После окончания Русско‑турецкой войны 1877–1878 гг. Россия не принимала участия в вооруженных столкновениях, усилия ее дипломатии и политического руководства сводились к поддержанию мира и стабильности как в Европе, так и в других районах. Будучи мировой державой, Россия имела политические, стратегические и экономические интересы в различных точках земного шара, в первую очередь в Европе, на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. В этих регионах ситуация постоянно менялась и была далеко не всегда благоприятной для Петербурга.

В последние десятилетия XIX в. главные события происходили в Европе, где складывалась новая геополитическая обстановка. Возникло два новых государства – Италия и Германия. Объединение Италии под главенством Савойской династии мало занимало правящие круги России, а вот создание консолидированной Германской империи под эгидой прусской династии Гогенцоллернов непосредственно затрагивало важнейшие нервы русских интересов и в самой Европе, и вне ее.

Отношения между Петербургом и Берлином большую часть XIX в. носили дружеский характер, что в немалой степени было результатом тесных родственных связей между двумя династиями: женой императора Николая I и матерью Александра II была урожденная прусская принцесса Шарлотта‑Каролина, принявшая в России имя Александры Федоровны. Первый император Германской империи Вильгельм I приходился дядей царю Александру II.

B 60‑е гг. XIX в., когда Пруссия начала кровавую борьбу за германское единство, Россия хранила благожелательный нейтралитет, который она сохраняла и во время франко‑прусской войны 1870–1871 гг., закончившейся разгромом Франции и провозглашением Германской империи.

С конца 70‑х гг. XIX в. «сердечная дружба» между Россией и Германией начинает подвергаться серьезным испытаниям. На Берлинском конгрессе 1878 г. европейские державы выступили единым фронтом и совместными усилиями постарались свести на нет успехи и преимущества России, полученные ею в результате кровопролитной и дорогостоящей Русско‑турецкой войны 1877–1878 гг. Становилось все более ясным, что Германия в международных вопросах не собирается руководствоваться чувствами симпатии к своему восточному соседу. В ее внешней политике начинали доминировать собственные имперские устремления. Осознание очевидного стало горьким разочарованием для многих в России, в том числе и для царя Александра II.

Хотя император Вильгельм I и могущественный канцлер О. Бисмарк по любому поводу и разными путями уверяли Петербург в «неизменной дружбе», чувства досады и раздражения от предательства Берлина в российских правящих кругах все усиливались. Это со всей очевидностью стало проявляться в 80‑е гг.

Когда в 1881 г. на престол вступил Александр III, то к этому времени он испытывал стойкие антигерманские чувства. Конечно, симпатии самодержца в той или иной степени, но неизбежно влияли на все аспекты внутренней и внешней политики империи. Но степень этого влияния, его результативность далеко не всегда напрямую определяли курс государственного корабля. Говоря об антигерманских чувствах последних царей, необходимо учитывать один важный момент: монархи питали собственно не столько антигерманские чувства, сколько антипрусские. Пруссия и Германия, по представлениям политиков той поры, не являлись синонимами.

Весь XIX в. главными мировыми политическими центрами, где принимались решения, касавшиеся геополитических проблем, были Лондон, Париж, Петербург, Вена. С середины века к числу таких центров присоединился и Берлин. Все остальные страны и столицы были на далекой периферии мировой политики. Лишь в самом конце века на роль «первых скрипок» в концерте великих держав стали претендовать еще две страны – Япония и США.

У России складывались непростые отношения с мировыми лидерами. Огромность империи царей, ее медленное, но неуклонное расширение на юг и восток вызывали беспокойство и неудовольствие других мировых держав. Крымская война неблагоприятно отразились на характере русско‑французских и русско‑английских отношений, надолго исключив возможность сближения и с Англией, и с Францией. Хотя Наполеон III выказывал знаки внимания русскому царю и публично сетовал на отсутствие дружеских связей с Россией, но никакого позитивного сдвига в французско‑русских отношениях не наступило. После разгрома Франции в 1870 г. она на некоторое время перестала играть заметную роль в европейской политике.

Неизменно сложными оставались отношения у России с Англией. Экспансия Лондона в Азии наталкивалась на такие же претензии Петербурга. Находившая на английском престоле с 1837 по 1901 г. королева Виктория была убежденной русофобкой. В России хорошо помнили, что во время Крымской войны она на своей яхте провожала «до последнего маяка» военную эскадру, показав тем всему миру, что это была не только война Британии, но и ее личная война. Да и после окончания сражений отношения оставались натянутыми. В 60‑е гг. премьер Дизраэли заявлял: «Россия непрерывно усиливается. Катится, как снежная лавина, к границам Афганистана и Индии и представляет собой величайшую опасность, какая только может существовать для Британской империи». Эти чувства полностью разделяла и королева, а область внешней политики являлась сферой ее особых забот и интересов.

Во время Русско‑турецкой войны 1877–1878 гг. Англия стояла за спиной Турции и помогала ей. Сложные коллизии возникали и в Средней Азии. Россия с середины XIX в. уверенно продвигалась в глубь обширных, малонаселенных территорий на востоке от Каспийского моря. По мере этого движения русские рубежи все ближе и ближе подходили к владениям Британии в Индии. Уже вскоре после воцарения Александра III наметился конфликт из‑за района Мерва, чуть не приведший к войне между двумя крупнейшими мировыми империями. Еще более острая обстановка сложилась через четыре года в том же районе Средней Азии.

В начале 1885 г. отряд афганцев, вооруженный англичанами и под руководством английского инструктора, занял территории, расположенные по соседству с крепостью Кушка, угрожая форпосту русских войск. Возмущенный царь отправил командующему грозный циркуляр, предписывая немедленно выгнать пришельцев и «проучить их как следует». Воля монарха была исполнена: афганцы бежали, а англичанин попал в плен. Посол Великобритании в Петербурге от имени правительства «ее величества» потребовал извинений.

Александр III не только не собирался извиняться, но даже демонстративно наградил начальника пограничного отряда Георгиевским крестом. В Лондоне негодовали. Была произведена частичная мобилизация армии, а флот приведен в боевую готовность. Петербург получил новую, еще более грозную ноту, и русские дипломаты нервничали. Сам же царь сохранял хладнокровие и на замечание министра иностранных дел Николая Гирса, что Россия на пороге войны, меланхолически изрек: «Хотя бы и так». Тема была исчерпана. Англии пришлось уступить и проглотить «горькую русскую пилюлю».

Холодность англо‑русских отношений в XIX в. существенно не изменили даже близкие родственные отношения, возникшие между Романовыми и Ганноверской династией. Старшая сестра русской цесаревны, а с 1881 г. – императрицы Марии Федоровны, урожденная принцесса Датская Александра была замужем за старшим сыном королевы Виктории, наследником английской короны принцем Альбертом‑Эдуардом, герцогом Уэльским. (С 1901 г. – король Эдуард VII.) Позже возникли и другие фамильные узы: в 1874 г. единственная дочь Александра II Мария Александровна стала женой второго сына королевы Виктории Альфреда, герцога Эдинбургского, а в 1884 г. внучка королевы, гессенская принцесса Елизавета, вышла замуж за брата Александра III, великого князя Сергея Александровича. И наконец, в ноябре 1894 г. молодой царь Николай II венчался с младшей внучкой английского монарха, принцессой Алисой Гессенской, ставшей последней русской царицей Александрой Федоровной. Межгосударственные связи между Россией и Англией стали улучшаться лишь в начале XX в., и это сближение закончилось заключением в 1907 г. англо‑русского союза.

Несмотря на свои антигерманские настроения, вскоре после восшествия на престол Александр III пошел на возобновление «Союза трех императоров». Правящие круги России сделали этот шаг, чтобы предотвратить складывание тесного военно‑стратегического альянса между Германией и Австро‑Венгрией. В июне 1881 г. был подписан новый договор между тремя монархами, согласно которому стороны обязывались поддерживать «благожелательный нейтралитет», если случится война одной из них с четвертой страной. Правда, была сделана оговорка, что в случае войны с Турцией нейтралитет определяется специальным соглашением об условиях мира, а возможные изменения территориальных владений Турции в Европе могут происходить лишь с согласия сторон. Этот договор не был выгоден России, но чтобы не оказаться в опасной изоляции на мировой сцене, Петербург согласился на подобные условия.

В 1882 г. в расстановке политических сил в Европе произошло важное событие: Германия, Австро‑Венгрия и Италия заключили тайное соглашение, получившее название «Тройственного союза». В отличие от «Союза трех императоров», где стороны на себя брали в основном моральные обязательства самого общего порядка, в данном случае имело место образование военно‑стратегической коалиции, направленной напрямую против Франции и завуалированно против России. Участники соглашения обязывались не участвовать ни в каких соглашениях, направленных против одного из участников Тройственного союза, и оказывать друг другу взаимную военную поддержку в случае любых военных действий. Этот договор неоднократно продлевался и просуществовал вплоть до 1915 г., когда Италия выступила на стороне Антанты против своих бывших союзников.

Острое столкновение интересов России и Австро‑Венгрии на Балканах (претензии на турецкое территориальное наследство, борьба за влияние в Болгарии, проблема проливов) вполне определенно вырисовывало возможность военного столкновения между тремя державами и Россией. В Петербурге прекрасно понимали опасность подобной ситуации. Чтобы разорвать политико‑дипломатическую изоляцию, в 1887 г. Россия пошла на заключение тайного соглашения с Германией, которое обычно называют «договором перестраховки».

Канцлер Бисмарк таким путем старался обезопасить Германию с востока в случае возникновения военного конфликта с Францией. Некоторые политические выгоды получала и Россия. Стороны обязывались соблюдать нейтралитет в случае войны одной из сторон с третьей державой, кроме «случаев нападения Германии на Францию или России на Австро‑Венгрию». Иными словами, Германия как бы подтверждала свои союзнические обязательства перед Австро‑Венгрией, а Россия оставляла за собой право поддержать Францию. Договор был заключен на три года, но продлен не был.

В 1890 г. ситуация существенно изменилась. Главой Германской империи был уже Вильгельм II – человек резкий, неуживчивый, амбициозный и трудно предсказуемый. Сторонник мирных отношений с Россией, престарелый князь Бисмарк был отправлен в отставку, а между Россией и Германией бушевала жестокая таможенная война.

Стремясь сделать Россию более сговорчивой, Бисмарк решил продемонстрировать Петербургу экономическую мощь рейха.

В 1887 г. германское правительство резко повысило (на 70 %) пошлины на русские товары, в первую очередь на зерно. Одновременно началось наступление на русские фондовые ценности. Рейхсбанк прекратил выдачу авансов для покупки русских ценных бумаг и перестал принимать их в залог. То же самое стали делать и коммерческие кредитные учреждения. Котировки русских государственных облигаций и ценных бумаг российских частных компаний на Берлинской бирже резко пошли вниз.

Россия в свою очередь повысила пошлины на германский импорт и запретила немцам владеть собственностью в западных губерниях, где подданные кайзера имели большие интересы. Русские же государственные и акционерные ценности были переориентированы на парижский фондовый рынок, который именно с начала 90‑х гг. становится главным потребителем русских процентных и дивидендных бумаг. Экономический нажим не принес политических выгод, на которые рассчитывали в Берлине. «Бисмарковская механика» не сработала: она лишь усилила антинемецкие настроения в России. В развязанной таможенно‑финансовой войне потери германской стороны оказались весьма ощутимыми.

«Договор перестраховки» между Берлином и Петербургом был заключен на три года, но продлен не был из‑за нежелания германской стороны. Летом 1890 г. германский посол в Петербурге объяснил министру иностранных дел России Н. К. Гирсу отказ рейха возобновить «договор перестраховки» тем, что правительство в Берлине якобы не хотело, чтобы другие страны «подумали, что Германия конспирирует с Россией против России». Этот удивительный пассаж вызвал уместный вопрос Гирса: «Но в союзе с другими державами вы не боитесь, что вас обвинят в конспирации против России?» Вразумительного ответа не последовало, но и без этого было ясно, что с уходом Бисмарка кайзер и его новый «первый министр» канцлер Л. Каприви не хотели связывать Германию никакими межгосударственными узами с Россией.

В Берлине в тот момент возобладало убеждение, что место России – на задворках европейской политики и что теснейший альянс с Веной предпочтительнее во всех отношениях. Германская дипломатия не просчитала возможность того, что Петербург может пойти на союз с давним своим антиподом – Францией. Много лет подобная возможность преследовала Бисмарка как кошмар, но новое поколение германских политиков считало такую перспективу нереальной. По этим представлениям, Россия неизбежно обречена на дипломатическую изоляцию и рано или поздно, но обязательно будет добиваться благорасположения Германии и в конце концов признает руководящую роль Германии в Европе. Однако политическое развитие пошло совсем иным путем.

§ 5. Франко‑русский союз и политическая ситуация в Европе к концу XIX века

К началу 90‑х гг. на западе Российской империи противостоял мощный политический и военно‑стратегический германо‑австрийский блок. Все иллюзии времен князя A. M. Горчакова и Александра II о приоритетах династической «сердечной дружбы» перед всеми прочими политическими факторами окончательно развеялись. Вена являлась для Берлина главным, ближайшим и надежнейшим партнером и союзником.

В этих условиях Россия пошла на шаг, который трудно было еще недавно и представить: она заключила военно‑политический союз с республиканской Францией, страной, где находили прибежище многие русские диссиденты и престолоненавистники. Но государственные интересы возобладали над консервативными убеждениями Александра III, и две столь непохожих страны стали партнерами, определив тем самым расстановку сил в мире в последующие десятилетия.

Первым шагом к образованию союза стало политическое соглашение августа 1891 г., в котором стороны обязывались прилагать все силы к поддержанию мира и для этого проводить консультации по всем острым международным вопросам. Через год, в августе 1892 г. Россия и Франция заключили военную конвенцию. Ее основной смысл содержался в первой статье: «Если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все войска, какими она может располагать, для нападения на Германию. Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все войска, какими может располагать, для нападения на Германию».

В конвенции говорилось, что Франция должна выставить против Германии армию в 1300 тыс. человек, Россия от 700 до 800 тыс. Обе стороны обязывались ввести эти силы в действие «полностью и со всей быстротой», с тем чтобы Германии пришлось одновременно сражаться и на западе, и на востоке. Положения франко‑русского союза являлись секретными. На этом настаивали в Петербурге, чтобы не форсировать военно‑стратегическое сближение между Берлином и Веной. Но сохранять долго в тайне столь важный международный договор было сложно, и через несколько лет Франция и Россия официально признали свои союзнические обязательства.

Когда в апреле 1894 г. наследник престола цесаревич Николай Александрович был помолвлен с гессенской принцессой Алисой, то в Париже возникли опасения за судьбу союза, тем более что в Берлине умышленно раздували этот факт, стараясь придать ему некое политическое значение. Но эти опасения были совершенно безосновательными. Россия твердо была намерена придерживаться заключенного соглашения. Александр III недвусмысленно заявил, что пока будет существовать Тройственный союз, «наше сближение с Германией невозможно».

В октябре 1894 г. в России появился новый правитель – Николай II, и сразу возникли вопросы о том, насколько молодой монарх будет следовать прежним курсом в вопросах внешней политики. Здесь узловым пунктом являлся франко‑русский союз. За несколько дней до похорон Александра III, состоявшихся 7 ноября, русским дипломатическим представителям за границей был разослал циркуляр, опубликованный затем и в газете «Правительственный вестник», где говорилось: «Россия ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавший всеобщему успокоению». Это служило подтверждением неизменности внешнеполитического курса.

Вступив на престол, Николай II не был посвящен во многие подробности дипломатической деятельности, а содержание статей франко‑русского союза ему было известно в самой общей форме. Но очень скоро император был введен в курс дела, ему были сообщены все детали дипломатических переговоров и условия заключенных Россией соглашений и конвенций. Принимая главу официальной делегации Франции генерала Р. Буадефра, прибывшего на похороны Александра III, Николай II заверил его, что и во внутренней, и во внешней политике он «будет свято продолжать дело отца».

Общий внешнеполитический курс России не изменился: союз с Францией и поддержание как можно более дружеских отношений с другими державами. Особенно велика была роль подобных отношений с Германией, экономическая и военная мощь которой росли год от года, а ее международное влияние постоянно усиливалось. Берлин был заинтересован в политическом сближении с Петербургом, и Вильгельм II, осознавая значение России, стал пропагандировать идею о необходимости возобновить альянс двух монархий для поддержания равновесия в мире и «укрепления консервативных принципов в политике».

Эти сигналы не находили отклика в России. В начале 1895 г. русский МИД отправил послу в Берлине директиву, где говорилось, что в случае проявления попыток кайзера возобновить существовавший ранее политический договор («договор перестраховки») необходимо недвусмысленно дать понять, что Николаю II «не угодно возобновлять какое‑либо письменное соглашение», поскольку оно оказалось бы «в некотором противоречии с установившимися отношениями нашими и Франции». Послу предписывалось «поддерживать и развивать самые дружеские отношения лично с Вильгельмом II и берлинским кабинетом, не поощряя, однако, его стремление к заключению секретного соглашения».

Великобритания, находившаяся к концу XIX в. в политическом «блистательном одиночестве», тоже проявляла признаки внимания к России. Приход к власти нового правителя давал возможность изыскать обоюдоприемлемую формулу сосуществования двух империй.

Эта стратегическая цель манила и Россию: во всех отношениях представлялось гораздо более выгодным иметь с Альбионом если уж не дружеские, то хотя бы невраждебные отношения. Королева Виктория была готова отойти от своей традиционной русофобии. Династические матримониальные связи открывали большие возможности. Правда, первоначально она без всякого энтузиазма отнеслась к брачной партии своей внучки Алисы с русским престолонаследником, но когда познакомилась с ним лично, то предубеждение почти сошло на нет. В день бракосочетания Николая II, 14 ноября 1894 г. королева устроила пышный прием в Виндзорском замке, на который впервые за время ее правления были приглашены все члены русской дипломатической миссии. «Королева Великобритании и Ирландии и Императрица Индии» была необычайно любезна с гостями, удостоила многих из них беседой, а на банкете провозгласила тост «за здоровье моих дорогих внучат».

Николай II испытывал большое уважение к престарелой королеве: ведь она была так любима его женой, которой еще в раннем детстве заменила мать. Однако родственные симпатии – симпатиями, а интересы государства – прежде всего. В одном из своих посланий в Англию «любимый внук» заметил: «Увы! Политика – это не то, что частные или домашние дела, и в ней нельзя руководствоваться личными чувствами и отношениями. Подлинный учитель в этих вещах – история, а передо мной лично, кроме этого, всегда священный пример моего любимого Отца, как и результаты его деяний!» Британский монарх все это знал как никто. Упоминание же имени умершего царя не могло не воскресить в ее памяти неприятные минуты и дипломатические неудачи, которые королева всегда остро переживала.

Николай II отправил «дорогой Бабушке» несколько писем, и каждое из них полно изъявлений нежных чувств. Но рядом с этим встречаются пассажи уже совсем иного свойства. В октябре 1896 г. царь писал: «Что касается Египта, дорогая Бабушка, то это очень серьезный вопрос, затрагивающий не только Францию, но и всю Европу. Россия весьма заинтересована в том, чтобы были свободны и открыты ее кратчайшие пути к Восточной Сибири. Британская оккупация Египта – это постоянная угроза нашим морским путям на Дальний Восток; ведь ясно, что у кого в руках долина Нила, у того и Суэцкий канал. Вот почему Россия и Франция не согласны с пребыванием Англии в этой части света и обе страны желают реальной независимости канала».

К концу XIX в. позиции России на мировой арене были прочны и общепризнаны. У нее была самая большая сухопутная армия в мире (около 900 тыс. человек), третий в мире флот (после Англии и Франции). И хотя вооруженные силы России уступали ведущим мировым странам по уровню военно‑технического оснащения, но с конца XIX в. этот разрыв начал стремительно сокращаться.

Противоречия между Россией и европейскими державами на Балканах, в Турции (старая и больная проблема черноморских проливов), в Средней Азии и на Дальнем Востоке сохранялись и порой приводили к острым конфронтациям в различных географических пунктах, но до рубежа военного столкновения дело не доходило. Россию боялись и с ней считались. Русско‑японская война и последовавшие затем социальные волнения сильно поколебали эти представления, и некоторые политические лидеры, например германский император Вильгельм II, буквально начали воспринимать Россию как «колосса на глиняных ногах». Это опасное заблуждение непосредственно повлияло на развитие последующих событий в мире.