Причины борьбы
патрициев и плебеев

Тит Ливий. Жребий Вергинии

Нижеследующий фрагмент из 3-й книги «Истории» Тита Ливия (о нем см. выше) посвящен событиям, связанным с учреждением комиссии десяти мужей (децемвиров) для записи первых римских законов (451–450 гг. до Р. Х.), получивших позднее название «Законов двенадцати таблиц». Описанные события, иллюстрирующие представления римлян о нравственности и об отцовской власти, привели ко второму уходу (сецессии) плебеев на Священную гору. Печатается по изд.: Ливий Тит. История Рима от основания города. М., 1989. Т. 1. С. 152–156. Перев. с лат. Г. Ч. Гусейнова.

44. (1) <...> Аппий Клавдий[482] воспылал страстью к девушке из народа ... (2) Отец девушки, центурион Луций Вергиний ... был образцовым воином и гражданином. Так же была воспитана его жена, так воспитывались и дети. Дочь он просватал за бывшего трибуна (3) Луция Ицилия, храбреца, доблестно отстаивавшего права плебеев. (4) Девушка редкой красоты, она была уже взрослой и не соблазнилась подарками и обещаниями Аппия, и тогда тот, от страсти потеряв голову, решился на грубое насилие. (5) Он поручает своему клиенту Марку Клавдию, чтобы тот объявил ее своею рабыней и не уступал требованиям временно оставить ее на свободе, полагая, что в отсутствие ее отца Вергиния это без­законие будет возможно. (6) Когда она пришла на форум, где среди лавок была и школа, в которой она обучалась грамоте[483], Клавдий ... остановил наложением руки[484] девушку и, объявив ее дочерью своей рабыни и, следо­вательно, рабыней, приказал без промедленья следовать за ним, иначе, мол, он уведет ее силой. (7) Бедная девушка остолбенела, но на крики кормилицы сбежался народ. Имена ее отца Верги­ния и суженого Ицилия были хорошо известны. Тех, кто знал их, объединяла дружба, а толпу – негодование против козней Клавдия. (8) Девушка была уже спасена от насилия, но тут предъявивший на нее свои права заявил, что ни к чему собирать такую толпу: он, мол, намерен действовать не силой, но по за­кону. И вот он вызывает девицу в суд. (9) По совету близких, присматривавших за ней, она явилась к трибуналу Аппия[485]. Истец поведал свою выдумку судье, который сам и был сочини­телем этой басни, что, мол, девушка родилась-де в его, Клавдия, доме, откуда была похищена и подброшена Вергинию, (10) а сам он узнал об этом благодаря доносу и готов представить доказа­тельства, будь судьею сам Вергиний, более всего запятнанный со­вершенным беззаконием; пока же, конечно, рабыня должна сле­довать за господином. (11) Защитники девушки сказали, что Вергиний отсутствует по делу государства и если ему сообщат о случившемся, то он будет в городе через два дня, (12) а по­сему несправедливо в отсутствие отца тягаться о детях, и потре­бовали отсрочить дело до его возвращения. Вергинию же на ос­новании закона, внесенного самим Аппием, следует временно ос­тавить на свободе, чтобы взрослая девица не была обесчещена прежде, чем лишится свободы.

45. (1) До оглашения приговора Аппий заметил, что о том, на­сколько он покровительствует свободе[486], можно судить по само­му закону, на который ссылаются в своей просьбе друзья Вер­гиния, (2) хотя закон лишь в том случае будет неоспоримой по­рукой свободы, если не окажется обстоятельств, меняющих де­ло – по сути или в том, что касается лиц. (3) В делах прочих лиц каждый может законно отстаивать свободу другого – это по праву, но в деле той, что находится во власти отца[487], нет ни­кого другого, кому мог бы передать ее господин. Итак, он, Ап­пий, согласен послать за ее отцом, а истец покуда пусть оста­нется при своем неущемленном праве, с тем чтобы он увел с собой девушку, под обещание доставить ее в суд, как только объ­явится тот, кто называет себя ее отцом. (4) На неправый при­говор роптали, но никто не осмеливался ему воспротивиться, пока не вмешались дядя Вергинии Публий Нумиторий и ее же­них Ицилий. (5) Толпа расступилась в надежде, что Ицилий су­меет противостоять Аппию, но тут ликтор объявляет, что при­говор уже вынесен, и отталкивает Ицилия, не давая ему говорить. (6) Такое оскорбление разозлило бы и кроткого человека. А Ицилий вскричал: «Ты получишь то, к чему стремишься, лишь мечом прогнав меня отсюда! Я женюсь на этой девушке, и моя невеста пребудет невинной. (7) Ты можешь, кроме своих, созвать и всех децемвирских ликторов и приказать им пустить в ход топоры и розги, но моя суженая вернется в отцовский дом. (8) Пусть вы лишили нас трибунов и прав обжалованья пред на­родом римским – двух столпов, на которых держалась наша сво­бода, но пока еще ваша похоть не властна над нашими женами и детьми. (9) Лютуйте на наших спинах и шеях, но на их цело­мудрие не покушайтесь! А если вы прибегнете к насилию, то в защиту моей невесты и единственной дочери Вергиния я призо­ву на помощь стоящих здесь сограждан, он – воинов и все мы – богов и людей, и твой приговор исполнится лишь ценой нашей смерти. (10) Подумай, Аппий, еще и еще подумай, на что идешь! (11) Когда Вергиний вернется, он решит, что ему делать с до­черью, пусть только знает, что, если он уступит притязаниям Клавдия, может сватать дочь за кого-нибудь другого. Я же, от­стаивая свободу невесты, меньше дорожу жизнью, чем верно­стью».

46. (1) Толпа была возбуждена, и стычка казалась неминуе­мой. Ицилия обступили ликторы, но дальше угроз дело не по­шло, поскольку Аппий сказал, что Ицилий, человек беспокойный и (2) не забывший еще, как был трибуном, вовсе не защищает Вергинию, но ищет повода для смуты. (3) Однако повода он ему не даст, и не из-за наглости Ицилия, а лишь покровительст­вуя свободе и считаясь с отцовским званьем Вергиния, в чье от­сутствие не будет совершен ни суд, ни приговор. Марка Клав­дия он попросит поступиться своим правом и до завтра отпустить девушку. (4) А если завтра ее отец не прибудет, пусть, мол, Ицилий и ему подобные знают – он выкажет твердость, достой­ную законодателя и децемвира. А для того, чтоб обуздать зачин­щиков смуты, ему не понадобятся ликторы других децемвиров: он обойдется своими.

(5) После отсрочки несправедливого приговора защитники де­вушки разошлись, первым делом поручив брату Ицилия и сыну Нумитория, безупречным юношам, немедленно собраться в путь и как можно скорей вызвать из лагеря Вергиния, (6) ведь спа­сение его дочери от беззакония зависело от того, успеет ли он вернуться в срок. Они поскакали во весь опор и передали эту весть отцу. (7) А Ицилий, в ответ на требование истца принять девицу и представить поручителей, говорил, что этим-то он и за­нят, а сам нарочно тянул время, пока гонцы не доберутся до ла­геря. Тем временем из толпы тянулись руки – каждый выказы­вал Ицилию готовность стать его поручителем. (8) Со слезами на глазах тот благодарил их: «Завтра будет нужда в вашей помощи, а теперь уж довольно поручителей». Так Вергиния была отда­на на поруки близким.

(9) Аппий еще немного помедлил, чтобы не показалось, что он пришел сюда ради одного этого дела, но другие людей не волновали, никто больше не приходил, и он вернулся домой писать децемвирам в войско, чтоб те не давали Вергинию отпуска и даже взяли его под стражу. (10) Как и следовало ожидать, этот подлый приказ запоздал: Вергиний, получив отпуск, отбыл еще до полуночи, а бесполезное письмо о его задержании было доставлено назавтра поутру.

47. (1) А в Риме уже на рассвете все граждане в нетерпении собрались на форуме, куда Вергиний, одетый как на похоронах, привел дочь, обряженную в лохмотья, в сопровождении несколь­ких матрон и толпы защитников. (2) Здесь Вергиний стал обхо­дить людей; обращаясь к ним, он не только просил содействия, но требовал его как должного: он-де каждый день идет в бой за их жен и детей, и никто не сравнится с ним ни храбростью, ни числом совершенных на войне подвигов. Но что в них поль­зы, когда в городе, не задетом войною, наши дети стоят на краю гибели, как если б он был уже захвачен врагом? (3) Будто держа речь перед собранием, он обходил людей. Подобное говорил и Ицилий. (4) Но сильнее всяких слов действовал на толпу ти­хий плач женщин. Вопреки всему, с прежним упорством – вот до чего довело его вожделение или, лучше сказать, безумие – Аппий взошел на трибунал, и не успел истец договорить о том, что накануне благодаря ходатаям приговор вынесен не был, и снова изложить свое требование, а Вергиний – получить ответ­ное слово, как он вмешался.

(5) Возможно, какая-то из переданных древними писателями речей, в которой Аппий обосновал свой приговор, и подлинная[488], но ни одна из них не отвечает чудовищности самого пригово­ра, вот почему, мне кажется, следует изложить его голую суть – Вергиния была признана рабыней. (6) Сперва все оцепе­нели, потрясенные такой жестокостью, и на некоторое время во­дворилась тишина. Но потом, когда Клавдий собрался было, от­странив матрон, схватить девицу, женщины ответили на это жа­лобным плачем, а Вергиний, погрозив Аппию, сказал: (7) «За Ицилия, а не за тебя, Аппий, просватана моя дочь, и вырастил я ее для брака, а не для разврата ... Эти, быть может, и стерпят такое, но, я уверен, не те, в чьих руках оружие». (8) Толпа женщин и стоящие рядом защитники отталкивали Клавдия, но глашатай восстановил тишину.

48. (1) Децемвир, потерявший от похоти разум, заявил, что не только по вчерашним нападкам Ицилия и буйству Вергиния, сви­детели коих были все римляне, но и по другим достоверным све­дениям он понял, что с целью посеять смуту в Городе всю ночь собирались сходки. (2) И потому, мол, он, зная о предстоящей борьбе, пришел сюда в сопровождении вооруженных людей, но не ради притеснения мирных граждан, а для того, чтобы, не ро­няя высокого сана, обуздать тех, кто нарушает общественное спо­койствие. «И потому советую вам успокоиться, – сказал он. (3) – А вы, ликторы, расчистите путь в толпе, чтобы хозяин мог вер­нуть свою собственность!»

Он произнес это громовым голосом и с такою злобой, что тол­па расступилась, сама принося девушку в жертву насилию. (4) И тогда Вергиний, увидев, что помощи ждать не от кого, с моль­бой обратился к Аппию: «Прости отцу ради его горя, если я ска­зал против себя неразумное слово, но позволь напоследок здесь, в присутствии девицы, расспросить кормилицу, как обстояло дело, чтобы я, если и правда не отец, ушел отсюда со спокойным серд­цем». (5) Получив разрешение, он отошел с дочерью и кормили­цей к лавкам, что расположены возле храма Венеры Очиститель­ницы и зовутся теперь Новыми[489], и, выхватив там у мясника нож, воскликнул: «Только так, дочь моя, я могу сделать тебя свободной». Тут он пронзает грудь девушки и, обернувшись к судилищу, произносит: «Да падет проклятье за эту кровь на твою голову, Аппий!»

(6) При виде ужасного злодеяния поднялся крик, и Аппий, выйдя из оцепенения, приказывает схватить Вергиния. Но тот, размахивая ножом, под защитой шедшей за ним толпы проклады­вал себе путь к воротам. (7) Ицилий и Нумиторий, подняв без­дыханное тело, показывали его народу, оплакивая красоту девуш­ки, навлекшую на нее злодеяние Аппия, осуществить которое вы­нужден был отец. За ними шли рыдающие матроны: (8) для того ли растим мы наших детей? И таким образом вознагражда­ется целомудрие? Произнося и все остальное, что в таких случа­ях требует от женщин скорбь, они рыдали все сильней, не в си­лах сдержать слезы. (9) Мужчины, а больше всех Ицилий, него­дуя говорили о потере трибунской власти и права на обжалова­ние перед народом.

49. (1) Толпу взволновала как чудовищность злодеяния, так и надежда, воспользовавшись происшедшим, вернуть себе свободу. (2) Аппий то вызывал Ицилия, то приказывал схватить его, но служителям не дали подойти, и тогда он сам, окруженный патри­цианской молодежью, ринулся в толпу и приказал заключить Ицилия под стражу. (3) Ицилия, однако, обступила уже не про­сто толпа, рядом с ним были и Луций Валерий и Марк Гораций, которые оттолкнули ликтора, утверждая, что если Аппий прибег­нет к праву, то они могут защитить Ицилия от частного лица, а если он применит силу, то и тогда они ему не уступят. Тут-то и вспыхнула жестокая распря. (4) Ликтор децемвира напал было на Валерия и Горация, но толпа разломала его фаски. Ап­пий поднялся, чтоб обратиться к народу, но Гораций и Валерий пошли вслед за ним. Народ слушал их, а децемвиру не давал говорить. (5) Уже Валерий, словно он был облечен властью, при­казывал ликторам оставить в покое частного человека – это сло­мило дух Аппия, и в страхе за свою жизнь, закутав лицо, он бежал с форума и незаметно укрылся в близлежащем доме.

Вторая пуническая война (218–201)

Аврелий Виктор. Полководцы Пунических войн

Произведение «О знаменитых мужах города Рима», скорее всего, принадлежит перу Аврелия Виктора (о нем см. выше) и является типичной компиляцией, типичной для поздней античной литературы. В этом произведении приведены краткие биографии карфагенского полководца Ганнибала и римских военачальников Фабия Кунктатора и Сципиона Старшего. Печатается по изд.: Римские историки IV века. М., 1997. С. 200–201, 204-205.

ХLII. Вождь карфагенян Ганнибал

Сын Гамилькара Ганнибал в возрасте девяти лет был подведен отцом к алтарю и поклялся в вечной ненависти к римлянам. С тех пор он оставался в лагере в качестве друга (союзника) и солдата своего отца. (2) После его смерти, ища повода к войне, Ганнибал в течение шести месяцев осаждал и разрушил союзный с римлянами город Сагунт[490]. (3) После этого, проложив путь через Альпы, он переправился в Италию. (4) Он победил Публия Сципиона на реке Тицине[491], Семпрония Лонга – при Требии[492], Фламиния – у Тразименского озера[493], Павла и Варрона – при Каннах[494]. (5) Хотя он и мог бы взять Рим, он повер­нул в Кампанию и ослабил [там] свои силы среди ее соблаз­нительного изобилия. (6) Когда же он поставил свой лагерь у третьего милевого камня от города Рима, он был отбро­шен оттуда, потерпев ряд неудач: сначала он был вве­ден в заблуждение тактикой Фабия Максима, потом от­бит Валерием Флакком[495], обращен в бегство Гракхом и Марцеллом[496], потом был отозван в Африку и побежден Сципионом[497]; после этого он бежал к царю сирийскому Антиоху[498], чем сделал его врагом римлян. После поражения того он перешел к царю Вифинии Прусию. Оттуда он был затребован римским посольством через Тита Флами­ния[499]. Но чтобы не быть выданным римлянам, он выпил яд, который носил под драгоценным камнем в своем пер­стне, и умер. Он погребен у Либиссы[500] в каменном сарко­фаге, на котором еще и теперь цела надпись: «Здесь ле­жит Ганнибал».

хLIII. Квинт Фабий Максим

Квинт Фабий Максим Кунктатор[501], прозванный Бородавча­тым из-за бородавки на губах и Овечкой – за кроткий нрав, в консульство свое получил триумф над лигурами[502]. (2) Он сломил силы Ганнибала затяжкой военных действий. (3) Он позволил своему начальнику конницы Минуцию сравняться с ним во власти и, тем не менее, выручил его из опасности. (4) Он запер Ганнибала на Фалернской равнине. (5) Он удержал Мария Статилия[503], хотевшего перебежать к врагам, подарив ему коня и оружие … (6) Он вернул Тарент[504], захваченный врагами, и статую Геркулеса, перевезенную оттуда, он посвятил божест­ву в Капитолии. (7) Он договорился с врагами о выкупе плен­ных; когда сенат не одобрил этого договора, он продал свое поместье за 200 тысяч (сестерциев) и выполнил условия со­глашения.

хLх. Публий Корнелий Сципион Африканский

Публий Сципион, прозванный за свои великие победы Аф­риканским[505], почитался сыном Юпитера, так как … когда он был младенцем, змея, обвившая его [в постели], нисколько ему не повредила. (2) Когда он в глухую ночь восходил на Капитолий, собаки никогда [на него] не лаяли. (3) Он никог­да ничего не предпринимал, пока не проведет продолжитель­ное время в святилище Юпитера, как будто воспринимая от него божественный завет. (4) В возрасте восемнадцати лет он, проявив исключительную доблесть, спас отца в битве при Тицине. (5) Он своим авторитетом удержал юношей из знатней­ших семей, хотевших покинуть Италию после поражения при Каннах. (6) Уцелевшие [после поражения] войска он невре­димыми провел через лагерь врагов в Канузий[506]. (7) Двадцати четырех лет он был послан претором в Испанию[507] и в тот же день, как прибыл туда, взял [Новый] Карфаген[508]. (8) Он не позволил привести к себе девушку удивительной красоты, по­смотреть на которую люди сбегались отовсюду, и приказал вернуть ее отцу и жениху. (9) Он вытеснил из Испании брать­ев Ганнибала, Гасдрубала и Магона. (10) Он вступил в друже­ский союз с царем мавров Сифаком. (11) Принял в союзни­ки Масиниссу. (12) Вернувшись домой, он был избран кон­сулом раньше установленного возраста и, получив согласие своего коллеги, повел флот в Африку; в лагеря Гасдрубала и Сифака он ворвался за одну ночь. (13) Он одержал победу над Ганнибалом, вызванным из Италии[509]. (14) Победив карфа­генян, он установил для них законы. (15) Во время войны с Антиохом[510] он был помощником брата; своего сына, захвачен­ного в плен, он получил обратно без выкупа. (16) Обвинен­ный народным трибуном Петилием Антеем по закону о вы­могательствах, он на виду народа разорвал книгу с расчетами, сказав: «В этот день я одержал победу над Карфагеном: это как будто хорошее дело. Взойдем же на Капитолий и вознесем наши молитвы к богам». (17) После этого он добровольно ушел в изгнание, где и провел конец своей жизни. (18) Умирая, он просил свою жену, чтобы тело его не отвозили в Рим.

Полибий. Трагедия при Каннах

Полибий (ок. 200 – ок. 118) – греческий историк родом из Аркадии, во время третьей Македонской войны (171–168, война Рима с Македонией) был предводителем македонской конницы, потерпел поражение и оказался в числе заложников, захваченных римлянами. После освобождения, пользуясь доверием римских должностных лиц, много путешествовал, прославился благодаря написанной на греческом языке «Всеобщей истории» в 40 книгах, повествующей о возвышении римского государства, начиная со второй пунической войны (218–201) и кончая третьей Македонской. Сражение при Каннах (218), описанное в третьей книге «Истории», стало ключевым во второй пунической войне. В истории Ранней римской республики это один из немногочисленных случаев, когда в результате действий карфагенского военачальника Ганнибала римское войско было практически полностью уничтожено. В памяти последующих поколений Канны остались одним из немногих символов величайшего национального поражения и унижения Рима. Составленная Полибием версия каннского сражения считается достаточно объективной. Печатается по изд.: Полибий. Всеобщая история. СПб., 1994. Т. 1. (сер. «Историческая библиотека»). С. 332–334. Перев. с древнегреч. Ф. Г. Мищенко.

112. <...> (6) Когда в Риме получено было известие, что войска[511] стоят ла­герем друг против друга и что каждый день происходят схватки между передовыми постами, возбуждение и тревога охватили город. (7) Вследствие многократных поражений раньше, народ стра­шился за будущее, предвидя и мысленно рисуя себе последствия поражения в решительной битве. (8) Теперь из уст в уста перехо­дили всякие изречения оракулов, какие только известны были римлянам, каждый храм, каждый дом полны были знамений и чудес, по всему городу давались обеты и совершались жертвы, повсюду возносились молитвы к богам о помощи. (9) Так, в трудные минуты римляне с величайшею ревностью прибегают к умилостивлению богов и людей, и в подобные времена нет ничего та­кого, чего бы ради этого они ни сделали, что почитали бы не­приличным для себя или недостойным.

113. (1) Между тем Гай[512], очередь которого в главнокомандовании на­ступала на следующий день, разом двинул войска из обоих лагерей, лишь только показалось солнце. (2) По мере того, как воины из большого лагеря переходили реку, он тут же строил их в бо­евую линию, потом присоединил к ним воинов из другого лагеря, поставил их в одну линию с теми, так что все войско обращено было лицом к югу. (3) Римскую конницу Гай поместил у самой реки на правом крыле; к ней в той же линии примыкала пехота, при­чем манипулы[513] поставлены были теснее, чем прежде, и всему строю дана большая глубина, чем ширина. (4) Конница союзников поставлена была на левом крыле. Впереди всего войска в некотором отдалении поставлены легкие отряды. (5) Всей пехоты, считая и союзников, было до восьмидесяти тысяч человек, а конницы немного больше шести тысяч.

(6) В это же самое время Ганнибал переправил через реку ба­лиарян и копейщиков и выстроил их впереди войска; остальные войска вывел из-за окопов и, переправив через реку в двух местах, выстроил против неприятеля. (7) У самой реки, на левом фланге, против римской конницы он поставил конницу иберов и кельтов, вслед за ними половину тяжеловооруженной ливийской пехоты, за нею пехоту иберов и кельтов, а подле них другую половину ливиян. (8) Правый фланг заняла нумидийская конница. Построив всю рать в одну прямую линию, Ганнибал выдвинулся вперед со стоявшими в центре иберами и кельтами; к ним присоединил он остальное войско таким образом, что получалась кривая линия наподобие полумесяца, к концам постепенно утончавшаяся. (9) Этим он желал достигнуть того, чтобы ливияне прикрывали собою сра­жающихся, а иберы и кельты первыми вступали в битву.

114. (1) Ливияне вооружены были по-римски, всех их снабдил Ганнибал тем вооружением, какое было выбрано из доспехов, взятых в предшествовавших битвах. (2) Щиты иберов и кельтов были сходны между собою по форме, а мечи тех и других сильно разни­лись: (3) именно иберийским мечом одинаково удобно колоть и рубить, тогда как галатским можно только рубить, и притом на некотором расстоянии. (4) Ряды кельтов и иберов поставлены были вперемешку; кельты не имели на себе никакого одеяния, а иберы одеты были в короткие туземные льняные хитоны, отделанные пурпуром, что придавало воинам необычайный и внушительный вид.

(5) Всей конницы у карфагенян было до десяти тысяч, а пехоты вместе с кельтами немного больше сорока тысяч. (6) Правым флангом римлян командовал Эмилий, левым Гай, центр занимали консулы предшествующего года, Марк и Гней. (7) У карфагенян левое крыло занимал Гасдрубал, правое Ганнон[514], в центре находился сам Ганнибал вместе с братом Магоном. (8) Так как римское войско обращено было, о чем сказал я выше, к югу, а карфагенское к северу, то восходящее солнце не мешало ни одному из них.

115. (1) Когда произошла первая схватка между передовыми войсками, легкие отряды вначале сражались с равным успехом; (2) но с приближением к римлянам иберийской и кельтской конницы с левого фланга карфагенян завязалась жестокая битва по способу варва­ров. (3) Не наблюдался более обычный порядок сражения, по которому отступление сменяется новым нападением; сражающиеся разом кинулись друг на друга и спешились, дрались один на один. (4) Наконец легкие отряды карфагенян одолели, хотя все римляне сражались отважно и стойко, но очень многие из них были убиты в самой схватке, а остальных неприятель погнал вдоль реки, ру­бил и избивал беспощадно. Тогда легковооруженных заступили пешие войска, и они ударили друг на друга. (5) Некоторое время ряды иберов и кельтов выдерживали бой и храбро сражались с римлянами; но затем, подавляемые тяжелою массою легионов, они подались и начали отступать назад, разорвав линию полумесяца. (6) Римские манипулы стремительно преследовали врага, без труда разорвали неприятельскую линию, потому что строй кельтов имел незначительную глубину, между тем как римляне столпились с флангов, к центру, где шла битва. (7) Дело в том, что у карфагенян фланги и центр вступили в битву не разом, центр – раньше флангов, ибо кельты, выстроенные в виде полумесяца, выпуклою стороною обращенного к неприятелям, выступали далеко вперед, с флангов. (8) В погоне за кельтами римляне теснились к центру, туда, где подавался неприятель, и умчались так далеко вперед, что с обеих сторон очутились между тяжеловооруженными ливиянами, находившимися на флангах. (9) Ливияне правого фланга сделали поворот влево и, наступая справа, выстраивались против неприятеля с фланга. (10) Напротив, левое крыло ливиян, сделав такой же оборот слева направо, строилось дальше: (11) самое положение дел научало их, что делать. Вследствие этого вышло так, как и рассчитывал Ганнибал: в стремительной погоне за кельтами римляне кругом отрезаны были ливиянами. (12) Не имея более возмож­ности вести сражение по всей линии, римляне в одиночку и от­дельными манипулами дрались с неприятелями, теснившими их с боков.

116. (1) Хотя Луций с самого начала стоял на правом фланге и участвовал в битве конницы, но пока еще он не был убит. (2) Ему хо­телось исполнить обещание, данное в речи к воинам[515], и самому участвовать в каждом деле, а потому, сознавая, что участь всей битвы зависит от легионов пехоты, (3) он верхом на лошади при­скакал к центру, сам кинулся в бой и рубил неприятелей, в то же время ободряя и воодушевляя своих воинов. Но подобным образом действовал и Ганнибал: (4) и он с самого начала находился в той же части войска. (5) Нумидяне, с правого фланга нападавшие на неприятельскую конницу левого фланга, не причиняли непри­ятелю большого урона и сами не терпели такового благодаря обычному у них способу сражения; тем не менее, непрерывно на­падая на римлян со всех сторон, они лишали их возможности действовать. (6) Затем, когда на помощь нумидянам подоспело вой­ско Гасдрубала, истребившее, за весьма немногими исключени­ями, стоявшую у реки конницу, тогда конница римских союз­ников, издали завидя наступление неприятеля, подалась назад и начала отступать. (7) В этот момент Гасдрубал, как рассказывают, придумал мудрую, соответствующую обстоятельствам меру, имен­но: принимая во внимание многочисленность нумидян и зная, на­сколько они опасны и страшны для неприятеля, разом обратив­шегося в бегство, он предоставил бегущих на волю нумидян, а сам устремился на место сражения пехоты с целью поскорее помочь ливиянам. (8) Подойдя к римским легионам с тыла и тотчас разом в нескольких пунктах направив на них ряды своей кон­ницы, Гасдрубал ободрил ливиян, а на римлян навел смущение и ужас. (9) В это самое время пал в схватке тяжело раненный Луций Эмилий, человек, всегда до последней минуты честно служивший отечеству, как подобает каждому. (10) До тех пор, пока римляне со­ставляли круг и сражались лицом к лицу с неприятелем, оцепившим их кольцом, они держались еще; но стоявшие на окружности воины падали один за другим; мало-помалу римляне теснимы бы­ли со всех сторон все больше и больше, наконец все легли на месте, не исключая Марка[516] и Гнея, консулов предшествующего года, людей доблестных и в битве показавших себя достойными сынами Рима. (12) Пока шла эта смертоносная битва, нумидяне пре­следовали бегущую конницу, большую часть воинов перебили, других скинули с лошадей. (13) Лишь немногие спаслись бегством в Венузию, в числе их и римский консул Гай Теренций, человек, постыдно бежавший и власть свою употребивший во зло собст­венной родине.

117. (1) Так кончилась битва римлян и карфагенян подле Канны[517], бит­ва, в которой и победители и побежденные отличились величайшею храбростью.