В течение всего лета 1952 года переговоры больше напоминали пропагандистский форум, на котором делегаты обменивались обвинениями и контробвинениями в связи с вопросом о добровольной репатриации. Военные действия непосредственно на линии фронта тоже зашли в тупик и сводились к артобстрелам и боям за ту или иную переходящую высоту. В Соединённых Штатах продолжался призыв, но война уже была непопулярна, поскольку сводилась к окопному противостоянию.

Перед выборами Трумэна поддерживали менее 30 процентов американцев, между тем республиканцы, как и ожидалось, разделились на два лагеря. Макартур выдвинул свою кандидатуру в вице-президенты, но 1 июня 1952 года в Штаты вернулся Эйзенхауэр, который победил на партийном съезде, выражая интересы более вменяемой фракции среди республиканской партии.

В качестве замены Эйзенхауэру на пост командующего вооруженных сил НАТО в Европе был назначен Риджуэй, который 12 мая 1952 года покинул Токио[145]. Заменил  его генерал Марк Кларк, во время второй мировой воевавший в Италии, а затем командовавший 6-й армией США.

Как и Риджуэй,  Кларк полагал, что коммунисты уважают только силу, и в общении с ними нужно проявлять только твердость и никакой мягкотелости[146]. Как и Ван Флит, он был сторонником проведения силовых наступательных действий и полагал, что Корейскую войну можно выиграть, надеясь на то, что после президентский выборов конца 1952г.  американская стратегия может измениться[147].

Первым делом Кларк разработал планы сухопутных операций вполне в стиле Макартура, включая применение ЯО и задействование Чан Кайши. Это встретило сопротивление военного руководства, однако, Кларку дали «добро» на восстановление массовых бомбардировок корейской территории с целью уничтожения энергетических, ирригационных и промышленных объектов Северной Кореи, а также мест расположения командования КНА и дипкорпуса. В число целей входило как гражданское население Пхеньяна и меньших городов, так и 11 гидроэлектростанций на реке Амноккан.

Операция началась 23 июня 1952 года. В этот день американцы совершили самый крупный налёт на комплекс гидросооружений на реке Амноккан, в котором участвовало свыше пятисот бомбардировщиков. В результате почти вся Северная Корея и часть Северного Китая на две недели осталась без электроснабжения.

Если в самой Америке бомбардировки электростанций получили поддержку прессы и Капитолия, то союзники США выступали против, - во многом от того, что США не предупредили их о подобной операции[148]:   британские власти вообще открестились от этого акта, совершенного под флагом ООН, заявив протест и сославшись на то, что с Англией не советовались. Кларк, однако, игнорировал это недовольство.

5 августа 1952 года был произведен налёт на командный пункт Ким Ир Сена и дома, где жил главный военный советник В.Н.Разуваев и некоторые корейские руководители. По словам Г.К.Плотникова, в то время военного переводчика, в результате этого налёта погибло 11 советских военных советников. 29 октября 1952 года американская авиация совершила разрушительный налёт на советское посольство.

К концу 1952 г. с точки зрения командования в Токио промышленных объектов для бомбардировки в Северной Корее не осталось. Все, [149] что можно разрушить, было разрушено[150].

Тем временем в переговорном процессе случился кратковременный новый раунд, связанный с тем, что адмирал Джой ушёл в отставку и его заменил Уильям Харрисон. Он подготовил новый вариант сделки, который был представлен 28 сентября 1952 года в качестве «окончательного предложения». 8 октября от этой сделки отказались и, следуя инструкциям из Вашингтона, Харрисон покинул зал переговоров, после чего в течение полугода снова продолжался перерыв.

В сентябре – ноябре 1952 г. китайцы предприняли «шестое» наступление в районе Железного треугольника, направленное на то, чтобы оттеснить врага с 38 параллели[151].  В ходе противостояния ключевые точки переходили из рук в руки 24 раза, но после серии долгих и бесплодных боёв за горстку холмов победа осталась за южнокорейцами[152].

Вообще , военные действия конца 1951-1952 гг. характеризуются атаками американцев, направленных в основном на уничтожение промышленных объектов, транспорта и инфраструктуры противника. В то время как северяне и китайцы в лихорадочном темпе создавали новые пути и коммуникации, переходя к стратегии подземной войны, рассчитанной как на скрытное перемещение, так и на защиту от вероятного применения ядерного оружия[153].

Ведение войны зашло в тупик и ее ход начал напоминать окопное противостояние Первой Мировой, при котором обе стороны начинали считать эскалацию конфликта невыгодной. Когда еще в июле 1952 г. Пентагон попросил генерала Риджуэя дать оценку потерь в случае генерального наступления, генерал оценил потери как неприемлемые: 350-400 тыс. убитыми и ранеными собственно в Корее и в несколько раз больше при вторжении в Маньчжурию[154].

           Однако, как пишет У. Стьюк, «проблема заключалась не в том, что коммунисты не желали договариваться в обстановке, когда противник оказывает военное давление, а в том, что это давление было недостаточным для того, чтобы убедить коммунистов в том, что по важнейшей проблеме следует пойти на уступки»[155].

В то время, как США пытались использовать авиабомбардировки для того, чтобы сделать противника более сговорчивым, корейско-китайская сторона занимала оборону, - именно с того времени для КНДР стала характерна система подземных бункеров и линий коммуникаций, выполненных с расчетом на подобные действия вражеских ВВС. Численность китайских войск в Корее увеличивалась и к началу 1953 года составляла 1,35 млн. человек — максимальное количество китайских войск за всю войну. Имелись и соответствующие запасы снаряжения и продовольствия[156].

К моменту президентских выборов 52-го года проблема Кореи была одной из «четырёх К» наряду с коррупцией, криминалом и коммунизмом, которые подточили многолетнее правление демократов. Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Хэнсон Болдуин охарактеризовал незавидное положение администрации  Трумэна следующим образом: «Будем прокляты, если что-нибудь сделаем и будем прокляты, если ничего не сделаем»[157].

 Выборы проходили в обстановке маккартизма и антикоммунистической истерии и привели к тому, что президентом стал республиканец Дуайт Эйзенхауэр, который активно выступал против Корейской войны, еще будучи кандидатом в президенты. Он обещал закончить войну, и его заявление «Я сам поеду в Корею» принесло ему довольно много голосов избирателей. К тому же, стоит вспомнить, что новый президент США был боевым генералом и хорошо представлял себе как общий ход военных действий, так и перспективы войны.

Госсекретарём при новом президенте стал уже известный нам Джон Фостер Даллес[158], о позиции которого надо сказать несколько слов.

Эйзенхауэр и Даллес понимали, что Советский Союз является главным противником Америки, но основной ареной этого противостояния они считали Европу. Именно поэтому Даллес не был сторонником «стратегии сдерживания», так как полагал, что она предоставляет Советскому Союзу выбирать место и время для нанесения следующего удара. Он хотел бы добиться ситуации, при которой Соединённые Штаты имели бы возможность нанести «массированный ответный удар» всей своей мощью, включая ядерную. В результате, по его мнению, уже Советский Союз должен был бы терзаться сомнениями относительно того, не приведёт ли его очередная «провокация» к атомной войне между сверхдержавами.

Можно обратить внимание на то, что такая стратегия действительно была разумным ответом на тактику, которой придерживался Сталин. С этой точки зрения ведение множества мелких локальных войн далеко от Америки и против «марионеток Кремля», воспринималось, как стратегия заведомо невыгодная. Именно поэтому он был против войны в Корее, тем более, что к этому времени в американском обществе сложилась точка зрения о том, что серьёзно изменить исход компании в пользу США и их союзников возможности уже нет[159].

2 декабря уже в качестве президента Эйзенхауэр прибыл в Корею и провёл в стране три дня, переговорив со всеми заинтересованными лицами, и определив, что вероятность достижения чёткой и определённой победы без смертельного риска расширения масштабов войны невелика[160].

 Кларк и Ван Флит попытались предложить ему свои агрессивные планы, но он не проявил к ним интереса. Точно так же он поступил, ситуацией попытался воспользоваться Макартур для того, чтобы снова навязать американским властям свою стратегию.  17 декабря  Макартур представил президенту довольно длинный меморандум; он предлагал потребовать от Советского Союза объединения Кореи и Германии, с тем, чтобы в будущем они стали нейтральными странами, нейтралитет которых гарантировали бы обе сверхдержавы. В случае, если Советский Союз откажется, Макартур предлагал очистить Корею от вражеских войск путём атомной бомбардировки всех мало-мальски значимых объектов. Однако Эйзенхауэр отказался от этой идеи и Макартур уехал ни с чем.

Первым шагом в изменении стратегии стало усиление боеспособности и численности (до 655 000) армии РК с тем, чтобы она могла представлять самостоятельную воинскую силу. Эта стратегия напоминала «вьетнамизацию» войны, применённую позже. Программа началась с весны 53-го и планировалось, что к концу этого времени корейская армия сможет сама воевать с китайской. Ли Сын Ман даже предлагал, чтобы командирами новых южнокорейских частей были американские офицеры, но Риджуэй и Ван Флит отказались, сославшись на языковый барьер и юридическую неопределенность ситуации, когда граждане одного государства служат в армии другого[161].

В феврале 1953 г. Ван Флит передал командование 8 армией генералу Тейлору. По сути, его отставка в сильно смягченном виде напоминала причинами отставку Макартура, Ван Флит был уверен, что огневой мощи его армии хватит на то, чтобы очистить Корею от китайцев. Однако его оппоненты указывали на высокие человеческие потери, да и желание защищать Ли Сын Мана после «выборов» 1952 г. стало сходить на нет[162].

Что же до прожектов Кларка, то все это было использовано в качестве «неприятной альтернативы» переговорам: Эйзенхауэр и Даллес сделали серию заявлений о том, что если на переговорах не будет прогресса, Соединённые Штаты действительно перенесут войну за пределы Кореи, применят ядерное оружие и тп. Так, 21 мая Даллес сообщил премьер-министру Индии Неру, что крах переговоров о перемирии может заставить Соединённые Штаты «оказать более мощное военное давление, которое, возможно, приведёт к значительному расширению зоны конфликта»[163]. Неизвестно насколько действительно Америка была готова к использованию тактического ядерного оружия, объём которого позволял использовать его как артиллерийский снаряд, против Китая весной и летом 53-го, хотя по мнению Гастингса, если бы это случилось, Америку ждал бы успех[164].

Не очень понятно, насколько подобный блеф был блефом и какую роль он сыграл, так как это совпало со смертью Сталина и определёнными изменениями в советской внешней политике. 

19 марта 1953 г. совет министров СССР сформировал новую концепцию в отношении конфликта в Корее, подталкивая корейско-китайскую сторону к скорейшему завершению конфликта. 29 марта эта новая линия была доведена до Ким Ир Сена, который «пришёл в сильное возбуждение» [165] .

В рамках этой стратегии изменилось и «подкармливание» КНР. В апреле 1953 г. китайская военная миссия пыталась попросить у Москвы военную помощь, но вернулась ни с чем[166]. Мао был очень недоволен новыми советскими предложениями, но понимал, что без советской помощи китайская армия не сможет самостоятельно продолжать войну[167].

А. Мансуров развивает эту тему в далее: по его мнению, после смерти Сталина Политбюро приняло решение о прекращении войны. Мао, однако, был настроен продолжать ее, но на похоронах Сталина представители Москвы сообщили премьеру КНР Чжоу Эньлаю, что Китай может воевать самостоятельно, но советские власти не будут оплачивать его расходы и свернут все формы помощи.

На сессии Генеральной Ассамблеи ООН в марте 1953 г. А. А. Громыко заявил: «Для того, чтобы добиться прекращения кровопролития в Корее и урегулирования этого вопроса, в том числе- вопроса о военнопленных, необходимо немедленно прекратить военные действия в Корее – на суше, на море и в воздухе, необходимо репатриировать всех военнопленных в соответствии с общепринятыми нормами международного права»[168].

Блэр обращает внимание на высказывание Маленкова 15 марта 1953 года, в котором было сказано, что между Москвой и Вашингтоном нет разногласий, которые могли бы быть разрешены мирным путём. Эйзенхауэр ответил на эту речь призывом подтвердить слова конкретными действиями и 28 марта «коммунисты» приняли предложение об обмене больными и ранеными военнопленными.

(Впервые идея обмена больных и раненых военнопленных  до заключения перемирия прозвучала ещё в декабре 52-го в качестве жеста доброй воли. Тогда её предложил Международный Красный Крест, но северная сторона его отвергла[169]).

 Спустя ещё несколько дней Пекин и Пхеньян согласились с предложением позволить нейтральному государству наблюдать за обменом военнопленными и провести опрос тех, кто отказывается от репатриации.

В Госдепартаменте, которым руководил Даллес, это встретили негативно, тем более что апрель 1953 г., был отмечен боями за «Поркчоп Хилл» (а как он называется в нашей историографии? Высота номер ы?). Это был хороший пример обороны американских войск против превосходящих сил противника, хотя в конце концов войска ООН были эвакуированы с этого плацдарма[170].

Однако, Эйзенхауэр не хотел затягивания войны, и, несмотря на некоторое увеличение военной активности, с 20 апреля по 3 мая прошёл «малый обмен». Операция проводилась при беспрецедентных мерах безопасности и завершилась без всяких инцидентов. ООН передали коммунистам 6670 военнопленных — 5194 военнопленных из Народной Армии Кореи, 1030 военнопленных из Народно-Освободительной Армии Китая и 446 интернированных гражданских лиц. Коммунисты передали ООН 684 военнопленных — 471 военнопленных из Армии Республики Корея, 149 американцев, 32 британца, 15 турок и 17 представителей других стран ООН[171].

После «малого обмена» переговоры снова начались, сфокусировавшись на вопросе окончательного обмена военнопленными. Однако, дебаты снова переросли во взаимный обмен обвинениями, и Марк Кларк предложил снова провести воздушную атаку на гражданское население. Так как к этому времени целей для бомбардировки почти не осталось, по инициативе командующего дальневосточной авиации О. Вейланда было решено уничтожить урожай риса, выведя из строя ирригационные сооружения. С 13 мая в течение двух недель американцы бомбили плотины и, хотя точный успех оценить было сложно, согласно данным авиаразведки, рисовые поля были затоплены.

В ответ 25 мая началось мощное наступление по всей линии фронта. Американцы были вынуждены отступить, а южнокорейские войска снова бежали с поля боя. В линии фронта образовались большие бреши, но, как пишет Блэр «к счастью для американцев наступление выдохлось».

Тем не менее, ситуация, когда обе стороны «показали зубы» действительно подстегнула переговорный процесс. 4 июня стороны пришли к соглашению по поводу большинства деталей соглашения о перемирии, а 8 июня было подписано соглашение о репатриации. Те, кто хотел вернуться домой могли сделать это немедленно, а те, кто нет, должны были содержаться в своего рода карантине, где представители «своей стороны» должны были иметь к ним доступ. Статус карантина должен был длиться три месяца, после чего военнопленные превращались в гражданских лиц, а его организацией занималась специальная комиссия, т. к. Международному Красному Кресту коммунисты не доверяли. В результате этим занималась индийская армия как представитель нейтральной страны, не принимавшей участие в конфликте[172].

Почему индийская? Дело в том, что правительство Неру занимало в «холодной» войне позицию строгого нейтралитета и воспринимало Корейскую войну как следствие отказа Америки принять новый Китай, а  Индия в лице своего представителя в ООН В. К. Менона внесла значительный вклад в выработку концепции обмена пленными, несмотря на то, что индийские проекты достаточно часто были мишенью критики со стороны и американского, и советского лагерей.