Резкий поворот произошел на рубеже 1927–1928 гг. В 1927 г. сложились крайне неудачные условия для проведения хлебозаготовок. Стремясь привлечь рабочих, государство возобновило политику опережающего роста заработной платы. В результате проведения политики «деревенского нэпа» возросли доходы крестьян. Общий покупательский спрос поднялся на 20%. Между тем, промышленность произвела товаров широкого потребления всего на 0,5% больше, чем в 1926 г. Естественно, возник дефицит и начался ажиотажный спрос на промышленные изделия, усугубленный слухами о надвигающейся войне. Не имея возможности купить товары, крестьяне неохотно продавали хлеб, тем более, что хорошие заработки уменьшили их нужду в деньгах. К тому же им было выгоднее торговать мясом, молоком, льном. Цены на продукцию животноводства и технические культуры значительно возросли по сравнению с довоенным периодом и предыдущим 1925/26 г., в то время как на зерно они даже снизились.

Однако для государства были особенно важны именно заготовки хлеба, поскольку экспорт зерна обеспечивал приток валюты, необходимой для проведения индустриализации. Председатель Совнаркома Рыков считал, что кризис хлебозаготовок можно преодолеть рыночными мерами. Но большинство ЦК во главе со Сталиным квалифицировало нежелание крестьян продавать государству хлеб по низкой цене как «кулацкую хлебную стачку» и решило ответить репрессиями и насильственным изъятием хлеба, фактически вернувшись к методам времен военного коммунизма.

Бухарин, Рыков и Томский выступили в защиту нэпа и линии XV съезда против «неотроцкистских» действий Сталина. Генеральный секретарь в ответ обвинил их в отказе от ленинизма, правом уклонизме и защите кулачества. В 1928–1929 гг. между недавними союзниками по борьбе против троцкизма и «новой оппозиции» развернулась острейшая борьба. С опозданием осознав опасность, исходящую от Сталина, Бухарин попытался было наладить контакт с бывшими лидерами «левых». С этой целью он даже встретился в июле 1928 г. с Каменевым, специально приехавшим из Калуги, где он отбывал ссылку. В ходе этой встречи Бухарин в крайне взвинченном, почти истерическом тоне предложил Каменеву союз против Сталина, которого назвал «Чингисханом» и обвинил в том, что он меняет взгляды в зависимости от того, «кого в данный момент надо убрать». Создать новый антисталинский блок не удалось. Каменев самонадеянно расценил визит своего недавнего непримиримого врага как свидетельство того, что в очередной междоусобице обе борющиеся группировки будут искать помощи у левой оппозиции. Зато Сталин, своевременно узнавший о встрече, тотчас обвинил Бухарина в беспринципных интригах и двурушничестве. Попытки установить связь с левыми, уже скомпрометированными прежними поражениями и покаяниями, лишь ослабили позиции Бухарина и подорвали доверие к нему в партии.

Опираясь на большинство в руководящих партийных органах, Сталина в течение 1929–1930 гг. добился отстранения лидеров правых от занимаемых постов и исключения их из Политбюро[157]. Лишь Рыков оставался Председателем Совнаркома и членом Политбюро до декабря 1930 г. После ноябрьского Пленума ЦК 1929 г. «правые» заявили о признании своих ошибок.

Борьба с «правым уклоном», лидеров которого он теперь обвинял в капитулянтстве, подтолкнула Сталина к форсированию планов индустриализации и сосредоточению всех сил и средств исключительно на тяжелой промышленности. По существу, Сталин вернулся ко многим, им же раскритикованным и отвергнутым предложениям левой оппозиции.

4. «Пятилетку — в четыре года!»

Плановые показатели индустриализации стали быстро повышаться. О царившей в плановых органах обстановке свидетельствует шутка, приписываемая известному экономисту тех лет С.Г. Струмилину, якобы сказавшему, что он и его сотрудники предпочитают «стоять за высокие темпы, а не сидеть за низкие».

«Плановое ускорение» стало возможным потому, что в первые годы индустриализации экономический рост оказался даже более успешным, чем ожидалось. Сталинское руководство сочло это свидетельством преимуществ советского строя, позволяющих и в дальнейшем сохранить высокие темпы роста, характерные для восстановительного периода. Реальные причины были в ином. К 1927 г. промышленность достигла довоенного объема производства. Но в дореволюционной России производственные мощности были загружены лишь на 70%. Вовлечение в производство остающихся 30%, по расчетам экономистов, должно было занять около двух лет, в течение которых фактически сохранялись восстановительные темпы развития. В дальнейшем они неизбежно должны были снизиться. Прислушаться к этому компетентному мнению партийное руководство не сочло нужным. Вместо этого раздались призывы опровергнуть «скептиков и маловеров», выполнить пятилетку в четыре года.

В апреле 1929 г. XVI пàðòèéíàÿ кîíôåðåíöèÿ ÂÊÏ(á) единодушно приняла оптимальный вариант пятилетнего плана, но вскоре и он был признан устаревшим. В августе Куйбышев заявил, что на втором году пятилетки промышленное производство возрастет не на 21,5%, а на 28%. Руководящие работники Госплана СССР заявляли, что промышленность Советского Союза может в течение трех лет превзойти индустрию США.

В статье «Год великого перелома», опубликованной к 12-й годовщине Октябрьской революции, Сталин заявил, что в СССР произошел «решительный перелом в области производительности труда», а советские люди «с успехом разрешили своими собственными силами проблему накопления, заложив основы тяжелой индустрии». На XVI съезде в 1930 г. Сталин заявлял, что пятилетка в некоторых отраслях может быть выполнена за 1,5–2 года. Он угрожающе говорил: «Люди, болтающие о необходимости снижения темпа развития нашей промышленности, являются врагами социализма, агентами наших врагов». XVI съезд внес очередные поправки в пятилетний план. Объем промышленного производства в 1932 г. должен был более чем вдвое превзойти первоначально запланированный уровень.

Пятилетний план предусматривал строительство 1235 предприятий, а с учетом районных электростанций, угольных шахт и нефтяных промыслов — свыше 1500. Среди них было 50–60 гигантских строек, на долю которых приходилось 45% всех капиталовложений. Крупнейшими объектами первой пятилетки стали Днепрогэс, Магнитогорский, Кузнецкий и Запорожский металлургические комбинаты, Сталинградский тракторный завод, Московский и Горьковский автомобильные заводы, Уралмаш (Уральский машиностроительный завод) и другие. В ходе «планового ускорения» проектные мощности предприятий неоднократно увеличивались. В план были внесены ранее не значившиеся в нем предприятия: Харьковский и Челябинский тракторные, Азовский и Новотульский металлургические заводы, Московский часовой завод, заводы по производству труб, синтетического каучука, авиационных моторов и т.п.

Все это вело к разрастанию числа одновременно возводимых объектов, делало невозможным сосредоточение сил и средств для быстрейшего ввода предприятий в строй. Чем дольше ведется строительство, тем позже предприятие начинает давать отдачу и тем дороже обходится.

Планы нарастали, в их реализацию вовлекались все новые и новые рабочие руки. За годы I пятилетки в промышленность, строительство и на транспорт пришли 12,5 млн. новых рабочих, в том числе 8 млн. недавних выходцев из деревни, людей малоквалифицированных, зачастую никогда раньше не видевших ни станка, ни автомобиля. Форсирование планов порождало постоянную штурмовщину. Экономист О.Р. Лацис рассказывает в книге «Перелом» о строительстве Сталинградского тракторного завода:

«Стройка шла героическим темпом, сроки несколько раз укорачивали. В 1930 г. директора командировали в Америку. Вернувшись, он узнал, что коллектив под руководством парткома взял обязательство пустить завод еще на три месяца раньше: к XVI съезду партии. Директор в ужасе сказал, что это невозможно. Ему ответили, что невозможно только одно: отменить это обязательство, опубликованное в газетах. Съезд, собравшийся увеличить задания пятилетки, должен получить первый трактор. Пуск завода состоялся за неделю до съезда, с конвейера сошли первые пять тракторов. В день открытия съезда на его трибуну вышел представитель завода и доложил, что вопреки «нытикам и маловерам» завод пущен на два месяца раньше последнего правительственного срока. Директор оказался не прав.

За следующий месяц завод не смог выпустить ни одного трактора. В течение года после пуска он давал вместо 144 — 30, 50, 70 тракторов в день. Директора сняли. Второй директор довел выпуск до 90 тракторов, надорвался, заболел и умер. Проектную мощность завод освоил при третьем директоре. Выигранные два месяца обернулись проигранным годом. Директор оказался тысячу раз прав».

I пятилетка: производство основных видов продукции

I пятилетка: запланированные и реальные темпы роста

Экономика не смогла выдержать безумного перенапряжения. «Подхлестывание» страны, которое Сталин ставил в упрек Троцкому, и о необходимости которого в годы I пятилетки заговорил сам, обернулось провалом ускоренной индустриализации.

В связи с этим нередко утверждается, что Сталин фактически перешел на рубеже 20-х — 30-х гг. на троцкистские позиции, осуществил на практике планы сверхиндустриализации. Лучше всего ответил на это сам Троцкий. Американский троцкист М. Штокман рассказывал о таком диалоге с опальным вождем:

«“Послушайте,— сказали мы шутя…,— все говорят, что Сталин ушел гораздо дальше, чем Вы когда-либо предполагали”.

“Это верно,— ответил он не мешкая. — Когда у человека фурункул на шее, умелый хирург просто надрежет его. А сапожник пойдет гораздо дальше и отрубит голову человеку. Да, нет сомнения, что Сталин пошел гораздо дальше, чем я предполагал”».

Тем не менее, подводя итоги пятилетки, Сталин заявил, что промышленность успешно выполнила план за 4 года и 3 месяца, причем валовой объем произведенной продукции составил 93,7%, а по тяжелой промышленности — 108% по отношению к первоначально запланированному. Это заявление объяснялось просто: Сталин опирался на данные об объеме производства не в натуральных показателях (станках и автомобилях, тоннах угля и металла, метрах ткани), а в стоимостных, т.е. выраженных в рублях. Между тем, в годы индустриализации цены на сырье, машины и оборудование быстро увеличивались: их устанавливали как раз те ведомства, которые производили соответствующую продукцию, а следовательно, были заинтересованы в росте показателей. Если же говорить о реальных результатах, то план (не только оптимальный, но и отправной) не был выполнен ни по добыче топлива, ни по выплавке металла, ни по производству машин и минеральных удобрений. В особенно тяжелое положение попали легкая и пищевая промышленность, зависевшие от сельского хозяйства, которое оказалось совершенно разорено проходившей в те же годы коллективизацией. Производство тканей, сахара, хлебопекарной и мясо-молочной продукции оказалось даже ниже, чем в 1927 г. Уровень жизни населения заметно снизился.