Но каковы истоки гипнотического трансфера? Почему определенные люди в большей степени, чем другие, испытывают его влияние? Каково отношение гипноза ко сну? К гипнозу животных? Возникает столько вопросов, что Фрейд ощущает себя не способным дать на них ответ. Отчетливо видно при чтении этого текста, что гипноз остается для него явлением загадочным. "Во многих отношениях, - пишет он, - гипноз еще труден для понимания и представляется мистическим". К элементам, "ускользающим от всякого рационального объяснения" [12, 140], он относит, в частности, десексуализированный характер гипнотических отношений. Действительно, в то время как в любви, даже при ее наиболее идеализированной форме, личность того или той, кого любят, является объектом, на который непосредственно устремлено половое влечение, гипноз остается для Фрейда парадоксом "состояния влюбленности без непосредственно выраженных сексуальных тенденций" [12, 140].

Такое понимание представляется удивительным, если мы сопоставим эти выражения Фрейда с инцидентом, который заставил его отказаться от пользования методом гипноза. В приведенном выше тексте "мистический элемент", проявляющийся в условиях гипноза, это, по существу, элемент сексуальный. Все это может показаться тем более поразительным, что оба текста были написаны Фрейдом с небольшим разрывом во времени: "Психология масс и анализ Я" в 1921 г., "Моя жизнь и психоанализ" в 1925 г., и тем не менее Фрейд употребляет одно и то же слово "мистический", чтобы обозначить один раз сексуальность, другой - десексуализированность влечения.

Выступающее здесь противоречие может быть устранено, если учесть, что приведенные выше утверждения включены в точные тексты, относящиеся к разным моментам истории психоаналитической мысли. Рассуждая общим образом, можно в истории развития представлений о сексуальности различать два основных периода. В первом, соответствующем по времени постепенному открытию основных принципов психоанализа - бессознательного, сексуальности, вытеснения и т. д., в центре внимания Фрейда были вытесненные содержания. Сексуальность была поэтому выдвинута на передний план. Поскольку было установлено, что вытеснение является главной причиной неврозов, краеугольным камнем формирования личности, требовалось прояснить, что именно вытесняется. Фрейд был вынужден поэтому перейти от сексуальности зрелой к сексуальности инфантильной и разработать теорию бессознательного как резервуара сексуальных влечений.

Инцидент, упоминаемый в "Моей жизни и психоанализе", относится к этому этапу открытия роли сексуальности. Легко понять, что в период, когда Фрейд начинал видеть первые элементы своей теории, он был особенно чувствителен к значению параметра сексуальности в условиях гипноза. На основе учета этого параметра он открыл феномен трансфера: он быстро заметил, что этот параметр свойственен не только гипнозу, но присущ всякому отношению между людьми, в особенности отношению, устанавливающемуся в рамках психоаналитической ситуации.

Однако подобное расширение идеи сексуальности ставило ряд вопросов и особенно вопрос об истоках вытеснения. Что выражает вытеснение в либидинозной жизни субъекта? Каким образом оно возникает у ребенка, хотя последний представляется находящимся, исходно, полностью во власти своих инстинктивных побуждений? (Фрейд частично решил этот вопрос, введя понятие стремления к самосохранению, или влечений "Я". В отличие от сексуальных стремлений, функцией влечений "Я" являлось адаптирование субъекта к реальности. Однако проблема быстро осложнилась с развитием теории нарциссизма. Каким образом "Я" может подавлять сексуальные влечения, если оно само является субъектом и объектом либидинозных воздействий, а стремление к ауто-консервации (самосохранению) также обнаруживает в определенной мере связь с сексуальностью?) Вопрос этот приобретал тем большую остроту, что психоанализ оказался постепенно приведенным к необходимости расширить область своих исследований, включив в нее искусство, литературу, мифологию, общественное поведение и т. д. Это проникновение в антропологию требовало опоры на теорию, способную объяснить проявление вытеснения и сублимации инстинктивных стремлений, как присущее всякой форме социального функционирования. С другой, однако, стороны, антропологическая перспектива, хотя и заостряла вопрос, создавала возможность ответа, связывая подавление инстинкта, нелегко объяснимое в рамках теории влечений, с созданием и развитием человеческих сообществ. Именно в этом значение филогенетических гипотез, разработанных в "Тотем и табу" [10], согласно которым комплекс Эдипа и боязнь кастрации имеют свои истоки в страхе, испытывавшемся когда-то членами примитивной орды перед всемогущим Отцом орды.