После Адорно и Хоркхаймера было поставлено под сомнение само превосходство достижений современного научно-техническо­го прогресса над донаучными формами человеческой активности. Основанием для этого, например, по П. Фейерабенду, служит то, что еще изобретатели мифов овладели огнем и нашли способ его со­хранения, они приручили животных, вывели новые виды растений; древние люди переплывали океаны на судах, подчас обладавших лучшими мореходными качествами, чем современные суда таких же размеров, владели знанием навигации и свойств материалов.

Концентрированным выражением критического отношения к науке является антисциентизм , сформировавшийся в 60-е годы XX столетия. Антисциентизм противоположен сциентизму в миро­воззренческой оценке познавательных возможностей науки и ее роли в жизни общества. Истоки антисциентистских идей обычно связывают с таким философским направлением конца XIX — на­чала XX столетия, как «философия жизни» (Ф. Ницше, В. Дильтей, Г. Зиммель, А. Бергсон, 0. Шпенглер и др.). Философия жизни враж­дебна классическому рационализму. Представители этой фило­софии признавали жизнь как целостный органический процесс в биологической, космологической, культурно-исторической фор­ме в качестве первичной непрерывно творчески становящейся ре­альности, предшествующей разделению материи и духа, бытия и сознания [66. С. 327-329]. Основанному на разуме и рассудке науч­ному познанию философы жизни противопоставляли интуицию, понимание, вчуствование, вживание как формы постижения жизни, принципиально невыразимой в рациональных категориях. При­мечательна в этом отношении концепция А. Бергсона (1859-1941). Интеллект, согласно Бергсону, характеризуется «естественным не­пониманием жизни», он и базирующаяся на нем наука своим пред­метом имеют застывшие материальные формы, существенные для организации действия, человеческой практики. Интеллект познает не суть вещей, но лишь отношения между ними, внешнюю сторону реальности. В любых своих проявлениях жизнь может постигать­ся только непосредственной интуицией — родом интеллектуаль­ной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы

163

слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, не­выразимого. Интуицию Бергсон считает инстинктом, лишенным практического интереса.

Антирационалистические идеи «философии жизни» были подхвачены таким философским направлением XX столетия, как экзистенциализм (К. Ясперс, Г. Марсель, Н. Бердяев, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр и др.), исходным тезисом которого было положение о невыразимости в понятиях абсолютно уникального человече­ского бытия.

Обычно выделяют две формы антисциентизма: радикальную и умеренную. Радикальная форма антисциентизма акцентирует внимание на познавательных ограниченностях науки и неизбеж­ных отрицательных последствиях использования ее результатов (создание средств массового уничтожения с непредсказуемыми последствиями для самого существования человеческого рода, техногенные катастрофы, непомерно возросшее экологическое давление на природу как неизбежное следствие технического и технологического прогресса и др.). Антисциентисты подчеркивают также существование разного рода тоталитарных режимов, пред­лагающих различные, научные по форме, но антигуманные по сути, программы социального переустройства мира (национализм, ра­сизм, моноглобализм и т. п.).

Гуманистически и антропологически ориентированные ан­тисциентисты пропагандируют идею «альтернативной» науки, включающей этические измерения. Вместо ценностной нейтраль­ности защищается тезис включенности ученого в жизнь общества, его влияния на изучаемую ситуацию и результаты ее познания. Ценностные и нормативные суждения приравниваются к другим научным высказываниям. Защищается положение о специфич­ности методов исследования социальных наук. Умеренная форма антисциентизма, критикуя сциентистскую абсолютизацию позна­вательных, социальных и практических возможностей науки, под­черкивает вместе с тем необходимую роль науки в обеспечении со­циального прогресса [85. С. 161-162]. Иррационалистическая форма антисциентизма идет по пути отрицания науки и связанной с ней техники под флагом возврата к традиционным ценностям и спосо­бам деятельности. Эта форма антисциентизма трактует науку как силу, чуждую и враждебную подлинной сущности человека. 164

В этой связи выглядит умеренным проявлением антисциентиз­ма требование уравнять науку с другими формами общественного сознания — религией, мифом, искусством. Об этом писал П. Фейе-рабенд: познание представляет собой увеличивающийся океан взаимно несовместимых альтернатив, в котором каждая отдельная теория, сказка или миф являются частями одной совокупности, побуждающими друг друга к более тщательной разработке. Бла­годаря этому процессу конкуренции рациональности и иррацио­нализма они вносят свой вклад в развитие сознания человека.

Тенденция подчеркивать ограниченность науки, ее неоднознач­ную связь с культурой является следствием разочарования в евро­пейской по своему генезису культуре, которая не смогла защитить человечество от мировых войн, применения оружия массового по­ражения, тоталитарных режимов, угрозы экологической катаст­рофы, поставившей под вопрос само существование человечества. К этому разочарованию присоединяется заметно возросшее влия­ние на западный менталитет современного восточного эзотеризма с его проповедью иррационализма.

Современная восточная эзотерика накопила большой опыт критики научного рационализма, рационалистического подавле­ния разнообразных форм духовных практик. Японский философ Судзуки, известный своими связями с американскими и британ­скими университетами, проповедовал спонтанное и внеинтеллек-туальное постижение высшей истины посредством интуитивного озарения. Только в интуитивном проникновении в природу вещей в результате «просветления человека» Судзуки видел средство ясного и полного их понимания. Индийский философ Гхош Ауро-биндо, учившийся в Англии, считал интуитивный разум высшим уровнем «нормального» человеческого интеллекта. Индийский мыслитель Кришнамурти Джидду, долгое время живший в Англии и разъезжавший с лекциями по Европе и Америке, утверждал, что подлинное понимание истины связано с прекращением деятель­ности ума. Использование каких-либо средств достижения цели развивает у человека «механическое отношение к жизни» и фор­мирует «эффективный ум». Но в сфере духа эффективный ум — это тиран, который удушает людей и делает их рабами. Следует просто жить, чувствовать и понимать, а не рассчитывать с помо­щью эффективного рассудка, не подчинять свою жизнь рассчитан-

165

ному идеалу. Небезызвестный Ошо, долгое время подвизавшийся в США, утверждал, что достижение истины возможно только через безмолвие, тишину, при отсутствии мысли. Истина — это просто переживание. В самой Европе философ-мистик Р. Штайнер (1861-1925] пропагандировал медитацию как путь созерцания вечного, неразрушимого ядра существа человека. Он считал, что человек может научиться понимать и ценить чувственно видимую приро­ду в ее истинном значении только благодаря прозрению, прорыву в некий «высший» сверхчувственный мир. Сложившуюся ситуа­цию достаточно ясно подытожил К. Ясперс: как только суеверное преклонение перед наукой сменяется разочарованием, мгновенно следует реакция — презрение к науке, обращение к чувству, ин­стинкту, влечениям. Поиски «новой рациональности» движутся в этом русле.

При оценке полемики между сциентизмом и антисциентизмом полезно опереться на ряд положений, высказанных итальянским философом и логиком Эвандро Агацци (р. в 1924). Во-первых, Агац-ци утверждает, что «сциентизм и наука — не одно и то же», сци­ентизм «представляет собой в сущности обобщающую деформа­цию науки» [2. С. 79-80], которая характеризует науку в качестве абсолютного и безусловного блага [Там же. С. 5]. Согласно этому положению, можно защищать науку и противостоять сциентизму. Во-вторых, Агацци высказывает мнение о том, что антисциентист­ская полемика против науки как таковой «есть в конечном счете иррационализм» [Там же. С. 80], считающий науку в корне проти­воположной благу [Там же. С. 5]. В действительности, подчеркивает Агацци, наука и сегодня продолжает оставаться высшей ценностью цивилизации и высшим выражением человеческой рациональнос­ти, дающим человеку власть, особенно власть над природой [Там же. С. 138]. Наука увеличивает силу человека и тем самым может многократно умножать его способность к злу и добру [Там же. С. 44]. Наука как система знаний лишена морального измерения. Мораль­ным измерением обладает деятельность человека по использова­нию научного знания. Поэтому проблема не в отрицании науки как системы знаний, но в правильном приложении способностей человека.

Наука, несмотря на элементы зла, появившиеся в ходе совре­менного практического ее использования, не отвергнута ни одним 166

современным обществом, способным материально «содержать» на­уку. Она продолжает существовать в качестве особого социального института.