§ 1. Положение в стране к началу 80‑х гг. XIX века. Народнический террор

Реформы, проводимые в России с начала 60‑х гг. XIX в., ускорили экономическое развитие, раскрепостили частную инициативу. Росли города, строились железные дороги, возникало множество промышленных предприятий. Повышалась грамотность населения, открывались сотни новых учебных заведений. Либерализировалась система судопроизводства. Подданные царя получили право защищать свои интересы в суде, в том числе и против произвола должностных лиц. Власть цензуры была ограничена, и в 60‑е гг. в России появились сотни новых газет и журналов. Существенно были облегчены правила выезда за рубеж, и тысячи русских туристов и путешественников начали ежегодно покидать Россию, многие стали получать образование в самых престижных учебных центрах Европы. Политика государства была направлена на то, чтобы постепенно превратить Россию в либеральное, правовое государство.

Однако далеко не все поддерживали этот государственный курс. Находились и те, кто не хотел изменений, кто вздыхал по временам Николая I, когда все области деятельности, все сферы общественных занятий людей строго контролировались государственной властью и почти на все надо было получать разрешение начальства. Тогда государственную власть на местах безраздельно олицетворяли чиновники, нередко трактовавшие «интересы государства» на свой лад, что неизбежно порождало произвол. Для немалого числа представителей «чиновной корпорации» подобное положение вещей являлось желательным. Жесткая административная вертикаль устраивала и верхи дворянства, которое по мере развития капитализма, распространения частной инициативы теряло некоторые юридические и имущественные права. Эти общественные элементы не являлись сторонниками преобразований.

Главную же опасность курсу обновления страны все‑таки представляли не люди «вчерашнего дня». Угроза исходила совсем с другой стороны, со стороны тех, кто считал, что реформы слишком «медленны» и «неглубоки». Эти леворадикальные течения и кружки, требовавшие «коренных изменений», заявили о себе как раз в начале 60‑х гг. XIX в. Они получили название «народников».

Родоначальниками их идеологии являлись А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский, а главный девиз сформулировал еще В. Г. Белинский: «Человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества». Позже эту «социологическую формулу» развил известный идеолог «крестьянского социализма» Н. К. Михайловский (1842–1904), заключивший: «Единицей меры при определении относительного значения различных форм государственного общежития может быть только человеческая личность. Человеческая личность, ее судьбы, ее интересы, вот что должно быть поставлено во главу угла нашей теоретической мысли и нашей практической деятельности». По этим представлениям «личность» не могла занять «достойное положение» ни при капитализме, ни при «царской диктатуре», поэтому надо было отбросить и разрушить реальные «социальные формы общежития» и соорудить на их обломках некое общинное «царство света и справедливости» на принципах равенства и бескорыстия.

По своему социальному положению подавляющая часть народников происходила, как тогда говорили, из разночинцев («из разных чинов»). Как правило, это были выходцы из малообеспеченных семей (священников, мелких чиновников, обедневших дворян), получившие возможность учиться, делать карьеру, занять видное место в обществе как раз благодаря реформам Александра II. Но учеба и служба их не манили: они мечтали «осчастливить» народ и страну, перестроить все в России по своему усмотрению. С конца 50‑х гг. они начали объединяться в тайные кружки и союзы, вырабатывать стратегию и тактику борьбы с существовавшим общественным строем.

Общая численность их никогда не была большой: в период «расцвета» народничества, в 70‑е гг. XIX в., их по всей России насчитывалось не более двух тысяч человек. Опьяненные идейным «горением», они шли на акты фанатического самопожертвования, что невольно вызывало симпатию немалого числа русских людей, далеких от революционных устремлений. Симпатия к народникам в кругах «просвещенной публики» объяснялась духовно‑нравственным климатом русского общества. Издавна в России социально‑этические нормы формировались в русле православно‑христианской традиции сострадания униженным и оскорбленным, а бескорыстное общественное подвижничество всегда считалось великой общественной добродетелью.

Общественно‑политические воззрения народников являли странный симбиоз христианской этики и социалистических теорий. Как позже справедливо заметил А. Ф. Керенский, «это своеобразное русское движение интеллектуально было связано с едва начинавшимся тогда в Европе социалистическим движением, эмоционально – с христианством». Многие лидеры народничества, эти, как писали о них клевреты, «апостолы» и «мадонны» революции, несомненно, испытывали влияние христианского этатизма.

Известная народница, одна из основателей партии социалистов‑революционеров Е. К. Брешко‑Брешковская (1844–1934), которую после падения монархии в 1917 г. многие газеты и соратники называли «бабушкой русской революции», на склоне лет вспоминала, что «путь страдания» она избрала еще в раннем возрасте под влиянием чтения Евангелия и Жития святых. «Я была потрясена тем, что я слышала от матери и в особенности жизнью великомученицы Варвары, и решила еще девочкой пострадать за народ». В свою очередь, другой известный народник, «дедушка русской революции» Н. А. Морозов (1854–1946), один из организаторов убийства Александра II, коротал свои дни на каторге сочинением «истинного жизнеописания Христа». Пользовавшаяся же беспредельным почитанием в среде революционеров – «богоматерь террора» – В. Н. Фигнер (1852–1942) утверждала, что «путь в революцию ей открыло Евангелие». Сходные интересы и признания можно обнаружить в биографиях и многих других «борцов за счастье народное».

Бросая бомбы, убивая кинжалом из‑за угла, стреляя из револьвера в одних, они хотели сделать счастливыми других. Эта «социальная философия» не имела ничего общего с христианством, утверждающим самоценность каждой человеческой жизни. Однако народники не испытывали раскаяний, они воспринимали собственные кровавые акты как народный ответ «самодержавной деспотии». Их отличала фанатическая ненависть к общественному устройству в России. Им не нужны были преобразования, они мечтали о крушении. Во имя осуществления этой мечты молодые люди шли на самые невероятные поступки, жертвовали карьерой, а нередко и жизнью (и не только своей).

Все народнические декларации пропитаны духом ненависти.

С начала 60‑х гг. в различных районах России, в университетах, аптеках, магазинах стали появляться или написанные от руки, или отпечатанные на гектографе листки, содержавшие угрозы в адрес власти, наполненные призывами сокрушить государственный строй и установить новый общественный порядок. Различались эти тексты лишь степенью грамотности составителей. По своему содержанию они были очень схожи.

«Для окончательного разрыва с кровожадным деспотизмом русского императорства торжествующая революция должна уничтожить права наследственной короны, и громадная социальная партия, питающая ненависть к дому Романовых, будет первой представительницей в его неизбежном истреблении». «Россия стонет под тяжким игом деспотизма вечно пьяных, безумных государей, и народ русский, вероятно, привыкший к этому безобразию, молчит и стонет. Что же заставляет его стонать? Неужели он не может освободиться от этого варвара – ИМПЕРАТОРА?» «Революция должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови». «Скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком «Да здравствует социальная демократическая республика Русская!» двинемся на Зимний дворец истребить живущих там».

Подобного рода ритуально‑кровожадные пассажи содержались в подавляющем большинстве нелегальных документов той поры. «Геростратов комплекс» авторов таких воззваний подтверждает распространенный вывод о том, что контингент народников по преимуществу формировался из людей с неуравновешенной психикой.

Неизменно выступая от имени «народа», «народоправцы» этот самый народ не знали и не хотели знать. Его нравы и психологию они постигали по «Запискам охотника» И. С. Тургенева, по рассказам и романам Г. И. Успенского, повестям Н. Г. Помяловского, публицистическим сочинениям В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского. По сути дела, народничество всегда являлось замкнутой организационно‑идеологической кастой, члены которой самоотверженно боролись за воплощение в жизнь утопической мечты. После того как появились русские переводы Ф. Лассаля и К. Маркса, после Парижской коммуны 1871 г. народничество начало приобретать черты доктрины «рабочего социализма», в соответствии с которой, в отличие от стран Запада, в России главную роль в будущем социальном перевороте сыграет не промышленный рабочий, а крестьянин.

Первой заметной народнической организацией стала «Земля и воля», существовавшая в 1861–1863 гг. и объединявшая несколько десятков юношей и девушек – большей частью студентов различных петербургских учебных заведений. Возникла она в период, когда противники режима не сомневались, что скоро грядет народное восстание. По мере исчезновения надежды на скорое крушение «деспотической власти» землевольцы пришли к убеждению, что сам народ не сможет поднять восстание для установления «социалистической республики». К этой заветной народнической цели его надо подготовить, «просветить». К этому же призывали молодых людей их «духовные отцы».

В 1861 г. А. И. Герцен в своем «Колоколе» призвал русских революционеров «идти в народ», чтобы вести там революционную пропаганду. В 60‑е гг. началось «хождение в народ», достигшее своего апогея в 70‑е гг. Сотни молодых людей устремились в деревню, устраивались там фельдшерами, землемерами, ветеринарами, «новыми землепашцами» и при каждом удобном случае вели беседы с крестьянами, объясняя им, что для того, чтобы ликвидировать притеснения, чтобы добиться благополучия и достатка, надо свергнуть власть и устроить «народную республику». Народники не призывали честно трудиться, получать образование, повышать культуру земледелия. Их это не интересовало. Они настраивали крестьян готовиться к восстанию.

Подобные беседы заканчивались почти всегда одинаково. Крестьяне, которые многим в своей жизни были недовольны, слишком верили в Бога и безусловно почитали царя, чтобы довериться этим странным городским молодым людям, которые сами почти ничего не умели толком делать, но призывали к бунту. Пропагандистов они или сдавали полиции, или сами с ними расправлялись. Немалому числу «борцов за народное счастье» с трудом удавалось уносить ноги от разъяренной крестьянской толпы. Это «хождение в народ» продолжалось более десяти лет и окончилось полным провалом во второй половине 70‑х гг.

Потом свое крушение они сами и их многочисленные почитатели объяснили «усилением полицейских репрессий». На самом деле же все обстояло иначе. «Борцы за светлое будущее» и их эпигоны боялись признавать неоспоримый, но просто убийственный для них факт: в общем и целом крестьянство не только не проявляло никакого интереса и тяги к народнической демагогии, но и встречало этих «буревестников свободы» крайне враждебно.

После бесславного провала «агитационного этапа движения» народники решили, что необходимо развернуть террор против власти. Таким путем удастся посеять страх, растерянность, что ослабит государственный порядок и облегчит главную задачу – свержение власти царя. Один из лидеров «активного крыла»

А. Д. Михайлов (1855–1884) следующим образом объяснил неизбежность террористической деятельности: «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки».

В 1876 г. возникла новая организация «Земля и воля», в программе которой уже было четко записано, что нужны действия, направленные на «дезорганизацию государства» и на «уничтожение наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства». Вторая «Земля и воля» объединила около двухсот человек и стала вынашивать планы организаций взрывов и убийств. Самым известным делом рук этих террористов стало убийство в 1878 г. шефа полиции генерала Н. В. Мезенцова.

В среде народников не все безусловно одобряли террор. Некоторые, как, например, известный в будущем марксист‑революционер Г. В. Плеханов, отстаивали прежнюю тактику. Эти «умеренные» настаивали на продолжении «политической пропаганды» и не считали террор единственным средством решения политических задач. В 1879 г. организация «Земля и воля» раскололась на две организации: «Народная воля» и «Черный передел».

Большая часть народников – «непримиримые» – объединились в «Народной воле», стремившейся свергнуть монархию, созвать Учредительное собрание, ликвидировать постоянную армию, ввести общинное самоуправления. Немало и других, не менее утопических целей ставили себе нелегалы. Единственным средством борьбы они считали террор, называя убийства «революционным правосудием». Один из активистов этого направления Н. А. Морозов, тот самый, который после ареста сочинял трактат о жизни Христа, разъяснял в нелегальном «Листке “Земли и воли”» в марте 1879 г.: «Политическое убийство – это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и один из лучших агитационных приемов». Народники явились прямыми предвестниками большевиков, пришедших к управлению страной в конце 1917 г. и сделавших убийство «совершенным средством» «самозащиты и агитации».

Главной мишенью для народников с самого начала их террористической деятельности, еще с 60‑х гг., был царь. Первое покушение на него произошло в апреле 1866 г., когда недоучившийся студент Д. В. Каракозов пытался из револьвера убить во время прогулки Александра II в Летнем саду в Петербурге. Затем были другие покушения. Пятая их попытка, в 1880 г., гулким эхом отозвалась по всей России.

5 февраля 1880 г. произошел взрыв в главной императорской резиденции в Петербурге – Зимнем дворце. Царь Александр II в это время в одной из комнат дворца мирно беседовал со своим шурином (братом жены) герцогом Александром Гессенским, когда раздался сильный грохот. Оказалось, что двумя этажами ниже, под караульным помещением, злоумышленники заложили динамит (позднее выяснилось, что его было около двух пудов) и взрыв прогремел в половине шестого вчера, как раз в то время, когда должен был начаться обед. По счастливой случайности в срок трапеза не началась, и никто из членов императорской фамилии не пострадал. Но погибло 13 солдат караула и 45 было ранено, из которых несколько человек позже скончались. Царь немедленно распорядился представить ему список вдов и сирот. Все они получили щедрое пособие.

Власть не бездействовала. Членов нелегальных террористических групп арестовали, предавали суду. В 60–70‑е гг. состоялась серия судебных процессов, на которых выносились приговоры, в том числе и смертные. Однако к высшей мере наказания приговаривались единицы. (За весь XIX в. в России за политические преступления было казнено около 500 человек, за уголовные же преступления смертная казнь в России вообще не применялась.)

Эти процессы порой становились не столько мерой устрашения, сколько «школой мужества». Открытая судебная процедура с участием адвокатов, в присутствии публики и журналистов, способствовала тому, что некоторые из процессов превращались в своеобразный бенефис террористов. Речи, произносимые обвиняемыми и их защитниками, были наполнены выпадами против существующего общественного строя, пламенными призывами бороться за «благо народа». Отчеты о судебных заседаниях публиковались на самых видных местах в газетах, а сами антигосударственные декларации обвиняемых размножались в нелегальных типографиях и распространялись по всей стране. Агитация оказывала свое воздействие. Если встать в ряды революционеров стремились лишь единицы, то сочувствующих «высоким идеалам» и «жертвенности» находилось значительно больше.

Положение дел в империи расстраивало и озадачивало немалое число людей. В их числе и самого царя. Казалось бы, что проводившиеся реформы должны встречать поддержку и понимание образованных, наиболее энергичных, которым они‑то и открывали большие возможности. Но часто происходило нечто совсем иное. Университеты превращались в центры антиправительственной пропаганды, некоторые земства и городские думы больше интересовались не делами благоустройства, а политическими вопросами.

Появились группки молодежи, как правило из недоучившихся студентов, ставшие носителями разрушительных тенденций. Эти, как их часто называли, «нигилисты» (от латинского слова nihil – «ничего») отвергали все, осмеивали и отбрасывали любые авторитеты: власть, церковь, прошлое. Эти нигилисты (термин И. С. Тургенева) и пополняли ряды тайных антиправительственных организаций, распространявших подстрекательские листовки, а некоторые перешли и к вооруженной борьбе против порядка и закона.

4 августа 1878 г. в самом центре Петербурга ударом кинжала был убит шеф жандармов, генерал‑адъютант Н. В. Мезенцов. Убийце, члену «Земли и воли» С. Кравчинскому удалось скрыться за границу, где он выпустил брошюру, в которой, обращаясь к власти, восклицал: «Вы – представители власти; мы – противники всякого порабощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения». Александр II лично следил за сыском и дознанием по делам политическим, читал не только рапорты должностных лиц, но и многие нелегальные издания, изъятые при арестах и обысках. Он знал эту литературу, имел представление о настроениях нигилистов, но не мог понять причину той страстной ненависти, которую эти несчастные испытывали. Он прекрасно знал, сколько в русской жизни плохого, темного, даже дикого. Но монарх понимал и другое: управление государством – не рулетка, где проигрыш и выигрыш быстро известен. В политике же требуется время и неспешность, необходимо терпение и еще раз терпение. Некоторые же молодые люди горят нетерпением. Они хотят не изменений, а разрушения. Но пока жив, он не допустит подобного. Из собственного опыта вынес убеждение, что ослабление центральной власти чревато непредсказуемыми последствиями.

Когда составлял завещание в 1876 г., то заповедовал наследнику: «Да поможет ему Бог оправдать мои надежды и довершить то, что мне не удалось сделать для улучшения благоденствия дорогого нашего Отечества. Заклинаю его не увлекаться модными теориями, пещись о постоянном его (Отечества) развитии, основанном на любви к Богу и на законе. Он не должен забывать, что могущество России основано на единстве Государства, а потому все, что может клониться к потрясениям всего единства и к отдельному развитию различных народностей, для нее пагубно и не должно быть допускаемо».

Царя возмущало не только поведение группок нигилистов, но и столичной публики. Особое негодование вызвал случай, происшедший за несколько месяцев до гибели Мезенцова. 21 января 1878 г. дворянка Вера Засулич ранила выстрелом из револьвера петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. И за что же она вознамерилась лишить жизни верного царского слугу? За то, что он приказал наказать розгами одного заключенного за нарушение тюремного режима. Потом же случилось совсем невероятное. На суде по этому делу в конце марта 1878 г. звучали невозможные речи, злодейке устраивали овацию, а коллегия присяжных вынесла ей оправдательный приговор, и она была отпущена на свободу прямо в зале суда! А на Литейном проспекте, около судебного здания, состоялась шумная восторженная манифестация в ее честь!

С целью навести порядок в стране царь решил сосредоточить власть в руках доверенного человека. Выбор пал на графа М. Т. Лорис‑Меликова (1825–1888), прославившегося смелыми и решительными действиями в годы Русско‑турецкой войны 1877–1878 гг. и в борьбе с эпидемией холеры, наблюдавшейся в Астраханской губернии. Граф получил большие полномочия. В России заговорили о диктатуре.

Новоявленный «диктатор» отнюдь не хотел прибегать к строгим мерам. Он был уверен, что если обратиться к уму и сердцу молодых людей, то те, кто увлекся революционной борьбой, прозреют и перестанут быть ненавистниками государства. (Дальнейшее показало, что это была напрасная надежда.) Лорис‑Меликов полагал, что необходимо провести преобразование в политическом управлении и тогда наступит общественное спокойствие. Он настоял на упразднении III отделения Императорской канцелярии, вместо которой был создан Департамент полиции, вошедший в состав Министерства внутренних дел. Было снято несколько высших сановников империи, не пользовавшихся симпатией в либеральных кругах. Лорис‑Меликов выдвинул предложение привлечь к выработке новых законов выборных от населения. С этой целью предполагалось учредить совещательную комиссию при Государственном совете. Царь одобрил эту мысль.

Однако все эти действия и призывы не произвели впечатления на народников. Одержимые манией убийства, они продолжали вынашивать идею убить царя, надеясь, что таким путем им удастся вызвать панику и восстание. Руководители «Народной воли» – недоучившийся студент А. И. Желябов и порвавшая со своими родителями дочь генерала С. Л. Перовская – с группой единомышленников составили план покушения. Оно намечалось на 1 марта 1881 г. Накануне полиции удалось напасть на след заговорщиков и арестовать Желябова, но это не изменило планов террористов.

В воскресенье 1 марта 1881 г. примерно в 14 часов 30 минут на берегу Екатерининского канала в карету царя была брошена бомба. Это явилось шестым по счету покушением. Александр II не пострадал, но экипаж был разрушен, убиты кучер и мальчик прохожий. Казалось, что снова Господь явил милость и спас русского царя. Однако через несколько минут другой злоумышленник, находившийся рядом, бросил новую бомбу, теперь уже прямо под ноги самодержца.

Когда развеялся дым, то сопровождающие увидели на мостовой окровавленного самодержца с раздробленными ногами. Подбежавшему младшему брату великому князю Михаилу Николаевичу монарх прошептал: «Поскорее, во дворец, там умереть». Это были последние слова Царя‑Освободителя. Его привезли в Зимний. Там его соборовали, и умирающий сумел принять Святое причастие. Прошло еще полчаса, и лейб‑медик С. П. Боткин констатировал смерть. Это случилось в 3 часа 15 минут пополудни 1 марта. В России кончилась одна эпоха, начиналась другая…

До сих пор отношение к народникам вызывает научные споры, а их историческая роль подвергается полярным интерпретациям. Однако понимание характера народничества невозможно без учета их позиции в последующем, когда в стране утвердилась власть марксистов‑ленинцев‑сталинцев. Те из них, кто дожил до «красного торжества» и остался в России, потом мирно существовали, получали элитные квартиры, «усиленные» пайки, сидели в президиумах юбилейных собраний, писали воспоминания и статьи об «ужасах царизма» и о своей «великой борьбе». Кругом царила оргия убийств, некогда столь любимое ими крестьянство уничтожалось миллионами, а они молчали. Они боялись за свою жизнь даже на краю могилы. Но существовало и еще одно обстоятельство, делавшее бывших «бесстрашных борцов за народное счастье» немыми и глухими в годы невиданного лихолетья. Большевики являлись прямыми продолжателями «славного дела» народовольцев и довели до логического конца их главный принцип‑девиз: убей неугодного. Признать же зверства коммунистов – значит надо было признать преступную бессмысленность собственной жизни, пустопорожность собственных целей, фальшивость идеалов. На подобное мужественное самоотречение никто из бывших народников так и не отважился…

Император Александр III

Александр Александрович Романов стал императором России под именем Александра III 1 марта 1881 г. В тот день в 15 часов 35 минут в главной императорской резиденции в Петербурге – Зимнем дворце – скончался его отец, император Александр II. День восшествия на престол навсегда остался для Александра III днем скорби. Он в резкой форме отметал все попытки придать ему некий торжественный характер. В 1886 г. министр иностранных дел Н. К. Гирс получил в этой связи категорическое «монаршее разъяснение»: «Для меня этот день не является праздником, и я не принимаю никаких поздравлений».

Александру III только за четыре дня до смерти отца исполнилось 36 лет. Из числа предшественников царей‑императоров (с 1721) лишь двое занимали престол в более зрелом возрасте: прадед император Павел I, которому при воцарении в 1796 г. минул 41 год, и отец, Александр II, принявший в 1855 г. корону, имея от роду без малого 37 лет.

До момента восшествия на трон Александр III шестнадцать лет был престолонаследником, успел за это время многое повидать и перечувствовать. Полтора десятка лет состоял членом Государственного совета (главного законосовещательного органа империи), принимал участие в работе Комитета министров, командовал различными частями гвардии и более десяти лет занимал пост командира самого престижного подразделения ее – лейб‑гвардии Преображенского полка, имел воинское звание генерал‑лейтенанта.

В 1877–1878 гг. Александр Александрович принимал участие в войне против Турции за освобождение Болгарии. Девять месяцев находился на передней линии сражений на Балканах, командуя одной из частей русской армии, где проявил себя смелым, но осторожным командиром. За успехи в военных баталиях был удостоен различных наград, в том числе и высоко им чтимого ордена Святого Георгия (Георгиевского креста), дававшегося исключительно за боевые заслуги.

Будучи наследником престола, Александр немало путешествовал, бывал неоднократно за границей – в Австрии, Германии, Франции, Дании, Англии, Бельгии, Голландии, Швеции. Лично познакомился с некоторыми известнейшими политическими деятелями. Гостил у английской королевы Виктории, у императоров Германии и королей Пруссии Вильгельма I и Вильгельма II, встречался с Наполеоном III, канцлером О. Бисмарком. Был на «ты» с наследником британского престола Альбертом‑Эдуардом герцогом Уэльским (Эдуард VII), датским наследным принцем Фредериком (Фредерик VIII), датским принцем Вильгельмом – греческим королем Георгом I. На протяжении многих лет неизменно питал большую душевную симпатию к своему тестю – королю Дании Христиану IX.

В октябре 1866 г. цесаревич Александр женился на принцессе Датской Дагмар (Марии‑Софии‑Фредерике‑Дагмар), принявшей православие и ставшей в России Марией Федоровной (1847–1928). Брак принес Александру Александровичу и Марии Федоровне шестерых детей: Николая (1868–1918), Александра (1869–1970), Георгия (1871–1899), Ксению (1875–1960) Михаила (1878–1918), Ольгу (1882–1960).

Александр III стал царем при весьма печальных обстоятельствах. Его предшественник, «дорогой Папа́», погиб насильственной смертью, система государственного управления находилась в параличе, финансы страны были расстроены. Недовольство явно ощущалось в различных кругах общества. Либерально настроенные люди считали, что «нестроения» проистекают из непоследовательности и половинчатости общественных реформ, начавшихся в 60‑х гг. Некоторые даже полагали, что курс преобразований должен касаться не только отдельных сторон жизни страны, но и затронуть политическую систему в целом. В последние годы царствования Александра II разговоры на тему о необходимости к переходу к конституционно‑представительному образу правления стали чрезвычайно модными не только среди интеллигенции, но даже и в высшем обществе России.

Представители же консервативных кругов видели источник социального брожения в скороспелых и непродуманных решениях, направленных на быстрое реформирование «всего и всех». Они были убеждены, что либеральные приемы управления, развитие социальных прав и свобод, представительные формы управления, может быть, и хороши в других странах, но не подходят для России, где принципы царской власти базировались не на писаных законах, а на религиозно‑нравственных принципах, которые по самой своей сути не могли подлежать реформированию. Твердая и честная власть – вот что может вывести страну из кризиса.

Будучи цесаревичем, Александр Александрович не всегда в душе одобрял то, что делалось его отцом. Однако никогда не только не критиковал, но даже и не высказывал неудовольствия, полагая, что нежелательные меры и решения были «навязаны Папа́» его окружением. Со многими же сановниками и министрами нередко «полемизировал» и в Государственном совете, и на заседаниях Комитета министров по поводу тех или иных решений. После же 1 марта 1881 г. Александр Александрович навсегда отбросил душевные неудовольствия, и его память об отце осталась высокой и светлой.

Первая задача, вставшая перед Александром III после воцарения, – укрепление власти и беспощадная борьба с террористами.

В условиях общего брожения и сумятицы (некоторые уверенно предрекали скорое крушение) проводить дальнейшие эксперименты в области государственного управления представлялось немыслимым. 29 апреля 1881 г. появился Высочайший манифест, ставший программным документом нового царствования. «Посреди великой Нашей скорби глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело правления, в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких поползновений». Далее новый царь призывал всех верных сынов Отечества ободриться и содействовать «искоренению гнусной крамолы, позорящей землю русскую, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России ее благодетелем, возлюбленным Родителем». О политических преобразованиях теперь речи не шло. Манифест для многих оказался неожиданным. Стало ясно, что времена либеральных реверансов миновали.

Александр III смело и решительно повел борьбу с врагами. После цареубийства прошли аресты и прямых исполнителей, и некоторых других, которые в этом злодеянии лично не участвовали, но готовили новые. Всего арестовали около пятидесяти человек. Самые главные – убийцы государя. Их было пятеро. Вина их была полностью доказана, и суд приговорил их к высшей мере наказания. Всего за время царствования Александра III, за тринадцать с половиной лет, были казнены 17 человек. В их число входил и старший брат Ленина Александр Ульянов, казненный за подготовку цареубийства в 1887 году.

Александр III не сомневался, что с врагами России надо вести непримиримую борьбу. Но не только полицейскими методами, но и милосердием. Надо различать, где истинные, непримиримые противники, а где заблудшие души, позволившие по недомыслию втянуть себя в противоправительственные действия. Такие достойны снисхождения. Император сам всегда следил за ходом дознания по делам политическим. В конце концов все судебные решения предоставлялись на его усмотрение, многие просили о царской милости, и ему надлежало знать подробности. Порой дело в суд не передавалось, а виновный получал царское прощение.

Александр III принял бразды правления, когда экономическое хозяйство страны если и не лежало в руинах, то очень скоро могло в них превратиться. Война с Турцией и массовый выпуск в обращение бумажных денег подорвали кредит и поставили финансы России на грань краха. После окончания войны делались попытки исправить положение. Заключили крупные займы за границей, и хотя банкротство не последовало, но тяжелое положение сохранялось.

В 1881 г. государственный долг превышал 1,5 млрд рублей (при государственном доходе в 653 млн), а ежегодные платежи по заграничным займам поглощали более 30 % всех государственных поступлений. Плохой урожай 1880 г. усугубил экономическое положение. Деньги стремительно обесценивались, деловая активность замирала.

Перед Министерством финансов император ставил главную задачу: выправить положение. При Александре III бюджету впервые за долгое время удалось добиться важного результата: статьи расходов и доходов стали сбалансированными. За время царствования Александра III все экономические показатели развития народного хозяйства России показывали неуклонный рост. Именно в этот период (в 1891) началось осуществление одного из крупнейших мировых экономических проектов XIX в. – строительство грандиозной железнодорожной магистрали через всю Сибирь. Страна медленно, но верно превращалась из страны сельскохозяйственной в страну аграрно‑индустриальную.

Каждодневно в центре внимания монарха находились дела государственного управления. Царь знал, что сановники часто заняты не столько разработкой законов, не изучением предмета для подготовки обоснованных решений и законопроектов, а выведыванием настроений монарха, чтобы затем «попасть в тон». Эту манеру терпеть не мог и всегда старался не высказывать свое суждение о предмете до предстоящего обсуждения. Когда же ему говорили, что без заявления монаршей воли «будут разногласия», то не раз подчеркивал, что «присутствие разных мнений очень полезно для дела».

В то же время его раздражала манера затягивать вопрос бесконечными обсуждениями в министерских комиссиях, в госсоветовских заседаниях. Когда председателем Государственного совета стал его дядя великий князь Михаил Николаевич, то он ему все время напоминал «не тянуть», принять, наконец, решение. Однако никогда не стремился ликвидировать или игнорировать это законосовещательное учреждение, где заседали известные сановники, умудренные опытом государственного управления люди. Одновременно пресекал попытки превратить этот синклит во второе «Я» монарха. Свою позицию заявлял открыто: «Государственный совет есть ближайшее, помогающее мне и правительству учреждение, а не противодействующее ему».

За годы правления Александром III не было принято ни одного сколько‑нибудь важного государственного решения, не был утвержден ни один закон без предварительного, нередко многолетнего обсуждения в кругу высших должностных лиц и специалистов. Распоряжения Александра III исполнялись, и самодержавная система работала на полную мощность, но это требовало огромных затрат времени, душевных и физических сил от самого самодержца.

Александр III знал историю России, дела своих венценосных предков и немало сделал для изучения ее. Когда в 1866 г. возникло Русское историческое общество, то цесаревич не только горячо поддерживал учредительскую идею способствовать развитию правильных знаний о прошлом России, но и стал деятельным участником собраний общества.

Местом заседаний сделался дом цесаревича, а затем царя. Библиотека Аничкова дворца превратилась на длительное время в центр регулярных собраний как маститых историков, так и любителей. Здесь читались доклады на различные темы, велись дискуссии по спорным вопросам, оглашались и обсуждались неизвестные до того документы. При прямой финансовой и неустанной моральной поддержке Александра III издавались объемные фолианты – сборники Исторического общества, содержавшие множество уникальных материалов. По инициативе Александра Александровича начался сбор воспоминаний участников обороны Севастополя 1854–1855 гг., которые потом публиковались в сборниках Исторического общества.

Близко к сердцу он принял и создание Исторического музея в Москве. Сама мысль создать доступное для обозрения публики национальное хранилище предметов русской старины существовала давно. Однако лишь в 70‑е гг. XIX в. приступили к строительству большого здания на Красной площади, который был открыт для публики в год коронации Александра III в мае 1883 г.

Еще одной душевной привязанностью Александра III являлось собирание произведений искусства. Он не имел никаких специальных знаний, его вкус и представления формировались постепенно и со временем сделали из него завзятого коллекционера‑любителя.

Вначале все было невинно. Оказавшись впервые в Дании, ему приглянулись некоторые изделия из стекла и фарфора, которые и приобрел «для украшения своего дома». Первые годы интерес дальше собирания случайных вещей, изделий из стекла, бронзы и фарфора не распространялся. Живопись не занимала. Своему учителю живописи признался, что «должен любить картины старых мастеров», ибо «все признают их великими», но «собственного влечения не имею».

Но уже в 70‑е гг. цесаревич начал проявлять «влечение» именно к изобразительному искусству и почти оставил собирание прочих вещей. Его пристрастия скоро стали вполне определенными: картины русских художников. Хотя в его коллекции находились работы и европейских художников (Ватто, Жерома, Галле, Робера, Мёбиуса, Бонвена и других), но приоритет отдавал отечественным живописным школам.

В середине 70‑х гг. цесаревич приобрел коллекцию разорившегося предпринимателя В. А. Кокорева, и его собрание обогатилось рядом первоклассных полотен русских художников: К. Брюллова, В. Боровиковского, Ф. Бруни, М. Клодта, П. Васина, Н. Сверчкова. Став царем, собирательские увлечения не оставил. Именно благодаря Александру III было приобретено для Эрмитажа парижское собрание древних раритетов известного коллекционера А. П. Базилевского (русское и западноевропейское оружие, изделия из серебра и слоновой кости), за которое из собственных средств царь заплатил 6 млн франков (более 2 млн рублей). В силу природной экономности Александру III было очень непросто решиться; долго колебался, просил сбавить цену. В конце концов соблазн сделать достоянием России уникальные ценности пересилил царские сомнения.

Когда в 1870 г. возникло Товарищество передвижных художественных выставок, а в 1871 г. начались регулярные выставки передвижников, то Александр Александрович сделался непременным посетителем вернисажей. Русская реалистическая школа живописи ему была близка и понятна. Он не только посещал, но и непременно покупал. Со временем установилась даже традиция на выставках передвижников: не продавать никаких работ до приезда Александра III. Хотя некоторые картины вызывали неудовольствие своим «резким содержанием» (картины И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» и Н. Н. Ге «Что есть истина?» по воле монарха сняли с показа), но на расположении к передвижникам это не сказалось.

То, что покупал Александр III, размещалось в Эрмитаже, в Гатчине, в царскосельских дворцах. Наиболее близкие вещи находили пристанище в его «петербургском доме» – Аничковом дворце. Здесь все было заставлено и завешено бронзовыми и серебряными вещами, фарфоровыми вазами и тарелками, металлическими безделушками, гравюрами и художественными полотнами. Во дворце находились и замечательные мраморные изваяния: «Святая Варвара» (скульптора В. Беклемишева), «Амазонка» (Н. Либериха), бюст императрицы Александры Федоровны (X. Рауха), «Пробуждение» (Л. Эпине), «Раздумье» (А. Клезантера). Несколько великолепных работ скульптора М. Антокольского украшали комнаты дворца: «Мефистофель» и «Нестор‑летописец» (мрамор), «Ермак» (бронза), «Ярослав Мудрый» (горельеф; бронза).

Последние годы жизни Александра III увлекла мысль создать большой музей национального искусства. Он об этот не раз говорил с президентом Академии художеств, великим князем Владимиром Александровичем, и с другими людьми, имевшими отношение к искусству. Открытие для публики картинной галереи русской живописи братьев Третьяковых в Москве в 1892 г., которую царь посетил и «получил истинное наслаждение», утвердило его в желании организовать аналогичное общедоступное собрание живописи и в столице империи, однако осуществить намерение не успел. Лишь только при его сыне Николае II, в 1898 г., в Петербурге, в огромном Михайловском дворце, открылся подобный музей. Основу его коллекции составили произведения из собраний Романовых, в том числе и приобретения покойного царя. На фронтоне величественного здания значилось: Русский музей имени императора Александра III…

В последней четверти XIX в. царский двуглавый орел реял над огромными территориями Восточной Европы, Северной и Центральной Азии. На западе Российская империя граничила со Швецией, Германией, Австро‑Венгрией, Румынией; на юге – с Турцией, Персией (Ираном), Афганистаном; на востоке – Китаем, Японией, США. Сама по себе обширность географического пространства делала из России мировую державу. Но этим дело не исчерпывалось. Куда более значительными являлись другие факторы: мощная государственная организация, военный и экономический потенциал страны.

Александр III наследовал корону в момент, когда Россия, пережив унижения и потери Крымской войны, возвращала себе статус полноправной великой державы. Хотя на Черном море флот еще не был воссоздан, а на Берлинском конгрессе 1878 г. русская дипломатия потерпела сильное поражение, ни один сколько‑нибудь важный мировой вопрос не решался без участия царской империи.

В России царь всегда являлся «первым дипломатом»: вопросы внешней политики – первостепенная и приоритетная область забот монарха. Александр Александрович здесь никаких новшеств не вводил, взяв внешние дела под свой неусыпный контроль.

Вступая на престол, Александр Александрович не имел ни дипломатического опыта, ни определенной программы действий. Представлениями же обладал вполне четкими. Его «политическая философия» проста, ясна и практична: правительство должно проводить политику, исключительно угодную России, только в ее интересах, не допуская их ущемления. При Александре III именно так Россия и поступала. Министр иностранных дел Н. К. Гирс позднее справедливо называл данный внешнеполитический курс «спокойной политикой».

В рескрипте на имя военного министра П. С. Ванновского царь писал: «Отечеству Нашему, несомненно, нужна армия сильная и благоустроенная, стоящая на высоте современного развития военного дела, но не для агрессивных целей, а единственно для ограждения целостности и государственной чести России». Никому не угрожая, Россия в то же время не склонялась перед неблагоприятными обстоятельствами.

Вступив на престол, Александр III получил тяжелое наследство. Баланс внешнеполитической деятельности сводился с «отрицательным сальдо». Берлинский конгресс 1878 г. прозвучал погребальным звоном для русской внешней политики и главы Министерства иностранных дел князя A. M. Горчакова.

Пруссия, которую в Петербурге так опекали, которой так долго симпатизировали, которой не препятствовали одержать победу над Францией в 1870 г. и провозгласить Германскую империю, которую воспринимали как надежнейшего стратегического союзника, – «изменила», «предала». Александр III смотрел на дело несколько иначе: он не заблуждался насчет дружбы Берлина, знал, что там «ищут свою выгоду», и, не умаляя антирусских «заслуг» канцлера Бисмарка, справедливо спрашивал: «Сами‑то куда глядели?» Ответа не было.

В начале 90‑х гг. XIX в. Россия пошла во внешней политике на решительный шаг: заключила военно‑политический союз с республиканской Францией. Государственные интересы возобладали над консервативными убеждениями царя, и две столь непохожие страны стали союзниками. В память о том важном событии в Париже был построен самый красивый мост через Сену – и по сию пору носящий имя императора Александра.

В свою очередь Россия прорвала дипломатическую изоляцию и заручилась стратегическим союзником на случай возможных военных осложнений. Заключение франко‑русского союза стало крупнейшим поражением германской дипломатии, означало крушение всех хитроумных политических комбинаций, так искусно и последовательно создаваемых в предыдущие десятилетия канцлером Бисмарком. В Берлине недооценили решимость русского царя и долго не хотели верить в свершившееся.

В январе 1894 г. царь заболел пневмонией. Несколько дней его положение оставалось очень тяжелым, и у многих стали возникать мысли о трагическом исходе. Потом вроде бы все нормализовалось. Царь стал появляться на официальных церемониях, принимал, посещал смотры и парады. 26 февраля ему исполнилось 49 лет, и никто не предполагал, что это последний день его рождения.

К концу лета состояние царя резко ухудшилось, обострилась старая почечная болезнь. Во второй половине сентября 1894 г. царская семья прибыла в Крым. Врачи считали, что сухой южный климат может улучшить состояние. Но этого не произошло. К началу октября 1894 г. почти все приближенные чувствовали, что царь долго не проживет (об этом вполне определенно говорили врачи). Врачи осматривали умирающего, что‑то советовали, но Александр III отказывался исполнять их предписания, и лишь мольбами и слезами жене удавалось заставить мужа принять лекарство, сделать новую перевязку, согласиться на осмотр медиков. Но все усилия оказались тщетными. 20 октября 1894 г. в 14 часов 15 минут император Александр III скончался в Ливадии.