Генри Джеймс родился в Нью-Йорке в состоятельной семье, дед его был банкиром, отец – известным богословом. Старший брат Генри Джеймса Уильям – знаменитый американский философ и психолог, один из основоположников философии прагматизма. Стандарты интеллектуальной среды, в которой формировался Джеймс, были весьма высокими. Образование он получил разностороннее, но довольно хаотическое. Проведя часть детских и отроческих лет в Европе, Джеймс возвращается в 1860 году в США, изучает в Гарварде право, затем живет в Бостоне, столице Новой Англии, который также в течение долгого времени многими считался интеллектуальной столицей США. С 1865 года Джеймс публикует свои эссе, статьи и рассказы в первостепенных американских изданиях. В 1869 году совершает путешествие по Европе, посетив Англию, Италию, Швейцарию и Францию. Чувствуя все большее отчуждение от американской жизни, он в 1875 уезжает в Европу. Около года живет в Париже, где сближается с Тургеневым, Флобером, Гонкурами, Золя, Мопассаном, Альфонсом Доде, затем поселяется в Англии. Незадолго до смерти, в знак протеста против того, что США медлили с вступлением в войну на стороне Антанты, Джеймс принимает английское подданство.

В своих романах («Американец», 1877, «Европейцы», 1878, «Площадь Вашингтона», 1881, «Женский портрет», 1881, «Крылья голубки», 1902, «Послы», 1903, «Золотая чаша», 1904) Джеймс противопоставляет идеализм, наивность и пуританство американцев и утонченность, терпимость и нередко – развращенность представителей Старого Света. В общем, в тех и других Джеймс находит и достоинства, и недостатки. Критика отзывалась об этих произведениях высоко. Уже к концу века утвердилась репутация Джеймса как тонкого психолога и мастера художественного построения. Публика едва ли оценила их утонченный стиль. Однако сейчас Генри Джеймс – один из самых популярных писателей в англоязычном мире, «Википедия» упоминает более тридцати фильмов, снятых по его произведениям (среди которых немало классических). Между тем в России Джеймс известен мало. Стоит подумать о причинах этой асимметрии.

Капсула: Американский европеец

Генри Джеймс, сформировавшийся в высокоинтеллектуальной среде, в юности объездивший всю Европу, проживший в Европе большую часть жизни, принадлежит к типу, который можно назвать «американский европеец». Если «американские американцы» простодушны, наивны и любознательны, то американские европейцы, наоборот, скептичны и ироничны. В Европе они чувствуют себя дома, в Америке на чужбине. Кроме Джеймса, к этому типу, по-видимому, можно отнести Эдгара По, Хемингуэя, Уистлера.

Америка казалась Джеймсу духовно убогой, бедной культурными традициями, культурной почвой. Это обусловило его паломничество в Старый Свет. Но едва ли в Европе он нашел в точности то, что искал. Его не оставляют сомнения. Герой его рассказа «Веселый уголок» Спенсер Брайдон после 30 лет, прожитых в Европе, возвращается в Америку. Он намерен продать большой дом, доставшийся ему по наследству, и вернуться в Европу. Днем в доме делают ремонт, а по ночам Брайдон бродит по его комнатам и коридорам и наконец встречает там своего двойника: «злобного, отвратительного, грубого, вульгарного», – того, кем стал бы Брайдон, если бы остался в Америке и направил свои силы не на духовные, а на практические цели. «У него есть миллион в год», – думает Брайдон. Так Джеймс пытается себя убедить в том, что сделал правильный выбор.

Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого (Also sprach Zarathustra. Ein Buch für Alle und Keinen, 1883 – 1885) Фридриха Ницше

Lead-in: Веселая наука

Что такое философия?

Что общего у философии и поэзии?

Известны ли вам произведения, находящиеся на границе философии и литературы; философы, выступавшие в качестве литераторов, и писатели, создававшие тексты специально философской направленности?

Сюжет

Заратустра в книге Ницше не имеет никакого отношения к древнеиранскому вероучителю, или, вернее, является его философским антиподом. В зороастризме добро и зло понимаются как совершенно обособленные друг от друга сущности, пребывающие в состоянии борьбы. Разум дан человеку для того, чтобы сделать правильный выбор между добром и злом. Именно такой разделяющий и рациональный подход был Ницше совершенно чужд.

Книга состоит из четырех частей.

Время и место действия не могут быть определены.

В начале первой части сообщается, что в тридцатилетнем возрасте Заратустра покидает родину и уходит в горы, где живет десять лет. Наконец «изменилось сердце его», он отправляется к людям, чтобы проповедовать свое учение. В ближайшем городе Заратустра становится свидетелем смерти канатного плясуна. Затем он проповедует ученикам в городе, который называется Пестрая Корова, в конце прощается с учениками и уходит обратно в горы. Вторая часть начинается с того, что однажды Заратустре снится кошмар: в зеркале он видит не свое лицо, а рожу дьявола. Учение Заратустры искажено, он вновь должен проповедовать. Для этого Заратустра отправляется на Острова Блаженных. В третьей части Заратустра отправляется в обратный путь, отплывает с Островов Блаженных, минуя большой город, возвращается в свою пещеру. Действие четвертой части разворачивается в пещере Заратустры и поблизости от нее в течение суток. Заратустра уже стар. К нему приходит Прорицатель и сообщает, что «высший человек» взывает о помощи. Заратустра отправляется на поиски, встречает двух королей с одним ослом, Совестливого духом, Чародея, Последнего Папу (Римского), Самого безобразного человека, Добровольного нищего и наконец собственную Тень. Всех встреченных он отправляет в свою пещеру, куда и сам затем возвращается. День завершается пиром, на рассвете Заратустра вновь покидает пещеру: «Так говорил Заратустра и покинул пещеру свою, сияющий и сильный, как утреннее солнце, подымающееся из-за темных гор».

Основное содержание – речи Заратустры, обращенные к ученикам, оппонентам или к самому себе. Внешние обстоятельства, при которых произносятся речи, не имеют большого значения. Порядок, в котором чередуются темы речей и размышлений, по-видимому, не безразличен в поэтическом смысле, однако его понимание требует слишком внимательного чтения.

Вероятно, нет книги, более разобранной на цитаты, чем «Заратустра». Цитат, впрочем, могло бы быть намного больше.

Бог мертв. (Ч. 1, 2.)

Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. (Ч. 1, 3.)

Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, все равно, знают ли они это или нет. Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие, от которых устала земля: пусть же исчезнут они! (Ч. 1, 3.)

В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. (Ч. 1, 4.)

«Счастье найдено нами», – говорят последние люди и моргают. (Ч. 1, 5.).

Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры. (Ч. 1, О потусторонниках.)

Больше разума в твоем теле, чем в твоей высшей мудрости. И кто знает, к чему нужна твоему телу твоя высшая мудрость? (Ч. 1, О презирающих тело.)

Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать. (Ч. 1, О чтении и письме.)

Жизнь тяжело нести; но не притворяйтесь же такими нежными! Мы все прекрасные вьючные ослы и ослицы. (Ч. 1, О чтении и письме.)

Вы говорите, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам, что благо войны освящает всякую цель. (Ч. 1. О войне и воинах.)

Государством называется самое холодное из всех холодных чудовищ. Холодно лжет оно; и эта ложь ползет из уст его: «Я, государство, есмь народ». Это – ложь! (Ч. 1. О новом кумире.)

Государство лжет на всех языках о добре и зле: и что оно говорит, оно лжет – и что есть у него, оно украло (Ч. 1. О новом кумире.)

Вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир – незримо вращается он. Но вокруг комедиантов вращается народ и слава – таков порядок мира. (Ч. 1. О базарных мухах.)

Ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе. (Ч. 1. О любви к ближнему.)

Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему. (Ч. 1. О любви к ближнему.)

Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек, – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля! (Ч. 1. О дарящей добродетели.)

Ибо так говорит ко мне справедливость: «люди не равны». И они не должны быть равны! Чем была бы моя любовь к сверхчеловеку, если бы я говорил иначе? (Ч. 2. О тарантулах.)

Но кто же ненавистен народу, как волк собакам, – свободный ум, враг цепей, кто не молится и живет в лесах. (Ч. 2. О прославленных мудрецах.)

«Волею к истине» называете вы, мудрейшие, то, что движет вами и возбуждает вас? Волею к мыслимости всего сущего – так называю я вашу волю! (Ч. 2. О самопреодолении.)

Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином. (Ч. 2. О самопреодолении.)

И вот какую тайну поведала мне сама жизнь. «Смотри, – говорила она, – я всегда должна преодолевать самое себя». (Ч. 2. О самопреодолении.)

Любить и погибнуть – это согласуется от вечности. Хотеть любви – это значит хотеть также смерти. Так говорю я вам, малодушные! (Ч. 2. О непорочном познании.)

Величайшие события – это не наши самые шумные, а наши самые тихие часы. Не вокруг изобретателей нового шума – вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир; неслышно вращается он. (Ч. 2. О великих событиях.)

«Самые тихие слова – те, что приносят бурю. Мысли, ступающие голубиными шагами, управляют миром. (Ч. 2. Самый тихий час.)

И вот худшее лицемерие, что встретил я у них: даже те, кто повелевают, подделываются под добродетели тех, кто служит им, (Ч. 3. Об умаляющей добродетели.)

Надо научиться любить себя самого – так учу я – любовью цельной и здоровой: чтобы сносить себя самого и не скитаться всюду. (Ч. 3. О духе тяжести.)

Поэтому, о братья мои, нужна новая знать, противница всего, что есть всякая толпа и всякий деспотизм, знать, которая на новых скрижалях снова напишет слово: «благородный». (Ч. 3. О старых и новых скрижалях.)

Человек есть нечто, что должно преодолеть, (Ч. 3. О старых и новых скрижалях.)

Что падает, то нужно еще толкнуть! (Ч. 3. О старых и новых скрижалях.)

Я хочу видеть мужчину и женщину: одного способным к войне, другую способную к деторождению, но обоих способными к пляске головой и ногами. (Ч. 3. О старых и новых скрижалях.)

И пусть будет потерян для нас тот день, когда ни разу не плясали мы! И пусть ложной назовется у нас всякая истина, у которой не было смеха! (Ч. 3. О старых и новых скрижалях.)

Из проповеди Добровольного нищего: «Если мы не вернемся назад и не будем как коровы, мы не войдем в Царство Небесное». Ибо одному должны мы научиться у них – пережевыванию. И поистине, если бы человек приобрел целый мир и не научился одному – пережевыванию: какая польза была бы ему! Он не избавился бы от скорби своей (ч. 4. Добровольный нищий.)

Бог умер: теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек. (Ч. 4. О высшем человеке.)

И, разумеется: «Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку! (Ч. 1. О старых и молодых бабенках.)

Книга была опубликована частями в 1883 – 1885 гг. в разных издательствах, ничтожным тиражом.

Подзаголовок «для всех и ни для кого», по мнению К. А. Свасьяна, следует понимать как «только для моих друзей, но не для опубликования» (Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2/Сост., ред. и авт. примеч. К. А. Свасьяна; Пер. с нем. – М.: Мысль, 1996. С. 770).

В самом деле, в книге довольно много автобиографического материала, о котором читатель, не знакомый с личными обстоятельствами Ницше и с деталями его интеллектуального становления, не мог иметь понятия. Скажем, считается, что в четвертой части прототипом Прорицателя был Артур Шопенгауэр, а лукавого Чародея – Рихард Вагнер. Когда Заратустра заявляет: «Ибо истина в том, что ушел я из дома ученых, и еще захлопнул дверь за собою» (ч. 2, Об ученых), – это отсылка к истории крушения академической карьеры Ницше. В начале части третьей Заратустра говорит: «Я, странник и скиталец по горам, я не люблю долин, и, кажется, я не могу долго сидеть спокойно». В самом деле, большую часть жизни Ницше провел в горах – на разных альпийских курортах.

Тем не менее, ограничивая круг возможных читателей, автор придавал этой книге совершенно исключительное значение. Она должна была стать новым Евангелием, благой вестью для человечества.

Нет недостатка в читателях, и самых авторитетных, считавших «Заратустру» гениальной книгой. Однако Лев Толстой дал о ней уничтожающий отзыв: «Он был совершенно сумасшедший, когда писал, и сумасшедший не в метафорическом смысле, а в прямом, самом точном: бессвязность, перескакивание с одной мысли на другую, сравнение без указаний того, что сравнивается, начала мыслей без конца, перепрыгивание с одной мысли на другую по контрасту или созвучию, и все на фоне пункта сумасшествия – idée fixe о том, что, отрицая все высшие основы человеческой жизни и мысли, он доказывает свою сверхчеловеческую гениальность. Каково же общество, если такой сумасшедший и злой сумасшедший, признается учителем?» (Л.Н.Толстой. Полное собрание сочинений. М., 1935. Т.54. С.77).

Рекомендую обратиться к статьям и комментариям К. А. Свасьяна (Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2 М., 1996) и А. В. Михайлова (Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1994).