Султан [Ибрахим] (да почиет на нем благоволение Божье) [в своем труде] Дастур ал-вузара писал: «Мой дед рассказывал, что ему понадобился чиновник, способный взыскивать основной налог (мал) и наказывать его сборщиков. В то время я учился в начальной школе (дабиристан). [Там] был один мальчик, которого звали Баварди. Он был большим сорванцом, все время обижал детей и был изобретателен на то, как их мучить. Его то и вызвали и передали ему надзор над налоговым ведомством (диван). Люди его страшно боялись. Он только и делал, что пытал сборщиков налогов самыми разными способами. Многие годы он занимал эту должность. На склоне жизни, когда старческая немощь коснулась и его, он отказался от должности и занялся покаянием. Однажды он пришел в финансовое ведомство по какому-то важному делу (а его принесли на паланкине). В этот момент привели одного обманщика, дабы подвергнуть его палочному наказанию. Баварди вышел из себя от возмущения. Это донесли до моего слуха. Я крайне удивился: как может человек, долгие годы мучивший людей разными приемами, пусть и состарившись, проявлять такое малодушие, что не выносит, когда других бьют палками, и вспыхивает от гнева?! [153]

Я позвал его к себе и рассказал, о том, что о нем думал.

Баварди ответил: «Я никогда не хотел рассказывать о своей жизни, но раз повелитель соизволил задать мне вопрос, необходимо об этом рассказать. Бог тому свидетель, долгое время, пока я исправлял должность начальника надзора над налоговым ведомством, я не касался палкой ни одного создания и никого не мучил.

Всякий раз, когда в мои руки передавали сборщика налога, виновного в присвоении сборов, я приказывал, чтобы принесли палки и доставили мне виновного. Затем я объявлял: «Я буду наказывать его у себя дома!» и уводил его к себе домой. А это был небольшой дворец с прохладой, устланный коврами и с бассейном. Я приводил его туда, освобождал его от уз и милостиво обращался с ним.

На другой день я объявлял людям: «Вчера я сильно мучил такого-то и применял разнообразные пытки». А тот сборщик налогов добровольно возвращал присвоенные налоги. Если кто-то из таких людей нуждался в деньгах, я ссужал его, он выплачивал недоимки и расплачивался со мной позже. Есть несколько человек из сборщиков налогов, которые прошли через мои руки. Извольте допросить их, чтобы они подтвердили мои слова. Когда я узнал, в чем тайна этого дела, стало очевидно, что мягкость и учтивость способствуют достижению цели.

СТИХИ

Если желаешь достигнуть цели без напряжения,
Поступай в своих делах мягко и избегай грубости.
Распрямляй погнувшуюся палку с помощью теплоты и нежности.

(Тегеран, 1974, 404-408)

24. ОБ АБУ САХЛЕ, ВИЗИРЕ СУЛТАНА МАСʻУДА ²⁵⁰ (1696)

В «Таʻрих-и Насири» сказано, что когда султан ʻАлаʻ ад-давла Масʻуд бен Махмуд украсил своей красотой трон Газнина, группа молодых людей, близких к Масʻуду до того, как он еще был эмиром, приобрела вес, приняла участие в государственном управлении и стала господствовать и наслаждаться, думая лишь о собственных выгодах. Примером тому было то, что они доложили Султану Масʻуду: «Твой брат Султан Мухаммад ²⁵¹ во время своего правления раздал семьдесят миллионов (букв. тысяч тысяч) дирхемов из казны тюркам, тазикам ²⁵² и разным воинам. Они получили всю эту сумму до твоего прихода. Но у него не было никакого права на эти деньги, потому [154] что страна по наследству принадлежит тебе. Жаль, что столько добра ты позволяешь иметь в руках черни. Нужно сделать так, чтобы эти деньги были востребованы у них назад. Затем султан будет проявлять о них заботу, делать раздачи, так чтобы они стали ему обязаны».

Они сделали так, чтобы этот неискренний (букв. поддельный) совет пришелся по вкусу Султану Масʻуду. Многократно повторяя это, они приговаривали: «Все сановники со времен Махмуда нечисты на руку. Они получили много наград и привилегий. Они не одобрят наш совет, потому что должны будут вернуть то, что съели, и в любом случае постараются отвратить падишаха от его решения. Если же он оставит эту мысль, то никогда не займется ее осуществлением».

Султан, напротив, усердно занялся этим делом. Казначеям он приказал дать подробный отчет о расходах сумм и имущества, которые эмир Мухаммад во время своего правления употребил для пожалований и милостей. Казначеи представили отчет. Абу Сахл Завзани ²⁵³, который ведал войсковой канцелярией ²⁵⁴, сказал: «Пусть этот отчет о расходах принесут в войсковую канцелярию, а я востребую с воинов сумму как подлежащую уплате в казну, они напишут векселя, чтобы вернуть ее. Годовое жалование пойдет на восполнение этой суммы».

Султан Масʻуд ответил: «Я переговорю об этом с визирем».

На следующий день Султан Масʻуд остался наедине с визирем и рассказал ему об этом деле. Визирем был Ходжа Ахмад Бен ал-Хасан, которого Султан [Махмуд] держал в заточении в крепости, а Султан Масʻуд вновь вернул к делам. Ходжа сказал: «Распоряжение повелителя правильно, но хорошо ли он обдумал это и учел ли вред, который может от этого возникнуть».

Ответил: «Да, я обдумал и решил это сделать».

Ходжа молвил: «Позволь и мне, слуге твоему подумать и потом доложить». Ходже, как он ни размышлял об этом, дело представилось весьма темным, граничащим с жадностью и далеким от великодушия. Он понял, что из-за этого дела люди станут враждебными к султану.

На другой день султан спросил визиря: «Ты подумал об этом деле?».

Визирь ответил: «Я дам знать об этом позже». Уединившись, визирь позвал Абу Насра Мишкана и сказал ему: «Ведомо ли тебе, какое гнусное дело побудили совершить падишаха жадные и низкие люди?». И, поведав об этом деле, он спросил Абу Насра Мишкана: «Как вернуть воду, которая утекла? Потребуют назад даже деньги, которые пожаловали поэтам и скоморохам. Какое же это будет бесчестье! А теперь ты должен пойти к султану и передать мой прямой ответ. Скажи ему: никогда такой поступок не одобряли. У людей это вызовет отвращение к тебе, и они будут тебя ненавидеть. Ни в [155] какой летописи не написано, что какой-либо из царей Ирана совершал такое, или кто-то из халифов Омейядов и Аббасидов занимался подобным делом. Если мы не доложим об этом сегодня, завтра он возложит ответственность за это дело на нас и спросит, почему мы не предупредили его о совершаемой ошибке».

Абу Наср поклонился и сказал: «Все, что мне дал Мухаммад в его правление, я держу сложенным и ничем не пользовался, ибо, ей Богу, предвидел этот день и тотчас же отошлю это в казну до того, как придут ко мне за ним и честь моя будет поругана. Мое дело простое. Несчастен тот простой всадник, который истратил все, что получил. Когда с него будут грубо требовать вернуть полученное, что даст, где возьмет и что с ним еще будет!».

Ходжа Абу Наср явился к султану и доложил о вредных и опасных последствиях этого дела. Но, поскольку эта затея укрепилась в сердце султана, увещание не принесло пользы. Султан ответил: «Мне известно мнение ходжи. Ты возвращайся. А я поступлю так, как сочту нужным».

Абу Наср вернулся домой, тайно послал к казначеям человека и попросил составить и прислать ему список всего, что ему пожаловал и подарил Мухаммад во время своего царствования. Они составили список, он все это отослал в казнохранилище и получил расписку. Султан Масʻуд одобрил это. Бу Сахл Завзани сказал: «О, падишах! Если все сделают так, деньги быстро вернутся». Султан передал Бу Сахлу отчеты казначеев о расходах, а сам отправился на охоту, наказав: «До моего возвращения вы должны собрать всю требуемую сумму».

Когда султан уехал, Бу Сахл стал рассылать векселя. Требования вернуть посыпались, словно дождь, на головы людей. Бу Сахл очень притеснял народ и приказывал пытать. Когда кто-нибудь просил ходжу о поддержке, тот отвечал: «Я тут ни при чем. Это дело Бу Сахла». Когда же писали прошения султану, тот отвечал: «Я об этом ничего не знаю. Знает начальник [войскового] ведомства».

В итоге люди много натерпелись, стали ненавидеть Султана Масʻуда и проклинать его. Дурная слава о нем распространилась во все концы света. Султан стал сильно раскаиваться в том, что совершил, и стал плохо относиться к Бу Сахлу Завзани, а в результате событий, связанных с хорезмшахом ²⁵⁵, посадил его [в крепость] и отставил от должности. Постоянно султан твердил: «Не дай бог, если у трона падишахов будут стоять жадные, низкие и скупые слуги. Тот управляющий побудил нас требовать имущество, не подлежащее возвращению, и мы стали сожалеть о том, что совершили, но бесполезно!».

(Тегеран, 1974, 446-454) [156]

25. СУЛТАН БАХРАМШАХ, ШЕЙХ АБУ-Л-МУʻАЙЙАД И ДЕЛО О ПРИСВОЕННЫХ ДЕНЬГАХ (1706)

Рассказывают, что у Султана Масʻуда ²⁵⁶ был казначей, которого звали Маленький Сунбул. Денег у него было бесчисленное множество. В правление Султана Бахрамшаха ²⁵⁷ он скончался, а его деньги остались в руках разных людей. Райхан, слуга покойного, знал обо всем этом. Когда он стал требовать вернуть эти деньги, некоторые вернули, другие бежали из города, а иные, решив их присвоить, отпирались, находились под следствием, шли на пытки, собирали листочки бумаги в мечетях, просили благословения, а затем раздавали эту бумагу на мазарах. Подобными проделками они хотели утаить деньги.

А у Сунбула был один доверенный человек, которого звали Мухаммад Муйдуз. У него было много денег покойного. Когда у него стали их требовать, он решил присвоить их обманом. Он пришел к Шейху Абу-л-Муʻаййаду, что на улице медников, и обратился к нему с просьбой: «Я — один их твоих мюридов. У меня было два кувшина золота, отданные мне на хранение Сунбулом. Я вернул эти кувшины. Но с меня требуют еще восемь кувшинов, которые я не брал. Меня будут мучить. Под пытками я умру. Если господин заступится за меня, это будет достохвальное дело».

Абу-л-Муʻаййад согласился ему помочь, сел на носилки и отправился в султанский дворец. Когда уведомили об этом султана, он почел за честь приход шейха, вышел ему навстречу, посадил его на свое место и преклонил пред ним колено. Тот начал разговор с хадиса Избранника, да благословит его Аллах и да приветствует: «Я родился во время султана справедливого», разъяснил его смысл и просил за Мухаммада Муйдуза.

Султан ответил: «Вне всякого сомнения, Избранник ²⁵⁸, мир ему, сказал этот хадис в конце правления Нуширвана ²⁵⁹, когда стала явной его справедливость. Однако в начале его царствия он был таким жестоким, что ни один из иранских царей не мог в этом сравняться с ним. Причиной же того, что он стал справедливым, было следующее. По соседству с ним жил один человек из людей Писания ²⁶⁰, богатый во всех отношениях, с благоустроенным жилищем. Всегда в его доме был гость: если тот не приходил, он не садился за еду. Когда бы ни взглянул Нуширван со своего дворца на его дом, он всегда видел там много людей. И когда бы ни расспрашивал царь о нем, народ отзывался о нем как о благородном человеке. Тогда Нуширван задумал его испытать. [157]

Как-то на рассвете он облачился в одежды купцов, так что его никто бы не узнал, пришел в дом того человека и спросил: «Желаешь ли принять гостя?».

Тот ответил: «Желаю», ввел его в дом, усадил и окружил лаской. Как только гость сел, принесли немного толокна и сахара. Спустя час после того, как с этим покончили, без того, чтобы хозяин подал какой-либо знак, принесли прекрасное угощение. После еды пошли к суфе ²⁶¹ с высокой решеткой с видом в сад, где было много виноградных лоз, свешивающихся с навеса. Там устроили домашний пир, подали вино, велись приятные благопристойные беседы, а прекрасно сложенные виночерпии с приятным видом и в чистых одеждах понемногу наливали вина. Такое великодушное обхождение хозяина длилось весь день. Это изумило Нуширвана. Он сказал: «Я — купец и прибыл в этот вилайет сегодня. Ты оказал мне большую милость. Скажи, что мне принести для тебя?».

Тот человек ответил: «Слава Господу, у меня все в порядке. Если будешь проходить мимо какого-нибудь сада, купи для меня молодого винограда. Если принесешь, буду очень признателен».

Нуширван удивился и сказал: «Пожалуйста. Но я нашел у тебя удивительные вещи и хочу, чтобы ты рассеял мое недоумение».

Ответил: «Что же это такое?».

Нуширван молвил: «Первое, что ты принес, было толокно и сахар. Почему ты это сделал?».

Ответил: «Потому что когда приходит гость, он устает от жары в пути. Толокно и сахар очень полезны и уместны, так как они — и пища, и вино, снимают жар с тела и всегда готовы к употреблению. Пока не приготовят еду, гость не ощущает голода и не ждет, пока ее приготовят».

Нуширван продолжал: «Ты был очень обходительным, не подавал слугам никакого условного знака и не шептал того, что я мог бы услышать».

Ответил: «Потому что я таков, какой есть. У меня так заведено каждый день, и до полудня я воздерживаюсь от пищи. Если приходит гость, я сажусь есть с ним, а если его нет, то собираю слуг и ем вместе с ними, потому что есть одному — нехорошо».

Нуширван спросил: «А еще, когда мы пировали, я увидел в твоем саду много винограда. Но тогда почему же ты с удовольствием попросил меня принести виноград?»

Ответил: «Потому что наш падишах — притеснитель, тиран и жестокий человек и не моей веры. Каждый год, когда в моем саду поспевает виноград, он сначала собирает харадж в другом месте, а с меня по праву соседства взимает его в последнюю очередь. Когда соберут налог с других мест, приходят оценивать размер налога с моего сада. Поскольку у него есть право на мой [158]виноград, если я поем из него, то совершу обман, а в моей вере обманывать — грех.... ²⁶² Поэтому, как только виноград зазеленеет, я закрываю и запечатываю дверь в сад и никому не позволяю туда войти, пока люди падишаха не оценят урожай винограда и я не уплачу десятую его часть. Только после этого я беру его».

Услышав эти слова, Нуширван заплакал и сказал: «Это я тот жестокий падишах-притеснитель. Теперь благодаря твоему благочестию я пробудился ото сна беспечности. Я освобождаю тебя от хараджа и клянусь, что не буду угнетать ни одно создание и раскаиваюсь в содеянном». Так Нуширван разостлал скатерть справедливости на пространстве мира. Если бы Избранник, да благословит его Аллах и да приветствует, родился в начале его правления, он бы никогда не произнес этого хадиса. Подданные Нуширвана жили в безопасности, хотя они и заблуждались в вере. А в наше время есть люди, которых я использую в деле, но они отбирают у мусульман деньги и притесняют их. А когда им приходится за это отвечать, они беспокоят Вас с просьбой заступиться за них и рассчитывают таким образом присвоить деньги. Что Вы изволите сказать по этому делу, и как мне следует с Вами поступить?».

Великий ходжа Абу-л-Муʻаййад, да помилует его Аллах, ответил: «Я причинил беспокойство», встал и вышел, приговаривая: «Слова царя — цари слов! ²⁶³». Правильно сказали: «Слово царей — царь среди слов».

Когда шейх вернулся к себе, Мухаммад Муйдуз пришел к нему и осведомился: «К чему пришли шейх и султан относительно моего дела?».

Шейх ответил: «Вчера я рассказал о тебе султану. Он посадил меня и сказал то-то и то-то. Я знаю, что султан прав. А ты уже стар и стоишь на краю могилы. Тебе следует вернуть деньги Сунбула, а не оставлять своим детям, чтобы не быть презираемым в этом мире и обвиненным в Судный день.

Оставив надежду найти поддержку у Муʻаййада, да помилует его Аллах, Мухаммад Муйдуз вернулся домой и доставил остальные восемь кувшинов с золотом в султанскую казну. А Имам Абу-л-Муʻаййад поклялся, что никогда ни за кого не будет ходатайствовать.

(Тегеран, 1974, 494-500)