« Темный , черный , печальный »: Soundgarden, Alice In Chains

Часть 2, Alice In Chains.

Джефф Гилберт: Alice In Chains – эволюционная связь между гранжем, хард-роком и металом, а начинали они как глэм-группа. И я не шучу, они хотели быть как Poison. На самом деле, когда они отрастили волосы, перестали мыться и надели фланелевые рубашки с ботинками Док Мартенс, многие загрустили. Люди называли их «Kindergarden», потому что они очень старались скопировать Soundgarden. Ирония состоит в том, что Alice In Chains получили намного больше эфирного времени, чем кто-либо еще, как только они сделали свой саунд ниже и тяжелее.

Джерри Кантрелл: Моей мечтой было стать таким же, как мои кумиры, и играть музыку всю жизнь. Это пришло ко мне еще в раннем возрасте. Хотя вообще я начал играть на гитаре довольно поздно, лет в семнадцать. Это было из-за того, что я никогда не мог себе позволить гитару, у нас особо не было свободных денег. Мои предки развелись, и меня вырастили мама и бабушка. Мой двоюродный брат однажды выиграл дерьмовую копию Мустанга и стерео Sound Design – восьмидорожечный магнитофон с проигрывателем сверху и парой колонок, к которым можно было подключать гитару. Можно было записывать что-нибудь на восьми дорожках, так что это стало моей собственной маленькой студией. Он принес этот магнитофон, я убедил его одолжить мне его на выходные и больше так и не вернул [смеется]. В Такоме тогда много чего происходило – некоторые из сиэтлских групп приезжали сюда и играли. Я видел группу Лейна Стэйли, Alice N’ Chains, в Tacoma Little Theater.

Нэнси Лейн МакКаллум: У меня голос – второе сопрано, так что и Лейн изучал гармонии. У нашего друга была ударная установка, и он предложил дать Лейну поиграть. Лейн стал барабанщиком – ударные были в гостиной, в спальне, в гараже. Он это очень любил. Потом наш сосед продал ему ударную установку. На ней он играл в последние несколько лет учебы в школе. Он был в группе со своим другом, Тиггером Джайлзом; они одевались в свои костюмы рокеров и играли у кого-нибудь в подвале или в спальне. Он не пел в школьном хоре, и в нашей церкви хора как такового не было, просто все прихожане вставали и пели. Каждое воскресенье и каждую среду наша семья посещала службы, так что он слышал много хорошего непрофессионального пения. Кажется, на свой первый концерт Лейн пошел в старших классах, с отчимом Джимом, который его вырастил. По-моему это был концерт Van Halen. Однажды его сводный брат Кен был дома и сказал: «Лейн, там ребята в старшей школе Шорвуда ищут вокалиста». Лейн ответил: «Ну, я не вокалист», и Кен предложил: «Почему бы тебе не попробовать?» Думаю, Лейну тогда только исполнилось восемнадцать лет. В итоге он попробовал, и когда они услышали Лейна, то сразу сказали: «Ты – тот, кто нам нужен, больше не будет никаких прослушиваний». Даже несмотря на то, что у них был большой список кандидатов. Эта группа называлась Sleze, там были Джонни Баколас, Джеймс Бергстром, Ник Поллак и Эд Семанати. Они репетировали дома у Джеймса.

Янни «Джонни» Баколас: Первой песней, с которой мы джемовали, стала «L.O.V.E. Machine» от WASP. Потом мы пытались играть Armored Saint, Mötley Crüe, и, сыграв несколько песен вместе, мы стали считать себя группой. Мы были в восторге от него – у него были «звездные черты» уже тогда. Хотя он и был тогда намного более робким, смотрел в пол, когда пел. Но его голос уже был особенным, вся его душа была в этом голосе. С этого момента мы начали играть на местных гигах в городе.

Мэтт Воган: Я впервые встретил Лейна, когда учился в старших классах. Он общался с моей сестрой, которая была на год младше меня; думаю, это потому, что он знал, что мои родители – менеджеры группы Queensrÿche. Я помню, как он позировал перед зеркалом у нас на кухне и говорил: «Я буду одной из величайших рок-звезд в мире».

Джерри Кантрелл: Я ходил на концерты, играл с разными людьми. У меня не было машины, так что я возил гитару в чехле и маленький усилитель с собой в автобусе. Приходил на репетиции, всему учился. А потом в моей семье многое изменилось. Моя бабушка и мама обе скончались в течение каких-то шести месяцев. В этот момент я остался сам по себе – у меня не было дома, не было больше семьи, кроме теть и дядь. После смерти матери мне осталось немного денег по страховке, которых было достаточно, чтобы существовать какое-то время. Я купил кое-какое оборудование и собрал группу Diamond Lie. Мы были, пожалуй, одной из крупнейших групп в Такоме.

Доун Андерсон: Эти группы патлатых ребят, похожих на пуделей, любили играть в стейк-хаусе в Линнвуде – место тусовок белого отребья – и стоять там, сравнивая прически друг друга и меряясь крутостью своего оборудования. Одной из таких групп были Diamond Lie. Как бы там ни было, я всегда считала их одной из лучших патлатых рок-групп.

Бен Рю: Джерри нормальный парень… но не совсем мне по душе. Он всегда был слишком зациклен на тусовках со всякими стриптизершами и шлюхами, хотя это, конечно, не мое дело. Помните, в школе в каждом классе был такой «рок-парень», очень тощий, но всегда пытавшийся кого-нибудь запугать и затравить? Вот это и есть Джерри. Я всегда был крупным, но я был милым, и никогда не понимал, как так можно себя вести – на какой-нибудь вечеринке можно было увидеть, как он орет на кого-нибудь в два раза его крупнее. Он считал себя вправе так делать только потому, что он был в какой-то группе. Он единственный чувак из всей той музыкальной тусовки, который запомнился мне тем, что вел себя на вечеринках, как придурок.

Янни «Джонни» Баколас: Как-то раз мы с чуваком по имени Русс Клатт – он был вокалистом группы Slaughterhouse Five – были на вечеринке и разговаривали о разных концепциях пропусков на бекстейдж. На них было написано: «Тур Sleze: Добро пожаловать в страну чудес». В итоге все вылилось в дискуссию о том, чтобы изменить название нашей группы. Мы говорили: «Алиса в стране чудес? Как насчет этого, или другого? Может… Алиса В Цепях? Можно было бы засунуть ее в бондаж!» Мне нравилось, как звучит «Alice In Chains» - я помню, как пришел на следующую репетицию и сказал это название парням. Проблемой была отсылка к бондажу, которая не понравилась бы нашим родителям. Мама Лейна была очень убежденной христианкой. Так что в итоге мы стали называться Alice N’ Chains, что было больше похоже на «Алиса и цепи».

Джефф Гилберт: Они сначала были Alice N’ Chains, как Guns N’ Roses.

Нэнси Лейн МакКаллум: У меня было достаточно чувства юмора, чтобы понять название Sleze. Но когда он пришел домой и сказал, что они изменили название на Alice N’ Chains, не могу сказать, что я обрадовалась. Я сказала: «Милый, это женский бондаж. Не надо вам брать такое название – это оттолкнет вашу женскую аудиторию. Я в этом совершенно уверена». Я стояла на своем, и он стоял на своем. Впервые в жизни я не разговаривала с ним две недели, потому что я была очень обеспокоена и обижена. Как мог мой ребенок выбрать такое название для группы, как Alice N’ Chains?

Янни «Джонни» Баколас: Примерно в 1988 мы джемовали в одном месте, которое называлось Music Bank. Это был склад в Балларде (район Сиэтла), и Лейн, чтобы оплатить свою часть аренды, был парнем с ключами. Если ты придешь и постучишься к нему в дверь в три часа утра, он посмотрит в глазок, впустит тебя, откроет помещение для твоей группы, и ты сможешь репетировать хоть всю ночь.

Тим Брэном: Я работал днем, а Лейн работал по ночам. Девчонки приносили нам еду и разрешали воспользоваться их душем. Так мы выживали. Мы репетировали в специальном помещении за четыре доллара в час. Вообще там было огромное место, не знаю, сколько там было комнат для репетиций, может сотня. Ночью мы с Лейном выключали свет и оставались там спать. Он был на диване, а я на полу. Если нужно было дойти до туалета – а там было очень грязно и отвратительно –приходилось передвигаться по темноте вслепую, абсолютно ничего не было видно. Несколько раз мы были такими уставшими, что просто справляли нужду в большие стаканы из-под газировки. Однажды Лейн помочился туда, – я не знал об этом, я спал на полу в спальном мешке – и оно пролилось. Я был таким уставшим, и вокруг было так темно, что я просто забил и остался лежать в моче.

Джерри Кантрелл: Я познакомился с Ником Поллоком, который был гитаристом в Alice N’ Chains в то время; это была ранняя версия группы, версия Лейна. Ник знал, через что я тогда проходил, и пригласил меня приехать в Сиэтл. Он привел меня на домашнюю вечеринку где-то в Западном Сиэтле. Как только я зашел, он сразу же представил меня Лейну, и мы отлично поладили. Он был очень клевым и здорово выглядел, был очень веселым. По-моему, у него волосы были уложены утюжком, они были такие гофрированные и высоко зачесанные. Он предложил: « Приезжай и живи со мной в Music Bank, может, организуем тебе выступление». Я переехал туда на следующий же день. Должен также сказать о Лейне, первый раз, когда я услышал его пение – в Tacoma Little Theater – это был один из тех моментов, которые сравнимы с ударом молнии. Я сразу же понял: я должен быть в группе с этим парнем.

Тим Брэном: Джерри играл с Gypsy Rose короткое время, вся их музыка звучала как группа Dokken. Примерно так звучала и его группа Diamond Lie, очень полированный звук. Они всегда говорили о Майке Старре, потому что он нравился всем женщинам. Он не был гениальным басистом, но женщины любили его.

Джерри Кантрелл: Я был в группе с Майком Старром – Gypsy Rose – очень недолго. Нас обоих выперли оттуда, потому что у нас не было хорошего оборудования.

Мэтт Фокс: Майк Старр был как сержант из фильма про Вторую Мировую войну. Если ты был в пустыне и у тебя не было ничего – ни травы, ни бензина, ни девчонок – он мог достать все это. Если у тебя была группа, хорошо было иметь такого парня среди знакомых – он мог раздобыть каких-то девчонок, которые купили бы вам всем пиццу. Эти ребята постоянно жили за чужой счет.

Джерри Кантрелл: В итоге мы стали вместе джемовать в Music Bank. На нашей второй или третьей репетиции там мимо пробегал какой-то чувак, который искал группы для разогрева на шоу, которое он устраивал в Kane Hall. У нас было, может, две или три песни. Он такой: «Эй, можете выступить минут на сорок?» И мы такие: «Эээ… Да, конечно!» Это был наш первый гиг. Лейн работал с группой, которая в тот период была на грани распада, и также он играл еще с одним парнем в другой группе. Стало очевидно, что у нас с ним были одни и те же цели – мы очень друг другу нравились, как люди, и у нас было много общего. И мы решили: «Нам надо постараться вытащить Лейна из этих других групп и сделать так, чтобы он присоединился к нам».

Шон Кинни: Я познакомился с Лейном в Сиэтле, в месте под названием Alki рядом с пляжем. Купаться было нельзя, погода была холодная и дерьмовая, но люди вокруг дрифтовали на машинах. Я был там и видел Лейна среди тусовки. Мы начали болтать, у него была своя группа. «Круто, чувак, а я барабанщик. Если знаешь кого-то, кому нужен барабанщик, позвони мне». Мы обменялись номерами. Где-то шесть месяцев спустя мне внезапно позвонил Джерри. Он сказал: «Хей, Лейн дал мне твой номер». Так что я приехал на встречу с ним в Music Bank. Моей девушкой в то время была сестра Майка Старра. Он сказал: «Я хочу собрать группу, и думаю взять туда басистом Майка Старра». И я такой – «Как странно, вот ведь его сестра здесь!» Я спал в машине напротив дома Старров весь последний месяц. В итоге я позвонил ему, и он пришел той же ночью. Мы вместе тусовались, выпивали и стали что-то играть. Пытались уговорить Лейна присоединиться к нам.

Джерри Кантрелл: Мы устраивали фальшивые прослушивания с разными супер-дерьмовыми вокалистами – просто чтобы его побесить. Один из парней был стриптизером! [смеется]. Такой рыжий чувак – мы не считали его вообще хоть немного талантливым, мы лишь пытались подтолкнуть Лейна присоединиться к нам: «Ну так что, ты не собираешься…? Ну тогда берем кого-нибудь другого». После того, как тот парень вышел, Лейн такой: «Окей, нахер это. Я не позволю вам, парни, взять в группу этого чувака. Я бросаю свои дела и буду теперь с вами». И с этих пор мы хватались за любой гиг, на котором можно было выступить. В любом месте; мы часто выступали в Kent Skate King – там у нас были некоторые шоу с Mother Love Bone.

Брюс Фейрвезер: Когда Mother Love Bone только начинали, мы сыграли несколько концертов с ними, и они тогда были самой настоящей плохой глэм-группой. Они были белым отребьем. Мы играли где-то в центре, на скейтерской площадке; помню, как после нашего выступления Лейн поднялся на сцену – кажется, они стали играть песню «Suffragette City», какую-то ужасную ее версию. Лейн сказал: «Брюс, Энди, поднимайтесь сюда! Сыграйте с нами!» Энди такой: «Ох господи…» Он спрятался за моей спиной, и мы убежали [смеется].

Джерри Кантрелл: Это была музыка того времени, и внешний вид тоже. Я не знаю никого из моих приятелей, кто бы не был вовлечен в это в той или иной форме. Спандекс и эти гребаные волосы – у меня было все это дерьмо. Еще даже до того, как я стал хорошим музыкантом, я очень старался привлечь к себе внимание – выглядеть как можно более возмутительно, чтобы как можно больше людей, проезжающих мимо в машинах, могли крикнуть мне вслед «педик».

Джефф Гилберт: Эти ребята стали давать все более крупные выступления, потому что у них была совершенно бешеная женская фан-база. У них были такие женщины, что в это было сложно было поверить, причем абсолютно везде. И не только красивые женщины, стремные девки тоже [смеется]. Самые грязные, каких только можно было найти. Ну и парни тоже шли на эти концерты, потому что их девушки говорили: «Хей, этот гитарист чертовски хорош!» Шон Кинни играл на ударных в стиле Бонэма. Он вкладывался в это со всей силой своего тела. Когда он ударял в барабаны, ты чувствовал это своим затылком. Но они при этом были очень хитрыми. Не думаю, что у них были какие-то устремления быть кем-то, кроме себя самих. У них была такая фишка – они вытаскивали зеркала на сцену и прихорашивались. Была одна их песня, «Queen of the Rodeo», под нее все слэмились по кругу. Гранжевым ребятам она нравилась, потому что они думали: «О, эти парни секут фишку». Они в каком-то смысле иронизировали над самими собой.

Тогда была «война торгов» за Soundgarden, безумно глупая на самом деле. Внезапно группы начали останавливаться и смотреть вокруг, наблюдая за тем, как меняется лицо музыкальной сцены. Alice In Chains делали это практически каждую ночь, все происходило очень быстро. Похоже, что изменение звучания было очень продуманным ходом с их стороны, и по большей части, думаю, так и было. Но я также думаю, что они исчерпали свой энтузиазм касательно глэма, тем более что их друзья, которые были в метал-группах, всегда говорили им: «Ребята, вы ведь можете лучше, почему бы вам не играть по-настоящему?» Ведь Джерри, боже мой, он может сыграть абсолютно все. Так что я думаю, для них это было естественным развитием – сдвинуться к своим хард-рок корням. Для них никогда не было проблемой сказать: «Да, мы слушаем KISS, Aerosmith и Тэда Ньюджента». У них не было панковского бэкграунда – они не заботились о том, что подумают панки, потому что у панков никогда не было никаких девушек. Так что ребята собирали лучшее из обеих тусовок – они получили и всеобщее одобрение, и девчонок [смеется]. Все гранжевые ребята были довольно уродливы, но Alice In Chains всегда хорошо выглядели, они получали всех женщин, плюс уважение тусовки. Как только они стали серьезнее, весь их саунд тоже стал серьезнее. Они стали звучать более масштабно. Бас стал жирнее из-за этой настройки Drop-D. Джерри привнес свою любовь к Джо Перри и Тэду Ньюдженту, но сделал этот саунд ниже и гуще. И когда к этому прибавлялся вокал Лейна – такое нельзя было пропустить.

Грант Алден: Я считал Alice In Chains позерами. Здесь была органично развивающаяся музыкальная сцена со своим звучанием, и Alice In Chains огляделись, увидели, что тут происходит, и подстроились под это. Они были легкой версией Soundgarden. У обеих групп был один и тот же менеджмент, они определенно часто видели выступления Soundgarden, повторяли сценические движения за ними. Это было неискренне.

Джерри Кантрелл: Все начинают с подражания кому-то, так всегда бывает. Так ты учишься – повторяешь за другими людьми. И надеешься, что когда-нибудь станешь самим собой. Ты берешь лучшие элементы из той музыки, которая тебе нравится, и добавляешь к ним что-то свое.

Сьюзан Силвер: Кен Динс был их менеджером вместе с еще одним парнем, который днем работал парикмахером, а ночью кокаиновым дилером, и в итоге сел в тюрьму. Кен спросил Келли [Кертиса, менеджера Mother Love Bone] и меня, не хотел бы кто-нибудь из нас работать с Alice In Chains. Я уже помогала им с разными вещами на местном уровне, и мне нравилась их первая запись. Мне они нравились и просто как личности – они были самыми убийственно веселыми ребятами, которых я когда-либо встречала в моей жизни. Шон Кинни – один из самых забавных людей, которых только можно встретить. Они все жили вместе в Де-Мойн, в Вашингтоне. Это было совершенно смехотворное место – дом, где постоянно проходили вечеринки, где под кофейным столиком был солярий. Несколько каких-то серых кошек ходили туда-сюда. И четверо веселых, абсолютно сумасшедших парней, которые выживали благодаря тому, что девушки покупали им еду, и всякие другие люди покупали им алкоголь. И при этом они играли музыку, которая так здорово цепляла. Когда Кен сказал, что не хочет быть их менеджером, я ответила – «Запиши меня».

Нэнси Лейн МакКаллум: Этот парень на сцене – я его совсем не знала. Лейн был великолепным актером, и я была абсолютно не в курсе, а также совершенно не готова к тому, что во всем этом могут быть задействованы наркотики. В старших классах он употреблял какое-то время, но перестал. А потом его все время не было, он всегда был с группой. Был момент, когда одна мать [кого-то из участников группы] кричала на меня по телефону: «Вы должны что-то сделать с этим!» – у меня не было ни малейшего представления, о чем она вообще говорит. Я не понимала, как помочь моему сыну, и не знала, насколько все было серьезно. Я просто не представляла, что нужно бить тревогу. Лейн был умным мальчиком, у него было столько замечательных качеств. У нас семья, которая ходит в церковь, и никто из нас не принимает наркотики. Не было ни одной причины в мире, чтобы подумать, что такое может продолжаться. Я хотела сохранять спокойствие, поддерживать Лейна и знать, что он не пойдет в этом направлении, не причинит себе вред. Я думала, что песни, в которых он пел о наркозависимости, были написаны о людях, за которыми он наблюдал.

Сильнее всего мне запомнилось одно шоу в Renton Fire Hall. В этот момент, очевидно, к ним еще относились презрительно. Он подошел ко мне, в его глазах блестели слезы. Он посмотрел на меня с высоты своих шести футов и сказал: «Мама, я буду звездой». Я положила руки ему на плечи, посмотрела ему в глаза. Я хотела, чтобы он шел за своей мечтой, поэтому я сказала: «Пусть так и будет, дорогой. Кто-то должен это сделать». Я сказала бы ему то же самое, если бы он решил быть кровельщиком или кем-нибудь еще. Это было в его сердце. А я была такой наивной. Если бы я только знала, какова на самом деле вся эта индустрия развлечений, и что она с ним сделает… Я бы его спрятала.

Джерри Кантрелл: Мы жили в Music Bank какое-то время. Я заплатил за демо, которое мы записали в доме на дереве на склоне горы – это не шутка, мы позаимствовали фургон группы Coffin Break, чтобы добраться до вершины горы в Иссакуа, и записали демо в долбаном доме на дереве! Мы убили их фургон в процессе, а также потеряли половину нашего оборудования на полпути назад, потому что задние двери фургона открылись и все вывалилось. Но мы записали демо. И потом мы собирались записать другое демо – для звукозаписывающих компаний. И вот сидим мы ночью, все оборудование у нас готово, и тут врывается полиция Сиэтла и все кругом оцепляет! Оказалось, что в Music Bank мы жили практически в соседнем помещении с целым лесом марихуаны. Я даже не помню, сколько раз бывало такое, когда мы говорили: «Блин, сейчас бы травы» – и вот она оказывалась прямо через стену.

Они оцепили все здание, включая наше оборудование. Мы проснулись, когда пистолеты были уставлены нам в лицо. Конечно, они думали, что мы все в этом замешаны [смеется]. Мы провели целую ночь, пытаясь убедить копов: «Проверьте наше оборудование, там нет наркотиков – мы собираемся подписаться на лейбл, чуваки, мы работаем хренову тучу времени, чтобы это наконец-то случилось, а теперь вы забираете все наши вещи как раз тогда, когда мы должны были записать демо».

И пока все это происходило, нам уже стало скучно, Шон и Майк пошли в местный супермаркет и стащили немного пива [смеется]. Мы решили, что копы и так слишком заняты, а нам нужно было отвлечься хоть чем-нибудь. Когда у нас кончилось пиво, мы даже выпросили у офицера двадцать или сорок баксов еще на пиво! [смеется]. В течение ночи копы поняли, что мы всего лишь кучка ребят, никак не связанных с этим делом. Так что в итоге мы стали единственными, кому разрешили забрать оттуда свое оборудование. Мы провели достаточно времени с этими парнями, они проверили все наши вещи, убедились, что там ничего нет. Мы вытащили это все наружу, сложили перед входной дверью. Нам пришлось спать снаружи на оборудовании, чтобы его никто не своровал, пока утром Кен Динс не приехал на фургоне, чтобы забрать нас. Мы вернулись, записали демо; а все остальное – уже история.