Употребляясь во всех формах сослагательного наклонения, бы утрачивает свои исконные глагольные значения времени, лица и числа и превращается в служебную частицу, служащую для образования сослагательного наклонения. Таким образом, современная частица бы по происхождению является формой простого аориста 2-3-го лица единственного числа глагола быти.

Другое изменение в сослагательном наклонении связано с утратой родовых различий во множественном числе у причастий: для всех родов устанавливается единая форма с окончанием , являющаяся по происхождению формой именительного падежа множественного числа мужского рода (знали, несли и т. д.).

 

Проза 1950–1980-х годов о нравственных основах жизни деревни.

Многие писатели затронули в своем творчестве судьбу русской деревни. Одни восхищались деревенской природой и “учились в истине блаженство находить”. Другие видели истинное положение крестьян и называли деревню нищей, а ее избы — серыми. В советское время тема русской деревни стала чуть ли не ведущей, а вопрос так называемого великого перелома актуален и в наши дни. Нужно сказать, что именно коллективизация заставила писателей взяться за перо.

Вспомним “Поднятую целину” Шолохова, “Котлован” Платонова, поэмы Твардовского “По праву памяти” и “Страна Муравия”. Эти произведения, казалось бы, должны рассказать нам все о судьбе русского крестьянства, показать положение деревни. Но все же эта тема остается для нас загадкой, ведь о “великом переломе” принято было умалчивать.

“Забыть, забыть велят безмолвно,/ Хотят в забвенье утопить/ Живую быль. И чтобы волны/ Над ней сомкнулись. Быль забыть”.

Но забыть невозможно, потому что события тех лет очень больно отдаются в нашей сегодняшней жизни.

В повести “Прощание с Матерой” В. Распутин ставит перед читателем вопрос: нужно ли затоплять деревню, если вышестоящие организации решили построить там ГЭС? Разумеется, научно-технический прогресс превыше всего, но как можно лишать крестьян родной Матеры? Деревня должна уйти под воду, а жители — переселиться в другую деревню. Крестьян никто не спрашивал, хотят ли они этого: приказали — будь добр подчиниться! Интересно, что жители по-разному отреагировали на такое решение. Старики, прожившие в родном селе всю свою жизнь, не могут просто расстаться с Матерой. Здесь им знаком каждый уголок, каждая березка, здесь прах их родителей, дедов. Так, главная героиня повести старуха Дарья не может покинуть свою избу. Очень трогателен эпизод, когда старая Дарья украшает избу перед тем, как ее навсегда покинуть. Как мудро рассуждает эта малограмотная женщина о судьбе своей деревни! Сыну Дарьи тоже жаль расставаться с домом, но он согласен с тем, что наука важнее природы и они должны переселиться во что бы то ни стало.

Не только люди, но и сама природа против грубого, бесцеремонного вторжения в жизнь. Вспомним могучий царский листвень, который не могли взять ни топор, ни пила, ни огонь. Все он выдержал, не сломился. Но так ли вечна природа? В. Распутин касается многих нравственных вопросов в своей повести, но судьба Матеры — ведущая тема этого произведения.

Примерно об этом же и рассказ А. И. Солженицына “Матренин двор”. Действие рассказа происходит в 1956 году. Молодой учитель поселился в избе крестьянки Матрены, и читатель наблюдает деревенскую жизнь глазами интеллигента. Нас сразу же поражают бедность и убогость ее жилища. Это была темная комната, в которую свет попадал только из окна; это многочисленные тараканы и мыши, хромая кошка. Матрена живет уже в то время, когда позади остались гражданская война, коллективизация. Неужели в 50-е годы крестьяне были такими бедными? Мы не увидим у Матрены ни хорошо налаженного хозяйства, ни огорода, ни палисадника, ни скота. Одна коза грязно-белого цвета да колченогая кошка — вот и весь скот Матрены.

Судьба крестьянки достаточно трагична: Матрена была больна, но не считалась инвалидом. Она не работала в колхозе, поэтому пенсия ей не полагалась. А для того чтобы получить пенсию за умершего мужа, нужно было обойти множество учреждений. Одним словом, как пишет сам автор, “много было наворочено несправедливости с Матреной”. Но, несмотря на все тяготы жизни, Матрена не озлобилась. Она настолько добра и бесхитростна, что помогает всем соседкам копать картошку. Она думала о себе в самую последнюю очередь: лишь бы квартиранту было хорошо. Однако злость и жадность окружающих погубили крестьянку.

В конце рассказа автор утверждает, что именно на таких крестьянах, как Матрена, держится деревня, держится вся русская земля.

 

Анализ одного из произведений В. Белова, В. Распутина, Ф. Абрамова, М. Алексеева, В. Шукшина (по выбору).

Анализ «избы» Распутина

 

"Изба с заколоченными ставнями" - так назывался публицистический очерк В. Распутина, вышедший в журнале "Наш современник" в 1988г. Об истоках русского национального характера, о причинах тех бед, которые обрушились на нашу страну, размышляет писатель. Доступно и лаконично В. Распутин высказывает в очерке одну простую истину, истоки национального характера в деревне. Сохраним самобытный, богатый народными традициями крестьянский уклад - сохраним и Россию. С болью в сердце писатель говорит о разрушении народных устоев, об исчезновении деревни. Эту тему можно считать основной в творчестве Распутина.

 

В 1989 г в журнале "Наш современник " был опубликован рассказ "Изба". Как и в большинстве других произведений этого писателя, действие здесь происходит в деревне. Главные герои "Избы" - люди пожилые. Рассказ заставляет обратиться к нашим истокам. Сегодня человеку, пожалуй, недостает того, чем богаты герои рассказа: духовности, верности традициям, по-настоящему родственных связей. Но, с другой стороны, мы получаем столько удобств, всякого рода возможностей, перспектив, идя по пути прогресса. Что же важнее: духовные или материальные ценности? Где, правда? На глобальные вопросы лучше всего отвечает жизнь. Для самого Распутина очень важно помнить историю и любить свою родину. Быть может, это звучит банально, но сердце писателя сжимается от боли при виде общества, которое "поменяло смысл жизни" и теряет Бога.

 

Таковы герои и в рассказе "Изба". Сюжет его, на первый взгляд довольно прост. Из-за грядущего затопления всех людей из деревень, стоящих на Ангаре, заставляют переехать. Эта же участь постигает и Агафью, женщину лет пятидесяти, живущую в Криволуцкой. А дальше идет подробное описание того, как она то в одиночку, то с чьей-то помощью возводит свою избу на новом месте. Из-за этого, казалось бы, незначительного события круто меняется жизнь Агафьи. Она потеряла все, что давало ей опору, уверенность в будущем. А теперь, оказавшись в стороне от своих односельчан, эта женщина выглядит совершенно несчастной, выбитой из колеи. Она каждый вечер бегает ночевать в Криволуцкую. Родной дом, вернее, то, что от него осталось. Ангара, тайга- все это придает ей силы, помогает преодолеть страх. И уже с энергией, которой позавидовали бы молодые, Агафья возводит заново свою избу. Но как эта изба строится из старых бревен, так и жизнь героини возводится на прежних началах и принципах. Она никак не может понять условий нынешней жизни и принять их. Почему молодежь уезжает из деревни, бросает "могилы и старину"?

И это непонимание усиливает ее душевную боль, личную трагедию. Дочь Ольга одна из первых переехала в город, когда ей было пятнадцать лет. Потом родила ребенка без отца и в итоге спилась. Какой жестокий пример и урок дала жизнь всем деревенским девчонкам, раньше завидовавшим Ольге. Да разве только им? Чтобы твердо стоять на ногах нужно держаться корней - вот простая мудрость, о которой в наши дни забыли. Помнят о ней лишь герои рассказа Агафья да Савелий, такой же одинокий старик. Сладкими воспоминаниями всплывают в их сознании картины прошлого, когда вечером, сидя у огня, пели песни, рассказывали сказки да "ужасти", как топили печь по-старинке. Есть в этом что-то волшебное, притягательное, задевающее за живое, что-то очищающее душу, лечащее ее. Где сегодня встретишь такое? Плоды прогресса, как приемник, и телевизор, "убивает родную песню чужеголосьем", издеваются над душой. А душа, по мнению В. Распутина, христианка. Для нее "нет ничего целебнее печали, нет ничего слаще ее и сильнее, она вместе с терпением вскормила в нас необыкновенную выносливость". Эта святая печаль, "неохватно-спокойная, проникновенная, нежная". Ею пронизано сердце Агафьи. А героиню силой вталкивают в новую жизнь, чужую и непонятную, где ее духовным ценностям нет места. То же переживает и Савелий. По выражению Агафьи, "было в нем что-то дальнее", оттуда, из прошлого, основательное, надежное... Но и он не выдержал, подался уговорам родственникам и уехал в райцентр. Как ни трудно было герою это сделать, он порвал связь с землей, с "могилами и стариной". Но "у одного стебля корни дважды не отрастают". Узнала Агафья, что Савелий вскоре умер от рака. Героиня же до конца несла свой крест, ни секунды себя не жалея. Когда она лежала в больнице, ей приснился сон о том, что ее похоронили не в гробу, а в избе. И, словно в награду ей, происходит чудо, подобное тем, что были в сказках, услышанных ею в детстве. Можно сказать, что сон оказался пророческим.

 

После смерти Агафьи умерло ее пристанище. "Изба осталась сиротой. Зиму простояла она безжизненной -ни дымка, ни огонька, с закрытыми наглухо окнами, оцепеневшая., бездушная, холодная, скорбная. . . умершая безмогильно". Наводила она "на живых тяжелую тоску". А когда "кто-то догадался открыть ставни" и "дать свет в окошки", "...задышала изба, очнулась, натянулась., вся, подставила солнцу маленькие ослепшие глаза., заслезились, принимая тепло, и за два дня скинула с себя смертельный вид. - Господи! - крестились бабы, оборачиваясь на избу. - Будто Агафья воротилась". Теперь около нее, как прежде ночи у огня, печалятся старухи, отходя душой. К вместе с избой живет память о русской женщине.

 

Поэтому так и называется произведение Распутин а, повествующее о судьбе Агафьи. Образ избы является ключевым в рассказе. Он одухотворен. Писатель говорит нам о рождении, жизни, смерти и воскрешении Дома. Изба была "зачата", осталось только выносить да родить". И после того, как она была построена, Агафья "лелеяла " ее: "по старинке скребла половицы косарем и натирала их песочком... "

Когда хозяйка умерла, "изба осталась сиротой". "Снег завалил ее сверху и снизу". Так и "коченела" она до тех пор, пока ей не дали света. А по теплу стали заходить к ней старухи. И "как бы сразу оказывались в другом мире, где царят "покой, сладкая н далеко уходящая задумчивость", в которой "неслышно и согласно беседуют одни только души". Как нимб, над Агафьиной избой "висело тонкое, прозрачное зарево из солнечного и лунного света".

 

Но время идет. Старушек, посещающих дом Агафьи, становится все меньше и меньше. "Год от года ужимается в поселке жизнь". Ветшает внешне и сам Дом. Мир вокруг него находится на грани катастрофы. Недаром в описание избы в, финале рассказа введен библейский мотив: "... видно было от нее на все четыре стороны света". Это уже редвестие Страшного суда. Бездуховный, погрязший, в мелочах, мир не думает о нем. Но Агафьин Дом вбирает внутрь себя и хранит все самое святое: святую печаль, страдание, подвижничество, представление о совести. Поэтому описание избы накануне катастрофы начинают и заканчивают рассказ. В первом из них большое количество конкретных деталей. Она "почерневшая", "осевшая на левый затемненный угол", постаревшая "до дряхлости", с оконными стеклами, забитыми пылью.

 

Многообразие творческих исканий в поэзии 1950–1970-х гг.

Авторская песня

Целесообразность рассмотрения развития классической бардовской поэзии прежде всего в рамках 1950-1970-х гг., когда это направление достигло наибольших художественных высот, научно мотивируется и ключевой ролью авторской песни в литературном процессе указанных десятилетий, «закономерностью ее возникновения и подлинного расцвета именно в названный период, когда она органически встраивается в обусловленное самой жизнью движение литературы, в частности, поэзии» .

Широкое распространение бардовской поэзии благодаря многочисленным концертным выступлениям, фестивалям авторской песни, аудиозаписям происходило на фоне часто негласного официального запрета на полноценную публикацию произведений поэтов-бардов, которые вольно или невольно оказывались пропитанными антидогматичным духом неподцензурного искусства. Подобное «полулегальное» существование авторской песни впоследствии вызвало объективные трудности в ее научном изучении, связанные в большинстве случаев со сложностями текстологического характера. Практически до 1980-х гг. в Советском Союзе масштабного научного осмысления авторской песни как художественного явления не предпринималось. Опережающую роль сыграли в этом смысле публикации в русской эмигрантской печати 60-70-х гг. и в по сути «самиздатской» газете «Менестрель» с конца 70-х. В эмигрантских интервью А.Галича, в «тамиздатских» статьях и рецензиях Р.Гуля, Я.Горбова, В.Некрасова, Ю.Алешковского, В.Аксенова, С.Довлатова, Ю.Мальцева, М.Бен-Цадока и др., при всех издержках, связанных с отсутствием авторитетных изданий бардов, с распространенным преобладанием общественно-политических оценок над эстетической рефлексией, все же намечались важные подступы к будущим исследованиям авторской песни, и прежде всего творчества В.Высоцкого и Б.Окуджавы. Введенные в научный оборот в основном во второй половине 1990-х гг. благодаря главным образом републикациям в выпусках альманаха «Мир Высоцкого» (1997 – 2002), данные работы стали не только важным историческим источником, но и подспорьем для современной научной мысли.

.   Авторская песня – одно из магистральных направлений отечественной поэзии второй половины ХХ в., имеющее свою жанрово-стилевую типологию, логику эволюции и органично интегрированное в общий литературный контекст.

2. Несомненный синтетический характер авторской песни не умаляет, но, напротив, актуализирует собственно филологический подход к научному осмыслению художественных текстов поэтов-бардов, которые в своем большинстве имеют эстетическую значимость независимо от факта их песенного исполнения.

3. Художественная специфика бардовской поэзии заключается в ее срединном положении между высокой поэзией и низовым фольклором, во взаимопроникновении литературных и фольклорно-песенных жанров, в особых содержательных, коммуникативных, структурных, стилевых, метроритмических свойствах поэтических текстов, в оригинальных вариантах «сюжетной» и «персонажной» лирики.

4. В типологическом плане в авторской песне выделяются лирико-романтическое направление (Б.Окуджава, Ю.Визбор, Н.Матвеева и др.); трагедийно-сатирическое направление (М.Анчаров, В.Высоцкий, А.Галич и др.), а также творчество поэтов, прошедших эволюцию от лирико-романтической тенденции к созданию окрашенного в преимущественно трагедийные тона песенно-поэтического эпоса (Е.Агранович, А.Городницкий, А.Дольский).

5. Для лирико-романтического направления авторской песни характерны преобладание элегических жанровых решений, широкое освоение различных форм художественной условности, опирающихся на использование сказочных, фольклорных, а также имеющих притчевое звучание персонифицированных образов Надежды, Доверия, Любви, Музыки. В поэзии Окуджавы, Клячкина, Матвеевой художественных высот достигает любовная лирика, существенным жанрообразующим фактором выступает дискурс диалога, который предопределяет доминирование интонации непосредственного общения.

6. Главные особенности трагедийно-сатирического направления авторской песни заключаются в эпическом расширении художественной картины мира, в выдвижении на первый план балладной жанровой тенденции, в активном экспериментировании с крупными поэтическими формами (песенные поэмы, циклы Высоцкого, Галича, Кима). Весомы здесь и более детальная, в сопоставлении с бардами-«романтиками», разработка персонажного мира и социального фона, и усиление публицистического начала, и актуализация традиций неофициальной смеховой культуры, которая в стихах-песнях Высоцкого, Галича, Кима, Талькова рельефно выделяла оппозиционную направленность песенно-поэтического слова.

 

Основные мотивы лирики Н. Рубцова.

Самые сокровенные моменты жизни Н.М. Рубцова связаны с написанием стихов. Лейтмотив его произведений: «из души живые звуки в стройный просятся мотив». Талант этого поэта не смогли заглушить ни голодное детство, ни тяжелые годы войны.

 

Лирика Рубцова совершенно особая. Настроения людей, картины быта не нашли широкого и глубокого отражения в его стихах. Наиболее эмоционально в них выразилось личное «я» поэта. Тема души прозвучала в творчестве РУбцова волнующе, пронзительно. Основной мотив его стихотворений – мотив одиночества. Рубцов торопился писать, жить, словно чувствовал свой скорый конец. Одно из его лучших стихотворений так и называется – «Я умру в крещенские морозы…».

В каждой строчке поэт передавал свои самые сокровенные переживания. Лирический герой его произведений ставит перед собой вечные философские и нравственные проблемы: смысла жизни, человека и бытия, жизни и смерти, любви и разлуки.

 

В программном стихотворении Рубцова «Звезда полей» отразилось мироощущение поэта. Недаром оно впоследствии послужило названием целого сборника. При этом вечные вопросы в лирике Рубцова неразрывно связаны с темой Родины. Для лирического героя Родина – это идеал святости.

В основу этого стихотворения положена антитеза. В первых строчках лирическому герою тревожно, смутно на сердце. Возникает состояние скрытой горечи. В то же время здесь звучит нежная любовь к Родине: «сон окутал родину мою». Здесь появляется еще одна антитеза: малая родина, над которой горит «звезда полей», и вся огромная родина. Таким образом, пространство стихотворения расширяется.

 

  Сам образ звезды традиционен для русской поэзии. С ее образом тесно связано представление о тепле. Именно здесь, во «мгле заледенелой», так нужны ее приветливые лучи. Счастье лирического героя немыслимо без счастья его Родины:

 

…И счастлив я, пока на свете белом

 

Горит, горит звезда моих полей…

Во многих стихотворениях поэт использует фольклорные традиции и мотивы русской христианской философии, темы крестьянской поэзии. Произведения Рубцова отличаются пристрастием к деталям сельского быта, сочетанием христианских и языческих мотивов, темами классической русской литературы. Поэт утверждает самобытность русской нации. Рубцов убежден, что есть зависимость духовного мира человека от земли, традиций крестьянской жизни.

 

Он поэтизирует любовь к малой родине, стремление к бескомпромиссной правде, хранит память о войне. Рубцов часто обращается к народной душе, одухотворяет самые обыкновенные вещи. Поэт восхищается многими, забытыми ныне, ценностями, подчеркивает важность народной нравственности и национальной культуры. Эти темы нашли свое отражение в стихотворении «Русский огонек»(1964). В нем подчеркивается спокойствие и миролюбие русского человека. Лирический герой здесь – путник, вечный странник, затерянный на просторах России. Он заходит в дома незнакомых людей, и его встречают как дорогого гостя, дают обогреться, оставляют ночевать. Как христианская заповедь, звучат слова:

 

За все добро расплатимся добром,

 

За всю любовь расплатимся любовью.

 

Пейзаж строится по принципу контраста. Сначала описывается зимняя красота природы. На фоне монументальной природы появившийся в снежной пустыне огонек воспринимается как очаг жизни, надежда. Образ героини стихотворения типичен для тех лет. Старушка до сих пор живет воспоминаниями о страшной войне.

 

Ключевым здесь является мотив сиротства. Особенно пронзительно он звучит в кульминации стихотворения:

 

И вдруг открылся мне

 

И поразил

 

Сиротский смысл семейных фотографий.

 

Пейзажи Рубцова подкупают своей достоверностью, глубинным знанием жизни. Его стихотворение «Журавли» перекликается с произведением «У сгнившей лесной избушки». В самом начале стихотворения поэт обращает внимание на то, что именно с началом октября связан журавлиный отлет. Осенняя картина сразу вызывает мотив прощания. Его подготавливает эпитет «сгнившая» избушка. По деталям стихотворения можно восстановить социальную роль лирического героя, его знание природы и души человека. Мотив прощания с природой усиливается с помощью образов улетающих журавлей и листопада. Осенняя прохлада означает неприкаянность лирического героя. Поэт проводит своеобразную параллель со стаей птиц. Каждый человек перед лицом своей судьбы одинок в людском море.

 

Во многом произведения Рубцова перекликаются с лирикой Фета. Поэт постоянно обращается к молчаливым собеседникам, ищет гармонии с природой. С этим связана психологическая тонкость его пейзажа: пристрастие к изображению пограничных состояний и времен суток, особое отношение к свету и тени. Для поэта характерен мотив обращения к родным могилам, тема памяти. Он воспринимает смерть как смирение. Это своеобразное вступление в царство «сказочного мира», «последнее новоселье».

 

Часто поэт использует символы христианской религиозной культуры. Эти темы характерны для стихотворения «Крещенские морозы». Ночь на Крещение воспринимается Рубцовым как некое мистической действо. Для поэта подобное время священно. Именно тогда душа стремится к соединению с Богом. Журавли у Рубцова – это часть природы, которая сиротеет с их отлетом. Прощальный плач этих гордых прославленных птиц связывает прошлое и настоящее Родины. Вечное и прекрасное сливается у поэта именно с образом Отечества.

 

Соединение вечных тем и мотива Родины характерно для стихотворения «Посвящение другу». Через все произведение проходят традиционные мотивы: образ ночи, звезды, огней в деревне, реки. Все это дает лирическому герою надежду, поддерживает его. Зима у поэта всегда связана с душевным холодом. «От зимней стужи глохнет покинутый луг», - утверждает кто-то, но не лирический герой. Не гибнут надежды героя, пока «светлые звезды горят». Исследователи творчества Рубцова справедливо отмечали, что образ дороги связан у него с образом Времени, истории, судьбы России.

 

Все темы и мотивы лирики поэта тесно перекликаются между собой. Вместе они образуют неповторимое единство. Поэзия Рубцова задумчивая, нежная, зовущая к размышлению. Крестьянское селение, земля связаны с космосом. Нельзя однозначно назвать лирику Рубцова «тихой». В ней отразилась широкая русская натура, задушевность, искренность. Никто не сумел проникнуть в народную жизнь так глубоко и проникновенно, как Н.М. Рубцов. «Звезда его полей» продолжает освещать нашу жизнь.

 

39. Категория времени глагола. Система глагольных времён в современном русском языке. История прошедшего времени.

Творчество Б.Л. Пастернака. Своеобразие лирико-философской поэзии (анализ одного из циклов). Роман «Доктор Живаго»: философско-нравственная проблематика, своеобразие жанра и стиля.

 

ВРЕМЯ

Время — это словоизменительный морфологический при­знак глагола, который выражается в противопоставлении форм настоящего (рассказываю), прошедшего (рассказывал) и будущего (буду рассказывать) времени и служит для обозна­чения времени осуществления действия (состоянияГ отноше­ния), названного глаголом. Время связано с глагольным видом (глаголы совершенного вида не имеют форм настоящего време­ни) и наклонением (противопоставление временных форм на­блюдается только в изъявительном наклонении).

Настоящее время обычно указывает на совпадение действия, называемого глаголом, с моментом речи, т. е. со вре­менем общения говорящего и слушающего: — Что ты дела­ешь сейчас? Читаю новую книгу. Формы настоящего вре­мени могут также указывать на постоянные или типичные действия, не связанные непосредственно с моментом речи: Для печатания газет выпускается особая бумага; Дети часто волнуются перед экзаменом.

Формы настоящего времени образуются только от глаголов несовершенного вида: иду, говоришь, читает; идущий, говоря­щий, читаемый. Показателем настоящего времени для спрягае­мых форм являются личные окончания: -у 1-ю, -м (иду, говорю, ем); -ешь, -ишь, -шь (идешь, говоришь, ешь); -ет, -ит и т. д.

Прошедшее время обозначает отнесенность названного глаголом действия в план прошлого, т. е. до момента речи: Два дня спустя я встретил ее в многочисленной компании (Д.); Затосковал я и дядюшке пишу письмо (М. Г.). Прошедшее время бывает выражено как спрягаемыми глагольными фор­мами, так и причастиями.

У спрягаемых форм прошедшего времени есть два грамма­тических показателя: 1) словоизменительный суффикс -л-/-л'-(а у немногих глаголов в форме мужского рода единственного числа типа нёс, пёк, высох — нулевой суффикс прошедшего времени: -0); 2) неизменяемость по лицам и изменение по ро­дам: бежал, бежала, бежало.

Будущее время указывает, что событие, о котором идет речь, произойдет в будущем, после момента речи: Я решу за­дачу; Мы будем сдавать экзамены.

Образование спрягаемых форм будущего времени зависит от вида глагола. Форма будущего времени глаголов несовер шенного вида составная, она образуется сочетанием спряга­емых форм вспомогательного глагола быть с инфинитивом основного глагола: буду говорить. Форма будущего времени глаголов совершенного вида — простая, образуется прибавле­нием к глагольной основе личных окончаний: поговорю, пого­воришь.

 

Нередко отмечаются и переносные употребления вре­менных форм, особенно форм настоящего времени, ср.: 1) на­стоящее время в значении будущего: Завтра я еду на дачу; Представь, ты входишь завтра в школу в последний раз; 2) настоящее время в значении прошедшего («настоящее исто­рическое»): Иду я в прошлое воскресенье по улице и вижу... Наблюдаются также случаи переносного употребления форм прошедшего времени в значении будущего: Бежать, бежать! Иначе я умер (Ф.) — ср.: 'я умру'.

 

КАТЕГОРИАЛЬНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ ФОРМ ВРЕМЕНИ

§ 1495. Время осуществления действия определяется по отношению к той или иной точке отсчета. Такой точкой отсчета является либо момент речи (Он придет вовремя), либо какой­нибудь другой момент, в частности время другого действия (Он думал, что придет вовремя). В морфологической системе форм времени эти различия не отражены. Категориальные значения форм времени ориентируются на единую исходную точку – грамматическую точку отсчета. Это абстрактное грамматическое понятие отражает в обобщенном виде как момент речи, так и любой другой момент, по отношению к которому определяется время действия в речи.

 

Система форм времени строится на противопоставлении значений одновременности (формы наст. вр.), предшествования (формы прош. вр.) или следования (формы буд. вр.) по отношению к грамматической точке отсчета. Каждая форма времени заключает в своем грамматическом значении определенное отношение к этому ориентиру. Так, форма будущего сложного (буду писать) – носитель значения следования (будущего) по отношению к указанной точке отсчета. Это значение принадлежит языковой грамматической системе форм времени. В данной системе оно определяется вне контекста, безотносительно к конкретному говорящему и моменту его речи. В акте речи, при функционировании форм времени, отношение к грамматической точке отсчета, заключенное в данной форме, связывается либо с внеязыковым моментом речи (абсолютное употребление форм времени), либо с каким­либо иным моментом (относительное употребление). Например, в предложении Я буду писать при употреблении формы будущего сложного выражается следование (будущее) с точки зрения момента речи говорящего; в предложении же Я обещал, что буду писать выражается следование с точки зрения того момента прошлого, к которому относится действие обещал.

 

§ 1496. Каждый из противопоставленных друг другу рядов форм времени обладает категориальным временным значением. Это значение объединяет все формы, относящиеся к данному ряду, и противопоставляет его другим рядам форм времени.

 

 

§ 1497. Прошедшее время глаголов несов. и сов. вида выражается одной и той же формой: в этой форме выступают глаголы разных видов, но с точки зрения категории времени это одна морфологическая форма. Между прош. вр. глаголов несов. вида и прош. вр. глаголов сов. вида имеются различия в типах употребления, связанные главным образом с категорией вида. Формы прош. вр. глаголов сов. вида выступая в перфектном типе употребления (см. § 1507), тесно связывают план прошедшего времени с планом настоящего времени. Напротив, при несов. виде глагола формы прош. вр., как правило, обозначают действие, полностью отнесенное к прошлому и не имеющее связи с настоящим. Сравним значения форм прош. вр. глаголов несов. и сов. вида: Попробуй только ослушаться, немедленно Клавдию Петровичу расскажу, кто портрет спрятал... Я видел вчера, как ты его прятал (А. Н. Толст.). Лишь в редких случаях, в строго ограниченных условиях, формы прош. вр. глаголов несов. вида способны выступать в перфектном употреблении: Она отлично образованна, умеет мыслить... Не любила ни разу в жизни. Ленива, любит философствовать, читает книги лежа (Чех., переписка). См. об этом § 1510.

 

Таким образом, прош. вр. глаголов сов. вида отличается от прош. вр. глаголов несов. вида способностью выражать прошедшее действие, тесно связанное по своему результату с планом настоящего времени, что для прош. вр. глаголов несов. вида возможно лишь в исключительных случаях. Кроме того, прош. вр. глаголов сов. вида способно выступать в ряде переносных употреблений, не свойственных прош. вр. глаголов несов. вида (см. § 1509).

 

§ 1498. Иные отношения существуют между будущим сложным и будущим простым: это две самостоятельные формы времени. Хотя они входят в один и тот же ряд форм времени с категориальным значением следования (будущего) по отношению к грамматической точке отсчета, между этими формами имеются существенные различия в семантике времени. Значение форм будущего сложного ограничено сферой будущего: [Сорин:] Значит, опять всю ночь будет выть собака (Чех.). Формы же будущего простого наряду с этим основным значением в определенных условиях контекста (см. § 1512) выявляют периферийное значение настоящего времени повторяющегося (в частности, обычного и типичного) действия, нередко с дополнительными модальными оттенками. Хотя возможность выявления этого значения зависит от контекста, существенную роль при этом играет сама форма, по типу своего образования являющаяся формой наст. вр. (см. § 1493). Роль контекста заключается в том, что он обусловливает возможность реализации того значения, которое заложено (как побочное, периферийное) в самой форме наряду с ее основным значением. Например: Бывает так, что захочет вдруг забыть себя человек, – все забыть (С.­Ц.); Здесь между небом и землею Живет угрюмая тоска. Она и днем и ночью роет В полях песчаные бугры, Порою жалобно завоет И вновь умолкнет - до поры (Блок). В одних случаях значение настоящего времени повторяющегося (обычного) действия не связано со значением будущего времени; таковы приведенные выше примеры. В других случаях значение наст. вр. повторяющегося действия может совмещаться со значением будущего. Такое совмещение обоих значений особенно характерно для тех случаев, когда временные значения сопровождаются модальными значениями возможности или невозможности осуществления, необходимости, долженствования. В таких случаях обозначается то, что бывает обычно (постоянно, всегда) и что может быть (должно быть) и в будущем: – Послушай еще: я ведь не вздор говорю; я согласен, во всем Петербурге не найдешь такого почерка, как твой почерк (Дост.) ((невозможно найти сейчас), но не исключается и план будущего времени); Львов честен, прям и рубит сплеча, не щадя живота. Если нужно, он бросит под карету бомбу, даст по рылу инспектору, пустит подлеца. Он ни перед чем не остановится. Угрызений совести никогда не чувствует (Чех., переписка) (выражается уверенность в том, что в определенных условиях могут произойти и непременно произойдут указанные действия, и это является характерным для данного субъекта; совмещаются значения будущего, настоящего времени обычного действия, указанные модальные значения и квалифицирующий оттенок по отношению к субъекту).

История прошедшего времени

История прошедшего времени в русском языке заключается в том, что из четырех форм прошедшего времени сохраняется только одна, относящаяся к бывшему перфекту.

Раньше других утратился имперфект. Он был характерен для памятников церковно-учительной литературы, почти не встречается в памятниках деловой письменности. Возможно, имперфект употреблялся в народно-разговорном языке 11–12 вв., о чем свидетельствует наличие форм имперфекта в новгородских берестяных грамотах первой половины 12 в. (см.: Зализняк А.А. Древненовгородское койне. // Балтославянские исследования. 1986. М., 1988). Однако впоследствии имперфект был утрачен в разговорном языке. Нет никаких следов имперфекта в современном русском языке.

Аористные формы обнаруживаются в новгородских грамотах 14–15 вв., а также в памятниках русской письменности вплоть до 17 в. (например, в «Житии протопопа Аввакума»).

В современном русском языке сохраняются некоторые следы аориста:

1) междометие чу, являющееся по происхождению формой простого аориста 2–3­го лица единственного числа утратившегося глагола чути «слышать»;

2) частица сослагательного наклонения бы, восходящая к форме простого аориста 2–3-го лица единственного числа глагола быти.

Формы плюсквамперфекта также оказались не живучими и исчезли из русского языка. Следами этой древней формы прошедшего времени в современном русском языке являются:

1) сказочный зачин жили-были;

2) синтаксические конструкции типа пошел было, подумал было и т.д., обозначающие действия, которые могли произойти, но не произошли по какой-либо причине.

Наиболее жизнестойкой оказалась форма перфекта. Именно на основе перфекта сформировалась современная форма прошедшего времени, пережив определенные изменения:

1) утрату вспомогательного глагола (первоначально в 3-м лице единственного и множественного числа, а затем и в других лицах, начиная с 12 в.);

2) утрату родовых различий во множественном числе у причастия на : для всех трех родов устанавливается общая форма с окончанием , являющаяся по происхождению формой именительного падежа множественного числа мужского рода.

Таким образом, из четырех форм прошедшего времени в современном русском языке сохранилась лишь одна, восходящая к древнему перфекту. При этом данная форма стала синтетической (простой), состоящей только из причастия на ­л-.

Утрата в перфекте вспомогательного глагола, выражавшего грамматическое значение лица, привел

 

Творчество Б.Л. Пастернака. Своеобразие лирико-философской поэзии (анализ одного из циклов).

 

Своеобразие лирики Б. Пастернака

Борис Леонидович Пастернак — один из крупнейших поэтов, внесший незаменимый вклад в русскую поэзию советской. эпохи и мировую поэзию XX века. Его поэзия сложна и проста, изысканна и доступна, эмоциональна и сдержанна. Она поражает богатством звуков и ассоциаций.

Давно знакомые предметы и явления предстают перед нами с неожиданной стороны. Поэтический мир настолько ярок и своеобразен, что нельзя оставаться к нему равнодушным. Поэзия Пастернака —- это отражение личности поэта, выросшего в семье известного художника. С первых своих шагов в стихах Борис Пастернак обнаружил особый почерк, особый строй художественных средств и приемов. Самая обыкновенная картина иногда рисуется под совершенно неожиданным зрительным углом.

Первые публикации его стихотворений относятся к 1913 году. В следующем году у поэта выходит в свет первый сборник “Близнец в тучах”. Но к своему раннему творчеству Пастернак относился критически и впоследствии ряд стихотворений основательно переработал. В них он зачастую пропускает несущественное, прерывает, нарушает логические связи, предоставляя читателю догадываться о них. Иногда он даже не называет предмет своего повествования, давая ему множество определений, применяет сказуемое без подлежащего. Так, к примеру, построено у него стихотворение “Памяти Демона”.

Надо сказать, что Пастернаку в целом свойственно отношение к поэзии как к напряженной работе, требующей полной самоотдачи:

 

Не спи, не спи, работай,

Не прерывай труда.

Не спи, борись с дремотой,

Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну.

Ты — времени заложник

У вечности в плену.

 

Уже в первые годы творчества у Пастернака проявляются те особенные стороны таланта, которые полностью раскрылись в поэтизации прозы жизни, философских раздумьях о смысле любви и творчества:

 

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.

 

Борис Пастернак вводил в свои стихи редкие слова и выражения. Чем реже слово употреблялось, тем лучше это было для поэта. Для того чтобы вникнуть в суть образов, созданных им, нужно хорошо понимать значение таких слов. А к их выбору Пастернак относился с большим вниманием. Он хотел избежать штампов, его отталкивали “затертые” поэтические выражения. Поэтому в его стихах мы можем встретить устаревшие слова, редкие географические названия, конкретные имена философов, поэтов, ученых, литературных персонажей.

Своеобразие стихотворного стиля Пастернака состоит и в необычном синтаксисе. Поэт нарушает привычные нормы. Вроде бы обычные слова, но их расстановка в строфе необычна, и поэтому стихотворение требует от нас внимательного чтения:

 

В посаде, куда ни одна нога

Не ступала, лишь ворожеи да вьюги

Ступала нога, в бесноватой округе,

Где и то, как убитые, спят снега...

 

Но какую экспрессивность придает такой синтаксис поэтическому тексту! В стихотворении речь идет о путнике, заблудившемся в посаде, о метели, усугубляющей безысходность пути. Душевное состояние путника передают обычные слова, но само чувство тревоги, растерянности звучит в том необычном ритме стихотворения, который придает ему своеобразный синтаксис.

Оригинальны и ассоциации Пастернака. Они непривычные, но именно благодаря этому действительно свежие. Они помогают описываемому образу раскрыться именно так, как он его видит. В стихотворении “Старый парк” сказано, что “каркающих стай девятки разлетаются с дерев”. А далее находим такие строчки:

 

Зверской боли крепнут схватки,

Крепнет ветер, озверев,

И летят грачей девятки,

Черные девятки треф.

 

Образный ряд этого стихотворения глубже, чем может показаться на первый взгляд. Поэт использует здесь трехчленное сравнение: грачи — девятки треф — самолеты. Дело в том, что стихотворение написано в 1941 году, когда немецкие самолеты летали девятками, и их строй напомнил поэту девятки треф и грачей. Своеобразие лирики Пастернака состоит в сложных ассоциативных рядах. Вот, например, какими точными и в то же время сложными, необычайными штрихами передается ощущение прогретого воздуха в хвойном лесу:

 

Текли лучи. Текли жуки с отливом,

Стекло стрекоз сновало по щекам.

Был полон лес мерцаньем кропотливым,

Как под щипцами у часовщика.

 

Поэзия Пастернака — поэзия дорог и разворачивающихся просторов. Вот как Пастернак определяет поэзию в книге “Сестра моя — жизнь”.

 

Это — круто налившийся свист,

Это — щелканье сдавленных льдинок,

Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох.

Это — слезы вселенной в лопатках,

Это — с пультов и флейт —

Фигаро Низвергается градом на грядку.

Все. что ночи так важно сыскать

На глубоких купаленных доньях,

И звезду донести до садка

На трепещущих мокрых ладонях...

“Определение поэзии”

 

В стихах Пастернака всегда ощущаешь не наигранный, а глубоко естественный, даже стихийный лирический напор, порывистость, динамичность. У них есть свойство западать в душу, застревать в уголках памяти. Пейзаж у Пастернака существует на равных с человеком правах. Явления природы у него как бы живые существа: дождик топчется у порога, гроза, угрожая, ломится в ворота. Иногда у поэта сам дождь пишет стихи:

 

Отростки ливня грязнут в гроздьях

И долго, долго, до зари

Кропают с кровель свой акростих.

Пуская в рифму пузыри.

 

Первозданной чистотой предстает перед нами в стихах Пастернака и Урал (“На пароходе”, “Урал впервые”), и Север, и родные поэту места близ Москвы с их ландышами и соснами, неистовыми грозами и стрижами. Впоследствии в таких книгах, как “На ранних поездах”, “Когда разгуляется”, вереницы пейзажей будут вторгаться в стихи поэта, выражая его восторг перед миром природы.

На протяжении всей жизни (особенно в зрелую и позднюю пору) Борис Пастернак был предельно строг к себе, взыскателен и иногда неоправданно резок в автохарактеристиках. Это можно понять. Поэт всегда работал, мыслил, творил. Когда сейчас мы читаем и перечитываем его стихи и поэмы, написанные до 1940 года, то находим в них много свежего, яркого, прекрасного.

Ранние стихи Пастернака хранят отчетливые следы символизма: обилие туманностей, отрешенность от времени, общую тональность, напоминающую то раннего Блока, то Сологуба, то Белого:

 

Не подняться дню в усилиях светилен,

Не совлечь земле крещенских покрывал.

Но, как и земля, бывалым обессилен,

Но, как и снега, я к персти дней припал.

 

Эти строки — первоначальный вариант стихотворения “Зимняя ночь”, коренным образом переделанного в 1928 году:

 

Не поправить дня устьями светилен,

Не поднять теням крещенских покрывал.

На земле зима, и дым огней бессилен

Распрямить дома, полегшие вповал.

 

Здесь все иное. Правда, поэт все еще занят здесь “посторонней остротой”, но шаг сделан, и это важный шаг.

С течением времени поэзия Пастернака становится прозрачней, ясней. Новый слог чувствуется в таких крупных его произведениях, как “Девятьсот пятый год”, “Лейтенант Шмидт”,' “Спекторский”. Добиваясь простоты и естественности стиха, он создает редкостные по силе вещи. Стих его как бы очистился, приобрел чеканную ясность. Произошедшая с художником эволюция была естественным путем, который стремился во всем дойти до самой сути.

 

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней.

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины.

 

Художник считал, что образ должен не отдалять изображаемое, а, напротив, приближать его, не уводить в сторону, а заставлять сосредоточиться на нем:

 

Во льду река и мерзлый тальник,

А поперек, на голый лед,

Как зеркало на подзеркальник,

Поставлен черный небосвод.

 

Одухотворенная предметность “прозы пристальной крупицы” (“Анне Ахматовой”), вносимая в поэтическую ткань, стремление в своем искусстве “быть живым” (“Быть знаменитым некрасиво...”), историческая правда, поддержанная динамическими картинами природы,— все это свидетельствует о стремлении Пастернака отойти от школ, отмеченных “ненужной манерностью”.

 

Быть знаменитым некрасиво.

Не это поднимает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

 

Мир поэзии Б. Пастернака все время расширялся, и трудно предположить меру и форму дальнейшего расширения, если бы поэт прожил еще годы и продолжил бы лучшее, что было заложено в его последней книге “Когда разгуляется”.

 

Природа, мир, тайник вселенной,

Я службу долгую твою.

Объятый дрожью сокровенной

В слезах от счастья простою.

 

Однако сослагательное наклонение “если бы” неуместно и непроизводительно. Перед нами завершенная судьба. На протяжении жизни поэт прошел несколько творческих циклов, проделал несколько витков вверх по спирали постижения общества, природы, духовного мира индивидуума. Признанием большого таланта Б. Пастернака явилось присуждение ему в 1958 году Нобелевской премии.

 

Когда разгуляется — цикл стихотворений Б. Л. Пастернака, включающий работы 1956—1959 г., частично опубликованные ранее в журналах «Новый мир» и «Литературная Грузия». Полностью издан посмертно в «Избранном» (М., 1961).

 

Все стихотворения цикла безупречно выверенны ритмически, представляют законченную форму стиля, которая ассоциируется в русской литературе с именем автора. Идейно стихотворения отражают круг философско-поэтических концепций, к которым обратился Б. Л. Пастернак в последние годы жизни — осмысление себя как части мироздания, путь художника в вечности, мера искусства в жизни человека.

 

Цикл считается одним из лучших в русской поэзии в целом, многие стихотворения из него служат примером творчества, сравнимого с самыми выдающимися достижениями мировой литературы.

 

Отдельной книгой и в составе сборников цикл неоднократно переиздавался как в России, так и за рубежом.

 

Роман «Доктор Живаго»: философско-нравственная проблематика, ,

«Доктор Живаго» - роман о судьбах целого поколения людей, которым довелось пережить кровавые годы революции и гражданской войны. Без сомнения, это философский роман, поднимающий вечные вопросы бытия.

Примечательно, что вначале роман назывался «Мальчики и девочки». Действительно, с первых же эпизодов появляются мальчики: Юра Живаго, Миша Гордон, Ника Дудоров, Паша Антипов - и девочки: Надя, Тоня. Вторая часть открывается главой «Девочка из другого круга» - это Лариса Гишар. Вместе с мальчиками и девочками в роман входит темы подросткового восприятия жизни, чуткого, наивного, ранимого, максималистски нетерпеливого к фальши и несправедливости.

Художественным центром произведения становится жизнь Юрия Андреевича Живаго, вписанная в сложное и противоречивое течение истории. История в романе – понятие многоуровневое. Это и русская культура, неучтожимая вопреки всему, это и русская природа, это и взаимоотношения героев.

Главная тема романа – личность и история. По мнению Пастернака, это равновеликие и взаимосвязанные начала. Писатель исследует разнообразные проявления личности: философское, религиозное, поэтическое и нравственное. Странствия, искания, духовные и физические страдания Юрия Живаго напоминают путь библейского Иисуса Христа.

Герои романа сразу же оказываются втянутыми в широкие исторические события. Первая мировая война, три революции, гражданская война – это эксперименты, которые затевались во имя самых чистых, благородных идеалов. Но по отношению к обычной человеческой жизни они искусственны и надуманы. У Пастернака они ассоциируются с играми – повзрослевшие мальчики продолжают играть. Например, Юрий Живаго по-мальчишески восторженно говорит Ларисе о революции: «Вы думаете, какое сейчас время! И мы с Вами живем в эти дни! Ведь только раз в вечность случается такая небывальщина. Подумаете: со всей России сорвало крышу, и мы все народом очутились под открытым небом. И некому за нами подглядывать. Свобода!».

Душа Юрия восприимчива к добру, гармонии, красоте, и, вместе с тем, он чутко реагирует на исторические события. Творчески одаренный герой романа стремится к занятию своим делом - врачеванием не только человеческих тел, но и сердец. Его взгляд силою обстоятельств становится мерой и трагической оценкой обстоятельств. Стихотворения Юрия – это поддержка и подтверждение надежд и веры в долгожданное просветление и освобождение личности. Духовную свободу и освобождение от мучительных земных противоречий он обретает в чувстве любви к Ларе.

Главных героев романа – доктора Живаго и Лару - разделяют расстояния, социальное положение, но им просто суждено встретиться. С этими героями в произведение входит тема любви. Эта любовь судьбоносна, предназначена героям свыше. Это чувство стало выражением настоящей радости, превозмогающей страх смерти.

О днях Февральской революции Пастернак пишет следующее: «Каждый день без конца, как грибы, вырастали новые должности. И на все их выбирали. Они замещали посты в городском самоуправлении, служили комиссарами на мелких местах в армии по санитарной части и относились к чередованию этих занятий, как к развлечению на свежем воздухе, как к игре в горелки». Людям в годы революции стало казаться, что они могут отступить от христианских заповедей, они жаждали управлять собственной жизнью. На самом деле, они верят ложным, временным ценностям, находятся во власти преходящих соблазнов.

Но игры взрослых людей имеют серьезные последствия. Это доказывает судьба Стрельникова – вестника и активного участника революции. Его идеи и действия губительны. В них отражаются настроения эпохи: пренебрежение к личности человека, потеря значения духовных идеалов во имя умозрительного равенства, искусственного единства. Эти игры несут кровь и смерть все тем же мальчикам, на какой бы стороне они ни сражались. Проекты переделки мира превратились в жестокие эксперименты. В результате образовалась жуткая реальность, которая враждебна не только духовной жизни, но и самому человеческому существованию. Таковы результаты игры с историей.

«Игра в людей» противоестественна, - утверждает Борис Пастернак. Она не может заменить нормальную, обычную жизнь. Отдушину доктор Живаго обретает лишь в любви к Ларе. Она дает ему свет, поддерживает, горит, не угасая, как та свеча, которую он видел много лет назад.

Большая часть романа наполнена ожиданием любви, изображению ее разных ипостасей, ее философскому осмыслению. Но вот, наконец, герои встречаются глазами, …и больше не могут расстаться ни на минуту. В их словах, поступках нет игры, лжи, насилия. Наоборот, они словно укрылись от темных смутных дней. Только теперь герои начинают жить истинной жизнью. Лишь сейчас они сполна ощущают весь аромат жизни. Их любовь – это свет, тепло, умиротворение. Она являет собой органичное соединение биологического, духовного и вечного. Лишь в любви, в жизни во имя другого они находят утешение и смысл. В этом заключается истинное блаженство и великое предназначение человека.

Насильственное вмешательство человека в природу и историю имеет тяжелые последствия. Любовь в романе Пастернака теснейшим образом связана с историей. С одной стороны, автор показывает насилие и смуту, а с другой, простую, но священную жизнь в любви и созидании. Он показывает, что власть идеологической схемы, надуманной системы губит всех, оборачиваясь трагедией и для того, кто ее исповедует и применяет. Подлинные, земные, человеческие заботы людей намного важнее революционных игр. Таким образом, значимость социальной истории снижается, и высокий вечный смысл приобретает жизнь человека, его любовь, его большие деяния и мелкие хлопоты, без которых невозможна жизнь человека.

Можно сказать, что весь подтекст романа дышит любовью. Символом любви и гармонии является здесь не только свеча, но и природа. Природа в романе есть воплощенное чудо, чудо жизни: «Чудо вышло наружу. Из-под сдвинувшейся снеговой пелены выбежала вода и заголосила». Истинным чудом в мире является сам человек, в сердце которого живет мудрая, всепроникающая любовь.

 

своеобразие жанра и стиля.

История ХХ в., втягивающая человека в свой оборот, мыслится Пастернаком как начало разрушительное. Неслучайно доктор Живаго обнаруживает и у убитого красноармейца и у раненого юнкера в ладанках один и тот же 90-й псалом для спасения жизни. Люди одной веры убивают друг друга, воплощая принцип "человек человеку волк". "Человеческие законы цивилизации кончились. В силе были звериные". Поэтому сюжет романа составляют постоянные и безуспешные попытки героя спрятаться от страшной и жестокой эпохи, найти для себя и для своей семьи нишу, в которой можно избежать насилия истории и обрести счастье обыденной жизни.

Роман Б. Пастернака исполнен множества бытовых подробностей, которые представляют огромный интерес для его главного героя. Жизнь в занесённом снегами и удалённом от людского мира доме даёт возможность герою порадоваться картошке, уложенной на зиму в гурты, насладиться письменным столом, так и зовущим к работе, к стихам, оценить вкус капусты и лесной ягоды и прелесть зимнего пейзажа за окном. За этим проявляется не приземлённость, не неспособность посмотреть на жизнь более широко, но умение видеть частности, поэзию обыденного. Доктор Живаго - в первую очередь поэт, и его взгляд эстетизирует всё, что попадает в поле зрения героя. Ему дано счастье обыденной жизни, очарованности её ощутимой реальностью, гармонией каждодневного бытия с любимыми и близкими людьми.

В романе, где пересекается множество частных судеб на фоне глобальных исторических событий, Пастернаку приходится находить композиционные приёмы, которые помогли бы соподчинить сюжетные линии. Эту же задачу решает для себя и Юрий Андреевич Живаго: "Он подумал о нескольких, развивающихся рядом существованиях, движущихся с разною скоростью одно возле другого, и о том, когда чья-нибудь судьба обгоняет в жизни судьбу другого, и кто кого переживает. Нечто вроде принципа относительности на житейском ристалище представилось ему…"

Жизненная позиция Живаго противопоставлена в романе мироощущению другого героя - Антипова-Стрельникова. Они включены в один любовный треугольник, оба безумно и безоглядно любят Лару. Любовь к ней становится для Юрия Андреевича великим счастьем, дарованным судьбой. Именно близость с ней открывает ему высшую красоту простого счастья, способного противостоять любым историческим катастрофам. "Никогда, никогда, даже в минуту самого дарственного, беспамятного счастья не покидало их самое высокое и захватывающее: наслаждение общей лепкою мира, чувство отнесённости их ко всей картине, ощущение принадлежности к красоте всего зрелища, ко всей вселенной". Лара - это сама жизнь. Потому осмысление её сущности переходит в гимн бытию: "О, как сладко существовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию…" Так утверждается в романе путь победы над смертью - любовь.

В Антипове сказалась чисто русская неудовлетворённость тем, что имеет человек. Желая заслужить то, что он уже имеет - любовь жены и дочери - он отправляется на фронт и затем переплавленный, перемолотый гражданской войной, становится красным комиссаром Стрельниковым, которого люди предпочитают звать Расстрельниковым. Фанатичная преданность идее заставляла его быть беспощадным к любому, кто хотя бы в чём-нибудь расходился с ним. Сея вокруг себя смерть, несясь на бронепоезде, изрыгающем на всё, что оказывается рядом, потоки огня, пуль и снарядов, по выжженной и выстывшей России, он забывает о жене и дочери и о том тепле, которое могло бы его согреть в бескрайних заснеженных пространствах обезлюдевшей родины. Лара находит удивительные слова, чтобы объяснить, что происходит с её бывшим мужем: "Он стал дуться на ход событий, на историю. Пошли его размолвки с ней. Он ведь и по сей день сводит с ней счёты".

На протяжении романа эти герои встречаются не один раз. Однажды Живаго оказывается на волоске от смерти, и лишь случайная искра человеческого участия, промелькнувшая между ними и отозвавшаяся в комиссаре, спасёт Живаго от расстрела. Свои последние дни перед страшным самоубийством Стрельников, бывший некогда просто добрым и сердечным московским мальчиком Пашей Антиповым, безумно влюблённым в красавицу Лару, проведёт с Живаго в его отдалённом, скрытом от посторонних глаз заснеженном убежище. Испепелённый, выжженный дотла гражданской войной, опустошённый смертями, сеянными им самим вокруг себя, потерявший всё, что имел некогда, не сумев сберечь главное богатство, дарованное жизнью - дочь и жену, он заканчивает жизнь пулей.

Все годы трагической жизни Юрия поддерживало творчество. "Стихотворения Юрия Живаго" составляют важнейшую часть романа, выполняя в нём самые разные функции. Первая - передача внутреннего мира героя, тончайших оттенков состояния его души. Такова, например, "Разлука", воссоздающая ощущение пустоты после отъезда Лары.

Однако многие стихотворения, соприкасаясь с мыслями и чувствами доктора, отталкиваясь от них, оказываются значительно шире, несут философский смысл. Стихотворение "На Страстной" переводит мысль в философский план борьбы жизни и смерти.

Лейтмотивом романа стало стихотворение "Зимняя ночь". Горящая свеча, впервые появившаяся в романе во время любовного объяснения Ларисы с Антиповым, воплотившаяся для Юрия в образе любимой женщины, становится в стихотворении знаком непобедимости жизни:

 

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

 

События, уложенные в романе в рамки 42-х лет (с "Эпилогом"), воспринимаются как этап извечной борьбы добра и зла, вписываются в историю Христова учения, понимаемого Пастернаком как утверждение на земле гуманизма. В российской реальности эпохи Гражданской войны прозревает ум доктора борьбу Бога с дьяволом, перенесённую даже в природу: "Доктору казалось, что поля он видит тяжко заболев, в жарком бреду, а лес - в просветлённом состоянии выздоровления, что в лесу обитает Бог, а по полю змеится насмешливая улыбка диавола".

Герой Пастернака не принимает революции, потому что видит в ней преступное насилие над действительностью, насилие в отношении тех первооснов бытия, перед которыми преклоняется Живаго. Поэтому роман "Доктор Живаго" можно считать не только антитезой горьковской эпопее, но и новым, принципиально иным решением вопроса взаимосвязи личности и макросреды исторического времени, которая стала основополагающей для реалистического художественного сознания и соответствующей романной традиции ХХ в.

 

Стиль:

Художественное своеобразие романа Б.Пастернака Доктор Живаго Есть книги, которые надо читать медленно,как можно медленнее, потому что они заставляют размышлять над каждой фразой илюбоваться це лыми страницами.Особый дух есть у этих книг, своя душа. ДокторЖиваго Б. Пастернака одна из таких книг.Роман этот тончайшее сочетание поэзии иреальности, высокая и чистая музыкальная нота он наполняет красотой и смысломжизнь обыкно венных людей, и мастерство автора не может не вызывать восхищения.Б. Пастернак прежде всего поэт, поэт во всем. И даже в прозаическом произ ведении,посвященном одному из самых смутных периодов истории России, он остался веренсвоему поэтическому дару. Читая Б. Пастернака, всегда невольно вспоминаешь А.Блока, и не только по тому, что они выбирают похожие образы и эпите ты, аскорее, потому, что произведения обоих поэ тов можно назвать возвышенными.

 

У Б. Пастернака это еще и возвышеннаяповсе дневность, красота обычной жизни.Его девиз быть живым, живым итолько, живым и толь ко до конца . От этого нам еще ближе его герои, егоприрода, его Россия.

 

Пейзажные зари совки волнующе реальны Весна ударилахмелем в голову неба, и оно мутилось от угара и покрыва лось облаками. Надлесом плыли низкие войлоч ные тучи с отвисающими краями, через которые скачкаминизвергались теплые, землей и потом пахнувшие ливни, смывавшие с землипоследние куски пробитой черной ледяной брони Мы чув ствуем, какпросыпается природа. Даже зимой ощущаем запах весны.Может быть, так трогаютнас пастернаковские строки, что выражают самое сокровенное в человеке Господи! Господи! готов был шептать он. И все это мне! За что мне такмного? Как подпустил ты меня к себе, как дал забрести на эту бесценную твоюземлю, под эти твои звезды, незадачливой, ненаглядной? Образ родины, России сливается с образом лю бимой женщины, и любовь к ним у героя Б. Пас тернака описывается похожими словами, раскры вающими глубину этой любви И эта даль Россия, его несравненная, за морями нашумев шая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельнымивыходками, кото рых никогда нельзя предвидеть.

 

О, как сладко су ществовать! Каксладко жить на свете и любить жизнь! Такими пронзительными строками, гово рящимио любви к жизни, полны страницы рома на Доктор Живаго . Особенно страницы,посвя щенные весне.

 

Весна у Б. Пастернака поет и бушует.И та же смесь огня и жутиНа воле и в жилом уюте,И всюду воздух сам не свой. И тех же верб сквозные прутья, И тех же белых почек вздутья И на окне, и на распутье,На улице и в мастерской.Впрочем, создается ощущение, что в романе изображенывсего два времени года весна и зима. Образ зимы у Б. Пастернака многозначен описа ния бескрайних снежных пространств разбросаны по страницам романа.

 

Это символ России. Зима Б. Пастернака это метель и буран, блоковский образ,воплощающий смятение, революцию.Но зимой всегда где-то есть окно, замерзшее, с про таявшей скважиной в ледяном наросте . Сквозь эту скважину просвечиваетогонь свечи, прони кающий на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламяподсматривает за едущими и кого-то поджидает.

 

Образ свечи это символ надежды,ожидания, дома, любви, поэтический символ высокого. Кажется, что свет свечи про никаетв другие миры, недоступные глазу чело века, этот свет очищает и успокаиваетдушу, несет веру.Мело, мело по всей землеВо все пределы. Свеча горела на столе,Свеча горела.Все эти образы не случайны.Они глубоко со звучнывнутреннему миру главного героя.

 

Этот мир открывается нам. Не всем дано видетькрасо ту в повседневности. Доктору Живаго дано, и вот перед нами возникаютчарующие образы. Юрий Андреевич с детства любил сквозящий огнем зари вечернийлес. В такие минуты точно и он пропус кал сквозь себя эти столбы света.Точнодар живо го духа потоком входил в его грудь, пересекал все его существо и паройкрыльев выходил из-под ло паток наружу . Этим строкам созвучно стихотво рениеЮрия Живаго И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,Нагой, трепещущий ольшаник.В имбирно-красный лес кладбищенский,Горевший, как печатный пряник Своеобразный художественный фон придаютроману библейские темы, которые в сознании героя становятся чем-то большим, чемпросто ле генды.

 

Он вкладывает в них философию своей жизни Но книга жизни подошла к странице,Которая дороже всех святынь.Сейчас должно написанное сбыться,Пускай же сбудется оно. Аминь.Ощущение неизбежности происходящего воз никаетна страницах, посвященных любви. Эти прозаические страницы можно отнести кверши нам поэзии

 

40. Понятие о синонимии и антонимии как о разновидностях парадигматических отношений слов в русском языке.

Роман М. Шолохова «Тихий Дон». Концепция истории, система образов, художественное мастерство автора, споры о главном герое.

 

Синонимия и слова-синонимы

Особенность русской лексики состоит не только в том, что одно слово способно называть ряд предметов или явлений (быть многозначным). Есть и другая особенность: несколь­ко слов способны выражать одно понятие: истина, прав­да, аксиома; один процесс: идти, ходить, плестись, ковылять, двигаться, повадиться; один предмет: ору жие, доспехи, снаряжение; один признак: быстрый, скорый, беглый, борзый, проворный, прыткий, резвый, стре­мительный, бойкий; одно лицо: изменник, отступник, предатель, Иуда, перебежчик, клятвопреступник. Свойство слов быть одинаковозначными называется синони­мией.

Синонимы — это слова, тождественные или близкие по значению, выражающие одно понятие, но различающиеся или оттенком значения, или стилистической окраской.

Человек стремится выразить мысль разными словами и вы­ражениями: умный, разумный, благоразумный, толковый, смышленый, мудрый, ума палата, семи пядей во лбу. Слова-синонимы называют различные признаки одного понятия, предмета, явления (качества-свойства, степень и меру их про­явления и т. д.). Эти признаки и определяют оттенки значения синонимов, позволяют передать тончайшие нюансы мысли, де­лают речь выразительной. Совпадение значений слов является основанием синонимии.

По замечанию писателя Д. И. Фонвизина, слова несчастье, напасть, беда, бедствие объединяются смыслом 'злоключе­ние', а различаются его оттенками: несчастье — 'всякое злое происшествие', напасть — 'нечаянное злоключение', беда — 'нечаянное зло, грозящее лютейшими последствиями', бедст­вие — то же самое, но в более широком смысле. Смысловая разница отличает смотреть и глядеть: первый глагол обозна­чает более внимательное действие. Несмотря на взаимозаменя­емость (не смотри не гляди на меня), с некоторыми слова­ми глядеть не употребляется (в микроскоп, телескоп можно только смотреть).

В разных речевых ситуациях для обозначения одного поня­тия говорящий использует различные по стилистической окраске слова: спать (нейтр.) — почивать (высок.) — дрых­нуть (сниж.). Для синонимов важно и то, что их различает. Индивидуальные особенности значения позволяют выделить типы синонимов в лексике.

1. Синонимы-дублеты называются также абсолютны-м и синонимами. Они выражают равные по смыслу, взаимо­заменяемые в тексте понятия: мореход мореплаватель, ор­фография правописание, хромой хромоногий, недогля­деть недосмотреть.

2. Идеографические синонимы называются также поня­
тийными. Это слова близкие, но не тождественные по зна­
чению: сделать, выполнить, осуществить; молчание, без­
молвие, тишина.
Идеографические синонимы принадлежат к
одной части речи и различаются по следующим признакам:

1) интенсивность проявления признака, качества: влаж­ный, сырой, мокрый; пожилой, старый, дряхлый, немолодой;

2) динамика действия: блестеть, сиять, сверкать; бро­сить, кинуть, швырнуть;

3) внутренние различия явлений, их цель или причина: выцветший, поблекший (от времени), вылинявший (от стир­ки), выгоревший (от солнца).

3. Стилистические синонимы выражают одно и то же зна­
чение, замещая друг друга в различных речевых ситуациях
(высокой, нейтральной и сниженной): воспроизводить по­
вторять
долбить; мистификация обман надува­
тельство.
Нейтральное слово в синонимической группе упо­
требляется во всех стилях, высокие и сниженные слова как бы
«расходятся» от него в виде лучей. Слова высокого и снижен­
ного употребления выражают эмоции и оценки. Как правило,
в языке не бывает «чистых» стилистических синонимов. Слова
выражают оттенки значений, различаются ими в зависимости
от отношения говорящего к предмету речи. Например, в груп­
пе синонимов любимец, баловень, фаворит, протеже, возлюб­
ленный, душка, любимчик, душа-человек, пассия
есть поло­
жительные оценочные имена с высокой окраской (возлюблен­
ный),
отрицательные — со сниженной окраской (баловень) и
книжной (фаворит).

От синонимов нужно отличать слова, участвующие в орга­низации тематических групп, определяющие их подчиненное строение: гиперонимы и гипонимы. Соподчиненные по значе­ниям слова связаны как родовые (гипероним) и видо­вые (гипоним): «лиственные деревья» — тополь, дуб, ясень, осина, вяз, клен, липа; «мебель, на которой сидят» — стул, кресло, табуретка, лавка, скамья.

Несколько слов-синонимов, выражающих одно значение, образуют синонимический ряд: хороший, славный, превосходный, замечательный, отличный, прекрасный, чуд­ный, бесценный, восхитительный, идеальный. Среди членов синонимического ряда выделяют главный член, д о м и н а н-т у. Как правило, это слово с основным, первичным значени ем, нейтральное, наиболее употребительное. Доминанта начи­нает синонимический ряд, являясь отправной единицей срав­нения синонимов: краткий — короткий, лаконичный, сжа­тый, скупой, немногословный, лапидарный (предельно сжатый и выразительный слог). В состав синонимического ряда входят не только идеографические, но и стилистические синонимы: медлить, тянуть, выжидать, оттягивать (сниж.), откладывать, канителить (разг.), прохлаждаться (разг.).

Назначение синонимов — замещать друг друга в тек­сте и уточнять содержание обозначаемого. При замеще­нии используются различные, но равноценные названия одно­го и того же предмета действительности, они помогают избе­жать тавтологии. Уточнение — это обозначение тонких смысловых различий между словами, связанных с уменьше­нием или увеличением степени признака. Эта функция сино­нимов активно используется в художественной речи:

Теперь не то: разгульный праздник наш С приходом лет, как мы, перебесился, Он присмирел, утих, остепенился,

Стал глуше звон его заздравных чаш... (А. Пушкин).

Ср.: И жизнь показалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла (Ч.).

Оттенки значения синонимов зависят от многозначности слова. Сочетание синонимии и многозначности определяет жизнь слова в языке, связывает слово с другими словами, дает возможность выбора слова в процессе общения:

крепкий организм, здоровый, сильный, выносливый; крепкий духом стойкий, мужественный, бодрый; крепкая дружба настоящая, верная, нерушимая; крепкие устои прочные, незыблемые, несокрушимые; крепкий мороз сильный, жестокий, трескучий; крепкая горчица острая, «сердитая»; крепкий сон глубокий, богатырский и т. д.

Очевидно, что слова-синонимы в каждом из значений мно­гозначного слова крепкий могут пересекаться друг с другом. Благодаря этому создаются новые значения, слова начинают вступать в новые синонимические ряды.

 

Антонимия и слова-антонимы

Антонимы — слова с противоположными, но сопоставимы­ми значениями: дорогой (цена выше нормы) — дешевый (це­на ниже нормы); легкий (вес меньше нормы) — тяже­лый (вес больше нормы); входить (идти внутрь) — вы­ходить (идти изнутри).

Антонимы обозначают противопоставленные признаки одного понятия, например чувства: радость грусть, удо­вольствие неудовольствие; отношения: любовь нена­висть, похвала порицание; времени: сегодня вчера, ра­но поздно; состояния: веселиться грустить, жарко холодно; пространства: верх низ, справа слева и т. д.

Некоторые называемые антонимами явления неразрывно связаны в действительности, не существуют друг без друга: день ночь, север юг, но одновременно полярны по своим признакам (темное — светлое время суток, полюсы земно­го шара). Такие слова составляют антонимическую пару.

Антонимы различаются по структуре слова и по смыслу. По структуре антонимы бывают разнокорневые (собст­венно лексические): рассвет сумерки, растягивать сжимать, прежде теперь, уважение презрение, ак­тивный пассивный, гладкий шероховатый; одно­корневые (словообразовательные): разум безумие, ус­пех неуспех, законный противозаконный, любить разлюбить.

Особое явление среди антонимов — энантиосемия — это развитие противоположных значений внутри многозначного слова: нести (в дом, приносить) — нести (из дома, уносить); брошенная (мысль, только что высказанная) — брошенная (за­бытая). Значение уточняется в контексте.

По смыслу различаются следующие группы антонимов:

1) антонимы, выражающие противоположные качества, постепенно возрастающие или убывающие (низшая, средняя, высокая степень): хороший средний (нормальный) — пло­хой; невзрачный симпатичный красивый; легкий пустяковый трудный; горячий теплый холодный; молодой пожилой старый;

2)антонимы, выражающие взаимоисключающие, проти­воречащие друг другу качества и понятия: истина ложь (нет промежуточного звена); холостой женатый; сле­пой зрячий; рай — ад; мужчина женщина; жизнь смерть;

3) антонимы, выражающие противоположные направле­ния действий и признаков: разбрасывать собирать; преуве­личивать преуменьшать; мокнуть сохнуть; беднеть богатеть.

Кроме лексических антонимов, выделяют антонимы кон­текстуальные, несущие индивидуальное представление авторов о противоположном в жизни: Речи, что мед, а дела, что полынь; отцы и дети; ум и сердце и т. д.

Антонимы, как и синонимы, тесно связаны с многозначно­стью — разные значения одного слова входят в различные ан­тонимические пары: пустой полный (стакан); пустой серьезный (повод); пустой содержательный (роман); пус­тые выразительные (глаза).

Однозначные слова и слова с конкретными значениями (парта, карандаш, ямб и др.) не могут иметь антонимов.

Антонимы взаимодействуют и с синонимами — сино­нимический ряд противопоставляется одному антониму: приблизительно, почти, около, примерно — антоним точ­но; священнодействие, богослужение, месса, молитва святотатство. Контраст значений в антонимических парах определяет их особую образность, способность подчеркнуть отличительные свойства явлений. На этом построен стилис­тический прием антитезы:

И что в былом свершилось раз, Тому забвенья нет. Пойми — весь мир, все тайны в нас, В нас сумрак и рассвет (В. Брюсов).

Антонимы лежат в основе создания оксюморона. Ок­сюморон возникает в 'результате такого перекрестного соче­тания слов, при котором слова одной антонимической пары являются определениями по отношению к другой: убогий роскошный; убожество роскошь, т. е убогая роскошь, рос­кошное убожество. К оксюморону относятся выражения го­рячий снег, живой труп, холодный зной, красноречивое мол­чание

 

Роман М. Шолохова «Тихий Дон». Концепция истории,

События в “Тихом Доне” начинаются в 1912 году, перед Первой мировой войной, и заканчиваются в 1922 году, когда отгремела на Дону гражданская война. Прекрасно зная жизнь и быт казаков Донского края, будучи сам участником суровой борьбы на Дону в начале 20-х годов, Шолохов основное внимание уделил изображению казачества. В произведении тесно соединяются документ и художественный вымысел. В “Тихом Доне” много подлинных названий хуторов и станиц Донского края. Центром событий, с которым связано основное действие романа, является станица Вешенская. Шолохов изображает реальных участников событий: это Иван Лагутин, председатель казачьего отдела ВЦИК, первый председатель Донского ВЦИК Федор Подтелков, член ревкома казак Михаил Кривошлыков. В то же время вымышлены основные герои повествования: семьи Мелеховых, Астаховых, Коршуновых, Кошевых, Листницких. Вымышлен и хутор Татарский.

“Тихий Дон” начинается изображением мирной довоенной жизни казачества. Дни хутора Татарского проходят в напряженном труде. На первый план повествования выдвигается семья Мелеховых, типичная середняцкая семья с патриархальными устоями. I мировая война прервала трудовую жизнь казачества. Шолохов с большим мастерством описывает ужасы войны, калечащей людей и физически, и нравственно. Казаки устали от войны. Они мечтают о ее окончании, но они еще не знают, какую трагедию братоубийственной войны им придется пережить в скором будущем.

Верхне-Донское восстание предстает в изображении Шолохова как одно из центральных событий гражданской войны на Дону. Причин мятежа было много. Красный террор, неоправданная жестокость представителей советской власти на Дону в романе показаны с большой художественной силой. Многочисленные расстрелы казаков, чинимые в станицах, — убийство Мирона Коршунова и деда Тришки, который олицетворял собой христианское начало, проповедуя, что всякая власть дается Богом, действия комиссара Малкина, отдававшего приказы расстреливать бородатых казаков. Шолохов показал в романе и то, что Верхне-Донское восстание отразило народный протест против разрушения устоев крестьянской жизни и вековых традиций казаков, традиций, ставших основой крестьянской нравственности и морали, складывавшейся веками.

Система-образов

В образах-типах, созданных Шолоховым, обобщены глубокие и выразительные черты русского народа. Среди персонажей романа притягательным, противоречивым, отражающим всю сложность исканий и заблуждений казачества является Григорий Мелехов. Он находится в самом тесном единстве и связан как со своей семьей, так и с казаками хутора Татарского и всего Дона, среди которых он вырос и вместе с которыми жил и боролся, постоянно находясь в поисках правды и смысла жизни. Мелехов не отделен от своего времени. Он не просто общается с людьми и участвует в событиях, но всегда размышляет, оценивает, судит себя и других. Мир Григория — народный мир, он никогда не отрывал себя от своего народа, от природы. В огне боев, в пыли походов он мечтает о труде на родной земле, о семье. Завершает Григорий свое хождение по мукам возвращением в родной хутор Татарский. Бросив оружие в Дон, он спешит вновь к тому, что так любил и от чего так долго был оторван. Финал романа имеет философское звучание. Шолохов оставил своего героя на пороге новых жизненных испытаний. Какие ждут его пути-дороги? Как сложится его жизнь? Писатель не дает ответа на эти вопросы, а заставляет читателя задуматься над сложнейшей судьбой этого героя.

Важное место в произведении занимают женские образы. Здесь и мать Григория Ильинична, и Аксинья, Наталья, Дарья, Дуняшка, Анна Погудко и другие. Писатель показывает их трудолюбие, огромную роль в жизни семьи.

В действие романа “Тихий Дон” вообще вовлечен очень широкий круг людей, представителей самых разных социальных прослоек. Оно начинается с изображения жизни в казачьем хуторе Татарском, захватывает помещичью усадьбу Листницких, переносится на места развернувшейся мировой войны — в Польшу, Румынию, Восточную Пруссию, в Петроград, Новочеркасск, Новороссийск, в станицы Дона.

Стиль

Работая над эпопеей “Тихий Дон”, Шолохов исходил из философской концепции о том, что народ является основной движущей силой истории. Эта концепция получила в романе глубокое художественное воплощение: в изображении народной жизни, быта и труда казачества, в изображении участия народа в исторических событиях. Шолохов показал, что путь народа в революции и гражданской войне был сложным, напряженным, трагичным. При вручении ему Нобелевской премии за роман “Тихий Дон” Шолохов говорил о величии исторического пути русского народа.

 

система образов,

Система образов. Среди героев романа-эпопеи есть действительные участники событий: Иван Лагутин, председатель казачьего отдела ВЦИКа, первый председатель Донского ВЦИКа Федор Подтелков, член ревкома казак Михаил Кривошлыков. В то же время вымышлены основные герои повествования: семьи Мелеховых, Астаховых, Коршуновых, Листницких. Главным героем романа является Григорий Мелехов — художественный тип всемирно-исторического значения, образ огромной обобщающей силы. И вместе с тем Григорий яркая, запоминающаяся личность. Добрый и благородный, способный искренно любить, видеть и чувствовать красоту родного края, Мелехов попадает в жернова революционных преобразований на Дону. Трудно сохранить себя в тяжелейших условиях братоубийственной войны. Казаки и Григорий вместе с ними не видят смысла в борьбе со своими бывшими станичниками. Он покидает банду Фомина, понимая, что никому они не нужны, «всем мешаем мирно жить и работать». Григорий возвращается к семье, к родному дому. Личная жизнь Григория Мелехова полна драматизма. Любовь к замужней женщине Аксинье не дает покоя ему и заставляет страдать его жену Наталью. В романе изображены женщины разных возрастов, характеров, судеб. Страстной красавице Аксинье противопоставлена скромная труженица Наталья. Трагична судьба обеих женщин: они любят одного мужчину — Григория Мелехова. Наталья не может перенести того, что муж любит Аксинью, не видит смысла в дальнейшей жизни. Аксинью любовь к Григорию гонит вместе с ним по Кубани, где она погибает от шальной пули.

 

 

художественное мастерство автора,

Шолохов — непревзойденный мастер художественного слова, он умело использует тот язык, которым говорит казачество. Перед читателем зримо встают и главные герои, и эпизодические персонажи. Пейзажные зарисовки свидетельствуют о страстной влюбленности художника в природу Донского края. Пейзаж у Шолохова очеловечен, он выполняет самые различные идейно-художественные функции; помогает раскрыть чувства, настроения героев, передать их отношение к происходящим событиям.

 

Природа Дона, далекая степь и просторы выступают как отдельные герои в романе «Тихий Дон».

 

Пейзаж создает картину мира, дополняет ощущение реальности происходящего. Во время военных действий писатель акцентирует внимание на моросящий дождь, пронизывающий ветер, нечто грохочущее вдалеке, морозный сизый туман. «Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды: ржавели в ней, тоскуя по человеческой крови, осколки чугуна и стали. По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе — когда вызревает плод и доспевает хлеб, — небо неулыбчиво Серело, редкие погожие дни томили парной жарой. В садах жирно желтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем и, издали, похоже, было, что деревья — в рваных ранах…».

 

Описание природы предвосхищает приближающиеся события романа, подготавливают человека к восприятию последующих перемен. К примеру, описание пограничного состояния природы, замершей в «ожидании» Верхне-донского восстания.

Пейзаж в романе выступает как средство выражения авторской позиции. Шолохов очеловечивает природу. В лирических отступлениях выражает свою любовь к земле, к каждому листочку.

 

Благодаря метафорам, ярким олицетворениям создается ощущение, что природа становится участницей событий в романе.

 

Многие исследователи отмечали художественное мастерство писателя, языковое новаторство, проявившееся в соединении литературного языка с народным.

Шолохов мастер портретных зарисовок, речевых характеристик героев.

 

Умело использованы писателем произведения народного творчества: пословицы, поговорки, побаски, песни. Они предают настроение, чувства, переживания народа, отражают эстетический мир героев. Произведения народного творчества, особенно песни, раскрывают философскую глубину эпопеи. Эпиграфами к первой и третьей книгам романа служат старинные казачьи песни.

 

споры о главном герое.

Недаром в романе М. Шолохова «Тихий Дон», развивающего лучшие традиции толстовской эпопеи, так много действующих лиц. Именно из судеб людей складывается история в художественном произведении, из их субъективных точек зрения на нее – глубина и многоплановость осмысления исторических событий. Однако как Дон является своеобразным стержнем, на который нанизывается большинство происходящих в романе М. Шолохова событий, так среди героев «Тихого Дона» именно Григорию Мелехову выпадает быть нравственным стержнем произведения, воплощением основных черт мощного народного духа. Судьба Григория стала символом трагических судеб русского казачества вообще. И поэтому, прос

Образ самого Григория Мелехова рассматривался критиком вскользь и довольно упрощенно: "Григорий Мелехов - наиболее яркий, наиболее внимательно и полнокровно очерченный тип ищущего, революционно перерождающегося казака... Вначале Григорий - обычный, ничем не выделяющийся парень, малый работящий, неглупый и пылкий... Мы еще не знаем, чем кончит Григорий (роман еще не закончен), но, по всей видимости, автор ведет его к коммунизму". Конечно, последнее суждение отдавало вульгарным социологизмом, что было присуще и самому Машбиц-Ветрову, и многим его коллегам.

 

Сходную оценку первым двум частям романа вынес и В. Ермилов - он, в ту пору еще молодой критик, был одним из секретарей РАППа. С оценкой романа он выступал на пленуме РАППа 1 октября 1928 года - сразу после завершения журнальной публикации. Статья Ермилова была напечатана в органе РАППа, журнале "На литературном посту", где главным редактором был небезызвестный Л. Авербах, глава названной организации*: "Когда автор описывает казацкий быт, казацкий уклад, когда - короче - нити стягиваются вокруг Григория Мелехова, у Шолохова хватает и красок, и мастерства, и художественно выполненных деталей. Но когда нити стягиваются на другом полюсе-рабочем Бунчуке или Штокмане, герои эти начинают говорить газетным языком... В некоторых местах роман "автобиографичен": Шолохов там смотрит глазами Мелехова - человека, постепенно идущего к большевизму. Сам автор этот путь уже проделал, доказательством чего служит беспощадно выводимая Шолоховым дикость традиций казачества, многие отвратительные черты быта".

 

В общем и целом суждения критиков о романе отличались тем же снисходительным одобрением и такой же упрощенной социологичностью. От Григория Мелехова по-прежнему требовали последовательного участия в революции и осуждали его судьбу, какой она выстраивалась в "Тихом Доне". Характерны в этом смысле суждения M. Майзель в ленинградском журнале "Звезда"*: "Первая книга "Тихого Дона" держалась на сочной экзотике местного материала и густой, полнокровной лирике... Вторая книга полностью опирается на исторический документ... Документы подобраны у Шолохова со вкусом, но изобилие их иногда "переключает" роман в другой план... И без того неясная фигура Мелехова, который, как казалось, должен был явиться носителем революционного начала в романе, окончательно потускнела. Его временное участие в гражданской войне на стороне большевиков плохо мотивировано, равно как и последующий быстрый уход к белогвардейцам".

Одним из первых откликов критики стала пространная и довольно неопределенная статья Галины Колесниковой в журнале "Октябрь" в начале 1933 года. Сделав вначале оговорку, что "Тихий Дон" - произведение очень сложное, содержащее в себе ряд внутренних противоречий, упрекнув автора за то, что в первых частях он "не показал классовой борьбы" на Дону во время революции, Колесникова далее делает М. Шолохову комплимент*: "В третьей книге классовая борьба разгорается со всей силой... Пантелей Прокофьевич, столп собственности, разоблачен до конца... Масса мелких деталей, которыми пересыпает Шолохов третью книгу, блестяще показывает мелкособственническое нутро крестьянина". В этих словах - основная оценка шолоховских героев. Вот что говорится о Григории Мелехове в этой связи: "Незаметно для себя Григорий превращается в собственника-казака, который боится поступиться клочком своей земли. В Григории характерно, что он все время преодолевает чувство собственности... Но вместе с тем Григорий один из тех, у кого понятие собственности уже сломилось. Он далеко ушел от своего отца и брата Петра, который, по существу, является омоложенным образом со всеми его характерными свойствами".

Продолжая обсуждение "Тихого Дона" в "Литературной газете", критик И. Гринберг осторожно возразил предшествовавшим ему авторам*: "Разумеется, Григорий Мелехов - это отнюдь не заурядный белогвардеец. Разумеется, ему не по пути с контрреволюционным офицерьем... Вспоминая слова Егора Булычева, можно сказать, что он "не на той улице живет". Но именно в этом-то и заключается смысл романа, именно в этом и состоит трагический его конфликт... Столкновевение логики исторического хода событий и логики личной судьбы Мелехова". Тут было произнесено важное слово в отношении главного героя "Тихого Дона", и слово это в высшей степени важное - трагедия. В дальнейшем споры критиков вокруг этого вопроса не раз повторятся.

 

* (Там же, 28 июля 1940 г.)

 

В высшей степени примечательно прозвучало вскоре выступление молодого тогда критика, впоследствии видного литературоведа Н. Жданова. Впервые, пожалуй, в оценках "Тихого Дона" и его героев появилось понятие "народность". Во времена господства рапповских истолкований литературы и искусства такое понятие было прямо-таки невозможным в смысле положительного его упоминания в печати. Итак, Н. Жданов писал: "Пожалуй, не было еще у нас в нашей послеоктябрьской литературе произведения, в котором с такой силой, в таких масштабах, с таким достоверным и глубоким знанием действительности отразилась бы народная жизнь России... Народ, из несознательного и пассивного объекта истории становящийся ее творцом... Григорий мог быть с народом в его борьбе. Но не стал с народом. И в этом его трагедия". Молодой критик все же отрывал главного героя "Тихого Дона" от русского народа, но, рассматривая его судьбу как "трагедию", явно оспаривал суровые суждения IO. Лукина или М. Чарного*.

 

* (Литературный современник. Л., 1940, N° 7, с. 159, 161.)

 

Далее в "Литературной газете" высказался В. Ермилов, в недавнем прошлом рапповец. Он выносит Григорию Мелехову суровый приговор*: "Этот новый, особый, другой Мелехов уже не имеет права на трагедию... Мотивы поступков Григория Мелехова в восьмой части становятся чрезвычайно мелкимидля трагического лица. В самом деле, почему Мелехов идет в банду Фомина, почему, после того как он хорошо осознал неправоту, никчемность борьбы с большевиками, он все-таки продолжает рубать, устилая свой путь трупами, заливать его кровью? Да только из-за того, что ему лично "податься некуда"! Это, разумеется, уже не трагическая тема".

 

* (Литературная газета, 1940, 11 августа.)

 

Примерно в том же духе, продолжая дискуссию в той же газете, высказался критик Д. Лейтес*: "Какое же типическое ощущение выразил Григорий Мелехов в заключительных главах "Тихого Дона"? Это - ощущение бесконечной усталости от войны... это неистовое стремление к тому, чтобы укрыться от классовой борьбы, остаться где-то в "середке", между революцией и контрреволюцией... Мелехов уже выступает не как социально- бытовой тип, а как выразитель одного из тех типических ощущений, в преобладании которых, в борьбе с которыми крестьянство (и казачество) нашли путь к социализму... Чем больше накапливалось наше уважение и наши симпатии к отдельным чертам Григория Мелехова, тем острее возникал наш стыд за него в конце романа". В том же номере публиковалась повторная статья М. Чарного, где он отстаивал прежнюю точку зрения, ничего нового там не прозвучало, кроме резких и малосодержательных выпадов в адрес И. Гринберга и В. Гоффеншефера.

 

Что ж, суждения о "хозяйской" душе и "мелкобуржуазной раздвоенности" Григория Мелехова не новы, подобное говорилось уже не раз, но все же прозвучало тут существенное добавление, вызванное общим течением времени. Кое-каких слов в оценке Григория Мелехова еще не встречалось, причем главное из них, конечно, - "патриот". В прежней статье того же автора ничего подобного не было, но время изменилось: приближался июнь 1941 года...

 

Тогда же вспомнил о патриотизме и М. Чарный. В "Литературной газете" от 16 марта он писал: "Тихий Дон" - народное произведение... "Тихий Дон" - патриотическое произведение. Присуждение Шолохову Сталинской премии вызовет большое удовлетворение у всей советской общественности".

 

41. Наречие и категория состояния (предикатив) как особая часть речи. Семантические и грамматические свойства категории состояния. Основные семантические разряды предикативов (модальные предикативы, предикативы состояния, предикативы оценки). Форма сравнительной степени предикативов.

Романы А.И. Куприна «Поединок», «Юнкера». Система образов, нравственные искания и психологическое мастерство писателя.




















Наречие

Лексико-грамматические разряды наречий

Наречием называется самостоятельная часть речи, не име­ющая переменных морфологических признаков (кроме степе­ней сравнения), которая в предложении является обстоятельством [...Люди естественно и просто раскрывают свою ду­шу (Фад.)]. частью главного члена в безличном предложении [...Весьма легко и просто прикидываться равнодушным, молчаливым гордецом (Т.)] или вводным словом [Картины, открывавшиеся в стороны с Ай-Петри, естественно, приве­ли к разговору о живописи (С.-Ц.)].

Наречия делятся наЗлексико-грамматических разряда: признаковые, предикативные и модальные наре­чия.

Признаковые наречия обозначают вторичный признак, т. е. не признак предмета, а признак действия, состояния или другого признака: говорить убедительно, читать очень быстро, слишком медленный, на улице почти тепло. При­знаковые наречия, как видно из приведенных примеров, могут быть при помощи синтаксической связи примыка­ния подчинены глаголам, прилагательным или другим на­речиям. В предложении такие наречия являются обстоятель­ствами.

От признаковых наречий нужно отличать несклоняемые прилагательные, т. е. слова, обозначающие признак предмета (а не признак действия или другого признака) и сочетающиеся с существительными: глаза (к а к и е?) навыкате, волосы (к а к и е?) торчком. Кроме того, не следует смешивать при­знаковые наречия с омонимичными краткими формами сред­него рода единственного числа качественных прилагательных, ср.: Селение в горах было живописно (каково? — выделен­ное слово является прилагательным) и Пеночкин встал, жи­вописно сбросил с себя плащ, вышел из коляски (Т.) — выде­ленное слово отвечает на вопрос как? и является признако­вым наречием.

По характеру значения признаковые наречия делятся на семантические группы знаменательных и местоименных наре­чий.

Знаменательные наречия называют тот или иной признак признака: весело, весьма, по-русски.

В рамках разряда знаменательных наречий принято раз­граничивать: 1) наречия меры и степени: весьма, крайне, очень, почти; 2) качественные наречия образа действия: весе­ло, красиво, отчетливо, образованные от качественных при­лагательных; 3) относительные наречия образа действия: вслух, по-детски, пешком; 4) наречия причины: поневоле, его пяча, сдуру; 5) наречия следствия: добела, досыта; 6) наречия ли: назло, нарочно, специально; 7) наречия места: вверх, до­ма, назад; 8) наречия времени: вчера, скоро и др. Наречия об-оаза действия, меры и степени называются определительны­ми, все остальные — обстоятельственными.

Местоименные наречия не называют признак при­знака, а лишь указывают на него: где, как, куда.

Среди местоименных наречий выделяются практически те же смысловые группы, что и среди знаменательных наречий: меры и степени (так: Он так загорел!), образа действия (как, так: Как мы доберемся до выставки?), причины (почему, по­тому, поэтому), цели (зачем); особенно многочисленны мес­тоименные наречия места (где, куда, откуда, там, тут, здесь, туда, сюда, всюду, повсюду, везде, нигде, никуда, ниот­куда, негде, неоткуда, некуда, где-нибудь, куда-либо, кое-где) и времени (когда, тогда, затем, всегда, иногда, никогда, не­когда, когда-нибудь, когда-либо).

Кроме того, местоименные наречия можно разбить на се­мантические группы, подобные тем, что выделяются среди местоимений как части речи, а именно: указательные (здесь, там, тут, сюда, туда, тогда, затем), определительные (иногда, всегда, всюду, повсюду, везде), вопросительно-относи­тельные (где, куда, откуда, когда, зачем, почему, как), а так­же две группы наречий, образованных от вопросительно-отно­сительных при помощи словообразовательных морфем: отри­цательные (нигде, негде, никуда, некуда, никогда, некогда, незачем и т. п.) и неопределенные (где-нибудь, кое-когда и т. п.).

Предикативные наречия называют различные состояния живых существ или окружающей среды и составляют имен­ную часть главного члена безличных предложений: Детям бы­ло весело; На улице уже тепло; Мне очень жаль.

Многие предикативные наречия по форме совпадают с при­знаковыми наречиями;ср.: Маленькой елочке холодно зимой (холодно — предикативное наречие). — Он холодно посмот­рел на обидчика и отвернулся (холодно — признаковое наре­чие). Однако некоторые предикативные наречия по форме со­относятся с существительными: Пора, мой друг, пора... (П.); Нам пора в школу [ср. с омонимичным существительным по-Ра-' Когда же юности мятежной пришла Онегину п°ра... (П.)]; Теперь не время говорить об этом (ср. с существительным время в предложениях типа Московское время 20 часов); Но нашим дамам, видно, лень сойти с крыльца... (П.); Кому охота судиться?.. (П.)- Что касается предикатив­ных наречий типа жаль, можно, нельзя, то они не имеют соот­ветствий ни среди признаковых наречий, ни в других частях речи.

Грамматическое своеобразие предикативных наречий свя­зано с тем, что они: 1) не имеют значения признака действия или признака какого-либо другого признака; 2) в предложе­нии не являются обстоятельством. Поэтому предикативные наречия часто рассматриваются отдельно от наречий, выделя­ются в качестве самостоятельной части речи, которую академик Л. В. Щерба предложил называть «категорией со­стояния»; другие же ученые называют предикативные наре­чия «безлично-предикативными словами» (предикативами).

Модальные наречия используются как слова, служащие для выражения субъективного отношения говорящего к тому, о чем и как он говорит: вероятно (выражается неуверенность говорящего в достоверности передаваемой информации: Зав­тра, вероятно, будет дождь), во-первых (подобные наречия устанавливают порядок изложения мыслей в сложном предло­жении и тексте), по-моему (средство выражения авторства то­го или иного умозаключения: По-моему, этот учебник очень хорош при подготовке в вуз) и др.

От признаковых и безлично-предикативных наречий мо­дальные слова отличаются тем, что в предложении они не свя­заны с другими словами (пунктуационно и интонационно они обязательно обособляются), не являются членом предложе­ния; в речи модальные слова выступают в роли вводных слов, а также нередко сами по себе составляют особые высказыва­ния («слова-предложения»): Вы, разумеется, уже прочли но­вый роман этого писателя? Конечно! Благодаря отмечен­ным грамматическим особенностям и этот разряд наречий не­редко выделяется в качестве особой части речи, которую вслед за академиком В. В. Виноградовым называют «модальными словами».

От модальных наречий следует отличать вводные конст­рукции, которые также передают различные субъективные от­ношения говорящего, но состоят из нескольких слов, каждое из которых принадлежит к той или иной части речи; ср.: Зав­тра, как все говорят, будет тепло (данная вводная конст рукция состоит из трех различных слов: союза как, местоиме­ния все и глагола говорят).

 

Категория состояния как часть речи

План

 

1. Категория состояния как часть речи.

 

2. Грамматические признаки категории состояния.

 

3. Семантические разряды слов категории состояния.

 

4. Группы слов категории состояния по соотносительности с другими частями речи.

 

5. Место причастия, деепричастия и слов категории состояния в системе частей речи.

 

 

 

Категория состояния – это часть речи, которая обозначает состояние и употребляется в функции главного члена безличного предложения. Например: Здеськрасиво. На улице холодно.

 

Для обозначения данной части речи используют и другие термины, подчеркивающие синтаксическую функцию слов данного лексико-грамматического класса: безлично-предикативные слова, предикативы. В школьном курсе эти слова рассматриваются как особые наречия.

 

У слов категории состояния нет специфических морфологических признаков. Подобно наречиям, слова категории состояния являются неизменяемыми, исключение составляют слова на –о, имеющие форму сравнительной степени. Например: На улице стало еще холоднее. К морфологическим особенностям слов категории состояния, следует отнести способность выражать значение времени, передаваемого связкой, с которой сочетаются безлично-предикативные слова (было грустно, будет грустно, стало весело, станет весело). Отсутствие связки служит показателем настоящего времени.

 

В отличие от наречий и кратких прилагательных, слова категории состояния никаких слов не определяют. Ср.: Она смотрела (как?) грустно (наречие определяет глагол). Ее лицо было (каково?) грустно (краткое прилагательное определяет имя существительное. Ей было грустно (категория состояния, ничего не определяет).

 

Безлично-предикативные слова могут распространяться существительными и местоимениями в форме дательного падежа без предлога, родительного и предложного падежей с предлогами: Мне скучно. В комнате душно. Без тебя тоскливо. При словах категории состояния могут быть наречия места, времени, количества, меры: В комнате тихо. Ночью стало холодно. Стало очень шумно. К словам категории состояния может примыкать инфинитив: На снег больно былоглядеть. Тяжело и грустно было видеть ее такой.

 

степени сравнения категории состояния

1) сравнительная степень (весело - веселее, более весело);

2) превосходная степень (холоднее всего, веселее всего).

 

По своему значению слова категории состояния делятся на несколько разрядов.

 

1. Слова, обозначающие психическое и физическое состояние живых существ, состояние природы, окружающей среды и обстановки: а) психическое состояние человека: досадно, совестно, боязно, весело, грустно, жалко, смешно, обидно, страшно, скучно; б) волевое состояние: лень, охота, неохота, неволя; в) физическое состояние живых существ: больно, тошно, душно, противно; г) состояние природы, окружающей среды и обстановки: темно, светло, морозно, дождливо, ветрено, уютно, чисто, грязно, сыро, тесно.

 

2. Слова, обозначающие состояние с модальной окраской, т. е. заключающие в себе значение необходимости, возможности, долженствования: можно, нужно, возможно, должно, необходимо, надобно, надо, угодно, нельзя.

 

3. Слова, обозначающие оценку состояния или положения. Оценка может быть относительно протяженности во времени и пространстве: поздно, рано, время, пора, далеко, близко, низко, высоко; с точки зрения психологической, морально-этической:удобно, плохо, хорошо, трудно, легко, грех, ужас, стыд, позор; со стороны зрительного или слухового восприятия: видно, слышно.

 

Некоторые слова категории состояния являются многозначными и входят в несколько разрядов: плохо, холодно, жарко и т.п. Ср.: Плохо человеку. Когда он один(1 а). Плохо на улице во время осеннего дождя (1 г). Плохо, что не признается в содеянном (3).

 

В зависимости от соотношения с другими частями речи слова категории состояния делятся на две группы:

 

1) безлично-предикативные слова на «о» в форме наречий и прилагательных:тихо, радостно, весело, страшно, ясно и др.;

 

2) безлично-предикативные слова в форме существительных: пора, грех, срам, стыд, неволя, мука, беда, лень, позор и т.п.

 

Кроме того, существует целая группа слов категории состояния, которые не имеют омонимов среди других частей речи: боязно, надобно, стыдно, невдомек и т.п.

 

При переходе в безлично-предикативные слова имён существительных последние теряют не только значение предметности, но и формы рода. Числа, падежа. Например: Жаль было расставаться. Лень было подняться. В данных предложениях на потерю форм рода словами категории состояния указывает отсутствие согласования со связкой было.

 

Место причастия, деепричастия и слов категории состояния в системе частей речи. Нет единого мнения о том, какое место занимают причастия, деепричастия и слова категории состояния в системе русского языка. Некоторые лингвисты выделяют их как отдельные части речи, у которых есть свои грамматические категории и синтаксические функции. Но, в то же время, близость причастий и деепричастий к глаголам позволяет говорить о них как об особых формах глаголов и не выделять их в отдельные части речи. По этой же самой причине о словах категории состояния часто говорят как о предикативных наречиях – особой разновидности наречий.

 

Романы А.И. Куприна «Поединок», Система образов

В повести несколько тематических линий: офицерская среда, строевая и казарменная жизнь солдат, личные отношения между людьми. «По своим... чисто человеческим качествам офицеры купринской повести — люди очень разные. <...> ...почти каждый из офицеров обладает необходимым минимумом “добрых чувств”, причудливо перемешанных с жестокостью, грубостью, равнодушием» (О.Н. Михайлов). Полковник Шульгович, капитан Слива, капитан Осадчий — люди разные, но все они — ретрограды армейского воспитания и обучения. Молодых офицеров, кроме Ромашова, представляют Веткин, Бобетинский, Олизар, Лобов, Бек-Агамалов. Как воплощение всего грубого и бесчеловечного среди офицеров полка выделяется капитан Осадчий. Человек диких страстей, жестокий, полный ненависти ко всему, сторонник палочной дисциплины, он противопоставлен главному герою повести подпоручику Ромашову.

 

На фоне опустившихся, грубых офицеров и их жён, погрузившихся в «амуры» и «сплетни», кажется необычной Александра Петровна Николаева, Шурочка. Для Ромашова она идеал. Шурочка — один из самых удачных женских образов у Куприна. Она привлекательна, умна, эмоциональна, но и рассудительна, прагматична. Шурочка как будто бы правдива по натуре, но лжёт, когда её интересы требуют этого. Николаева она предпочла Казанскому, которого любила, но который не смог бы увезти её из захолустья. Близкий ей по своему душевному строю «милый Ромочка», любящий её горячо и бескорыстно, увлекает её, но оказывается тоже неподходящей партией.

Образ главного героя повести дан в динамике. Ромашов, пребывая сначала в кругу книжных представлений, в мире романтической героики, честолюбивых стремлений, постепенно прозревает. В этом образе с наибольшей полнотой воплотились черты купринского героя — человека, обладающего чувствами собственного достоинства и справедливости, он легко раним, часто беззащитен. Среди офицеров Ромашов не находит единомышленников, все ему чужие, за исключением Назанского, в беседах с которым он отводит душу. Тягостная пустота армейской жизни подтолкнула Ромашова к связи с полковой «обольстительницей», женой капитана Петерсона Раисой. Разумеется, это скоро становится невыносимым для него.

В противоположность другим офицерам Ромашов по-человечески относится к солдатам. Он проявляет заботу о Хлебникове, постоянно унижаемом, забитом; может, вопреки уставу, сказать старшему офицеру об очередной несправедливости, но изменить что-либо в этой системе он бессилен. Служба гнетёт его. Ромашов приходит к мысли об отрицании войны: «Положим, завтра, положим, сию секунду эта мысль пришла в голову всем: русским, немцам, англичанам, японцам... и вот уже нет больше войны, нет офицеров и солдат, все разошлись по домам».

 

Ромашов — это тип пассивного мечтателя, мечта его служит не источником вдохновения, не стимулом для непосредственного действия, а средством ухода, бегства от действительности. Привлекательность же этого героя в его искренности.

 

Пережив душевный кризис, он выходит на своеобразный поединок с этим миром. Дуэль с незадачливым Николаевым, которой завершается повесть, становится частным выражением непримиримого конфликта Ромашова с действительностью. Однако простой, обыкновенный, «естественный» Ромашов, выбивающийся из своей среды, с трагической неизбежностью оказывается слишком слабым и одиноким, чтобы одержать верх. Преданный своей возлюбленной, по-своему очаровательной, жизнелюбивой, но эгоистически расчётливой Шурочке, Ромашов погибает.

 

Романы А.И. Куприна «Поединок», нравственные искания

 

Куприн принадлежит к тем писателям, которых читают везде и всегда. Главный источник вдохновения писателя - жизнь. Герои его произведений не удачливые, не преуспевающие в жизни люди, поэтому они подвержены нравственным исканиям, поискам истины и самих себя.

В повести «Поединок» наиболее подвергнуты нравственным исканиям два героя: Ромашов и Назанский. Два героя, чьи судьбы еще окончательно не сформировались.

Перед читателем предстаёт молодой человек, подвластный мнению более сильного, его характер находится в постоянном развитии, он еще только лишь глина, в руках судьбы - это главный герой, офицер Ромашов. Так же мы знакомимся с дерзким философом - пьяницей- Назанским.

В повести, как только перед Ромашовым появляются нравственные вопросы, происходит встреча этих молодых людей. Причем более юный Ромашов , попадает под влияние философа-теоретика , Назанского.

Вначале произведения Ромашов, это стандартный офицер. Он не хочет отличаться чем либо от других. Он плохо относится к своим солдатам, пьет, заводит непристойную связь с женой одного офицера. В то же время, этот герой еще молод и может изменить свои повадки и характер. Автор показывает отношения главного героя с остальным офицерством, особенно внимательно описываются встречи с Назанским.Уже после первой, освещенной в повести встречи, в душе главного героя начинают зреть и развиваться зерна нравственности. Это и осмысливание вечных вопросов, таких как добро и зло. И ,разумеется, переосмысливание отношения к любви и жизни. Благодаря этому духовному движению, рвутся пошлые отношения с Раисой Петерсон. И быть может, впервые герой задумывается о себе, ни как о герое французского романа, а как о реально существующей личности. Ромашов лишь теперь понимает, что человек создание эгоистическое, и, что никому кроме себя самого они не нужен, это понимание приходит очень тяжело, меняются отношения с людьми, внутренний мир героя.

Ко второй встрече в душе героя происходит перелом. Возникает необходимость замены уже не подходящего мировосприятия, на что-то новое, более совершенное.И Ромашов вновь сталкивается с Назанским. В результате, у главного героя окончательно формируются некоторые стороны сознания, например, отторжение армии, желание создавать, а не разрушать. Так же мы видим, благодаря Ромашову, всю трагичность, машины под названием армия , ломающей жизни, как простых солдат, так и офицеров. Через Ромашова автор показывает удивительное свойство души человека. Вначале восприятие мира сквозь розовые очки, все радует, все удивляет. Затем розовые очки сменяются, чем-то черным и мрачным, но и к этому привыкает человек. И лишь взрослая личность начинает реально оценивать события. Ко всему привыкает человеческое сознание, а вот душа противиться многому. Таким образом, появляется дисгармония во внутреннем мире человека. Это тоже нравственное искание, через которое приходится пройти обоим героям.

Назанский - офицер - философ. Теоретически он все понимает, он со всем смирился. А вот в действительности проявляется конфликт внешнего и внутреннего миров. Это очень умный человек, особенностью которого является возможность анализа. Но только вот проблема, за этим анализом, он забывает жить.

В той реальности, которая существует, Назанскому жить очень тяжело, он не находит применения своему уму, так же он наталкивается на стену офицерского произвола и вседозволенности, жестокости и низости существующей армии. Поэтому этот герой начинает пить, таким образом пытаясь заглушить разногласия между душой и сознанием. И в результате он становится таким как все офицеры этого гарнизона.

Но все же Назанский является зеркалом Куприна, именно он направляет главного героя в нравственных исканиях. Так же этот герой отображает, мысли автора о том что такое армия, офицерство, отношения служивых людей.

Итак, перед нами разворачиваются нравственные искания двух героев. Ромашов, мальчик, который ищет правду, и Назанский, который ,увидев часть ее, избегает нормальной жизни. Оба героя прошли несколько этапов духовного развития. Назанский не смог сдвинуться с позиции теоретика, и поэтому действительность его мало интересует, ему более важны размышления о этой действительности. Ромашов, смог больше, он перенес часть теории на настоящую жизнь. Но все же он не сумел устранить дисгармонию своей личности, и как результат его смерть на дуэли, от которой он мог отказаться, но мнение общества для него оказались важнее внутренних чувств ...

«Нравственность есть отношение силы разума к силе чувства. Чем сильнее чувство и чем ближе к нему разум, тем более человек в его человеческом деле.»

 

Романы А.И. Куприна «Поединок», психологическое мастерство писателя.

Однако сходство биографий героя и его создателя имеет значение преимущественно для историка литературы. Для читателя Ромашов прежде всего обаятельный, привлекающий своей душевной чистотой образ молодого человека, нарисованный писателем с большим психологическим мастерством. Ромашову, с его богатым и ярким воображением, юношеской, порою почти детской мечтательностью, присущей ему гуманностью, состраданием к чужому несчастью, невозможно ужиться в армейской среде. Он — человек, а его окружают в большинстве своем опустившиеся и .отупевшие, закосневшие в предрассудках и разучившиеся мыслить бурбоны — служаки, пошлые мещане, нравственные уроды. Ромашов тяготится службой в армии и стремится уйти из нее на простор жизни, это его намерение пламенно поддерживает Назанский. Человечность Ромашова сказывается во .всем: в осуждении офицерских расправ со "шпаками", в том, как он относится к своему денщику черемису Гайнану и, между прочим, к его языческим верованиям, в ночной драматической встрече с отчаявшимся Хлебниковым, в том, как Ромашов, рискуя жизнью, остался один перед обезумевшим Бек-Агамаловым и защитил от него женщину, в том, как мучительно тяготился Ромашов пошлым романом с Раисой Петерсон, в том, наконец, как чисто и самоотверженно полюбил он Александру Петровну. В образе Ромашова привлекательны даже его юношески наивные черты, например, привычка думать о самом себе в третьем лице словами шаблонных романов, которых он успел начитаться, или чересчур восторженное отношение его к Назанскому.

Однако мировоззрению Ромашова, его пониманию истории и общества свойственна и некоторая ограниченность, характерная, по-видимому, в тот период, когда создавался "Поединок", и для самого Куприна.

Более того, ему представляется, что стоит только тем миллионам Я, которые составляют человечество, вдруг сказать: "Не хочу!" — не хочу воевать — "и сейчас же война станет немыслимой". "Вся эта военная доблесть, и дисциплина, и чинопочитание, и честь мундира, и вся военная наука — все зиждется только на том, что человечество не хочет, или не умеет, или не смеет сказать "не хочу!".

В этих рассуждениях обнажается субъективистская, иллюзорная мысль Ромашова, будто одним только желанием можно менять ход истории, упразднять те или иные общественные институты, — например, армию.

В более развитой и дополненной форме мы находим те же мысли у Назанского, другого персонажа "Поединка", который, видимо, выражает заветные взгляды писателя и, собственно, лишь для того и существует в повести. Назанский — наименее жизненная фигура этого произведения, он по сути дела резонер, призванный дополнить Ромашова, который по своей молодости и уровню образования не мог бы стать выразителем столь развернутой философии.

В уста Назанского Куприн вложил беспощадную критику царской армии того времени и ее офицерства, критику, которая как бы обобщает нарисованные в повести картины жизни полка и созданные писателем типы офицеров. "Нет, подумайте вы о нас, несчастных армеутах, об армейской пехоте, об этом главном ядре славного и храброго русского войска. Ведь все это заваль, рвань, отбросы", — говорил Назанский.

Куприн отдал Назанскому свое огромное жизнелюбие, свое преклонение перед радостью и красотой жизни. "А посмотрите, нет, посмотрите только, как прекрасна, как обольстительна жизнь! — воскликнул Назанский, широко простирая вокруг себя руки. — О радость, о божественная красота жизни!" Он продолжает: "Нет, если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот последний миг меня спросят: "Ну что, и теперь жизнь прекрасна?" — я скажу с благодарным восторгом: "Ах, как она прекрасна!" Это ощущение прелести жизни, жадность к ее радостям были главным в мировосприятии Куприна.

Жены офицеров, как и их мужья, живут скудно, однообразно, пошло, вязнут в болоте невежества и мещанства. Наиболее выпукло тип такой офицерской жены представляет в повести Раиса Петерсон. Мы сначала знакомимся с нею по двум письмам, присланным ею Ромашову, и уже эти письма, вульгарные, глупые, сентиментальные и вместе с тем злобные, ясно очерчивают облик Петерсон. Ее объяснение с Ромашовым на балу и ее мерзкая месть ему — анонимные письма, приведшие к дуэли и к гибели Ромашова, — дополняют этот образ.

Но талант и чуткость художника Куприна проявляются едва ли не больше в создании образа Шурочки — Александры Петровны Николаевой.

Поначалу она выглядит чуть ли не прямой противоположностью Петерсон — у нее обаятельная внешность, она умна, чутка, тактична, и читатель вполне понимает, почему в такую женщину в этом затхлом захолустье влюбился Ромашов, как еще раньше полюбил ее Назанский. Ее пугает перспектива прозябания: "Обер-офицерша, сорок восемь рублей жалованья, шестеро детей, пеленки, нищета... О, какой ужас!" — восклицает Шурочка. Но чего она хочет? "Ты ведь знаешь,— говорит она Ромашову, — я ненавижу до дрожи это мещанское, нищенское офицерское общество. Я хочу быть всегда прекрасно одетой, красивой, изящной, я хочу поклонения, власти!" Ради этой мечты она живет с нелюбимым мужем, ласки которого ей отвратительны, добивается, чтобы он поступил в академию и сделал карьеру, из-за своих планов отказывается от любви к Назанскому и, наконец, ради них предает Ромашова. Она отдается Ромашову, чтобы окончательно связать его волю, чтобы он даже случайно не разрушил ее намерений.

Шурочка явилась перед нами поначалу обаятельным человеком, душа ее кажется близкой, родственной душе Ромашова. Но Шурочка уже исковеркана, обесчеловечена. Стремление выбиться из тусклой провинциальной жизни во что бы то ни стало, войти в высший привилегированный круг, иметь успех в этом кругу — все это превратило Шурочку в безжалостную эгоистку и хищницу.

 

«Юнкера». Система образов, нравственные искания и психологическое мастерство писателя.

Особенности изображения армейской жизни в романе "Юнкера".

В романе "Юнкера" чувствуется авторское любование праздничной, светлой и легкой жизнью беззаботных и по-своему счастливых, довольных людей, восхищенное умиление изысканной "светскостью" юнкера Александрова, его ловкостью, изяществом движений в танце, умением владеть всеми мускулами своего сильного молодого тела.

Вообще физическому развитию и созреванию юнкеров в романе отведено такое же значительное место, как и их интимно-любовным переживаниям. В Александрове все время подчеркивается сильный и ловкий спортсмен, отличный и неутомимый танцор и превосходный образцовый строевик. О своем герое Куприн говорит: "Он наслаждался спокойной военной жизнью, ладностью во всех своих делах, доверием к нему начальства, прекрасной пищей, успехами у барышень и всеми радостями сильного мускулистого молодого тела".

Как же выглядит в романе эта "военная жизнь", которой наслаждался Александров? Каковы будни воспитанников юнкерского училища? В какой мере правдиво рассказал об этом Куприн?

Известный исследователь творчества Куприна Федор Иванович Кулешов считает: "Несомненно, что реальная русская действительность периода реакции восьмидесятых годов, к которым относится повествование, давала писателю обильный материал для критического освещения быта и нравов, царивших в военных учебных заведениях. И будь роман написан в эпоху "буйных и мятежных" настроений Куприна, вероятно мы имели бы произведение такой же обличительной силы, как и повесть "Поединок". Сейчас этого нельзя сказать о "Юнкерах: люди время показаны здесь по иным углом зрения, чем в поединке и "Кадетах". Не то, чтобы в Юнкерах вовсе отсутствовали обличительные оценки и критика, - они там есть, но и то и другое значительно ослаблено, смягчено". [Кулешов Ф.Н. Творческий путь А.И. Куприна, 1907-19 2-е изд., - Минск, 1987, с. 2

Рассказ о внутреннем режиме в военном училище ведется в романе таким образом, что, едва коснувшись теневых сторон юнкерского быта, о которых говорится в общих выражениях, автор вслед за тем, нередко в противоречии с фактами и с самим собою, спешит выдвинуть те или другие извиняющие обстоятельства.

Так, из главы "Танталовы муки" с несомненностью можно заключить, что юнкера первого курса - "бедные желторотые фараоны" - подвергались в училище многим часам "беспрестанной прозаической строжайшей муштры": юнкеров изо дня в день дрессировали, учили строевому маршу с ружьем и со скатанной шинелью, ружейным приемам, натаскивали в "тонком искусстве отдания чести", а за мелкую провинность сажали в карцер, лишали домашних отпусков, "грели" беспощадно. И в реальной жизни все это было в порядке вещей, что подтверждает биография Куприна периода его пребывания в юнкерском училище. [Михайлов О.Н. Куприн, ЖЗЛ, - М., 1981, с. 25-28.]

И жизнь Алексея Александрова, как и других юнкеров, по признанию автора романа, состояла из дней воистину "учетверенного нагревания": их "грел свой дядька-однокурсник, грел свой взводный портупей-юнкер, грел курсовой офицер", сильно досаждал ротный Дрозд, который был главным "разогревателем". Романист говорит, что у юнкеров каждый день был "сплошь туго загроможден" воинскими обязанностями и учением, и свободными для души и тела оставались "лишь два часа в сутки", в течение которых "юнкер мог передвигаться, куда хочет, и делать, что хочет во внутренних пределах училищного здания. Лишь в эти два послеобеденных часа можно было петь, болтать или читать и "даже прилечь на кровати, расстегнув верхний крючок куртки". А потом снова начинались занятия - "зубрежка или черчение под надзором курсовых офицеров". Если, как сказано в романе, Александров, никогда потом "не забывал своих первых жутких впечатлений", то это, очевидно, не от сладкой и спокойной жизни. Невольно признавая ее, Куприн говорит о своем герое: "Черных дней выпадало на его долю гораздо больше, чем светлых: тоскливое, нудное пребывание в скучном положении молодого начинающего фараона, суровая, утомительная строевая муштра, грубые окрики, сажание под арест, назначение на лишние дневальства - все это делало военную службу тяжелой и непривлекательной".

Если "черных дней" было у юнкеров "гораздо больше, чем светлых", то не естественнее ли было бы сохранить в романе реальные пропорции? Куприн поступил не так. Выделяя парадную сторону юнкерского быта, он предпочел говорить больше о светлых днях, чем о черных. Тяжела и непривлекательна военная служба? Но ведь это только с непривычки и на очень короткое время, после которого "бесследно отходит" в небытие "вся трудность воинских упражнений и военного строя". И Александров по воле автора быстро почувствовал, что "ружье не тяжелит", что у него легко выработался "большой и крепкий шаг", и в душе появилось "гордое сознание: я - юнкер славного Александровского училища". Да и всем юнкерам, если верить Куприну, живется в общем "весело и свободно". Строевая служба, доведенная "до блестящего совершенства", превратилась для них в увлекательное искусство, которое "граничит со спортивным соревнованием" и не утомляет юнкеров". Может, такое "искусство" все-таки чрезмерно тяжело, и, во всяком случае, однообразно и скучно? Оказывается, нет. То есть, оно и однообразно, и скучно, но его однообразие лишь "чуть-чуть прискучивает", а вообще-то "весело и свободно", потому что "домашние парады с музыкой в Манеже на Моховой "вносят и сюда некоторое разнообразие".

Так почти за каждым критическим замечанием тотчас следует фраза из осторожно подобранных слов, призванных смягчить, нейтрализовать сколько-нибудь неблагоприятное читательское впечатление от рассказа о режиме в училище. Вместо резкого и определенного слова "тяжело" - Куприн очень часто употребляет безобидное "тяжеловато". Например, после зимних каникул, когда юнкера были "безгранично свободны", им "тяжеловато снова втягиваться в суровую воинскую дисциплину, в лекции и репетиции, в строевую муштру, в раннее вставание по утрам, в ночные бессонные дежурства, в скучную повторяемость дней, дел и мыслей". Можно ли перечисленное здесь охарактеризовать неопределенным словом "тяжеловато"? Или вот еще. В тесных спальнях училища юнкерам "по ночам тяжеловато было дышать". Днем тут же приходилось учить лекции и делать чертежи, сидя в очень неудобной позе - "боком на кровати и опираясь локтями на ясеневый шкафчик, где лежала обувь и туалетные принадлежности". А вслед за этими словами идет бодрое авторское восклицание: Но-пустяки! Все переносила весело крепкая молодежь, и лазарет всегда пустовал...".

Куприн нарисовал розовую картину взаимоотношений юнкеров и училищного начальства. Эти отношения были ровными, спокойными, они по давней традиции утверждались "на правдивости и широком взаимном доверии". Начальство не выделяло среди юнкеров ни любимчиков, ни постылых, офицеры были "незаметно терпеливы" и "сурово участливы". Имелись ли в училище бурбоны и гонители? Куприн этого не отрицает. Он пишет: "Случались офицеры слишком строгие, придирчивые трынчики, слишком скорые на большие взыскания". Среди "случавшихся гонителей назван батальонный командир Берди-Паша, которого словно бы "отлили из железа на заводе и потом долго били стальными молотками, пока он не принял приблизительную, грубую форму человека". Берди-Паша не знает "ни жалости, ни любви, ни привязанности", он только "спокойно и холодно, как машина, наказывает, без сожаления и без гнева, прилагая максимум своей власти". Мелким и придирчивым был и офицер Дубышкин, чрезмерно честолюбивый, вспыльчивый и злой, "несчастный смешной человек", предмет насмешек со стороны юнкеров. С явной антипатией показан еще капитан Хухрик - командир первой роты Алкалаев-Калагеоргий.

Но эти трое "гонителей", которых юнкера терпели, "как божью кару", не были типичными представителями начальства. Характерной фигурой уличного офицера Куприн считает капитана Фофанова (или Дрозда). Именно он, Дрозд, внешностью своей и грубовато-образной речью напоминающий капитана сливу из "Поединка", был любимым командиром и умелым воспитателем юнкеров. То мгновенно вспыльчивый, то невозмутимо спокойный и "умнозаботливый", всегда прямой, честный и нередко великодушный, он воспитывал своих птенцов "в проворном повиновении, в безусловной правдивости, на широкой развязке взаимного доверия". Он умел быть и строгим, не оскорбляя личности воспитанника, и одновременно мягким и по-товарищески простым. Такими были почти все офицеры, и ни один из них никогда "не решался закричать на юнкера или оскорбить его словом". Даже генерал Самохвалов - прежний начальник училища, который имел обыкновение "с беспощадной, бурбонской жестокой грубостью" обращаться с подчиненными офицерами, осыпая их "беспощадными ругательствами", даже он неизменно благоволил к "своим возлюбленным юнкерам", давал им поблажи, отечески опекал и защищал.

Куприн упоминает и штатских преподавателей, и воспитателей военного училища. Учиться юнкерам было "совсем не так трудно", потому что в училище преподавали профессора "самые лучшие, какие только есть в Москве". Среди них, конечно, нет ни одного невежды, пьяницы или жестокого истязателя, подобно тем, с которыми мы знакомы по повести "Кадеты". Очевидно, они все-таки были и в Александровском и в других юнкерских училищах, но изменившийся взгляд писателя на прошлое подсказал ему необходимость изображать их иначе, чем он это делал раньше, в своем дореволюционном творчестве.

Припомним одну частность. В "Кадетах" Куприн в остро обличительном освещении представил фигуру попа Пещерского, ненавидимого кадетами за лицемерие, елейность, несправедливое обращение с воспитанниками за его "тоненький, гнусавый и дребезжащий" голосок, за косноязычие на уроках закона божьего. Пещерскому в повести "Кадеты" противопоставлен настоятель гимназической церкви отец Михаил, но последнему там отведено буквально шесть строк. Работая над "Юнкерами" Куприн не только вспомнил вот этого "отца Михаила", но охотно ввел его в роман и очень подробно, с нескрываемым умилением рассказал о нем в первых двух главах. Из памяти "выветрился" тот Пещерский, но крепко укоренился в ней благообразный старичок в рясе - "маленький, седенький, трогательно похожий на святого Николая-угодника".

На всю жизнь герой "юнкеров" запомнил и "домашний подрясничек" на тощеньком священнике, и его епитрахиль, от которой "так уютно пахло воском и теплым ладаном", и его "кроткие и терпеливые наставления" воспитанникам, его мягкий голос и мягкий смех. В романе рассказывается о том, что через четырнадцать лет - "во дни тяжелой душевной тревоги" - Александрова неодолимо потянуло на исповедь к этому мудрому старцу. Когда навстречу Александрову поднялся старичок "в коричневой ряске, совсем крошечный и сгорбленный, подобно Серафиму Саровскому, уже не седой, а зеленоватый", то Александров с радостью отметил у него "милую, давно знакомую привычку" щурить глаза, увидел все то же "необыкновенно милое" лицо и ласковую улыбку, услышал сердечный голос, так что при расставании Александров не выдержал и "поцеловал сухонькую маленькую косточку", после чего "душа его умякла". Ф.И. Кулешов так оценивает эту сцену: "Все это выглядит в романе трогательно-умилительно, идиллично и, в сущности, приторно-слащаво. Не верится, чтобы у строптивого, непокорного Александрова так "умякла душа", - она очевидно, "умякла" у стареющего писателя, ставшего немного сентиментальным на склоне лет. Кулешов Ф.И.,

Четыреста воспитанников военного училища выглядят в романе Куприна единым, спаянным коллективом довольных, жизнерадостных юношей. В их обращении друг с другом нет злобы и зависти, придирчивости, неприязни, желания оскорбить и обидеть. Юнкера очень вежливы, предупредительно-корректны: Жданов не похож на Бутынского, а Венсан своими индивидуальными чертами резко отличается от Александрова. Но, - если верить автору, - "выгибы их характеров были так расположены, что в союзе приходилось друг к другу ладно, не болтаясь и не нажимая". В училище нет того господства сильного над слабым, которое в действительности испокон веков царило в заведениях закрытого типа и о котором сам же Куприн рассказал в повести "Кадеты". Юнкера-старшекурсники с необычайной чуткостью и человечностью относятся к новичкам - "фараонам". Они приняли на сей счет "мудрое словесное постановление" направленное против возможного "цуканья" на первокурсников: "... пускай каждый второкурсник внимательно следит за тем фараоном своей роты, с которым он всего год назад ел одну и ту же корпусную кашу. Остереги его вовремя, но вовремя и подтяни крепко". Все юнкера ревниво оберегают "прекрасную репутацию" своего училища и стремятся не запятнать ее "ни шутовским балаганом, ни идиотской травлей младших товарищей".

Устранено не только возрастное неравенство юнкеров, но стерты и социальные различия, рознь и неравенство. Нет антагонизма между юнкерами из богатых и бедных семей. Никому из юнкеров не приходило в голову, скажем, поиронизировать над сокурсником незнатного происхождения, и уж вовсе никто не позволял себе глумления над теми, чьи родители материально несостоятельны, бедны. "Случаи подобного издевательства, - сказано в романе, были совсем неизвестны в домашней истории Александровского училища, питомцы которого, под каким-то загадочным влиянием; жили и возрастали на основах рыцарской военной демократии, гордого патриотизма и сурового, но благородного, заботливого и внимательного товарищества".

 

Юнкерам не чужда и иного рода тщеславная гордость - гордость своими предками. Александровцы гордятся "прославленными предками потому, что многие из них в свое время "легли на поле брани за веру, царя и отечество". Этот "гордый патриотизм" юнкеров был именно выражением их готовности в будущем отдать свою жизнь "за веру, царя и отечество". Ведь недаром же они, если судить по роману, так боготворят русского царя.

Любопытна в этом отношении глава "Торжество". Вся она сплошь выдержана в радужно-ярких тонах, призванных оттенить верноподданнический восторг юнкеров накануне и во время царского смотра воинских частей Москвы. Куприн пишет: "Воображению Александрова "царь" рисуется золотым, в готической короне, "государь" - ярко-синим с серебром, "император" - черным с золотом, а на голове шлем с белым султаном". Это - в воображении юнкера. Стоило вдали показаться рослой фигуре царя, как душу Александрова охватил "сладкий острый восторг" и вихрем понес ее ввысь. Царь представился ему исполином "нечеловеческой мощи". Вид царя рождает в душе восторженного юнкера "жажду беспредельного жертвенного подвига" во славу "обожаемого монарха".

Ф.И. Кулешов считает: "Субъективные переживания и возбужденные мысли восемнадцатилетнего юнкера говорят о наивном монархизме воспитанников военного училища, боготворящих особу царя. Кстати заметить: здесь герой романа - образ автобиографический - в этом месте повествования не похож на автора: Куприн наделил тут Александрова эмоциями, чуждыми ему самому в годы юнкерства или, во всяком случае, испытанными им тогда в несравненно более слабой степени. На юнкера Куприна не произвел сколько-нибудь глубокого впечатления приезд царя в Москву в октябре 1888 года, подробно описанный в романе. Вот почему Куприн не написал тогда, в своей ранней молодости, ни единой стихотворной строчки о царском смотре юнкеров, хотя он откликнулся стихами на другие важные и даже незначительные моменты своей юнкерской жизни. Более того: за полтора года до этого события он в стихотворении "Сны" сочувственно изобразил казнь тех, кто пытался убить царя. Автор романа еще в кадетском корпусе расстался с пиететом царя, а теперешний герой юнкер Александров, напротив, видит в царе "великую святыню". [Кулешов Ф.И., с. 245.]

 

Александров не задумывался над тем, насколько правильными были тот строй чувств и то направление мыслей, которые прививались ему и его товарищам по училищу. Вопросы политики, общественная жизнь, социальные проблемы, все то, что происходило за толстыми стенами военного училища и чем жили народ и страна, не волнуют героя "Юнкеров", не интересуют его. Только раз в жизни он невзначай - именно невзначай! - соприкоснулся с людьми совсем иного мира. Однажды, во время какого-то студенческого бунта, он проходил в колонне юнкеров мимом университета и вдруг увидел "бледного, изношенного студента, который гневно кричал из-за железной университетской ограды: "Сволочь! Рабы! Профессиональные убийцы, пушечное мясо! Душители свободы! Позор вам! Позор!"

 

В "Юнкерах" действуют преимущественно такие люди, у которых как бы приглушены или атрофированы социальные эмоции: чувства негодования, возмущения, протеста. Пока герои "Юнкеров" были кадетами, они еще способны были на какую-то борьбу и даже бунт. Александрову, например, памятен случай, когда в четвертом кадетском корпусе вспыхнуло "злое" массовое восстание, вызванное плохим питанием и "нажимом начальства": тогда кадеты разбили "все лампы и стекла, штыками расковыряли двери и рамы, растерзали на куски библиотечные книги". Бунт прекратился только после того, как были вызваны солдат. С "бунтовщиками" расправились строго. По этому поводу в романе высказано следующее авторское суждение: "И правда: с народом и мальчиками перекручивать нельзя", - нельзя доводить людей до возмущения и насилием толкать их на бунт. Повзрослев и остепенившись, юнкера уже не позволяют себе бунтовать, и устами Александрова осуждают "злое массовое восстание", для которого, как им кажется, нет поводов, нет основания.

Поверхностными и ошибочными были представления юнкеров о казарменном быте в царской армии. Александров по совести сознается, что он ничего не знает о "неведомом, непонятном существе", имя которому - солдат. "... Что я знаю о солдате, - спрашивает он себя и отвечает: господи боже, я о нем решительно ничего не знаю. Он бесконечно темен для меня". И все- это от того, что юнкеров только учили командовать солдатом, но не сказали, чему учить солдата, кроме строя и ружейных приемов, совсем "не показали, как с ним разговаривать".

 

42. Характеристика севернорусского и южнорусского наречий русского языка.

Проза М.А. Булгакова. Своеобразие сатиры. Переплетение вымысла и реальности в романе «Мастер и Маргарита». Образы-символы романа «Белая гвардия».

Характеристика севернорусского и южнорусского наречий русского языка.

Дата: 2019-03-05, просмотров: 326.