Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Антропология как область научного исследования сложилась в евро­пейской культуре в XIX в., окончательно сформировалась в последней четверти XIX в. и связывалась с задачей полного понимания человека и его истории. Здесь объединялись: физическая антропология — эмбри­ология, биология, анатомия, психофизиология человека; палеоэтноло-

гия — ранние стадии распространения человека на Земле, его поведе­ние и обычаи; социология — формы общественных отношений и соци­альные структуры; лингвистика — образование и существование язы­ков, фольклор; мифология — возникновение, история и взаимодействия религий; социальная география — воздействие на человека климата и природных ландшафтов; демография — статистические данные о соста­ве и распределении человеческой популяции; этнография — описания быта и нравов разных народов; психология — изучение внутреннего мира человека.

В истории становления антропологии как области научного позна­ния общества и культуры обычно выделяются следующие периоды: этнографический (1800— I860); эволюционистский (I860— 1895), истори­ческий (1895—1925). В это время происходило накопление знаний, формирование представлений о предмете и границах культурной (со­циальной) антропологии, этнологии (вначале — этнографии), кристал­лизация исходных оснований и категорий.

Новые стимулы развития социальная и культурная антропология получила после Второй мировой войны.

Политические факторы. В этот период начались глобальные про­цессы, определившие мировую ситуацию второй половины XX в. Во-первых, завершилась эпоха колониализма. Между развитыми и по­литически самостоятельными развивающимися странами начали формироваться новые отношения. Это стимулировало антропологи­ческие исследования политических отношений, войн, агрессивного и отклоняющегося поведения.

Социально-экономические факторы. После Второй мировой войны начался переход от индустриализма к постиндустриализму в разви­тых странах и интенсифицировались процессы модернизации в раз­вивающихся. Это вызвало ряд глобальных социальных и культурных последствий. Во-первых, ускорились процессы формирования транс­национальных корпораций, международных политических и экономи­ческих сообществ и т. п. В изучении культуры это сказалось как вы­деление политической, организационной, правовой антропологии в самостоятельные ветви этой науки. Во-вторых, возросла динамичность урбанизационных процессов, в частности за счет миграции в города значительных групп населения, в основном бедных и малообразован­ных. В этой связи сформировалась урбанистическая антропология, включающая в себя изучение культурных проблем городских сооб­ществ, в том числе групп бедноты, риска, а также проблем социально­го участия. Изменения в мировой экономике породили ряд новых со­циокультурных проблем, связанных с ростом безработицы, общим увеличением объема свободного времени, переменам в структуре и содержании общественного разделения труда. Соответственно усилил­ся интерес к теме образа жизни людей, проблемам молодежи и «тре­тьего возраста»; изменениям тендерных отношений и ролей; разви­тию индустрии досуга.

Мировоззренческие факторы. Вторая половина XX — начало XXI в. характеризуются усложнением социокультурной жизни в глобальном масштабе. Ломка традиционных нормативных структур, распростра-

нение аномических процессов, релятивизация культурных ценностей обусловили кризис культурной, личностной идентичности в значи­тельных масштабах. Это интенсифицировало изыскания в области психологической антропологии: социализации и инкультурации, иден­тичности, отклоняющегося поведения. Далее, глобальное распростра­нение массовой культуры породило пространство унифицированных форм поведения, в первую очередь лингвистического, восприятия, суж­дений. В эти формы не укладывается многообразие проявлений слож­ной современной культуры и динамичных переживаний людей, что вызывает напряженные отношения между сторонниками и против­никами массовой культуры. В рамках культурной антропологии отве­том на это стало активное изучение существования массовой культу­ры и ее связей с более широким культурным контекстом.

Научные факторы. В этот период происходят серьезные изменения в сфере философского и научного познания, которые оказали влияние и на культурную антропологию Примерно с середины 1960-х гг. загово­рили о смене исходной совокупности принципов теоретического позна­ния, которую Т. Кун назвал парадигмой, а М. Фуко — эпистемой. Ре­флексия к основаниям теорий и методологий, относящихся к познанию человека, общества, культуры, привела к обнаружению неадекватности некоторых из них по отношению к необходимости решать накопивши­еся в культурной антропологии проблемы.

Так, сомнительными при объяснении макродинамических процес­сов оказались практически все теории исторического толка. Соответ­ственно в качестве предметной области на авансцену выходит социо­культурная микродинамика: движущие силы, механизмы, формы организации.

Далее, исчерпал свой эвристический потенциал принцип тотальной взаимосвязанности, непрерывности, целостности общества и культу­ры, системного априоризма. Пришлось признать, что автономность, дискретность, многомерность и разнородность являются столь же зна­чимыми параметрами социокультурной жизни людей. Сегодня обе эти позиции в социальных науках существуют, но нет подходящих тео­рий и не создано новых, чтобы концептуально примирить их.

Наконец, стало понятно, что общество и культура — это категории и аналитические, но отнюдь не реальные объекты. Соответственно расхождение в их определениях среди ученых не следует трактовать с позиций истинности или ложности, а при несходстве представлений о социальных и культурных событиях и явлениях между ними и непро­фессионалами не всегда реальные последствия расхождений соответ­ствуют принципам научной рациональности.

Для решения такого рода проблем не существует ни сложившихся теорий, ни готового набора методологических принципов. Способы извлечения информации, имеющиеся в социальных науках, базируют­ся на представлении об объектах изучения как об устойчивых само­тождественных целостностях, к которым применяются классические методы. Однако накопление ошибок в объяснениях и прогнозах сдела­ло очевидным, что они неприменимы к эмпирическому исследованию многих новых проблем. На этой почве в конце 1960-х гг. появилось

интеллектуальное течение постмодернизма, в рамках которого они хотя и не были решены, но по крайней мере обозначены.

  Предметная область и объекты изучения в антропологии

В настоящее время теоретическая антропология — это область со­циально-научного познания, предназначенная для изучения содержа­ния совместной жизни людей. Ее общепризнанными целями как науки принято считать:

—изучение созданных людьми объектов (артефактов): вещей, идей, образов, технологий, нормативных образований, оценочных кри­териев; их порождения и воспроизведения; организации образуе­мых ими «социокультурных сред»; складывающихся вокруг них взаимодействий и коммуникаций;

—построение теоретических моделей для организации, интерпретации, объяснения фактов, характеризующих активность людей в таких средах, проявляющуюся в общих (культурно-антропологические уни­версалии) и специфичных (культурное многообразие) формах;

—построение теоретических моделей макро- и микродинамики куль­турных процессов.

Предметная область теоретической антропологии. В соответствии с этими познавательными целями она определяется следующими основ­ными составляющими:

—биологические, психические, социальные механизмы порождения, поддержания и изменения, создаваемых людьми объектов (артефак­тов), помогающих им регулировать отношения с окружением;

—способы поддержания и изменения искусственной жизненной среды в синхронном и диахронном измерении;

—процессы порождения и динамики знаковых (символических) систем;

—способы формирования и поддержания внутрикультурной и меж­культурной коммуникации;

—предпосылки, формы, технологии трансляции и освоения культур­ного опыта;

—функциональные и динамические механизмы регулирования меж­личностных и межгрупповых отношений;

—условия воспроизведения во времени специфичных характеристик совместной жизни людей на уровне обществ и сообществ. Объект теоретическо-антропологических исследований. В качестве

исследовательских объектов в культурной антропологии к настоящему времени сложились следующие:

— культурно-исторические регионы, поселения различных типов;

— специализированные области культуры, изучение которых обусло­вило формирование таких подразделений этой науки, как экономи­ческая, политическая, правовая антропология; антропология рели­гии, искусства, образования, массовой культуры;

— социокультурные слои (например, антропологический анализ соци­альных элит, среднего класса, «культуры бедности»), группы (субкуль­туры), организации (организационная, корпоративная культура);

— индивиды: культурно-антропологический анализ образа жизни людей; внешней обусловленности психических нарушений, откло­няющегося поведения; инновационной активности людей.

  Институциональный статус антропологии

Антропология начала институционализироваться в середине XIX в. В 1838 г. этнологическое общество появилось во Франции; в 1842 г. в США было основано Американское этнологическое общество. В 1843 г. в Великобритании было создано этнологическое общество, на базе которого в том же году было издано первое систематическое руковод­ство по проведению полевых исследований. В 1863 г. из этой структу-ры выделилось антропологическое общество, в рамках которого нача­ли изучаться политические последствия межкультурных различий. В 1871 г. на базе этих организаций был сформирован Институт антро­пологии Великобритании и Ирландии, которому в 1907 г. был присво­ен статус Королевского. В Германии этнологическое общество было организовано в 1869 г.

В России, где исследования такого рода вплоть до недавнего времени объединялись под названием этнографических, в 1845 г. было создано Русское географическое общество с отделением этнографии. В первые годы, когда его возглавлял естествоиспытатель К.М. Бэр, основное вни­мание уделялось физической антропологии. В 1848 г. его возглавил Н.И. Надеждин, при котором основной целью стало изучение русского народа, его быта в прошлом и настоящем.

Позже институционализация культурной антропологии (этнологии) происходит в ряде европейских стран. Так, вокруг журнала «Антропос» в Австрии формируется так называемая Венская школа с культурно-исторической ориентацией (1905). В начале XX в. в Нидерландах на базе кафедры этнологии Амстердамского университета сложилась Амстер­дамская школа с эволюционистской направленностью. Ее печатным органом был журнал «Internationales Archiv fur Ethnographie» («Между­народный этнографический архив»), которых издавался в Лейдене с 1888 по 1947 г. В 1930 г. В Нидерландах в Лейденском университете (г. Лейден) формируется структуралистское исследовательское направление этно­логии, известное как Лейденская школа. Основным ее печатным орга­ном стал старейший этнологический журнал мира «Bijdragen tot de Taal-, Land- en Volkenkunde» (издается с 1852 г.).

В течение первой половины XX в. во многих университетах Европы и США открываются кафедры социологии и антропологии со специаль­но разработанными теоретическими курсами культурной антрополо­гии (этнологии) и программами полевых исследований.

Постепенно центр культурно-антропологических исследований пере­мещается в США. В настоящее время эта область познания считается самой мощной по своим материальным и политическим ресурсам в ряду мировых наук об обществе и культуре. За период после Второй мировой войны здесь продолжается тенденция к дифференциации и специализа-

ции культурно-антропологического знания. Так, в настоящее время Американская антропологическая ассоциация (основной печатный орган — American Anthropologist) на автономных началах объединяет общества культурной, лингвистической, медицинской, биологической, психологической, гуманитарной, урбанистической, латиноамерикан­ской, визуальной антропологии, Американское этнологическое общество, Национальную ассоциацию практической антропологии, Совет по ант­ропологии и образованию. Независимо от Ассоциации существуют Об­щество прикладной антропологии, Лингвистическое общество Америки, Общество исторической археологии. Университетские программы по культурной антропологии в США по традиции, заложенной Ф. Боасом и А. Кребером, включают в себя такие отрасли, как собственно культурная антропология, физическая антропология, археология, лингвистика.

В настоящее время сфера занятости профессиональных культурных антропологов более не ограничивается университетами и музеями. Они работают в отраслях экономики, международного бизнеса, права, здра­воохранения, социальной помощи.

 Динамика антропологии как социальной науки

Первая половина XX в.

С самого начала культурная антропология была ориентирована на научное исследование, в том числе сравнительное, рас, культур, язы­ков, на выявление происхождения, распространения и модификации отдельных элементов культуры, на определение форм культурной ди­намики в локальных и глобальных масштабах.

Культурная антропология началась как эволюционистская наука. Понятие эволюции стало ее центром, обеспечив основной принцип, вокруг которого стало возможным организовать и синтезировать зна­чительные объемы исторических и этнографических данных. Осново­положники культурной антропологии Л. Морган и Э. Тайлор и их по­следователи пытались выстроить естественную историю культуры на закономерной основе и выделить этапы культурного развития. Эволю­ционистские исследования вопреки расхожему мнению не были чисто «кабинетными». В их рамках теоретические рассуждения сочетались с анализом и систематизацией исторических материалов, этнографиче­ских записей, данных полевых исследований. Эволюционные идеи с середины XIX в. до начала XX в. были распространены достаточно широко: в Великобритании, США, Германии, Франции, России, Авст­рии, Нидерландах.

Заслуга в формировании первой завершенной концепции эволю­ции принадлежит британским антропологам (этнологам) Э. Тайлору, Дж. МакЛеннану, Дж. Лаббоку. Тайлор попытался выстроить последо­вательность ранних культур человечества; МакЛеннан — воссоздать (не совсем успешно, как оказалось впоследствии) общую историю брака и семьи; Лаббок же, будучи этнологом и археологом, — построить общую концепцию закономерностей истории. Приблизительно в это же время

Г. Спенсер совершил следующий шаг в развитии эволюционизма на базе социальной философии и социологии.

В Германии формирование эволюционизма связывается прежде все­го с именами О. Пешеля, А. Бастиана, И. Липперта. Пешель искал обо­снование развития человеческого общества, исходя из пространствен­ного распространения социальных и культурных изменений от центра их возникновения к периферии (что впоследствии стало основой по­строения теории культурных кругов). Бастиан сочетал представление об «элементарных идеях», которые в силу врожденности полагались идентичными у всего человечества, с концепцией географических про­винций (сегодня сказали бы с принципом территориальности). Это со­четание он считал ключом к пониманию исторического развития и пред­полагал, что путем сведения всего многообразия культурных явлений к немногочисленным первичным элементам можно получить картину первобытной культуры (идеология, на которой позже сформировался структурализм). Наконец, Липперт — поздний представитель эволюци­онизма — предложил программу построения «прагматической истории культуры» человечества, базируясь на исходном допущении, что «ос­новной стимул, господствующий повсюду» как источник историческо­го развития— это необходимость «жизнеобеспечения» (1886).

Во Франции эволюционизм сформировался на базе социологии, и его основоположником был О. Конт. Основой его концепции стало представление об эволюции мышления. На основании выделения эта­пов такого развития он построил периодизацию всеобщего историче­ского процесса. Согласно его разработкам, первобытному обществу был свойствен религиозный тип мышления, который он разделил на три последовательных этапа, каждый из которых был связан с особым спо­собом жизнеобеспечения: фетишизм (охота, рыболовство), политеизм (скотоводство), монотеизм (земледелие). Последователями Конта стали Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль, Ш. Летурно. Причем, наибольший вклад в дальнейшее развитие культурной антропологии (этнологии) внес Э. Дюркгейм.

В США эволюционизм начал приобретать заметный научный статус с выходом в свет работы Л.Г. Моргана «Системы родства и свойства» (1858). Еще до публикации она вызвала множество нареканий и появи­лась только благодаря поддержке известных естествоиспытателей. Осо­бую роль в развитии эволюционизма сыграла его работа «Древнее обще­ство», которая быстро приобрела в социально-научных кругах статус классической. Он предложил разделять — вслед за Д. Вико — развитие первобытного общества на три этапа — дикость, варварство, цивилиза­ция, — а каждый из первых двух этапов — на три стадии. В соответствии с этой схемой он прослеживал развитие таких областей первобытного общества, как изобретения и открытия (которые он считал движущей силой эволюции общества и культуры); формы социальной организации (где он был первооткрывателем структуры рода); семья и собственность. Соответственно он построил целостную концепцию развития первобыт­ного общества, что обеспечило переход к изучению возникновения его классовой организации. Иными словами, задачей Моргана было не толь­ко обнаружить истоки исторического развития, но и из этой теорети-

ческой базы выводить суждения о будущем течении событий. В Европе в то время работы Моргана не нашли распространения, а в США после непродолжительного периода признания они утратили популярность благодаря появлению новых теоретических ориентации.

Основным из старейших представителей эволюционизма в Австрии был Г. Клемм, опубликовавший в 1843— 1847 гг. свою пятитомную «Об­щую историю культуры человечества». Вслед за этим австрийский юрист и этнолог И. Унгер опубликовал в 1850 г. свой основной труд «Брак в его всемирно-историческом развитии». Наконец, в 1849 г. Т. Вайц из­дал свою «Антропологию диких народов». Он считал, что в отличие от истории, где главным образом излагались конкретные события, антро­пология ориентирована на изучение основных направлений развития обществ и культур догосударственного периода, чтобы теоретически подготовить «естественную основу истории».

В России эволюционизм начал формироваться в то же время, что и в других странах Европы. Однако здесь его влияние не было особенно заметным из-за доминирования мифологической школы. Основополож­ником эволюционизма здесь был К.Д. Кавелин, который на десять лет раньше Тайлора заговорил о пережитках. Позже к эволюционным иде­ям обратились Л.Я. Штернберг, Н.И. Зибер, М.М. Ковалевский. Особо­го упоминания заслуживают работы Ковалевского, посвященные изу­чению патриархальной домашней общины и трактовке общественного развития с точки зрения ее трансформации.

Следует подчеркнуть, что именно эволюционизм положил начало культурной (социальной) антропологии (этнологии) как самостоятель­ной науки. Как крупномасштабное концептуальное течение, он не был однородным, но состоял из целого ряда более или менее самостоятель­ных направлений теоретизирования. Среди них основными принято считать: культурно-историческое (Л.Г. Морган, Э. Тайлор, Дж. Лаббок. И. Мукке, К.Д. Кавелин, М.М. Ковалевский, И. Липперт); биологическое (А. Бастиан, Т. Ахилес); социологическое (О. Конт. Э. Дюркгейм, Е. Ве-стермарк, Дж. МакЛеннан, И. Бахофен. К. Штарке, Ш. Летурнэ); геогра­фическое (О. Пешель, К. и Р. Андре, Н.П. Надеждин); историко-материалистическое (К. Маркс, Ф. Энгельс и их последователи).

К концу XIX в. авторитет эволюционизма начал сходить на нет из-за накопления эмпирических свидетельств несоответствия теоретиче­ской трактовки закономерностей исторического развития, принятой в рамках эволюционизма, историческим и современным фактам. На смену ему пришли два антиэволюционистских социально-научных на­правления в изучении общества и культуры, пользовавшиеся большим авторитетом до конца 20-х гг. XX в. — американская «историческая эт­нология» (Ф. Боас) и немецкая «культурно-историческая школа» (Ф. Ратцель, Л. Фробениус). В Великобритании отказ от эволюционизма озна­меновался заявлением Э. Питт-Риверса в президентском обращении к Британской ассоциации развития науки о приоритетной значимости диффузионистской позиции в изучении культуры.

Особое внимание в этот период уделялось историческим процессам в их естественной динамике. И антропологи сосредоточились на их реконструкции. Так, в США Ф. Боас, критикуя эволюционизм, подчер-

кивал, что при изучении сложных и уникальных культурных явлений законы, присущие всем культурам, ограничиваются лишь общими био­логически и психологически обусловленными характеристиками. Куль­турные сходства и различия он предлагал исследовать, прослеживая распространение культурных элементов по ареалам и процессы аккуль­турации.

Значительный вклад в выделение культурных ареалов Северной и Южной Америки внесли ученики Ф. Боаса — А. Кребер и К. Уислер. Так, А. Кребер в качестве критериев границ ареала использовал особен­ности природной среды и материальной культуры и исходил из того, что культурные и природные ареалы практически совпадают. Способы и варианты диффузии и адаптации культурных черт он изучал, исходя из того, что их распространение носит концентрическую форму, и из этого вывел критерии для определения их возраста.

Диффузионизм в Германии был представлен рядом родственных теоретических позиций, которые, более чем где либо, свидетельство­вали о его связи с эволюционизмом. Эта связь особенно заметна в работах Ф. Ратцеля — основателя антропографического направления, которое считается переходным от эволюционизма к диффузионизму. Он исходил из идей видового единства человечества и географи­ческого детерминизма и считал, что «на одинаковой почве складыва­ются сходные явления в жизни народов и государств, которые можно классифицировать по географическому принципу». История челове­чества рассматривалась с точки зрения передвижения народов, счи­тавшегося «основополагающим фактом истории». Это было уже на­чало диффузионизма, где исходным стало представление о том, что распространение сходных культурных черт в глобальном масштабе объясняется не их независимым «изобретением», но заимствовани­ем народами друг у друга в процессах миграции. На этих теоретико-методологических основаниях выделение культурных кругов и форм, путей движения культурных форм в пространстве стало основной целью исследований. Эти идеи составили основу культурно-морфо­логической (культура как целостная функциональная система — Л. Фробениус, Б. Анкерман) и культурно-исторической (Ф. Гребнер) диффузионистской теории.

В Австрии диффузионизм сложился на базе культурно-историче­ской концепции и мало чем отличался от немецкого прототипа: теоре­тической основой оставалась концепция культурных кругов; сохраня­лись ключевые понятия, заимствованные еще Гребнером из различных областей социально-научного знания — материальная культура, соци­альная организация, географическое распространение; правда, теперь они начинают подчиняться единому теоретическому принципу. Неиз­менным оставалось и исходное допущение, что по этнографически зафиксированным кругам можно судить о возрасте культурных явле­ний (В. Шмидт, В.Копперс, И. Генкель, М. Гузинде).

Каждая форма культуры сводилась к одному, свойственному ей центру происхождения. Считалось, что ключевую позицию при интер­претации таких форм занимает самый древний культурный круг. Шмидт, например, утверждал — достаточно безосновательно, — что его

характерными чертами были монотеизм, государство, частная собствен­ность, моногамия.

По мере использования концепций культурных кругов и культур­ных ареалов все более проявлялась их ограниченность при объяснении культурных сходств и различий (сходные явления обнаруживались далеко за пределами одного культурного ареала; более того, не все такие сходства могли быть объяснены миграционными процессами). Позна­вательная значимость их стала быстро сходить на нет. В 1930-х гг. в Гер­мании начинается активная научная деятельность Р. Турнвальда и В. Мюльмана, ставших носителями идей функционализма. В Австрии диффузионистские идеи сохранялись еще продолжительное время. Так, в ответ на все более жесткую критику теории культурных кругов В. Шмидт в 1937 г. попытался спасти положение дел. Он предложил разли­чать понятие культурных кругов от реальности, которая им описывает­ся, и объяснял недостатки результатов исследований смешением тео­ретического конструкта с эмпирической действительностью. После смерти Шмидта (1952) В. Копперс попытался воссоздать теорию в пер­воначальном виде, но безрезультатно. В дальнейшем культурная антро­пология здесь следовала общим мировым тенденциям.

Эти тенденции определились уже на исходе самого эволюционизма и с разочарованием в диффузионизме. Неудовлетворенность исследо­вателей общества и культуры неудачами, связанными с использовани­ем обеих моделей при попытках анализа эмпирического материала, а также осознание невозможности выявить «всеобщие законы исто­рии» побудили их к изменению позиции в отношении целей и предмет­ной области культурно-антропологических исследований. Центром вни­мания становится вопрос, как поддерживаются и воспроизводятся культурные и социальные целостности, и «историзм» в культурной ан­тропологии на время утрачивает актуальность. Новые исследовательские тенденции, доминирующие в первой половине XX в. и сохраняющие свою методологическую значимость до сих пор, принято сводить к трем основным: функционализм, структурализм, «культура и личность» (пси­хологическая антропология).

Ключевыми фигурами в разработке идей функционализма стали британские социологи и социальные антропологи (тогда эти науки не особенно отличались друг от друга) Б. Малиновский и А. Радклифф-Браун. Они перенесли акцент с исторического исследования культуры на изучение функций ее структурных составляющих — институтов. А. Рэдклифф-Браун, например, обосновывал это так. Он указывает на два метода изучения культурных феноменов, которые, по его мнению, обычно смешиваются. Исторический метод при достаточном объеме фактического материала позволяет интерпретировать динамику отдель­ных институтов или их совокупностей путем выявления ее этапов и определения причин соответствующих изменений. Если данных недо­статочно, то с помощью этого метода можно осуществить гипотетиче­скую реконструкцию истории отдельной культуры на основе исходных теоретических представлений и соответствующих им косвенных сви­детельств. Именно эту совокупность гипотетических реконструкций, отмечает он, и принято называть социальной антропологией. Но и та-

кие дедуктивные построения не привели к научному осмыслению це­лостного исторического процесса, но свелись к описанию дискретных событий в различные периоды времени.

Однако существует и другой способ изучения культурных феноме­нов — индуктивный, сходный по целям и методам с естественными науками. В этом случае гипотезы о связях между культурными факта­ми и событиями, порождаемые непосредственным наблюдением, про­веряются эмпирическим путем в соответствии с экспериментальной логикой. Сомнительность исторических реконструкций делает нецеле­сообразным поиск причинных связей по цепи от прошлого к настояще­му. Более достоверное знание обеспечивается изучением функциональ­ных отношений между синхронными событиями, с одной стороны, и их непосредственными последствиями — с другой.

Под косвенным влиянием Э. Дюркгейма британские социальные антропологи исходили из примата социальных связей, рассматривая культуру как производную от их структуры. Б. Малиновский для функ­циональных объяснений объединял психологические и социологические положения. Его анализ основывался на концепции первичных и произ­водных потребностей. Исходя из их побудительной силы, он пытался проследить функциональные связи между биологическими, психологи­ческими и культурными детерминантами социального поведения. Ему удалось соотнести различные типы реакций — экономических, полити­ческих, правовых, религиозных и др. — с системой первичных, виталь­ных потребностей. А. Рэдклифф-Браун и его последователи использовали при интерпретации культурных институтов идею их социальной детер­минированности. Считалось, что их существование обусловлено необ­ходимостью поддерживать социальную целостность и функционируют они, чтобы побуждать индивидов и группы воспроизводить существую­щие между ними связи.

Сторонники функционализма подчеркивали, что он не противоре­чит ни изучению культурной диффузии, ни реконструкции прошлого путем эволюционных построений. Он необходим для определения куль­турных феноменов через их функцию и форму, т. е. характеристики, доступные наблюдению. Таким образом, он становится научным инст­рументом полевых исследований и сравнительного анализа культур.

В США это теоретическое направление также нашло широкое распро­странение. Здесь исходные идеи британского функционализма были развиты и доведены до ранга целостной теории — структурного функци­онализма — прежде всего в социологии. Основные фигуры здесь, кото­рые приобрели мировое значение — это Т. Парсонс, Р. Мертон, Э. Шилз.

Другая ветвь культурной антропологии, отличная от эволюциони­стских и диффузионистских идей, сформировалась в 1920-х гг. и полу­чила общее название структурализма. Его отличительными характери­стиками были использование структурного и семиотического методов, моделирования, формализации. Объектом исследования в этих теоре­тических рамках является культура как совокупность знаковых систем. С этой точки зрения с самого начала изучались язык как таковой, мифология, религия, искусство, наука, мода, реклама, сообщения СМИ. Основной целью структурализма стало выявление скрытых от прямого

наблюдения структур, т. е. устойчивой совокупности связей между элементами какого-либо культурно-семантического объекта (высказы­вание, обычай, произведение искусства, религиозная доктрина и т. п.), придающей ему целостную, имеющую культурный смысл форму.

Такой взгляд на культуру подразумевает важные методологические следствия, отличающие его от функционализма, который также был ориентирован на изучение средств поддержания социокультурного це­лого. Во-первых, функционализм привлекал внимание к реальным дей­ствиям людей и их последствиям, тогда как структурализм ориен­тирован на изучение знаковых и символических систем, т. е. на коммуникативные аспекты социокультурной реальности. Во-вторых, в отличие от функционализма, где свойства культурных объектов объясняются их функциями в контексте социального взаимодействия в рамках структурализма основное внимание уделяется отношениям, устойчивым связям между ними или их составляющими. В то же вре­мя, как и функционализм, структурализм предназначен для изучения механизмов поддержания самотождественности социокультурной си­стемы, а не ее изменения.

В США это научное направление сформировалось в начале XX в. и носило название лингвистической антропологии (этнолингвистики). В его рамках принято выделять две основные исследовательские пози­ции: теоретико-культурную и лингвистическую. В первом случае язык трактуется как особая составляющая культуры — средоточие и храни­лище информации обо всех других ее областях. Это направление, бази­рующееся на концепции языкового релятивизма (гипотеза Сепира — Уорфа), в США получило название этносемантики, а во Франции — этнолингвистики. Во втором случае речь идет об одном из разделов лин­гвистики, где изучаются процессы вербальной коммуникации. Оно близко к социо- и психолингвистике и включает в себя этнографию речи (Д. Хаймз), фолк-лингвистику (Хенигсвальд), более общую антрополо­гию (этнологию) коммуникации.

Основателем лингвистической антропологии считается ученик Ф. Боаса Э. Сепир. Он разделил понятия «культура» и «язык». Первым он обозначал то, что люди делают, о чем они думают, а второе относил к источнику знания о том, как они мыслят. Согласно гипотезе языко­вого релятивизма познание человеком мира детерминировано языком, и люди, использующие несходные языки, не просто по-разному назы­вают одни и те же вещи, но по-своему видят мир (Э. Сепир, Л. Уорф, К. Клакхон). С помощью языка они кодифицируют чувственно воспри­нимаемую действительность и только в таком виде могут понять ее (Р.Б. Ли). Язык позволяет носителям культуры в понятиях и суждени­ях, «языковых паттернах и стереотипах» оформить свой внеязыковый опыт связей с окружением. Иными словами, лингвистические формы организуют символическую реальность даже сами по себе, независимо от их конкретного содержания.

В России основания структурализма были заложены в 1920-х гг. в рам­ках литературоведения, где выделяется структурная поэтика, предпола­гающая применение формальных методов к изучению принципов по­строения литературной художественной формы. Основоположником

этого исследовательского направления стала группа ученых, связанных с Обществом изучения поэтического языка (ОПОЯЗ) и Московским лин­гвистическим кружком. ОПОЯЗ представлял русскую версию «формаль­ного метода» в литературоведении в период с 1910 до середины 1920-х гг. Его представители— Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, P.O. Якобсон и др. — использовали формально-логические процедуры при анализе поэтических текстов. В изучение структур фольклорных текстов существенный вклад внес А. Потебня.

Если функционализм относился в первую очередь к организации социального взаимодействия, отношений между людьми, то структу­рализм в его лингво-антропологической версии — к организации со­циальной коммуникации в ее знаковом и символическом выражении.

Третье направление в изучении поддержания, воспроизведения куль­туры как целого и отдельных ее составляющих вначале получило назва­ние «культура и личность», а позже было переименовано в психологи­ческую антропологию. Оно сформировалось в 1920-х гг. в США под влиянием англичан Б. Малиновского и Э. Питт-Риверса, американцев Ф. Боаса, Э. Сепира, австрийца 3. Фрейда. Все они, так или иначе, утверждали, что культура — в форме систем взаимодействий или сим­волических систем — сохраняется благодаря интериоризации и прояв­лению в поведении членов общества культурных норм, правил, взаим­ных ожиданий. Поэтому в исследование воспроизведения культуры следует включать изучение ее носителей — индивидов. Хотя в первое время здесь доминируют описания того, как в их поведении отражают­ся культурные нормы, психологические основания этого исследователь­ского направления были явными с самого начала.

В 1930-х гг. в Йельском университете под руководством Э. Сепира и Дж. Долларда был организован семинар под названием «Культура и личность», давший имя всему направлению, которое стало полноценно функционировать в 1940-х гг. С момента возникновения и до Второй мировой войны основными темами исследования были: влияние соци­ализации и детских переживаний на формирование распространенных в культуре черт личности; паттерны поведения и межличностных отно­шений, характерные для различных культур; сравнительные описания культурных конфигураций. Центральными фигурами в разработке этих тем стали Р. Бенедикт (работы 1930—1934 гг.) и К. Дюбуа (работы 1938 — 1939 гг.).

В годы Второй мировой войны, во многом под давлением военного ведомства США, активизировались теоретические и прикладные иссле­дования так называемого национального характера (Г. Бейтсон, Дж. Го-рер, X. Дике, Р. Бенедикт, М. Мид, Р. Метро, К. Клакхон. У. Ла Барре и др.), а позже — различных уточняющих модификаций этого понятия: базовая структура личности (А. Кардинер), статусная личность (Р. Лин-тон), социальный характер (Э. Фромм, Д. Рисмен), модальная и муль-тимодальная личность (А. Инкелес, Д. Левинсон). Все эти концепты основывались на исходном допущении, что в процессе становления личности культурные институты налагают на нее отпечаток, а посколь­ку каждой культуре соответствует свой набор институтов, то ей соот­ветствует и общий личностный тип, как бы он ни обозначался. Опре-

деляемые им наборы устойчивых и повторяющихся характеристик поведения Р. Бенедикт назвала паттернами культуры.

Эти идеи теоретически связали представления о культуре как мире, порождаемом человеческой активностью, с понятием «личность», обо­значающем носителя такой активности. Согласно концепции «культу­ра и личность» социальная общность и ее культура составляет целост­ную систему, определяемую актуализирующимися здесь формами связей людей с окружением. В ее рамках отбираются и реализуются определенные возможности таких отношений, которые в совокупнос­ти и образуют культурные паттерны. Люди осваивают их в ходе соци­ализации и воспроизводят в повседневной жизни, подавляя, таким образом, реализацию других возможностей.

Так в общем виде теоретически трактовались представления о куль­туре как целостности и о механизмах ее воспроизведения, относимых к индивидуальным, личностным характеристикам. Если в рамках функ­ционализма объяснялись свойства культурных объектов через их по­лезность для людей в процессах социального взаимодействия; в струк­туралистских построениях рассматривались формы связей между символическими единицами, делающие возможной социальную ком­муникацию, то с направлением «культура и личность» связывается поиск ответа на вопрос, как люди осваивают и воспроизводят характерные для культуры модели обоих классов социальных отношений.

Со временем оказалось, что теоретические схемы, предлагаемые в рамках направления «личность и культура» слишком просты для интер­претации процессов, происходящих в сложных стратифицированных обществах. В 1950-е гг. интерес к нему начинает угасать. Сворачивают­ся объемы исследований, а все обозначения, относящиеся к усреднен­ной концепции социализованной личности, особенно понятие «нацио­нальный характер», дискредитируются как «мифологемы».

Итак, все три направления имели общую познавательную цель: по­нять, как поддерживается целостность культурной системы. Поэтому даже в сравнительно-культурных исследованиях акцентировалось имен­но сходство социокульурньгх форм и механизмов такого поддержания. В то же время в научной среде нарастал интерес к культурному много­образию и динамизму, но уже с учетом эмпирических данных и теоре­тических обобщений, накопленных за первую половину XX в.

Вторая половина XX в.

В первые пятнадцать лет после Второй мировой войны продолжают­ся исследования, осуществляемые в рамках културно-антропологиче-ских направлений, вложившихся после отказа от макроисторических эволюционистских и диффузионистских моделей. Однако уже в нача­ле 1960-х гг., особенно в США, наступает период существенных измене­ний. Он был связан с более широкими переменами в общенаучном контексте, обозначенными как смена познавательных парадигм (Т. Кун) или эпистем (М. Фуко). Речь не идет, разумеется, о полном отказе от предыдущих теоретических течений. В то же время особенно заметны­ми стали, во-первых, пересмотр целого ряда исходных оснований суще-

ствующих концепций; во-вторых, сдвиг в представлениях о предметной области изучения и позиции наблюдателя по отношению к ней; в-треть­их, переосмысление теоретических и методологических позиций, сло­жившихся ранее, в свете изменившихся познавательных оснований.

В 1950-е гг. в американской культурной антропологии происходит возрождение эволюционных идей. Это была реакция на чрезмерное внимание к поддержанию целостности культуры, к ее воспроизведению и недостаточное — к культурным изменениям. Центральной фигурой в этом процессе стал Л. Уайт. Обратившись к классическому наследию, к основаниям классического эволюционизма, он с поправками на совре­менные социально-научные взгляды воссоздал целостный образ этого теоретического направления, подчеркнув его ориентацию на изучение мирового культурного процесса. Он первым внес в культурную антропо­логию принципы общей теории систем (подобно Г. Парсонсу и Э. Шилзу в социологии); охарактеризовал культурную систему через специфичный класс явлений, имеющих символическую природу и присущих, по его мнению, только человеку; осмыслил структурно-функциональный под­ход как составляющую эволюционизма, как его методологический прин­цип. Этим он определил предметное поле специальной науки о культуре с названием «культурология», которое не прижилось в США, но нашло широкое применение в России с конца 1980-х — начала 1990-х гг. Идеи Л. Уайта оказали существенное влияние на развитие культурной антро­пологии второй половины XX в. За 40 лет работы в Мичиганском универ­ситете (1930— 1970) он подготовил не одно поколение исследователей.

К концу 50-х гг. XX в. эволюционизм занимает в американской культурной антропологии авторитетное место. В 1960-х — 1970-х гг. он претерпевает целый ряд модификаций, придавших ему обновлен­ную форму, названную неоэволюционизмом. Центральной темой здесь становится не столько поиск универсальных законов развития, сколь­ко изучение механизмов, обусловливающих эволюционные процессы. Соответственно классическая концепция исторического развития раз­деляется на два взаимосвязанных процесса: общую и специфичную эволюцию. Первый процесс относится к отбору в глобальном масштабе культурных инноваций, которые способствовали развитию человече­ской культуры вообще (панкультуры). Второй характеризует адаптацию локальных культур к их природному и социальному окружению. Ос­новной вклад в развитие этих концепций внесли Дж. Стюард, М. Сали-не, Э. Сервис. Опираясь на идею многолинейной эволюции, Стюард предложил в качестве классификационной единицы концепцию «куль­турного типа», которая нашла широкое распространение в археологи­ческих и этнографических исследованиях 1970-х гг. Таким образом, по сравнению с классическими идеями сторонники* неоэволюционизма искали способ объяснения культурного многообразия, которое интер­претировалось не как вариации проявления «общего закона», а как имеющее самодовлеющую адаптационную значимость.

На базе идей специфичной эволюции сформировалась экологическая антропология (environmentalism), где основное внимание уделялось меха­низмам формирования отличительных черт локальных культур. Сторон­ники этой позиции — Д. Андерсон, А. Вайда, Р. Рапопорт и другие — рас-

сматривали характерные черты локальных культур как производную от адаптации их носителей к жизненно важным особенностям окружения.

Влияние неоэволюционистских идей сохраняются в рамках культур­ной антропологии до сих пор.

Теоретические построения, связанные с объяснением динамики культурного разнообразия и его организации во времени и простран­стве дополнялись методологическими изменениями. С середины XX в. в культурной антропологии утверждается сравнительный метод, исполь­зуемый при анализе этнографических, археологических, исторических данных, зафиксированных документально. Составляются атласы куль­турных черт и их сравнительных рядов на основе анализа культурных единиц разного масштаба. В истории культурной антропологии наибо­лее крупным документом такого рода стал Этнографичекий атлас Мер-дока (1962—1966), который насчитывал тысячу культурных единиц. Сравнительные исследования осуществлялись применительно к куль­турам соседствующих народов, культурному ареалу, континенту, полу­шарию, всей планете. Объекты сравнений были разномасштабными — от одного элемента культуры до совокупностей, охватывающих культу­ру в целом. Подобный перечень В. Рэя, составленный для ареала плато Северной Америки, насчитывает семь с лишним тысяч культурных элементов. Этот метод дополнялся картографированием, позволяющим воочию увидеть географическое распределение упорядоченных в переч­нях и атласах черт.

Совершенно очевидно, что такое каталогизирование и картографи­рование обеспечивает надежный материал для глобально-культурных сравнительных исследований, получивших название холокультурализ-ма. Ограничения таких сравнений определяются возможностями кор­ректного построения ряда, связанного с динамикой культурной еди­ницы, и его достоверного размещения во времени и пространстве. Сравнительный метод оказывается незаменимым при определении культурного ареала, при отыскании кросс-культурных закономернос­тей, при выявлении эволюционных тенденций.

В 1970—1980-е гг. XX в. в американской антропологии меняется объект исследования. Происходит поворот от изучения существующих традиционных и бесписьменных культур к исследованию сложных современных обществ. С исчезновением многих традиционных куль­тур изменилась география культурно-антропологических исследований, сместившихся в развивающиеся и развитые страны. В этот период уси­ливается дифференциация культурной антропологии. В ее рамках ар­тикулируются урбанистическая, экономическая, политическая, пра­вовая ветви. Формируется так называемая этнонаука, связанная с изучением «естественных классификаций» (построенных самими но­сителями культуры), выявляемых в рамках изучаемых культур приме­нительно к их ключевым социально значимым областям (родство, ме­дицина,. растения, животные и т. п.)

Наряду с возрождением эволюционизма вторая половина XX в. в культурной антропологии характеризуется широким распространени­ем лингвистической антропологии, сочетающей структуралистские и семантические принципы. Уже на рубеже 1940-х и 1950-х гг. Ч.Ф. Вег-

лин и 3.3. Харрис предложили рассматривать язык как часть культуры, а речевую активность и ее условия — как этнолингвистическую ситу­ацию, и эта позиция стала общераспространенной. Американские линг­вистические антропологи не занимались порождением языка, прини­мая его как уже существующий, речевое поведение, язык становятся предметом изучения, позволяющим понять культуру.

Лингвистическая антропология стала в США исходной теоретиче­ской базой для формирования в 1960— 1980-х гг. когнитивной антропо­логии. Речь идет об идеациональный теории культуры У. Гуденафа. Он утверждал, что представления людей о мире, содержащиеся в когнитив­ном коде (культурных стандартах), характерном для каждой культуры, можно выявить, исследуя вербальные коммуникации. В ходе таких исследований определяются основания и принципы категоризирования и классификаций, с помощью которых носители культуры упорядочи­вают ее вещественный, социальный, символический уровни. Наглядны­ми примерами могут служить классификации терминов родства, назва­ния животных, растений, цветовых обозначений. Для их изучения уже имеется набор специальных процедур, известных как компонентный анализ (У. Гуденаф, Ф. Лонсбери, О. Вернер).

Для когнитивистского направления культурной антропологии 1970 — 1980-х гг. характерен поиск исследовательских средств для выявления того, как носители культуры представляют ее в понятиях, семантичес­ких категориях, символических системах. Эта процедура называется «субъективной реконструкцией». Субъективной считается категориза­ция посредством языка неосознаваемо выделяемых элементов окруже­ния. Реконструкция же состоит в выявлении порядков, в которые эти категории организуются и затем выражаются в символических фор­мах. В процессе исследования для этой цели используется специально сконструированный вопросник.

Для этой же цели из лингвистики был заимствован еще один методо­логический принцип. В свое время К. Пайк при анализе языка предложил выделять «эмик»- и «этик»-уровни (ср. фонемика-фонетика). М. Харрис использовал это различение применительно к культурно-антропологиче­ским исследованиям, чтобы отделить культурные категории, используе­мые информантами (эмик-категории) от используемых в науке (этик-категорий). Согласно К. Фрейку и Р. Нароллу, такое различение в сочетании с семантическим анализом позволяет уточнить основания категоризации и классификаций, используемых в изучаемых культурах, а также значение самих категорий.

В изучении способов символического упорядочения культурного многообразия были разработаны и другие подходы. Так, Д. Хаймз пред­ложил так называемую этнографию речи (ethnography of speaking), где речевое поведение, характерное для разных языковых сообществ, рас­сматривается в различных социокультурных ситуациях. Всевозмож­ные диалекты, социолекты, арго в сочетании с экстралингвистически­ми проявлениями изучаются как упорядоченная коммуникативная среда. Задачей такого исследования становится выявление зависимо­сти правил упорядочения от определенных аспектов коммуникатив­ных ситуаций, таких как отношения и распределение статусов и ро-

лей между участниками, обсуждаемая тема, жанр и стиль коммуника­ции и т. п.

В методологическом плане К. Гирц стал основателем так называемой интерпретативной антропологии, построенной на базе аналитической . философии, герменевтики и структурного функционализма. В своей работе «Интерпретация культур» он предлагает семантическую концеп­цию культуры, рассматривая ее как «текст». Целью исследования ста­новится выявление принципов когнитивной организации представле­ний и поведения людей в определенные символические целостности. Для адекватного фиксирования таких целостностей он предлагает ис­пользовать специальную технику подробного описания (thik description), этнографическую по характеру, но включающую в описание самого наблюдателя в качестве актора.

Во Франции ярким представителем структурализма стал К. Леви-Стросс. С этих теоретических позиций он изучал системы родства, мифов, ритуалов с целью обнаружить за всем многообразием устойчи­вых культурных феноменов всеобщие ментальные структуры. В качестве источников информации для таких изысканий он использовал результа­ты полевых наблюдений и исторические данные. В отношении последних он полагал, что обращение к временному измерению, во-первых, увели­чивает количество уровней изучения этих структур, во-вторых, в силу свершенности исторических фактов обеспечивает контроль над субъек­тивными аспектами синхронного структурного исследования.

Структуралистская идеология, предполагающая общность менталь­ных конструкций всего человечества (аналог допущения о психическом единстве человечества, характерного для ранних стадий становления культурной антропологии), обусловила особую позицию Леви-Стросса в отношении культурного многообразия. Он считал культурную ант­ропологию самой гуманистичной из социальных наук. В отличие от предшествующих форм гуманизма она базируется на допущении о равноценности всех культур и цивилизаций — исторических или со­временных: среди них нет привилегированных и несущественных. Бесписьменные культуры столь же внутренне полны и значимы для их носителей, сколь и сложные письменные общества для их членов. То, что они не оставляют после себя заметных памятников, побуждает этнолога искать такие методы исследования, которые позволили бы строить достоверные суждения о подобного рода культурах. Объедине­ние методологического инструментария гуманитарного и естественно­научного типа познания делает антропологию местом их примирения, а использование этнологических методов для изучения исторических и современных, бесписьменных и письменных культур способствует углублению знаний о многообразии проявлений структурных свойств человеческой ментальное™ в нескольких направлениях. Прежде всего расширяется географическое и историческое пространство знаний о культуре. Далее, уточняются свойства выживших бесписьменных об­ществ, которые помогали им воспроизводиться в течение длительных периодов времени. Наконец, создаются новые инструменты исследова­ния, которые углубляют знание людей о самих себе и своем искусст­венном окружении.

Во Франции к началу 1970-х гг. появилась также этнолингвистика, сформировавшаяся по американскому образцу, в частности под влиянием разработок Д. Хаймза. Значительный вклад в ее развитие внесли такие исследователи, как Э. Бонвини, Ж. Каллам-Гриоль, Д. Рей-Ульман, Ж. То­ма. М.П. Ферри и др. Основные исследования проводились в африканских колониях. На базе их результатов были созданы тезаурусные словари и энциклопедии языков и культур африканских народов. Французские ис­следователи изучали также собственную устную культуру (Ф. Альварес-Перед, Ж.К. Дэнгирар и др.), устную культуру других стран (С. Зервудац-ки, Ж. Дреттас). Однако такие исследования были немногочисленными.

Динамика этнологических исследований в Германии практически повторяла американскую. В период с 1960-х по 1990-е гг. здесь отчетли­во выделились следующие исследовательские ориентации:

— изучение локальных культур в развивающихся странах;

— выявление пространственно-временного распределения культурных черт в глобальном масштабе;

— осмысление и разработка технологий организации межкультурных коммуникаций;

— выявление каузальных связей между культурными явлениями.
Здесь, как и в США, наметился переход от изучения развития локаль­
ных обществ и сообществ к рассмотрению связей между ними в широ­
ком социокультурном и историческом контексте, от структурно-функ­
ционального анализа к современному структурализму (Т. Швейцер).

Внимание к культурному многообразию проявилось в рамках ради­кального этнологического течения. Его представители, такие как Г. Эл-верт, отказываются от терминов «национализм», «этничность», «этнос» и связанных с ними теоретических представлений. Вместо этого они предлагают обратиться к изучению взаимодействий людей, так сказать, на микроуровне, в системе «Мы —группа —процесс» («Wir — gruppen — prozesse») и коммуникаций «неэтнического порядка».

Одно из ведущих структуралистских направлений этнологии и куль­турной антропологии, существующее с 1930-х гг., сосредоточено в Лейден­ском университете (г. Лейден, Нидерланды) и носит название Лейденской школы. Ее теоретические основания составляют идеи лингвистического структурализма Ф. де Соссюра, Н.С. Трубецкого, P.O. Якобсона, а также французской социологии Э. Дюркгейма и М. Мосса.

Следует отметить, что теоретические идеи, разработанные здесь не­задолго до Второй мировой войны, определили на несколько лет разви­тие структурализма в Европе и Америке. Здесь впервые сформировались основы семиотического подхода к решению этнологических проблем, ставшего одной из ключевых составляющих структурной, когнитивной антропологии, этнонауки. Позже этнолингвистический и семиотический подходы объединяются для изучения глубинных структур культуры и социальной организации. До 1956 г. здесь доминировала социологическая точка зрения и осуществлялся поиск обусловленности символических систем социальными факторами. К концу XX в. фокус интереса сме­стился к когнитивистской интерпретации «естественных» категоризации и классификаций в структурах родства, мифологических текстах, рели­гиозных отправлениях, объектах «материальной» культуры.

Это означает поворот от выявления общих закономерностей вос­произведения культуры как целого к интерпретации культурного раз­нообразия.

В России во второй половине XX в. осуществлялись главным обра-. зом этнографические исследования. Здесь устойчиво сохранялись два основных направления. Первое было связано с изучением народов СССР, направленным на нужды государственной национальной по­литики. Второе представляло своего рода музеификацию народной культуры: собирался фольклорный материал, работы народных мас­теров, описывался народный быт. Вначале большая часть данных относилась к прошлому, но уже с 1970-х гг. этнографы обратились к описанию современности. Изучалось не только использование объек­тов прошлого в различных ситуациях сегодняшней жизни. Предме­том внимания стал современный фольклор, причем не только сельс­кий, но и городской. Однако пока этот материал не осмыслен даже на уровне эмпирических обобщений, поскольку для них не существу­ет отрефлексированных концептульных оснований, кроме традици­онно исторических. Культурная антропология как наука в России не развивалась, и первые обзорные работы, посвященные ей, появились лишь в конце 1980-х гг.

В 1970-х гг. возрождается русский структурализм (В.В. Иванов, В.Н. Топоров и др.). Это уже современное направление с включением новых научных принципов кибернетики, теории информации, семи­отики. Однако здесь преобладают лингвистические ориентации, и традиционным остается предмет исследования: литературные тексты и мифы. Более культурно-антропологическую направленность име­ют работы социолога Т.М. Дридзе и лингвиста P.M. Фрумкиной. Т.М. Дридзе изучала организацию, формы и последствия социальной коммуникации. P.M. Фрумкина осуществляет интересные исследова­ния в области естественных категоризации и классификаций. Но пока в России нет ни одной сформировавшейся культурно-антропологиче­ской школы.

Конец 1960-х гг. был ознаменован появлением первых признаков интеллектуального течения, получившего позже название постмодерна и не завершившееся до сих пор. Все описанные выше изменения в культурной антропологии последней трети XX в. происходили в кон­тексте и под влиянием этого течения.

В настоящее время с его идеологией связывают такие имена, как Ж. Деррида, Ж.Ф. Лиотар (философия), М. Фуко, X. Уайт (история), Ж. Лакан, Ж. Делез, Р. Лэнг, Н. Браун (психоанализ), Г. Маркузе, Ж. Бодрийар, Ю. Хабермас (политическая философия), Т. Кун, П. Фей-ерабенд (философия науки), Р. Барт, Ю. Кристева, В. Изре, У. Эко (те­ория литературы), Г. Гарфинкель, И. Гофман, Э. Гидденс (социология, переплетенная с культурной антропологией), К. Гирц, М. Глюкман. К. Кастанеда, Дж. Клиффорд, О. Льюис, С. Тайлер, В. Тернер, Р. Уиль­яме, С. Уэббер, М. Харрис (культурная антропология).

Смена познавательных парадигм характеризуется сдвигом фокусов исследовательского внимания и исходных допущений по сравнению с предшествующим периодом:

—Плюрализм жизненного мира людей. Это контрпозиция механи­цизму и дуализму предшествующей познавательной парадигмы. Веду­щие антропологи признают множественность нередуцируемых друг к другу принципов миропонимания и соответственно жизненных миров, которые могут вступать во взаимоотношения. В такой реальности куль­турное время нелинейно; необратимые процессы соседствуют с обра­тимыми; социокультурная динамика не имеет предустановленной цели и направления (ризомные изменения).

—Неоднородность социокультурного пространства. Считается, что различным образом структурированные области сосуществуют здесь с бесструктурными. При этом структура трактуется не в ста­тичном, а в динамическом смысле, а детерриториализованные бес­структурные зоны — как потенциал изменчивости социокультурно­го пространства. Такое разделение позволяет объяснять способы существования людей в условиях кризисов и деконструкций соци­альных систем.

—Многослойность символических объектов. При таком понимании социокультурного пространства и времени предметом особого внима­ния становится тот факт, что на уровне означающего обнаруживается сразу несколько означаемых, т. е. типов реальности, с которыми чело­век имеет дело. Это указывает на такие категории жизненного мира, как отсутствие, немыслимость, невыразимость; на невидимые поряд­ки, организующие ткань повседневной реальности.

—Децентрированность личности. Подчеркивается, что культурный субъект принадлежит одновременно двум мирам: реальному и симво­лическому и каждый из них сам по себе неоднороден. Это обусловли­вает внутреннюю разделенность личности, я, поскольку действия, пе­реживания, с одной стороны, их интерпретации и неосознаваемые коннотации — с другой, не тождественны друг другу.

— Неоднозначность нормативных порядков. В рамках постмодерна
особое внимание уделяется неоднозначности отношений членов обще­
ства к моральным нормам. Утверждается, что ни один моральный ко­
декс, даже общепринятый, не обеспечивает достаточных оснований для
существования социальной солидарности. Переосмысляется классиче­
ский императив моральной власти, и выдвигается гипотеза, что сила
без авторитета — постоянно присутствующий в обществе фактор в рас­
пределении функций и вознаграждений.

Конструктивные начала постмодерна открывают дополнительные к классическим возможности в изучении социокультурной реальности и ее динамических характеристик. В его рамках акцентируются те аспек­ты связей людей с окружением, которые в классических культурно-антропологических моделях считались либо несущественными, либо отклонениями.

* * *

Итак, за XX в. культурная (социальная) антропология (этнология) сложилась как самостоятельная социально-научная область. В самом общем виде, исходя из целей и предметной области изучения, в ее становлении можно выделить два периода: конец XIX в. — середина 1960-х гг. и конец 1960 — конец 1990-х гг.

Первый период формирования культурной антропологии характе­ризуется стремлением построить субстанциональную теорию культу­ры, понимаемой как реальный объект. В рамках эволюционизма это была панкультура, или культура всего человечества. Неудачи попыток построить научную теорию истории человечества привели к поиску надежных показателей определения культуры как целого. Такую • целостность диффузионисты связывали с концепцией культурных кругов (ареалов), но недостаток данных и натяжки в теоретических построениях привели к утрате теорией ее первоначального авторите­та. С возникновением функционализма впервые меняются цели и предметная область изучения. Культура по-прежнему рассматривает­ся как реальный объект. Однако теперь изучается не панкультура, а отдельные культуры с целью выявления механизмов, удерживающих целостность каждой. Такими механизмами стали социальные инсти­туты и их функции. Позже выяснилось, что гомеостатическая модель общества, предлагаемая в рамках структурного функционализма, не­пригодна для объяснения динамизма современной жизни. Но было и другое теоретическое направление, предназначенное для изучения механизмов поддержания культурной целостности — это «личность и культура». Здесь такое поддержание связывалось с интериоризацией культурных норм и паттернов в процессах социализации. Со време­нем здесь также обнаружились существенные ограничения, относя­щиеся к объяснению множественности и изменчивости культурных форм поведения людей.

Таким образом, постепенно в рамках культурной антропологии на­метилось изменение проблемного поля: от поиска общих закономерно­стей, характерных для всех культур, к выявлению способов организации культурного многообразия. В этом отношении характерна ситуация с возрождением эволюционизма в 1950-х гг. Названное нео-эволюциониз-мом, это теоретическое направление было реакцией на синхронную ориентированность функционализма и «культуры и личности». Но оно существенным образом отличалось от классического эволюционизма ориентированностью на интерпретацию культурного многообразия бла­годаря разделению эволюции на общую и специфичные формы.

Осмысление изменения общенаучной ситуации в 1960-х гг. привело в их конце к определению этой ситуации как смены познавательных парадигм. Одной из ее существенных характеристик стало утвержде­ние логического позитивизма, предполагающего сконструированность (а не реальное существование) категорий и моделей, используемых в науке (аналог противопоставления номинализма и реализма). С этого момента начинается период доминирования лингвистической филосо­фии, что в культурной антропологии отразилось в формировании линг­вистической антропологии (этнолингвистики) и когнитивной антропо­логии. В этих теоретических рамках осуществляется поиск способов организации культурного многообразия, причем в символической фор­ме. Со временем в культурной антропологии все отчетливее проявля­ются эвристичные и конструктивные аспекты постмодерна, и можно говорить о поиске новых парадигматических оснований, позволяющих объединить концептуализацию культурной динамики (эволюционизм),

организации социального взаимодействия (структурный функциона­лизм) и символического поля (структурализм, постструктурализм).

Все сказанное позволяет сделать вывод, что в XX в. культурная (со­циальная) антропология (этнология) сформировалась как обширная область социально-научного познания:

— построено операциональное определение культуры, которое стало конвенционально принятым;

— определены теоретические рамки и методологические принципы изучения культуры, позволяющие сочетать микро- и макроуровень рассмотрения объекта изучения; данные из разных источников; выстраивать эмпирические закономерности и теоретические обоб­щения;

— разработан понятийный аппарат;

— началось концептуальное примирение и совместное использование теоретико-методологических принципов основных исследователь­ских направлений, считавшихся прежде несопоставимыми.

 Литература

Alexander J,С , Ciesen В ., Munch R., and Smelser. N. Y. (eds.). The Macro-Micro Link. Berkeley: University of California Press, 1987. Barkow J.H. Evolutionary Psychological Anthropology // Handbook of Psychological Anthropology. Bock Ph. (ed.). Westport, Connecticut, L.: Greenwood Press, 1994.

Barrett S.R. The Rebirth of Anthropological Theory. Toronto, Buffalo, L.: University of Toronto Press, 1984.

Bernstein R.J. Beyond Objectivism and Relativism: Science, Hermeneutics and Praxis. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1983. Bidney D. Theoretical Anthropology. New Brunswick (USA), L. (UK): Transaction Publishers, 1996.

Bock P. Rethinking Psychological Anthropology: Continuity and Change in the Study of Human Action. N. Y.: W.H. Freeman, 1988. Bock Ph.K. (ed.). Psychological Anthropology. Westport, Connecticut, L: Greenwood Press, 1994.

Bock Ph.K. Continuities in Psychological Anthropology. San Francisco: W.H. Freeman and Co, 1980.

Bourdieu P. Outline of a Theory of Practice. Cambridge: Cambridge University Press, 1977.

Carrithers M. Is anthropology art or science? // Current Anthropology. June. 1990. Vol. 31. №3.

Casson R.W. (ed.). Language, Culture and Cognition. Anthropological Perspectives. N. Y.: MacMillan, 1981.

Casson R.W. Language, Culture, and Cognition. N. Y.: Macmillan, 1981. Cole J.B. Anthropology for the Nineties. N.Y.; L.: The Free Press, 1988. Cole M. Cultural Psychology. Cambridge, Mass., L. (England): The Belknap Press of Harvard University, 1996.

Cole M. Ethnographic psychology of cognition — so far // The Making of Psychological Anthropology. Suarez-Orozco M.M. (ed.). N. Y.: Harcourt Brace College Publisher, 1994. Vol. II.

Cole М . Socio-cultural-historical psychology: some general remarks and a proposal for a new kind of cultural genetic methodology // Sociocultural Studies of Mind. Wertsch J.V. (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1995.

Crapanzano V. Some thoughts on hermeneutics and psychological anthropo­logy // New Direction in Psychological Anthropology. Schwartz F., White G.M., Lutz C.A. (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 1994. Crawford V.M., Valsiner J. Varieties of discoursive experience in psychology: cultural understanding through language used // Discourse Analysis: Special Issue. Culture and Psychology. 1999. Vol. 5. №3. P. 259-269. D'Andrade R.G. Cultural meaning systems // Cultural Theory: Essays on Mind, Self, and Emotion. Shweder R.A., LeVine R. (eds.). Cambridge; L.; N. Y. etc.: Cambridge University Press, 1984.

Dewey J. Human Nature and Experience. N. Y.: MacMillan, 1963. Dolgin J.L., Kemnitzer D., and Schneider D.M. (eds.) Symbolic Anthropology. N. Y.: Columbia University Press, 1977.

Dougherty J.W.D. (ed.). Directions in Cognitive Anthropology. Urbana: University of Illinois Press, 1985.

Douglas M. and Wildavsky A. Risk and Culture. — Berkeley: University of California Press, 1932.

Ewing K.P. Is psychoanalysis relevant for anthropology? // New Direction in Psychological Anthropology. Schwartz Т., White G.M., and Lutz C.A. (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 1992.

Eysenck M.W., Keane M.F. Cognitive Psychology. 4^th ed. Hove, Philadelphia: Psychology Press: the Taylor and Francis Group, 2000. Fabian J. Time and the Other: How Anthropology Makes its Object. N. Y.: Columbia University Press, 1983.

Geertz C. Ethos, world-view and the analysis of sacred symbols // Man Make Sense. Hamme E.A. and Simmons W.S. (eds.). Boston: Little: Brown and Co, 1970.

Goodenough W.H. Cultural anthropology and Linguistics // Raport of the Seventh Annual Round Table Meeting on Linguistics and Language Study. Garvin P. (ed.). Washington D.C.: Georgetown University, 1957. Gould M. Voluntarism versus utilitarianism: a critique of Camic's history of ideas // Theory, Culture and Society. 1989. №6. P. 637-654. Habermas J. Theory and Practice. Boston, MA: Beacon Press, 1973. Hall S. Cultural studies and its theoretical legacy // Cultural Studies. Grossberg L. et al. (eds.). N.Y.;L.: Routledge, 1992. P. 227-286. Hall S. Cultural studies: two paradigms // Media, Culture and Society. 1980. №2. P. 52-72.

Heritage J. Garfinkel and Ethnomethodology. Cambridge: Polity Press, 1984. Herskovits M.J. Cultural Anthropology. N. Y., 1955.

Hollis M. and Lukes S. (eds.). Rationality and Relativism. Cambridge, Mass: MIT Press, 1982.

Hsu F.L.K. Psychological anthropology in the behavioral sciences // Hand­book of International and Intercultural Communication. Molefi K.A. and Gudylunst W.B. (eds.). Newbury Park, L.; New Delhi: Sage Publication, 1989. Hymes D. (ed.). Reinventing Anthropology. N. Y.: Pantheon Books, 1969. Ingham J.M. Psychological Anthropology Reconsidered. Cambridge: Publi­shed by the Press Syndicate of the University of Cambridge, 1996.

Jahoda G. Psychology and Anthropology. A Psychological Perspective. L.,

N. Y. etc.: Academic Press, 1996.

Janowitz M. Anthropology and the social sciences // Cultural Anthropology.

1936. Vol. 4. № 139. P. 146-154.

Jarwie I.C. Revolution in Anthropology. N. Y.: Humanities Press. 1964.

Kane A. Cultural analysis in historical sociology: the analytic and concrete

forms of the autonomy of culture // Sociological Theory, 1990. № 9(1). P. 53 —

69.

Keesing R.M., Keesing F.M. New Perspectives in Cultural Anthropology. N. Y.

etc.: Holt, Rinehart and Winston, Inc., 1970.

Kluckhohn C. Universal category of culture // Anthropology Today. Kroeber

A.L. (ed.). Chicago, 1953. P. 507-523.

Кпотт -Celina E. and Cicorrel A.V. (eds.). Advances in Social Theory and

Methodology: Toward an Integration of Micro and Macro Sociologies. Boston:

Routledge and Kegan Paul, 1981.

Kottak C. Ph. Cultural Anthropology. N. Y.: Random House, 1982.

Kroeber A.L. (prep.). Anthropology Today. An Encyclopedic Inventory.

Chicago, 1957.

Kroeber A.L. Anthropology. N. Y., 1948.

Lesser A. Franz Boas and modernization of anthropology // History, Evolution

and the Concept of Culture. Selected Papers of Alexander Lesser. Cambridge,

N. Y., L. etc.: Cambridge University Press, 1985.

Lewin K. Field Theory in Social Science. N. Y.: Harper and Brothers, 1951.

Lewis I.M. Social Anthropology in Perspective. The Relevance of Social

Anthropology. Cambridge: Cambridge University Press, 1976.

Loubser J. et al. (eds.). Exploration in General Theory in Social Science.

2 vols. — N. Y.: Free Press, 1976.

Mair L. An Introduction to Social Anthropology. Oxford: Claredon, 1965.

Mandlebaum D. (ed.). Selected Writing of Edward Sapir. Berkeley and Los

Angeles, 1949.

Meltzer B.N. and Petras J.W. The Chicago and Iowa Schools of symbolic

interactionism // Human Nature and Collective Behavior: New Bruncwik,

N.Y.: Transaction, 1970. P. 1-17.

Meifzer B.N., Petras J.W., and Reynolds L.T. Symbolic Interactionism: Genesis,

Varieties, and Criticism. L.: Routledge Kegan Paul, 1975.

Merleau-Ponty M. Les siences de l'homme et la phenomenologie. Paris, 1954.

Naroll R., Naroll F. Main Currents in Cultural Anthropology. N. Y.: Meredith

Corporation, 1973.

Norman D.A., Rumelhart D.E. Explorations in Cognition. SanFrancisco:

Freeman, 1975.

Ortner S.B. Theories in anthropology since the sixties // Comparative Studies

in Society and History. 1984. №26. P. 126-166.

Orfner S.B. Theory in anthropology since the sixties // Comparative Studies

in History and Society. 1984. №26. P. 126-166.

Piaget J. L'epistemologie genetique. Paris, 1970.

Rabel P., Rosman A. The past and the future of anthropology // Journal of

Anthropological Research. 1994. Vol. 4. № 4.

Rayce J.R. Cognition and knowledge // Handbook of Perception. Carterette

C, Friedman M.P. (eds.). Vol. 1. Historical and Philosophical Roots of

Perception. N.Y., L.: Academic Press, 1974.

Redfield R. Peasant Society and Culture. An Anthropological Approach to Civilization. Chicago: University of Chicago Press, 1956. Redfield R. The Little Community. Viewpoints for the Study of a Human Whole, Uppsala and Stockholm: Almovist and Wiksells, 1955.

Ritzer G. The rise of micro-sociological theory // Sociological Theory. 1985. №3. P. 88-98.

Ronald W.C. Cognitive anthropology // Handbook of Psychological Anthro­pology. Bock Ph. K. (ed.). Westport, Connecticut. L.: Greenwood Press, 1994. Ruby J.A. Crack in the Mirror: Reflexive Perspectives in Anthropology. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1982. Ruwet N. Linguistique et science de l'homme // Esprit. 1963. №322. Scheerer M. Cognitive theory // Handbook of Social Psychology. Reading, Mass, 1954.

Schutz A. The Phenomenology of the Social World. Walsh G., Lehnert F. (tr.). L.: Heinemann, 1972 (1932).

Schwartz T. Anthropology and psychology // New Direction in Psychological Anthropology. Schwartz Т., White G.M., and Lutz C.A. (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 1994.

Shweder R. Cultural psychology: what is it? // Cultural Development: Essays on Comparative Human Development. Stigler J., Shweder R., and Herdt G. (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 1990.

Shweder R.A. Anthropology's romantic rebellion against the Enlightenment, or there is more to thinking than reason and evidence // Cultural Theory: Essays on Mind, Self, and Emotion. Shweder R.A. and Le Vine R. (eds.). Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1984.

Simons H. (ed.) Perspectives on the Rhetoric of the Human Sciences. L.: Sage, 1988.

Skinner B.F. Beyond Freedom and Dignity. Harmondsworth: Penguin, 1971. Skinner B.F. Science and Human Behavior. N. Y.: Macmillan, 1953. Skinner Q. (ed.). The Return of Grand Theory in the Human Sciences. Cambridge: Cambridge University Press, 1985.

Smith M.B. Anthropology and psychology // For a Science of social Man. Gillin J. (ed.). N. Y.: The MacMillan Company, 1986.

Sperber D. Le structuralisme ou anthropologie // Qu'est-ce que le structu-ralisme? Paris, 1968.

Spiegelberg H, The Phenomenological Movement: a Historical Introduction. The Hague: Martinus Nijhoff, 1971.

Stocking G.W. Polarity and plurality: Franz Boas as psychological anthropo­logist // New Direction in Psychological Anthropology. Schwartz F., White G.M., Lutz C.A. (eds.). Cambridge: Cambridge University Press, 1994. Sudrez-Orozco M.M. (ed.). The Making of Psychological Anthropology. N. Y.: Harcourt Brace College Publisher, 1994.

Thomas N. Out of Time. History and Evolution in Anthropological Discourse. 2nd ed. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1996. Tyler S. Cognitive Anthropology. N. Y.: Holt, Rinehart and Winston. 1969. Tyler S.A. (ed.). Cognitive Anthropology. N. Y.: Holt, Rinehart, and Winston, 1969.

Tyler S.A. (ed.). Cognitive Anthropology. N. Y.: Holt, Rinehart, and Winston, 1969. Wuthnow R., Kurzweil E., Hunder J., and Bergesen A. Cultural Analysis. L.: Routledge and Kegan Paul, 1984.

Справочный материал

Anthropology Today. An Encyclopedic Inventory. Prep by Kroeber A.L. Chicago, 1957.

Dictionary of Concepts in Cultural Anthropology. Winthrop R.H. N. Y., Westport, Connecticut, L., 1991.

Handbook of Cross-Cultural Human Development, Munroe R.H., Munroe R.L., Whiting B.B. (eds.). N. Y.: Garland, 1981.

Handbook of Cross-Cultural Psychology. Triandis H.C. and Bristin R.W. (eds.). Boston etc.: Allyn and Bacon, Inc., 1980.

Handbook of Environmental Psychology. Stokols D. and Altman I. N. Y.: Wiley, 1987.

Handbook of International and Intercultural Communication. Molefi K.A. and Gedylunst W.B. (eds.). Newbury Park, L., New Delhi: Sage Publication, 1989. Handbook of Perception, Carterette C, Friedman M.P. (eds.). N. Y., L.: Academic Press, 1974.

Handbook of Personality Theory and Research. Borgatta E.F. and Lambert W.W (eds.). Chicago: Rand McNally and Co., 1968.

Handbook of Psychological Anthropology. Bock P.K. (ed.). Westport, Con­necticut, L.: Greenwood Press, 1994. Handbook of Social Psychology. Reading Mass, 1954. International Encyclopedia of the Social Sciences. N. Y., 1968. The Fontana Dictionary of Modern Thought. Glasgo, 1981. The Handbook of Social Psychology. Lindzey G. and Aronson E. (eds.). Massachusetts, Calif, L., Ontario: Addison-Wesley, 1969.

Глава 3.