Корни одной из самых знаменитых гранж-групп, Soundgarden, лежали в The Shemps, невразумительной группе, которая специализировалась именно на том стиле, который местные панки и прото-гранжеры хотели бы навсегда уничтожить; это была барная кавер-группа.

Ким Тайил: В какой-то книге было написано: «В середине 1980-х единственными тяжелыми группами в Сиэтле были Green River и The Shemps». Я подумал: «Чего?» The Shemps не имели никакого отношения к этой сцене. Вообще никакого. Это был для нас опыт игры в барах, который продлился несколько месяцев, только и всего. Ничего больше.

Хиро Ямамото: Один наш друг был в кавер-группе. Его звали Мэтт Дентино, он был из Парк Форест, откуда были и мы. В старших классах он был крутым гитаристом – играл лучше, чем любой из нас. Он играл рок-н-ролл и выставил объявление в The Rocket о поиске вокалиста.

Ким Тайил: Когда мы переехали в Сиэтл, Хиро не играл на басу, он играл на мандолине. Он научился играть на басу, когда я показал ему все тональности. Мэтт Дентино был фанатом «Трех балбесов» [группа американских комиков – прим.пер.], но никто из нас ими не увлекался. Тем не менее, Мэтт назвал группу The Shemps [в честь одного из комиков, Шемпа Ховарда – прим.пер.], ему показалось, что это весело. Хиро был совершенно не заинтересован в музыке, он воспринимал это лишь как полезный опыт. Так что он занимался этим несколько месяцев, потом ему надоело, и он ушел. После этого Мэтт оказался связан по рукам и ногам, потому что на тот момент уже было заранее запланировано несколько концертов. В то время я не играл на басу, разве что во время джемов; я гитарист. Но он завалился ко мне и сказал: «Ким, если я дам тебе бас-гитару, ты выучишь эти песни?» Я такой: «Э, ну не знаю, чувак». Хоть я и люблю Хендрикса, но в тот период моей жизни у меня не было абсолютно никакого интереса в том, чтобы играть песни Хендрикса, Stones или Doors. Но ему нужна была помощь. В итоге я согласился и стал играть с ним на басу, что продолжалось в течение какого-то времени.

Мэтт Дентино: Мы выступили восемь или десять раз.

Хиро Ямамото: Крис Корнелл откликнулся на объявление, как вокалист, и ему нужно было жилье. Так что в итоге он переехал к нам.

Мэтт Дентино: Когда я впервые встретился с Крисом, он был панком, и ему было восемнадцать. У него были короткие волосы, он работал поваром. Когда он пришел в это крошечное жилище– я тогда жил в комнате Кима размером три на шесть метров – дела сразу пошли лучше. Мне кажется, первой песней, которую мы сыграли вместе, была «White Wedding», и мы сразу почувствовали – это то, что нужно. Ему также хорошо удавалось изображать слегка пугающую версию Джима Моррисона – он пел очень мощно и грубо, именно так, как это было нужно.

Ким Тайил: Крис был барабанщиком в разных группах прежде и хотел попробовать петь. Наверное, в какой-то момент он понял, что барная кавер-группа – это пустая трата времени, но он также понимал, что это дает ему возможность не играть на ударных, а практиковаться в пении перед аудиторией из двадцати или тридцати человек. У Криса был очень хороший голос, но я не был заинтересован в том, чтобы серьезно играть музыку с ним, поскольку мне тогда казалось, что он действительно хочет быть в этой гребаной кавер-группе. Когда я представлял себе свою «группу мечты» в духе Stooges или MC5, никто из этих парней туда не вписывался.

Мэтт Дентино: Первое выступление The Shemps было в кафе Morning Star на Одиннадцатой авеню. Это была цементированная комната десять на пятнадцать футов, полностью забитая столами, за которыми сидели посетители. Мэтт Кэмерон был там.

Мэтт Кемерон: Они играли в Morning Town Pizza – это была хиппи-пиццерия в университетском районе в Сиэтле. Я тогда играл в другой группе, Feedback, и мы выступали прямо перед The Shemps. Я помню, что Крис производил очень мощное впечатление, его вокал уже тогда был потрясающим.

Ким Тайил: Мы дружили с Марком Армом, и я уговорил Марка прийти посмотреть на нас. Это было очень забавно – кучка пьяных фанатов блюз-рока, и тут Марк и я.

Марк Арм: Ким был моим давним другом. Мы вместе ходили на занятия по философии в Университете Вашингтона. Я познакомился с ним на концерте TSOL в клубе Showbox. Возможно, это был тот же концерт, где я встретил Стива, но я точно помню там именно Кима. На пары в университете Ким всегда приходил с опозданием на десять минут, и тут же монополизировал все обсуждение, что бесконечно раздражало профессора [смеется]. Ким в итоге получил ученую степень по философии. Так вот на том концерте подходит ко мне этот чувак с длинными волосами и усами и говорит: «Эй, а ты не из моего ли класса по философии?»

Мэтт Дентино: Как любой музыкант, я мечтал быть частью великой группы, которая изменила бы мир, и работал над этим каждый день своей жизни, особенно весь 1984 год. Но когда это начало получаться, я стал думать, что может быть, это всё не для меня. В плане здоровья это было бы не лучшим выбором – употреблять наркотики, прожигать жизнь, гоняться за женщинами 24 на 7, причем в основном безуспешно. Я был воспитан в духе патриотизма и высоких моральных ценностей, и я сказал себе: «Похоже, надо это всё бросать, потому что такая греховная жизнь плоха для меня». Потом мне довелось пережить особый духовный опыт, и в итоге я стал христианином. Но я знал, что у них всё получится. Было очень болезненно, но я бросил группу, чтобы стать христианином, и в итоге реализую свои музыкальные наклонности на церковных службах.

Хиро Ямамото: Крис жил в моем доме, и мы начали джемовать вместе. Мы обычно поднимались наверх, я играл на басу, он на барабанах, и это продолжалось часами. Так всё и началось. Крис был младше нас, он был совсем ребенком. Кажется, его выгнали из школы. Он был юным и тихим, в основном держал свои мысли при себе. Мы с Кимом любили сидеть, пить пиво и смотреть Девида Леттермана. А он был более замкнутым, исчезал в своей комнате, думал о чем-то. Ким не жил в том доме, он жил в другом месте. Это было на Восемнадцатой и улице Рузвельта. Там зародились Soundgarden – в том самом доме.

Ким Тайил: Я не был первым, о ком они подумали. Я не был, наверное, даже вторым – может разве что восьмым или девятым [смеется]. Другие гитаристы либо не могли хорошо играть, либо у них не совпадали интересы с Крисом или Хиро. И это продолжалось какое-то количество месяцев, по-видимому. Меня привел Хиро, так как Крис не знал, что я играю на гитаре, он знал меня только как басиста в той группе. Хиро сказал: «Ким – мой хороший друг, он действительно хороший гитарист и ему нравится многое из того, что нравится мне. Может, нам стоит попробовать поиграть с ним? Но, понимаешь, у Кима есть девушка, он учится в колледже, у него есть работа – он занятой человек». В конце концов я пришел, и мы поиграли вместе. И внезапно словно щелкнуло – в первый же день, что мы джемовали, мы написали две песни. Стилистически это не было похоже на то, что каждый из нас слышал, и не было тяжелым, как то, что мы стали делать потом в итоге. Но все очень заинтересованно вкладывались в это, каждому понравился этот новый материал и то, как в нем удалось реализовать интерес каждого из нас в своем инструменте. И Крис – в то время мы не знали, что у него есть идеи для текстов. Так что у нас появились эти песни с очень интересными инструментальными аранжировками, и мы решили: «Давайте попробуем завтра снова». Мы были очень счастливы, очень довольны, все улыбались, всем было весело. На следующий день мы написали еще три песни. Таким образом, два дня и ящик пива – и вот уже у нас было готово пять песен. Все эти песни мы потом играли вживую и записали, но ничего из них не выходило на виниле. Но к этому все пришло – те два дня и те пять песен. Я тогда еще должен был закончить последнюю четверть в Вашингтонском университете, у меня только что начались новые отношения, и я еще работал в полную смену в Центре коренных культур Америки. Кроме того, я работал на радиостанции в Вашингтонском университете. Хиро и Крис начали названивать мне в течение следующих нескольких недель: «Чувак, давай снова репетировать на следующей неделе». «Не могу, я работаю». На следующий день опять звонят. Это было странно, потому что они были такими нетерпеливыми – Хиро звонил очень часто, еще и Крис несколько раз. Я стал ощущать давление: «Ну, блин, у меня много дел, может, через несколько дней я смогу зайти». И Хиро стало это бесить, я думаю, он сказал Крису: «Ты знаешь, нахуй Кима. Он ненадежный, его сложно мотивировать на что-то». В итоге он стал будто бы против меня. Мне это казалось странным, он вел себя, как ревнивая подружка – «Ты вообще мой парень или нет?» Я говорил: «Да, мне понравилось то, что мы сделали, мне это очень понравилось, но я реально блин занят, чувак! У меня есть дела!» В конце концов я пришел снова, мы играли опять, и в тот раз у нас появилась идея еще для одной песни. Они хотели, чтобы я посвятил этому всего себя. У меня была возможность практиковаться с ними три раза в неделю, но в итоге, пытаясь успеть всё и сразу, я потерял работу. Теперь у меня не было денег, зато я мог репетировать с этими придурками сколько угодно [смеется].

Хиро Ямамото: Всё началось с того, что мы втроем играли инструменталки. И потом мы такие: «Надо написать к этому какие-то тексты». У нас было шесть или восемь песен, в половине из них пел я, а в остальных – Крис. Конечно, у меня был не такой мощный голос – Крис потрясающий вокалист. Ким приходил, мы играли вместе какое-то время, а потом пили пиво всю оставшуюся ночь. Мы жили в прекрасном доме, в котором можно было практиковаться до двух или трех часов ночи. Он был на углу оживленной улицы, так что никому не было дела до того, что мы там играем.

Ким Тайил: Через два месяца у нас была четырехдорожечная кассета с пятнадцатью песнями – мы назвали ее «Первые 15». Наше первое выступление было два с половиной или три месяца спустя, мы были на разогреве у Three Teens Kill Four, группы из Нью-Йорка.

Мэтт Дентино: Я видел их первое шоу. Они были на разогреве у какой-то группы, и я думал, что они дадут им фору. Первое шоу было наверху… даже точно не помню, что это было за место. Там был искусственный газон – это был типа клуб, но остальная часть здания была приспособлена для гольфа или бейсбола. И я прогулял тогда церковную службу.

Ким Тайил: Мы получили возможность выступить во второй раз двумя месяцами позже, в феврале 1985 – на разогреве у Hüsker Dü и Melvins.

Джефф Амент: Я помню, как они играли на разогреве у Hüsker Dü в Gorilla Gardens. Они тогда были втроем. Крис играл на ударных и пел. Инструмент Кима звучал громче, чем всё остальное на сцене – он использовал фейзер и хорус. Это преобладало в общем звучании группы. Но я уже тогда подумал, что они чертовски круты.

Чед Ченнинг: Я ходил на их второй концерт, принес туда пленку и записал его. К сожалению, эта запись давно потерялась.

Бен Шеперд: На первом концерте, что я видел, они полностью утерли нос какой-то группе, известной тогда по всей стране. У меня где-то даже остался сет-лист с того концерта. Они звучали очень впечатляюще, и их риффы не были дурацкими, они были волнующими и очень мощными.

Брюс Пэвитт: Первое, что я заметил у Soundgarden, и что показалось мне в них интересным – это расовое разнообразие в группе, это было очень необычно. Басист был японцем, гитарист – индийцем. Если вспомнить то время, метал-сцена вся была очень белой и очень однородной. Так что видеть там представителей других культур было интересно.

Хиро Ямамото: Это были прекрасные времена. Мы тогда играли скорее нью-вейв, мы не были гранж-группой. У нас получались потрясающие шоу. Я был поражен тем, что мог делать Крис – он вкладывал всё свое сердце в игру на барабанах, и при этом еще так круто кричал и пел.

Джек Эндино: Ему очень нравился Нил Пирт [барабанщик-виртуоз, группа Rush — прим.пер.]. Он был очень хорошим барабанщиком.

Дейл Кровер: Очень жаль, что он не стал фронтменом-барабанщиком, потому что мне кажется, должно быть больше таких фронтменов.

Дилан Карлсон: Тогда они не были такими металлистами, какими стали потом. Они были тяжелыми, но звучали больше в стиле Кита Левена [группа Public Image Ltd. — прим.пер.] – чистый гитарный звук. Много искажений, не прямолинейные ритмы. Больше пост-панк.

Марк Пикерел: Была одна девушка, которая работала в музыкальном магазине здесь в Сиэтле и постоянно рассказывала мне о своих друзьях, играющих в этой группе Soundgarden. Кажется, она описывала их, как нечто среднее между Bauhaus и Aerosmith.

Слим Мун: Мы на самом деле смеялись над ними из-за их довольно очевидных музыкальных пристрастий. Мы еще стебались над их названием, оно казалось нам ужасным, мы называли их «Шумная капуста». Но потом они очень здорово эволюционировали.

Сьюзан Силвер: Это было в Беллтауне, где было очень много старинных зданий. И там был один артист по имени Карл Смул, устраивавший вечеринку в честь Хеллоуина. Я пошла туда с другом, артистом и певцом Чаком Герра, которого все называли Апчак. Он одевался в дикие костюмы – то в японский театральный костюм, то в военную форму. В тот Хеллоуин он одел меня так же, как себя самого; у меня был длинный блондинистый парик и высокие платформы, и тогда же был первый раз, когда я увидела Soundgarden. Они были втроем. Это было сногсшибательно, просто потрясающе.

Джефф Амент: Все части были собраны воедино. Хиро был супер-интересным басистом, у Кима получалось очень особенное, тяжелое и психоделическое звучание гитары, а у Криса был его голос. Просто невероятный голос. Я был на их самом первом выступлении и думал тогда: «Ого, это действительно очень нетипичный голос для хардкорной группы». Да и вообще, поющий барабанщик – это было необычно. Казалось очень странным, что на сцене вокалист не на первом плане. В хардкоре было не так уж много правил, но наличие вокалиста, который бы бегал по сцене и вел себя как сумасшедший, было, вероятно, одной из самых важных вещей. Но всё стало иначе, когда Крис взял микрофон.

Ким Тайил: Мы должны были решить, хотим ли мы, чтобы он был нашим барабанщиком или же нашим вокалистом, потому что для него было тяжело делать и то, и другое. Верите ли, мы с Хиро думали, что он более ценен для нас как барабанщик. Благодаря его способности к сочинению музыки мы могли совершенствовать аранжировки песен с помощью ударных. Хиро уже привык к тому, что вместе с Крисом они составляют ритм-секцию. Мы не хотели это потерять - инструментальная часть была, как мы чувствовали, нашей сильной стороной. Поэтому мы подумали: «Давайте найдем кого-нибудь, чтобы он у нас пел, какую-нибудь яркую личность с хорошим голосом. Кого-нибудь с актерскими навыками, с харизмой...» Такую обезьянку, понимаете? [Смеется]. Мы знали, что Крис может петь, но, наверное, мы не думали: «Ну, вот он, подходящий нам красивый фронтмен». Он тогда был довольно сдержанным, не производил какого-то яркого впечатления самим своим присутствием на сцене. Но мы знали, что он может петь. Мы выступали так полгода или год, прежде чем Скотт [Сандквист] стал нашим барабанщиком. Скотт работал с Крисом в ресторане Ray’s Boathouse.

Реган Хагар: Энди всегда называл его «Солнечный король».

Джек Эндино: В первый раз, когда я увидел их вживую, они представили своего нового барабанщика, Скотта Сандквиста. Они отыграли половину сета с Крисом на ударных, потом он вышел и сказал: «Мы хотим представить вам нашего нового барабанщика, а я теперь собираюсь просто петь». Скотт вышел, закончил сет, а Крис стоял там и пел. После этого они играли где-то год с половиной вместе со Скоттом на барабанах – получались великолепные живые выступления. Скотт был старше них, он пытался играть в стиле Джинджера Бейкера [барабанщик группы Cream – прим.пер.]. Очень подвижная, джазовая игра, динамичная и текучая. Это не был тот «традиционный тяжелый рок», к которому они пришли позже. Тогда в них было что-то психоделическое. И порой получалось восхитительно.

Кен Стрингфеллоу: Когда я впервые их увидел, Крис Корнелл выглядел и вел себя в точности как Джим Моррисон. Кожаные штаны, и эта манера слегка извиваться у микрофонной стойки.

Джим Тилльман: Он был первым человеком в той музыкальной сцене, который действительно хорошо контролировал свой голос. Он знал, в какие ноты он хочет попасть, и мог это сделать. Никто больше так не мог.

Марк Арм: Они были довольно крутыми, но выходки Криса меня немного раздражали. Обычно, когда кто-то крутится на сцене и привлекает аудиторию, я полностью «за», но... Он стал носить рубашку, разорванную на груди. Одно дело – сорвать с себя рубашку в процессе выступления, но совсем другое – предварительно разодрать на ней швы, чтобы в нужный момент одним движением потянуть ткань вперед и оголиться. Это была запланированная часть выступления, предназначенная для демонстрации его хорошего тела. Понимаете, может быть, здесь есть некая зависть с моей стороны, потому что мое тело даже близко не было таким привлекательным [смеется]. Но всё это выглядело продуманным действием, а не искренней реакцией на музыку. Справедливости ради, я тоже делал некоторые заранее продуманные вещи с Green River. Как-то я отыграл большую часть концерта с рыбой в трусах. Шутка была в том, что огромная выпуклость на моих штанах на самом деле была окунем, которого я в определенный момент вытаскивал и потрошил, бросая рыбьи кишки на толпу. Но это была нарочито отвратительная панковская выходка, а вовсе не акт нарциссизма.

Криша Аугерот: Мне было пятнадцать, а Крис был полуголым и двадцатилетним – конечно, смотреть выступление такой группы было восхитительно. Столько энергии, очень грубая музыка. Они играли максимально гаражный, грязный, сексуальный, тяжелый рок.

Чарльз Питерсон: Я встретил Криса на одной из вечеринок как-то ночью. Боже, он казался совсем маленьким мальчиком тогда. Мы все начали бороться в шутку, все были пьяными. Боролись и шли вниз по улице на следующую вечеринку. Он выглядел младше, чем все мы, и я помню, как все девчонки на вечеринке просто увивались за ним. Мы с остальными парнями остались не у дел на весь оставшийся вечер.

Элис Уилер: Они были первой местной группой, у которой я увидела девушек-группи. Вокруг них было много таких действительно сексуальных девчонок, которые приходили, торчали в первых рядах и буквально кидались на Криса Корнелла.

Либби Кнадсон: Его шея, боже… Я тоже девушка, и мне всегда казалось, что в панк-тусовке все музыканты примерно равны. Но потом, когда мне довелось увидеть его, как он снимает футболку, я подумала: «О боже, ты не такой, как мои другие друзья!» Мне казалось, что это может понравиться тем, кто любит всю эту музыку восьмидесятых типа Ratt и Mötley Crüe. Это было бы в стиле той сцены.

Марк Пикерел: Сложно было понять, в какой момент они от пародии на рок-н-ролл эволюционировали во что-то, реально вдохновленное рок-н-роллом.

Сьюзан Силвер: Было одно шоу в Ditto, когда Корнелл покрыл всего себя надписями и носился по всему клубу. Я помню, что он много извивался во время пения [смеется]. Он практически входил в транс на концертах в те ранние дни. Его энергия заполняла каждый квадратный сантиметр пространства вокруг.

Джек Эндино: Я помню, как они выступали в Ditto Tavern, и по-моему, всей аудитории было пять человек! У меня есть постер с того концерта, он гласит: «Soundgarden/Skin Yard - $2» [смеется]. Это был, вроде бы, вторник. Приятно вспомнить те дни.

Гаррет Шалвик: Я никогда особо их не понимал. Они были прог-метал группой, а мы были грязными панками. Они были прекрасными людьми, но шли другим путем, чем я и мои друзья.

Ким Тайил: Помимо нашей собственной записи на четырехдорожечный магнитофон, Стюарт был первым, кто помог нам записаться.

Стю Халлерман: У меня остались хорошие воспоминания об этом. Мы записывались в подвале их дома рядом с Green Lake в Сиэтле. Когда пришло время записывать гитару Кима, я спросил его: «Как бы ты хотел, чтобы это звучало?» Он ответил: «Хмм… Я хотел бы, чтобы это звучало, как Годзилла, которая опрокидывает здания!» Ну и я подумал над этим, передвинул немного микрофон, покрутил кое-какие ручки, и получился именно тот звук, который был нужен. Я был из Олимпии, где была своя панк-рок-тусовка, но я больше общался с хиппи. И вот я пришел домой с этой реально крутой кассетой, с записью моих друзей, которую я считал действительно великой. Но я знал, что если я поставлю это своим друзьям, они все пожмут плечами и скажут: «Да ну, слишком агрессивно, не похоже на Grateful Dead». Но в итоге каждый, кому я это включал, говорил: «Не думал, что мне такое понравится, но это реально здорово!» В этом было что-то невероятно интересное в музыкальном плане, и каждый это мог почувствовать с первого же прослушивания.

Хиро Ямамото: Фактически есть лишь одна запись, где Скотт играет на барабанах. Важно то, что Скотт был на десять лет старше меня. Он помог нам стать более сплоченными, всегда уделял внимание тому, как мы работаем вместе. Те времена были очень веселыми для группы, потому что Скотт был такой отцовской фигурой для нас, следил за тем, чтобы мы были дружной группой. Для меня это были лучшие дни Soundgarden. После того, как Скотт ушел, мы стали все просто отдельными личностями, играющими в одной группе. Когда мы были со Скоттом, мы были как семья. Мы хотели поехать в тур, а у Скотта был маленький ребенок, так что он не согласился. Это был очень печальный момент для Soundgarden.

Мэтт Кэмерон: Я играл в группе Feedback, которая в итоге превратилась в Skin Yard. Ким приходил на некоторые наши шоу, мы начали общаться. Узнали, что живем практически по соседству. Потом он позвал меня посмотреть на его группу в Rainbow Tavern, я сделал это, и был совершенно поражен. Они понравились мне сразу же, стали моей любимейшей группой в Сиэтле. Услышав, что Скотт ушел от них, я позвонил Киму и сказал, что хотел бы попробовать поиграть с ними. Я знал несколько их песен – «Heretic», «Incessant Mace» и еще некоторые ранние вещи. Я помню, что Крису очень нравилось, как я играл на ударных. Через неделю у них уже был концерт в Central Tavern, и для меня это стало крещением огнем. Я просто окунулся во всё это с головой и никогда не жалел об этом. Мы выступали на северо-западе, когда я впервые к ним присоединился в 1987 году.

Ким Тайил: Звучание стало более четким, плотным. Мы пытались звучать минималистично – держать ритм и повторяющийся бит. Но в то же время Мэтт был потрясающим импровизатором на ударных. Мы много джемовали, и у некоторых песен появилась расширенная соло-секция – необязательно гитарные соло, они могли быть на барабанах, на басу, или это был просто фидбэк. И у Мэтта была эта особая, джазовая манера игры на ударных, способность извлекать очень минималистичный и жесткий звук. К тому же он мог ездить в туры и принимать участие в сочинении песен.

Скотт Вандерпул: Ранние Soundgarden… ну, они были довольно разношерстными. У них были некоторые хорошие песни на раннем этапе, но потом их стало явно больше. Важной причиной этого стало присоединение к ним Мэтта Кэмерона. Я сам барабанщик, и я не стою того, чтобы даже стоять в одной комнате с этим парнем. Он феноменален.

Джек Эндино: После того, как у них появился Мэтт, они стали более сфокусированными, сосредоточились на масштабных рок-риффах. Они тогда только начали приближаться к тому звучанию, благодаря которому стали известны позже. Когда он присоединился к Soundgarden, они превратились в группу, с которой все стали считаться.

Ким Тайил: Ушло несколько лет на то, чтобы мы эволюционировали в этот «панк, вдохновленный Black Sabbath», который в итоге стал нашим фирменным звучанием. Поначалу это были скорее «Sabbath, вдохновленные панком». Корни всего, что мы слушали, уходили в Birthday Party, Killing Joke, Wire и Joy Division, а также в Meat Puppets, Black Flag, Minor Threat и Butthole Surfers. Мы стали частью новообразованной музыкальной сцены вместе с такими группами, как U-Men, Malfunkshun, Green River и Melvins. Все части сложились вместе – мы все нравились друг другу, влияли друг на друга, делились друг с другом любимыми пластинками.

Джефф Гилберт: У Кима математическое мышление, так что когда вы слушаете Soundgarden, у них можно услышать эту полиритмию – каждый инструмент играет свой ритм. Это потому, что этот человек – гребаный калькулятор. Мэтт играл в одном размере, Ким в другом, и это придавало глубину, создавало особое напряжение. Некоторые люди пытались копировать Soundgarden, и у них не получалось. Когда Ким играл свои соло, это не были обычные соло в том понимании, в каком они существовали в гаражной музыке – когда ты играешь так быстро, как можешь, пытаясь заполнить как можно больше тактов. Помню, я вышел с их концерта в Vogue абсолютно измененным. Все мои предвзятые представления о тяжелой музыке были перевернуты с ног на голову. Там были все эти аккорды, которые, казалось, просто не могли хорошо звучать вместе, и эти риффы, которые игрались в совершенно безумных, странных музыкальных размерах. Очень диссонансное звучание. Но благодаря Мэтту Кэмерону всё просто взрывалось. Я видел Soundgarden вживую пятьдесят или шестьдесят раз, но бывали ночи, когда это были не просто шоу – это было практически духовное переживание. Когда ты выходишь, и всё твое тело гудит. Так было и в тот первый раз, когда я увидел их. Я подумал: «О боже, как эти четверо парней так потрясающе звучат?» Это была словно новая версия Led Zeppelin. Удивительно мощное звучание, но при этом они делали нечто совсем новое, очень темное, хотя и не злое [смеется].

Стю Халлерман: Киму не нравились группы типа Led Zeppelin, а Хиро вообще не любил рок-н-ролл, будучи подростком. В те времена все стали говорить: «Ну, очевидно, эти парни – последователи Led Zeppelin», в то время как любое их сходство не было специальным, просто вот так они играли на своих гитарах и кричали. Это было абсолютным совпадением. Я думаю, мы все в какой-то момент полюбили Led Zeppelin, но в случае с Soundgarden прямого влияния точно не было.

Род Муди: Я видел одно из ранних шоу Soundgarden в месте, которое называлось Scoundrel’s Lair. Крис Корнелл позже говорил, что Led Zeppelin абсолютно не повлияли на него, но тогда они сыграли по крайней мере три зеппелиновских песни.

Джон Лейтон Бризер: У Soundgarden была эта песня, «Incessant Mace», фактически содранная с Led Zeppelin – «Dazed and Confused». Даже не немного. Но она тогда длилась двенадцать минут, была чертовски тяжелой, и ну... понимаете, Led Zeppelin ведь не выступали в маленьких клубах! [Смеется]. Это было так: «Боже, может это и плагиат, но черт возьми, как же они хороши».

Скотти Крейн: Когда я слушаю те ранние записи Soundgarden, я и сейчас прихожу в восторг. Какая потрясающая группа. Понимаете, меня, например, в какой-то момент стало тошнить от Led Zeppelin, потому что я очень часто слышал их по радио. Но если я не слушал их музыку лет пять, а потом возвращался к ней вновь, то думал: «О боже, до чего прекрасная группа!» Это казалось настоящей магией – то, как сработала вся эта химия между четырьмя людьми в Led Zeppelin. И когда я думаю о некоторых песнях Soundgarden, у меня возникает такое же ощущение. Все вместе они круче, чем по отдельности.

Ким Тайил: Интерес к нам возрастал, и мы поняли, что нам нужен человек, чтобы отвечать на телефон и делать звонки. Нам нужен был кто-то, кто помогал бы организовывать концерты, а также выступления на разогреве у более известных групп, если они приезжали в Paramount или Moore Theatre. Мы хотели иметь возможность больше выступать вживую, и Сьюзан была местным промоутером, который, как мы думали, мог помочь нам в этом, и может быть даже в организации гастролей. Кроме того, нами начали интересоваться лейблы. Мы собирались записать пластинку на Sub Pop, но знали, что нам может понадобиться юридическая помощь, а впоследствии и бухгалтер. Все эти вещи могли занять у нас довольно много времени, и мы решили, что нам нужен кто-то, кто будет помогать нам в этом. Таким человеком стала Сьюзан.

Хиро Ямамото: Обратной стороной всего этого было то, что она тогда встречалась с Крисом.

Сьюзан Силвер: Я встретила Криса в магазине винтажной одежды, где я работала, и мы начали встречаться. Они к тому моменту уже были группой где-то год. Один друг по имени Фейт Хеншелл, который работал на радиостанции KCMU, рассылал их компиляции разным людям. И кто-то с какой-то звукозаписывающей компании послушал и позвонил им. В то время Брюс Пэвитт как раз познакомился с Джонатаном Поунманом через Кима. Я не собиралась становиться менеджером Soundgarden, к тому же я уже была тогда менеджером U-Men и поп-группы First Thought. Но каким-то образом я стала заниматься их делами, просто чтобы помочь. Не помню, что они думали насчет того, что мы с Крисом встречаемся. Они были очень похожи на Spinal Tap в тот период, но никто не хотел помочь им. Важно то, что я всегда старалась быть для них нейтральной фигурой, к которой мог бы обратиться каждый. Заботиться о каждом из них, а не только быть «подружкой вокалиста» [смеется]. Я думаю, тот факт, что я до сих пор близка с остальными тремя парнями, говорит о том, что у меня это получилось.

Арт Чантри: У Сьюзан всё было под контролем. И поскольку она была таким серым кардиналом, она имела огромное влияние на сиэтлской сцене. Лишь несколько людей имели такую власть. Я имею в виду, она была даже более влиятельна, чем весь лейбл Sub Pop. Она знала, что и как делать; в свое время она прошла ЭСТ-тренинг [Эрхардовский семинар-тренинг личностного роста – прим.пер.]. Она вообще ничего не боялась. Одно время она была стрингером [журналистом-фрилансером] в The Rocket, я помню ее на вечеринках этого журнала. Помню, как она впервые появилась со своим новым бойфрендом Крисом. Он был единственным из Soundgarden, кто не учился в колледже. Надо помнить, что у Кима была ученая степень по философии, Мэтт имел серьезную джазовую подготовку, а Хиро получил степень по фармакологии. Они все были очень образованными и занятыми. И с ними этот вокалист-красавчик, который даже из школы умудрился вылететь. Сьюзан была потрясающей; на том же уровне, как и Кортни Лав. Всякий раз, когда развиваются маленькие субкультурные сцены, вся власть в них, контроль, участие и идеи поначалу распределяются равномерно между всеми. Мужчины и женщины равны, и они в равной степени развивают новообразованную систему. А потом, как только появляются деньги, мужчины пробивают свой путь наверх и начинают всё загребать себе, выталкивая женщин – те оказываются не у дел. И видеть женщину, которая выжила в подобной системе и сохранила свою власть и влияние – ну, в рок-кругах это огромная редкость. Сьюзан, Кортни Лав, люди вроде них – вау. Кэтлин Ханна – просто богиня. Эти люди восхитительные, они просто сверхчеловеки. И в них всегда есть также нечто пугающее. Любой, кто выживает и процветает в таких условиях, должен иметь в себе некий стержень, что-то фатальное. Видеть, как развиваются судьбы таких людей, бывает бесконечно увлекательно.

Джон Бигли: U-Men вернулись из тура, который продолжался четыре месяца, и я наткнулся на Хиро. Он сказал: «Вам, ребята, надо больше ездить в туры. Пока вас не было, у нас тут были убойные концерты – у нас теперь всё на мази!» [смеется]. Они стали крайне влиятельной местной группой еще до появления Nirvana. Я очень смеялся – раньше они играли у нас на разогреве, и мы платили им пятьдесят баксов. И тут всего через несколько лет я на баскетбольном стадионе, сижу у них в гримерке за сценой и пью пиво за их счет [смеется].