Институт психосоматической медицины в Париже, Франция

"Большинство философски образованных людей абсолютно неспособно понять, что психический акт может быть неосознаваемым. Подобную идею оно отвергает как абсурдную и противоречащую нормальной и простой логике. Это говорит, по-моему, лишь о том, что эти люди никогда не изучали явлений гипноза и сновидений... В отместку им психология, основанная на представлении о неустранимости присутствия сознания, неспособна решать проблемы, относящиеся к гипнозу и сновидениям". Так писал 3. Фрейд в 1923 году [13, 179-180].

Гипноз и сновидения. Для нас непривычно такое сочетание, потому что Фрейд выбрал между ними одно и отверг другое. Многие авторы старались описать путь, который привел Фрейда от гипноза к открытию психоанализа. Но речь в таких случаях идет об истории, которой изначально было суждено этим открытием завершиться. Будучи, одновременно, точкой начала и точкой вынужденного поворота, гипноз упоминается только для того, чтобы быть затем оттесненным появлением новой науки.

Такой подход создает опасность забыть, что гипноз - это не только музейная редкость, не только этап истории, но также область современных исследований, в процессе которых мы ставим во многих отношениях только первые (вопросы. Поэтому мы будем ориентироваться в настоящем исследовании на иную перспективу. Нашей задачей явится анализ эволюции фрейдовской мысли с точки зрения теории гипноза (Мы ограничимся в настоящей статье анализом мыслей только Фрейда. Мы уже однажды обрисовали эволюцию психоаналитических теорий гипноза после Фрейда [5]. С другой стороны, в отношении того, что является наиболее новым аспектом современных исследований, читатель может обратиться к статье Гилла [16] и к статье Кюби [18]). Мы попытаемся показать, как эта мысль вписалась в теории гипноза, как она здесь обновила понятия и осветила некоторые фундаментальные аспекты (межперсональные отношения, трансфер) и на каких вопросах, до сего дня остающихся в этой области в центре наших размышлений, она, под конец, споткнулась.

От гипноза к трансферу

Размышления Фрейда над проблемой гипноза определялись преимущественно французскими концепциями, т. е. спором, в котором Шарко противостоял Бернгейму, школа Сальпетриера - школе Нанси. Известно, что Шарко видел в гипнозе своеобразное соматическое состояние, вызываемое физиологическими, в основном, факторами, в то время как Бернгейм рассматривал гипноз как процесс чисто психологический, исчерпываемый внушением. В этом проявилось фундаментальное противопоставление, которое определяет до настоящего времени в разных формах всю проблематику гипноза. Позицию Фрейда в этом вопросе определить нелегко. В разных текстах она выступает по-разному. Хорошо известно, что с самого начала ни одна из этих теорий его не удовлетворяет, он предчувствует, что проблема должна быть поставлена на основе иных понятий. Представляется более интересным, чем противопоставлять друг другу разные тексты, проследить, каким могло быть движение мысли Фрейда по отношению к двум названным концепциям и как Фрейд попытался преодолеть их расхождение.

Шарко и "физиологический" детерминизм

Независимо от эмоционального воздействия, которое Шарко оказал на Фрейда [2], особенно повлияли на последнего эксперименты Шарко с провоцированием искусственных параличей [3]. Известно, что, стремясь обосновать свои представления о психической детерминированности посттравматической истерии, Шарко вызывал с помощью внушения (в состоянии гипноза и в условиях бодрствования) психогенные параличи и другие истерические симптомы. Его цель заключалась в получении прямого доказательства "всемогущества идей", силы психического воздействия на соматические процессы. Эти эксперименты произвели на Фрейда впечатление подлинного откровения. Его исследование различий, существующих между параличами органическими и параличами психогенными [7], показывает, что он сразу же понял, что теории Шарко открывают путь к созданию концепции истерии, полностью основанной на психическом детерминизме. В этой статье, опубликованной в 1893 г., но задуманной Фрейдом еще в конце его пребывания в Париже [17, 258], действительно показано, что истерические параличи определяются не законами анатомии нервной системы, а отражают представления, которые больные имеют о своем собственном теле.

Однако Шарко, вопреки новаторскому духу его концепций, не был подготовлен для формулировки выводов, ставящих под сомнение примат физиологического детерминизма, определявшего все научные представления его эпохи. Интуиция клинициста вынуждала его признать роль психической травматизации в генезе истерической синдроматики, но, одновременно, он не допускал, что подобные нарушения могут возникать без органического поражения нервной системы. Он постулировал, вопреки отсутствию каких-либо видимых изменений анатомо-физиологического субстрата, существование "динамических функциональных нарушений", которые нельзя было выявлять с помощью современных ему методов исследования. Он придавал, кроме того, первостепенное значение конституциональному фактору в этиологии неврозов.

Аналогичное стремление оставаться в рамках идеи физиологического детерминизма выступает и в представлениях Шарко о гипнозе. Это не значит, что Шарко игнорировал роль суггестии как фактора гипнотических проявлений. Он даже, как мы уже говорили, использовал суггестию, чтобы вызывать искусственно истерические симптомы ("создавать и устранять"). Однако суггестия действовала, по его мнению, только на фоне особого физиологического состояния - состояния гипноидности, родственного гипнозу.

Бернгейм и "психологический" характер гипноза

Основной интерес в теориях Бернгейма представляет то, что он решительно порвал с приматом физиологии, использовав гипноз как чисто суггестивный феномен. Чем является, действительно, суггестия? Это идея, которая, если воспользоваться определением Фрейда из его предисловия к труду Бернгейма "О суггестии", "будучи введена в мозг загипнотизированного субъекта путем внешнего воздействия, интерпретируется субъектом как возникшая в его сознании спонтанно" [6, 77].

Не существует, таким образом, более гипнотического состояния - есть только психологические причинные связи, действующие так, что субъект их по-настоящему не осознает.

Можно понять, почему Фрейд утверждал, что именно Бернгейму он обязан "наиболее глубоким впечатлением по поводу возможности существования мощных психических процессов, остающихся скрытыми от сознания людей" [15, 23-24]. Два опыта, на которых он смог присутствовать во время посещения им Нанси, сыграли в этом плане фундаментальную роль.

Первый из этих экспериментов был связан с постгипнотическим внушением. Бернгейм дал предварительно загипнотизированному субъекту инструкцию выполнить по пробуждении определенное действие. Когда субъект вышел из состояния гипнотического сна, он реализовал этот приказ, хотя и не смог вспомнить мотивы своего поступка.

На протяжении второго опыта Бернгейм опрашивал людей, длительно находившихся ранее в сомнамбулической фазе гипноза. Казалось, что эти люди полностью забыли обо всем, что с ними происходило в этом состоянии. Бернгейм, однако, показал, что было возможным оживить их воспоминания, используя чисто психологические приемы (настойчивость, суггестию, увещание).

Эти опыты позволили сделать два вывода. С одной стороны, они доказали, что определенные представления могут быть содержанием психической жизни субъекта, могут определять его действия, фигурировать в процессах памяти без того, чтобы субъект их осознавал. Можно поэтому думать, что путешествие в Нанси оказалось для Фрейда важным этапом выработки им представления о бессознательном.

С другой стороны, показав, что можно устранить постгипнотическую амнезию путем одной только суггестии, Бернгейм доказал чисто психогенную природу этой амнезии. А поскольку последняя рассматривалась всегда как один из главных признаков гипнотического состояния, подтверждалось тем самым и представление Бернгейма об исключительно психологическом характере гипноза.

Однако, если допускается, что гипноз это не более, как определенная форма внушения, в чем же это внушение заключается? Фрейд многократно подчеркивал, что Бернгейм не смог по-настоящему определить психологический механизм гипноза и что тем самым гипноз объяснялся на основе фактов, которые сами требовали объяснения. Отсюда вытекало, что, хотя Бернгейм настаивал на психологическом характере гипноза, он, как и Шарко, оставался привязанным к существенно нейрофизиологической концепции психического функционирования. Внушение сводилось для него к определенному нервному механизму. Его позиция была более близка к позиции Шарко, чем это представлялось на первый взгляд. Расходясь в оценке важности роли, которую играет внушение, и Шарко, и Бернгейм оказывались в равной степени неспособными интерпретировать гипноз на языке чисто психологических категорий.

Открытие трансфера

Фрейд сам рассказал, как он пришел к пониманию либидинозного характера отношений, устанавливающихся в гипнозе. Однажды, когда он гипнотизировал одну из своих больных, последняя, пробудившись, бросилась ему на шею: "Я был достаточно трезв душевно, чтобы не объяснять этот поступок моей непреодолимой привлекательностью, и я полагал, что понял природу мистического фактора, скрытого за гипнозом. Чтобы его устранить или хотя бы изолировать, я должен был распроститься с гипнозом" [15, 40-41].

Мы показали в других работах [1; 4], как этот эпизод явился для Фрейда отправным пунктом в открытии трансфера. После того, как он отказался объяснить этот инцидент своей личной привлекательностью, он пришел к необходимости допустить существование третьей фигуры как промежуточной между врачом и пациентом. Это было начало "долгого пути", на котором он постепенно нисходил от актуальных желаний к инфантильной сексуальности, вплоть до наиболее ранних фаз формирования межперсональных отношений.

В результате становилось возможным понять механизм отношений, создающихся в гипнозе. Внушение, писал Фрейд, очень точно формулируя свою мысль, "это влияние, оказываемое на субъекта с помощью феноменов трансфера, которые он способен произвести" [9, 58]. Повышение степени внушаемости субъекта в условиях гипнотизации, его аффективная зависимость от гипнотизера находили, таким образом, свое объяснение в мощных отношениях трансфера, которые его связывали с гипнотизером. В "Трех очерках по проблеме сексуальности" Фрейд охарактеризует эти отношения как зафиксированность по мазохистскому типу ("Я не могу не вспомнить здесь доверчивое подчинение, которое обнаруживают гипнотизируемые в отношении гипнотизера. Оно заставляет меня предполагать, что существо гипноза заключается в неосознаваемой фиксации либидо на личности гипнотизера (посредством мазохистского компонента сексуального влечения)" [8, 171]). Он вновь вернется к этому вопросу в "Психологии масс и анализе Я", где он рассмотрит проблему гипноза детально [12, 138-141; 153-156; 174].

Он вновь подчеркивает подчиненность, пассивность, отказ от любой формы критики, которые характеризуют отношение гипнотизируемого к гипнотизеру и устанавливают сходство, существующее между гипнозом и наиболее идеализированной формой влюбленности. В обоих этих случаях, пишет он, объект замещает "идеал Я". Не входя в рассмотрение всей сложности фрейдовской метапсихологии, ограничимся напоминанием, что "идеал Я" является выражением интериоризации субъектом его идентификаций с родителями, особенно - его идентификации с отцом. "Идеал Я" можно определить как своеобразную высшую идентификацию, основная функция которой - служить опорой формирования унифицированного образа "Я", противостоящего, как целостность, множеству отдельных стремлений.

Именно трансфер ("перенос") на личность гипнотизера функций, связанных с "идеалом Я", позволяет, по Фрейду, понять зависимость субъекта, обнаруживающуюся в условиях гипноза. Трансфер объясняет и особую чувствительность, проявляемую гипнотизируемым в отношении инструкций гипнотизера, - чувствительность, доходящую до галлюцинаторного переживания этих инструкций. В той мере, в какой "идеал Я" способствует формированию "Я", он, этот "идеал Я", играет существенную роль в обосновании принципа реальности: "Нет ничего удивительного в том, что "Я" рассматривает определенное восприятие как реальность, если психическая инстанция, функцией которой является контроль событий на их реальность, высказывается в пользу реальности этого восприятия" [12, 139].