1. Были утрачены формы двойственного числа.
2. С 12–13 вв. формы винительного падежа единственного и множественного числа начинают заменяться формами родительного падежа соответствующего числа: и, ㆘ ® ㆘го; ю ® ㆘ h ( ® ее ® её); h, ㆓, h ® ихъ. Новая форма родительного-винительного падежа употребляется как в отношении одушевленных предметов, так и в отношении неодушевленных предметов. Причем в памятниках письменности еще встречаются старые формы винительного падежа, например: вринуша е ( из h. – Н.Н.) въ яму (Лавр. лет. 1377 г.).
3. В косвенных падежах после предлогов к формам местоимений прибавляется начальное н. Еще в праславянскую эпоху это н входило в состав предлогов вън, кън, сън. В результате действия закона открытого слога н предлога отошло к местоимению. Таким образом, после предлогов въ, къ, съ местоимение стало выступать с начальным н: вън ㆘мь ® въ немь, кън ㆘моу ® къ немоу, сън имь ® съ нимь. Впоследствии начальное н стало употребляться в местоименных формах и после других предлогов, в составе которых никогда не было н: у него, о нем и др. Такое же происхождение н имеет в словах: снять ( сън–яти), внять ( вън–яти), внушить (ср. ухо), внутри, внутренности (ср. утроба); по аналогии с указанными словами, в которых н исконно входило в состав предлогов-приставок, н стало употребляться после предлогов-приставок, в составе которых никогда не было н: принять, вынуть, унять и др.
4. Употребляясь в значении личного местоимения, онъ, оно, она стало выступать с новым ударением на втором слоге: ср. онъ, оно v, онаv (личное местоимение ), онъ, о vно, о vна (указательное местоимение).
5. В именительном падеже множественного числа утрачиваются родовые различия и закрепляется единая форма для всех трех родов они, восходящая к форме именительного падежа множественного числа мужского рода.
6. Фонетические изменения:
1) в родительном падеже единственного числа мужского и среднего родов
[его ® еγо ® ео ® ево];
2) в творительном и местном падежах единственного числа [мۥ ® м]:
[имۥ ь ® им]; [о нۥемۥь ® о нۥем];
3) в местном падеже единственного числа [е ® о] по третьей лабиализации:
[о нۥем ® о нۥом] (о нём);
4) в родительном падеже единственного числа женского рода е h ® ее, а затем по морфологической аналогии (с формами типа то, оно) ее ® её; в русской художественной литературе использовалась и форма ея, представляющая собой русифицированную форму старославянского е>.
Акмеизм как литературное течение начала ХХ века.
Акмеи́зм («Адамизм») (от греч. άκμη — «пик, максимум, цветение, цветущая пора») — литературное течение, противостоящее символизму и возникшее в начале XX века в России. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова. Акмеизм - это культ конкретности, "вещественности" образа, это - "искусство точно вымеренных и взвешенных слов". 19 декабря 1912 года впервые публично оглашена программа акмеизма. Произошло это событие в кабаре "Бродячая собака" в Петербурге.
Становление акмеизма тесно связано с деятельностью «Цеха поэтов», оппозиционной «Академии стиха», центральными фигурами которого являлись основатели акмеизма Н. С. Гумилёв, А. Ахматова (была секретарём «Цеха») и С. М. Городецкий.
Особенности акмеизма:
Самоценность отдельной вещи и каждого жизненного явления.
Предназначение искусства — в облагораживании человеческой природы.
Стремление к художественному преобразованию несовершенных жизненных явлений.
Ясность и точность поэтического слова («лирика безупречных слов»), камерность, эстетизм.
Идеализация чувств первозданного человека (Адама).
Отчетливость, определенность образов (в противовес символизму).
Изображение предметного мира, земной красоты
Поэзия Н. Гумилева. Философско-эстетическая проблематика.
Репутацию «парнасца», «русского Теофиля Готье» снискал Гумилёв — и не только переводами из французского поэта, пленявшими неожиданной образностью («На горизонте, улетая, // Поднялась тучка на простор, // Ты скажешь, девушка нагая // Встает из голубых озер…»xxi), но прежде всего благодаря тому, что «предания Парнаса» были перенесены им на русскую почву. В духе заветов парнасской эстетики Гумилёв осознанно стремился к усилению описательно-изобразительных элементов поэтики, совершенствуя средства передачи словом пластики жестов и поз, создавая портретные полотна, фоном для которых служат экзотические декорации («Манлий», «Каракалла», «Помпей у пиратов», «Старый конквистадор» и др.), а эротизм некоторых его стихов — отчетливо бодлерианского толка («Это было не раз», «Беатриче» (4)). Казалось бы, авторское «я» теряется среди литературной и исторической экзотики, однако это рассчитанный художественный прием: уход от открытого лиризма и устранение произвола субъективности. В. Брюсов, рецензируя сборник Гумилёва «Романтические цветы», имел основания «объективную» лирику поэта вписать в определенную литературную традицию: «Он — немного парнасец в своей поэзии, поэт типа Леконта де-Лиль».xxii
Впрочем, такую линию своей поэтической генеалогии наметил сам Гумилёв, который в письме к Брюсову от 14 июля 1908 г. обращал внимание на «усиление леконт-де-лилевского элемента» в своих стихах и подчеркивал, что в усвоенном им приеме французского поэта — «вводить реализм описаний в самые фантастические сюжеты» — ему видится «спасение от Блоковских туманностей».xxiii В поэзии Леконта де Лиля Гумилёва мог привлекать и тот идеал «бесстрастности» и «безличности», который, после периода увлечения символистской многозначностью, «неисследимой» в своей «последней глубине», казался более всеобъемлющим и потому более современным.
Ранние критические опыты Гумилёва, где отрабатывались принципы «объективного» анализа явлений искусства, отдельными своими сторонами были близки к манере французской литературной критики постсимволистского периода. К художественному произведению Гумилёв подходит с требованиями, которые вскоре будут предписываться акмеистским поэтическим каноном: «равновесие образов», продуманность архитектоники, полнозвучность стиха, ясность поэтической мысли. Попыткой обобщить взгляды на «поэтическую технологию» явилась статья Гумилёва «Жизнь стиха», где требование «эстетического пуританизма» (своеобразного аналога «кларизма») сочеталось с призывами относиться к слову как к материалу искусства. Поэт, приняв обет ученичества, должен «возложить на себя вериги трудных форм»,xxxi — проводил Гумилёв идею «плодотворного творческого усилия». Казалось бы, для анализа поэтического произведения критик отбирает сугубо эстетические критерии. Однако он демонстративно отвергает как тезис «искусство для жизни», так и абсолютизацию тезиса «искусство для искусства».
Он стремится к постижению законов творчества, к изучению тех «приемов», овладение которыми приблизило бы поэта к созданию произведения, насыщенного «мыслью и чувством». В области стихотворной формы Гумилёв выдвигает требования в духе эстетики Анри де Ренье: стихотворению должна быть свойственна «мягкость очертаний юного тела» и «четкость статуи, освещенной солнцем» (с. 23). Для Гумилёва стихотворение — это живой организм, и тайна его рождения, считает он, схожа с тайной возникновения жизни. В соответствии с «неоклассицистическими» представлениями о прекрасном он уподобляет поэтическое произведение совершенному созданию — человеку: «Стихотворение должно являться слепком прекрасного человеческого тела, этой высшей ступени представляемого совершенства» (с. 24).xxxii Для ранней эстетической декларации Гумилёва уже характерно акмеистское видение мира, заявляющее о себе и в формулировании принципов «поэтической технологии», и, главное, в выборе «природных», «телесных» критериев оценки произведения, что намечало «адамистические» пункты будущей акмеистской программы.
Своеобразие художественного мышления, стиля.
Короткий жизненный путь Николая Гумилёва был насильственно прерван на взлете. Но острота мысли, напряженность чувства, наполняющая его поэзию, личное мужество и сила духа продолжают волновать сердца читателей. Что заставляло этого гениально одаренного поэта вновь и вновь отправляться в путешествия? Любовь к экзотике, стремление стать настоящим мужчиной и героем, поиск новых тем и новых источников для поэзии? Наверное, все это, вместе взятое. Он был в Африке три раза. Но «Африканский дневник» Гумилёва, полный описаний местных обычаев и тягот путешествий, так отличается от его утонченно-красивых стихов:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
(«Жираф»)
Один за другим следовали поэтические сборники: «Путь конкистадоров» (1905), «Романтические цветы» (1908), «Жемчуга» (1910), «Чужое небо» (1912), «Колчан» (1916). В ранних сборниках лирический герой Гумилёва открывал новые земли, сражался с опасностями, завоевывал прекрасных женщин. При этом пылкое воображение уносило его в глубь веков, туда, где навстречу ему выходили боги и герои, легендарные древние цари и пророки:
Моя мечта надменна и проста:
Схватить весло; поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста.
(«Дон-Жуан»)
Затем приходит пора не то чтобы разочарования — взросления. Уже «Романтические стихи» волнуют грустным авторским ощущением непрочности высоких порывов, призрачности счастья. И одновременно — жаждой предельно сильных и прекрасных чувств:
И пока к пустоте или раю
Необорный не бросит меня,
Я еще один раз отпылаю
Упоительной жизнью огня.
(«Завещание»)
В Первую мировую войну Гумилёв ушел добровольцем на фронт. Он дважды стал Георгиевским кавалером, а солдатский орден Св. Георгия давали за храбрость в бою (солдатский, потому что он так и не сдал экзамены, необходимые для того, чтобы стать офицером):Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь.
(«Память»)
От прославления романтических идеалов Гумилёв пришел к теме исканий, общечеловеческих и внутренних. Поиском нового пути пронизан сборник «Жемчуга» (1916). С этим связан знаменитый цикл «Капитаны», где путешествие навстречу неизвестности, навстречу подвигу — высокая цель человечества:
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат.
(«Капитаны»)
Гумилёв становится активным деятелем Цеха поэтов, создает группу акмеистов. Он публикует свои «Письма о русской поэзии», пишет драмы, поэмы, занимается литературными переводами — словно знает, как недолго ему отпущено жить. В поэтических сборниках зрелого Гумилёва («Костер», «Фарфоровый павильон», «Шатер», «Огненный столп»), наряду с любимыми им леопардами, дервишами и другими яркими и диковинными персонажами, все чаще возникают русские пейзажи, философские раздумья на вечные «русские» темы («народ и власть», например). Такие стихотворения, как «Память», «Деревья», «Слово» пронизаны какой-то вещей и вечной тоской по совершенству, не телесному, а духовному:
Так век за веком — скоро ли. Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
(«Шестое чувство»)
И пронзительный, трагический «Заблудившийся трамвай», в котором поэта силой судьбы, рока, предназначения проносит мимо любви, уносит навсегда: Гумилёв был заподозрен в антисоветском заговоре и расстрелян в 1921 году. Долгое время его творчество было под запретом. Только теперь мы можем перелистать тонкие сборники стихов и почувствовать в них живую душу одного из последних рыцарей и романтиков XX века.
Анализ одного сборника лирики.
Духовные запросы поэта: Это чувствуется во второй книге — «Романтические цветы» (1908), при всем ее коренном отличии от первой. В период, их разделявший, Гумилев окончил Царскосельскую гимназию, 1907—1908 годы прожил во Франции, где опубликовал «Романтические цветы», из Парижа совершил путешествие в Африку.
Новые впечатления отлились в особую образную систему. Пережитое обусловило другие эмоции. Тем не менее, и здесь ощущается авторская жажда к предельно сильным и прекрасным чувствам:
«Ты среди кровавого тумана
К небесам прорезывала путь»;
«...пред ним неслась, белее пены,
Его великая любовь».
Но теперь желанное видится лишь в грезах, видениях. Однако не зря Гумилев сказал: «Сам мечту свою создам». И создал ее, обратившись совсем не к возвышенным явлениям. О своей способности заглянуть за черту обыденного говорит поэт:
Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор черный,
Глубокие, прозрачные бассейны.
Нет, Гумилев не был равнодушен к «миру бегущих линий». Но конкретное преображал своей мечтой иль болью — угадывал «дальним зрением». Сборник волнует грустными авторскими ощущениями — непрочности высоких порывов, призрачности счастья в скучной жизни — и одновременно стремлением к Прекрасному. В год выхода «Романтических цветов» Гумилев писал: «Любовь, в самом общем смысле слова, есть связь отдельного, и у Вер-харна совершенно отсутствует чувство этой связи». В «Романтических цветах» драма неразделенной либо неверной любви тоже трактуется расширительно. Как знак разобщения, отчуждения людей друг от друга. Поэтому горечь обманутого лирического героя приобретает особую значимость. А вечная тема — новые грани. Как тут не вспомнить соответствующие мотивы в «Городе» А. Блока, «Пепле» А. Белого? Однако Гумилев нашел совершенно отличные от них средства поэтического обобщения.
Большинство стихотворений обладает спокойной интонацией. Мы слышим рассказ, диалог. Но необычный, часто парадоксальный образный строй сообщает редкую внутреннюю направленность. В неповторимом облике оживляет поэт легендарные мотивы, творит фантастические превращения. Обычно принято ссылаться на экзотику (географическую, историческую) как определяющую феномен Гумилева. Конечно, многое почерпнуто, скажем, в Африке. Тем не менее обращение к ней все-таки вторично. Оно только способствует воссозданию экстатических духовных состояний, как бы требующих небывалых зримых соответствий. Колоритные фигуры древности, Востока предстают в самом неожиданном облике. И это сразу завораживает.
Памятная «пленительная и преступная царица Нила» вдруг «осуществляется» в зловещей, кровожадной «гиене». Во взоре неверной возлюбленной улавливается... утонувший корабль, «голубая гробница» предшествующей жертвы (не о царице ли Тамаре речь идет в «Корабле»). Ужас воплощен в страшном существе: «Я встретил голову гиены на стройных девичьих плечах». С не меньшей зрелищностью и эмоциональностью запечатлены светлые явления — «много чудесного видит земля». Достаточно представить удивительного «изысканного жирафа» — и скучная вера «только в дождь» рассеивается: «Взоры в розовых туманах мысль далеко уведут».
Основные тенденции поэзии.
Поэзия А. Ахматовой. Мотивы времени, творчества, любви в лирике.
Творчество.
Многие стихи Ахматовой посвящены теме поэта, творчества. Большое
влияние на Ахматову в понимании законов творчества оказал А. С. Пушкин.
Это влияние она испытывала на протяжении всей своей творческой
биографии, каждый раз обращаясь все к новым и новым вопросам. Время
ставило новые задачи перед Ахматовой, открывало новые возможности для
творческого роста. Умение осмыслить традицию Пушкина, несущую в себе
связь поэта с обществом – основная черта Ахматовой- поэта. Стремясь
осмыслить роль поэта в обществе, она в своей поэзии исследует истоки
творчества, его законы, возможности. Первая ступень постижения « тайн
творчества» - обращение к Музе в ранних стихах Ахматовой. В ранней лирике
Муза Ахматовой наделена некоторыми чертами, свойственными
классическому образу Музы, который встречается в поэзии 19 века. Сборник
« Белая стая» ( 1918 г.) насчитывает, например, более десяти обращений к
Музе. Это, очевидно, дало возможность исследователям поэзии Ахматовой
заявить ,что « Белая стая» обнаруживает влияние классической поэзии. ( Об
этом, в частности, говорит В. М. Жирмунский в своей работе « Творчество
Анны Ахматовой», с. 79.) Но с конца тридцатых годов образ Музы постепенно
исчезает со страниц лирики, уступая место глубокому осмыслению самого
процесса творчества.
Муза Ахматовой, свидетельница душевных переживаний, « муза –
сестра», в стихах всегда имеет определенный вочеловеченный образ, и
подчас поэтесса ведет с ней разговор. Это известный прием в истории
русской поэзии ( Пушкин, Некрасов, Блок. Есенин…)В обращении поэта к
образу Музы можно проследить ряд тончайших отголосков образа
пушкинской Музы. Не случайно Ахматова называет свою музу « смуглой»:
. Вот
строки стихотворения « Зима. Что делать нам в деревне…» ( 1829 г.) :
……………………………..Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова…( т. 2, с. 255)
Здесь душевное состояние лирического героя ( « сердце ноет»)
передается и Музе ( Муза дремлющая). В стихотворении Ахматовой –
смятение героини и то же состояние Музы: « и слова не проронит», у
Пушкина – та же, сходная по внешнему плану взаимосвязи героя и Музы,
Картина. Она трансформируется в поэтическом сознании Ахматовой, и
для создания своего образа Музы, символизирующего душевное
состояние героини, поэтесса обращается к классическому образу.
Реминисценции пушкинского текста, хотя и неявно выраженные, а лишь
« прослушивающиеся», состоящие из опорных пушкинских ситуаций,
образов, говорит о том влиянии, которое испытывает на себе поэзия
Ахматовой в связи с традицией Пушкина. Несомненно, что и образ Музы
« с дудочкой в руке» - это влияние Пушкина и поэтов его времени. Муза
как объективное воплощение поэтического самосознания обостряет
зрение поэта, подсказывает ему выбор той или иной темы. Ахматова
сохраняет классический прием « явления» Музы: ночью, как и у
Пушкина, « в часы ночного вдохновения», приходит Муза:
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь ,кажется, висит на волоске.
Что почести, что слава, что свобода
Пред милой гостьей с ДУДОЧКОЙ в руке. (Бег времени, с. 254)
Любовь
Тему любви Ахматова разрабатывает по-своему, не так, как ее великие современники. У нее нет ни мистических прозрений, ни социальной обусловленности любовных конфликтов: первое характерно для поэзии Блока, второе — для творчества Маяковского. В лирике же Ахматовой драматизм страсти основывается на отношениях двух характеров, психологическом подходе. Воссоздавая в стихах женскую сущность, она избегает абстракций, символичности, философских и социальных обобщений: любовная лирика Ахматовой реалистична и психологична в лучших традициях русской классической литературы. Любовь — чувство, которое определяет для героини смысл жизни, ее ход; оно — естественное состояние человеческого сердца. Оно — “роковое душ слиянье” и их “поединок роковой”, говоря словами Тютчева. Оно — боль и мука, для описания которых поэт прибегает к почти натуралистическим деталям:
От любви твоей загадочной,
Как от боли, в крик кричу.
Стала желтой и припадочной,
Еле ноги волочу.
Вспоминаются строчки Маяковского:
Я ж
навек
любовью ранен —
еле-еле волочусь.
При этом в отличие от Маяковского, от Цветаевой Ахматова была очень сдержанна в своих стихах. Они горят неким внутренним огнем, позволяющим только предположить подлинную силу и глубину страсти. С темой любви неразрывно связана тема женской гордости и независимости. Несмотря на всепоглощающую силу чувства, героиня отстаивает свое право на внутреннюю свободу, индивидуальность:
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти...
Мысль о покорности, подчинении любимому человеку чужда героине:
Тебе покорной? Ты сошел с ума!
Покорна я одной Господней воле.
Любовь и творчестве, страсть и предназначение часто возникают в лирике поэта как враждующие стороны. Их сложные взаимоотношения описываются следующим образом:
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
Поэтической душе невыносимо любовное молчание, и потому она поет. Избранник сердца может отказаться от ее глаз, но —
Всю жизнь ловить он будет стих,
Молитву губ моих надменных.
«Поэма без героя», «Реквием». Философско-эстетическая концепция, образный строй одной из поэм.
Поэма без героя
Первая часть. Преступление
В Первой части (Петербургской повести) вместо ожидаемых гостей в новогоднюю ночь к лирической героине “…приходят тени из тринадцатого под видом ряженых”. Эти маски: Фауст, Дон –Жуан, Дапертутто, Иоканаан, - символизируют молодость лирической героини – грешную и беззаботную. Ахматова, ставя в один ряд героев демонических: Фауст, Дапертутто – и святых: Иоканаана (Иоанна Крестителя), хочет показать главный грех поколения – смешение добра и зла. Грехи поколения отражены в самом посвящении. Для Ахматовой очень большое значение имела нашумевшая в те годы история безответной любви юного поэта, двадцатилетнего драгуна Всеволода Князева к известной актрисе-красавице Ольге Глебовой-Судейкиной. Увидев как-то ночью, что Глебова- Судейкина вернулась домой не одна, юный поэт пустил себе пулю в лоб перед самой дверью любимой. История безответной любви Всеволода Князева к Ольге Глебовой-Судейкиной – своеобразная иллюстрация духовной жизни, которую вели люди, окружавшие Ахматову (лирическую героиню) и в которой, безусловно, принимала участие и она сама. Через всю поэму проходит мотив двойничества. Первым двойником лирической героини в поэме оказывается безымянная героиня, прототипом которой является Глебова-Судейкина:
Петербургская кукла, актёрка,
Ты – один из моих двойников.[6,481]
ГЛАВА 1. Вторая часть. Наказание
Посвящение Всеволоду Князеву Ахматова пишет 27 декабря 1940 года, ещё до войны, а Второе посвящение, Ольге Глебовой-Судейкиной, написано уже после Великой Отечественной войны: 25 мая 1945 года. Таким образом, во Втором посвящении и во Второй части ( “Решке”) Ахматова говорит о НАКАЗАНИИ, считая все катаклизмы ХХ века: русско-японскую войну, Первую мировую войну, две революции, репрессии, Великую Отечественную войну - расплатой за все грехи поколения и за свои собственные грехи. Но грехи, совершённые в молодости, трудно искупить. Можно покаянием и искуплением смягчить наказание. И пока лирическая героиня не сделает этого, при одной лишь мысли о том, что она может предстать перед Страшным Судом, её охватывает ужас. В поэме присутствует тема нравственного осуждения и неизбежности кары.
Ахматова показала картину распалённого, грешного, веселящегося Петербурга. Грядущие потрясения уже проступили через привычный петербургский туман, но никто не хотел их замечать. Ахматова понимала, что “блудная” жизнь петербургской богемы не останется без возмездия. Так оно и вышло. Во второй части героине видна расплата (отсюда и странное название – “Решка” – обратная сторона медали, “Орла”, вызывающее ассоциацию со словом “решётка”, что символизирует эпоху репрессий), искупление грехов молодости страданиями и гонениями: встречая новый 1941 год, героиня находится в полном одиночестве, в её доме “карнавальной полночью римской и не пахнет”. “Напев Херувимской у закрытых церквей дрожит”, и это пятого января по старому стилю, в канун Рождественского сочельника, - свидетельство гонений на православную церковь. И, наконец, героиня не может творить, так как её рот “замазан краской” и “землёй набит”. Война так же, как и репрессии, - искупление народом прошлых грехов, по мнению Ахматовой. Грехи молодости, казавшиеся невинными, никому не вредящими слабостями, обернулись для героини невыносимыми страданиями – муками совести и сознанием того, что она никогда не сможет оправдаться. Однако кающемуся грешнику всегда даётся возможность искупить свои грехи посредством страданий или добрых деяний. Но об этом в Третьей части.
Третья часть. Искупление
Третье и последнее посвящение адресовано Исайе Берлину, который в канун католического крещения посетил Ахматову в 1946 году. В тот вечер Ахматова читала своему гостю “Поэму без героя”, а позже выслала готовый экземпляр. На следующий день в квартире Ахматовой установили подслушивающее устройство. После встречи с Исайей Берлином, сотрудником американского посольства, “шпионом”, по мнению Сталина, последовала “гражданская казнь”, пик гонений, травли. Это было время, когда Ахматова не могла публиковать свои стихи, а вход во все литературные общества ей был заказан.
Третья часть “Поэмы без героя” (эпилог) посвящена ИСКУПЛЕНИЮ грехов молодости через страдания
Блокадный Ленинград тоже искупает вину своих жителей. Во время блокады, в 1942 году, героиня вынуждена уехать в Ташкент и, уезжая, она чувствует вину перед оставляемым ею городом. Но она настаивает на “мнимости” их разлуки, так как эта разлука кажется невыносимой. Героиня понимает, что, уезжая из Петербурга, она становится чем-то похожей на эмигрантов, так жарко обличавшихся ею. (“Не с теми я, кто бросил землю…”). Покинув страну в самое тяжёлое время, эмигранты отстраняются от Родины, предоставляя ей страдать и не желая разделить эти страдания. Уезжая из блокадного Ленинграда, героиня чувствует, что совершает то же самое. И здесь вновь появляется двойник лирической героини. Но это уже двойник-искупитель, лагерный узник, идущий на допрос. Этот же двойник говорит, идя с допроса, голосом самой героини:
За себя я заплатила Ни налево, ни направо
Чистоганом, Не глядела,
Ровно десять лет ходила А за мной худая слава
Под наганом, Шелестела.
В эпилоге говорится уже о России в целом, об искуплении ею грехов в период репрессий, а потом и в трагедии войны. Другая, “молодая” Россия идет, обновленная, отчищенная страданиями, “себе же самой навстречу”, то есть к обретению своих утраченных ценностей.
Так заканчивается поэма. Здесь уместно сказать об архитектонике поэмы, представив ее в виде концентрических кругов:
Россия
СПб
Поколение
Лирическая героиня
Через судьбу лирической героини в поэме рассматривается судьба ее поколения в целом, судьба ее города, ее страны. Таким образом, личная тема расширяется до общенациональной (так же, как и в “Реквиеме”, с той же ретроспективой), с историческими параллелями, которые в “Поэме без героя” даются через эпиграфы и ассоциации: город называется “Достоевским и бесноватым”, вспоминается проклятие этому городу, посланное Е.Лопухиной: “Быть пусту месту сему” (эпиграф к третьей части), и кровавые страницы его истории, которые также передаются через эпиграф к Третьей части (эпилогу) – строчки из стихотворения И.Анненского “Петербург”:
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
Эти два эпиграфа отражают грехи людей, совершавшиеся в нем, но сам город, тем не менее, остается прекрасным, хоть на нем лежит печать грехов его жителей. Это тоже выражается эпиграфом к третьей части – всеми известная строчка Пушкина: “Люблю тебя, Петра творенье!”
Выводы
В “Поэме без героя” можно выделить несколько сквозных тем, связанных между собой идейно и композициозно:
1) вина (грехи) поколения – возмездие за них (неё) – покаяние – искупление;
2) личные грехи лирической героини и её богемного окружения и в той же цепи - мотив двойничества (“двойник-грешница” и “двойник-искупитель”);
3) отражение грехов жителей на судьбе города, в особенности грехов петербургской богемы начала века;
4) связь судьбы поколения, личной судьбы героини и судьбы города с исторической судьбой России (отступничество от традиционных ценностей – возмездие в лице катаклизмов ХХ века – искупление страданиями эпохи репрессий и Великой Отечественной войны - возвращение через эти страдания к прежним ценностям, что должно привести к спасению России.
Эти темы, их развитие и решение составляют художественную концепцию поэмы, на которую также “работают” построение поэмы, эпиграфы, ремарки и даты
38. Глагол как часть речи в современном русском языке. Грамматические категории глагола. Спрягаемые и неспрягаемые формы глагола. Место инфинитива в системе глагольных форм. Категория наклонения глагола. Образование и значение формы наклонения. Употребление форм одного наклонения в значении другого. История сослагательного наклонения.
Проза 1950–1980-х годов о нравственных основах жизни деревни. Анализ одного из произведений В. Белова, В. Распутина, Ф. Абрамова, М. Алексеева, В. Шукшина (по выбору). Многообразие творческих исканий в поэзии 1950–1970-х гг. Основные мотивы лирики Н. Рубцова.
Глагол
Глаголом называется самостоятельная часть речи, обозначающая действие. Грамматическое значение действия обнаруживается постановкой вопросов что делать? что сделать? Общее значение действия проявляется в основных разновидностях: активное действие (строить), состояние (лежать), процесс, т. е. изменение состояния (расти), отношение (любить) и свойство (белеть). Система морфологических признаков глагола включает постоянный признак вида и целый ряд переменных признаков: залог, наклонение, время, лицо, число, род (а для причастий — также полнота/краткость и падеж).
Глагол является одной из важнейших частей речи, активно используемых при построении предложения. Соотношение грамматических форм глагола отличается особой сложностью: глаголу свойственны различные типы грамматических форм — неопределенная форма, спрягаемые формы, причастия и деепричастия.
1. Неопределенная форма (инфинитив): дышать. Это начальная (словарная) форма глагола, которая называется неопределенной потому, что не имеет морфологических глагольных признаков наклонения, времени, лица и числа. Для инфинитива характерен лишь постоянный морфологический признак вида: решит» (совершенный вид), решать (несовершенный вид) и словоизменительный признак залога — действительного (Решать эту проблему нужно немедленно) или страдательного (Проблема должна решаться немедленно).
Грамматическим показателем инфинитива является слово
изменительный суффикс -ть (играть, бороться); реже-------- тй
(идти, нести; безударный суффикс -ти наблюдается лишь в производных глаголах с приставкой вы- типа выйти, вынести); для некоторых глаголов можно выделить также суффиксы -стй (вести, мести; ср.: вывести, вымести, с безударным суффиксом), -сть (украсть) и нулевой суффикс в инфинитиве глаголов с основой на к, г, которые чередуются с ч; пеку, печёшь — печь (печ-0); могу, можешь — мочь (моч-0).
В предложении инфинитив является частью составного сказуемого (Он начал дышать), дополнением (Врач посоветовал глубже дышать), а также подлежащим (Дышать — значит жить).
2.Спрягаемые формы (дышу, буду дышать, дыши, дышал бы и т. п.) — это формы наклонений, времен, лиц; именно эти формы в наиболее отчетливом виде представляют грамматические свойства глагола как части речи. В предложении спрягаемые глагольные формы используются как простое глагольное сказуемое [Гаврик глубоко и редко дышал... (Кат.)].
3.Причастия (дышащий, дышавший) — это особые склоняемые формы глагола, сочетающие глагольные морфологические свойства (вид, залог, время) с грамматическими признаками прилагательных (изменяемость по родам, числам и падежам, синтаксическая роль согласованного определения или именной части составного сказуемого).
4.Деепричастие (дыша) — особая неизменяемая форма глагола, сочетающая глагольные признаки вида и залога с грамматическими свойствами наречия.
Все указанные формы (например, формы глагола читать: читал, читаю, читай, читающий, читая и т. п.), заметно различающиеся с грамматической точки зрения, тем не менее объединяются в одно слово благодаря тому, что 1) ойи имеют одно и то же лексическое значение; 2) у них наблюдается полное или частичное совпадение морфемного состава основы; 3) сохраняется общность морфологического признака вида (совершенного или несовершенного); 4) наблюдается одинаковая грамматическая сочетаемость, например способность подчинять одни и те же грамматические классы слов и их грамматических форм: громко читать, громко читал, громко читающий, громко читая; читать (читал, читающий, читая) книгу (ср. с совершенно иной сочетаемостью у близкого по своему лексическому значению отглагольного имени чтение: громкое чтение; чтение книги).
Лексико-грамматические разряды глаголов
Выделяются лексико-грамматические разряды глаголов переходных и непереходных, возвратных и невозвратных, личных и безличных.
Переходные и непереходные глаголы — это два больших разряда глаголов, различающихся значением и особенностями управления.
Переходными называются глаголы, которые обозначают действие или отношение, направленное на определенный предмет (объект), и управляют беспредложной формой винительного падежа существительного (а при глаголах с отрицанием и ряде других глаголов — формой родительного падежа), имеющей значение предмета, на который направлено действие: читать газеты, не читать газет; попить чаю.
Не являются грамматически переходными: 1) глаголы, управляющие винительным падежом не со значением предмета, на который направлено действие или отношение, а с другим падежным значением: проболеть неделю (падежная фор ма существительного имеет значение меры времени); книга стоит тысячу рублей (винительный беспредложный имеет значение меры стоимости); 2) глаголы, при которых объектное значение (т. е. значение предмета, на который направлено действие) выражено не формой винительного падежа без предлога, а другими падежными формами или предложно-падежны-ми конструкциями: доверять другу; заведовать гаражом; трудиться над сочинением.
Непереходные глаголы (идти, лежать, верить и т. п.) никогда не сочетаются с беспредложным винительным падежом в указанном значении. Дополнительным показателем непереходности может служить возвратный словообразовательный постфикс -ся, имеющийся у многих непереходных глаголов: строиться, переговариваться, улыбаться и т. п. (возвратных переходных глаголов не бывает).
Возвратные и невозвратные глаголы различаются наличием/отсутствием специального возвратного словообразовательного постфикса -ся/-сь.
Невозвратными являются как переходные (брать, рисовать, говорить), так и непереходные (дышать, лежать, разговаривать) глаголы, не имеющие в своем составе постфикса -ся/-сь.
Возвратными называются глаголы со словообразовательным постфиксом -ся (они всегда являются непереходными): учиться, перезваниваться, смеяться. Большинство таких глаголов образовано от невозвратных глаголов: браться <— брать, готовиться <— готовить. Нередко в образовании возвратных глаголов участвуют наряду с постфиксами и приставки: лечь —> разлечься, читать —> начитаться. Но есть и непроизводные возвратные глаголы: смеяться, улыбаться и др.
От возвратных глаголов необходимо отличать глагольные формы с не входящим в основу словоизменительным постфиксом -ся: 1) грамматические формы страдательного залога невозвратных глаголов: Гостиница строится туристической фирмой (в этом предложении использована страдательная форма невозвратного глагола строить); 2) безличные глагольные формы типа хочется (грамматическая форма невозвратного глагола хотеть), работается (грамматическая форма невозвратного глагола работать).
Личные и безличные глаголы различаются отношением к категории лица, грамматической сочетаемостью и ролью в предложении.
Личные глаголы составляют большую часть русских глаголов. Эти глаголы способны изменяться по лицам: читать (читаю, читаешь, читает), говорить (говорю, говоришь, говорит), толкнуть (толкну, толкнешь, толкнет) и т. п. Они имеют полный набор возможных для русского глагола спрягаемых и неспрягаемых грамматических форм. В двусоставном предложении личные глаголы выполняют роль простого глагольного сказуемого и сочетаются с именительным падежом подлежащего (Учитель читает книгу).
Безличные глаголы (смеркается, нездоровится, недостает) — это глаголы, которые не сочетаются с подлежащим и используются в качестве главного члена односоставных безличных предложений: Детям надлежит учиться; В январе резко похолодало. Безличные глаголы обозначают состояние природы: вьюжит, светает, смеркается или живых существ: знобит, нездоровится, тошнит; они выражают также различные модальные значения: подобает, следует, а также меру наличия чего-либо: недостает, хватает (не хватает).
Набор грамматических форм безличных глаголов отличается неполнотой — у них нет изменения по лицам и числам, используются лишь окончания 3-го лица единственного числа настоящего и будущего времени: знобит, завьюжит, будет недоставать, а также среднего рода единственного числа прошедшего времени: пуржило и сослагательного наклонения: следовало бы. В составных формах глагольного сказуемого используются также формы инфинитива: Стало светать; Начнет холодать.
Кроме безличных глаголов, в современном русском языке имеются особые безличные глагольные формы «обычных» (личных) глаголов, образуемые при помощи словоизменительного постфикса -ся/-сь: Не спится, няня... (П.); форма спится представляет собой безличную форму глагола спать. Ср. также: Здесь хорошо работается (<— работать). От безличных глаголов следует отличать и безличное употребление спрягаемых форм некоторых личных глаголов; ср.: Роза пахнет нежно и сладко (обычное употребление спрягаемой формы личного глагола пахнуть). — В комнате пахнет розами (безличное употребление той же глагольной формы); также: Река шумит. — В ушах шумит.
Один и тот же глагол входит в разные лексико-грамматиче-ские разряды и характеризуется со всех указанных точек зрения. Так, глагол учиться [Учись, мой сын... (П.)] является непереходным, возвратным, личным.
Словоизменительные категории глаголов
НАКЛОНЕНИЕ
Наклонением называется словоизменительный морфологический признак спрягаемых форм глагола, выраженный в противопоставлении трех наклонений: изъявительного — читаю, повелительного — читай! и сослагательного (или условного) — читал бы.
Формы глагольных наклонений выражают различное отношение называемого глаголом действия к действительности — его реальность (изъявительное наклонение) или ирреальность (повелительное и сослагательное наклонения).
Изъявительное наклонение указывает на реальность глагольного действия в настоящем, прошлом или будущем: Станок работает; Волга течет в Каспийское море; Икс равняется единице; Музыка успокаивает; Ты ждал, ты звал... я был окован... (П.). «Барин сам увидит, что плоха избушка, и велит дать лесу», — думает старушка (Н.).
Отличительный формальный признак изъявительного наклонения — изменяемость по временам: думал — думаю — буду думать; сказал — скажу. Глаголы в повелительном и сослагательном наклонениях по временам не изменяются.
Повелительное наклонение выражает волеизъявление (приказ, просьбу и т. п.): Работай лучше!; Пойдемте в кино!; Пусть будет свет! Ирреальность значения таких форм заключается в том, что реализация действия, о котором идет речь, возможна, но не обязательна.
Основными формами повелительного наклонения являются формы типа иди, читай, несите, бросьте. Они имеют грамматические признаки 2-го лица единственного или множественного числа. Синтаксически эти формы связаны с обращением: Маша, неси тетрадь! или с личным местоимением 2-го лица единственного или множественного числа: Вы идите налево, а вы — прямо! Глагольные формы имеют словоизменительные суффиксы -и, -0: веди, тронь (трон'-0), пой ( noj -0), единичность/множественность выражается в них противопоставлением окончаний: -□ и -те: веди — ведите; тронь — троньте; пой — пойте.
Дополнительными формами повелительного наклонения являются:
1) формы 1-го лица типа Пойдем в кино!; Выйдемте из класса; составные: Давай напишем; Давайте скажем; предполагается, что выполнять просьбу будет слушающий (или несколько слушающих — об этом сигнализирует окончание множественного числа -те) совместно с самим говорящим, поэтому такие формы называют формами повелительного наклонения совместного действия;
2) составные формы 3-го лица типа пусть идет (идут), пускай (разг.) напишет (напишут), выражающие сложное, двойное побуждение — говорящий просит слушающего, чтобы тот передал информацию о побуждении к действию определенному третьему лицу, обозначенному формой подлежащего: Пусть Вася приедет поскорее!;
3) книжные составные формы 3-го лица типа Да возродится крестьянское хозяйство/; Да победит мир на земле! (последние выражают пожелание, а не приказ или просьбу).
Сослагательное (условное) наклонение также выражает действие ирреальное — предположительное, желательное или возможное при определенных условиях: А, быть может, год назад ты бы здесь изведал, воин, то, что наш. изведал брат (Тв.); Я бы почитал книжку; Если бы ты прочитал учебник, учитель поставил бы тебе другую оценку.
Форма этого наклонения составная, образуется прибавлением служебного слова бы к форме прошедшего времени изъявительного наклонения: читал бы, делал бы, при этом глагольная форма утрачивает и значение реальности, и значение прошедшего времени, ср.: Сходил бы ты в магазин. Сослагательное наклонение не имеет морфологических признаков времени и лица, изменяется по числам, в единственном числе — по родам: сказал бы, сказала бы, сказало бы.
Употребление форм одного наклонения в значении другого
В особых условиях (например, в разговорной речи и в художественной литературе) отмечаются переносные употребления форм наклонений, когда одно наклонение употребляется вместо другого. Так, изъявительное наклонение иногда выражает волеизъявление (используется в значении повелительного наклонения): Полковник вызывает. Поехали (Сим.); Ты отведешь ее [собаку] к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал (Ч.).
Для форм повелительного наклонения характерен ряд переносных употреблений: 1) в значении изъявительного: А он и закричи (разг.) — в таких предложениях повелительное наклонение указывает на неожиданное, обычно нежелательное, действие, реально имевшее место в прошлом; 2) в значении сослагательного: Начни партнеры мирные переговоры вовремя, исход конфликта мог бы быть иным — ср.: Если бы начали...
Распространено также переносное употребление сослагательного наклонения в значении повелительного: ...Вы бы поговорили [т. е. поговорите] с Александрой, она ведет себя отчаянно (М. Г.).
СПРЯЖЕНИЕ
Термином «спряжение» часто называют глагольное словоизменение (образование форм залогов, наклонений, времен, лиц) — в отличие от именного словоизменения по падежам. Спряжение в узком смысле — это изменение по лицам и по числам. Типом спряжения называется класс глаголов, имеющих одинаковые личные окончания.
В русском языке два основных типа спряжения: I спряжение — с окончаниями -у/-ю, -ешь, -ет, -ем, -ете, -ут/-ют и II спряжение — с окончаниями -у 1-ю, -ишь, -ит, -им, -ите, -ат/-ят.
Лицо | I спряжение | II спряжение |
Единственное число | ||
1-е | иду | говорю |
знаю | строю | |
2-е | ид-ёшь | говоришь |
знаешь | строишь | |
3-е | идёт | говорит |
знает | строит | |
Множественное число | ||
1-е | идём | говорим |
знаем | строим | |
2-е | идёте | говорите |
знаете | строите | |
3-е | идут | говорят |
знают | строят |
Глаголы бежать, хотеть, чтить (и их приставочные производные: убежать, захотеть, почтить и др.) являются разноспрягаемыми. Они используют в разных формах окончания то I, то II спряжения: бегу, бежишь, бежит, бежим, бежите (II спряжение), но бегут (I спряжение); хочу, хочешь, хочет (I спряжение), но хотим, хотите, хотят (II спряжение); чту, чтишь, чтит, чтим, чтите, чтят (II спряжение) и чтут (I спряжение).
Глаголы дать, есть (и их приставочные производные: отдать, создать, продать; съесть, надоесть и др.) называются глаголами особого спряжения, поскольку в формах единственного числа они используют особые окончания, а во множественном числе частично меняется звуковой состав основы: да-м, да-шь, да-ст, дад-им, дад-ите, дад-ут; е-м, е-шь, е-ст, ед-им, ед-ите, ед-ят.
Дата: 2019-03-05, просмотров: 260.