Восстание подавлено, и другого исхода быть не могло: кое‑как вооруженные и плохо организованные толпы повстанцев не могли долго противостоять полкам регулярной армии. Главный итог крестьянской войны точно определен современными историками: «Борьба за лучшую долю оказалась во власти стихии и превратилась в кровавую мясорубку, стоившую огромных жертв и нанесшую огромный ущерб российскому хозяйству». Нельзя не согласиться с оценкой крестьянской войны как «трагедии, с которой одна часть населения связывала несбыточные надежды, другим же были уготованы безмерные страдания». Потому здесь нечем восторгаться и гордиться, как это многие годы было в советской историографии. К сожалению, не историки, а публицисты первыми заявили, что противоестественно гордиться количеством пролитой собственным народом крови. Однако это не ставит под сомнение право крестьян феодальной эпохи на силовые формы социального протеста, когда нерезультативными оказываются попытки изменения своей участи в лучшую сторону иными способами (прошения, отказ повиноваться до удовлетворения каких‑то конкретных требований и пр.).

Если же говорить о последствиях восстания в сугубо экономическом плане, то только на восстановление разрушенного (заводов, рудников, помещичьих имений и т. д.) потребовался не один год и не один десяток тысяч рублей. А сколько времени ушло на достижение прежних объемов производства, на его наращивание? Об этом можно только гадать, таких подсчетов никто не делал.

О чем же мечтали участники крестьянской войны, включаясь в борьбу? Какова была их «программа»?

Прежде всего следует отметить, что своеобразным идеологическим стержнем, вокруг которого только и могли объединиться все основные требования и экономического, и политического свойства, была идея «истинного», «мужицкого» царя, реализовавшаяся в самозванчестве. Несмотря на всю утопичность и непоследовательность наивного монархизма, идея «доброго, мужицкого царя на троне» была единственно возможной политической альтернативой абсолютистско‑крепостническому режиму, приемлемой и понятной трудовым массам, а потому и способной поднять их на вооруженную борьбу против существующих порядков.

Что же касается конкретных представлений предводителей крестьянской войны об обществе будущего, то цитированный выше Манифест от 31 июля 1774 г., в котором концентрированно отражены ее лозунги на последнем этапе, отчетливо показывает их утопичность и противоречивость. Так, обещание освобождения крестьян от всех повинностей и «награждения» их всеми казачьими вольностями ставит вопрос: из каких же источников в таком случае предполагалось изыскивать средства для естественного функционирования государства? Об этом ни предводители, ни тем более его участники даже не задумывались. Все большая часть историков ныне согласна в мнении, что программы нового общества будущего предводители крестьянской войны «не дали и дать не могли», «крестьянское общество неминуемо должно было прийти к тому же самому феодальному строю, породить новых господ и новых эксплуататоров». Об этом, в частности, свидетельствует учреждение Пугачевым в первые же дни пребывания в Берде Военной коллегии – органа, прямо заимствованного из структуры самодержавной власти. Своим сподвижникам Пугачев‑Петр III присваивал чины и титулы, соответствующие атрибутике последней. Так, казак Зарубин‑Чика возведен в графское достоинство, он превращен в «графа Чернышева». На последнем этапе восстания последовали и другие подобного рода судорожные «царские» пожалования лицам из ближайшего окружения: А. А. Овчинников стал генерал‑фельдмаршалом, А. П. Перфильев – генерал‑аншефом, Ф. Ф. Чумаков – генерал‑фельдцейхмейстером и т. д. Для личной охраны «Петра Федоровича» создана и «гвардия», а у его новой супруги – казачки Устиньи Кузнецовой (в девичестве) – по примеру двора появились и свои «фрейлины». Таким образом, даже при самом невероятном исходе восстания – его победе – все бы пошло по‑старому.

И последнее. Теперь большинство историков не склонны ограничивать такие сложные, как крестьянские войны, явления только рамками классовой борьбы феодального периода. Их природа гораздо шире. Они – порождение не только «классового антагонизма», как долгие годы принято было считать, а «сгусток различных социальных, имущественных, национальных, религиозных противоречий и конфликтов, просто борение и кипение человеческих страстей».

Борьба крестьянства заставила дворянство и правительство ослабить степень его эксплуатации, повысить оплату труда приписных на уральских заводах. Указ от 21 апреля 1775 г. извещал и о «материнском попечении» о подданных: «для народной выгоды и облегчения сбавить с продажи соли с каждого пуда 5 копеек». Однако главным следствием крестьянской войны стали реформы, приведшие к упрочению господствующего строя.