«Он будет одной из величайших рок-звезд в мире, никаких сомнений»: Mother Love Bone и смерть Энди Вуда.

После распада Green River и Malfunkshun некоторые участники этих групп объединились в составе Mother Love Bone. В то время как большинство гранж-групп были основаны на панке, Mother Love Bone под руководством Энди Вуда продвигали звучание и внешний вид, сходный с тем, который был у арена-рокеров, и были готовы к успеху. Но незадолго до запланированного релиза на крупном лейбле их дебютного альбома «Apple», произошла трагедия.

Зана Ла Фуэнте: На концерте Mother Love Bone люди одновременно отжигали и смеялись до упаду.

Реган Хагар: Стоун и Джефф были очень предприимчивы и полны решимости, у них все должно было получиться. Они серьезно взялись за дело, они репетировали, налаживали связи с людьми, самостоятельно планировали туры. Эти парни в сочетании с харизмой Энди и его сценическим талантом вместе смогли зажечь настоящую искру, которой предстояло взлететь.

Грант Алден: Love Bone хотели быть рок-звездами. Никто больше в этой тусовке не мечтал о том, чтобы стать рок-звездами – все хотели просто делать музыку.

Джефф Амент: Играть с Энди Вудом было в основном идеей Стоуна. Я знал Энди довольно хорошо, часто видел его. Я знал, что он был активным тусовщиком, а я в тот период все еще был стрейт-эйджером, вел здоровый образ жизни. Я видел Стоуна и Энди во время выступления в Tug, это было в паре кварталов от клуба Vogue. Тогда я подумал, что они просто офигенные – настоящие T. Rex. У них была драм-машина, Стоун играл на акустике, подключенной к колонкам, получался такой искаженный звук. Ну а Энди просто был самим собой, весь такой манерный в стиле T.Rex и Фредди Меркьюри. Это все отлично сочеталось. Мы сыграли несколько шоу с Реганом; потом Реган и я немного повздорили, а Стоун тем временем встретился с Грегом Гилмором, который был в группе Ten Minute Warning. Мы считали Грега лучшим музыкантом из всей той сцены. Он был намного более крутым музыкантом, чем все остальные в нашей группе, и то, что он согласился играть с нами, еще немного подняло ставки.

Брюс Фейрвезер: Green River как раз начинали становиться очень популярными, поэтому Mother Love Bone сразу стали играть перед довольно большими толпами людей.

Джефф Амент: Все стало совсем по-другому. Марк был очень тяжелым, циничным человеком, а Энди ко всему относился легко и весело. Мне понадобилось, наверное, концертов десять, чтобы окончательно привыкнуть. Прежде обе группы, в которых я играл, были похожи на банды, и мы все в них походили друг на друга. Я никогда не имел в своем окружении кого-то такого, как Энди.

Дафф Маккаган: Про Mother Love Bone говорили: «О, теперь Энди не играет на басу, а только поет. Ну, это идеально».

Крис Пью: В сравнении с Malfunkshun у них были настоящие песни. Они были хорошей группой – но опять же, они ведь пытались пойти по пути классического рока в каком-то смысле.

Джефф Амент: Играть все время в размере четыре четверти начало надоедать, и мы пытались развивать «грув». Мы стремились уйти дальше от хардкора и обычной высокоскоростной игры на инструментах.

Ким Тайил: Мне нравился абсолютно каждый человек в Mother Love Bone, но сочетание всех их вместе всегда было мне не слишком по душе. Не знаю, почему. Думаю, все потому, что мне очень нравились Green River, и я был большим фанатом Malfunkshun. В конечном итоге Malfunkshun прекратили существовать, и я смотрел на Love Bone как на причину этого. К тому же мне казалось, что Love Bone слишком стараются. При этом один из моих самых лучших друзей, Брюс Фейрвезер, играл в этой группе. Мне нравились Love Bone, нравились их песни и голос Энди. Я хотел, чтобы у них все было хорошо, но в то же время мне жаль было видеть, что прекратили свою деятельность Malfunkshun, что распались Green River. В Malfunkshun Энди удачно сочетал на сцене пародийность и серьезность. Он вел себя манерно, но остроумно. А в Love Bone пародийный элемент как будто потерялся, все стало более серьезно, более профессионально, что, наверное, должно было порадовать звукозаписывающие компании и менеджмент. Это не казалось мне правильным, мне было неловко на это смотреть. Как будто это было сделано специально, как будто они старались.

Чарльз Питерсон: О, нет, они не в моем вкусе. Я как-то делал им фотосессию у меня дома, и Стоун принес кассету Guns N’ Roses. Говорит: «Послушайте эту штуку!» И я ответил: «Это же просто мусор. «Sweet Child O’ Mine», серьезно? Да ладно, перестань». В тот период я слушал Public Enemy и Mudhoney. Тогда было некое соперничество – сцена раскололась на два лагеря. Был лагерь Mudhoney/Nirvana/Tad, и с другой стороны лагерь Mother Love Bone/Pearl Jam/Alice In Chains, больше с уклоном в хард-рок.

Стив Мэннинг: Они гораздо больше напоминали то, что происходило в то время в Лос-Анджелесе. В их музыке как бы сочетались две разных музыкальных сцены.

Джефф Гилберт: Они были немного с уклоном в глэм из-за Энди. Ему было плевать на гранж – несмотря на то, что они были приписаны к гранжу, на самом деле они не имели к нему отношения. Он был очень душевным вокалистом, очень мелодичным. Возможно, это одна из самых мелодичных групп из той эры, помимо Alice In Chains. Энди хотел стать рок-звездой – его не волновало, как именно он к этому придет, он просто собирался это сделать. На самом деле никто тогда и близко не был настолько харизматичным фронтменом, каким был он. Потенциал у него был просто бешеный. Это просто нужно было видеть. Ты стоял там и думал: «Ого, он будет одной из величайших рок-звезд в мире, в этом нет сомнений». Хотя группа даже не была настолько уж хороша – они были такими же, как все остальные, просто пытались наделать побольше шума. Но не он. У него были масштабные цели. Неважно, на какой сцене они выступали, каждый концерт у них был таким, будто это крупнейший гиг в их жизни. Я помню, как Энн Уилсон из группы Heart пришла посмотреть на них. Энди держал бокал пива, и я даже могу сказать, какое пиво это было – Schmidt Animal, в клубе Central литр этого пива продавали за один бакс. И вот он танцует, держит пиво, видит Энн, и тут у него становится очень озорной вид. Он подходит и будто бы случайно выплескивает на нее пиво – обливает ее всю. Она выглядит ошеломленной. Он оглядывается, улыбается и подмигивает ей. И в этот момент было ясно, что они станут лучшими друзьями. Она просекла фишку мгновенно. Это был один из лучших рок-моментов, что мне приходилось видеть.

Брюс Фейрвезер: Первое наше шоу был в OK Hotel. Помню, как какая-то девушка под экстази тыкалась в мой усилитель и говорила: «Где Стоуни? Где Стоуни?» Вообще, я думаю, мы разочаровали многих людей, ведь наша группа была совершенно не похожа на Green River. Но в итоге у нас появились свои, новые фанаты.

Доун Андерсон: Я думала: «Эти ребята потеряют множество фанатов, но и приобретут много новых. Возможно, они станут гораздо популярнее, чем когда-либо были Malfunkshun».

Стю Халлерман: Я познакомился с Эндрю через Криса задолго до этого. И я видел его в офисе Сьюзан, он был такой улыбчивый, маленький, как гном, помогал всем. Радио KISW устраивало концерты восходящих звезд, и в их числе были Mother Love Bone, Soundgarden и Jane’s Addiction. Помню, группа что-то играет, вокалист еще не вышел на сцену, и тут внезапно появляется он – этот чувак в какой-то накидке и с микрофоном без подставки, вскакивает сверху на колонки и кричит: «ПРИВЕТ, СИЭТЛ!» Как будто он какая-то звезда не отсюда родом. Люди либо раздражались, либо начинали смеяться.

Лилли Милик: Все, кого я знала, не пошли бы на концерт Mother Love Bone – это была совершенно другая сцена. Там были пышные прически и лак для волос. Невозможно было в туалет сходить, потому что лак для волос был разбрызган повсюду.

Джефф Амент: Всем людям, с которыми я познакомился во время туров с Green River, я отправил наши записи и сказал: «Поможете нам организовать шоу в течение этих двух недель?» Мы начали планировать концерты. Дейл Глория, которая устраивала концерт Green River в клубе Scream вместе с Jane’s Addiction, была подругой Анны Статман, и Анна перезвонила мне – она работала на лейбле Slash. Как раз в тот момент она уволилась с этого лейбла и перешла на Geffen. Она позвонила и сказала: «Мы хотим подписать с вами демо-сделку» - это когда вам дают несколько тысяч баксов на запись нескольких песен. Что-то вроде теста. Мы согласились, и это было то, что нужно. После выпуска этих песен люди начали звонить мне на работу. В течение месяца набралось где-то семь или восемь лейблов, представители которых собирались приехать в Сиэтл, посмотреть, как мы играем или пригласить нас на ужин. Все это Энди стал называть «сиэтлский тур с ужинами».

Джон Лейтон Бизер: Меня это просто поразило; кажется, это были Polydor, кто дал им четверть миллиона долларов, чтобы записать пластинку. Я потом подумал: «У них это займет год, они потратят все на запись, и сколько это получится?» Выходило, что они теперь получали десять долларов в час [смеется].

Зана Ла Фуэнте: Я составляла для Эндрю гардероб, я реально сделала каждый шов на одежде, которую он носил. Или находила материал и пришивала к нему что-нибудь, или красила чем-то джинсы. Я сама сделала множество шляп и курточек, которые носили и другие группы и музыканты, был ли это Крис Корнелл или девчонки из Heart.

Кен Стрингфеллоу: Некоторые из его штучек я принимал за чистую монету. Поэтому я думал: «Что за херня? Этот парень какой-то глупый [смеется]. Пусть он заткнется». Но потом я стал относиться к нему с большим уважением. Для меня переходным моментом стало их выступление в Vogue. Они уже абсолютно точно вышли из того периода, когда им вообще нужно было там играть, и – черт, это шоу было совершенно потрясающим. Я такой: «Ого… окей, эта группа великолепна, и он такой веселый». Тогда я наконец-то стал осознавать, что все, что он говорил и делал, было всегда в шутливом тоне, с таким подмигиванием.

Нильс Бернстейн: Sub Pop привезли Джея Маскиса в город, результатом чего стал сингл «The Wagon», и все, что он хотел увидеть, это были Mother Love Bone. Вообще-то это считалось не круто, но мы все тоже хотели на них сходить.

Брюс Фейрвезер: Мы играли, кажется, в Монреале, и у Энди был беспроводной микрофон. Он пошел в толпу, одновременно при этом пел и танцевал. А потом вернулся на сцену и сказал каждому на ухо: «Иэн Эстбери здесь!» Он был в полном восторге. Потом мы встретились и поговорили с ним, и как только Иэн Эстбери отворачивался, Энди пританцовывал от счастья.

Скотти Крейн: Я помню, как Энди звонил Слэму. Он называл его Чедвик, этот парень был реально на каждом их шоу. Он вешал постеры для каждой группы в Сиэтле, обклеивал весь Сиэтл. Ему за это платили десять баксов и давали бесплатный проход на концерт. В ранние дни он любил прыгать с колонок в толпу, и я помню шоу в Gorilla Gardens, во время концерта то ли Accüsed,то ли Malfunkshun – Чед спрыгнул с колонок, все расступились и он упал прямо на голову! Если вы послушаете бутлеги Mother Love Bone, там можно услышать, как Энди кричит: «Чедвик!» буквально на каждом шоу. А если вы посмотрите фильм «Singles», в самом начале там показано, как Чед расклеивает флаеры по всему городу. Он был настолько значимой фигурой, что его даже взяли его в этот фильм.

Джонатан Эвисон: Слэм Хейт, ныне известный как Чед, которого я долгое время считал чем-то вроде талисмана всей сиэтлской сцены, встречался с крупной девушкой-бучем по имени Венди. На задней стороне кожаной куртки Слэма было написано почерком восьмилетнего ребенка, страдающего дислексией: «Слэм + Венди = Секс». Мне это всегда казалось весьма красноречивым. До сих пор это мое любимое математическое уравнение.

Дафф Маккаган: С Грегом Гилмором я раньше играл в одной группе. И я довольно хорошо дружил с Энди. Они заключили сделку с рекорд-лейблом сразу после того, как такую же сделку заключили мы. Для меня национальное признание сиэтлских талантов было всего лишь вопросом времени. Mother Love Bone были прекрасны, они записали великий альбом.

Джефф Амент: Это заняло так много времени. Мы никогда прежде не имели дел с крупными лейблами, и Майкл Голдстоун, с которым мы заключали сделку на PolyGram, был, наверное, самым дотошным и отчасти невротичным из всех людей, с которыми мы могли бы заключить эту сделку. Это одна из причин, почему мы подписывали контракт именно с ним – мы были уверены, что он вникает в каждую деталь досконально. Но это заняло целую вечность. Мы записывались с кучей разных людей. Наш мини-альбом [«Shine», 1989] мы записали с Марком Дирнли, звукоинженером AC/DC, что казалось нам прекрасной идеей в то время. А потом сделали несколько песен с Дэвиттом Сигерсоном,и это был супер-странный выбор – он работал с David & David и с группой The Bangles. Мы прошли через весь процесс, а потом решили: «Все-таки хотим записываться с кем-то, кого мы знаем». Тогда мы начали вести переговоры с Терри Дейтом.

Терри Дейт: Мы записали основные треки для альбома «Apple» [1990] в Саусалито, в студии Plant. Там как раз в то время случилось крупное землетрясение в 1989 году. Мы с Брюсом Фейрвезером записывали гитары, когда это произошло. Помню, как выбежали наружу, на парковку, и увидели там Карлоса Сантану и нескольких его людей.

Было очень весело работать над этим альбомом. Мы все жили в одном доме, делили между собой несколько квартир в нем. Энди был невероятным; однажды он чуть не спалил всю студию. Он всегда оставлял горящие свечи на клавишных, и в тот раз, помню, он пришел проверить вокальные партии, сидел рядом со мной, и вдруг внезапно вскочил и выбежал из студии. Я смотрю, а там пламя на четыре фута на ковре под клавиатурой – свеча упала.

Джефф Амент: Мы поехали в Саусалито месяца на три – записывались в студии, которая стоила тысячу баксов за день. Оглядываясь назад, могу сказать, что это был не самый правильный путь для записи альбома. Что нам стоило сделать, так это больше репетировать и дойти до такого уровня, когда мы могли бы лучше играть наши песни, а потом сделать запись более живой.

Терри Дейт: Энди был как твой младший братишка… или большой брат. В общем, такой брат, которого ты никак не можешь толком узнать. Он был самым милым парнем, которого я когда-либо встречал, но при этом с ним было крайне тяжело сблизиться. Он всегда был открыт ко всему новому. Помню, как мы записывали момент в середине песни «Holy Roller», на котором во время живых выступлений он всегда импровизировал. Очевидно, в студии это сделать очень сложно. Так что я предложил, чтобы он взял большой плакат, написал на нем много любых случайных слов, какие придут ему в голову, и потом, когда дойдет дело до нужного момента, просто открыл глаза и начал импровизировать, отталкиваясь от слов, которые видит. Так мы и сделали в итоге.

Шон Смит: Был период, когда двумя моими любимыми исполнителями в мире были Prince и Mother Love Bone. Они давали мне то, чего не давали никакие другие группы – мурашки по коже. В песне «Stardog Champion» есть брейкдаун перед заключительной частью, и когда его слушаешь, кажется, что по тебе проходит электричество. Я помню это ощущение на концерте в Central. Другой момент был во время саундчека, когда они играли «Gentle Groove». Это был первый раз, когда я слышал, как группа играет эту песню. И для меня это был огромный шаг в понимании того, что возможно в музыке.

Пит Дродж: У них было очень крутое изящное переплетение гитар, которое им отлично удавалось. В то время мне не так уж часто доводилось слышать альбомы друзей, которые звучали бы, как настоящие альбомы.

Кевин Вуд: Я знал, что он всегда мечтал иметь «Группу Энди Вуда». Он чувствовал себя виноватым и грустил из-за того, что развалились Malfunkshun, но в то же время он был в восторге от открывшихся возможностей для зарабатывания денег с помощью рок-н-ролла. Оглядываясь назад, я не вижу, как эта группа могла бы привести его к бешеному успеху. То, что они делали, было таким… не знаю, клишированным. Именно как артист Энди мог бы стать счастливым, если бы руководил всем и занимался сочинением музыки, как он делал это в Malfunkshun. Мне кажется, Malfunkshun могли бы стать лучшим средством для реализации его талантов. Кроме того он собирался записать соло-альбом. Я работал с ним над кое-каким материалом, мы делали препродакшен в его квартире. Он хотел, чтобы я был гитаристом на его соло-альбоме, и после всего прошлого это было чертовски круто. «У парня все-таки есть сердце». В смысле, я всегда знал, что у него есть сердце, распад Malfunkshun разбил ему сердце. И он собирался искупить вину.

Скотти Крейн: Я не думаю, что Mother Love Bone были «тем самым». Стоуни работал также над сольным материалом Энди. У меня есть эти записи, очень грубые четырехдорожечные демо. Я не думаю, что этот соло-альбом мог сделать его знаменитым. Вы можете услышать намек на то, что должно было там выйти, в таких песнях, как «Crown of Thorns», «Man of Golden Words», или «Chloe Dancer» – в балладах. Я думаю, Энди определенно уделял внимание влиянию KISS, но в конечном счете у него получалось что-то в стиле Элтона Джона. И именно таким он хотел быть – певцом и сочинителем баллад. У него не было такого голоса, как у Элтона Джона, но его голос становился все лучше и лучше со временем. И у него был свой особый шарм.

Джефф Амент: Мы были готовы выпустить этот альбом, обсуждали будущий тур. Мы так волновались, нам так хотелось уже выходить на сцену и играть. Надоело торчать в Сиэтле, надоело готовиться, мы хотели просто выйти уже и сделать это. И тут Энди умер.

Кевин Вуд: Прошло сто дней после того, как он вышел из реабилитационной клиники. У меня было чувство, что он снова начал употреблять – я тогда не пил никакого алкоголя, наверное, уже два года, и я настроился на эту «трезвую» волну. Я призывал и его к этому, но он отказывался. Потом на следующий день мой папа позвонил мне из Харбор Вью, сказав, что у Энди передозировка и он в больнице. Все еще сложно поверить, что это действительно произошло – это одна из самых ужасных вещей, которые мне доводилось пережить. С таким невозможно смириться.

Зана Ла Фуэнте: Я пришла домой. Группа должна была сказать мне, если бы было что-нибудь подозрительное. Энди позвонил Келли Кертису, сказал, что он не сможет быть на репетиции, и что Зана, наверное, подумает, что он принял наркотики. Тот спросил: «А ты принял?» Энди ответил: «Нет, вам не о чем волноваться». Для группы было самое время позвонить мне, но они этого не сделали. А я была на встрече по работе и не могла ответить на телефон. Не знаю, пытался ли он сам мне звонить. Я подвозила нескольких друзей с работы, и это отняло у меня еще около получаса. Потом я всегда вспоминала об этом, потому что медсестры в больнице всё говорили: «Если бы только вы успели всего на десять минут раньше…» Ведь он не был мертвым, ничего такого, он просто будто спал, был в отключке. Его посчитали мертвым, сказали мне идти в Харбор Вью (медицинский центр). А потом оказалось, что он все-таки был жив. Он находился в коме на протяжении трех дней. Потом врачи сказали, что у него слишком сильный отек мозга. Но это было странно, потому что тогда же в больницу поступил другой парень, в худшем состоянии и тоже с отеком мозга, но он выжил.

Джефф Амент: Той ночью Келли Кертис, Грег и я разговаривали с парнем, который должен был стать нашим тур-менеджером. И то, что случилось – это был самый мощный удар под дых, какой только мог быть в тот момент. У Энди все было хорошо, он работал каждый день, ходил на встречи с людьми, казалось, что он уже близок к исполнению своих рок-мечт… Черт.

Стю Халлерман: Незадолго до концерта Soundgarden вся команда была в автобусе, а группы не было. Нашему тур-менеджеру позвонила Зана, она только что вернулась из больницы. Наш тур-менеджер сказал: «Не говори группе, скажем им после концерта, не надо портить последнее шоу». Так что мы попридержали языки, сделали это последнее шоу [с Voivod и Faith No More в Нью-Йорке]. Мы старались быть веселыми на сцене, в глубине души зная, что нам предстоит сказать Крису, что его друг скончался. Было очень хреново. Хорошо, что Сьюзан Силвер была рядом той ночью, ведь Крис был очень сильно привязан к Эндрю.

Сьюзан Силвер: Мы были в каком-то дерьмовом отеле рядом с Beacon Theater, жили там за восемьдесят баксов за ночь, и там была кухня. Куча людей жили вместе, всегда ощущались запахи еды, слышно было, как кто-то играет на инструментах. Мне позвонил Келли, сказал, что Энди в коме и вряд ли выберется. Мы все были потрясены. Это было страшно, все были шокированы. Я помню, как после саундчека мы сидели на столе, ждали, когда откроются двери. Там работал телевизор. Тогда как раз Шинейд О’Коннор выпустила «Nothing Compares 2 U». Почему-то казалось, что эта песня играет снова и снова, и бесконечно длится это видео с ее лицом, занимающим весь экран.

Реган Хагар: Многие люди передознулись в те конкретные выходные – тогда в Сиэтл попал какой-то плохой героин. Так что я думаю, это все была большая ошибка. Думаю, он был чист какое-то количество дней. Он был с этим парнем из Бейнбриджа, у которого были наркотики и который дал их ему. Я думаю, он просто не сказал «нет». Я был невероятно подавлен в больнице. Он умер не сразу; в итоге сказали, что у него была аневризма, которая, по-видимому, продвигалась из-за наркотиков. Было довольно сложно понять, что говорят медики. Но он был подключен к системе жизнеобеспечения несколько дней.

Я помню, как шел к больнице и злился все больше, потому что вся «сцена» там собралась. Люди, которые, как мне казалось, стали с ним дружить только потому, что он стал успешным, и меня это беспокоило. Хотя, конечно, каждый, кто волновался о нем, имел право быть там. Но я был тогда очень эгоистичен. Помню, как вошел в эту комнату, и его волосы выглядели ужасно, такие взлохмаченные. Я был там с моей нынешней женой, и у нее нашлась расческа. Мы пытались привести его в порядок немного, потому что он выглядел очень плохо. В каком-то смысле хотелось бы мне не видеть его таким – таким бледным, больным и раздутым. Для меня это ужасное воспоминание.

Сьюзан Силвер: Мы вернулись на следующий день, кинули дома сумки и поехали сразу в больницу. Вся группа там была, и его девушка тоже. Когда мы туда приехали, они нам сказали, что его собираются отключить от систем жизнеобеспечения. Его семья была там – родители, братья и маленькая двухлетняя племянница. Я помню, как взяла его за руку, поцеловала в лоб и сказала, что он – ангел. Никто из нас никогда не встречал никого столь же похожего на ангела, на херувима. Прекрасное, словно фарфоровое лицо с длинными светлыми волосами. Очень сюрреалистичный момент. Я сказала: «До свидания, ангел». Вышла за перегородку, и они его отключили.

Джерри Кантрелл: Смерть Энди стала серьезной проверкой на прочность. Мы все веселились, были молоды и беззаботны, и вдруг такой удар. Я даже не знал, что у него были настолько серьезные проблемы с наркотиками.

Сьюзан Силвер: В какой-то из последующих дней была поминальная служба в Paramount Theater, который, как нам казалось, был подходящим местом для такого артистичного парня. Один друг сделал потрясающий видео-трибьют. Это было началом множества поминальных обрядов, через которые нам еще предстояло пройти. Их потом было очень много.

Реган Хагар: Эта поминальная служба еще больше меня взбесила, там были все эти люди, которые говорили о нем на сцене всякую чушь. Там был парень, который помогал с обслуживанием или что-то вроде того, не знаю, чем он там занимался. Но он очевидно не знал Энди, зато говорил о нем много всякого дерьма, как будто знал его. Говорил, что Энди был конченым торчком, и это ужасно меня разозлило. Потому что я знал многих наркоманов. Были наркоманы в этой тусовке, но Энди не был одним из них. Это было так унизительно. Я поднялся на сцену, чтобы защитить Энди на его собственной поминальной церемонии, сказать о нем какие-нибудь хорошие слова. Даже его отец на этой церемонии упоминал о том, что Энди был наркоманом; меня это ужасно расстроило. Может, конечно, он и был, но… в таких терминах я просто не могу принять это.

Скотти Крейн: Я помню церемонию прощания с Энди в Paramount, все были очень серьезны. Конечно, это было логично, ведь Энди только что умер. Но я помню, как Чед [также известный как Слэм] поднял вверх мини-альбом Mother Love Bone, «Shine», и зажигалку в какой-то момент во время церемонии. И выкрикнул что-то, не знаю, типа «Энди, мы скучаем по тебе!» Кто-то сказал ему сесть. И меня это разозлило. Я подумал: «Да он ведь единственный, кто вообще хоть что-то понимает здесь». Энди бы лучше хотел, чтобы именно он говорил о нем на подиуме, вместо всего того, что там происходило. Потому что именно таким был дух Энди. Да, черт возьми – поднять зажигалку и его альбом. Вы хоть знаете, как Энди было бы приятно видеть это?

Шон Смит: Я никогда не переживал ничью смерть так тяжело, как эту.

Зана Ла Фуэнте: Когда я с ним познакомилась, он признался, что был в наркологической лечебнице. Но я в то время не слишком хорошо знала о том, что такое зависимость, и была очень наивна. Где бы он ни употреблял, он всегда признавался в этом мне. Он не был таким типичным бойфрендом-наркоманом, который стал бы предлагать: «Хочешь попробовать со мной?» Он никогда, никогда не употреблял со мной. Однажды я сказала: «Да ладно, принеси сюда, я хочу посмотреть, что там такое», и он почти собирался это сделать, но не стал. Он говорил мне каждый раз, как принимал что-то; не было такого, что он обдалбывался, а я просто смирялась с этим. Как только у меня появлялась мысль, что он опять это делал, как он тут же говорил: «Я принял снова прошлой ночью». Я пугалась, и он начинал плакать. У него, наверное, было некое предчувствие того, что он умрет, потому что он начинал плакать, серьезно, абсолютно каждый раз. Это было очень странно – я много видела наркоманов с тех пор, но никогда не видела кого-то, кто вмазывался, потом бежал и говорил об этом своей девушке, а потом плакал. Обычно, когда ты на чем-то сидишь, ты говоришь «я больше не буду этого делать», или ты пытаешься это скрыть, и продолжаешь врать об этом. Я думаю, он действительно чувствовал, что что-то случится с ним.

Джерри Кантрелл: Господи, как же это было ужасно – потерять Энди, а потом и остальных. Всё, о чем мечталось, всё в одном человеке – друг, приятель, партнер, участник твоей группы – всё покатилось к чертям, с вершины на самое дно.

Курт Дэниэлсон: Это одна из самых грустных историй, потому что она – самая короткая.

Ким Уорник: Он был таким милым парнем. Ужасно, когда кто-то умирает, но боже, этот парень – если уж у кого и были фантазии о рок-н-ролле, так именно у него, он хотел этого больше всех, кого я знала. Вся стена в его спальне была расклеена плакатами Пола Стэнли и KISS.

Дафф МакКаган: Он действительно был на пути к тому, чтобы стать суперзвездой. Никто никогда не узнает теперь, кем он мог бы стать, но я бы деньги на это поставил – эти парни должны были стать безумно популярны.

Шон Смит: У Энди была эта искра, понимаете? Эта фишка, как у Дэвида Ли Рота.

Терри Дейт: Это одна из самых больших потерь. Мне больно это вспоминать до сих пор, хотя я даже не знал его так близко, как другие ребята. Я видел лишь маленький кусочек его жизни. Но это была личность, которую действительно было жаль потерять.

Джек Эндино: Он был настоящим лучом света – невероятно талантливым и очень веселым человеком. Я называл его «хеви-метал стэнд-ап комик Сиэтла». Он постоянно шутил на сцене между песнями, просто невозможно было не рассмеяться. Но и вне сцены он был очень веселым.

Зана Ла Фуэнте: Мне был 21 год, когда он умер. Ребята никогда особо не вспоминают о том, насколько юной я тогда была. Я считала его безумно талантливым, мне сразу же стала нравиться его музыка. С тех пор я встречала всего одного-двух людей, которым я могла бы сказать, что их музыка сразу мне полюбилась. Мои дяди были музыкантами в Нью-Мексико, но они играли рокабилли. А он делал совсем другое – что-то мечтательное, в стиле Zeppelin. И он был невероятно смешным. Настоящий комик, было очень весело жить с ним.

Джефф Амент: Мы потеряли нашего друга при таких ужасных обстоятельствах, и к тому же два года нашей работы, наших стараний достичь определенного уровня, улетели в трубу. Я очень по нему скучаю.

Реган Хагар: Невероятная потеря; не думаю, что когда-нибудь в жизни у меня может появиться лучший друг такого калибра, каким был Энди. Мне кажется, лучших друзей ты заводишь в детстве. Когда становишься взрослым, ты строишь отношения с людьми, но у тебя уже никогда не получается такой же близости с кем-то. Я могу быть не прав, жизнь постоянно меняется; но мы с Энди могли обнять друг друга с искренней любовью, и больше я ни с кем не был настолько близок. Для нас в этом не было ничего странного; мы знали, кто мы такие, мы знали, что мы любим друг друга, и что мы очень близки. Я думаю, это настоящая редкость – такие отношения между гетеросексуальными мужчинами. Мы были очень близки. Я до сих пор думаю о нем.

Скотти Крейн: Потом еще многие годы мне порой казалось, что я видел его где-то в Сиэтле краем глаза. Я оборачивался, и оказывалось, что это был не он. Я считаю, что сиэтлская музыкальная сцена умерла вместе с ним. Она стала какой-то уродливой, замешанной на деньгах и славе.