Киргизцы жизнь свою проводят свободно и близко к пастушеской; но с переменою годовых времен переменяются жилища их и образ жизни, что даже и на самые нравы их имеет великое влияние.

В зимние месяцы они уже не перекочевывают, но зарывая кибитки свои в снег, остаются надолго в непременных местах, для чего и убежища сии избирают более к югу в густом камыше и около границ российских в привольных лесах.

В каком жалостнейшем положении находится тогда народ сей! Закутавшись в одну кошомную лачугу целая семья, иногда и с молодым мелким скотом их, проводит дни сии в совершенном бездействии и, не видя почти света, претерпевает все свирепости жестокой зимы. Один только, разведенный камышом и прутьями кустов, огонь, в нарочито вырытой для того посреди яме, согревает их несколько от холода; они, севши вокруг оного, закрываются овчинами и тем только себя сохраняют.

Бураны или снежные ветры заносят по временам всю кибитку их снегом; и тогда, чтоб выйти оттуда они должны прорываться, но врожденная в них леность, а наипаче в таковое время, заставляет их сидеть там долго, иногда без пищи и без огня. Подъезжающему тогда к кочевью их едва из под снега видны бывают одни только курящиеся вершины кибиток. И в сие время киргизцы, живущие в полуденной стране, мало имеют выгоды противу кочующих на севере, разве в одном только неравенстве в продолжение зимнего времени.

Нагие дети, угнетаемые голодом, валяются по земле и редко согреваются пеплом, после огня оставшимся; дым, хотя и сделано для выпуску его в верху отверстие, наполняя прежде оную, выедает, так сказать, у всех глаза, и поражает многими болезнями от смрада. Неопрятность, главнейший их порок, вселяет великое отвращение при одном воззрении на жизнь их в это время. Ни один киргизец из сего не исключается, даже и самые богатейшие, в сем случае, походят на диких зверей.

Скот, составляющий главное их пропитание, от худого корма и стужи бывает отменно тощ и разбредается тогда по степи так, что великий труд употребить надобно к его отысканию; да киргизцы и не выходят из кибиток для смотрения за ним, разве во время оттепели к отысканию только дров.

Они питаются тогда очень умеренно летним запасом своим, состоящим в круте, сушенном мясе и различных крупах (Дойного скота в зимнее время у киргизцев не бывает; свежее мясо употребляют разве только самые богатейшие).

После сего удобно представит себе можно, с каким восхищением встречают они весну. Появившиеся проталины приводят их в неизъяснимую радость, и один месяц оной, как их, так и скот снова оживотворяет или, так сказать, дарует новую жизнь. В сие время начинают они опять скочевываться в средину степи и к привольным паствам. Между тем, когда морозы мало-помалу уменьшаются, то скот, находя повсюду изникающий в довольном обилии корм, в скором времени становится отменно тучным.

Тогда-то киргизцы подобны бывают веселящейся юности; все они приходят в движение и в радость, и жизнь их, кажется, цветет вместе с оживленною природою. Молоко, кумыз, жирные бараны и молодые лошади служат к их насыщению; тогда бывают у них торжества, разные увеселения, и в лучших нарядах повсюду перекочевки на новые места даруют им новые приятности; звериная ловля также между тем немало приносит им тогда удовольствия.

В жаркие дни лета скрываются они в кибитках и спят, но зато всю светлую ночь проводят во взаимных беседах и веселостях.

Осень, напротив, совсем новое делает на киргизцев влияние; в это время становятся они унылы. Тогда приуготовляют они себе запас к зимнему пропитанию и войлоки, или кошмы, для закрытия кибиток. Закутавшись, начинают они опять удаляться к югу или искать удобного места, дабы укрыться от преследующей стужи.

Кочевья их, рассеянные летом по разным местам, начинают соединяться; везде приметна какая-то мрачность. Темные ночи вместо бывших увеселений заменяются воровством, и тогда всего чаще выезжают они на добычу и на баранты друг противу друга. [119] Непомерная жадность хищности и ожесточение как будто вместе с состоянием сего времени входят и в сердца сего народа.