Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
В 1852 году 24-летний Хенрик Ибсен был назначен драматургом и режиссером, а по сути – одним из руководителей первого национального норвежского театра в Бергене.
Примечательно в этом решении не только молодость Ибсена, но и то, что к этому моменту он мало что собою представлял. Он опубликовал несколько стихотворений. Первую написанную им пьесу, трагедию «Катилина» из истории Рима, театр не принял. Она была опубликована за счет приятеля Ибсена. Большая часть тиража была потом продана на обертки в мелочную лавку. Вторая пьеса, «Богатырский курган», была один раз сыграна в Кристиании в 1850. Большим успехом это не назовешь.
К моменту назначения Ибсен был студентом университета. К поступлению был подготовлен плохо. Зачислили его условно, с переэкзаменовкой по греческому языку и арифметике. Серьезного образования он так и не получил, университет не закончил, докторскую степень получил honoris causa, уже будучи знаменитым. Нет сомнения, что недостаток образования, культурное плебейство было для Ибсена источником беспокойства. Знаменитый архитектор Сольнес, герой поздней пьесы, признается, что настоящего образования у него нет, и тревожится, что когда-нибудь его некомпетентность в чем-нибудь проявится.
Спонсоры и дирекция бергенского театра не заблуждались относительно подготовленности Ибсена. Характерно, что для начала они отправили его в двухмесячную командировку в Данию и Германию для знакомства с европейским театром. Их прозорливость делает им честь. Через 30 лет аптекарь из Гримстада стал самым знаменитым драматургом европейской сцены. Пьесы его ставятся по всему миру. Ибсеновские влияния обнаруживаются у самых разных авторов: у Джойса и Чехова, Шоу и Андрея Белого. Множество откликов на произведения Ибсена есть у Александра Блока, Ивана Бунина, Александра Грина. Как о величайшем художнике, писали об Ибсене Шоу, Джойс, Блок, Мережковский, Шестов, Троцкий.
Разумеется, дирекция театра этого не могла предвидеть. Назначение Ибсена произошло благодаря стечению ряда обстоятельств.
Сейчас Норвегия – одна из самых благополучных стран мира. Она занимает первые места в рейтингах уровня жизни, человеческого развития, валового внутреннего продукта и тд. Все началось в 70-е годы, когда с норвежского шельфа пошли в Европу нефть и газ. Норвегия с пятью миллионами населения входит число лидеров по добыче углеводородов. Но еще в первой половине ХХ века норвежцы были заметно беднее датчан и шведов. Тем более бедной страна была в XIX веке. По архитектуре Осло – одна из самых скромных европейских столиц. Ей далеко не только до Парижа и Лондона, но и до Праги, Будапешта, Копенгагена. До 1905 г. Норвегия даже не была самостоятельным государством. Состояла в унии сперва с Данией, потом с Швецией. Уния не была равноправной. Датчане и шведы воспринимали Норвегию как кучу камней, почти без плодородной земли, без полезных ископаемых, без населения. Большой ценности она не представляла.
Дания и особенно Швеция играли в европейской политике заметную роль. Шведская пехота наводила ужас на Европу. Она была одной из главных сил во время Тридцатилетней войны, затем был Potop Szwedzki, Шведский потоп, разгром Польши в 1655 – 1660 гг. И только в 1709 с нею было покончено под Полтавой. По сравнению, Норвегия казалась страной без истории, если не считать уже легендарные времена викингов.
Не было даже норвежского языка. Образованные жители Норвегии говорили по-датски. Норвежские диалекты не очень отличались от шведских и датских, не воспринимались как другой язык.
Но все-таки, видимо, норвежцы ощущали свою отдельность и постепенно оформлялись в отдельную нацию. Кажется, даже вмешалась большая политика, есть мнение, что Англия и Швеция придумали Норвегию, чтобы ослабить Данию.
Шведская уния сохраняла в Норвегии элементы государственности. Норвежцев никто не угнетал. У них был свой парламент (стортинг), своя конституция. Борьба за национальное самоопределение носила сугубо мирный, парламентский характер, сводилась к конституционным спорам. Мирное расторжение унии состоялось в 1905 году.
Процесс формирования любой нации состоит в создании форм национальной культуры: национальный язык, национальная литература, национальное искусство, национальная традиция. Создают их всегда профессионалы: фольклористы, историки, писатели, музыканты, профессора. Во Франции, Пруссии, России их труд оплачивали монархи и их приближенные. В Норвегии (так же, как во Флоренции, Венеции, Фландрии) платила буржуазия. Проблема в Норвегии состояла в нехватке профессиональных кадров. Актеров в национальный театр набирали чуть ли не с улицы. В Норвегии не нашлось сильных лингвистов, в результате сейчас языковая ситуация в Норвегии более запутанная, чем в любой другой европейской стране. Литературный язык в 4-х, кажется, вариантах. Так и получилось, что недоучившийся студент возглавил национальный театр.
При этом не похоже, что Ибсен исполнился благодарности. К норвежским бюргерам и к норвежскому государству он испытывал сложные чувства. Впрочем, жалованье он получал ничтожное.
Кредит доверия, выданный Ибсену, был не скоро возвращен. Ибсен не из тех авторов, которые сразу начинают с больших успехов – он к признанию шел долго и трудно. Вообще-то те, кто распоряжался национальным бюджетом, проявили не только проницательность, но и терпение. Годы в Бергене и в Кристиании (с 1857) не были особенно успешными, хотя Ибсен писал все увереннее. Наконец, в 1863 была поставлена «Борьба за престол», драма о становлении норвежской государственности. Ибсен обрел славу национального гения. Между тем театр в Кристиании разорился, в 1864 стортинг назначает Ибсену, по его просьбе, небольшую стипендию. Ибсен покидает Норвегию и 27 лет живет за границей. Связей с родиной не разрывает. Пишет о Норвегии, а значит, для норвежской публики, хотя очень скоро обретает мировую славу.
Капсула: «Бранд», «Пер Гюнт», литература и религия.
Вскоре после отъезда из Норвегии Ибсен пишет пьесу «Бранд» (1866), которая произвела колоссальное впечатление на современников и на таких более поздних читателей, как Иннокентий Анненский, Блок, Лев Шестов. Последний не побоялся написать о пьесе так: «Трудно во всемирной даже литературе найти много произведений, которые можно было бы по смелости, силе и глубине поставить наряду с "Брандом". Казалось, Творец воскресил одного из древних пророков и послал его на землю с повелением жечь глаголом сердца людей».
Оценка кажется сильно завышенной, особенно по части поэтических достоинств. Пьеса затянута и многословна. К тому же по-русски она существует в отвратительном переводе. Трудно понять, как это ставилось на сцене Московского Художественного и как могло иметь сценический успех.
Ибсен писал не пьесу, а драматическую поэму. Образцом был, несомненно, «Фауст», которого Бранд отчасти напоминает. Видимо, значение пьесы в основном в том, что в ней Ибсен приводит в систему свои идеи и намечает темы дальнейшего творчества.
Бранд – священник в маленькой деревне на севере Норвегии. Хотя в пьесе много рассуждений о религии и боге, едва ли Ибсена в самом деле вопросы религии волновали. Характерно, что ни до, ни после «Бранда» он не пишет об этом ни единого произведения. Ибсен был человеком своего времени, а религия в XIX веке занимала крайне скромное место в жизни бюргера.
Несмотря на отдельные эксцессы, XIX век был веком веротерпимости. И в протестантских, и в католических странах католики и протестанты получают равные права. Во многих европейских странах были отменены законы, дискриминирующие евреев. Принцип полной религиозной терпимости был провозглашен в многоконфессиональной Австро-Венгрии в 1867 г.
Все это произошло потому, что иноверцы перестали восприниматься как политическая угроза. Политикам выгоднее не притеснять их, а привлекать на свою сторону. Бизнесменам выгоднее вовлекать их в свой бизнес в качестве работников, коммерческих партнеров и покупателей. Это означало победу идей Просвещения, которые вовсе не сводятся к тому, что бога нет, а Библия – свод сказок. Просвещение – это веротерпимость и применение к религиозным текстам принципов рациональной науки. Так или иначе, и то, и другое предполагает ослабление веры.
Наследником идей Просвещения был Эрнест Ренан (1823 – 1892), компетентный историк и лингвист и блестящий литератор. В книге «Жизнь Иисуса» (1863) он стремится представить Иисуса как человека, дать его психологический и исторический портрет. Книга Ренана стала очень влиятельной, Скотт Фицджеральд вдохновлялся ею, когда писал «Великого Гэтсби». Для Ренана Иисус – и ловкий манипулятор, и обаятельный человек, и политик, действующий ради достижения благородных целей, и мистик, уверенный в своей избранности, но вовсе не Бог, чудесно рожденный Девой, совершавший чудеса и воскресший после распятия.
Другой подход был свойствен тем, кого относят к числу представителей религиозного модернизма. Самой значительной фигурой из них был датский философ Сёрен Кьеркегор (1813 – 1855), мало известный современникам, но сейчас считающийся основоположником экзистенциализма.
Для классического европейского бюргерства религия и церковь были частью размеренного разумно упорядоченного быта. Бог был кем-то вроде чиновника в отставке, доброго дедушки, который приходит на Рождество и приносит детям подарки. Отправным пунктом рассуждений Кьеркегора в книге «Страх и трепет» (1843) стало жертвоприношение Авраама. Авраам исполняет приказ, который с человеческой точки зрения представляется и абсурдным, и аморальным, и безобразным. Так вера и несовместима с эстетикой, логикой, разумом, моралью. И тем более она не может быть вписана в упорядоченный быт: она его взрывает. Нельзя к ней прийти, опираясь на чудо или очевидность, поскольку Бог не творит чудес и в нем нет ничего очевидного. Человеческий опыт, до конца обдуманный, рождает только отчаяние. Вера рождается как результат и преодоление личностного кризиса. Никакой внешний авторитет не может к ней привести. Она субъективна, но субъективность и есть истина.
К направлениям религиозного модернизма официальная церковь относилась отрицательно, хотя папа Лев XIII (1878 – 1903) был более либерален, чем его предшественник Пий IX (1846 – 1878) и преемник Пий Х (1903 – 1914). С ортодоксальной точки зрения учение Кьеркегора и подобных ему философов есть не что иное, как проявление человеческой гордыни. Возможно, так оно и есть.
Герой Ибсена Бранд тоже проповедует грозного бога, не похожего на мещанского деда Мороза. Это своенравный, непредсказуемый, жестокий бог, требующий жертвоприношений.
В начале пьесы Бранд застигнут бурей, когда идет к умирающей крестьянке. Отец женщины, который сопровождает Бранда, говорит, что надо вернуться, идти дальше смертельно опасно. Бранд отвечает в том смысле, что если он не готов отдать жизнь ради дочери, значит, не готов отдать ничего. Частичная жертва – это не жертва.
Лев Шестов пишет: «Пред Ибсеном возник трудный и страшный вопрос: чему должен служить человек – идее или личным интересам. И он без колебания ответил: наша жизнь только тогда может иметь смысл, если мы готовы жертвовать ею ради высших идеалов. Нет ничего страшного на свете, раз человек служит не себе, а Богу, пославшему его в этот мир. Проникнетесь этой мыслью – и вы титан, нет у вас этой веры – вам только остается обратиться в прах, из которого вы созданы».
В сущности, вопрос не о боге, а о человеке. Бранд хочет, чтобы человек уподобился богу. Бог отличается от человека тем, что он свободен. Он способен на свободное творчество, как Бог-отец, и на свободное самопожертвование, как Бог-сын. Человек, напротив, детерминирован, обусловлен наследственностью, экономикой, обществом. Вопрос о детерминизме – актуальная тема XIX, об этом Бранд много размышляет. С идеями детерминизма Ибсен был хорошо знаком, как всякий образованный европеец. И оспаривать их он вовсе не пытался. Но он был романтиком. А значит, подобные идеи он должен был ощущать болезненно. И он пытался с ними справиться.
Пусть наука доказала, что человек обусловлен законами. Следует из этого, что надо освободить человека от подчинения этим законам.
Оказывается, сделать это не так уж трудно. Детерминированность человека общими законами проявляется ведь на самом что ни на есть обыденном, житейском уровне. Она проявляется как обязательства человека по отношению к его близким. Человек не свободен, потому что должен кормить семью и заботиться о детях или о престарелых родителях. Но если он откажется от семьи и дома, он тут же освободится от детерминированности домом и семьей, будет свободен. Это и будет той жертвой, которую нужно принести Богу.
Бранд с женой Агнес поселяется в хижине в горах. Их ребенок заболевает, врач рекомендует семье переселиться в долину. Бранд непреклонен, Альф умирает, Агнес хранит его вещи, но по требованию Бранда отдает их цыганке. После этого Агнес в восторге восклицает: «Я свободна, Бранд, свободна!».
Мрака больше нет!
Страх, давивший безысходно
Грудь мою, как тяжкий бред,
Сброшен вниз, – пуста могила!
Воля в битве победила!
Уползли туманы с кручи,
Прочь ушли, умчались тучи, –
Вижу я сквозь смерть и горе
Утра огненные зори!
Кладбище! Уж это слово
Слез не исторгает снова,
Не родит в груди тревогу, –
Знаю: Альф вознесся к Богу!
Агнес в восторге, потому что сумела разорвать цепи, приковывавшие ее к бытию. Разумеется, потом она сразу умирает, потому что там, где она оказалась, нельзя жить. Там только величие. Величие, конечно, не божественное, а всецело человеческое. Оно обретается внутри, ощущается как призвание и осуществляется вовне. На этом пути человек отбрасывает и преодолевает все, что мешает самоутверждению. И при этом сильно рискует. Потому что нельзя сказать заранее, подлинно призвание или оно мнимое. Успех тут не гарантирован.
В процитированной работе Шестова («Победы и поражения») «личные интересы» противопоставлены «идее». В таком контексте личные интересы – это как раз общечеловеческое, то, что Ницше назвал «слишком человеческим», рутина общей жизни. А идея – это не универсальная платоновская идея, а человеческая субъективность, собственно, идея Я. Также и идея преобразования мира в соответствии с субъективным представлением о том, каким должен быть мир. Бранд мог быть революционером, художником, ученым. Пожалуй, в особенности Бранд – поэт, художник, недовольный наличным миром и стремящийся мир усовершенствовать. Жизнь тотально должна быть перестроена по законам искусства. Вопрос именно о жизни и идее, о том, чего может идея потребовать от жизни, на что можно пойти ради идеи.
Как будто бы Ибсен в Бранде отвечает на вопрос недвусмысленно: на все.
Отсюда, между прочим, колоссальная популярность Ибсена не только у декадентов и модернистов, но и в среде русской революционной социал-демократии. Русские революционеры, в особенности такие, как Троцкий, Горький, Луначарский, мечтали о том же самом: о радикальной переделке мира и человека по законам красоты. Самая природа человека должна была перемениться. Так что революция была не только политикой, но и искусством. Поэтому Ибсена они хорошо понимали. Проницательный анализ творчества Ибсена есть у Троцкого в книге «Литература и революция». Эта книга – один из главных памятников «левой идеи» ХХ века.
Ибсен восхищается Брандом. Но возможен и иронический взгляд на героя. Бранд философ и поэт – но лишь при условии подлинности его призвания. А о подлинности призвания можно судить только по результатам его осуществления. Если же призвание не подлинное, то титан и богоборец превращается просто в бюргера, которому надоело тянуть лямку, кормить семью и детей. Ирония проявляется и в теме наследственной отягощенности Бранда, непреодолимой власти физической природы. Вспоминаем Ницше: «Брюхо – причина, по которой человеку не так легко вообразить себя богом».
Кроме того, важно, что Бранд представлен в пьесе не как единственно возможный тип творчества, не как единственный способ осуществления идеала. Ему противопоставлен художник Эйнар. Эйнар весел и легкомыслен, счастлив тем, что дает ему жизнь, не пытается никого ничему учить. Для Эйнара в творчестве нет ничего насильственного и антиприродного. Искусство рождается не вопреки жизни, а изнутри нее самой, в гармонии и согласии с нею.
И нельзя сказать, что в такой позиции не ощущается своя правота. Пьеса Ибсена – дискуссия, а не проповедь готовых истин. Разработку этой проблематики драматург продолжает в пьесе «Пер Гюнт» (1867).
Пьеса начинается сценами крестьянской жизни. Пер – парень без царя в голове, лгун, обманщик, краснобай. Во время свадьбы он крадет чужую невесту, Ингрид. Его объявляют вне закона (похоже, нравы в Норвегии были прямо-таки кавказские). Дальше начинаются чудеса и фантасмагории: тролли, Доврский дед, его дочь – Женщина в зеленом. Эдвард Григ написал к постановке пьесы оркестровую сюиту, там эта сцена в русском варианте носит название «В пещере Горного короля». Вырвавшись из объятий троллей, Пер Гюнт строит хижину в лесу. Сольвейг, влюбленная в него, к нему прибегает. Мотив, знакомый нам по стихам Александра Блока:
Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,
Улыбнулась пришедшей весне!
Жил я в бедной и темной избушке моей
Много дней, меж камней, без огней.
Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул –
Я топор широко размахнул!
Я смеюсь и крушу вековую сосну,
Я встречаю невесту – весну!
Пусть над новой избой
Будет свод голубой –
Полно соснам скрывать синеву!
Это небо – твое!
Это небо – мое!
Пусть недаром я гордым слыву!
Пер, однако, оставляет Сольвейг, отправляется в странствие, становится международным спекулянтом, затем, утратив все свое богатство, старый, больной и несчастный, возвращается домой. В конце появляется страшный Пуговичник, который намерен переплавить его на пуговицы, потому что он ни на что больше не годен. Но Сольвейг по-прежнему любит его и ждет.
Эта пьеса, надо сказать, так же громоздка, как «Бранд». В ней много такого, что сейчас имеет только исторический интерес – например, полемика Ибсена с современными ему норвежскими критиками. Идеологически важно соотношение образов Бранда и Пера. Если Бранд был идеалистом, предъявлявшим к людям и к себе непомерные идеальные требования, то Пер гуманист. Он хочет жить и получать удовольствие от жизни и охотно идет на компромиссы. Он отправляется в странствие, чтобы найти такое жизненное место, в котором он был бы совершенно доволен. Но Ибсен убежден: жизнь устроена так, что человек может быть доволен, только обманывая себя. Доврский дед, правитель царства троллей, объясняет Перу разницу между людьми и троллями: человек стремится стать самим собой, а тролль стремится к довольству. Пер не хотел быть самим собой, убегал от себя самого и от действительности, значит, по сути, был троллем, а не человеком. Но в итоге его постигает нормальная человеческая катастрофа в самой банальной своей форме – в форме немощной и жалкой старости. Пер не может больше обманывать себя, пч старость – это Рим, который взамен турусов и колес не читки требует с актера, а полной гибели всерьез.
Музыка Грига полна сладостной меланхолии, но пьеса о другом, и Пер изображен издевательски.
И все же есть в нем и позитивное содержание. Пер человечен. Его стремления понятны и просты. И он не просто лгун. Когда он плетет свои небылицы, окружающим кажется, что они видят все это наяву. Он поэт, его слушают и заслушиваются. И это делает его авторским alter ego. Сама судьба Пера – проект судьбы Ибсена, который писал пьесу в начале своей эмиграции, безусловно рассчитывая на возвращение домой, примирение и признание.
В пьесах «Бранд» и «Пер Гюнт» сформировалось основное ядро художественной системы Ибсена. Бранд и Пер, идеалист и конформист, станут прообразами основных персонажей следующих пьес, в отношениях которых будут воплощаться драматические коллизии. Самого себя автор видит то грозным Брандом, то склонным к компромиссам Пером. Соответственно, колеблется между идеальным и гуманным, между приятием жизни и отрицанием ее.
Многозначительный факт эмиграции Ибсена не раз становился объектом истолкования, а так же подражания. Следуя примеру Ибсена, в 1904 покидает Ирландию Джеймс Джойс.
Вообще-то, в XIX веке случай Ибсена вовсе не уникален. Многие интеллектуалы – писатели, философы, революционеры – по идейным или политическим мотивам отправлялись в вынужденное или добровольное изгнание: Герцен, Тургенев, Гейне, Гюго, Карл Маркс, Гарибальди и Джузеппе Мадзини. Но, пожалуй, для Ибсена образцом были скорее романтические изгнанники, беглецы и скитальцы, Шатобриан, лорд Байрон и их герои. Романтический гений жаждет абсолюта, не может примириться с условиями прозаического существования, противопоставляет себя толпе обывателей – и отправляется в дорогу.
Ибсен не раз писал о мещанстве и ограниченности своих сограждан. Он обвинял их в оппортунизме, в непоследовательности при решении политических и социальных вопросов. С отвращением говорил о демагогии политических лидеров и журналистов. При этом трудно определить, каких именно взглядов придерживался драматург. Его радикализм был идеальным, в пьесе «Бранд» он формулируется просто: «Все или ничего». Ибсен был свободомыслящим интеллектуалом, ощущал себя не столько политиком, связанным какой-либо партией, сколько духовным вождем нации. Ну, а сограждане видели в нем многообещающего драматурга.
Конфликт с бюргерским миром был не только идеологическим, но и бытовым. На многочисленных фотографиях Ибсен запечатлен насупленным старичком с кудлатой шевелюрой и комичными бакенбардами. Портрет был скопирован советскими мультипликаторами для образа гнома в мультфильме «Заколдованный мальчик» (1955).
Таким Ибсен стал много позже. Мемуаристы пишут о его чопорности, важности, педантизме. В строго определенное время он отправлялся на прогулку, с удовольствием демонстрировал ордена, которыми его награждали иностранные правительства. Однако был и другой Ибсен – человек богемы, который любил шумное застолье и всегда был не прочь приударить за хорошенькой актрисой. В норвежском обществе такое поведение казалось крайне предосудительным. В своих пьесах снова и снова Ибсен сталкивает беззаботного весельчака с мрачными, нетерпимыми и жестокими пуританами. Фохт в начале пьесы «Враг народа», зайдя вечером к брату – Томасу Стокману, с негодованием обнаруживает, что у того гости, что гостям подают горячий ужин, а когда оказывается, что за ужином предполагается пунш, его возмущению нет предела.
Норвегия – протестантская, лютеранская страна. Главные ценности протестантской этики – трудолюбие, бережливость, честность, предусмотрительность. Макс Вебер, автор классического труда «Протестантская этика и дух капитализма» (нем. Die protestantische Ethik und der «Geist» des Kapitalismus, 1905), писал о том, что протестант выражает свою преданность богу усердием в исполнении своего светского призвания. Труд понимается как главная добродетель и сам в себе содержит свою награду. Именно утверждение этих принципов обеспечило, по Веберу, быстрое экономическое развитие и благосостояние протестантских стран. Норвегия, как и другие страны Скандинавии, образцовый пример. Ибсен, похоже, был не из тех, кому по вкусу такой размеренный быт и такая аскетическая мораль.
Однако Ибсен осмыслял свою ситуацию и иным способом. Он был склонен отождествлять себя с Норвегией и в своем странничестве видел преодоление провинциализма. Обращение к европейским проблемам должно было стать и результатом, и свидетельством того, что Норвегия выбралась из своего медвежьего угла.
Вопрос о методе Хенрика Ибсена сложен. Он реализовал в своем творчестве целый ряд эстетических концепций (ранние романтические и героические пьесы, реалистические и сатирические пьесы 1870–1880-х, натуралистическая драма «Привидения», символистский поздний театр). В его творчестве воплотились этапы, которые в других европейских странах разделены между авторами разных поколений. Отчасти, конечно, это объясняется быстротой и концентрированностью исторического процесса в скандинавских странах (как и в других странах с запоздалой модернизацией).
Все же представляется, что по основам своего мироощущения Ибсен остался романтиком. Главная его тема – гений против филистера. Буржуазность против гениальности, проза регулярного государства против романтической поэзии, гуманизм мещанства против героического идеализма. Однако романтизм сочетается с острым видением быта и психологии. С течением времени Ибсен все внимательнее присматривается и к быту, и к своему герою-радикалу. Он помещает героя в быт. Быт, освещаемый героическим идеалом, выглядит мелким и пошлым. Но и герой, спущенный в быт, оказывается комической фигурой.
В «Бранде» Ибсен воспел идеалиста, живущего по принципу «всё или ничего». Но трудно не увидеть сочувствия к герою совершенно противоположного типа – конформисту Перу.
В пьесе «Враг народа» (1882) все симпатии, конечно, на стороне доктора Стокмана, вступающего в конфликт с обывателями. Но в «Дикой утке» действия Грегерса Верле, стремящегося к правде и справедливости, приводят к самым катастрофическим последствиям.
Поздние драмы Ибсена часто связывают с символизмом. Едва ли на Ибсена могли прямо повлиять теории символистов, которые разрабатывались в 70 – 80-е гг, или драматургия Метерлинка. Скорее всего, он сам, своим путем пришел к формам, близким символизму.
Важнейшая категория символизма – символ. В классической риторике символ – многозначное иносказание. Символ совмещает многие значения, которые должны быть сохранены в произведении (заря не должна стать просто зарей, но не должна превратиться в аллегорию с каким-то одним-единственным значением). Главное отличие символистского символа от традиционного в том, что новый символ создается не традицией, а контекстом. То есть символом может стать любое слово, любая вещь.
В символизме Ибсена, по-видимому, главным следует считать не использование собственно слов-символов, а способность к двойному видению предмета или проблемы, совмещение разных смыслов, невозможность однозначного истолкования образа. Поэтому определение драмы Ибсена как символистской не противоречит ее определению как «драмы-дискуссии». Ведь дискуссия возможна там, где у каждой стороны есть своя правота.
Капсула: Ибсен и демократия
Особую пикантность тема борьбы за правду приобретает в пьесе «Враг народа» (1882). Доктор Стокман выступает не против одного какого-то противника, а против целого города, против народа, против самой идеи демократии.
Ибсен здесь выступил создателем целого нового жанра – производственной драмы. Жанр часто ассоциируется с советским искусством, с соцреализмом. Действительно, в СССР жанр пользовался официальной поддержкой, поэтому в этом жанре было написано, поставлено и снято много невообразимой чепухи. Всякие «Сталевары» и «Комбайнеры», «Цемент» и «Большая руда». Но были и шедевры: фильм 1974 года «Премия» Сергея Микаэляна (Леонов, Янковский, Джигарханян), фильм 1981 года «Мы, нижеподписавшиеся» Татьяны Лиозновой (Яковлев, Куравлев, Янковский, Муравьева, Клара Лучко). Оба по пьесам Александра Гельмана. Потом, это не чисто советский жанр. В Голливуде снимается немало фильмов, где деловые отношения, переплетаясь, конечно, с личными, становятся основой конфликта. «Дьявол носит Прада», «Уолл-стрит» Оливера Стоуна. Основоположником жанра в театре можно считать Ибсена.
Доктор Стокман, врач курортного города на юге Норвегии, обнаруживает, что вода минеральных источников и у берега отравлена промышленными стоками, так что курорт надо закрывать. Стокман пытается обнародовать свое открытие, пользуясь демократическими институтами: делает доклад в магистрате, хочет напечатать статью. Из этого ничего не выходит, обыватели связаны круговой порукой. Их аргументы сводятся к тому, что публикация сведений Стокмана приведет к разорению города, ремонтировать очистные сооружения придется за счет простых горожан. Все это повод для рассуждений о том, что большинство всегда неправо, что нет смысла на него полагаться, что самое главное – сознание своей моральной правоты. Стокман идет на все, его детей выгоняют из школы, он сам намерен их учить.
Вообще-то критика демократии, развернутая во «Враге народа», не слишком основательна, а перспективы, намечаемые в этой борьбе, наивны. Ибсен не принимает в расчет те преимущества, которые демократия дает во времени. Создается впечатление, что жизнь этого норвежского городка будет определена раз и навсегда тем решением, которые примут его обыватели, ознакомившись с открытием Стокмана. Но это совсем не так. Разумеется, обыватели глупы и корыстны. Но дураков учат. Легко представить, что будет дальше. Рано или поздно станет ясно, что воды вредны. Придется либо закрывать курорт, либо ремонтировать очистные сооружения, а еще платить огромные деньги по искам пациентов санатория. На следующих выборах горожане проголосуют за новый состав магистрата – вероятно, более адекватный.
Демократические институты могут быть коррумпированы. Но все формы ограничения демократии увеличивают возможности коррупции.
Рациональным элементом здесь является не критика большинства, а требование уважения к меньшинству, точнее даже – требование уважения прав личности, права человека быть непохожим на других. Не принципы демократии, а нравы большинства противостоят свободолюбивому доктору. Ну, а как ни крути, свобода личности лучше защищена при демократии.
Именно и только демократией обеспечены все те возможности, на которые уповает Стокман, Он может забрать своих детей из школы и дать им домашнее образование, но у них не будет никаких проблем при поступлении в университет. Его дочь сможет найти другую работу, а не пойдет по миру с волчьим билетом. Он не подозревает, что его самого могут забить до смерти в отделении полиции. Стокман думает, что он сам и его семья обладают некими правами, которых их никто и никогда не сможет лишить, потому что в соблюдении прав меньшинства заинтересовано большинство. Точнее, в этом заинтересован каждый, кто понимает, что при случае и сам может оказаться меньшинством.
Капсула: Попрыгунья
В пьесе «Гедда Габлер» (1891) красавица Гедда – дочь генерала, умная, сильная и энергичная. Она замужем за молодым ученым Йоргеном Тесманом. Муж происходит из небогатой мещанской семьи. Как заметил Мандельштам, Ибсен сманил грозу в профессорский курятник; Гедда и есть та гроза. Мир Тесмана и его заботы кажутся Гедде убогими: лишенная всякой поэзии будничная работа ученого, выписки из чужих работ, конкуренция за место в университете. Гедда хочет сильных страстей и красивых жестов. Результатом ее усилий и интриг оказывается пошлый скандал. Чувствуя, что в пошлом мире она сама становится пошлой, Гедда кончает с собой. «Но, боже милосердный... ведь так не делают!» – восклицает асессор Бракк.
Нервная, подвижная, энергичная Гедда – одна из самых эффектных женских ролей. В этой роли блистали Комиссаржевская, Дузе, Ингрид Бергман. Есть немало интерпретаций тайны Гедды. Трагически-прекрасная Алла Назимова (русская актриса, ставшая в 1920-х одной из самых высокооплачиваемых звезд Голливуда) играла Гедду декаденткой, охваченной влечением к смерти. Поведение Гедды объясняли ее беременностью или лесбийскими наклонностями. Хотя вообще-то сама Гедда не заблуждается. Она умна и красива, но лучшие годы ее прошли, отец умер, не оставив наследства, кавалеры куда-то вдруг исчезли. Она вышла за Тесмана, и ей скучно. Не очень-то она отличается от мадам Бовари, хотя умнее и сильнее ее.
Но и мещанский быт, затягивающий Гедду, изображен вовсе не прямолинейно. Тетя Юлле навещает Тесмана и приносит ему его старые домашние тапки. Он в восторге. Легко представить, с каким презрением смотрит на эту сцену Гедда. Но мы не обязаны смотреть ее глазами. Сами по себе Тесман, тетя Юлле, служанка Берта, Теа Эльвстед – превосходные люди. Они смешны, как вообще бывает смешно обыкновенное. Но в смешном есть и трогательное.
Конечно, сам Ибсен тоже смотрит глазами Гедды. Мы все должны, видимо, иронически отнестись к теме диссертации Тесмана («Брабантские кустарные промыслы в Средние века»).
Фрекен Тесман. Скажи пожалуйста! Суметь написать и о таких вещах!
Напротив, мы должны восхититься масштабностью замысла Левборга, сочинившего труд о культурных силах и прогрессе будущего. Мало того, что ни один современный ученый совет не принял бы к рассмотрению диссертацию Левборга. Мы знаем, что на эту тему написаны тысячи томов, суммарная ценность которых более чем сомнительна. А вот Макс Вебер занимался как раз чем-то вроде брабантской торговли. И, однако же, «Протестантская этика и дух капитализма» совершила переворот в науке. Из них двоих – Левборга и Тесмана – настоящий ученый, несомненно, Тесман.
Уже Чехов взялся реабилитировать Йоргена Тесмана. В рассказе «Попрыгунья» воспроизведены многие коллизии «Гедды». Ольга Ивановна, артистическая натура, замужем за прозаическим Дымовым.
Однажды вечером, когда она, собираясь в театр, стояла перед трюмо, в спальню вошел Дымов во фраке и в белом галстуке. Он кротко улыбался и, как прежде, радостно смотрел жене прямо в глаза. Лицо его сияло.
– Я сейчас диссертацию защищал, – сказал он, садясь и поглаживая колена.
– Защитил? – спросила Ольга Ивановна.
– Ого! – засмеялся он и вытянул шею, чтобы увидеть в зеркале лицо жены, которая продолжала стоять к нему спиной и поправлять прическу. – Ого! – повторил он. – Знаешь, очень возможно, что мне предложат приват-доцентуру по общей патологии. Этим пахнет.
Видно было по его блаженному, сияющему лицу, что если бы Ольга Ивановна разделила с ним его радость и торжество, то он простил бы ей всё, и настоящее и будущее, и всё бы забыл, но она не понимала, что значит приват-доцентура и общая патология, к тому же боялась опоздать в театр и ничего не сказала.
Он посидел две минуты, виновато улыбнулся и вышел.
Только после смерти Дымова она понимает, что ошиблась.
Ольга Ивановна вспомнила всю свою жизнь с ним, от начала до конца, со всеми подробностями, и вдруг поняла, что это был в самом деле необыкновенный, редкий и, в сравнении с теми, кого она знала, великий человек. И вспомнив, как к нему относились ее покойный отец и все товарищи-врачи, она поняла, что все они видели в нем будущую знаменитость. Стены, потолок, лампа и ковер на полу замигали ей насмешливо, как бы желая сказать: «Прозевала! прозевала!»
Однако и у Ибсена можно заметить признаки иного отношения к герою. Во многих эпизодах Тесман вызывает большую симпатию (например, когда возвращается домой после ночного кутежа, а Гедда его издевательски приветствует «С добрым утром»).
Более важным представляется другое. После смерти Левборга Тесман берется за расшифровку его рукописи. Ему помогает Теа Эльвстед. Прежде она помогала Левборгу эту рукопись создавать, ради Левборга и его рукописи оставила семью. Гедда видит, с каким увлечением работают ее муж и Теа.
Гедда (по-прежнему). Подумай! (Слегка запуская пальцы в волосы Теа.) Не странно ли тебе, Теа? Теперь вот ты сидишь с Тесманом... как прежде, бывало, с Эйлертом Левборгом...
Теа. Ах, если бы мне только удалось вдохновить и твоего мужа!
Гедда. Ничего, наверное, удастся... со временем.
Можно по-разному трактовать этот эпизод. Можно в нем увидеть проявление мелкости натур героев. Тесману не по зубам Гедда, а скромная Теа, за смертью гениального Левборга, готова удовлетвориться посредственным Тесманом. Но вспомним, что сближает их по-настоящему важная работа, ценность которой (если верить Ибсену) выходит далеко за пределы значения обычных человеческих дел. Теа – это Нора. Как Нора, она бросила мужа, чтобы быть с безответно любимым ею Левборгом. Дело оказывается для нее важнее ее самой. Гедда завидует пышным волосам Теа. На самом же деле бесится и ревнует оттого, что понимает, что Теа лучше и значительнее, чем она.
Дата: 2019-07-30, просмотров: 321.