Крымская война, как и почти все, что происходило тогда в России, носила глубоко личностный характер: это была личная война Николая I, поражение в ней стало его личной трагедией... Он совершенно искренно считал, что ведет Россию по пути славы; когда же понял, что это не так, — умер. Все обстоятельства смерти Николая говорят о страшном душевном кризисе, надломе, которые пережил этот человек, убедившись в том, что утянул Россию в пропасть.
Не меньше его в войне были заинтересованы европейские державы и Турция. У европейских стран были и другие цели, в частности, они стремились ослабить влияние России в Европе и на Ближнем Востоке.
Сама николаевская система воспитывала беспощадных критиков любой неудачи, ведь поражений до падения Севастополя практически не было. Война была проиграна, но без колоссальных поражений. Кроме абсолютно ненужного сражения на Черной речке, русская армия практически не имела неудач. Впрочем, успехов на европейском театре военных действий также не было, но в этой войне победы были, пожалуй, опаснее поражений. После Синопа это осознали Николай I и «бездарный» Меншиков, адмирал Нахимов и тонкий дипломат Горчаков. Единственный шанс для России состоял в затягивании войны, использовании возможных трений между союзниками и изменения ситуации на Балканах и в Европе. К сожалению, все случилось иначе. Война была проиграна в основном дипломатическими средствами.
Победы были возможны только на Кавказе. Они там и одерживались: Ахалцих, Башкадыклар, Баяндур, Кюрюк-Дара, Карс.
На фоне триумфа 1812—1815 гг. и побед над турками и персами в войнах конца 20-х гг. даже небольшое поражение воспринималось как трагедия. Тот факт, что в Крымскую войну ни одно полевое сражение не было выиграно, так же, как и обстоятельства сдачи Севастополя, торжество противника, захватившего трофеи, — все это сильно повлияло на мироощущение целых поколений. Война создала образ национального оскорбления, нанесенного России Францией и Англией.
Но главным фактором морального унижения России выступала сама невозможность страны защитить свои черноморские границы, что мешало осуществлять роль покровителя православных христиан. Поэтому все усилия князя Горчакова, ставшего министром иностранных дел после Парижского конгресса, были направлены на то, чтобы вернуть России роль великой державы.
Мобилизационный потенциал Российской империи позволил, несмотря на потери, развернуть почти двухмиллионную армию. Всего с конца 1853 по конец 1855 г. в армию поступило 1 млн 45 тыс. рекрутов и ратников. Сравнивая по источникам боевые потери русских, англичан и французов, можно сказать, что с точки зрения потерь эта война была более благоприятной для России. Британская армия никогда не имела такого количества дезертиров, как в Крымскую войну. Из призванного контингента в 120 тыс. человек около 30 тыс. дезертировали. Во Франции было около 10 процентов дезертиров. Резервы России отнюдь не были исчерпаны, но необходимость противостоять угрозе нападения с разных направлений делала победу невозможной.
Неудачи России были предопределены смесью объективных факторов и роковых случайностей. Устоявшееся же мнение о том, что главными причинами поражения явились отставание крепостнической России и неготовность, рутинность николаевской армии, представляется сомнительным. Англия и Франция, находясь в стратегически выигрышном положении, испытали в ходе боевых действий еще большие затруднения. Их мобилизационные возможности были исчерпаны к лету 1855 г., вследствие чего пришлось пойти на рискованные мероприятия: англичане вынуждены были ослабить гарнизоны Мальты, Гибралтара, а также готовить к отправке в Крым войска из Индии.
Николай I счел возможным решиться на проведение активной политики с целью закрепления позиций своей империи на Балканах. Эта попытка вызвала войну, в которой Россия не смогла одержать победу. Однако из этого испытания страна вышла с честью — так считали на Западе, но не в самой России. И в который раз необходимость реформ, естественных на каждом этапе развития государства, почему-то пришлось обосновывать «позором поражений»¹².