ИГРОВАЯ НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ ПОСЛЕДСТВИЙ ПСИХИЧЕСКИХ ТРАВМ
⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 15Следующая ⇒
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Игровая нейтрализация последствий психических травм тоже является авторской методикой, прошедшей проверку на протяжении нескольких десятилетий и дока­завшей свою эффективность в устранении страхов и пси­хических травм. Но нельзя ли эту методику применять сразу, а потом заняться устранением страхов? Мы убе­дились, что это — не самый лучший путь, так как нужно вначале через проигрывание страхов и историй развить ролевую гибкость и способность более непосредственно выражать свои чувства, прежде чем апеллировать к про­шлому опыту.

Так как в основе игровой нейтрализации лежит ка­тарсис, рассмотрим его несколько подробнее, прежде чем дать полную картину терапевтического действия игро­вой нейтрализации в нашем понимании.

Катарсис (греч. очищение) — термин «Поэтики» Аристотеля, обозначающий очищение духа при помощи страха, гнева, сострадания и прочих чувств. Под его влия­нием появляется особое душевное просветление (то, что в современной психологии обозначается как инсайт), что, в свою очередь, через сострадание, сопереживание и взятие роли способствует развитию нравственно-эти­ческих чувств и установок личности.

Обратимся к истории, характеризуя разные сторо­ны катарсиса, но не обязательно рассматривая его как

264

целостное, законченное психически (и психологически) явление.

В первобытном обществе катарсис был уже ярко пред­ставлен в обрядах по излечению, снятию порчи и сглаза. Как правило, это было групповое действие, в котором под влиянием плясок, хороводов, пения и ритмических воз­действий музыкальных инструментов эмоциональное возбуждение переходило грань своего «я», помогало от­решиться от своих бед и переживаний и войти в новые трансцендентные состояния, программируемые предво­дителем племени, шаманом или колдуном. Это могли быть и пляски перед охотой, где люди входили в роли живот­ных, настраиваясь на постижение их привычек, что по­зволяло исключать травматизацию и обеспечивать пле­мя пищей. В древних празднествах и обрядах нередко ниспровергались святыни, над ними смеялись, ставили в несвойственные им ситуации, а то и просто издевались. Здесь, следовательно, не было трепетного отношения к нравственным ценностям, а, наоборот, присутствовало выражение агрессивных чувств. Однако обычно это но­сило кратковременный характер, затем наступало при­мирение с той святыней, которая раньше была чуждой и непонятной и к которой испытывали двойственные

чувства.

В античной Греции культ Диониса (бога растительно­сти, покровителя виноградарства и виноделия) сопровож­дался играми и обрядами, содержание которых состав­ляло оплакивание страданий и гибели Диониса и лико­вание по поводу его воскресения (задолго до Христа). Средствами возбуждения экстатических состояний была все более громкая музыка, однообразные звуки флейт, неистовые ночные пляски (чем не современная дискоте­ка?), одурманивающие напитки (в настоящее время — наркотики, предлагаемые на каждой дискотеке), сексуаль­ная несдержанность. После такого празднества возника­ло состояние опустошенности, усталости, разбитости,

265

а то и просто настигал сон (еще бы, после таких изли­шеств). Итак, в этом случае мы отмечаем элементы эмо­ционального возбуждения, сопереживания по поводу несчастной судьбы Диониса, преодоление этих чувств в последующих частях мистерии и «заслуженный от­дых» — «отключение», пусть и временное, от всех проб­лем. Главным при этом является ощущение не печали, а безмерной радости, которой может и не быть в повсед­невной жизни. Велика и роль соучастия — группового действия и разделения эмоций всеми его участниками. Проявления рассмотренных психологических меха­низмов катарсиса можно увидеть и в наших националь­ных праздниках Ивана-Купалы и Пасхи. Языческому обрядовому искусству средневековья было свойственно острое ощущение победы над страхом перед непонятными еще силами природы. Стремление преодолеть этот страх находит свое отражение в различных формах сцениче­ского уродливо-смешного: в «вывернутых наизнанку» символах смерти, в веселых «растерзаниях». Поэтому одним из обязательных элементов народного празднич­ного веселья было переодевание, ряженье, а то и само­бичевание (самоосуждение), как и в сектах аскетов-фа­натиков, подвергающих себя самобичеванию с целью «искупления грехов», что было распространено в Италии и Западной Европе в XIII—XV веках. Иногда этот обряд или обычай обретал характер массового психоза по мере распространения на почве развития религиозного аске­тизма и фанатизма. Можно считать, что на Руси эмоци­ональное отреагирование представлено скоморошеством, которое было наиболее популярно в XVI—XVII веках. Помещик, например, гротескно изображался толстяком (как и американский дядя Сэм в коммунистической России), а двое скоморохов в лохмотьях (символ бедности и нищеты) начинали гонять его прутьями (что, конечно, не допускалось в обычной жизни, разве что во время бун­тов и революций), а остальные кричали: «Добрые люди,

266

посмотрите, как холопы из господ жир вытряхивают». К скоморошьим представлениям относился и народный кукольный театр, главным героем которого являлся Петрушка, предшественник клоунады, сатирических спектаклей и телевизионных программ «Куклы». В США и сейчас существует праздник День всех святых, когда высмеиваются страхи и ужасы повседневной жизни. Чем страшнее маски на лицах, тем искреннее радость зрите­лей. С этим перекликается и карнавал в Бразилии, и кон­церты рок-музыкантов, например А. Купера, где на сце­не воздвигают виселицы и гильотины, а сам он предстает в образе законченного злодея (внешность этому способ­ствует). Далеко не всегда это можно назвать катарсисом в традиционном понимании, поскольку, вызывая чув­ства агрессии и недовольства, подобные представления (как и матч для футбольных фанатов) могут иногда спровоцировать деструктивные, социально опасные дей­ствия (как после концертов группы «Алиса»). Более того, современные исследования показали, что бесконт­рольный выброс эмоций гнева (а это тоже эмоциональ­ное преодоление) в 4—5 раз повышает вероятность ран­ней, в пятидесятилетнем возрасте, смерти от сердечных заболеваний по сравнению с возрастом «ухода» более уравновешенных людей. Если стучать кулаком по столу и извергать проклятия (угрозы), это может привести к пе­чальным последствиям, так как такое поведение — тоже стресс, который не всегда может перенести организм, даже если он и «железный». Можно добавить, что час­тые гормональные стрессы при вспышках гнева приво­дят к критическому накоплению гормонов (адреналина в первую очередь), которое рано или поздно неблагопри­ятно отразится на деятельности сердечно-сосудистой системы, если нет альтернативных путей решения кон­фликтных ситуаций. Все возвращается на «круги своя» в лучшем случае, а в худшем — только усиливает безна­казанность и жестокость, например в обряде отпущения

267

грехов у древних евреев (отсюда и пошло выражение «козел отпущения»). Процветал он в Земле обетован­ной в давние времена и был данью народным языческим празднествам. В определенный день раз в году следовало взять двух одинаковых козлов: одного принести в жер­тву и съесть, перед другим совершить исповедь за грехи и отослать его со специально назначенным человеком в пустыню — пусть козел несет на себе беззакония и гре­хи всего народа. Там козла отводили на гору и сбрасы­вали вниз. О смерти козла сообщал вернувшийся чело­век. Важно было и то, что козел погибал вдали от лю­дей. У племен майя и в некоторых религиях обряд жертвоприношения был обязательным.

Близкий к катарсису пример — история зарождения джаза в Новом Орлеане. Сопровождающие негритянскую похоронную процессию музыканты, вместо того чтобы исполнять траурные, щемящие мелодии, танцуют, весе­ло насвистывают, поют и музицируют вполне жизнеут­верждающе. Однако своим музыкальным произведениям они все же давали патетически религиозные названия, например «Когда святые маршируют». Да и негритян­ские спиричуэле (жанр музыкального духовного фолькло­ра), исполняемые в церквах, не только вызывают печаль, но и приближают живущего на этой земле к пониманию добра и зла, жизни и смерти.

В своей «Поэтике» Аристотель отмечал, что люди при­ходят смотреть театральные представления для того, что­бы дать выход чувствам, не находящим удовлетворения в обычной жизни, посредством сопереживания с тем, что изображают актеры. Тогда они очищаются от скверны, испытывая так называемый катарсис. Сострадание в ан­тичной трагедии вызывается страхом — чувством, свой­ственным всем людям, страхом оказаться в таком же положении, как и герой трагедии. Страх и сострадание должны быть, согласно Аристотелю, «очищены» опять-таки путем сострадания и страха, т. е. подобное устра-

268

няется подобным (или клин вышибают клином, добави­ли бы мы). Далее, как известно, в мифе об Орфее, спус­кающемся в ад, чтобы вернуть возлюбленную, можно увидеть символ катартического преображения человека благодаря страданию, сочувствию и желанию помочь. По­добно этому художник, врач или психолог спускаются в глубину человеческих страстей, выводя из темноты подсознания искаженные силы жизни, чтобы превра­тить их в новые возвышенные свойства личности.

Вячеслав Иванов в книге «Дионис и прадионисий-ство» (Баку, 1923) утверждал, что существует два типа катарсиса: катарсис Аполлона и катарсис Диониса. В ка­тарсисе Аполлона очищение ощущалось как восстанов­ление единства в душе, разделившейся или одержимой. благодаря востребованности собственных бессознатель­ных энергий (что составляет кредо ортодоксального психо­анализа). Тогда спасающий целостность личности катар­сис достигается путем прояснения и просветления, связан­ных с пониманием гармонической упорядоченности (целостной и адаптивно действующей психической систе­мой организма). Человек же, находящийся во власти Диониса, охваченный сильным иррациональным чувством (ужасом, страхом, самозабвением), лишен возможности пе­ревоплощения. Он находится в экстатическом исступлении и не имеет готового прообраза того, во что он должен воплотиться. Подражание «страстям Дионисовым» — не образное воссоздание того или иного явления «в уме», но погружение в само это явление. Мы видим в концепции Вячеслава Иванова две противоположные, но нередко до­полняющие друг друга в жизни линии катарсиса: интел­лектуальную (рациональную) и чувственную (эмоциональ­ную). Это соответствует левополушарному и правополу-шарному типам билатерального реагирования.

Когда Борису Пастернаку было особенно тяжело, он начинал писать, как одержимый, родственной душе — Марине Цветаевой и успокаивался на время, получив от

269

нее ответное письмо, полное сочувствия и признаний. Встретились они только один раз, на закате жизни, ког­да буднично, прозаично, «по-стариковски» попили чаю. О былых чувствах друг к другу уже не вспоминали. В пе­риод переписки они сопереживали друг другу, помогали гасить накопившиеся негативные эмоции, и это поддер­живало их, в чем-то вдохновляло, но жизнь текла в преж­нем русле. Это был интеллектуальный, недоступный ре­альности опыт общения, но с погружением, осознанием и переосмыслением своих проблем.

Напомним и то, что хор в античной трагедии должен был выражать общее мнение, т. е. хор формулировал спо­соб оценки событий. Представление, кроме эмоциональ­ного воздействия, включало понимание и осознание со­бытий, происходящих на сцене.

Гете однажды рассказал, что в молодости был безот­ветно влюблен и переживал это настолько тяжело, что стал помышлять о самоубийстве. Чтобы преодолеть деп­рессию, оставалось одно средство — описать ее. Так по­явился знаменитый роман «Страдания молодого Верте-ра», благодаря которому автор вернул душевное равнове­сие и остался жить — с собой покончил его герой. В этом случае мы видим определенное сочувствие и разделение переживания — только не с другом, а с самим собой, в ви­де убийства героя. Это был катарсис, но весьма односто­ронний и не отвечающий канонам жанра.

А что описал Л. Н. Толстой в знаменитой повести «Отец Сергий»? Его герой отрубил себе палец, а сам ав­тор как бы кастрировал себя, чтобы избежать обуревав­ших его душу сексуальных фантазий и желаний, посколь­ку его темперамент не соответствовал чувственности его законной и единственной, как мы знаем, супруги — Со­фьи Андреевны. Как бы он хотел видеть свою чопорную и в то же время взбалмошную жену в образе Наташи Ростовой, которая, однако, так и не стала счастливой. И смерть гения тоже была его трагическим катарсисом:

270

он ушел из семьи, чтобы хотя бы таким способом осво­бодиться от тяжести семейных кандалов. В противопо­ложной ситуации оказалась его героиня — Анна Каре­нина, тоже покончившая с собой, в то время как ее суп­руг своей безграничной принципиальностью во всем напоминал жену автора романа.

Очень часто художник и музыкант выражают в своем произведении нереализованные мечты. Не этим ли объ­ясняются радостные, полные ликования произведения трагически несчастного в жизни глухого Бетховена? А Вагнер, например, признавался, что он в жизни не ис­пытал настоящей любви и поэтому хотел воздвигнуть памятник этой прекрасной мечте. И задумал сочинить музыку к «Тристану и Изольде». Что тогда говорить о художниках и писателях, переживающих свои сочине­ния, поступки своих героев как свои собственные? Мож­но вспомнить такого плодовитого писателя, как Жорж Сименон, заявившего в порыве откровенности: «Но всей жизнью, которая была посвящена постепенному избав­лению от унаследованных страхов, я получил право судить о нем (о Феллини) и восхищаться им, поскольку чув­ствую, что его судьба схожа с моей». Да, описав все воз­можные страхи в своих книгах, он наконец избавился от них, но уже в весьма зрелом возрасте и не смог боль­ше написать ни строчки, разве что мемуары. Страхи, таким образом, были движущей силой его творчества, и он избавлялся от них с помощью перипетий в жизни героев своих книг.

Но всегда ли нужно освобождаться от прошлого (как в психоанализе) или отказываться от него по принципу действия «здесь и сейчас» (гештальтпсихология)? Прак­тика показывает, что при этом многое зависит от жела­ния пациента, его веры в применяемый способ лечения и эмоционального контакта со специалистом, а препят­ствием этому может быть недостаточная эффективность психологической помощи и развитие невроза.

271

Проигрывание, особенно в сочетании с преодолением негативных эмоций, способно вызвать эффект катарсиса в виде эмоционального облегчения, как это произошло в одном из рассказов А. Грина: мальчик боялся гнева отца, поэтому взял однажды пистолет из его коллекции и застрелил гнев, который, как он увидел, «сидит в сун­дуке». Прибежавшему испуганному отцу мальчик сказал, что застрелил его гнев. Отец успокоился, и страх сына перед отцом прошел.

Знаменитый художник В. Кандинский так определял свое кредо: «Главное для меня — создавать. Я должен освобождаться от обуревающих меня фантазий!» Что про­исходит с людьми, если они вовремя не освобождаются от таких фантазий, известно всем психологам, психиат­рам и психотерапевтам. Такой известный психотерапевт, как М. Е. Бурно (Москва), на основании многолетней практики работы с больными психастенией (склонными к навязчивым состояниям) утверждает, что только твор­чески усиленные переживания способствуют эффекту их катартического смягчения, т. е. уменьшению интенсивно­сти навязчивостей, которые, по признанию всех специ­алистов, считаются наиболее трудными для устранения.

В своей незаконченной работе «О взрыве» А. С. Ма­каренко писал, что в коллективе всегда существует ком­плекс противоречий «разных степеней» конфликтности, поэтому рекомендует, выбрав из общей цепи конфликт­ных отношений самое яркое, убедительно разрешать его методом «взрыва». Под ним понимается доведение кон­фликта до высшего предела, т. е. до такого состояния, когда уже ничего нельзя трансформировать, когда анта­гонизм между личностью и обществом достиг крайней степени непримиримости, когда перед членом общества возникла дилемма — быть его членом или уйти из него. В других работах А. С. Макаренко также обсуждает си­туацию «взрыва», хотя, по его словам, «взрывной ма­невр» очень болезнен и педагогически труден.

272

И молодой Гете боролся со своими слабостями подоб­ным образом: повышенную чувствительность к шуму ис­правлял по вечерам барабанным боем (хорошо, что у не­го не было соседей), страх высоты — восхождением на самую высокую площадку монастырских башен или на небольшую, но отвесную скалу. Так он снимал голово­кружение, которым страдал из-за первичной нервной ос-лабленности. В анатомическом театре и клинике Гете учился тому, чтобы переносить самые отвратительные зрелища (тогда было модно смотреть, как устроен чело­век, пока анатом разделывал его на части), со страхами одиночества боролся путем ночных посещений пустын­ных мест. В этом также мы видим катартический феномен драматизации своих переживаний, связанных с чувством уязвимости, путем проигрывания ситуаций, возвышаю­щих способности или приближающих их к личностно (осознанно) допустимому пределу. Уже в этом заключа­ется отличительный признак катарсиса — превращения отрицательных эмоций в положительные.

Приведем взгляды и мнения представителей психо­логии и медицины по поводу данной проблемы. По представлениям одного из классиков поведенческой (би­хевиористской) терапии Л. Вольпе (1958), понятие «пре­одоление», введенное 3. Фрейдом, означает новое эмоци­ональное переживание ситуации, которая некогда была пережита с чувством страха. Преодоление страхов при­носит пользу только в том случае, когда эмоциональное воспроизведение прошлого сочетается с реальным пере­живанием терапевтической ситуации и сопереживанием врача (психолога). Идеи подобной терапии страха при ра­боте с детьми, пережившими какое-либо травмирующее событие, впервые подробно были изложены американ­ским психиатром Д. Леви (1939). Дальнейшее развитие этих идей продолжила дочь 3. Фрейда, знаменитый дет­ский психоаналитик А. Фрейд в работе с детьми, пере­жившими бомбежки Лондона в годы Второй мировой

273

войны. Если ребенок имел возможность выразить в игре свои переживания, то он освобождался от страхов и пе­режитое не развивалось в психическую травму. В даль­нейшем идеи катарсиса в детской игре широко исполь­зовались представителями главным образом француз­ской и американской школ психиатрии. Необходимо вспомнить и блестящий опыт катартического лечения больных Месмером в XVIII веке, когда они эмоциональ­но взаимно индуцировались, обхватив чан, «наполнен­ный магнетической силой», вскоре возникали конвуль­сии, как и во всех подобных ритуалах, и затем все засыпали в специальном зале, где играла тихая чарую­щая музыка (теперь мы бы определили это как музы-котерапию). Есть и более конкретные варианты гипнока-тарсиса, например преодоление прошлых переживаний в гипнотическом или трансовом состоянии сознания под влиянием внушений специалиста. К этому особенно предрасположены больные истерией, на что указывали в свое время психиатры, с которым первоначально рабо­тал 3. Фрейд. Есть и модификации воспроизведения прошлого травмирующего опыта в состоянии релак­сации под влиянием установок специалиста. Однако в наше время эти способы катарсиса не используются так широко, поскольку требуют участия высокопрофес­сионального специалиста, прошедшего длительную под­готовку.

Зато часто разыгрываются «спектакли» снятия порчи и сглаза «потомственными колдунами», многие из кото­рых были нашими студентами, а теперь решили любым способом заработать впрок много денег. Тем не менее даже в этих мистификациях присутствует катарсис, и он будет наблюдаться до тех пор, пока их клиент не пой­мет, что является жертвой и отдал все свои деньги по собственному желанию. Но люди продолжают обращать­ся к «колдунам», так как у них есть желание и интерес, они испытывают возбуждение и страх от неизвестности,

274

облегчение от внушенной «ясности» происшедшего и «ра­дость» по поводу предстоящих «блестящих» резуль­татов.

Даже в Средние века таких «прорицателей» преследо­вали и наказывали, считая ведьмами. В настоящее вре­мя при попустительстве властных структур в отношении оккультизма научное понимание катарсиса стало утра­чиваться. Им никто не занимается, его не изучают, зато процветает шарлатанство.

На основании изложенных воззрений и нашего прак­тического опыта психотерапии не одной тысячи пациен­тов с неврозами, будь то дети или взрослые, можно рас­смотреть в качестве обобщения психологические меха­низмы и способы достижения лечебного катарсиса, т. е. снижения до безопасных уровней повышенного прежде нервно-психического напряжения.

Среди психологических условий катарсиса можно выделить следующие:

1) страдание, испытанное раньше, вне зависимости от того, помнится ли оно или нет;

2) эмоциональное вовлечение, будь то исповедь, рас­сказ, игра или щемящее душу воспоминание;

3) репродуцированное переживание боли, страха, от­чаяния и страдания;

4) внешнее выражение этих чувств — экспрессия в от­личие от предшествующей импрессии;

5) драматизация чувств — усиление до степени аф­фекта;

6) последующее состояние облегчения от высвобожде­ния из-под гнета отрицательных эмоций;

7) изменение поведения на более адаптивное в ре­зультате вновь полученного опыта.

Важно подчеркнуть сочетание в катарсисе всех дей­ствующих начал. При отсутствии хотя бы одного из них катартический процесс не может быть полным, он про­сто распадется на отдельные фрагменты, которые могут

275

быть и полезны сами по себе, но не обеспечат эффекта очищения в целом.

Поясним катарсис более подробно.

Эмоциональное возбуждение — проявление интереса, например яркое воспоминание, воскрешение страха, пе­чали, тоски, чувства неудовлетворенности (незавершен­ности) или вновь возникшего любопытства. Это состоя­ние сопровождается переживанием, которое уже само по себе означает активизацию чувств, своего рода эмоцио­нальный настрой.

Сопереживание кому-то или чему-то (событию) подра­зумевает наличие эмпатии (способности к сочувствию, сопереживанию). Оно может выражаться в виде раская­ния, исповеди или щемящей душу тоски о том, что мог­ло быть, но не совершилось, даже просто ностальгии по прошлому или, наоборот, отрицание его при восприятии только происходящего в настоящее время.

Чувственный аспект катарсиса подразумевает спон­танность, а не заданный извне и тем более не внушен­ный процесс.

Проигрывание, пусть и в уме, но с эмоциональной окраской перипетий своего существования, поиска новых путей самоутверждения и развития альтернативных спосо­бов переживания стресса как понимания того, что было и что может произойти. Одному человеку это удается с первой попытки, другому — требуется пройти через не­сколько браков, профессий, на что может уйти вся жизнь.

Улучшение способности к постижению нового опыта, как и приобретение уверенности в себе.

Итак, среди способов реализации катарсиса можно назвать следующие: интерес (мотив, возбуждение), сопе­реживание, спонтанность, проигрывание и улучшение способности к постижению нового, более позитивного и менее травматичного для личности опыта.

Среди перечисленных способов реализации эффекта ка­тарсиса нет главных и второстепенных, все они значимы

276

и благодаря взаимосвязи приводят в итоге к изменению поведения на более позитивное, чем прежде.

Следует также установить причины, препятствующие эффекту катарсиса или исключающие полностью его ре­зультат. Вначале отметим, что чем старше пациент и чем больше прошло времени после того или иного травмиру­ющего события, тем менее выражен эффект катарсиса. Но нельзя сказать, что катарсис наиболее эффективен в первые годы жизни детей, так как они «еще не настоль­ко настрадались», не способны осознать и проиграть травмирующую ситуацию. Подобные «недостатки» воз­раста устраняются к пяти годам, когда заметно усили­ваются интеллектуальные возможности и способность к принятию и проигрыванию ролей. Соответственно, возрастает осознание и способность проигрывать чувства. В пожилом и старческом возрасте, границы которого ин­дивидуальны, происходит процесс инволюции способно­сти к пониманию (осознанию) и принятию ролей ввиду уменьшения гибкости мышления и эмоциональной чув­ствительности (но только не у долгожителей). Становит­ся сложнее по-новому взглянуть даже на события своей повседневной жизни, не говоря о пережитом много лет назад. Между тем способность варьировать свои воспоми­нания, перемещать их, располагать в иной временной последовательности помогает преодолеть тяжелое психо­логическое состояние, вызванное актуальными пробле­мами, и оказывается «панацеей», спасающей от некон­тролируемого накопления эмоционального стресса. Чем дольше и сильнее стресс влияет на сознание и самокон­троль человека, тем он меньше способен с возрастом осво­бождаться от стресса.

Сгустим краски и поставим вопрос так: нужен ли катарсис умирающему? Обязательно, так как в этом случае эмоции предельно напряжены, как и осознание конца, вся жизнь предстает в ином ракурсе, т. е. проиг­рываются в душе события, предшествующие трагедии

277

небытия, и здесь наиболее велика психотерапевтическая роль исповеди, причастия, отпущения грехов. Грехи есть у всех людей, но только их признание и желание изме­ниться, даже перед лицом смерти, является нравственным перерождением — сущностью катарсиса. То же можно сказать и о тревожащем душу признании своей вины в разрыве отношений, нанесении боли и обиды окружаю­щим, как и о переживании упущенных возможностей. Теперь обратимся к зарождению жизни и спросим: нужен ли катарсис женщине во время беременности и в чем он выражается? Больше всего — в желании иметь ребенка, радости при возникновении беременности, не­жности и заботе о его будущем, проигрывании (вос­поминании) своего детства и волнующем ожидании появления новой жизни. Таким образом, в этот период имеют место все перечисленные способы достижения ка­тарсиса, являющегося одним из гарантов наиболее поло­жительного психического развития ребенка, во всяком случае — в первые годы его жизни. Ни с чем не срав­нимы и более интенсивные катартические чувства радо­сти, облегчения и покоя сразу после родов, поскольку они сопровождались болью.

Если вернуться к беременности, то в своей практике мы на­блюдали, как ее нежеланность, отсутствие осознания материн­ской роли и отрицательное отношение к своему детству действуют самым неблагоприятным образом на психическое развитие детей, прежде всего на их эмоциональную сферу. Более того, у ребенка может быть нарушена и способность к катарсису, который если и появляется, то в рудиментарном виде и в значительно более старшем возрасте.

У кого же еще затруднен или невозможен катарсис? Для ответа на этот вопрос обратимся к нашему опыту проведения игровой терапии.

Во-первых, катарсис невозможен у людей, неспо­собных к эмоциональному возбуждению (вовлечению),

278

т. е. излишне рациональных или заторможенных до депрессии, а также исключается полностью у людей бес­чувственных — шизоидов.

Во-вторых, катарсис недоступен для тех, кто неспосо­бен к переживаниям и эмпатии.

В-третьих, катарсис отсутствует у интеллектуально примитивных личностей, живущих по принципу «здесь и сейчас».

В-четвертых, катарсиса нет у неспособных принимать и играть роли.

В-пятых, катарсиса не бывает при отсутствии чувства вины, что обычно сопровождается абсолютной уверен­ностью в своей правоте во всем, начиная с бытовых мело­чей и кончая устройством Вселенной.

В-шестых, катарсиса нет у людей, не помнящих род­ства, т. е. отрицающих прошлое, не придающих ему зна­чения.

В-седьмых, катарсис исключен у неспособных извле­кать уроки из прошлых ошибок и заблуждений и посто­янно их повторяющих.

При проведении катарсиса не обойтись без психодра­мы, базовые положения которой были изначально разра­ботаны Дж. Морено в 1912 году на основе опыта работы с детьми в детских садах Вены. В основе лечебного дей­ствия психодрамы лежит катарсис, источником которо­го, согласно Дж. Морено, является спонтанность как спо­собность к адекватной реакции на внезапно возникаю­щую ситуацию в тех случаях, когда ни память, ни логика не могут служить ее основанием. Подобная способность у невротика ослаблена, как и нарушено равновесие меж­ду миром реальности и миром воображения. Психодрама, соединяя реальную действительность и воображение, уст­раняет это противоречие. Поскольку невроз является свое­образной драмой отношений, то при ее воспроизведении в виде игры создается возможность выяснения самой сути нарушения отношений, способного вызвать невроз.

279

Наиболее полно человек раскрывается во взаимодей­ствии с другими людьми в непредвиденных и жестко не фиксированных ситуациях общения. Вариантом психо­драмы можно считать и комедию дель-арте, где сущест­вует лишь сюжетная канва, а текст, произносимый ге­роями пьесы, рождается в процессе постановки. Это не исключает, а, напротив, усиливает, как и в психодраме, роль режиссера, который предлагает участникам стать главными и второстепенными персонажами, а также играть роль аудитории, без чего не может обойтись ни одно театрализованное действие. То же самое относится к монологу, дублю, зеркалу, перестановке ролей, технике пустого стула и еще многому, что впервые стало исполь­зоваться в психотерапии. Важно подчеркнуть, что это были групповые методы, в то время как в медицине в 1920—1930-х годов преобладали индивидуальные, в том числе психоаналитические, методы работы. В последую­щие годы психодрама стала включать в пантомиму, ритмику, танцы, музыку, т. е. разнообразные приемы арттерапии, родоначальницей которой она и являлась. В 1960-х годах появились различные модификации пси­ходрамы, например аналитическая психодрама, социод-рама (ее впервые также предложил Дж. Морено), этнод-рама, гипнодрама, лечебный театр и т. д. В отличие от классического психоанализа в психодраме большее внимание уделяется не прошлым, а настоящим пережи­ваниям личности. Свободные ассоциации заменяются спонтанными действиями, а визуальные наблюдения вра­ча и кушетка — приближенной к жизни обстановкой. Цель психодрамы — не превратить пациентов в актеров, а побудить их стать на сцене тем, чем они в действи­тельности являются, и сделать это более полно и глубо­ко, чем это происходит в реальной жизни. В связи с этим нет необходимости полностью перевоплощаться, т. е. ста­новиться кем-то, хотя можно и представить себя в про­шлой и будущей роли. Образы будущей жизни могут

280

быть представлены другими участниками игры, озна­комленными с переживаниями пациента и его желания­ми. Существенным в психодраме является и сам процесс играния различных ролей — главных, дополняющих, второстепенных, развивающих действие и заканчиваю­щих его в драматическом развитии. Таким образом, для психодрамы как сценического действия важна не столько завязка, сколько развязка, решение той или иной жиз­ненной ситуаций. Оценка заслуг Дж. Морено в развитии науки о человеческой душе выражена в эпитафии на урне с его прахом: «В память о человеке, который внес в психологию радость и смех».

Существуют и критические оценки психодрамы: во-первых, считается, что она слишком театрализована и усложнена в процессе выбора и играния ролей; во-вто­рых, часто решает социальные проблемы в ущерб лично­стным и эмоциональным; в-третьих, пытается заменить все другие методы психотерапии одним; в-четвертых, иг­ровое действие нередко слишком растянуто по времени, поскольку нужно выполнить все предусмотренные усло­вия психодрамы, а также определить, кто и как будет иг­рать. Все эти замечания не носят принципиального ха­рактера, а отражают историю развития психодрамы. Расцвет психодрамы как группового метода психотера­пии пришелся на 1960—1970-е годы, особенно во Фран­ции и Германии, где появились оригинальные ее разра­ботки, особенно для психодрамы в детских и семейных группах.

Добавим, что идеи психодрамы, даже без знакомства с ними, нашли естественное развитие в театре, где допу­скается обращение к залу и актер должен на время из­менять свою роль, а то и меняться местами со зрителя­ми и даже устраивать представление прямо в зале. Тогда все в большей степени вовлекаются в групповое дей­ствие и испытывают эмоциональное удовлетворение от своего участия. В детских представлениях, особенно

281

кукольных (вспомним Петрушку), как раз и практику­ются обращения к детям, которые тут же дружно отве­чают.

Во время проведения игр у нас тоже нет зрителей, все участники. Роль режиссера (специалиста), участвую­щего в игре, сводится к тому, чтобы перед началом оче­редного действия объявить правила игры. Затем он, как и все остальные не может выходить из игры. Своеобраз­ная виртуальная психодрама возможна при просмотре трагичных фильмов вроде «Титаника», «72 метра», где все тонут, погибают, зато зрители после переживаний расходятся домой с явным чувством облегчения.

Теперь перейдем к рассмотрению авторской концеп­ции игровой нейтрализации последствий психических травм. Подобное занятие проводится после игровой дра­матизации оставшихся страхов и перед психологиче­ским экзаменом на их преодоление. Очевидно, что одна-единственная психическая травма может нанести гораз­до больший ущерб для психического развития, чем все остальные вместе взятые, например нежеланность ребен­ка, ощущаемая им по физическому дискомфорту еще в утробе будущей матери, не очень заботящейся о сохра­нении беременности, преждевременно рожающей, чтобы избавиться от бремени, кормящей как попало и отдаю­щей крошку в чужие руки. Тем более, если рождается ребенок не того пола, которого ждали, ощущение двой­ной нежеланности обеспечено ему на всю оставшуюся жизнь.

Нежеланный ребенок отвечает на желание родителей продлить свое беззаботное существование целым комп­лексом последующих проблем, в том числе повышенной возбудимостью или тормозимостью (в зависимости от темперамента — холерического или флегматического), большей склонностью к импульсивным (непредсказуе­мым) реакциям и развитием невротических и психопа­тических изменений личности. Этот вывод, сделанный

282

нами после многолетних исследований, позволяет утвер­ждать, что первоначальной психической травмой для ребенка является его нежеланность, отражающаяся на многих аспектах дальнейшего существования. Обычно такой ребенок бывает не в меру капризным, своеволь­ным, совершает опрометчивые поступки в будущем и не­редко заканчивает свою жизнь самоубийством. Психиче­ская травма действует интенсивнее, если отсутствует опора на идентификацию (отождествление) с родителем того же пола: у мальчиков это отец, у девочек мать. Как раз в этом случае и возникают драмы из-за отсутствия опоры, привязанности, смысла жизни, надежды на буду­щее. Можно сказать и проще: если у мальчика был отец, которым он гордился, то вероятность психической трав-матизации, связанная с крахом профессиональных на­дежд, будет всегда меньше, чем у мужчин, у которых отец являлся отрицательным примером поведения или его не было совсем. Психическая травма также связана с эмоциональными аспектами отношений родителей, будь то их конфликт, развод или охлаждение чувств к детям, безразличие, а то и жестокое обращение.

При ранних психических травмах разлуки (помеще­ние в больницу без матери, проживание с родственника­ми, посещение яслей) непосредственное участие матери в игре является основным условием ее эффективности. Если супруги дорожат своим браком и любят детей, то непосредственное участие отца в лечебных играх помо­жет восстановить его отношения с матерью ребенка, т. е. явится для него катарсисом, какими бы отношения в семье ни были раньше. Можно критически отнестись к этим выводам, однако наш опыт позволяет утверж­дать, что игровая нейтрализация последствий психиче­ских травм у детей просто немыслима без непосред­ственного участия, содействия и сочувствия обоих роди­телей, давших жизнь ребенку и относящихся к его проблемам как к своим собственным.

283

И все же что представляет собой психическая травма в настоящем и последующем воспроизведении на протя­жении жизни ребенка и взрослого? Психическая травма есть невосполнимое переживание того, что случилось в жизни индивидуума как нечто, мешающее его нор­мальному самочувствию, что он сам не может понять, как и изменить свое поведение и привычки. Это не фа­тализм и не предопределенность, это естественный ход событий — воспроизведение, или, точнее, отражение жизненного опыта. «Правильность» — в объективности психической травмы, т. е. она «действует и побеждает», если налицо ее проявление в настоящем. У детей это вы­ражается в увеличении количества страхов, а с возрас­том — ив усилении неуверенности в себе; у взрослых это проявляется в заметной мнительности, проблемах в профессиональном самоопределении и склонности к сня­тию психического напряжения с помощью конфликтов, дополнительной сексуальной активности или так назы­ваемого аддиктивного поведения — курения, алкоголиз­ма, употребления наркотиков.

Такое поведение присуще личностям с психопатиче­ским поведением, которые чем больше выражают себя в социально неприемлемых (неодобряемых) формах (преж­де всего — агрессией), тем меньше испытывают мораль­ные переживания.

Итак, психическая травма не есть отрицание или «удачное» замещение испытанного, скорее она пред­стает как аффективное состояние вследствие отсутствия окончательного решения в повторяющихся травмирую­щих условиях жизни. Любой человек, страдающий не­врозом, может это «доказать» большим количеством по­пыток, не приносящих результата, все более частым чувством разочарования, если не сказать — отчаяния. Главная опасность в этом случае — постоянно накапли­вающееся чувство незавершенности, неоконченности из-за несвершившегося, потерянного, невосполнимого,

284

обременяющее с возрастом и превращающееся в депрес­сивный опыт.

Когда ребенок начинает непосредственно аффективно ощущать психическую травму? Чем ребенок младше, тем сильнее его переживания в виде боли, тоски и страха, когда он захвачен этими чувствами, «не может без них жить», т. е. безраздельно находится в их власти. Можно вспомнить несколько травмирующих детскую психику инквизиторских примеров из недавней медицинской практики, когда запрещали приносить новорожденных детей к матери раньше чем на третий день после родов или когда врачи не разрешали матери быть вместе с ре­бенком в больнице в первые годы его жизни. Можно уп­рекнуть и самих матерей, которые, стремясь избавиться от детей, отдавали их сразу в ясли, на попечение род­ственников, отправляли на несколько смен в санатории и пионерские лагеря (успешно возрождающиеся на хоз­расчетной основе в настоящее время). В последующие годы вместо тотальной депрессии, беспокойства и страха у детей вырабатывается более дифференцированное, ча­стично осознанное отношение к психическим травмам, при этом они могут возмущаться, считать, что мама и папа их не любят, начинают избегать травмирующих событий посредством развития защитного поведения, агрессивности или ухода в себя. Получается, что дет­ская травма не проходит сама по себе, так как возобнов­ляется в памяти, пусть и на неосознанном уровне, при повышенной природной впечатлительности и художест­венной (правополушарной) одаренности. У такого одарен­ного ребенка это обусловлено и эйдетизмом (образной памятью) — способностью к воспроизведению в созна­нии в качестве реальности образов прошлого, настояще­го и будущего, причем с такой же яркостью или даже сильнее. В последнем случае это будет консуммация — накопление отрицательных эмоций до степени их неуп­равляемости.

285

Жизнерадостный настрой, положительный опыт, ре­ализация возможностей и способностей могут успешно снять последствия травмирующих детских пережива­ний. В то же время травматизация в настоящем способ­на оживить и зафиксировать прежние переживания, даже создать впечатление их необратимости, фатализма, о чем любят рассуждать современные «маги», «колдуны» и просто мошенники.

Перейдем к методологии игровой нейтрализации по­следствий психических травм.

При игровой нейтрализации психических травм вос­производятся главным образом ранее происходившие со­бытия, это не рассчитано на использование настоящего опыта или на проецирование себя в будущее. Эти осо­бенности отличают ее от лечебных игр по преодолению страхов и их игровой драматизации, направленных на преодоление психических травм в настоящем.

Другая особенность состоит в более объективном от­ражении происходящих событий, пусть и не доскональ­но, в то время как в играх по преодолению страхов и их игровой драматизации фантазия не ограничивается и можно проигрывать то, чего не было на самом деле, но представляется значимым, трудным или угрожающим для индивидуума.

Ничто так не ранит душу невротика, как упущенные возможности и нереализованные желания, т. е. он живет либо прошлым, либо настоящим без реальности настоящего. Травмирующие переживания в прошлом нейтрализуются катарсисом, будущее конструируется через рациональный анализ и проигрывание того, что бы желалось. Травмирующие переживания в настоящем преодолеваются проигрыванием страхов и их драматиза­цией.

При игровой нейтрализации устраняются именно по­следствия психических травм, а не они сами. Что же озна­чает термин «нейтрализация» и почему мы предпочитаем

286

его термину «устранение»? Устранение последствий психической травмы нередко означает и устранение ее са­мой, а этого не следует делать хотя бы потому, что на ее месте появится пустота, быстро заполняемая другими, часто нежелательными аффектами. Что было, то было, и разумнее изменить эмоциональное отношение к проис­шедшему, но для этого надо его помнить, что не всегда возможно как по причине малого возраста, так и вслед­ствие вытеснения "(амнезии) психической травмы. Когда мы проигрываем происшедшее в прошлом, мы его ожив­ляем, но уже в психологически более адаптивном вари­анте. Следовательно, память прошлого не улетучивается как дым и не загоняется в подсознание, а сохраняется как пережитое, но уже без прежнего чувства страха и других отрицательных аффектов. Именно в этом и со­стоит феномен нейтрализации, когда мы вспоминаем пережитое уже без прежней боли и страдания или, нахо­дясь в аналогичной ситуации (если память не сохранила прежних чувств), не обнаруживаем прежних стрессовых напряжений.

Нужно ли проигрывать амнезированные пережива­ния? Безусловно, поскольку они составляют первичную цепочку развития невротических (психогенных по свое­му характеру) симптомов. Более того, с них и надо на­чинать терапевтическое моделирование пережитых ког­да-то травмирующих ситуаций. Как правило, амнезиро­ванные переживания относятся к первым годам жизни, но бывают и исключения: можно «забыть» и недавно про­исшедшие события. А какие из них проигрывать первы­ми, решает всегда специалист, определяющий первич­ность травм и на основании этого строящий свою работу. Главное в игровой нейтрализации — не только и не столь­ко анализ или исключение переживаний, сколько прора­ботка прежнего травмирующего опыта в новых, пред­лагаемых игрой обстоятельствах. Этот процесс и будет означать стирание, или нейтрализацию, травмирующего

287

канала эмоциональной памяти при сохранении жизнен­ного опыта в целом.

Вспомним одно из игровых занятий с мальчиком 10 лет с неврозом страха. В возрасте 8 месяцев (когда и зарождается страх неожиданного, внезапного воздей­ствия) он упал с кроватки, после этого стал бояться лю­бой неожиданности, независимо от ее источника. В игре один из участников поторопился и слегка толкнул маль­чика с кушетки. Он, однако, успел испугаться не столько неожиданного воздействия (для этого нужна специаль­ная временная экспозиция), сколько боли от ушиба и от­казался от дальнейшего участия в играх, несмотря на все просьбы родителей. Из этого случая не следует делать трагических выводов. Конечно же, он должен был сам упасть, но в какой момент это могло произойти, никто бы не смог сказать: «Именно сейчас, не раньше и не поз­же». Определенная интрига игры, если можно так вы­разиться, состоит в ее непредсказуемости, т. е. в спон­танности и импровизации. Есть временные рамки игры, есть приблизительный сценарий, но неожиданность, не­предсказуемость событий сюжета является, как и в ро­левой драматизации страхов, одним из условий постро­ения ролевого действия в игровой нейтрализации.

Не следует рассчитывать на безусловный эффект иг­ровой нейтрализации во всех случаях перенесенных психических травм. Существуют весьма значительные нравственно-этические ограничения, не позволяющие использовать методику в самых, казалось бы, «подходя­щих» случаях: прежде всего это относится к невоспол­нимым утратам, таким, как смерть близкого человека, тем более родителя, уход одного из них (развод), конф­ликты между родителями, семейные эксцессы на почве алкоголизма, сексуальное насилие, депрессии и стремле­ние к суициду (у подростков и в более старшем возрасте). Эффективность нейтрализации в лучшем случае будет нулевой, а в худшем — может состоять лишь в фикси-

288

ровании прежних травм, которое очень характерно для практики так называемых колдунов, прорицателей и аст­рологов. Обычно после вмешательства таких «специали­стов» нам намного труднее работать из-за появления в со­знании родителей иллюзорной веры в возможность мгновенного чудесного исцеления и решения всех проб­лем. То, что у них не получилось в первый раз, они рас­считывают компенсировать впоследствии, при этом не желая обращать- внимания на недостатки своего харак­тера и конфликтные отношения с ребенком. Эффектив­ность игровой нейтрализации будет успешнее, если роди­тели будут:

1) относиться к ребенку с пониманием, уважением и любовью;

2) стараться не напоминать постоянно о его прошлых травмах;

3) вспоминать свои прежние переживания, связанные с ребенком, и совместно их проигрывать;

4) более рационально относиться к своим травмам, сопоставляя с аналогичными переживаниями у де­тей;

5) своевременно устранять конфликты в своих семей­ных отношениях;

6) избегать частых угроз, порицаний и физических наказаний;

7) не иметь выраженных отклонений в характере и личности (в частности в социальном плане).

Из патологических особенностей характера родителей, препятствующих эффекту катарсиса, следует выделить такие черты, как истеричность (эгоцентризм, двойствен­ность, неестественность чувств и желаний); вытеснение (амнезию) проблем, связанных с ребенком; паранойяль-ность (недоверие, предубежденность, подозрительность и ревнивость); возбудимость и неустойчивость (беспри­чинная склонность к аффектам, нетерпение, непоследо­вательность и импульсивность, несобранность).

289

В результате практического опыта установлено, что у детей до 5 лет преобладает эмоциональная сторона иг­ровой нейтрализации, причем это касается не столько лик­видации последствий психических травм, которые могли еще и не развиться, сколько их предупреждения.

В старшем дошкольном и младшем школьном возра­сте эффективность игровой нейтрализации будет наибо­лее оптимальна — как эмоционально, так и рациональ­но. Если у детей, по крайней мере до 4—5 лет, фактором, осложняющим нейтрализацию, будет недостаточная ро­левая включенность в воспроизводимые события, то у под­ростков и взрослых отрицательное значение приобрета­ют скепсис и недоверие.

Независимо от возраста (у детей это представлено в большей степени) положительное влияние на игровую нейтрализацию оказывают: живость (эмоциональность), непосредственность, открытость, незначительный уровень тревожности и мнительности, гибкость и контактность.

Нецелесообразно применение методики при выражен­ном утомлении детей, апатии и депрессии, возбуждении (неуправляемости), использовании транквилизаторов или каких-либо иных психотропных средств. Подобное необходимо выявить заранее, так как в противном слу­чае рассматриваемое психологическое воздействие будет безрезультатным. По возможности не следует проводить игровую нейтрализацию во время геомагнитных бурь, а также вечером, когда уменьшаются восстановительные ресурсы организма.

Особо следует сказать о темпе проведения игровой нейтрализации. Здесь, как и в любом лечебном занятии, есть ограничения во времени, но мастерство специалиста как раз и состоит в том, чтобы вместить занятие в опре­деленные, заранее установленные временные границы, т. е. его нельзя чрезмерно укорачивать или удлинять. Спектакль в театре подразумевает заранее отрежиссиро­ванный темпоритм действия, и горе тому актеру, кто,

290

увлекшись или опоздав, нарушит данный канон, разру­шая тем самым единство игрового действия и сыгран­ность труппы. В нашем случае темп может меняться по ходу игры и связан прежде всего с темпом игры глав­ного героя — ребенка. Другими словами, группа под­страивается под него, а не наоборот. Главное, не брать сразу «с места в карьер», а это зависит в основном от специалиста, который тоже оглядывается на ребенка. В процессе игры темп может меняться, но, как правило, ускоряется в конце, благодаря большей сыгранности группы. При игровой нейтрализации спонтанность и не­произвольность игрового действия, как и в психодраме, подразумевает импровизацию, но только с одной оговор­кой: она не должна быть беспорядочной, непредсказуе­мой в угоду сиюминутным потребностям пациента (ре­бенка) или желаниям его родителей. Это не означает недоверия, тем более предубежденности, но специалист обязан предотвратить непонимание, а то и фальшь роди­телей, пытающихся представить себя в более выгодном свете, чем есть на самом деле. Иногда родители пытаются программировать игровое действие, доводя его до неуз­наваемости ради своих амбиций и особенностей характера, явно не соответствующих личностному развитию и свое­образию их детей.

Принципиально важно соблюдать в игре естествен­ность, не превращая ее в фарс или трагедию. Специали­сту тем более нельзя переигрывать, без конца нагнетать драматические эмоции, скорбеть и плакать всю игровую жизнь.

В игровом варианте совместного с детьми занятия ро­дители учатся (если способны на это) соразмерять свои установки и действия с установками и действиями ребен­ка на основе понимания его индивидуальных способно­стей и возможностей. Родители, таким образом, воспри­нимают ребенка уже не таким, каким он он был рань­ше, тем более во время конфликтных с ним отношений,

291

а таким, каким является в настоящее время, когда впервые родители осознают причины собственных про­блем. На занятиях не читаются нравоучения, не делают­ся выводы, а просто демонстрируется решение проблемы с детьми в виде наглядного урока, из которого они сами при желании могут сделать соответствующие выво­ды. Поощрение как раз и может высказать специалист: «Все идет как надо», «Будем работать дальше», «Кто идет, тот и придет».

Процесс игровой нейтрализации психических травм

1. Игра проводится только после проигрывания тем, связанных со страхами в настоящее время (№ 1—15), и их драматизации.

2. Продолжительность игровой нейтрализации состав­ляет от 45 минут до 1,5 часа (в среднем 1 час). Помимо этого времени 10 минут до игры отводится на самостоя­тельную (без родителей) игровую деятельность детей — своего рода психологическую разминку (настрой). И пос­ле игры дети в умиротворенной обстановке рассматрива­ют картинки и слушают музыку или сами играют на дудочке, свирели, рожке вместе с родителями. Пусть это и будет какофония, но «отвести душу» нужно, снять на­пряжение и выразить, пусть и без слов, то, что не было высказано в игре.

3. Детям о цели игры не рассказывается, взрослые же о ней знают из предварительного плана лечебных меро­приятий. Однако активизация некоторых травмирующих событий необходима, чтобы вызвать ответные, агрессив­ные и одновременно защитные реакции. Если, к приме­ру, проигрывается тематика больницы, то вначале в при­сутствии детей, родителей и ассистентов обсуждается, что такое больница, кто там работает, что делают врачи и медицинские сестры, хорошо или плохо там детям, если плохо, то как: они плачут, молчат, залезают под кровать

292

от страха, скучают без родителей, боятся, что с ними что-то будут делать, и т. д. Первое слово, как всегда, предо­ставляется ребенку, причем его просят не вспомнить происшедшее, а рассказать о других детях, которым в больнице также было плохо, даже хуже, чем ему. Если он помнит свои травмирующий опыт, то может расписать его в любых эмоциональных красках, но никогда не уточ­няется, что это событие произошло именно с ним. Тем самым исключается фиксация на пережитом, так как, вспомнив о нем, ребенок может снова испугаться и не вла­деть собой некоторое время.

4. Вживание в роль другого является желательным, поскольку повышает эффект эмоционального отреагиро-вания. Ребенок сам решается (по совету специалиста) на изображение его объекта страха. Роли остальных участ­ников игры он уже выбирает полностью самостоятельно. Вживанию в роль способствуют остальные участники игры, драматизируя происходящее с аффектом страха. Уже этим они ставят главного героя в предлагаемые об­стоятельства, и он вынужден соответствовать реакциям окружающих.

5. Нельзя, как в кинофильме или спектакле, пере­скакивать с одной игровой темы на другую, не завершив ее и не доведя до логического конца.

6. Последовательность действий, ясность, определен­ность — неотъемлемые условия игровой нейтрализации психических травм, логическая последовательность вре­менных отрезков игровой жизни, как в сказках, где есть завязка, интрига, развитие сюжета, где не сразу отруба­ются все головы дракона, а вначале совершаются нара­стающие по сложности подвиги, завершающиеся по­бедным финалом — развязкой, когда зло побеждается, а добро торжествует. То есть телегу никогда не нужно ставить впереди лошади.

7. Проигрывание психических травм начинается от более ранних к более поздним. Ранние психические

293

травмы ребенка были следствием испугов матери при беременности, тяжелых родов, ранних разлук с мате­рью, последующие вызваны посещением яслей, детского сада, пребыванием в больницах, несчастными случаями вроде ожогов и падений, испугов (пожар, собака и т. д.).

8. В игровой нейтрализации не может быть зрителей, наблюдателей из международных организаций, каких-ли­бо иных форм контроля, аудио- и видеозаписей, посколь­ку все это разрушает целостность, непосредственность игры и эмоциональную включенность участников.

Вспоминается одна студентка, давно мечтавшая встретиться с нами, поучиться, понять происходящее. Когда ей предложили поучаствовать непосредственно в игре, она отказалась, сославшись на плохое зрение. Тогда мы были вынуждены отказать, объяснив специфи­ку игры.

Труднее с бабушками и дедушками, пытающимся не участвовать в игре, а наблюдать за ней и контролиро­вать каждый шаг внука. Учитывая негативный опыт по­добных ситуаций, мы заранее ставим условие: или непо­средственно участвовать в игре, или ее обсуждать и по­вторять дома. Правда, повторять игру дома не имеет смысла, так как игровая нейтрализация не рассчитана на дублирование, она является одноразовым опытом по­вторного переживания травмирующих событий в пред­лагаемых ситуациях для их успешного преодоления, возможного осознания и поиска более приемлемых ре­шений. Тем не менее при желании бабушек и дедушек проиграть некоторые травмирующие события в отноше­ниях с детьми (родителями детей с неврозами) им пред­лагалось специальное занятие. Правда, такое желание вы­разили лишь единицы, но эффективность игровой нейт­рализации уже непосредственно с их детьми (родителями) и самим ребенком превзошла все ожидания. Такой высо­кий результат подтверждает наш вывод о том, что невроз у детей является клинико-психологическим отражением

294

проблем трех поколений: бабушек и дедушек, родителей и детей. Если бабушки и дедушки позитивно настроены на преодоление невроза у внуков, готовы изменить свои неадекватные взаимоотношения в семье в прошлом и на­стоящем, мы это приветствуем, поскольку их участие сможет облегчить нашу задачу по оказанию помощи ре­бенку. К сожалению, это бывает нечасто, значительно реже, чем хотелось бы, вследствие ригидности мышле­ния, склонности к навязыванию своего мнения и продол­жающегося конфликта в семье. Встречаются и другие причины, из-за которых родители не способны к учас­тию в игровой нейтрализации: это поведение типа А, чрезмерный рационализм и прагматизм, асоциальные установки, алкоголизм и неразрешимые конфликты. Тогда мы разрешаем бабушкам и дедушкам участвовать в нашем совместном психотерапевтическом проекте, если они, конечно, желают и способны это делать. Именно эти бабушки и дедушки, даже тети и дяди до сих пор вспоминают нас добрым словом. А сами родители детей с неврозами, поумнев, повзрослев, тоже могут уже по-иному относиться к дальнейшему оказанию психоло­гической помощи детям.

9. Неэффективность игровой нейтрализации наблюда­ется при ее перенасыщенности разыгрываемыми тема­ми. Как в театральном действе существуют мизансцены, а также антракты, так и в этом случае следует соблю­дать не только очередность проигрываемых тем, но и их темпоритм и насыщенность. В противном случае может произойти эмоциональное и информационное переутом­ление ребенка и взрослых, принимающих участие в игре. «Глобальные события»—переживания из-за нахожде­ния в больнице без матери, помещения в ясли, испугов, имеющих последствия и по сей день,— можно проиграть в единственном занятии. Менее значимые травмы можно объединить, но их не должно быть больше трех, на что как раз и уйдет в среднем час «драгоценного»,

295

т. е. наиболее продуктивного, времени занятия. Поэтому при большем количестве тем или задач следует провести второе занятие, отсроченное по крайней мере на неделю.

Почему не на следующий день или не через месяц? Если ускорять проведение очередных занятий по игро­вой нейтрализации, то это может вызвать повторный травматизм, т. е. возникновение психологической «гры­жи» — перенапряжения от избытка травмирующих раньше и сейчас переживаний. У каждого ребенка есть индивидуальный предел восприятия переживаний, и ес­ли они, словно водопад, обрушиваются на уже почти го­тового забыть или не желающего помнить пережитое, то последствия могут быть катастрофическими — можно основательно увязнуть в своих неразрешенных пережи­ваниях. Вот почему важно не перегружать психику ре­бенка и родителей, чтобы они еще больше не запутыва­лись в ворохе своих проблем и не испытывали отчаяние, на которое у них уже не остается сил. Неделя — при­родный цикл для «смены декораций», в данном случае чередования занятий. При длительных перерывах меж­ду занятиями по игровой нейтрализации есть опасность прекращения развития положительных изменений по причине угасания достигнутого эффекта к следующему занятию. Этот отрезок времени должен быть точно рас­считан, чтобы разорвать цепочку психологических меха­низмов, способствующих развитию невроза как психо­генного заболевания личности. Наш опыт позволяет определить число пациентов, нуждающихся в однократ­ных (70%) и в двукратных занятиях (30%) по игровой нейтрализации.

10. Можно много работать и ничего не получать в наг­раду. Но в отношении детей с неврозами такого не дол­жно происходить, так как они слишком волновались, переживая происшедшее, и увлеченно участвовали в иг­ре, преодолевая страх и непродуктивное в прошлом напряжение. И не наградить за такой труд — просто

296

неприлично и неэтично. Не имеет значения, какой будет награда, значительно важнее ее своевременность, т. е. нужно идти «по горячим следам» чувства подъема, испытываемого ребенком. Мы отказались от практики поощрения ребенка «подставным» подарком, когда ро­дители заранее приносят конфеты, шоколад, печенье, игрушку и специалист торжественно преподносит все это ребенку, изображая радость. Подобная фальшь или наи-гранность чувствуется детьми, и тогда дальнейший кон­такт с ними не будет результативным. Пусть родители купят все это по дороге и сам ребенок решит, что ему нужно.

Прежде чем рассматривать конкретные случаи игро­вой нейтрализации, приведем статистические выкладки и несколько рекомендаций по ее проведению.

Возраст детей с неврозами при обращении родителей к нам за помощью одинаков у мальчиков и девочек и со­ставляет в среднем восемь с небольшим лет (как раз в этот период у родителей «открываются глаза» на школьные проблемы детей). Лучше было бы прийти раньше, по­скольку в процессе консультации становится понятным, что эти проблемы могли быть разрешены еще в младшем дошкольном возрасте, когда невроз еще только разви­вался. Экономия тогда бы составила несколько лет, а то и больше, если учитывать пропущенное время, за кото­рое ребенок приобрел бремя дополнительных эмоцио­нальных проблем.

Чем раньше ребенок невротически расстроен, тем менее эффективна запоздалая психологическая по­мощь, и здесь катарсис может сгладить подобный диссонанс. Фактически начало невроза у мальчиков на год опережает начало невроза у девочек (соответственно, 3 и 4 года), т. е. игровую нейтрализацию следует осуще­ствлять у мальчиков в более раннем возрасте, чем у де­вочек.

297

Приведем примеры игровой нейтрализации у детей с неврозами. Она может проводиться независимо от вида невроза: будь то неврастения, истерический невроз, нев­роз страха или навязчивых состояний. Все неврозы не­избежно включают психические травмы, проанализиро­вать которые и устранить их влияние в будущем — долг специалиста.

Мальчик 7 лет с неврозом страха, психические трав­мы которого начались во время родов (долгое течение, прокол плодного пузыря, принесли матери только на третий день из-за неудовлетворительного состояния ре­бенка).

В 8 месяцев он испытал шок из-за от удара током: рядом с манежем находилась неисправная розетка, до которой он, как любознательный мальчик, пытался до­тронуться, раз стоял уже на ногах. В полтора года он му­чился от болевых ощущений при «оздоровительном» массаже. В 3 года проснулся ночью и никого не увидел (жил у бабушки, которая спала в соседней комнате). В 5 лет ему удалили зуб, пообещав, что больно не будет и ему дадут конфетку как хорошему, послушному маль­чику, поэтому он не должен огорчать горячо любящих родителей, тем более доктора — «лучшего друга семьи». Непереносимая боль отразилась в памяти в дальней­шем, и, будучи взрослым, он не смог обратиться к сто­матологу.

Многое можно поправить, было бы желание, тем бо­лее, когда нет спокойствия, снятся кошмарные сны, где давят так, что ничего не остается, кроме розового пятна на полу (у художественно одаренных и правополушар-ных детей сны могут быть и цветными). Само розовое пятно указывает на то, каким мучительным было для него появление на свет.

Прескверная история, если не сказать больше. Снача­ла не хотели его рожать. Убивали плод несколько раз: то он едва не задохнулся от беспрерывного курения

298

будущей матери, то сжимался от ужаса при криках и ссорах в семье, то начинал «танцевать» в утробе от свистопляски дискотек и затем «падал от истощения в обморок». А уж о бурной сексуальной активности ма­мочки и говорить не приходилось, как и о пьянстве. Утомленный такими событиями, замирал, пропадал в ни­куда, и ни один врач временами не мог обнаружить у не­го признаки жизни. Тем не менее неотвратимо надвига­лись роды. Как они протекали, можно догадаться: отсут­ствие схваток, жалкие потуги и бесконечные стимуляции родовой активности. Тянули его на свет всем миром, ис­пользуя щипцы, вакуум-экстрактор, а то и просто аку­шерки руками давили на живот, чтобы быстрее вытянуть ребенка и избавить от мучений мать. Родился ребенок синим (асфиксия), всхлипывал и беспрерывно плакал, вместо того чтобы улыбаться и радоваться жизни.

Первая улыбка у ребенка (в норме в 1,5 месяца) не появляется при тяжелом протекании беременности и родов и последующих эмоциональных и физических расстройствах, способствующих развитию депрессии младенца.

Так он и жил бы со своей родовой травмой и де­прессией, если бы обеспокоенная мать не обратилась к нам с запоздалым прозрением, появившимся чувством вины.

Проиграли мы его страхи, а их оказалось немало. Надо отдать должное матери: она принимала активное участие в занятиях, перевоспитываясь, так сказать, на ходу. И страхи мальчик рисовал параллельно с игрой, причем весьма талантливо.

Затем сочинил историю о гроте (пещере), в который попал совершенно случайно, может быть, из-за своей природной любознательности, не смог найти выхода и выбрался, только увидев пробивающийся свет в конце темного царства. Игра происходила в подвале, в полной

299

темноте, где внизу хлюпала вода, как его заранее пре­дупредили (на самом деле воды не было). Дверь была плотно закрыта, и, побродив по подвалу, он должен был выйти наружу. Не так-то это было просто — нужно было ощупывать стены в кромешной темноте и обнаружить единственное место, позволяющее выйти наружу, т. е. дверь. Если проходило больше 10 минут, тянуть больше было нельзя, дверь слегка приоткрыва­лась снаружи, так чтобы просочился слабый луч света. В другом варианте свет не включался и снаружи, а че­рез щель в двери просовывалась рука одного из ассис­тентов женского пола. Ухватившись за руку, он выбирался на поверхность, где все его дружно встре­чали и подбрасывали вверх, ясно, что при полном осве­щении.

Итак, чем не символическая имитация реально про­исходящих событий во время родов. Все условия соблю­дены: замкнутое пространство, темнота, одиночество, «околоплодные воды». Нелегкая задача — войти в не очень расширившийся зев матки (нащупать дверь) и про­должать движение по родовым путям (при отсутствии помогающих потуг — сокращения мышц таза у рожени­цы). Как только он пытался просунуться в слегка при­открытую ржавую дверь, ему помогали все присутству­ющие, но, как правило, он пролезал сам, к великой радости всех участников действия.

Можно спросить: почему это катарсис, если мальчик изображал самого себя, и почему родовые страхи не прошли после предварительного проигрывания всех страхов, в том числе страхов темноты, одиночества и замкнутого пространства, да еще вкупе с их рисовани­ем? Все дело в тяжести беременности и родов. Одним наскоком перинатальные страхи устранить не всегда представляется возможным, раз такими мучительными были роды как апофеоз неблагоприятного протекания

300

беременности у матери нашего страдальца. В связи с этим подчеркнем очередной постулат:

|у нежеланных детей, тем более перенесших тяжелую беремен­ность и роды матери, страхи, как следствие, требуют больше уси­лий и времени на их преодоление.

Происходит преобразование травмирующего опыта в сторону его нейтрализации и самоутверждения созида­тельной активности самого ребенка. В игре он не тот, какой был раньше при родах, он смог лучше реализо­вать свои возможности и способности, поскольку устра­няются в памяти тиски (зажим) его физической и пси­хической активности.

Дальше с проигрыванием травм было проще. При ударе током (8 месяцев) он был неисправной розеткой, к которой прикоснулся маленький мальчик (сверстник). «Розетка» начала трясти беднягу, который дал отпор, принес отвертку и починил ее, чтобы она никогда не при­чиняла никому вреда. В «оздоровительном» массаже (пол­тора года) он был, естественно, массажистом, но пациен­ту надоело терпеть боль, и он сам начал массажировать массажиста. В ночном страхе (3 года) превратился в ба­бушку, которая никуда не девалась, просто стирала белье в ванной. Проснувшийся мальчик (сверстник) сразу же ее обнаружил и спокойно заснул.

В истории с зубом (5 лет) было сложнее. Стал он зуб­ным врачом (в его понимании). Выстроилась очередь (другие дети, родители, специалист, ассистенты), дрожа­щая от страха ожидания. По очереди все приглашались в кабинет, где стоял в халате эскулап и очень сердитая, нетерпеливая медицинская сестра. Она тут же усажива­ла в кресло, обматывала веревками тело пациента. Сама сестра была в маске, как впрочем и врач, который не­терпеливо постукивал клещами. Вначале он стучал ими по зубам, определяя, сколько их надо удалить — один, два или все сразу, раз они молочные и на их месте появят-

301

ся постоянные. Если пациент не мог от ужаса открыть рот, его раздвигали ложками, «ласково» приговаривая: «А как же иначе?». После экзекуции пациент пулей вы­летал с душераздирающими криками в коридор, и у всех стоящих возникал ступор — обездвиженность, торможе­ние от предчувствия, что и с ними может повториться такое же, как и с предшествующим пациентом. Если нужно было удалять зубы, а не лечить, то рядом стояла бормашина (списанная, но издающая всем знакомый звук). Как полагается, начиналось «сверление», т. е. его имитация, тем не менее сверло слегка прикасалось к зу­бу без ощущения боли как таковой. В роли врача, как нетрудно представить, был мальчик, о котором идет речь.

Спустя некоторое время наш освободившийся от страхов пациент стал иногда улыбаться и думать о том, что будет, а не о том, что было. Да и мать стала более жизнерадостной, и вскоре в семье появился отчим — человек положительный во всех отношениях — и, как результат, малыш, которого наш мальчик не ревновал и даже заботился о нем.

Спустя много лет он пришел на нашу лекцию, уже будучи взрослым, и поведал, что ему пришлось удалить три зуба, причем шел на это без страха и вставил новые, так что сейчас сияет голливудской улыбкой.

Еще один наш пациент — мальчик 14 лет с неврал­гией (головной болью, возникающей каждый раз при вос­поминании о том, что было) — испытал ожог, когда ему не было еще и года. Затем его в 9 лет избили в школе.

Тот, кто подвергался насилию в учреждении или семье, может быть психологически сломлен на многие годы, а то и на всю оставшуюся жизнь. Он будет поко­ряться, не возражать и страдать от своего бессилия. В другом варианте возникает своего рода иммунитет к насилию, раз были раньше от него «прививки». Можно привыкнуть ко всему и реагировать на насилие, как на

302

укус комара, и вовремя отражать агрессию. Наконец, зарядиться отрицательной энергией настолько, что не столько отражать агрессию, сколько самому нападать в превентивных целях. Нетрудно догадаться, что пер­вый вариант типичен для тех, кто заболевает неврозом от подобных психических травм. Второй вариант свой­ствен так называемым нормальным людям. Третий, последний вариант чаще встречается у личностей с пси­хопатическими чертами характера.

Вскоре нашему герою не повезло в очередной раз. Ехал он ехал на велосипеде и внезапно защемил ногу цепью. Сам он не смог справиться и попросить о помощи про­хожих.

Как же мы проиграли эти травмы? Помня наш прин­цип идти от более ранних травм к более поздним, после­довательно были проиграны ожог, избиение и защемле­ние ноги цепью.

Ожог воспроизводился следующим образом. Мальчик стал «чайником», кипящим от перегрева. Испуганная мать так быстро схватила «чайник», что из него выплес­нулся кипяток и ошпарил ее (в жизни она сделала сыну слишком горячие примочки, чтобы вылечить его от про­студы). В игре «чайник» пролился на мать, которая за­кричала от ужаса, но быстро пришла в себя и наложила повязку. А «чайник» не пострадал — из него вылили всю горячую воду и налили новую.

Насилие в школе изображалось гораздо сложнее. Как только его ни обзывали, ни толкали на переменах, но он был глух и слеп. Наконец на очередной перемене он не выдержал и дал всем по оплеухе. Опешившие от такой дерзости обидчики хотели дать сдачи, но тут прозвенел звонок. На очередной перемене они не стали испыты­вать судьбу и прицепились к другому сверстнику. В иг­ре, следовательно, мальчик был собой, но не таким, как прежде, раз смог защитить свою честь и достоин­ство. Нет, он не стал подражать агрессивным замашкам

303

обидчиков, просто он остался собой без гнета прошлых переживаний.

Теперь велосипед как последнее травмирующее пере­живание. В игре все держались друг за друга (как в иг­ре «Чехарда»). Мальчик запрыгнул, и «велосипед» по­ехал, и вдруг один из участников «защемил» ему ногу, но, в отличие от происшедшего раньше, он смог быстро ее освободить, и «велосипед» покатился дальше.

Здесь речь идет на первый взгляд скорее о воспроизве­дении страха, чем о катарсисе. Фактически он не изобра­жал прежний страх, а повел себя по-другому, т. е. взял роль в предлагаемых обстоятельствах, но уже будучи спо­собным преодолеть опасность и избавиться от страха. По­добное мы видим в тех травмах, которые ребенок не пом­нит, по крайней мере в первые годы жизни.

У девочки 16 лет истерический невроз. Она испытала эмоциональный шок, когда в 3 года отравилась пищей вместе с родителями. Ей делали промывание желудка, вокруг бегали врачи, суетились медсестры, говоря, что она уже не сможет выжить, что все слишком серьезно и опасно. Психическая травма для родителей (в основ­ном для матери) была настолько велика, что они не смог­ли даже осознать происшедшего.

Вскоре на дочь навалилось новое несчастье — забо­лела так тяжело, что пришлось снова поместить ее в больницу, где не разрешили остаться ни родителям, ни родственникам. Позже выяснилось, что это был обычный грипп, ей помогли бы те же таблетки, которые малышка могла получать и дома. Но послушные родите­ли и дальше следовали «правильным» советам врачей — отдали девочку в «оздоровительный санаторий» (в ко­тором автор когда-то консультировал). Что она испы­тала тогда, находясь вместе с детьми родителей-алко­голиков, имеющих явные отклонения в психике или просто умственно недоразвитыми, можно только предпо­ложить.

304

В 4 года с ней случилось еще одно происшествие: появились внезапно боли в животе (возможно, это и бы­ли нервные спазмы). Перепуганные родители (нервная мать, считающая себя абсолютно нормальной) вызвали «скорую помощь» к дочери, и ее в очередной раз увезли в больницу. А там врачи решили: раз она «такая боль­шая», можно на всякий случай сделать ей операцию — удалить аппендикс, этот «вредный» червеобразный отро­сток. Следовательно, подобную операцию можно прово­дить всем без исключения? Только тогда можно спро­сить: «Зачем же человеку этот лишний орган? Бывает, конечно, что он воспаляется, и даже сепсис (заражение) может случиться. Но в таком возрасте!» Вспомним, что нашей страдалице в то время было всего 4 года и она часто жаловалась на боли в животе. Подобные спазмы обычно случались перед посещением детского сада, где она чувствовала себя «неустроенной», забытой всеми на свете, прежде всего очень деловой и принципиальной матерью.

Игру мы начали с детского сада. Мать (девочка) приводит дочь (мать) рано утром в детский сад, посколь­ку больше всего боится опаздать на работу (такая уж она принципиальная). Дочь сопротивляется, плачет, капризничает, говорит, что у нее болит животик и она не может идти. Но мать (девочка) тащит ее в детский сад, не обращая внимания на такие мелочи жизни. Детей там еще нет, но есть не совсем проснувшаяся вос­питательница. Вскоре появляются дети (ассистенты), сразу начинающие играть, поскольку уже знакомы. А но­венькая сидит в стороне и горько плачет. Когда день за­кончился и всех забрали родители, она опять осталась одна. Наконец-то вбегает запыхавшаяся мать. Только пришли домой, как опять появились тошнота и уже знакомые боли в животе. Поместили ее в больницу, где были неприятные процедуры. Девочка была в роли вра­ча и медсестры одновременно, мать же — пациенткой,

305

которой и довелось вынести все мучения дочери в про­шлом. Через месяц после выписки девочка (мать) забо­лела неизвестной болезнью с высокой температурой (словно не было эпидемии гриппа). Для уточнения ди­агноза девочку через «неотложную помощь» поместили в больницу в инфекционное отделение, в которое не пу­скали ни родителей, ни знакомых. Уколы, как полага­ется, каждый час, таблетки, которым несть числа. И да­же передачи от родителей не принимали: вдруг там обнаружатся какие-то не известные науке микробы. Дальше санаторий, где девочка (мать) так скучала по родителям, что даже стала думать, что она никому не нужна.

Самые волнующие переживания были связаны опять же с больницей, в которую из-за резких болей в животе отвезли на «скорой», врачом была, как нетрудно дога­даться, девочка. В больнице тут же был собран конси­лиум врачей (вместе со специалистом, отцом девочки и ассистентами) на предмет операции по удалению аппен­дикса. Все было готово, но тут один из врачей (девочка) вспомнила, что когда-то видела девочку (мать) с подоб­ными жалобами. И она так же жаловалась на боли в животе. Операция была немедленно отложена, и вскоре, ввиду улучшения состояния больной, ее выписали из больницы, дав рекомендации на все случаи жизни.

Мы видим, что девочка была постоянно в амплуа взрослого, в данном случае матери, в то время как пос­ледняя отражала все травмирующие перипетии жизни дочери. Таким образом, каждый изображал не себя, а другого, и в этом заключался двойной эффект как ка­тарсиса, так и игровой нейтрализации последствий пси­хических травм, из чего следует вывод:

перемена ролей детьми и родителями при воспроизведении трав­мирующей истории их жизни способствует суммарному эффекту катарсиса и нейтрализации психических травм как у детей, так и у родителей.

306

Возникает вопрос: с кого начинать проигрывание травм — с детей или родителей? Поскольку мы уже го­ворили, что катарсис в большей степени обращен в про­шлое, чем в настоящее, тем более в будущее, то необхо­димо возвратиться в прапрошлое ребенка, т. е. к тому моменту, когда рождались его родители. Заранее совету­ем узнать в тактичной форме у бабушек и дедушек, как рождались мать и отец, чем болели и какие были труд­ности в отношениях с ними. Все это и послужит канвой для проигрывания вначале травм родителей, но вместе с детьми, специалистом и ассистентами. Причем ребенок не знает о цели игры, с родителями же отдельно согла­совывается общий сценарий игры. Верить надо в то, что

неразрешимые проблемы детства у родителей могут передавать­ся детям через травмированную эмоциональную память на прош­лое и вызывать аналогичные проблемы у детей прежде всего в от­ношении страхов, наиболее глубоко укореняющихся в подсозна­нии родителей.

Вернемся к нашей истории и подумаем, почему у де­вочки так упорно болел животик. Это проявление нерв­но-психических спазмов в области пупка — проекции солнечного сплетения. Они являются типичными у де­тей с невропатией (нервно-соматической ослабленностью организма), «подогретой» стрессовыми переживаниями из-за тяжелых условий протекания беременности и ро­дов, эмоциональными стрессами из-за долгого отсутствия матери, конфликтов в семье, нежелания ходить в дет­ский сад и школу.

Вот история мальчика 10 лет с неврозом страха: он боялся всего на свете при своем-то незаурядном интел­лекте (был отличником) и не мог наладить отношения со сверстниками в классе. Когда мы играли с ним в ди­агностические игры, уточняя его ранние переживания, то обнаружился самый ранний страх: когда он только на­чал ходить, счастливые родители отвезли его в деревню,

307

где однажды петух закукарекал, взвился, напал и ис­клевал, чем вызвал испуг у мальчика. Потрясение было таким сильным, что дальнейшие травмы до и после он не помнит. Мы обнаруживали их постепенно и не толь­ко с помощью родителей, но и во время игры, где были самые разнообразные ситуации, представляющие опас­ность или страхи для детей. Когда мы играли в доктора Айболита, специалиста по всем болезням, то наш паци­ент стал очень интенсивно переживать помещение в боль­ницу медвежонка, у которого заболел живот. Это не было случайным событием, поскольку в 3 года ему пришлось перенести эмоциональный шок из-за помещения в ин­фекционное отделение больницы без матери, к которой он был более чем привязан, как и большинство детей с неврозами *. Он не мог, а скорее, не хотел вспомнить произведенную в 4 года экзекуцию — операцию по пово­ду фимоза — ущемления крайней плоти. Но на этом му­чения не закончились. Через год последовала новая (не­оправданная, с нашей точки зрения) операция под общим наркозом, после чего мальчик не смог быть никем иным, как нашим пациентом. То, что у него сформировался нев­роз страха, было очевидным: он не мог вступать в кон­такты ни с кем из сверстников, боялся любого подвоха с их стороны, неожиданность его всегда пугала, а не за­интересовывала своими возможностями. Это в его-то годы! Он превращался снова в маленького ребенка, бо­ящегося всего на свете. Страх вначале выступает как ис­пытание — проба сил, но когда он побеждает, то психи­ческое развитие ребенка (и взрослого) «идет вспять»: все

* Невротическая привязанность отличается от обычной такими особенностями, как чрезмерное беспокойство в отсутствие матери, «прилипчивость», избегание и страх новых контактов, боязнь чужих, незнакомых людей, несамостоятельность и нерешительность в дей­ствиях; нарастание или закрепление инфантильных страхов, повы­шенная внушаемость и мягкость характера, трудность адаптации в группе сверстников.

308

в большей степени обнаруживаются ранние, инфантиль­ные реакции защиты от любой опасности, будь то пре­рывание контакта с матерью, гудок проезжающей мимо машины или появление незнакомого человека.

Нам пришлось не торопиться, а последовательно про­играть серию игр 1—15, как бы нас ни подстегивали не в меру властные и принципиальные родители, забывшие пословицу «Поспешишь — людей насмешишь». Затем со­стоялся экзамен по проверке эффективности преодоления страхов, далее — игровая драматизация историй по остав­шимся страхам (рисование проводилось параллельно, как и в играх 1—15). Наконец пришел черед собственно иг­ровой нейтрализации последствий психических травм. В итоге все клинические страхи прошли, а возрастные мы оставили без изменений — они пройдут сами (перера­ботаются возросшим самосознанием). Одновременно мож­но было констатировать полное излечение от невроза стра­ха, лучшую контактность и адаптацию в коллективе.

Констатация травм без их проработки, «глушение» психотропными препаратами, равно как и шоковым внушением, вызывающим амнезию на испытанное,— неприемлемо для современной психотерапии. Диагности­ка нужна для более направленной и эффективной помо­щи в решении ранее неразрешимых проблем в психиче­ском развитии. Невозможно рассказать о всех перипетиях проигрывания психических травм у пациента, оставаясь в определенных границах объема книги. Тем не менее можно представить еще один игровой опыт восприятия и решения этих и подобных ситуаций.

Игра в данном случае начиналась с эпизода в деревне под названием «Виноват ли петух?». Подобная история может объяснить причины возникновения страха у ре­бенка. Виноваты в нем оба родителя — тревожная мать и мнительный отец, волнующиеся по поводу всех мысли­мых и немыслимых опасностей. Именно они внушили своему чаду страх перед любым неожиданным событием,

309

поскольку сами в детстве испытали подобные страхи. Выявлять эти взаимосвязи весьма непросто, и делать это можно только с помощью совместной игры родителей с детьми. Так произошло и на этот раз: петухи, крича­щие рано утром, вызывали бурный протест — неприятие со стороны мальчика. Он не только разогнал, но и усми­рил «возмутителей спокойствия». В роли петухов, как нетрудно догадаться, были все участники группы.

Далее, отдохнув от всех предшествующих пережива­ний, наш пациент «воспрянул духом» и был уже готов повторить свой травматический опыт с больницей и опе­рациями. Но к этому оказались не готовы родители, мы это поняли по их испуганным лицам и вопросу: «Зачем это нужно?». Мы не стали продолжать игру и начали снова объяснять родителям ее смысл и цель. Следующе­го визита мы не планировали, поскольку родители долж­ны были сами решиться на преодоление прежних пере­живаний сына и их самих. Прошло три недели, раздался звонок, и мы встретились снова, правда уже в более мно­гочисленном составе, поскольку добавились аспиранты, курсанты и студенты. Психологически родители были готовы проиграть «больницу». Хирургом, как можно до­гадаться, был специалист. Остальные, включая родите­лей, играли роли пациентов и медицинского персонала. «Пациенты» изображали больных, требовали радикаль­ного вмешательства, просили незамедлительной помо­щи, стонали и плакали. Среди них был и «герой дня» — наш пациент. Самое удивительное, что он, видя «непере­носимые страдания» окружающих, оставался вполне спокойным, как бы отстраненным от них. Такое состоя­ние предполагает психологический эффект игровой ней­трализации, состоящей не столько в катарсисе как тако­вом, сколько в отстранении от прошлого опыта поведения или, точнее, в ином отношении к нему. В этом случае от­сутствует прежний страх, так как к нему появилось более рациональное, осознанное отношение, но это, повторяем,

310

не самоцель, а естественное развитие катарсиса. В подоб­ных ситуациях в настоящем наш пациент уже не будет испытывать страх, испуг, по крайней мере в той степе­ни, как раньше. Это и есть осознание, опыт, научение, но скорее с психологической точки зрения, поскольку воз­раст детей не позволяет воспринимать это на уровне ин­теллекта. Для нас же важнее терапевтический эффект, а не рассуждения на подобную тему.

Но означает ли отсутствие прежнего переживания из­лишнюю рациональность (левополушарность)? В какой-то мере это имеет место. Следует обратить внимание на следующую тонкость: если ребенок был таким природно, т. е. изначально, то он не смог бы получить такой пси­хологической травмы, так как для этого не было эмоций. И наоборот, эмоционально чувствительный и впечатли­тельный ребенок «схватывает на лету» все психические травмы и не может избавиться от них в последующие годы, а то и всю оставшуюся жизнь.

Итак, с одной стороны, просто сопереживание или по­вторение драмы обеспечит «чистый эффект» катарсиса, но не приведет к лечебному эффекту: можно «плакать на­взрыд» сколько угодно, но легче от этого в конце концов не будет. С другой стороны, отстранение от своих про­шлых переживаний будет означать провал в памяти. Увидеть себя в новом качестве, в соответствии с возрос­шими возможностями, и пережить (пусть и условно) травмы и есть наиболее оптимальный психологический механизм игровой нейтрализации. При этом важно вы­строить приоритеты в психологическом звучании ро­лей. Их чувственная окраска, как любовь и жалость к себе, или «тело» роли, в понимании М. Чехова, так же необходимы, как и изображение себя в предлагаемых обстоятельствах (по К. Станиславскому) и восприятие себя вне их, т. е. отстранение (Б. Брехт). В этом просле­живается определенная динамика психологических ме­ханизмов игровой нейтрализации — от сопереживания

311

(вчувствования) до «поднятия себя» на уровень, соответ­ствующий возрасту и в чем-то его опережающий бла­годаря усилиям специалиста. Можно быть «продви­нутым» и так помочь ребенку избавиться от травм, что он может утратить свое «я», самобытность и индиви­дуальность. Ребенок должен, если так можно выразить­ся, страдать, пусть и не в угрожающей степени, если он такой чувствительный. Тем самым мы не доводим его до состояния «чистого листа», т. е. не начинаем все снача­ла, вскрываем его новые возможности, о которых он не знает, не предполагает и которых не способен по­нять из-за невротических препятствий на пути своего развития.

Совсем «неприличный» случай относится к мальчику 7 лет с неврозом навязчивых состояний, очень ответ­ственно относящемуся к своим школьным обязанностям и в то же время неспособному справлять вовремя свои естественные надобности. Была воспроизведена ситуа­ция школы, где был директор, завуч, родительский ко­митет, «мировая общественность» и просто «знакомые с улицы». Все дружно произносили фразы: «У нас в школе не может быть таких безобразий», «Он самый лучший ученик, и мы так на него надеялись», «Хуже быть ничего не может, но это было раньше, а сейчас быть уже не может». Далее была проиграна ситуация в клас­се, где всем «потерпевшим» ученикам было предложено покинуть класс по желанию и хотению. Этим «правом» воспользовались все, кто хотел,— прежде всего специа­лист, курсанты и родители, постоянно прерывающие объяснения учителя (специалиста). Наиболее «невостре­бованным» в данной игровой ситуации оказался сам ре­бенок, который не только ни разу не вышел из класса, но и «решил раз и навсегда не делать этого». «Не виноват он», если можно так сказать, и в своей унаследованной от родителей невропатии — нервно-соматической ослаб-ленности. У отца было нечто подобное в детстве: он не

312

мог выдерживать длительное нахождение в классе, а то, что сын на него походит внешне, очевидно. У мамы предыстория была еще хуже: иногда она задыхалась от волнения, «перехватывало дыхание» и «места себе не могла найти». Получается, что оба родителя «виноваты» в проблемах сына, но к их чести надо сказать, что они трепетно участвовали в игровых занятиях с единствен­ным сыном, и все проблемы были решены в короткие сроки. Ранее они безрезультатно пытались лечить сына у «экстрасенсов» и «колдунов».

Не очень повезло в начале жизни шестилетней девоч­ке с неврозом страха, когда она выпала из коляски (не по своей вине) и прикусила язык. Говорить она долго не могла, хотя все понимала, сильно смущалась при вне­запных обращениях, а то и замолкала, отвечала невпо­пад, и над ней дружно смеялись все дети в детском саду и на улице. На занятиях она не захотела играть себя, а выбрала роль врача. Препятствовать ее святому жела­нию мы, естественно, не стали, роль девочки взяла сту­дентка, кстати говоря, весьма робкая и застенчивая до настоящего времени. Помощь незамедлительно была ока­зана, «врач» «зашивал» ей язык, но это было бы недо­статочным для устранения последствий травмы, если бы она не решилась снова пережить несчастный случай, который хранили в тайне. «Мать», прогуливающую ре­бенка в коляске (размерами она не уступала настоящей), на прогулке сопровождали «дети» — мать, отец, специ­алист и две «наивные девушки» — студентки. Вдруг все одновременно упали, закричали, у всех был «прику­шен» язык, однако все быстро встали (специальный повтор, так как подразумевает единство группового вза­имодействия или его сыгранность) и оказали тут же помощь «девочке» — кукле в коляске, предварительно убедив ее, что они не пострадали и она должна быть тоже в порядке. После игры (не сразу) девочка стала говорить свободнее, даже стала смеяться, что раньше случалось

313

крайне редко. Более того, она успешно прошла все всту­пительные тесты в гимназии.

На основании этого случая можно сделать вывод, что при игровой нейтрализации можно быть тем, кто был рядом, т. е. соучастником, близким человеком, родите­лем. Другими словами, нет условия быть только собой, главное — соучастие и сопереживание с тем, кто был рядом в момент психических потрясений. В этом случае действует взаимный психологический механизм нейтра­лизации последствий пережитых совместно травм.

В предыдущие годы мы не анализировали эти ре­зультаты, пока не убедились в эффективности снятия последствий травм у всех участников происшедшего. Возникает вопрос: «Как относиться к родителям, кото­рые не чувствуют, что ребенку плохо?» Можно предполо­жить, что это происходит вследствие молодости, неопыт­ности, незрелости, нежелания ребенка или неразре­шенных конфликтов в семье. Лучше знать, переживают ли родители случившееся, испытывают ли чувство вины и как предполагают решать психологические проблемы ребенка. И если они обращаются к специалисту, то это начало пути к длительному, но возможному излечению ребенка, каким бы неврозом он ни страдал.

Отказаться от проигрывания страшных снов у детей, даже если они случаются не часто и особо не влияют на их самочувствие днем, было бы ошибкой, заблуждением неспециалиста, кто бы им ни был — психолог, врач или родитель. Кошмарные сны отражают как ужасы проис­шедшего в ранний период жизни детей — во внутриут­робный период существования, при появлении на свет и развитии в первые годы, так и последующие травми­рующие события.

Так, мальчик 6 лет с неврозом страха в 3 года заст­рял в лифте с матерью, весьма беспокойной и мнитель­ной особой. Тогда она истошно закричала, что лифт мо­жет упасть в шахту, и эта ужасная картина — падающий

314

лифт — до настоящего времени снится сыну. В очередной раз он «поехал» в лифте вместе со всеми присутствую­щими на наших занятиях, которые, держась за руки, об­разовали пространство лифта. Случилась «перегрузка», все внезапно сели, свет погас (драматизация события). Затем все снова встали, стали толкаться, и специалист в их числе, но вдруг дверь открылась, и мальчик не толь­ко вышел первым, но и помог сделать это остальным. С этого момента у него исчез страх замкнутого простран­ства, и, соответственно, он перестал бояться страшных снов. Повторяем, страхи были во сне, тем не менее действовали на его дневное самочувствие, поэтому он перестал пользоваться не только лифтом, но и туалетом с закрытой дверью. После проигрывания все эти страхи прекратились, и он согласился пойти в спортивную сек­цию, о которой раньше не смел и мечтать.

Девочку б лет стали преследовать всевозможные страхи после одной истории. В 4 года, гуляя в лесу с ро­дителями, она проглотила ягоду «вороний глаз». Она попала в лес в первый раз, и любопытство оказалась сильнее, а родители не обращали на нее внимания — увлеченно собирали грибы, забыв в азарте все на свете. Когда же мать увидела, что произошло, ужасу ее не бы­ло предела, она закричала, запричитала: «Теперь все, ко­нец, дочери у меня нет, отрава — она и есть отрава». Все попытки более рационального мужа ее успокоить оказались безуспешны, мать еще больше «распалялась». Девочке в ближайшем медицинском учреждении сделали промывание желудка, и врачи объяснили родителям беспочвенность их тревоги. Но это приключение закрепи­лось в эмоциональной памяти девочки в силу особеннос­тей возраста —- повышенной чувствительности и впечат­лительности. Страх смерти стал преследовать ее каждый день, она все больше опасалась любых происшествий, предполагая мыслимые и немыслимые последствия, ча­сто плакала, а улыбка на ее лице просто не появлялась

315

до начала игровых занятий. Развившийся невроз страха все больше блокировал ее решимость и настойчивость, все она чаще отказывалась от всего на свете, замыкалась в своих чувствах и переживаниях. Но нужно было посту­пать в школу, где ей пришлось бы налаживать отноше­ния с более непосредственными и открытыми сверстни­ками. К счастью, эти трудности удалось преодолеть с по­мощью игр по преодолению страхов, а их расплодилось великое множество, в том числе и такой простой, на первый взгляд, игры, в которой все участники изобра­жали деревья (кусты). Девочке хотелось срывать ягоды, но «кусты» явно были против этого, морщились, отво­дили ее руку и издавали негодующие звуки. Все-таки девочка смогла сорвать одну ягоду, но здесь поднялось такое возмущение, что она тут же ее выплюнула. К ней сразу подошла уже не расстроенная, а радостная мать, появились отец, бабушка, дедушка, все родственники, знакомые и просто сердобольные люди, оказавшиеся в лесу. Радости не было предела, все хвалили ее за умный поступок, приговаривая, что ей не нужно идти в поли­клинику, больницу, что она как жила, так и будет жить, а все только рады этому счастливому исходу событий.

В игре девочка была собой, но эмоционально отреаги­ровала то, что произошло с ней, посредством импрови­зации и моделирования ранее испытанной психической травмы (испуга), т. е. поступила не так, как раньше, а так, как нужно.

Через год мать девочки пришла к нам, чтобы сказать слова благодарности, и сообщила, что у дочери все хоро­шо в школе, ее приняли сверстники и учится она отлично.

Другая история случилась с девочкой 7 лет, тоже с нев­розом страха, развившимся после укуса собаки в 2 года, когда даже самые милые, по мнению хозяев, собачки ка­жутся страшными для детей, впервые увидевших их ря­дом с собой. Все участники игры оживленно обсуждали, уточняли, спорили и рассказывали друг другу, какие

316

бывают собаки — маленькие и большие, добрые и злые, пушистые и не очень, голодные и сытые, служебные и просто для удовольствия хозяев. Один мальчик в груп­пе воскликнул: «Да она может быть и бешеная!» Дальше все стали «собаками», и здесь опять началась импрови­зация. Как можно предполагать,* «собаки» пытались на­броситься со всех сторон (из разных комнат) на спокой­но проходившую девочку, но не тут-то было: она быстро давала отпор любым посягательствам, собаки застывали в шоке, виляли хвостами и скуля уползали в конуру, или же им приходилось пройти обучение хорошим манерам. После этой игры девочка стала поднимать руку в классе, осмелела, стала более уверенной в себе, и оценки ее, как можно предполагать, улучшились. Более того, нам при­шлось бороться со стремлением родителей убеждать дочь в неоспоримом лидерстве в школе, чтобы она не постра­дала еще раз — не от собак, а от сверстников.

Предпоследний случай касается истории с ожогом кипятком мальчика в 9 месяцев, которому сейчас 6 лет. Он как-то неестественно смеется по любому поводу, вздрагивает при внезапном обращении и все время при­слушивается к звуку льющейся воды. До поры до време­ни родители не обращали внимания на эти «мелочи».

Сначала была игра «Пятнашки», благодаря которой успешнее всего удается устранять страх неожиданного воздействия. Этой игре было посвящено отдельное заня­тие. Через неделю была проведена основополагающая по теме игра «Ожог». Все участники взялись за руки, за­кружились с нарастающей скоростью, все чаще задевая стоящего в центре круга мальчика. В конце концов, не выдержав подобного обращения, он выпрыгнул из кру­га, «чайник» сразу затих, перестал издавать шипящие звуки и «развалился» сам по себе. Можно было бы на этом и остановиться, но мальчик снова собрал «чайник», ко­торый «остыл» до нормальной температуры, и все друж­но стали пить чай, не забыв поблагодарить мальчика.

317

Не только нам, но и родителям стало заметно, как изменилось его поведение — он стал предсказуемым (ме­нее импульсивным) и более спокойным. Поступление в школу прошло благополучно: он отвечал уверенно и не «закипал, как чайник» при любом непопадании в цель, т. е. при не самом удачном ответе на вопросы строгих педагогов.

Последний случай игровой нейтрализации страхов тоже относится к мальчику 6 лет. Очень уж он оказался чувствительным, и в этом не его «заслуга», а родителей, успевших забыть свое детство, но беспокоящихся за будущее сына. Как-то раз они дружно поругали его за какой-то проступок, за что именно, сейчас уже никто не может вспомнить. После этого наш пациент стал часто моргать, словно только он один был виноват в происшед­шем. Никакие специалисты, включая «экстрасенсов», «колдунов» и «знахарей», помочь ему ничем не могли. Никто даже не предполагал, что не столько сам мальчик отвечает за свои поступки, сколько его родители, нахо­дящиеся в конфликтных взаимоотношениях и непроиз­вольно вымещающие свои невостребованные чувства на сыне. Однако в игре эти отношения были драматизиро­ваны: все мальчика ругали на чем свет стоит, находили у него всяческие недостатки, недочеты, пороки, возму­щенно говорили о недопустимости такого поведения, приводили положительные примеры, так что в итоге возник «вселенский шум». Мальчик ответил на все обви­нения и агрессивное поведение участников игры одним простым действием — он внезапно растолкал всех и ре­шительно заявил, что так себя вести неправильно. Сразу все запричитали, согласились, извинились, и тики у на­шего пациента исчезли через две недели. В школе он учился успешно, в дальнейшем стал психологом, как и многие наши бывшие пациенты, защитил диссерта­цию, а вся его семья, родственники, знакомые до сих пор считают это чудом.

318

Принцип играния ролей при нейтрализации психи­ческих травм, включая катарсис, следующий: чем боль­ше забытого, тем лучше быть собой в игре, в то время как другие (участники группы) воспроизводят реально действующих в прошлом лиц, персонажей, образы, а то и травмирующие обстоятельства жизни.

Если же травма помнится, то большая психотерапев­тическая отдача будет при исполнении роли другого (т. е. не себя). Специалист отражает прежнее поведение пациента, т. е. становится им, но не нарочито, а как бы между прочим вместе со всеми, по-разному реагирующи­ми на происходящее. Другими словами, специалист при­нимает весь аффективный заряд пациента на себя, спо­собствуя его эмоциональному отреагированию.

При проигрывании страхов есть только общий сце­нарий с подачи специалиста, но правила игры четко структуированы. При игровой драматизации историй, сочиненных дома, есть более определенный сценарий, придуманный автором, но почти нет правил. При игро­вой нейтрализации последствий психических травм и по­следующем экзамене по преодолению страхов соотноше­ние такое же. Тем не менее следует учесть, что распре­деление ролей, кем бы оно ни производилось, включает определенные правила их изображения. Здесь недопусти­мы никакие перевертыши. Баба-Яга должна быть Бабой-Ягой, а не доброй, склеротичной старушкой, готовой рас­каяться в любой момент в своих прегрешениях. Бесчув­ственный Кощей-шизоид жесток, как всегда, и не знает снисхождения. Лиса не может быть простушкой — она хитрая от рождения. Пугливый заяц не может повести войско, ему бы самому унести ноги и т. д. Однако в теат­ре, кино и в передаче «Спокойной ночи, малыши» эти об­разы иногда искажаются до неузнаваемости сценари­стом и режиссером в угоду своей не всегда здоровой фан­тазии.

319

Кем же лучше быть в игре — собой или другим? По­ясним на примере.

Ребенок не помнит, как задыхался в утробе матери, испытывал при родах боль, стеснение и сжатие, непере­носимое даже для взрослых напряжение. Тогда ребенок должен изображать не себя, а то, что его испугало. Здесь уже возрастает доля катарсиса в психологической нейт­рализации психических травм.

Обобщим сказанное в виде следующей таблицы.

№ п/п Тема Кто распределяет роли Кем предпочти­тельнее быть в игре
1 Преодоление страхов (игры 1—15) Специалист Собой
2 Игровая драматизация страхов Автор (дети) Собой
3 Игровая нейтрализация последствий психических травм Специалист Другим
4 Психологический экзамен устранения страхов Специалист Собой

В заключение отметим одинаковую эффективность игровой нейтрализации психических травм при всех нев­розах. Вместе с тем такая ее составляющая, как катар­сис, наиболее эффективна при неврозе страха, в чем можно было убедиться на примере большинства описан­ных нами случаев. Затем по степени эффективности идет истерический невроз, а далее — невроз навязчивых состояний и неврастения.

ГлаваЭ

Дата: 2018-12-21, просмотров: 313.

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒
fb
inst
tw
vk
Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. © 2018 - 2024