Для сокращения междоусобных грабежей и для приведения народа к родоначальникам в повиновение, первый хан Тявка и главные бии с общего согласия, сделав законоположения, повестили оные к исполнению во всех родах, а их начальникам утвердили то под строгою присягою.

Производимое по уставам сим разбирательство народных дел, хотя и успокоило несколько неукротимую кочевого народа дерзость, а от того и связь общественная могла соделаться спокойнее, но как законы сии не были письменные, а переходили из рода в род по одним изустным только преданиям, то напоследок были так переменены, что по необузданности киргизцев послужили только к большему их развращению, к разным друг к другу придиркам и к оправданию жадности их к грабежам.

Время от времени приумножавшиеся в родах начальники (ибо все дети бывших старшин имели на оное право) раздробили, наконец, роды на мелкие части, и каждый таковой предводитель, старавшись усилить свое преимущество, с приверженным ему коленом, под видом претензий и на основании также уставов их, нападал на других, а оттого простые киргизцы, вышед из повиновения, приставали для получения прибыли к разным другим партиям. И тогда право сильного соделалось общим уставом.

Султаны, происходя от ханских детей и быв прежде народными руководителями, в сие время также вверглись в пренебрежение, ибо звание таковое, будучи наследственно всему мужескому полу, в течение перемен сих соделало их в киргизцах большое количество, а чрез то и поныне пользуются они одними только именами их. Народную же доверенность получают ныне храбрые только наездники, успешные грабители и богатые семьянины, почему родоначальники, султаны и хан, не имея сил обуздать своевольство и привести народ к себе в повиновение, с частью семей своих приблизились к линии под покровительство России, а роды, разделясь с новыми биями, удалялись в степи, где и живут теперь без всякого согласия.

Законоположение киргизцев, оставшееся у них ныне в слабом подражании, состояло в следующем.

Смертоубийство, большое и невыплатимое воровство, обесчещение женского пола наказывалось кровью или вместо смерти, по согласию обиженного, заменялось платежом от 200 до 1000 лошадей, что и называют они куном.

За увечье или раны также платили скотом или отмщением, подобным обиде.

Воровство возвращалось с виновного, по уверении свидетелей и против украденного, более трижды в девять раз, т.е. 10 верблюдов или другого скота вознаграждались 270 того же рода скотом, к чему еще придавали к верблюдам пленных, к лошадям – верблюдов, а к мелкому скоту – лошадей, прочее имение заменялось только против потери. Выплата такая именуется айбана.

Для уличения преступника истец должен был представить четырех свидетелей, а при разбирательстве участвовали с обеих сторон поверенные и начальствующие султаны и бии. Когда же уличаемый виновник не явился к суду и бии принудить его к сему были бессильны, то с согласия поверенных полагалось угонять скот тайно, объявляя об оном встречающимся киргизцам, но не более того количества, каковое по расчету выходило против потери. Сия замена называется барантою (Отсюда происходит то известное на границе и толико для спокойствия ее вредное имя барантов).

Ежели бии в том роде, откуда виновный, не старались о выдаче преступника или он сам не в состоянии был претензию заплатить, в таком случае отвечали барантою сами истцы и все отделения рода их. При возвращении с баранты киргизцы о пригнанной добыче должны были объявлять своим биям и за все суды давать им из претензии десятую долю.

Нападать на соседние земли никогда между киргизцами в преступление не полагалось, но приписывалось еще к главному достоинству.

Августа 22-го дня

Утром дня сего посланный к Каракубеку Бекчурин для истребования отправления принес в ответ один только с угрозами отказ. Неудовольствия вместе со страхом распространились у нас после того на стане.

Мы потом послали за султаном Ширгазы и бием Башикара, дабы, хотя чрез них цель Каракубековых поступков узнавши, предпринять какие-либо меры, но ничто не могло сделать приятные перемены и верный вожак наш, Буранбай, племянник Каракубека, боясь мщения его, не смел подать нам никаких советов, как и все другие вожаки. Час от часу доходили до нас неудовольственные слухи, и дерзость киргизцев умножалась беспрерывно. Весь день сей проведен был в несогласных переговорах, давших знать нам, наконец, что Каракубек отпускать нас не хочет, и что злые намерения, готовые ниспасть на жребий наш еще колебают его мысли.

В праве, верстах в 30 от сего стана, видны горы, называемые Буканбаевыми. В равнине между ними верст на 15 в поперечнике, изобилующей хорошим кормом для скота и чистою ключевою водою, возвышается в виде конуса каменная скала, которая по причине отменной высоты именуется Буканбаевым маяком. В старину, когда киргизцы были еще бессильны, и калмыки, жившие в окружностях их, набегами угоняли скот у киргизцев и их разоряли, Буканбай(Имя сего знаменитого богатыря известно и в Оренбургской истории по его приверженности к России) ⁴¹, бий киргизский, имел тогда между сими горами свое кочевье, а на бугре – маяк, откуда давалось знать соседям о приближении неприятеля. Киргизец сей храбростью своею низложил в окрестностях силу калмыков и, будучи убит там посреди сражения, погребен на том же маяке, который вместе с его именем служит киргизцам напоминанием его храбрости.

Августа 23-го дня

Всю ночь сию провели мы в предосторожности и беспокойствах. Каракубек поутру опять обнаруживал злость свою против желания нашего следовать далее, оправдывая себя, что он только будто бы дожидается вожаков от Караалтай-бия, но действительные намерения его были всеми приметно от нас скрываемы.

Находясь в неизвестности и видя, что все клонилось к нашему притеснению, мы решились уже укрепиться в изгибе реки Иргиза, где бы удобнее можно было ожидать нападения от злодеев.

Нам надобно было послать с уведомлением о сем в Орскую крепость, но для поручения сего не имели мы около себя ни одного надежного киргизца. Злодеи окружали нас со всех сторон, и все пути были пресечены. Отчаяние овладело бы нами в сильной степени, ежели бы угрозы, ласки и некоторые обещания к полудню не переменили несколько Каракубекову строптивость.

Переговоры с Каракубек-бием

К вечеру просили мы его к себе на совет, приглася находившегося при нас бухарского посланца к оному Мир-Низамуддина, ахуна, купеческого караванного начальника и верного вожака нашего киргизского старшину Буранбая.

После многих тогда убеждений, сделанных Каракубеку, объясняли ему важность бывшей при нас высочайшей государевой грамоты и решительность, каковую должны мы были предпринять к ее сохранению.

Мы просили дать нам свободу к отправлению далее, обещая за то некоторую награду и добрую похвалу на границе, или предлагали мы ему, оставя все при нас находящееся имение на его сохранение, идем пешком с одною грамотою для исполнения воли вышнего начальства.

Сии представления напоследок, а более хищное мздоимство, растравленное надеждою к его услаждению, вынудили из него обещание с завтрашнего утра удовлетворить просьбы наши и к препровождению присоединить детей своих. После сего некоторым из приезжавших биев даны были подарки, а Каракубек просил настоятельно о награде его богатым черкесским седлом, которое дети его нечаянно видели еще в Оренбурге, мы исполнить сие обещали, но не прежде, как доставит нам свободу к пути и даст верблюдов для своза тяжестей.

Господин Бекчурин беспрерывно уверял нас, что все перемены таковые необходимы к нашей безопасности, но здесь открылось, что он не произвел между киргизцами ничего, о чем было предписано. Самые киргизские письма служили только ложным о преданности их уведомлением, а чрез то и донесение о безопасности пути сего было несправедливо.

Сего дня между наблюдениями по частям снят и вид местоположения, представленный на карте, у сего приложенной, под литерою С.