Жизнь Джима Моррисона после смерти

Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Никто не знает, куда пошел Жан де Бретей после того, как оставил Памелу наедине с отмокавшем в ванне телом Джима Моррисона. После отсутствия в течение нескольких часов он вернулся в «L’Hotel», сказала позднее Марианна, был под кайфом, но очень взволнован. Он разбудил ее, и она спросила, что случилось. Граф вытащил ее из кровати и всыпал по первое число. Когда Жан закончил, Марианна закурила.

«Пакуй чемоданы, - прорычал он. – Мы едем в Марокко. Хочу познакомить тебя с мамой».

«Но мы только приехали сюда».

«Заткнись, черт возьми».

Марианна уловила, что дело серьезное. Они в спешке сваливали из города.

«Что там случилось?» - спросила Марианна.

«Я сказал: «Заткнись!»

До Марианны окончательно дошло. «Вот дерьмо», - прошептала она.

«Да, - сказал Жан. – Хрень полная».

Марианна: «Он боялся за свою жизнь. Джим Моррисон умер от передоза дурью Жана, мечтавшего стать дилером для звезд. Сейчас он был лишь мелким героиновым дилером с большими проблемами. Он был очень молодым. И несмотря ни на что, иногда становился обычным человеком».

Есть одна идея, касательно того, куда мог ходить граф, покинув Памелу. В работающим всю ночь дискоклубе «La Bulle», было сделано странное объявление американским ди-джеем Камероном Уотсоном. Около восьми, перекинувшись парой слов с двумя дилерами, остановившимися возле его будки, и с посетителями, остававшимися в клубе, Уотсон остановил музыку и сказал: «Джим Моррисон умер сегодня утром». - Затем повторил новость на французском.

Он стал таинственным образом первым, кто объявил о смерти Джима Моррисона.

Телефон у Аньес Варда зазвонил субботним утром примерно в семь тридцать. Алан Роне проснулся и ответил, но на другом конце уже повесили трубку. Пару секунд спустя звонок повторился. Моник Годар, йога-целительница, звонила сказать, что покидает Париж, но ночью у нее было предчувствие, что американскому другу Роне нужно немедленно посетить доктора. Она сказала: «Если твоему другу нужна моя помощь, он должен сначала встретиться с доктором. Он принимает наркотики? У него есть проблемы с кровеносной системой?»

Роне сказал, что связался с ней, чтобы она помогла Памеле, не Джиму.

«Памеле? Я никогда не станут ей заниматься. Никогда! Слушай! Твой друг должен немедленно посетить доктора. Я чувствую это. Как бы не стало поздно!»

Роне попросил Годар перезвонить через несколько минут, но она отказалась, снова сказав Роне, чтобы он позаботился о своем друге, и повесила трубку.

Телефон тут же зазвонил снова. Это была Памела Курсон. Она говорила очень тихо. Роне попросил ее говорить громче, и затем услышал страх в ее голосе. «Джим без сознания, Алан… Он истекает кровью… Можешь вызывать неотложку? … Ты ведь знаешь, я не говорю на французском… Только быстрее, пожалуйста… Мне кажется, он умирает». Больше Памела не смогла говорить, захлебнувшись в рыданиях и повесив трубку.

Роне оделся и пересек двор дома, чтобы разбудить Аньес Варда. Она немедленно позвонила в отделение пожарной охраны Парижа. Их отряд спасения был лучшим вариантом для тех, кому нужно было оказать медицинскую помощь. Варда велела Роне написать на листке бумаги адрес Джима, а так же оставить записку для Бертолучи и служанки, что они будут в неотложке. Также она сказала Роне взять его американский паспорт, потому что он понадобится, когда прибудет полиция.

Они ехали на стареньком «VW Beatle», принадлежавшем Аньес Варда. Их задержала политическая демонстрация на острове Сите. Студенты раздавали листовки водителям и объясняли причины своих недовольств. Роне едва сдерживался. Лавируя в сплошном движении, Варда наконец доставила их на Ботрейи. Было около девяти тридцати. Машины пожарной и скорой помощи, а так же небольшая толпа, сдерживаемая офицером полиции, находились у дома №17. Когда они поднялись по лестнице, Памела находилась в парадной, все еще одетая в мокрую джеллабу, окруженная пожарными.

«Мой Джим умер, Алан, - сказала она. Затем: Я хочу остаться одна. Пожалуйста. Оставьте меня все».

Роне был в шоке. Он бросил взгляд на ботинки Джима в коридоре, стоявшие рядом друг с другом, словно он просто снял их только что.

Пожарная бригада, прибывшая несколько минут назад, вынули тело Джима из ванны, уложили на пол и сделали массаж сердца, но тело уже остыло. Они вынесли Джима в спальню, уложив на кровать. Памела укрыла его одеялом.

Аньес Варда спросила шефа пожарных, действительно ли Джим умер. Очень учтиво шеф ответил, что резидент умер, как минимум за час, до того, как они приехали. Варда прошла в спальню, чтобы побыть с Памелой. Прибыл инспектор полиции. Когда Варда вышла в прихожую, Роне шепнул ей не говорить, кто такой Джим, а так же молчать о том, кто такая она. «Не накручивай, - ответила Варда. – Они даже понятия не имеют о существовании моих фильмов».

Инспектор начал с пристрастием допрашивать Роне. «Откуда ты знал мистера Дугласа Моррисона?» Установив, что Роне гражданин Америки, он осведомился о возрасте Джима, национальности и роде деятельности. Что насчет подружки? Они принимали наркотики? Инспектор обернулся и попросил медработников написать ему полный отчет о случившемся. Потом Роне сказал ему: «Имя моего друга Дуглас Моррисон. Дуглас Джеймс Моррисон. Американец. Он был поэтом и алкоголиком, но, нет, он не принимал наркотиков».

Инспектор был скептиком. Осмотрев квартиру, он подметил, что поэты обычно не живут в такой буржуазной роскоши. «Если он был действительно поэтом, как ты сказал, то каким образом мог позволить себе место подобное этому?» Роне ответил, что мистер Моррисон жил на личные доходы, затем сославшись на шок от пережитого, отказался отвечать на дальнейшие вопросы. Инспектор немного сбавил обороты и сказал, что если отчет судмедэксперта удовлетворит его, то полиция выдаст свидетельство о смерти и разрешит погребение. Другими словами, будет проведено расследование. После этого он ушел.

Дверь в спальню была закрыта. Табличка «не беспокоить» (надпись была сделана на французском и арабских языках), привезенная из Марокко, висела на дверной ручке. Внезапно дверь открылась и все пожарники покинули квартиру. Роне не мог заставить себя войти. Все что он видел – босые ноги Джима, свисавшие с края кровати.

Памела вышла в коридор. На ней все еще была надета джеллаба. Роне сказал ей, что ему нужно назвать полиции правильное имя Джима, а она сказала, что уже это сделала. Вышла Аньес Варда и отвела их в гостиную.

«Расскажи, что случилось, - потребовал Роне от Памелы. – Я ведь сам не так давно расстался с ним».

Памела начала теребить расшитые шелковые рукава джеллабы. Сказала, что они ходили в кино. Поели и вернулись домой. Нюхнули героина. Варда спросила: «Чьи это были наркотики? Твои?»

«Конечно, - ответила Памела, почти горделиво. – Они всегда были только у меня. – Она повернулась к Роне и сказала. – Алан, почему ты до сих пор не посмотрел на него? Мой Джим такой красивый. Тебе следует увидеть это. Иди…»

Роне проигнорировал ее. Что произошло дальше? Памела рассказала им о фильмах, о записях, о кашле, проблемах с дыханием и обострении, из-за которого Джим оказался в ванне. (Она пропустила безумную сцену в коридоре, закрытую изнутри дверь в ванную, визит Жана де Бретея). Две женщины начали рыдать. Аньес, в чувствах, взяла Памелу за руку. Зазвонил телефон. Варда сказала что-то о том, будто разговоры могли записываться. Звонившим оказался Жан де Бретей.

Роне вышел купить сигарет. Машина неотложки все еще стояла перед зданием. От толпы осталось несколько человек, сплетничавших о молодом иностранце, которого они часто видели гуляющим по кварталу в последние месяцы, и о том, что он умер в эту ночь. Никто до сих пор понятия не имел, кем он был в действительности. Но два длинноволосых типа с повязанными шелковыми шарфами и в кожаных куртках, слонявшиеся, кажется, без дела, как и остальные, последовали за Роне, когда он вернулся с сигаретами. Они представились, сказав, что их зовут Жан и Жан-Луи, затем попросили разрешения увидеть Памелу. Когда Роне начал возражать, Жан сказал: «Слушай, она звонила мне, и я все знаю».

Появилась Варда, не желая терпеть глупости. «Я живу с Пэм уже шесть месяцев, - выпалил граф. – Она хотела меня видеть». Варда велела им убираться. Но из спальной появилась Памела. Он позвала графа в другую комнату, где обычно спал Роне.

Они сели на кровать и поговорили какое-то время. Роне прервал их. Был бы скандал, появись граф, когда в квартире находились копы и патологоанатом. Они должны похоронить Джима, пока не появились вопросы. Уходя, де Бретей сказал Роне, что две его норы в Лондоне и дома в Марокко находятся в распоряжении Памелы. В вестибюле граф споткнулся обо что-то под ковром. Это была трубка для курения конопли. Жан убрал ее в карман и покинул квартиру. Тем вечером он и Марианна Фейтфулл вылетели в Касабланку.

Полиция прибыла полчаса спустя. Памела скромно сидела в спальне, рядом с телом Джима, держа его за руку и тихо что-то ему говорила. Инспектор, капитан Берри, вел себя весьма оживленно, без тени сочувствия. На Джиме не было ни следов крови, ни дорожек от уколов. Полиция спешно осмотрела квартиру и ничего не нашла. Свежий пепел в камине остался незамеченным. Но капитану Берри все равно что-то не нравилось. Он чувствовал – что-то не так. Двадцать лет спустя он дал интервью, сказав, что подозревал будто мистер Моррисон умер от передозировки наркотиками. Он позаботился, чтобы главный патологоанатом появился в квартире, осмотрев тело. Потом сказал Памеле, что если новый доктор не найдет никаких несоответствий, они получат свидетельство о смерти и разрешение на погребение.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!

Дорога на Пер-Лашез

Вернувшись в квартиру, Памела заверила Роне, что смыла все наркотики в унитаз. Она вошла в спальню, неся кучу бумаг и копий «Американской молитвы», закрыв их в ящике стола Джима. Аньес сказала, что хочет уйти до того, как придет патологоанатом, сообщив Памеле, что она может перебраться к ней в дом.

Когда Варда ушла, Памела начала сжигать бумаги в камине. Всё, где было написано имя Джима, поднималось к небу вместе с дымом. Она также сожгла несколько своих писем, записных книжек и бумаг, связанных с арестами Джима в Лос-Анджелесе. Роне подумал, что копы почувствуют запах дыма в такой жаркий день, и начнут задавать вопросы. Памеле было плевать. Некоторые из ее писем, как она объяснила, имели записи, похожие на дневник, где находились сведения о Джиме и наркотиках. Затем она принесла заявление на разрешение вступить в брак, написанное в Денвере в 1967. Она спросила: «Им подойдет это? Они знают английский?» Роне заверил ее, что это не сработает.

Затем Памела вломилась в закрытую спальню Зозо, сбив замок каминным топориком, и появилась, одетая в длинную норковую шубу. «Теперь это мое, - сказала она Роне. – Я заберу ее с собой. Она никогда не вернет мне деньги, которые мы заплатили ей авансом». Роне сказал позднее, что он убедил Памелу, не связываться с этим, потому что проблем и так хватает, так что она повесила шубу обратно в шкаф».

Зазвенел дверной звонок. Пришел доктор, низкорослый, коренастый, среднего роста, с черным саквояжем. «Где тело?» - спросил он. Роне указал на спальню. Следуя правилам, доктор потребовал, чтобы Роне проводил его на место, где лежало тело. Роне отказался, потому что не хотел смотреть на мертвого Джима. Но затем появилась Памела. Очевидно, что она находилась в трансе. Голос у нее был неестественный. Она взяла доктора за руку. «Это мой красавчик, сэр», - сказала она, когда провела его в спальню.

Осмотр занял менее пяти минут. Доктор вышел и попросил Роне перевести ответы Памелы на его вопросы. Он спросил о возрасте Джима и был шокирован, узнав, что ему всего двадцать семь. «Я бы, скорее, написал пятьдесят семь», - сказал доктор. Он спросил, принимал ли Джим наркотики, и услышал в ответ: «Нет. Никогда». Роне пытался говорить ему о сильном кашле Джима, но доктор лишь отмахнулся. «Ладно. Я понял», - сказал он. Заполнил нужный бланк и протянул Роне. «Отнеси это в Четвертое муниципальное подразделение, - сказал доктор, - и обратись к клерку. Они выдадут тебе свидетельство о смерти». Затем он принес свои соболезнования Памеле и спешно ушел.

Роне и Памела отправились за свидетельством. Офис был закрыт, так что пришлось зайти позднее. Одинокая женщина в сонный субботний полдень проверила бумаги и сказала, что их запрос на получение свидетельства о смерти будет отклонен. Она сделала телефонный звонок и передала трубку Алану. Префект полиции велел Роне вернуться в дом №17 в течение десяти минут.

Роне спросил, когда они заберут труп. Капитан Берри ответил, что возможно потребуется перевести тело в полицейский морг для осмотра. «Труп будет оставаться здесь, пока не поступят дальнейшие инструкции, - сказал он Роне. – Так что главной нашей проблемой станет жара в ближайшие дни». Роне запротестовал, ссылаясь на то, что подобное жестоко по отношению к Памеле, но офицер остался равнодушным, сказав, что им нужно отправиться с ним в полицейский участок в квартале де Л’Арсенал и сделать заявление.

Алан и Памела забрались на заднее сиденье полицейского седана. Роне шепотом посоветовал Памеле плакать побольше, потому что это может сыграть им на руку. В офисе на верхних этажах три копии официального бланка были вставлены в печатную машинку, и Памела начала давать показать на английском, который, как признался теперь им инспектор, он знал очень хорошо. Памела оживилась немного, начав воодушевленно говорить, что фильм, который они посмотрели с Джимом, назывался «Долина смерти». Она ничего не сказала о героине, эмоциональных всплесках Джима и о графе, так что допустила несколько ошибок и неточностей. Когда снаружи завыли полицейские сирены, Роне испугался, что Памела наговорила лишнего и навлекала не себя беду.

«Итак, - спросил инспектор с пренебрежением, - вы оставляли Дугласа одного трижды, когда ходили опорожнить миску? Трижды? И где вы опорожняли и мыли миску?»

Памела сказала: «В раковине». Роне подумал, что это ошибочный ответ. Инспектор наградил ее пристальным взглядом. Когда она описывала неистовые попытки поднять пощечинами Джима, Берри не без презрения покачал головой. Повернувшись к Роне он выпалил на французском: «Давай заканчивать с этим. Кем была эта девочка Дугласу Моррисону?» Роне сказал, что она была практически его женой. Коп написал «сожительница» - официальное слово для подобных случаев. «У них была сексуальная связь в ночь, когда умер Дуглас?» Памела ответила «нет». Закончив печатание, капитан Берри велел им возвращаться в квартиру, чтобы встретить нового патологоанатома.

Уже дома Памела начала возмущаться. Она орала на Роне, требуя объяснить, что происходит, и что конкретно ему сказали. Роне боялся за себя. Ему пришло на ум, что если Джим был убит, то его могут обвинить в сокрытии преступления. (Он еще не знал, что Памела – единственный наследник Джима. Этого, вероятно, не знала и сама Памела). Роне, пытаясь совладать с эмоциями, сказал Памеле, что она должна доверять ему.

Доктор Макс Вассиль прибыл примерно в шесть часов. При нем была черная кожаная сумка. Джим к тому времени был мертв уже двенадцать часов. Вассиль был пожилым джентльменом: спокойным, улыбчивым. Он проворно вошел в комнату Джима, выйдя минуту спустя. Осмотрел беглым взглядом ванну. В гостиной он сказал, что считает странным, как такой молодой человек, очевидно находящийся в хорошей форме, умирает в ванне. Роне рассказал доктору о сильных запоях Джима и приступах жуткого кашля, свидетелеми которых он был.

Вассиль поднялся, сказав, что если их заявление верно, и не появится других фактов, то он склонен сказать, что мистер Моррисон умер от сердечного приступа, случившегося по причине тромбов в артерии. Теперь он отправится в Арсенал, чтобы задокументировать свой отчет. Доктор посоветовал им отдохнуть часик – «Вы оба выглядите напряженными» - и затем присоединиться к нему в участке. Вассиль взял Памелу за руку и выразил свои соболезнования. Проверил ее пульс, кивнул, решив, что с ней все будет в порядке. Когда он ушел, они почувствовали впервые за весь день, что, возможно, находятся вне подозрения властей. Памела потеряла самообладание и расплакалась. Затем, когда слезы высохли, она начала злиться. «Валиум, - заорала она Роне. – Я хочу валиума. Дай мне его, сейчас же». Роне сказал, что спустил все таблетки в унитаз. Памела начала крушить все вокруг, пока не нашла свою старую нычку.

Успокоившись, Памела сказала, что хочет кремировать Джима и развеять прах в каком-нибудь полюбившемся ему месте. Роне сказал, что кремацию крайне редко используют во Франции, к тому же сперва нужно сделать вскрытие. Он рассказал Памеле о кладбище Пер-Лашез, предложив похоронить Джима там – рядом с Шопеном, Сарой Бернар, Мольером и Клодом Дебюсси. Это показалось Памеле уместным. Памела начала шарить по карманам одежды Джима, набрав в стеклянную банку около двухсот долларов франками. Деньги требовались на похороны. Нужно было позвонить одному из людей, которых она ненавидела (менеджер Билл, бухгалтер Боб, юрист Макс), чтобы получить финансовую помощь. Они тоже ненавидели ее. Роне напомнил, что американские банки закрыты до среды из-за праздника Четвертое июля. Памела решила попросить Билла Сиддонса принести деньги лично.

Роне предложил позвонить семейству Моррисонов в Вашингтон. «Это не наши заботы», - холодно сказала Памела.

Пока Памела просматривала старые фотографии Джима, Роне позвонил Аньес Варда. Когда они прибыли в полицейский участок, то оказались под угрозой выдать настоящее имя Джима. Люди могли понять, кто это, тогда история выйдет наружу и начнется шумиха. Варда дружила с газетным королем, жену которого Роне однажды эскортировал на концерт Doors в Лос-Анджелесе. Роне говорит, что благодаря связям Аньес Варда удалось не вносить имя Джима в полицейские списки погибших целых четыре дня, а так же избежать любых упоминаний в газетах о смерти в Париже главной рок-звезды.

Капитан Берри в участке Арсенал принял их весьма прохладно. В семь тридцать он вручил им свидетельство о смерти и разрешение провести погребение. Берри попросил дать ему паспорт Джима, который нужно передать в американское посольство. Не желая называть настоящее имя Джима, Роне соврал, сказав, что они оставили паспорт в квартире. К тому же, посольство было закрыто по случаю американского Дня независимости. Инспектор сказал, что тогда им нужно будет передать паспорт в посольство самим, и что они могут быть свободны.

«Что насчет тела?» - спросил Роне.

«Пусть лежит там, где сейчас», - сказал Берри, снимая телефонную трубку.

В тот воскресный день 4 июля 1971 года никто еще не знал, что Джим Моррисон умер. Когда вернулся Роне, то Памела, кажется, немного пришла в себя. Продавец льда приходил еще раз, но уже ушел. Памела выглядела изможденной, но сказала Роне, что чувствует себя спокойней, когда Джим лежит в доме, добавив, что если бы могла, то жила с ним так всю жизнь.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Последние ритуалы в Париже

Дверной звонок сработал в восемь часов, не успели Памела Курсон и Алан Роне вернуться в квартиру, где лежало тело Джима Моррисона. Роне заваривал чай, так что открывать пошла Памела. После некоторого шума, Памела спросила Роне, не заказывал ли он мороженое. Когда он вышел посмотреть, что происходит, то увидел маленького гробовщика в черном костюме, принесшего пластиковый мешок и двадцать пять фунтов (11,3 кг) сухого льда. Его прислал инспектор полиции. Пройдя в комнату Джима, он укрыл труп мешком со льдом. Перед тем, как уйти, гробовщик дал Роне визитку, сказав, что появится еще до похорон. «Поверьте, - сказал он, - я сделаю все в лучшем качестве. И не забывайте, что жара не на нашей стороне».

Роне сказал ему, что Памела хочет спать рядом с Джимом. Гробовщик состроил болезненную мину и сказал, что против этого. Роне ушел за ним следом, чтобы хоть немного отдохнуть.

Продавец льда снова пришел чуть позднее. Он поменял пакеты со льдом и сказал Роне, что, учитывая необычно жаркую погоду, они не смогут сохранить тело в нормальном состоянии до вторника. Тем вечером Алан Роне разговаривал с юристом, обладающим в Париже большими связями, с которым связалась Аньес Варда на случай, если возникнут проблемы с полицией.

Впервые за ту ночь зазвонил телефон. Роне подумал, что это кто-то из офиса «Electra» в Лондоне. Памела сказала, что Джима нет дома, и повесила трубку. Дурные вести расползались. Ди-джей радио «Luxembourg» по имени Жар-Бернард Хеби услышал объявление в клубе «La Bulle» и упомянул о нем в своем шоу в воскресенье. Парижская тусовщица, сказала своему другу журналисту, что услышала в «La Bulle» о смерти Джима, заверив, что уверена в том, что он в это время находился в Париже. Журналист попытался навести справки, но ничего не обнаружил. Его редактор посоветовал позвонить в звукозаписывающую студию для разъяснений. Вскоре менеджера лондонского офиса «Electra» Клайва Силвина начали спрашивать о смерти Джима Моррисона в Париже. Силвин отвечал, что не знает даже, что Джим в Париже. Он позвонил руководителям «Electra» в Лос-Анджелесе. Кто-то дал ему телефон Джима, но никто не отвечал по этому номеру. Затем трубку все-таки сняла Памела и сказала, что Джима нет дома. Так что он позвонил Биллу Сиддонсу.

В понедельник, после второй ночи, проведенной рядом со своим разлагающимся парнем, Памела дала согласие похоронить его, как можно быстрее. Роне пересек реку, отыскав владельца похоронного бюро «Bigot», находящегося в тени шпилей собора Парижской Богоматери, где когда-то стоял монастырь. Мистер Гиарард, директор, объяснил, что все хотят упокоиться на Пер-Лашез, и свободные места там по пальцам можно пересчитать. Роне привел в качестве довода, что Дуглас Моррисон – известный американский молодой писатель. Гиарард обнадежил: «Писатель? Я знаю место – в «Секторе 19», очень близко от знаменитого писателя мистера Оскара Уайльда».

Роне был в шоке. «Нет, умоляю, только не рядом с Оскаром Уайльдом! Пожалуйста, найдите другое место». Небольшой сдвоенный участок нашелся вблизи жертв нацизма в Париже, в менее востребованном районе на другой стороне холма. Похороны было решено провести в среду 7 июля. В понедельник днем пришел гробовщик, одев Джима в слишком большой черный костюм, запихнув в слишком маленький гроб из древесной фанеры – самый дешевый из тех, что были в «Bigot». Памела собрала все свои фотографии, что у нее были, и положила в гроб, который плотно запечатали с помощью шурупов, чтобы уменьшить распад в жаркой комнате.

Памела позднее сказала, что никогда прежде не видела Джима в костюме. Она подумала, что он выглядит почти мило.

В четыре тридцать утра в понедельник в доме Билла Сиддонса раздался телефонный звонок. Перед тем как он снял трубку, Чери Сиддонс сказала: «Что-то случилось с Джимом». Это был Клайв Силвин из Лондона. Сиддонс позвонил на парижский номер Джима, но никто ему не ответил. Он попытал удачу еще раз в восемь утра. На этот раз трубку сняла Памела. Ее голос звучал взволнованно. Билл сказал, что ходят слухи, будто Джим умер. «Нет, - сказала она. – Это не правда». Сиддонс попросил передать трубку Джиму, а Памела начала рыдать. Он сказал, что хочет помочь ей и купил билет на ближайший рейс в Париж.

Затем Билл позвонил Рэю Манзареку. Рэй сказал, что тоже слышал какие-то сплетни. Сиддонс сказал, что на этот раз много кто говорит об этом. Рэй заявил, что не станет верить, пока не получит доказательства. Среди других Doors никто не был удивлен и не собирался лить слезы по Джиму.

В тот понедельник в Марракеше Жан де Бретей и Марианна Фейтфул обедали с матерью графа и несколькими ее молодыми американскими друзьями, жившими в Медине. Роджер Стеффенс и Синтия Коттл познакомились во Вьетнаме, где он служил в американской армии, а она была военным корреспондентом. После обеда молодые люди попрощались с графиней и отправились в комнату в башне. Жара спала и окна были открыты, чтобы впустить вечернюю прохладу. Они курили коноплю Роджера, а Жан включил тестовую штамповку «Sticky Fingers». Марианна была под кайфом. Во время «Sister Morphine» Жан неожиданно начал трепаться о том, что случилось в Париже в минувшую пятницу. Он находился в замешательстве, говорил быстро. Ничего не упустил, кроме того, что героин принадлежал ему.

Роджер и Синтия отнеслись к рассказу подозрительно. Каждый вечер они слушали новости «BBC» по радио, и там не говорили о смерти Джима Моррисона, хотя несколько месяцев назад, о смерти Джимми Херндирикса передавали без устали. Если уж на то пошло, то они знали только, что Джим Моррисон продал больше других пластинок и вызывал очень много споров. Граф объяснял, что, возможно, кто-то хочет просто скрыть историю, пока Памела не покинет страну. Жан де Бретей так же дал понять, что Памела так или иначе виновата в смерти Джима. «Все это дело плохо пахнет», - вздохнул он.

Позднее в тот год граф Жан де Бретей умрет в Танжере после передозировки героином, которую рассматривали, как суицид или убийство, нераскрытое полицейским магистратом, спустившим дело на тормозах.

Бил Сиддонс прибыл в дом №17 на улице Ботрейи во вторник, в девять часов утра. Он нашел Памелу с секретаршей Джима, Робин Вертел. Они объяснили, что Джим из-за жары лежит в запечатанном гробу. Памела находилась в смятении и была всецело поглощена собиранием чемоданов, чтобы вернуться домой. Прибыл Алан Роне и объяснил что происходит. Все согласились, что будет лучше хранить смерть и похороны в секрете так долго, как только получится. Робин отвела Памелу в американское посольство, чтобы задокументировать факт смерти и передать паспорт Джима. В отчете Памелу записали, как подругу Джеймса Моррисона. Никто не заикнулся о том, что речь в действительности шла о «Джиме Моррисоне», и они быстро ушли, надеясь, что работники посольства не заметят несоответствия. В тот день Сиддонс открыл маленькую, изысканную китайскую коробочку, найденную в шкафу. Проверил белый порошок, находившийся в ней, и позднее сказал, что думает, это был героин.

В свидетельстве о смерти Памелу записали, как кузину Джима, заверив документ утром в среду. В одиннадцать часов небольшая процессия начала подъем по каменистой дороге от главных ворот «Пер-Лашез». Джима поднимали на холм на шумной моторизованной повозке, за которой шли несколько человек, которые должны были нести гроб, гробовщик и друзья покойного: Памела, Алан Роне, Аньес Варда, Робин Вертел и Билл Сиддонс. Они остановились у могилы №5 во втором ряду шестого сектора. Носильщики опустили гроб в могилу. Священника не было. Не было и религиозных ритуалов. Памела откашлялась и тихим голосом сказала, что Джим хотел прочитать несколько строк перед смертью. По памяти она шепотом прочитала последние строчки из «Celebration of the Lizard»:

Приходит ночь с пурпурным легионом.

Идите спать в свои шатры.

Завтра мы входим в город, где я родился.

Я хочу быть готовым к этому.

Похороны заняли примерно восемь минут. Затем все ушли. Никто не остался у могилы, чтобы зафиксировать погребение. Пара престарелых французских вдов, ухаживая за могилами мужей в том же секторе, стали свидетелями похорон Джима Моррисона. Они сказали, что присутствующие на похоронах люди неуместно торопились. Они подумали, что людям должно быть стыдно, проводить похороны без священника. Вдовы подошли к свежей могиле, когда рабочие закончили закапывать ее. Их взору предстал прямоугольный клочок свежей земли. Памятника не было (и не будет долгие годы). Одна из женщин принесла выцветшую искусственную розу с соседней могилы, и положила на могилу Джима Моррисона. Затем наступила тишина. День был пригожий. Тени от старых деревьев лежали на кладбищенской земле.

Собирать вещи Памеле помогали все, кроме Аньес Варда, которой хватило и похорон. (Вероятно, смерть Джима нашла отражение в мрачной концовке фильма «Last Tango in Paris», съемки которого закончились вскоре после трагедии). Потребовалось двадцать пять упаковочных коробок, чтобы собрать Памелу в дорогу. Так же среди вещей находился металлический кейс с рукописями и записными книжками Джима. Правда, несмотря на это, она многое оставит в Париже.

Билл Сиддонс сел на последний самолет в Лос-Анджелес вечером в среду. Прилетев на следующий день в Америку, он поехал в мастерскую Doors и сказал: «Значит так, мы похоронили Джима вчера». Вечером того дня он позвонил рекламным агентам Doors Гэри Стромбергу и Бобу Гибсону, найдя их за рюмкой в «Dan Tana’s». Им пришлось взломать свой офис, потому что ни у кого не было ключей. Было три часа утра, но они все равно попросили прийти Роберта Хилберна, писавшего для «Los Angeles Times», а затем начали работать над пресс-релизом и заявлением от Doors, касательно смерти Джима Моррисона.

Вместе с Сиддонсом в тот день прилетела и Памела, оставив своего парня парижской земле вместе со множеством безответных вопросов. Она была единственным наследником состояния Джима Моррисона, но перед этим нужно было пережить черт знает что в Калифорнии.

Репортер из «Washington Post» смог подобраться к адмиралу Стиву Моррисону в его доме в Арлингтоне штата Виргиния. Репортер попросил его прокомментировать смерть сына в Париже. Последовала молчаливая пауза, затем адмирал признался, что ничего не слышал об этом. Репортер сказал, что только что уточнил эту информацию у менеджера Doors – Билла Сиддонса. Адмирал произнес, что если о смерти сказал Сиддонс, значит, это, вероятно, правда. Затем он попросил репортера перезвонить, если станет известно что-то еще. Позднее адмирал Моррисон позвонил военно-морскому атташе в американском посольстве в Париже, чтобы проверить правдивость истории. Говорят, смерть Джима нанесла сильный удар семье Моррисонов. Примерно месяц спустя паспорт Джима вернули Стиву и Кларе Моррисон.

***

Зозо и Филип Далеки отдыхали в Сен-Тропе, когда услышали по радио, что американская звезда Джим Моррисон умер. В те же выходные они вылетели в Париж, прибыв в столицу в субботу 10 июля. Новые граффити уже начали появляться на стенах недалеко от «Rock and Roll Circus» заявляя: «Джим был нариком». В доме №17 по улице Ботрейи, поднявшись в свою квартиру, они обнаружили дверь полуоткрытой.

Филип Далеки вспоминает: «Невозможно описать атмосферу тех дней. Разве что отметить сильнейшие страдания. Это было похоже на начало гражданской войны, заставив нас собраться. Мы смотрели на ванну и не могли поверить слухам. Что случилось здесь? Какой ночной кошмар? В комнате витал дух подавленности и тревоги. Мы зажгли фимиам, чтобы очистить дом от плохой энергии, но как раньше там уже никогда больше не было».

Со временем Зозо нашла записные книжки, фотографии, наркотики и окровавленный пружинный нож, оставленные в квартире. Так же нашлось письмо с угрозами от американки, заявлявшей, что она жена Джима Моррисона. После большинство этих бумаг были либо потеряны, либо оказались в частных коллекциях.

Нико сильно страдала, когда услышала о смерти Джима. Она покупала все парижские и лондонские газеты, где рассказывалось о нем, и плакала, читая истории. Нико не могла поверить в случившееся. Она ведь всего несколько дней назад видела его, ее бывшего поэта/любовника. Когда слезы кончились, Нико пошла в ванную, чтобы смыть красную краску с волос, вернув себе естественный цвет натуральной блондинки. На это у нее ушло несколько дней. Затем Нико перекрасилась в черный цвет.

«Джим всегда хотел стать колоссом, - позднее сказал Робби Кригер. – Он хотел стать, как Beatles, и чтобы вокруг были девушки, которые выглядели бы так, словно спустились с небес. Но в те дни ничего подобного не было. Но будь Джим сегодня здесь, ему бы это понравилось. Потому что сейчас Beatles, Stones и Doors – это колоссы, понимаете?»

С.Дэйвис: «В августе 2001, за месяц до того, как Америка оказалась перед лицом новой реальности, я читал журнал «Rolling Stone» у голубого бассейна на юге Франции, когда мне на глаза попалась статья «Незабываемый огонь» Микаила Гилмора, посвященная памяти Джима Моррисона, со дня смерти которого прошло тридцать лет. Вместо того, чтобы ходить, как обычно, вокруг да около, используя прежние клише касательно Doors, Гилмор сосредоточился на Джиме, как на безумно любящем, сострадательном человеке, который направил свое безумие и суицидальные помыслы на создание мрачных, но от того не менее прекрасных работ, оставшихся после его смерти. Закончив читать статью, я задумался, вспоминая, как впервые увидел Джима Моррисона, когда он вышел на сцену ныне разрушенного бостонского театра с пейотной звуковой аурой Doors, пульсирующей за его спиной. Выступление было таким зажигательным, а концерт, под руководством Джима, таким клёвым, что это изменило всю мою жизнь в тот вечер. Это была энергия, частью которой мне хотелось быть каждый день на протяжении всей моей жизни.

В те дни я не знал, что, по крайней мере для Джима Моррисона, эти выступления были настоящей мукой.»

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Эпилог. Осколки мечты

Джим Моррисон: очень странная история – что он утонул в ванне в Париже. Это выглядит чертовски странно. Я никогда не верил, что такое могло случиться.

Уильям С. Берроуз

Смерть Джима Моррисона в Париже в июле 1971 года стала coup de grace (завершающий удар фр.) для шестидесятых Америки. «Изменим настроение от радости к страданьям» - эти строчки довольно точно предсказали закат коммунных идеалов шестидесятых - протест, преобразование, эмоциональная напряженность, быстротечность жизни, расширение самосознания и становление новой жесткой реальности семидесятых. Главным бенефициаром диких калифорнийских шестидесятых стал Рональд Рейган, который вошел в историю, как консерватор, проводивший сначала свою политику в роли губернатора штата, а в конечном итоге в качестве президента.

Смерть Джима стала последней в череде вымирания рок-звезд, первой в которой была смерть Брайана Джонса, затем Джимми Хендрикса и Дженис Джоплин. После смерти Джима их места заняли молодые музыканты, создавая новую музыку: Брюс Спрингфилд, Aerosmith, Боб Марли. В Англии Дэйвид Боуи и T-Rex поднялись из андеграунда, создав музыкальное движение «глэм»; какое-то время вначале семидесятых поп-миром правили феминисты. К 1975 году музыкальное движение, которое помогал создавать Джим Моррисон, превратилось в мамонта, многомиллионную индустрию звукозаписи, туров и мерчендайзинга, где до конца десятилетия доминировали Led Zeppelin.

Война во Вьетнаме, столь презираемая Джимом, тянулась до 1975, закончившись победой коммунистов. Были убиты почти пятьдесят пять тысяч американцев и три миллиона вьетнамских жителей. Неожиданно новое поколение пожелало стереть память о шестидесятых, как и предсказывал Джим, своим новым оружием массовой культуры разрушения – панк-роком.

Призрак Джима Моррисона постоянно появлялся в новом музыкальном движении тенью недавнего прошлого или, вернее, другой эпохи.

Памела Курсон вернулась в Лос-Анджелес спустя несколько дней после смерти Джима, и начала на протяжении следующих трех лет играть безумную роль Офелии. Подтвержденной информации о том, что происходило с Памелой в тот период мало, поскольку она жила как дама легкого поведения в тени наркотической зависимости, горя и нечастных маниакальных синдромов.

Восстановившись после выпавших на ее долю испытаний в Париже, она попыталась начать жизнь в Эл-Эй, как «Памела Моррисон». Она разговаривала со своей собакой, словно это был Джим. О нем она говорила всегда в настоящем времени, как если бы он был жив. Бухгалтер поставил ее в известность, что состояние Джима, единственной наследницей которого она была, не может больше спонсировать ее бутик, пока суд не признает права на наследство, что может затянуться на годы. Памелу так взбесило это известие, что она въехала на машине в витрину магазина. В ноябре 1971 она оформила документы, чтобы получить наследство, которые, как говорят, включало две нефтяные скважины в Калифорнии и пастбищные земли. Другие Doors тут же тоже заявили о своих правах на наследство Джима, заявив, что ему были выданы огромные денежные авансы. Последовавшие в результате этого судебные тяжбы оставили Памелу практически без гроша.

Памела переехала в район залива Сан-Франциско в 1972. Какое-то время она находилась в Болинас с Эллен Сандер. Затем жила в Сосалито с друзьями. Испытывая сильное чувство вины, она могла сидеть часами у телефона, ожидая звонка от своего парня. Рэй Манзарек столкнулся с ней в Сосалито и хотел спросить, что случилось в Париже. Но увидев его, она была так поражена, что могла только рыдать в его объятьях.

Немного позже Памела связалась с Майклом Макклюром по поводу уцелевших стихов Джима. Она дала ему на время кожаное портмоне, которое он описал, как «саквояж доктора», содержащее заметки и поэмы Джима: все систематизированы и подшиты. Вскоре Макклюр вернул сумку, выразив удивление тому, что позднее назвал «чудеса порядка», и сказал Памеле, что есть шанс опубликовать работы.

В конце концов Памела вернулась в Лос-Анджелес. У нее были близкие связи с молодым рок-музыкантом и пожилым французским дипломатом. Она продолжала принимать героин и постоянно испытывала проблемы с деньгами. Чтобы выкарабкаться, она продала свои украшения, книги Джима и все, что было не приколочено. (Она смогла сохранить свою маленькую коллекцию «Люггеров»). Ее выселили из квартиры в Голливуд Хиллс за неуплату ренты, после чего она перебралась в квартиру на первом этаже с выходом в сад в Западном Голливуде. Пол Ротшильд говорил, что Памела часто появлялась у него дома с внушительными запасами героина и барбитуратов. У Ротшильда она проводила много времени, рыдая и повторяя снова и снова: «Я просто не могла контролировать его».

У Памелы было много врагов. Некоторые верили, что она убила Джима Моррисона, чтобы получить его деньги. Были люди, которые просто хотели, чтобы Памела страдала. Появлялись слухи, что она занимается проституцией, но источники слухов всегда вели к тем, кто ненавидел ее. (Вероятно, какое-то время она находилась на содержании у богатого француза). Другие Богом клянутся или пишут в книгах, основанных на сомнительных источниках, что Памела призналась, что убила Джима случайно, сделав ему внушительную дорожку из «китайского белого» вместо кокаина. Никто не считал, что она была способна на это, но никто и не вступился за нее, сказав, что подобного не могло случиться.

Doors судились с Памелой не один год. У нее совсем не было денег. Поддержку осуществляли родители и друзья. Судебные процессы сваливались на ее голову подобно летучим мышам, летящим на солнечный свет, вплоть до начала 1974, когда стороны, казалось, наконец пришли к соглашению. Затем Doors снова подали иска касательно имущества Джима, продлевая агонию. В апреле суд признал Памелу законной наследницей Джеймса Дугласа Моррисона, поставив точку в спорах с Doors. Первичная выплата Памеле, чтобы нормализовать ее бедственное финансовое положение, составила двадцать тысяч долларов.

Друзья Памелы, говорят, что она немного пришла в себя, после того, как все устаканилось. Другие говорят, что это повергло ее в еще большее уныние. Она купила желтый «Volkswagen Beatle». Поехала в «Saks Fifth Avenue» и купила норковую накидку. Позвонила своим знакомым и, как говорят, заказала унцию «китайского белого».

Люди, с которыми она жила, нашли ее мертвой на диване в гостиной днем 25 апреля 1974. Сначала они подумали, что она задремала и дали ей поспать несколько часов, пока это не начало казаться странным. Затем они заметили, что она не дышит. Прибыли копы. Живший в доме мужчина, сказавший, что знал Памелу и Джима, был допрошен по вопросу принимала ли Памела героин. Он высказался о том, что ее «муж» умер от передозировки героином в Париже три года назад, и что Памела говорила будто скоро встретится с ним. Памелу вынесли из дома, а когда закатывали в машину неотложки, ее рыжие волосы свесились через край тележки. Коронер мог назвать смерть суицидом, но вместо этого определил сильный отек легких. Вскрытие показало, что у нее была серьезная инфекция мочевого пузыря.

Рэя Манзарека попросили сыграть на богослужении в память о Джиме и Памеле, организованную в «Forest Lawn Cemetery» в понедельник 29 апреля. Рэй сыграл «When the Music’s Over», «Love Street» и «Crystal Ship». (Во время церемонии кто-то ограбил квартиру Памелы, в результате чего пропали некоторые вещи Джима Моррисона). Неизвестно, поднимался или нет вопрос о том, чтобы захоронить прах Памелы в Париже рядом с Джимом, но позднее останки были захоронены под мемориальной стеной с надписью «Памела Моррисон» на кладбище в графстве Оранж.

Неделю спустя судья по наследственным делам присудил Памеле полмиллиона долларов и четверть будущих роялити Doors, сделав мертвую девушку виртуальной миллионершей. Позднее всплыло, что ее семья говорила о вероятности убийства Памелы, подозревался, как говорят, член семьи Моррисонов. Расследование не дало никаких результатов для судебного разбирательства. Поскольку Памелу умерла, не оставив завещания, все имущество Джима Моррисона, включая прибыли, связанные с его литературным и музыкальным наследием, перешли к родителям Памелы – Корки и Мари Курсон. Немногим позже, в 1975, адмирал Моррисон, ушел в отставку из ВМФ, и семейство Моррисонов обратилось в суд, желая получить часть наследия Джима. Несколько лет спустя, Моррисонам присудили половину финансового наследства Джима, но оставили его творческое наследие Курсонам.

Doors продержались недолго после смерти Джима. Рэй Манзарек был зол, что Билл Сиддонс не настоял, чтобы ему показали труп Джима, и годы спустя Рэй, казалось, так и не смог поверить, что Джим действительно умер. О воскрешении Джима Моррисона группе доложили почти сразу. Его видели в Париже, в Танжере, Новом Орлеане и Сан-Франциско в первый год после смерти. Но когда Джим не появился на осеннем сборе Doors в 1971 году, они поняли, что он действительно ушел из группы. Затем записали два альбома, как трио, и распались, дав последний концерт в сентябре 1972 года.

Робби Кригер подвел итог жизни Doors, после того, как ушел Джим Моррисон: «Долгое время мы втроем противостояли Джиму. А когда его не стало, мы начали бороться друг с другом».

В 1977 звукорежиссер «Electra» Джон Хини заново изучил пленки с поэтическими чтениями Джима. Используя те, что датировались в основном 1969 (и объединенные записи вокала других источников), «Electra» выпустила в конце 1978 «Американскую молитву», как совместный альбом Doors/Джим Моррисон. По сути это был посмертный альбом, с новой музыкой, похожей на ту, что играли Doors в «L.A. Woman». Вложенный буклет представлял записи Джима и его бессмысленные рисунки. «Американская молитва» в действительности была обыкновенной компиляцией; настоявшаяся энергия вокала Джима и его сюрреалистичные образы были разбавлены музыкой, подходившей, по мнению критиков, разве что для частных вечеринок. Пол Ротшильд, не работавший над альбомом, назвал «Американскую молитву» «изнасилованием Джима Моррисона».

К десятой годовщине смерти Джима Моррисона, интерес к его легенде возрос. Фрэнсис Форд Коппола использовал эпический «The End» бывшего одноклассника в шедевре о вьетнамской войне «Апокалипсис сегодня», напоминая о ключевой роли Doors, как эха эры бунтов и неистовства. (Дэйвид Робинсон, подготавливавший саундтрек, отыскал стаккато Джима с «fuck-fuck-fuck» на старых черновых записях, и сделал ремикс, чтобы подчеркнуть неистовство). Приурочив к выходу в 1980 году фильма «Апокалипсис сегодня», «Electra» выпустила четвертый сборник Doors «Greatest Hits», быстро разошедшийся к удивлению лейбла среди молодого поколения, не заставшего группу, тиражом в два миллиона экземпляров.

Эти же ученики выпускных классов превратят первую биографию Джима Моррисона в бестселлер в тот год. Рукопись «No One Here Gets Out Alive» (Никто не выйдет отсюда живым), найденную Джерри Хопкинсом, отвергли все большие издательства. После этого текст переработал Дэнни Шугермэн (и, как говорят, Рэй Манзарек), включив материалы, о которых знал только узкий круг Doors. Вышедшая в 1980-ом первая биография, рассказывающая о главной звезде шестидесятых, сразу стала популярной, закрепив в общественном сознании образ Джима Моррисона, как безумного поэта, бунтаря, засранца и трагической легенды Америки. Конец книги был идиотским, предполагая, что Джим Моррисон мог инсценировать свою смерть.

Друзья Джима Моррисона знали, что это невозможно. Они говорили, что он никогда бы не доставил Памеле Курсон столько боли, сколько она пережила после его смерти. (Некоторые из близких друзей Джима назвали эту сомнительную книгу «Куча лжи и ничего больше»).

Том Бейкер умер от передозировки в 1984. В 1985 Боно во время концерта с U2 спарадировал Джима Моррисона. В тот год Doors выпустили видео компиляцию «Dance on Fire» (Танцы с огнем), где использовались нарезки шаманических движений Джима в «Feast of Friends». Впервые молодые фаны смогли увидеть волнительные беспорядки и страсть, бывшие неотъемлемой частью выступлений Doors.

В 1986 на кладбище «Пер-Лашез», на заброшенной могиле без памятника, были пойманы два человека, пытавшихся выкопать Джима. После этого участок наконец-то обзавелся массивным гранитным кубом с именем Джима и датами, выбитыми на камне. Затем скульптор из Югославии решил установить жуткий бюст Джима на надгробие, просуществовавшее около года, изуродованное рисунками и отпечатками напомаженных губ, пока не было украдено. На протяжении пятнадцати лет могила Джима была важной остановкой в путешествиях хиппи, среди которых были, как туристы, так и бродяги, включавшие «Пер-Лашез» в свои европейские путеводители. Скабрезные и оскорбительные граффити по всему кладбищу указывают дорогу к мрачной могиле, где собирались подростки бренчать на гитарах, курить дурь, жечь свечи, читать вслух стихи Джима, пить вино, и оставлять цветы, косяки, колеса, моментальные фотографии, демо-записи и горы дешевых пластмассовых зажигалок.

В 1988 умерла Нико, упав с велосипеда недалеко от своего дома на средиземноморском острове Ивиса. В тот год Фрэнк Лисиандро начал редактировать записные книжки, которые Курсоны отыскали в вещах Памелы. (Ее отец и дядька, как говорят люди, поехали в Калифорнию после смерти Памелы, пытаясь забрать ее машины). Поскольку «The Lord and The New Creatures» продолжали ежегодно продаваться по несколько тысяч копий (неплохое количество для сообщества американских поэтов), наследие Джима было издано в 1989 году вторым изданием «Wilderness: The Lost Writings of Jim Morrison». (Нетронутая территория: Утраченные записи Джима Моррисона). Это издание обобщало разные материалы из записных книжек, звукозаписей и опубликованных в частном порядке поэм, как «Dry Water», «Far Arden» и «Ode to L.A. While Thinking of Brian Jones, Deceased».

Вскоре после публикации некоторые из закулисных друзей Памелы попытались продать тайные стихи Джима, которые она оставила в Париже, когда вернулась в Лос-Анджелес. Они находились в железном кейсе с надписью «Колдовство 127», и рассматривались, как поэмы Джима, собранные в Париже. Наследники Джима обратились в суд, чтобы остановить продажи, и материалы были переданы Курсонам. Часть из них, включая безысходный «Парижский дневник» были опубликованы в 1990 году во втором посмертном издании под названием «The American Night» (Американская ночь).

К тому времени университетская среда идентифицировала Джима Моррисона, как поэта. Уоллис Фоули, известный биограф Артюра Рембо, начал преподавать поэзию Джима в университете «Duke». Подобные курсы были предложены в «Йельском университете», «Стэнфорде» и других учебных заведениях. Фоули позднее опубликовал курсы критики «Рембо и Джим Моррисон: Бунтарь, как поэт», где пытался признать законными настойчивые заявления Джима, что он не был тупоголовым рок-звездой. Он так же был поэтом, пожертвовавшим собой в гонке за величайшей целью, оставшейся неизвестной для других.

Рост легенды о Джиме Моррисоне сильно обязан Голливуду. Фильм Оливера Стоуна «Doors», представленный вначале 1991, заслужил одобрение. Стоун старался передать мутную, наркоманскую атмосферу, царившую вокруг Джима Моррисона, находившегося в южной Калифорнии в шестидесятых, искусно передав некоторые магические и хаотичные выступления Джима. Вэл Климер в роли Джима был похож на приукрашенного Диониса. Мег Райан изобразила Памелу, как распущенную принцессу хиппи. (Стоун позднее сказал, что Курсоны разрешили ему использовать музыку и лирику Джима при условии, что в фильме не будет ни намека на то, что Памела причастна к смерти Джима). Циники сказали, что «Doors» стал первым биографическим фильмом, где звезды были совсем не такими красавцами, как герои, которых они изображали, но фильм стал успешным в коммерческом плане, и даже сохранил некоторую флюидную целостность. Это возродило серьезный интерес к Doors, особенно к Джиму Моррисону, в результате чего появились новые книги о группе, ее певце и той эпохе.

Позднее фильм «Doors» был раскритикован Рэем Манзареком, который сотрудничал с создателями фильма. «Фильм о психоделической группе превратили в фильм о белом порошке, - объяснял десять лет спустя Рэй. – Это были два мира, которые никогда не пересекались. Парень с белым порошком понятия не имел о всеобъемлющем самосознании… Он превратил Джима в алкаша без чувства юмора. Никто не смеялся в этом кино. Эй! Мы были вечно накуренными придурками! Джим веселил всех. Мы много смеялись».

В двадцатую годовщину смерти Джима Моррисона в Париже произошли серьезные беспорядки. Советский союз развалился два года назад, и железный занавес, отделявший Восточную Европу от Западной, пал. В тот год несколько тысяч бывших европейских коммунистов отправились в Париж, чтобы посетить могилу Джима в день его смерти. Они слушали Джима почти двадцать пять лет без возможности установить какой-либо контакт. В полдень 3 июля тысячи поляков, немцев, чехов, словаков, латышей и русских собрались у могилы Джима. Они пили водку, курили дурь, ели, дрались, прелюбодействовали на ближайших памятниках и просто общались. Джиму бы это понравилось. К трем дня прибыли еще две тысячи молдаван, грузин, украинцев и румын, разогнав охрану. Власти забили тревогу и погнали всех с кладбища к пяти часам. Внушительная толпа ждала снаружи, потому что им не позволяли отдать дань памяти их рок-богу.

Вечеринка продолжилась, когда трехтысячная толпа высыпала на улицу за воротами. С наступлением ночи, люди развели костры. Все напились. Песни Джима звучали с множеством акцентов. В полночь люди подожгли припаркованную рядом машину и попытались протаранить ей кладбищенские ворота, чтобы потусить с Джимом. Внезапно CRS – наводящая ужас французская полиция для подавления бунтов, взяла ситуацию под контроль. Началась массовая паника, появились облака слезоточивого газа, пролилась кровь, разбили много машин и сотни людей получили ранения после того, как копы в черных кожаных плащах погнали непокорных фанатов Джима, прибывших из стран бывшего варшавского договора.

К тому времени многие места, где выступали Doors, уже не существовали. Клубы закрылись, психоделические залы исчезли, а большинство арен либо рухнули, либо были переоборудованы. Рок, как таковой, умер в начале девяностых, и был вытеснен альтернативной музыкой и приправленным героином гранж-движением, взявшем начало в Сиэтле. Сотни радиостанций сменили свой формат приспосабливаясь к новым группам (Nirvana, Pearl Jam, Stone Temple Pilots). Старые рок-группы сохранились на волнах «классического рока», вскоре сформировавших серьезное движение в определенных демографических группах. Doors стали главной составляющей радиостанций классического рока, где крутили такие поздние шедевры, как «L.A. Woman», «Riders on the Storm» и «Peace Frog», которые и по сей день являются самыми частыми заказами слушателей.

В конце двадцатого века Doors продали больше пятидесяти миллионов пластинок.

В 1994 году Doors были введены в «Зал славы рок-н-ролла». На церемонии, проходившей в отеле «Waldorf-Astoria» в Нью-Йорке, к уцелевшим Doors присоединилась сестра Джима, Энн Моррисон, засвидетельствовавшая оказанную брату честь от лица семьи Моррисонов. Эдди Веддер – харизматичный солист из Pearl Jam, позднее присоединился к Doors, чтобы спеть «Roadhouse Blues», «Break On Through» и «Light My Fire».

Потом Doors разошлись. Джон Денсмор в мемуарах 1990 года «Riders On the Storm» рассказывал, что история Doors, если смотреть глазами барабанщика, ужасала. Рэй Манзарек в мемуарах 1998 года «Light My Fire» отражал нападки Денсмора и утверждал себя, как стойкого идеолога шестидесятых с небольшим чувством юмора, разрушая миф о христианских проповедях и преследовании собственной выгоды.

Денсмор ответил в 2002 статьей в радикальном американском еженедельнике «The Nation», продолжая упрямо отказываться от очень выгодного коммерческого использования классических песен их группы. Джон Денсмор позиционировал себя законным наследником установок Джима Моррисона, что он, Джим Моррисон, американский творческий работник в области самосознания, который никогда не продавался.

В девяностые Джим Моррисон покоился с миром в своей могиле. Его фанаты, однако, продолжали буйствовать на «Пер-Лашез», устраивая на его могиле дневные марихуановые вечеринки и музыкальные импровизированные сессии, пока лавочку не прикрыли после фильма Оливера Стоуна, поставившего вопрос ребром. Директор кладбища объяснил парижской прессе, что ситуация выходила из-под контроля. Когда тридцатилетний срок аренды места для могилы закончился, появились сообщения, что тело Джима выкопают и уберут с кладбища, если наследники не удалят граффити с находившихся поблизости памятников и обеспечат охрану могиле.

В 1995 году наследники убрались на «Пер-Лашез» и учредили фонд для постоянной охраны. Большая бронзовая пластина была прикреплена к надгробию Джима. На ней была сделана гравировка на греческом «КАТA TON ΔAIMONA EAYTOY», которая переводится, как «Оставаясь верным своему духу».

В 2003 году Рэй Манзарек и Робби Кригер собрались без Джона Денсмора, отказавшегося присоединиться. Они пополнили свои ряды бывшим барабанщиком из Police Стюартом Коуплендом и британским певцом Айаном Астбери из группы Cult, чтобы сформировать новый Doors. Они успели дать концерт в Лос-Анджелесе (все билеты были распроданы) и провести вечеринку «Ангелы из ада» в Лас-Вегасе, прежде чем Денсмор и наследники Джима обратились в суд, заставив их сменить название. («Джон Денсмор окончательно уничтожил Doors», - сказал Рэй прессе). Затем Коупленд сломал руку в несчастном случае с велосипедом, и когда они нашли ему замену, чтобы продолжить тур, суд обязал их сменить название.

Рэй и Робби энергично продолжили работу с Айаном Астбери, басистом и менее одаренным барабанщиком, давая концерты под новым названием «Doors of the Twenty-firs Century». Они отправились в тур по Америке, часто играя в забитых под завязку частных домах старых фанатов Doors и молодых поклонников классического рока. Гениальная игра Айана Астбери в роли Джима Моррисона позволила группе впервые исполнить песни из альбома «L.A. Woman». Шоу часто начинались с «Roadhouse Blues» и «When the Music’s Over», очаровывая зрителей, приводя их практически в состояние транса. Астбери выглядел так, как мог бы выглядеть взявшийся за ум Джим Моррисон в сорок пять, и пел с уважением, тщательно интерпретируя классические песни Джима. Прерывистое, психоделическое световое шоу показывалось на большом экране за спиной группы, используя визуальные отсылки к старым импровизациям Doors. Общее впечатление от эффектов поражало на протяжении двадцати минут, потом Рэй начинал трепаться с публикой, впаривая предстоящие мероприятия, разрушая почти божественную иллюзию, вызывая разочарование собравшихся.

«The Doors of the Twenty-first Century» дали (все билеты были проданы) несколько концертов в Париже в декабре 2003. 8 декабря, в день, когда Джиму могло исполниться шестьдесят, Doors навестили его на «Пер-Лашез». Расставили свечи рядом с фанатами и туристами, находившимися у могилы. Небольшая церемония фиксировалась парой камер и двумя охранниками в форме, лишавшими мужества сотни рок-пилигримов, пришедших отдать дань памяти Джиму. Они играли музыку, пили вино, курили дурь или просто сидели на соседних надгробиях.

Меры предосторожности в виде охраны нужны были потому, что в конце того года французские власти, ответственные за туризм, объявили, что тридцать лет спустя со дня смерти могила Джима остается одним из самых посещаемых туристами мест Парижа.

Вот эта теплая, рука живая,

Такая жадная и хваткая, остынет

И в ледяном молчании склепа скрывшись,

Являться тенью днем, кошмаром — ночью будет,

И ты захочешь жизнь отдать и сердце иссушить,

Чтоб кровь пульсировала вновь в моей руке.

Но успокойся, посмотри —

Моя рука протянута к тебе.

Джон Китс

Примечания автора

В августе 2001, за месяц до того, как Америка оказалась перед лицом новой реальности, я читал журнал «Rolling Stone» у голубого бассейна на юге Франции, когда мне на глаза попалась статья «Незабываемый огонь» Микаила Гилмора, посвященная памяти Джима Моррисона, со дня смерти которого прошло тридцать лет. Вместо того, чтобы ходить, как обычно, вокруг да около, используя прежние клише касательно Doors, Гилмор сосредоточился на Джиме, как на безумно любящем, сострадательном человеке, который направил свое безумие и суицидальные помыслы на создание мрачных, но от того не менее прекрасных работ, оставшихся после его смерти. Закончив читать статью, я задумался, вспоминая, как впервые увидел Джима Моррисона, когда он вышел на сцену ныне разрушенного бостонского театра с пейотной звуковой аурой Doors, пульсирующей за его спиной. Выступление было таким зажигательным, а концерт, под руководством Джима, таким клёвым, что это изменило всю мою жизнь в тот вечер. Это была энергия, частью которой мне хотелось быть каждый день на протяжении всей моей жизни.

В те дни я не знал, что, по крайней мере для Джима Моррисона, эти выступления были настоящей мукой.

Вернувшись в Париж, я перечитал статью Микаила и решил изучить историю Моррисона. Многие вопросы касательно его жизни и смерти остались без ответов, те, кто знали его тогда, сейчас стали старше и умнее, и получить исчерпывающие сведения можно было как в Лос-Анджелесе, так и в Париже. Следующие два года я брал интервью у людей, которые знали Джима, и получал доступ к различным архивам и частным коллекциям. Джим относился к интервью, как некой форме искусства, и некоторые из его четких ответов на вопросы во время интервью являют много откровений, особенно если смотреть на это спустя годы. Мне удалось изучить почти все записи Джима, включая невыпущенный материал, несанкционированные записи live и великолепные сольные чтения стихов. Коллекционеры, в основном во Франции, предоставили записи появлений Джима на ТВ, а также его экспериментальных фильмов. Ключевым моментом стало то, что я смог просмотреть личные записные книжки Джима, находящиеся сейчас в частных руках. Когда я пишу о мыслях или чувствах Джима, то в базе лежат его слова, сохранившиеся на пленке, или его записи в дневниках.

Сейчас много опубликовано книг о Джиме Моррисоне и Doors, и некоторые в той или иной степени заслуживают доверия к своему содержанию. Теперь, многое переосмыслив, моя симпатия к авторам этих книг выросла. Список книг, о которых я бы хотел сказать, включает: «The Doors on the Road» Грега Шоу, «A Feast of Friends» Фрэнка Лисиандро и написанная Патрицией Батлер биография Памелы Курсон «Angels Dance and Angels Die». Должен так же отметить Джерри Хопкинса, который был первопроходцем среди рок-журналистов в «Rolling Stone», а его знания о Джиме Моррисоне являются в большинстве своем заслуживающими внимания.

В свои последние месяцы, проведенные в Париже, Джим Моррисон обзавелся очень узким кругом друзей. Сейчас только их воспоминания позволяют нам приоткрыть завесу одной из самых больших тайн нашей эпохи. Я бы не написал эту книгу без Жиля Йепремиана, Харви Мюллера и Филипа Далеки. Джим оставил у Филипа полиэтиленовый пакет со своими вещами за несколько дней до смерти. Десятилетия спустя Далеки нашел оставленный в комоде пакет. Там находились последние записные книжки Джима, катушки аудиозаписей, и частные папки с фотографиями – все это пригодилось мне в расследовании. Легендарная коллекция Жиля Йепремиана, где были собраны материалы Doors, так же оказалась неизмеримо полезной. Фотографии Джима в Париже, сделанные Харви, говорят сами за себя. Хочу сказать спасибо JHA и девчонкам, Хане и Говарду, Крису Дэйвису, американской компании «Airlines» (особ. Джону Сопрано), Биллу Глассеру и всем добрым псам в каньоне Топанга, Хелен Ли, Майку Зверину, Патрику Зербибу, Памеле дес Баррес, Виктору Бокрису, Дэйвиду Долтону, Альберту Гольдману, Полу Ротшильду, Гэри Стромбергу, Бобу Гибсону, Джону Гэби, Шугару Кэтзу, Гаю Вебстеру, Терезе Мюллер-Стивал, Рою Пэйсу, Леву Браунштейну, Кэролу Стоккеру, Энн-Селесте Далеки, W.H.M. Magicel, Питеру Саймону, Корли Саймон, Джо Перри, Джону Бионелли, журналу «Rolling Stone», Джеймсу Исааксу, Дэйвиду Виннеру, Марии Эвангелинис, архивам Майкла Ошса (особенно Хелен Эшфорд и Полу Чесни), «Archive of Rock», «Vin des Perenees», Гли Анджели, Микеланджело Антониони, Дэйвиду Виглиано и бродвейскому «Big Buddha».

Отдельное спасибо моему смелому издателю Биллу Шинкеру, моему обладающему глубокими знаниями редактору Брэндону Кэхиллу и каждому из замечательной команды «Gotham Book»: Патрику Малигану, Карен Мейер, Лизе Джонсон, Мелани Кох, Элин Акелис, Гектору де Жан, Рою Лундгрену, Сьюзен Шварц, Бобу Войчеховски, Джозефу Милсу, Сабрине Бауэрс, Рашель Нэшнер и Крэйгу Шнайдеру – экстраординарному литературному сотруднику.

Дата: 2019-05-28, просмотров: 250.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 Следующая ⇒