Вопрос о судьбах народов Сибири традиционно являлся одним из принципальных в исследовательской практике, поскольку непосредственным образом был связан с характером и методами колонизации края, процесса его включения в состав России.

Отечественная историогафия ХVII в. присоединение Сибири обосновывала культуртрегерскими, христианско-просветительскими целями, что в полной мере соответствовало средневековой идеологической концепции мироустройства. Данный подход, в рамках которого автохтонное население рассматривалось в качестве аморфной «невежественной» массы, пребывающей в состоянии перманентной «дикости», был наиболее полно и очерчено сформулирован в сибирских летописях. В какой-то мере, подобное восприятие коренных народов настраивало исследователей на поиск путей решения инородческого вопроса. Так, уже Ю. Крижанич и Н.Спафарий в своих произведениях ставили вопрос о возможном изменении экономического и культурного состояния местных племён.

Процесс закрепления русской оседлости в Сибири сопровождался и накоплением этнографических сведений о колонизуемом регионе. Э. Избранд Идес собрал ценные материалы о быте и занятиях туземцев, С.У. Ремезов посвятил описанию коренных народов специальный труд, дошедший до нас в краткой редакции И.Черепанова.

В период «Великих академических экспедиций» ХVIII в. Г.Ф. Миллер активно собирал туземный фольклор, привлекая обширные этнографические данные для глобальных исторических обобщений, подчёркивая в них приоритетную роль государства в деле завоевания Сибири.

Помимо работ обобщающего характера в ХVIII столетии увидела свет целая серия сочинений, посвящённых описанию отдельных областей и народов Сибири. К этому разряду следует причислить работы Г. Новицкого и В. Зуева об остяках (хантах), вогулах (манси) и самоедах (ненцах), Г. Стеллера и С.П. Крашенинникова. Исследовательская этнографическая деятельность энтузиастов-путешественников и учёных ХVIII века была продолжена и в первой половине ХIХ столетия, когда усилиями экспедиций И. Крузенштерна, Ф. Литке, Ф. Врангеля был собран и обработан богатейший материал о народах северо-восточной части Тихого океана и Сибири.

Во второй половине ХIХ века заметный след в осмыслении «инородческого» вопроса оставили представители сибирского областничества Г.Н. Потанин, С.С. Шашков, Н.М. Ядринцев, ставившие такие проблемы, как формы и методы колониальной политики правительства в Сибири, влияние колонизационного движения на состояние и хозяйство коренных народов, пути и перспективы их культурного развития. Характерно, что если до середины ХIХ в. вопрос об отношениях русских колонистов и коренных народов решался в пользу тотального культурного доминирования русских в Сибири, то областниками была предложена принципиально иная концепция. Смысл её заключался в констатации и обосновании факта о негативном влиянии российского присутствия на коренное население региона. С точки зрения публицистов, «инородцы» не представляли угрозы для российской государственности, скорее  цивилизаторская миссия России в Сибири потерпела неудачу, что подтверждалось постоянной сменой парадигм моделей взаимоотношения с коренным населением.

В советской историографии вопроса, до середины 30-х гг. ХХ в. – времени утверждения новых идеологических установок, в исследованиях коренных народов Сибири и аборигенной политики государства продолжали доминировать обличительные традиции дореволюционного демократического направления. Основаниями политических действий властей в отношении коренного населения назывались корыстные интересы царизма и торгового капитала (В.И. Огородников, С.Б. Окунь, Н.Н. Фирсов). В сочинениях С.В. Бахрушина, политические мероприятия правительственных структур в отношении «инородцев» рассматривались в контексте осмысления культурно-хозяйственной самобытности аборигенов.

Несмотря на то, что в последующий период, данный подход к исследованию коренных народов Сибири, характеру их взаимоотношений с государством и русским населением края был отвергнут, продолжался процесс накопления и попытки интерпретации материалов, касавшихся инородческого вопроса. Перемены в административной политике в отношении ясачных областей Сибири (Л.М. Дамешек, Н.А. Миненко, В.В. Рабцевич), религиозная политика центральной власти в колонизуемых районах (М.М. Фёдоров, Н.А. Свешников), социально-экономические, этнические, административные процессы в среде коренного населения (З.Я. Бояршинова, М.Е. Бударин, Г.А. Елбачёва, И.В. Островский) – вот далеко не полный перечень проблем, ставших предметом специального рассмотрения профессиональными историками советского периода. Всё это позволило внести важный вклад в формирование оригинальных подходов к пониманию и оценке аборигенной политики и её эволюции в трудах учёных постсоветского времени.

В современной историографии, производятся весьма успешные попытки  оценки исторического прошлого коренных народов Зауралья, а также их роли в инкорпорации Сибири в состав России под иным, нежели ранее углом зрения. Так, в работах Ю. Слёзкина характеризуется процесс эволюции восприятия малочисленных народов Севера российской администрацией и общественностью с момента присоединения полярных территорий к империи до начала 90-х гг. XX в. Образ коренного населения Сибири как составная часть образа региона является предметом изучения Н. Н. Родигиной. В сочинениях А.А. Хоч уделено внимание политическим и идеологическим предпосылкам «инородческой» политики государства. «Инородческий вопрос» в Сибири, в рамках концепций государственной политики, сквозь призму областнической идеологии скрупулёзно проанализирован в работе Е.П. Коваляшкиной.

В целом, можно говорить о том, что в настоящее время происходит постепенное оконтуривание новых подходов к осмыслению прошлого народов Сибири, в основе которых лежит принцип признания за коренными жителями исторического права на этнокультурное своеобразие.   

Переходя к проблемам истории коренного населения Сибири (генезиса племён, характеристикам заселённых ими пространств, специфики взаимоотношений с русским элементом и государством), необходимо подчеркнуть, что в историко-этнографическом отношении территория Сибири подразделяется на несколько областей: западно-сибирскую, включающую область тайги и субарктическую зону Сибири; саяно-алтайскую, в которую входит горно-таёжная и лесостепная полосы региона; восточносибирскую с внутренней дифференциацией различных типов тундры, тайги и лесостепи; северо-восточную или чукотско-камчатскую и амуро-сахалинскую.

Впервые, классификация племён, населявших территорию Сибири, была дана финским языковедом и этнографом М.-А. Кастреном. Все сибирские этнические сообщества были объединены им под именем урало-алтайцев и палеоазиатов. Как писал историк М.К. Любавский, в ХVI столетии Сибирь представляла собой пустыню, по которой были раскиданы малолюдные племена «бродячих и кочевых дикарей – звероловов, рыболовов и скотоводов… В эпоху занятия и первоначального заселения Сибири русскими людьми в ней жили исключительно племена монгольской расы, разделённые на семьи: урало-алтайскую и древнеазиатскую. Большая часть населения принадлежала к урало-алтайской семье, включавшей в себя пять групп: самоедскую, угро-финскую, тунгусскую, монгольскую и турко-татарскую»[49].

Согласно изысканиям специалистов, современный антропологический состав коренного населения Сибири представлен уральским антропологическим типом, имеющим в своей структуре енисейский вариант, байкальским или палеосибирским антропологическим типом, центральноазиатской расой, амуро-сахалинским и арктическим (эскимосским) антропологическими типами. В границах Западной Сибири сосредоточено в основном население, которое по преимуществу относится к уральскому антропологическому типу. По своим основным характеристикам уральский тип занимает промежуточное место между монголоидной и европеоидной расами, представляя цепь различных переходных монголоидно-европеоидных форм, распространённых к западу и востоку от Урала.

В языковом отношении народы Сибири принадлежат к алтайской, уральской и палеоазиатской лингвистической семье. Алтайская языковая семья объединяет тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки. Уральское языковое сообщество состоит из финно-угорской и самодийской языковых семей. К палеоазиатским языкам относят генетически не связанные между собой языки чукотско-камчатской группы, эскимосско-алеутские, енисейские, юкогиро-чуванские языки, а также нивхский язык.

Численность коренного населения Сибири до начала русской колонизации составляла около 200 000 чел. (по данным П.А. Словцова – 230 000 чел.)[50]. По уточнённым данным историка Б.О. Долгих[51], численность автохтонного населения Сибири к моменту прихода туда русских равнялась 209 335 чел., а по группам они распределялись так:

1. Самодийские народы                       15 285 чел.

2. Угорская группа народов                16 260 чел.

3. Тюркские народы                             49 710 чел.

4. Кеты                                                    5 630 чел.

5. Юкагиры                                                  4 775 чел.

6. Коряки, чукчи, ительмены               25 865 чел.

7. Тунгусо-маньчжурские народы       50 335 чел.

8. Монгольские народы                        37 175 чел.

9. Нивхи (гиляки)                                   4 300 чел.

Итого:                                              209 335 чел.

 Северную часть тундры населяли племена самодийцев, в русских источниках именовавшихся самоедами (ненцы, энцы, нганасаны). М.К. Любавский, в своей фундаментальной монографии «Обзор истории русской колонизации…» ареал расселения самоедов, их внешний облик и тип хозяйственных занятий определяет следующим образом: «Самоеды со своими оленями и собаками кочевали по необозримой западносибирской и затем таймырской тундре до самых устьев реки Хатанги. Новгородцы в незапамятные времена познакомились с «самоядью», живущей «над морем», «в верху Оби реки великия». На основании рассказов очевидцев создалось летописное «сказание о человецех незнаемых в Восточной стране», кратко, но изобразительно описывающее как наружность, так и быт самоедов. Они «не велики возрастом, плосковидны, носы малы, но резвы весьма, и стрельцы скоры и горазды, а яздять на оленях и собаках». «Ядь их мясо оленье, да рыба, да межи собой друг друга едят. Платье носят соболье и оленье, и товар их соболи»»[52].

Василий Фёдорович Зуев (1754-1794), профессор Императорской академии наук, участник научной экспедиции в Сибирь 1768-1774 гг. под руководством П.С. Палласа, совершил самостоятельную поездку в Берёзовский уезд в 1771-1772 гг., по результатам которой сообщал: «Самоедская земля, последняя часть к северу, сколь дикая в своём звании и состоянии, столь равным образом и дикими народами обитаема, из коих в Берёзовском уезде два рода почитаются, то есть остяки и самоедцы…Последние, ближайшие к северу самоедцы, коли можно назвать дикими зверьми, то в сходственности едва ошибиться можно, не имеют у себя узаконенного жилища, к которому б по времени съезжались. Но почти ежедневно на оленях перекочёвывают с места на место, сколь для звериного промысла и своего пропитания, столь зимою и для оленного своего скота на разные места переезжают»[53].

Из сведений, содержащихся в актах ХVII в. об общественном быте самоедов, исследователи конца ХIХ – начала ХХ вв. сделали вывод, что до начала русской колонизации и в стартовый её период самоеды жили родами, управлялись своими старейшинами, владели на общинных началах земельными угодьями и бассейнами рек. Необходимо обратить внимание, что в русских летописях слово «самоядь» встречается уже под 1096 г. в качестве названия народа, живущего к северу от Югры. В русской средневековой церковно-славянской традиции оно означало «людоед». Именно так ошибочно именовали население отдалённых земель в древнерусских документах и западноевропейских источниках. Этому активно способствовали ненецкие воинские обычаи, согласно которым тела убитых врагов расчленялись, после чего ритуально поедалось их сердце и другие органы. В современной исследовательской литературе широкое распространение получила версия, согласно которой слово самоед происходит от общесаамского – «саамская земля»[54]. По определению этнографа Я.В. Чеснова, со ссылкой на мнение знаменитого этнографа-сибиреведа Льва Штернберга, у многих народов традиционной культуры в качестве самоназвания используется слово «человек», в узком значении трансформирующееся в «мужчина»[55]. Так, слово энэте, от которого образовано название энцы, означает именно «человек» (мужчина). У части ненцев существует и другое самоназвание – хасава, что в русской транскрипции также звучит как «мужчина»[56].

Юго-восточнее самоедов, в междуречье рек Оби и Енисей, проживали угроязычные племена остяков (ханты) и вогулов (манси). Происхождение этнонима «остяк» имеет два толкования. Сами остяки именовали себя асяг (асях), то есть Обским народом («ас» - большая река, Обь, «яг» («ях») – люди, народ[57]. Согласно другой, тюрско-татарской этимологической трактовке, остяк происходит от «уштяк» (грубый, дикий народ), что иллюстрировало отношение татар ко всем немусульманским народам Сибири.

В соответствии с природными условиями расселения остяков, основным видом их хозяйственной деятельности являлось рыболовство и охота. Об этом говорят и немногочисленные, но пространные свидетельства путешественников, проезжавших с различными миссиями через Сибирь в ХVII – начале ХVIII вв. Так, Н.Г. Спафарий (1636-1708) – философ, дипломат и учёный, ездивший в 1675-1678 гг. по поручению царя Алексея Михайловича с дипломатическими целями в Китай, в своих путевых заметках сообщал: «Народ остяцкий древний, как и иные разные народы царства Сибирского…А жилище их начинается от Иртыша и до устья реки Иртыша, где впадает в Обь, потом до Оби на низ до Берёзова и до Океанского моря и вверх по Оби до Томского города, также и по Кети реке до вершины её…Се есть рыбоядцы, потому что все ловят рыбу всякую множество много. И иные и сырую едят, а иные сушат и варят; однако же соли и хлеба они не знают, опричь рыбы да корень белый – сусак, который они летом собирают в запас, сушат и зимой едят. А хлебом не могут жить. А которые насытятся хлебом, и те помрут»[58]. Аналогичные указания с прибавлением к ним сведений о использовании промысловой продукции в бытовых нуждах, обнаруживаем у Григория Новицкого в тексте «Краткое описание о народе остяцком», составленном в результате наблюдений в 1715 г.: «Обще всим едино рукоделие, стрелянием зверя, ловлением птиц, рыб. Ими же себя пропитать может…Ничим бо иным чрез всё житие свое не упражняется, яко сим единым промыслом…Одежда их обще из кожей рыб, найпаче с налима еже есть подобен сому. Тожде с осетра и стерлядей одерше кожу толико трудами своими умягчивают, яко могут все одеяния из них сошивают»[59].

Территорию западных и восточных склонов Уральских гор занимало племя вогулов (манси). Пространство их расселения простиралось по рекам Чусовая, Косьва, Вишера, Печора, Тагил, Тавда, Пелым. Этимология этого термина связана с языком коми и производится от слов «вэгул», «логул», что переводится как «дикий», «грязный», либо «вогыль», которое в сочетании с «лезь вогыль» означало человека с косматыми волосами[60]. Основным родом занятий вогулов (манси) была охота. До прихода русских представители этого племени занимались примитивным земледелием, скотоводством, бортничеством на реках Тура и Тавда.

Восточнее ареала расселения остяков и вогулов располагались земли южных самодийцев, южных или нарымских селькупов. Селькупы проживали по среднему течению реки Оби и её притокам. Этноним селькуп происходит от самоназвания одной из наиболее крупных территориальных группировок северных селькупов – солькуп (сёлькуп), что означает «таёжный человек». Основным хозяйственным занятием их было сезонное рыболовство и охота. Промышляли пушного зверя, лосей, диких оленей и водоплавающую дичь. Главными орудиями труда у них были лыжи, лук, самострелы, капканы, ловушки для зверей и птиц, остроги и крючки для рыбного промысла[61]. К востоку от нарымских селькупов обитали племена кетоязычного населения Сибири: кеты (енисейские остяки), арины, котты, ястынцы. Самое крупное объединение – кеты (самоназвание от кето – «человек), расселялись по Среднему и Енисею, повсеместно специализируясь в охоте и рыболовстве. Некоторые группы населения добывали из руды железо, изделия из которого реализовывали соседям или использовали в домашнем хозяйстве.

Верховья Оби и её притоки, а также верховья Енисея и территорию Алтая занимали многочисленные и различавшиеся по хозяйственно-бытовому укладу тюркские племена, являвшиеся предками современных шорцев, алтайцев, хакасов: томские, чулымские и «кузнецкие» татары, а также телеуты и енисейские кыргызы с подчинёнными им племенами. Основным занятием этой обширной группы было кочевое скотоводство, однако в некоторых местах распространение получило мотыжное земледелие (известно, что Ермак в ходе своего похода стал свидетелем земледелия у татар) и охота. У «кузнецких татар» был развит кузнечный промысел.

Южнее районов обитания вогулов, селькупов и кетов были распространены тюркоязычные этнотерриториальные группы – предшественники сибирских татар: барабинцев, иртышских, тобольских, ишимских и тюменских татар. В период, предшествовавший покорению русскими людьми Сибири, к середине ХVI в. часть тюрков Западной Сибири, заселявших пространство от Туры на Западе до Барабинской степи на востоке подчинялись Сибирскому ханству. Хозяйство татарского населения во многом определялось природно-климатическими условиями края. Г.Н. Потанин по этому поводу писал: «Солонцы, перемешивающиеся с луговыми пастбищами, соль которых необходима не только для верблюдов, но и для других пород скота, только усиливали хозяйственное значение этой страны в глазах скотовода»[62]. Богатством края считались реки и озёра богатые промысловой рыбой, а также лесные угодья с запасами дичи и зверя ценных пушных пород, которые являлись основной статьёй экспорта. Данные условия, а также долговременные традиции татарского населения, определили род их занятий. Хозяйство татар носило производяще-присваивающий характер, основой которого было полукочевое скотоводство. До прихода русских татары уже занимались земледелием. По данным Г.Ф. Миллера, И.Е. Фишера и И.П. Фалька у татар наличествовало более ста тысяч десятин земли, задействованных под пашню. Из орудий, употреблявшихся в земледельческой отрасли археолог В.П. Левашова называла костяную мотыгу, обнаруженную при раскопках Вознесенского городища, а на памятнике Большой Лог (под г. Омском) был найден железный серп. По всей вероятности, земледелие у татар на ранних стадиях являлось примитивным, использовались простейшие орудия труда, высевались неприхотливые и быстро зреющие злаки: ячмень, овёс, плёнчатая пшеница (полба)[63]. Свидетельства путешественников, относящиеся к ХVII столетию косвенно подтверждают тот факт, что земледелие среди татарского населения имеет давние, устоявшиеся традиции. Так, датский купец Избрант Идес и купец из Любека Адам Бранд, в записках, опубликованных после их путешествия в Китай, отмечали, что «они (татары – М.Ч.) большие любители земледелия и сеют овёс, ячмень, просо и гречиху…Возделываемый ячмень они сначала размягчают в воде, потом сушат и толкут, пока с него не сойдёт кожура, затем сушат и пекут это обрушенное зерно в железном котле на большом жару…»[64].

К западу и востоку от Байкала проживали монголоязычные буряты (самоназвание – береяад, бурийат). Принято считать, что этноним «бурят» впервые упоминается в «Сокровенном сказании монголов». Этимология слова имеет несколько версий: от термина «бури» (тюрк.), что означает волк и от «брат» (рус.). В русскоязычных документах ХVII – ХVIII вв., а затем и в записках западно-европейских путешественников буряты именовались «братскими людьми». Военнопленный шведский инженер-лейтенант Лоренц Ланге сообщал: «16 июня 1716 г. мы прибыли в Братск. Жителей этих мест называют братскими татарами, и они богаты конями, быками, коровами, овцами…»[65]. Основу хозяйства бурятов составляло кочевое скотоводство, а в роли подсобных занятий выступали земледелие и собирательство. Также, достаточно высокое развитие получило железоделательное ремесло.

Пространство от Енисея до Охотского моря, от северной тундры до Приамурья населяли тунгусские племена эвенков (самоназвание «эвэнкип»). Эти этнические сообщества подразделялись на «оленных» (кочевых скотоводов) и «пеших». Последние являлись оседлыми рыболовами и охотились на морского зверя на побережье Охотского моря.

Территорию Приамурья и Приморья занимали народы тунгусско-маньчжурской языковой группы, являвшихся предками современных нанайцев, ульчей и удегейцев. К палеоазиатам, располагавшимся в этих местах относились и нивхи (гиляки) – единственный народ Приамурья, использовавший в своей хозяйственной деятельности ездовых собак.

Среднее течение реки Лены, Алдан, Индигирку, Колыму занимали якуты – наиболее многочисленная тюркская народность Сибири. Якуты разводили лошадей. К разряду дополнительных промыслов у них относились охота на зверя и птицу, а также рыбная ловля. Широкое распространение у якутов получило домашнее производство металла: меди, железа, серебра. Ремесленная часть якутского населения изготавливала оружие, занималась обработкой кож, резьбой по дереву.

Северная часть Восточной Сибири была населена племенем юкагиров. Географические границы их земель простирались от тундр Чукотки на востоке до низовьев Лены на западе. В северо-восточной части региона проживали палеоазиатские народности: чукчи, коряки, ительмены. Чукчи занимали значительную территорию континентальной Чукотки. Их южными соседями были коряки. Оба племени, как и тунгусы, делились на «оленных» и «пеших». С.П. Крашенинников в своём труде «Описание земли Камчатки» отмечал: «Коряки разделяются на оленных и сидячих. Оленные называются чаучю, сидячие нымылыгу. Оленные на одном месте не живут, но почти всякий день с места на место кочуют…Сидячие с места на место не переходят. Сидячие больше селятся близ устьев рек, впадающих в моря, где рыбы довольно…»[66].

Наконец, по всей прибрежной полосе Чукотского полуострова были расселены эскимосы. Основное население Камчатки в ХVI – ХVII вв. составляли ительмены. В основе хозяйственно-культурного типа названных этнических объединений лежали охота на морского зверя, оленеводство, рыболовство и собирательство.

Таким образом, помимо антропологических и языковых особенностей, народы Сибири в период, примыкающий к началу русской колонизации, обладали рядом специфических культурно-хозяйственных черт, форм социальной организации и религиозных представлений.

В культурно-хозяйственном отношении вся территория Сибири к началу ХVII в. может быть условно разделена на две исторически сложившиеся области: 1) южную – область древнего скотоводства и земледелия; и 2) северную – область промыслового охотничьего и рыболовецкого хозяйства. В указанный период среди автохтонного населения Сибири сложились соответствующие их географическому распределению хозяйственно-культурные типы: пеших охотников и рыболовов таёжной зоны и лесотундры; оседлых рыболовов в бассейнах больших и малых рек и озёр; оседлых охотников за морским зверем на арктическом побережье; кочевых таёжных оленеводов-охотников и рыболовов; кочевых оленеводов тундры и лесотундры; скотоводов степей и лесостепей. Наряду с отмеченными типами хозяйства у коренных народов Сибири присутствовали и переходные типы. Так, северные алтайцы сочетали оседлое скотоводство с охотой; юкагиры и энцы оленеводство с охотой. Однако в целом, до прихода русских колонизаторов хозяйственно-культурная ориентация коренного населения Зауралья не выходила за рамки присваивающей экономики и примитивного земледелия и скотоводства.

Подавляющее число сибирских народов к концу ХVI - началу ХVII столетий находилось на стадии патриархально-родовых отношений. По сведениям, содержащимся в актах ХVII в. об общественном быте автохтонных племён, можно сделать вывод, что они жили родами, управляемыми старейшинами, которые организовывали управление и выполняли судебные функции. В русских исторических источниках, относящихся к началу ХVII в. регулярно встречаются понятия, характеризующие общественный уклад коренного населения: «род», «улус», «волость». По изысканиям Б.О. Долгих и М.А. Дёмина, в документальных памятниках ХVII в. понятие «род» имело несколько    трактовок. Во-первых, у коренных народов существовали крупные отцовские роды – фратрии; во-вторых, небольшие их подразделения, называвшиеся обычно по имени своих вождей; в-третьих, старые мелкие родовые образования, не превратившиеся в роды; в-четвёртых, этнические группы, созданные пришлыми людьми; в-пятых, обычные большие семьи[67].

Наиболее развитыми в социальном отношении являлись якуты и буряты, у которых на рубеже ХVI – ХVII вв. сложились патриархально-феодальные отношения. Единственным народом, имевшим государственность к началу русской колонизации, были татары, объединённые под властью Сибирских ханов. К середине ХVI в. Сибирское ханство охватывало территорию, простиравшуюся от бассейна р. Туры на западе до Барабинской степи на востоке. Особенностью этого государственного образования являлось отсутствие монолитности, вследствие регулярных междоусобных столкновений различных конфликтующих группировок.

Интерес к духовной жизни автохтонных народов Сибири, был впервые зафиксирован в официальных документах ХVII в. и имел очевидную практическую подоплеку: установление такой системы взаимоотношений с коренными жителями, которая создавала бы благоприятные условия для сбора ясака. С другой стороны, сбор сведений о различных сторонах духовной жизни населения, составил мощную источниковую базу, позволяющую реконструировать происхождение, развитие и эволюцию религиозных воззрений аборигенных народов в период, предшествовавший русской колонизации.

В религиозном отношении народы, заселявшие территории Сибири принадлежали к различным системам верований. В религиозных убеждениях народов Сибири доминировало представление о наличии души не только у человека, но и у животных, растений, явлений природы. Благополучие людей зависело от доброго божества. Болезни, несчастья и смерть насылал злой бог и его помощники духи. Каждый народ имел собственное изображение богов – идолов самой разнообразной формы. Например у остяков (хантов) идолы изготовлялись из дерева и представляли собой грубое изображение людей. По своему значению идолы делились на родовых и семейных (пенаты). Родовые идолы рассматривались как достояние рода, их помещали в особых местах, как правило, в глубине леса – недоступной постороннему человеку. Жертвоприношение этим идолам заключалось в закалывании одного или нескольких животных. Семейные идолы позиционировались как покровители определённого семейства; поэтому жертвоприношения им являлись обязательными только для членов данного семейства.    

Наибольшее распространение среди автохтонов получил шаманизм, основывающийся на анимизме – одухотворении сил и явлений природы. Известный исследователь севера А.А. Дунин-Горкавич, подчёркивая особую роль шаманизма у коренных народов, писал: «Шаман играет важную роль в жизни инородца: никакое более или менее важное обстоятельство в семейной жизни или жизни всего рода не обходится без деятельного участия шамана. Деятельность последнего разностороння: он является в одно и то же время жрецом, врачом и предсказателем. Шаман может входить в сношение с божествами, которые открывают ему свою волю; поэтому он является единственным посредником между людьми и божеством…Для привлечения внимания божества и установления контакта с ним шаман употребляет особый бубен или же прибегает к игре на домре…Шаман поёт до полного изнеможения, после чего засыпает. Проснувшись, он, на основании виденных им снов определяет, будет ли благополучен или неблагополучен исход болезни…»[68].

В то же время, нельзя не отметить, что заметную конкуренцию шаманизму в системе религиозных верований коренного населения Сибири составляли ислам, широко распространённый среди татар и буддизм (ламаизм), следы присутствия которого в Туве относятся к ХI – ХII вв., а в Забайкалье – к ХIII - ХIV вв. Характерно, что в стартовой фазе русской колонизации буддизм значительно быстрее, чем христианство, отвоёвывал религиозные позиции у шаманизма, что объяснялось его большей лабильностью и приспособленностью к общественным отношениям и сознанию бурят и тувинцев.

В целом, к началу русской колонизации, народы Сибири, несмотря на свою малочисленность, освоили обширные пространства региона, выстроили оригинальную модель адаптивного поведения в экстремальных условиях, детерминируемых сибирской природой. Коллективными усилиями была создана уникальная культура оленеводов, охотников и рыболовов, отличавшаяся предельной рациональностью и адекватностью природно-географическому, социальному и культурно-хозяйственному контексту.

Контрольные вопросы и задания

1. Назовите основные антропологические группы, к которым принадлежали автохтонные племена Сибири. Покажите на карте территории расселения коренных народов Зауралья.
2. Перечислите хозяйственно-культурные типы коренных народов Сибири. Дайте им характеристику, сообразно роду деятельности и размещению в границах региона.
3. Ознакомьтесь с фрагментами описаний коренных народов Сибири путешественниками и исследователями. Пользуясь предложенным материалом, дайте письменную характеристику культурного типа автохтонного населения по следующим параметрам: образ жизни, верования, хозяйственные занятия, правовой быт (Приложение 2).
4. Объясните, какими соображениями руководствовались представители центральной и местной администрации, организуя и поощряя сбор сведений о коренном населении Сибири, что нашло отражение в текущем делопроизводстве?
5. Перечислите системы верований, к которым принадлежали различные группы сибирских автохтонов. Назовите наиболее распространённые из них.
6. Поясните, какие цели преследовало государство, распространявшее посредством миссионерской деятельности христианство в среде коренных народов? Насколько эффективной была эта деятельность?
7. В чём проявлялись традиции родового строя у автохтонов Сибири? Какие этнические группы ранее других включились в процесс распада родоплеменных отношений и почему?