Сибирь представляет собой обширную географическую область от Урала на западе до Тихого океана на востоке общей площадью 12 836,9 тыс. кв. км.[20]. Эта огромная территория согласно характеристике М.К. Любавского почти в 11 раз превосходившая всю Европу отличалась «суровым климатом (континентальным и резко-континентальным – М.Ч.), дикой природой и в большей своей части неплодородной почвой»[21]. В природном отношении Сибирь подразделяется на Западную и Восточную, в пределах которых расположены Западно-Сибирская равнина, Среднесибирское плоскогорье, горы Южной Сибири, Саяно-Алтайское нагорье, Забайкалье, Приамурье, Приморье и система горных хребтов на северо-востоке Сибири.
Малоблагоприятные для жизни человека и организации хозяйственной деятельности с точки зрения природных обстоятельств условия региона не стали непреодолимым препятствием для первых поселенцев. При этом известно, что в стартовый период русской колонизации Зауралья в южных и юго-западных пределах Московского государства были сосредоточены слабонаселённые или совсем не освоенные чернозёмные пространства с относительно мягким климатом, богатыми рыбными и пчелиными угодьями, в то время как русские колонии разбрасывались по географически отдалённым сибирским землям редкими и малолюдными посёлками.
Феномен движения русской оседлости на восток, в Зауралье, требует пристального изучения. Понять его можно только при условии рассмотрения процесса колонизационного освоения региона в его исторической логике и последовательности, через осмысление образов Сибири (Северной Азии) и результата их трансформации ко второй половине ХVI в. в сознании участников колонизационного движения, оценки объективных условий и предпосылок продвижения за Урал различных социальных категорий и групп населения Московского государства.
Говоря о Сибири в терминологическом аспекте, прежде всего надо отметить, что в ранние периоды истории нашей страны, слово «Сибирь» по отношению к пространству Северной Азии не употреблялось. Известно, что сведения о приуральском и зауральском населении были включены в первые летописные своды Древней Руси на основании свидетельств новгородцев, ходивших в восточную часть ойкумены ещё в ХI в. В «Повести временных лет» под 1096 г. содержится рассказ «подслушанный» летописцем от новгородца Гюряты Роговича о походе его «отрока» за данью в Припечёрский край, откуда тот отправился в землю Югорскую, составив о ней следующее краткое впечатление: «Югра же людьё есть языкъ немъ, и соседять с Самоядью на полунощных странах»[22]. Уже с ХII столетия термин «Югра» утвердился в древнерусской этногеографической лексике первоначально по отношению к землям, лежавшим на востоке от Печоры до Урала, а впоследствии был перенесён и на всю зауральскую территорию. Географическое понятие Сибирь в русских летописных источниках появляется только в ХV веке для обозначения территорий расположенных по нижнему течению Тобола и среднему течению Иртыша, и лишь после разгрома Сибирского ханства в конце ХVI в. оно стало применяться ко всем территориям, включаемым в состав Российского государства на всём протяжении пространства от Урала до Тихого океана.
По вопросу о происхождении слова «Сибирь» среди учёных отсутствует единство мнений. В ХVII в., автор одной из первых сибирских летописей архиепископский дьяк Савва Есипов высказал соображение о татарском происхождении этого слова. В его трактовке Сибирь – городок на берегу Иртыша, в котором жили правители татарского ханства. В ХVIII в. историк В.Н. Татищев перевёл слово Сибирь на русский язык, которое, по его мнению означало «ты первый или главный». В ХIХ в. в научной среде сформировалось убеждение, что слово Сибирь произошло от названия народа «шибир», упоминавшегося в монгольских хрониках. В ХХ в. изучение этнических аспектов истории Зауралья привело исследователей к мысли, что слово Сибирь происходит от имени древне-угорского народа сипыр, жившего в I тысячелетии до н.э. в лесостепной части Западной Сибири.
Неопределённость в этимологии слова Сибирь в известной степени объясняется дефицитом информации о регионе, а также отсутствием достоверных сведений о народах, населявших пространства Северной Азии. Ещё в ХVII в. русские говорили о Сибири как о стране «человецех незнаемых». В то же время известно, что начало контактов с её обитателями относится к временам каменного века, когда народы западной и восточной частей Сибири связывал «нефритовый путь», по которому изделия из нефрита, получаемого в Забайкалье, доходили до поселений Восточной Европы. Нельзя не отметить и того факта, что пристальное внимание к территориям окраинных северо-восточных областей, являлось частью традиционного интереса исследователей, путешественников, мыслителей к природе, обществу, человеку, возникшего ещё в древние времена.
Первые свидетельства о населении северо-восточных областей восходят к античной эпохе. Полулегендарный Аристей, грек из Проконнесса в поэме «Аримаспея» рассказывал о стране исседонов «с длинными косматыми волосами» и аримаспов, имевших «по одному глазу на прелестном челе»[23].
Греческий историк и географ второй половины VI – начала V вв. до н.э. Гекатей Милетский описывал население окраин ойкумены как «пигмеев, пользовавшихся при жатве топорами…как людей с огромными ступнями»[24].
Греческий историк и путешественник V вв. до н.э. Геродот, побывав в Северном Причерноморье, собрал этнографические и географические данные об отдалённых местностях Евразии. Согласно его описаниям, за плодородной страной Скифов раскинулась «земля твёрдая как камень и неровная», а населена она была «плосконосыми и лысыми аргиппеями». По свидетельству Геродота к востоку от плешивых аргиппеев жили исседоны, известные своей справедливостью и равноправием женщин с мужчинами. Говоря о внешнем облике населения Северной Азии Геродот отмечал, что «за высокими непроходимыми горами, по слухам, проживали «козлоногие» мужи, за ними – люди, спящие в течение шести месяцев, а также одноглазые аримаспы и стерегущие золото грифы, а на самых отдалённых окраинах – гипербореи[25].
Приведённые фрагментарные суждения как нельзя лучше характеризуют мифологические фантазии и литературные традиции человека античной эпохи, в которых образы богинь и героев причудливо переплетались с фантастическими сюжетами и реальными рассказами об обычаях и нравах окраинных народов. Следует особо подчеркнуть, что встречающиеся у античных авторов описания Гипербореи – страны с «благодатным тёплым климатом и плодородной почвой…», часто отождествляемой с окраинными территориями ойкумены, вполне логично вписываются в представления греков и римлян о «золотом веке», разворачивающимся не во временном, а в пространственном отдалении от эпицентра античной цивилизации. Во многом поэтому, в основе описаний северо-азиатских территорий лежали не реальные знания, а представления, распространяемые как на территории, не входившие в ареал античной колонизации, так и на обитателей этих мест. Симптоматично, что обобщённые характеристики (в том числе картографические) ойкумены, предпринятые древнегреческим историком и географом Страбоном (64 г. до н.э. – 23 г. н.э.) подтверждают предположительность и неточность данных описаний. Так, Страбон пишет о непрерывном ряде горных цепей, разделяющих материк Азии на две части по всей его длине от запада к востоку и скрывающих её Север, где по разумению античного автора раскинулась необъятная снежная пустыня.
Легендарная традиция в описаниях отдалённых земель и характеристике их населения сохраняется и в период раннего средневековья. Сформировавшаяся в Европе христианская система мышления, в основе которой лежало противопоставление божественного и сатанинского начал, порождала ярко выраженную антиномию: «христианское – языческое». Вследствие такого положения вещей, сложившиеся в античный период образы окраины как территории с благоприятными климатическими условиями и гармоничными отношениями в социуме постепенно элиминировались, всё активнее уступая место противоположным оценкам северо-востока, как страны вечных холодов и дикого населения. В «Этимологиях» испанского церковного деятеля Исидора Севильского (ок. 560-636) говорилось буквально следующее: «Мы слышали о чудовищных физиономиях народа, живущего в отдалённых краях; иные не имеют носов, лицо у них плоское и бесформенное, у других верхние губы столь выпячены, что они спят, закрываясь ими от солнечных лучей; иные, наконец, говорят, лишены дара речи и объясняются знаками»[26].
В мусульманских географических трактатах IХ – Х вв. настойчиво проводилась мысль, сообразно с которой существовала некая «страна мрака», ограждённая с помощью Аллаха стеной. В частности, в рассказе Саллама ат-Тарджумана говорится о поездке на поиски неведомой страны Йаджуджа и Маджуджа. Инициатором путешествия выступил халиф ал-Васик, увидевший во сне, что стена, запирающая страшные народы, разрушена. Мотив стены, разграничивающий цивилизованный и варварский миры, прослеживается и в описаниях арабского путешественника начала Х в. Ахмед ибн-Фадлана, убеждённого, что население, отгороженное от остального мира преградой и воротами, проживало на севере и питалось огромной рыбой, приплывающей к их берегам[27].
В то же время, среди сонма невероятных, фантастических свидетельств, встречаются и достоверные данные о жителях земель, расположенных за «седьмым климатом» (т.е. за самыми северными территориями). Так, в работе хорезмийского учёного Бируни содержатся следующие сведения: «Наиболее отдалённой (областью), где живёт ещё многочисленное население является область Юра (Югра)…Люди ходят туда, имея при себе волокуши, на которых они тащат продовольствие по снежным равнинам. Тащат их или сами идущие, или собаки их»[28]. По другим сведениям, «Йура – народ дикий, живёт в чащах, не сносится с другими людьми из-за страха перед злом, которые те могут причинить…; вывозят от них превосходных соболей и другие прекрасные меха, ведь они охотятся на этих зверей, питаются их мясом, одеваются в их шкуры»[29].
Демифологизации средневековых представлений о территории Северной Азии, хозяйственно-культурном типе, быте и религии народов, преодолению «завесы непроницаемости», скрывавшей от европейцев зауральские земли содействовал процесс образования Древней Руси. В Лаврентьевский список «Повести временных лет» под 1096 г был включён уже упомянутый выше рассказ о походе новгородцев за данью в Припечерский край и ведении «немого торга» (товарообмена) с аборигенами края. Посланец Гюряты Роговича повествует об этом так: «…Суть горы заидуче в луку моря, им же высота ако до небесе, и в горах тех кличь велик и говоръ, и секут гору, хотящее высечися; и в горе той просечено оконце мало, и туде молвят, и есть не разумети языку ихъ, но кажют на железо, и помавають рукою, просящее железа; и аще кто даст им ножь ли, ли секиру, и они дают скорою (меха) противу»[30]. Вероятно, что уже со второй половины ХI в. выходцы с севера Руси проникали в угорские и самодийские земли, но контакты эти носили по преимуществу эпизодический характер, что подтверждается тем, что, например, рассказ о «немом торге» приводится со ссылкой на предания югры. Достоверные сведения, содержащиеся в летописном повествовании перемежаются с абсолютно нелепыми пересказами летописцем сообщений «о выпадении из тучи маленьких оленей и белок», отражавших древние предания аборигенных народов и свидетельствовавших о слабой степени знакомства русских путешественников, купцов и «книжников» с «полунощными странами».
Существенный импульс формированию реалистичных образов о территориях Северной Азии в средние века был придан монгольскими завоевательными походами. Известно, что незадолго до своей смерти Чингисхан сделал каждого из своих сыновей властителем отдельной части империи (Йеке Монгол Улус), под верховной властью великого хана. Один из фрагментов империи, в который входили Западная Сибирь, Казахстан и нижний бассейн реки Сырдарья был унаследован старшим сыном Джучи и получил соответствующее название улуса Джучи. После смерти Джучи правителем улуса был признан его второй сын Батый (Бату-хан). Именно с именем последнего связаны завоевание монголами Южной Руси и вторжения в Польшу и Венгрию, повергшие в суеверный ужас народы Европы, наиболее ярко отражённый в Великой Хронике Матфея Парижского. Стоит отметить, что отрезвление от этого кошмара в Европе произошло достаточно быстро. Когда в 1242 г. Батый отступил из пределов Польши и Венгрии, там не только перестали бояться нового вторжения монголов, но и решили использовать их в собственных политических целях: пресечь завоевательные замыслы монголов обращением их в христианство, с дальнейшей целью превращения их в военных союзников против стран и народов, исповедывавших Ислам. Для наведения предварительных справок, сбора информации о монголах и установления дипломатических связей к ним были отправлены две миссии под руководством францисканских монахов Плано Карпини (1246-1247 гг.) и Гильома де Рубрука (1253-1255).
Плано Карпини, опираясь на свидетельства самих монголов, составил описания земель мордвы, булгар, башкир и паросситов (финноугорского населения Перми и Вятки). Путешественник предположил, что за областью паросситов обитали племена «самогедов», «живших только охотами: палатки и платья их сделаны только из шкур зверей»[31]. Наряду с достоверными данными, францисканец со слов монголов передал и некоторые фантастические представления о народах Северной Азии. Согласно его описаниям монголы достигли местности «над океаном, где нашли неких чудовищ, которые, как нам говорили за верное, имели во всём человеческий облик, но концы ног у них были как у быков, и голова у них была человеческая, а лицо – как у собаки; два слова говорили они на человеческий лад, а при третьем лаяли, как собака, но всё же возвращались к своей мысли, и таким образом можно было понять, что они говорили»[32].
По возвращению Плано Карпини из Монголии туда отправился другой дипломатический посланник Западной Европы Гильом де Рубрук. Свои впечатления о поездке Рубрук отразил в обширном труде «Путешествие в восточные страны»[33]. По разумению Рубрука в «северной стране» жили скотоводы-керкисы, догонявшие на костяных лыжах птиц и зверей, оренгаи и другие бедные народы»[34]. Интересно, что попытки выяснения у монголов вопроса о «чудовищных людях», населявших северные страны оказались безуспешны, что позволило Рубруку скептически отнестись к существовавшим ранее легендарным свидетельствам о зооморфической сущности окраинных народов.
Необходимо сказать, что сведения о Северной Азии, собранные Плано Карпини и Рубруком хоть и оказались новыми, однако монахи хорошо помнили о своей сверхзадаче – христианизации варваров, что и предопределило больший интерес, проявляемый ими по отношению к собственно монголам. Кроме того, путешественники прекрасно осознавали пределы возможных контактов с завоевателями, ещё более сужавшихся в силу языковых и культурных различий. Рубрук в 11 главе своего «Путешествия» недвусмысленно заявлял, что «когда мы вступили в среду этих варваров..., показалось, что вступаем в другой мир»[35]. Вероятные ощущения Рубрука от контактов с монголами образно передал замечательный русский поэт Николай Заболоцкий в стихотворении «Как было трудно разговаривать с монголами»:
«Прищурив умные гляделки,
Сидели воины в тени,
И, явно не в своей тарелке,
Рубрука слушали они.
Не то чтоб сложной их натуры
Не понимал совсем монах, -
Здесь пели две клавиатуры
На двух различных языках»[36].
Более обширную информацию о Северной Азии и её народонаселении оставили купцы, посетившие далёкие страны Востока с торговыми целями. Венецианец Марко Поло совершил длительное путешествие (1271-1295 гг.) в Монголию и Китай, дойдя до Карокорума – столицы монгольского государства. По возвращению он сообщил об умелых охотниках этих мест, образе жизни и природных условиях заселённых территорий. Сочинения Марко Поло были опубликованы в русском переводе в 1902 г., добавив весьма важную информацию в копилку исследователей об образе Сибири в эпоху средневековья и эволюции представлений о вновь открываемых землях. В частности он сообщал, что «охотники, живущие в «стране мрака», ловят много дорогих животных высокой цены…Народ тамошний дикий и зовётся Мекри, занимается скотоводством, много у них оленей…Летом у них есть дичь, и они охотятся на зверей и птиц…На север от этого царства есть тёмная страна; тут всегда темно. Нет ни солнца, ни луны, ни звёзд; всегда тут темно, также как у нас в сумерки. У жителей нет царя; живут они как звери; никому не подвластны»[37]. Характерно для исследователя и весьма тенденциозное описание сибирской природы, доставлявшей немало трудностей миссионерам и торговцам: «Есть такие места, где никакая лошадь не пройдёт,…тут большой лёд и трясины, лошади там не пройти. И эта дурная страна длится на тридцать днищ»[38].
Одно из ранних европейских упоминаний о Сибири относится к началу ХIV в. Примечательно, что оно также основывается не на собственных наблюдениях, а на вторичных свидетельствах. Венгр-францисканец Иоганка побывал с миссионерской целью в Баскардии (Башкирия), где записал свои впечатления о встрече с послом из «страны Сибирь, которая окружена Северным морем»[39]. Весьма путанные, включающие как достоверные (обилие снега, езда на собачьих упряжках), так и вымышленные (снимание скальпов, поедание собак) факты, повсеместно встречаются в описаниях ХV в. принадлежащих перу Иоганна Шильтбергера, Ульриха Рихенталя и др.[40].
Значительные перемены, в описании Сибири и народов, обитавших в пределах её территорий, происходят в ХVI в. Это время для Европы становится эпохой великих географических открытий. Появляется устойчивый интерес к знаниям о мире, в рамках которого осуществляется активный сбор сведений об окраинных землях. Очень важно, что именно на рубеже ХV – ХVI вв. в поле зрения европейских государств попадает Московская Русь, освободившаяся от монгольского владычества и получившая политическую самостоятельность. Историк П.Н. Милюков, рассуждая о генезисе новой идеологической программы первых московских государей, весьма своевременно подметил тот факт, что в данный период Европа, озабоченная идеей общего крестового похода против турков-османов «заинтересовалась Россией и обронила на русской почве скудные семена, давшие скоро на этой нетронутой почве, совсем своеобразные всходы»[41].
Первый опыт переосмысления мифологических сведений о России и её малоосвоенных окраинах принадлежит профессору и ректору Краковского университета, доктору медицины Матвею Меховскому. Меховский сам не бывал в России, но долго и бережно собирал сведения о ней от русских людей, которые посещали Польшу. В 1517 г. им был издан трактат «О двух Сарматиях», в котором содержались сведения о землях, располагавшихся к востоку от Москвы: «За Московией находятся к северо-востоку племена и области в конце Северной Азии, именуемые собственно Скифией, подвластные московскому князю, а именно Пермь, Башкирия, Черемиссия, Югра, Корела; эти области упорно остаются в языческой вере и идолопоклонстве. Здесь почитают солнце, луну, звёзды, лесных зверей и что придётся…В этих областях не пашут, не сеют, не имеют ни хлеба, ни денег, питаются лесной дичью, которая у них водится в изобилии, и пьют только воду; живут в густых лесах, в шалашах из хвороста. И поскольку леса заполняют эти земли, люди стали одичалыми и озверелыми…»[42]. По утверждению историка Б. Грекова, ошибочных сведений у Меховского немало, но рядом с ними много и метких, вполне достоверных наблюдений[43]. Так, Матвей Меховской убеждён, что своим Трактатом он сделал «известными миру народы, живущие у Северного океана к востоку, якобы «открытые войсками короля Польского», при этом народ югра по его понятиям происходит от венгров[44]. В то же время, Меховской в своей работе уверенно опровергает многочисленные мифы и легенды о Сибири, навязанные обывателю в эпоху античности и средневековья. В частности он сообщает, что «гор Рифейских и Гиперборейских в природе нет ни в Скифии, ни в Московии»; что «мнение некоторых известных космографов и историков о самых умеренных в климатическом отношении областях, где люди живут счастливо и весьма долго и лишь, когда им надоест жить, бросаются с горы в океан» - басни. И, наконец, исследователь прямо заявляет, что «на севере, за Готтией, Швецией, Финляндией, Югрой и за Каспийским морем нет чудовищных людей – одноглазых, двухглавых, псоглавых и пр., а живут там люди, нам подобные, но живут редко, разрозненно, на расстоянии друг от друга и в малом числе»[45]. В результате, легендарным преданиям М.Меховской противопоставил относительно реалистичную позицию человека времени Ренессанса, провозгласив, таким образом, идею здравого смысла, как критерия в формировании историко-географических воззрений эпохи.
Весьма симптоматично, что значительную долю путешественников в «неведомые страны», к числу которых принадлежала и «Московия», составляли дипломаты, обязанные составлять донесения и отчёты. Одним из таких дипломатов-путешественников был посол императора Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн, побывавший в России дважды: в 1516 и 1526 гг. По результатам своих поездок С.Герберштейн опубликовал в 1549 г. книгу «Записки о Московии» - первое обстоятельное сочинение о России, где представлены подробные сведения об образе жизни, быте, территориях, в том числе и окраинных, Московского государства. Информация о Сибири, в труде Герберштейна, концентрируется в главах «Путь к Печоре, Югре и до самой реки Оби» и «Плавание по Ледовитому, или Замёрзшему морю»[46]. В «Пути к Печоре…» в качестве основного источника, положенного в основу описания земель, расположенных восточнее эпицентра Московского государства, С. Герберштейн использовал «Русский дорожник», составленный в конце ХIV – середине ХV вв. купцами, торговавшими с Югрой и получившими описания земель, лежавших к востоку от Югры, от сибирских ханов, контролировавших Зауралье. Приведённые в «Русском дорожнике» сведения, обрели новую публичную жизнь в следующих описаниях автора, с указанием нюансов ландшафтного, гидрографического и этнографического характера: «Восхождение на Камень занимает три дня; спустившись с неё, доберёшься до реки Артавиша, оттуда до реки Сибут, от неё – в крепость Ляпин, от Ляпина – до реки Сосьва. Живущие по этой реке зовутся вогуличами. Оставив Сосьву справа, доберёшься до реки Оби, которая берёт начало из Китайского озера. Через эту реку они едва переправились за целый день, да и то с большим трудом: она столь широка, что тянется почти на восемьдесят вёрст. По ней также живут народы вогуличи и югричи. Если подниматься от Обской крепости по реке Оби к устью Иртыша, в который впадает Сосьва, то это займёт три месяца пути. В этих местах находятся две крепости: Ером (искажённое Герберштейном название – М.Ч.) и Тюмень, которыми владеют князья югорские, платящие, как говорят, дань великому князю московскому. Там водится великое множество зверей и добывается огромное количество мехов»[47]. Необходимо отметить, что добытые С. Герберштейном из автохтонных источников сведения, обрабатывались и корректировались автором, критически переосмысливались. В частности, в разделе главы «Путь к Печоре…», названной исследователем «Отношение к чудесам», он осторожно замечает, что «в нём (Русском дорожнике – М.Ч.) есть кое-что фантастическое и едва вероятное, как, например, сведения о людях немых, умирающих и оживающих, о Золотой Старухе (Золотой бабе – идоле на берегу Оби – М.Ч.), о людях чудовищного вида и о рыбе с человеческим образом, и хотя я сам также старательно расспрашивал об этом и не мог узнать ничего наверняка от какого-нибудь такого человека, который бы видел всё это собственными глазами»[48].
В главе «Плавание по Ледовитому, или Замёрзшему, морю», Герберштейн вновь обращается к русским источникам. Автор повествует, что во времена службы послом, ему довелось встречаться с Григорием Истомой, толмачём при дворе Василия III. По рассказам, Истоме не раз приходилось ездить в Данию и Литву, для участия в международных переговорах. Так как в Прибалтику обычным путём было добраться затруднительно, он повёл своё посольство из устья Северной Двины морем. Данное открытие сыграло не только судьбоносную роль в расширении представлений европейцев о Сибири, но и в известной мере инициировало деятельность русских промысловиков в деле освоения восточных земель. Дело в том, что путь, проделанный Г. Истомой, чрезвычайно заинтересовал англичан, которые настойчиво искали независимых дорог в Китай и Индию, полагая добраться туда Замёрзшим морем и далее по Оби до Китайского озера. Поездка Истомы и её маршрут получили широкую огласку благодаря публикации Герберштейна, а завершающим аккордом явились английские морские экспедиции Ричарда Ченслера (1553 г.) к устью Северной Двины и Стефана Бёрро (1556 г.) к берегам Карского моря. Открытие северного морского пути и сформировавшиеся в результате представления о богатстве северо-азиатских пределов ойкумены, реализовывались в условиях роста спроса на пушной товар в Европе, что в немалой степени способствовало развитию параллельного процесса – более активного движения русских промысловиков в направлении своих восточных территорий.
Подводя общий итог, отметим, что в течение длительного исторического отрезка от античности к новому времени, происходил медленный процесс трансформации представлений о сибирских землях от легендарных к реалистическим. По мере того, как Европа порывала с замкнутостью средневекового общества, осваивая идеалы Возрождения, происходил неуклонный рост интереса европейских учёных, дипломатов, путешественников к Северной Азии с её природными богатствами. Ускоренные темпы социально-экономического развития передовых европейских государств в ХVI столетии, а также распространение новой гуманистической идеологии, способствовали отказу от стереотипизированных подходов и формированию новых идей, базировавшихся на реальных наблюдениях.
Контрольные вопросы и задания
Дата: 2019-07-24, просмотров: 311.