К августу 1970 «Absolutely Live» - второй live альбом Doors, поднимался в чартах, готовясь стать шестым альбомом группы, продажи которого превысили миллион штук. В действительности live концерта на пластинке не было. Треки были собраны (больше двух тысяч кусочков пленки) Полом Ротшильдом и Брюсом Ботником из, как минимум, шести различных выступлений в 1969-70 годах. В интервью Джим холодно отзывался о записи: «Это довольно правдивая документальная запись о том, как звучит группа, когда выдается довольно неплохой вечер… Там есть несколько нарезок, исполненных нами на сцене впервые, которые вышли не очень, но… в живом альбоме, есть только одна попытка».

Он уже выглядел как беспутный байкер, но все еще оставался великим трепачом.

Пол Ротшильд сказал Джерри Хопкинсу: «(Absolutely Live) не должен был появиться. Сложно было перенести живые выступления Doors на пленку… С музыкальной точки зрения, Doors были далеки от лучших исполнителей. Они волновали, создавали театральные постановки, поражали динамикой, но как музыканты не преуспели. У них было слишком много нестыковок, слишком много музыкальных ляпов. Робби жутко не попадал в мелодию Рэя. Джон пропускал вступления. Использовался плохой микрофон, и Джима было почти не слышно».

5 августа Джим был подавлен сильнее обычного. Его женщина принимала героин, шифровалась, как наркоман, и делала очень много глупостей. На следующий день Джим вылетел в Майами, чтобы предстать перед судом – огромная трата денег и сил. В интервью Говарду Смиту в «Village Voice» Джим старался смотреть на происходящее философски: «Я, может, даже куплю костюм, попытаюсь произвести хорошее впечатление… Костюм и галстук… Что-то, э, консервативное темно-синего цвета. Не один из тех с узором пейсли, а более… Да. Я достану костюм, закинусь транквилизаторами и попробую хорошо провести время. Может быть, я стану вести об этом дневник, опубликовав его в «Esquire» - впечатления от моих судебных тяжб».

В этот вечер он сильно набрался в «Palms». Едва держась на ногах, Джим покинул бар вместе с парой дружков, выпивавших вместе с ним. Они усадили его на лестнице парадного входа бунгало в Западном Голливуде, когда Джим не смог идти. Утром хозяйка дома решила, что это либо еще один Чарльз Мэнсон, либо мертвец, заблокировавший дверной проем. Копы арестовали Джима за нахождение в состоянии опьянения в общественном месте, а затем отпустили. Это стало для него одиннадцатым, и последним, арестом. Кто-то в тот день привел его в порядок и усадил на самолет до Майами.

6 августа Джим и его свита – Макс Финк, Бэйб Хилл, Тони Фанчес – полетели в Майами, зарегистрировавшись по прибытии в отеле «Carillon Resort», расположенном в Майами-Бич. К ним присоединился Майк Гершман, публицист, чья лос-анджелесская фирма так же представляла Rolling Stones. Другие Doors, которые, предполагалось, будут давать показания на слушании Джима, прибыли несколько дней спустя. Заседание планировалось начать в понедельник 10 августа, но оно было отложено на два дня. Судьей выступал Мюррэй Гудман, ставленник республиканцев, готовившийся к переизбранию в ту осень. Гудман был продажным политиканом, широко известным в юридических кругах Майами, как мошенник и идиот. Позднее он обвинялся (и был оправдан) в получении взяток. (Макс Финк, годы спустя, заявил, что судья в частной беседе говорил ему, что дело Моррисона можно решить за пятьдесят тысяч долларов. Финк сказал, что отклонил предложение).

Против Джима выступал и тот факт, что судья ненавидел Роберта Йозефсберга – местного юриста Джима. А так же то, что тридцатидвухлетний Макс Финк отозвался о Майами, как об «одном из самых аморальных городов в Соединенных Штатах» во время пресс-конференции. Обвинитель округа был довольно модным ассистентом Терренса Максвильямса – прокурора штата. Он подлизывался к Джиму, прося подписать пластинку, и параллельно с этим из кожи вон лез, чтобы засадить его в тюрьму. Вскоре судья ясно дал понять, что не собирается откладывать слушанье, чтобы Doors смогли дать несколько концертов, так что они были вынуждены отменить европейский тур, назначенный на начало сентября 1970 года. Все, что происходило в «Metro Dade Justice Building» воняло коррупцией. Наблюдавшим за процессом майамским юристам-ветеранам было ясно, что Джима Моррисона отправят в тюрьму по указке параноидальной администрации Никсона. Кто-то собирался сломать Doors физически и финансово, и быстро стало ясно, что никто из медиа-мира не вступится за Джима Моррисона в час, когда ему это нужно.

Шесть присяжных были приведены к присяге 14 августа 1970 года. В тот вечер Джим и его компания отправились в Майами-Бич, чтобы посмотреть на выступление хард-роковой группы Джона Фогерти Creedence Clearwater Revival. Затем пошли в клуб «Hump», чтобы посмотреть на выступление Canned Heat Play. Боб Хайт позвал Джима на сцену, где они исполняли «Back Door Man» и другие блюзовые мелодии в течение часа.

17 августа в понедельник, им пришлось проталкиваться через давку ТВ и радио репортеров, а так же фанатов. (В примыкающей к зданию суда комнате имевший национальную известность жулик «Murph the Surf» (Джек Роленд Мерфи) обвинялся в разбое). Джим сел за стол защиты, делая записи в дневнике, когда свидетели начали давать показания. После вступительной речи, во время которой Макс Финк заявлял, что обвинения против Джима необоснованны и мотивированы местными отвратительными политиками, две свидетельницы – Бетти Расин и Коллин Клэри – показали, что Джим Моррисон обнажился - на десять секунд, согласно Клэри с прической конский хвост, работавшей в кошерной аптеке. Другой свидетель обвинения, подписавший первоначальную жалобу, оказалось, работает в офисе обвинителя.

Макс Финк опроверг их истории во время перекрестного допроса, и попросил суд позволить представить в качестве доказательства «общественные стандарты», показав присяжным сцены обнаженки в фильме «Woodstock» и в майамской версии «Hair». На следующий день фотограф Джеф Саймон, находившийся в пяти футах (152 см.) от Джима на протяжении всего концерта, сказал в показаниях, что не видел, как Джим обнажался. Более сотни снимков Саймона были представлены в качестве доказательства. 20 августа судья Гудман постановил, что «общественные стандарты» неприменимы к данному делу. Извинившись перед присяжными, Финк подверг постановление судьи жесткой критики, вызвав аплодисменты зрителей. Но постановление осталось в силе.

В тот уикенд Doors дали два концерта в Калифорнии. В пятничный вечер в Бейкерсфилде подростки столпились перед сценой словно животные в стойле, а Doors играли на протяжении трех часов. Джим выкладывался с сосредоточенным неистовством, исполняя «Celebration» тщательно произнося слова, спрашивая у зрителей сигареты и потребив, вероятно, галлон пива (3.7 литра). Следующим вечером в Сан-Диего он начал выступление воплем: «Этим начинался рок-н-ролл и сейчас это выходит из-под контроля». Doors выдали еще одно великое шоу, и никто не знал, что оно станет последним в серии выступлений подобного качества, ознаменовав окончание целой эпохи, начавшейся пятью годами ранее, солнечным днем на пляже Венеции.

Смехотворное судебное разбирательство, возглавляемое судьей Гудманом, возобновилось в среду 25 августа. Офицер полиции, давая показания, сказала, что копы боялись арестовать Джима, потому что это могло спровоцировать беспорядки. Макс Финк отметил, что арест могли произвести после выступления, но этого почему-то не случилось. Финк настаивал, что «подпитываемая СМИ истерия» принудила полицию выдвинуть обвинения против невинного артиста. Два дня спустя обвинение показало жюри запись шоу, выглядевшего вульгарно, крамольно и хаотично, но не явившего ни одного доказательства, что Джим показывал свой регенеративный орган.

Судья Гудман отложил заседание на выходные, так что Doors смогли выступить на фестивале, проводимом на острове Уайт, расположенном недалеко от южного побережья Англии – одно из последних величайших событий десятилетия. Джим Моррисон, уже исчерпавший себя и истощенный, в пятницу 28 августа вылетел из Майами в Лондон, а затем был доставлен к месту проведения фестиваля в субботу 29-го, прибыв как раз к вечернему сету Doors, состоявшимся перед самым большим числом зрителей, когда-либо собиравшимся в Европе.

Годом ранее Боб Дилан и Band уже выступали в качестве главных звезд на острове Уайт, и атмосфера там была хорошей. На них пришли посмотреть Beatles и Stones. В 1970 Doors и Джими Хендрикс были на вершине хит-парадов, а так же Who, Sly and the Family Stone, Майлс Дэйвис, Chicago, Free, Джеймс Тейлор, Джоан Баэз, Леонард Коэн и многие другие. Но все с самого начала пошло наперекосяк на ферме «East Afton». Двести тысяч людей, желающих купить билеты, были загнаны за высокий забор, охраняемый полицейскими собаками, в то время как такое же число людей осаждало площадку, пробуя на прочность заграждения, требуя, чтобы их впустили бесплатно. Когда выступала Джони Митчел, пытаясь исполнить душевные песни из ее легендарного альбома «Blue», люди без билетов взяли приступом заграждения. Один из протестующих выбежал на сцену, схватил микрофон и завопил: «Этот фестиваль – концентрационный лагерь хиппи!» Джони Митчел разрыдалась, но закончила субботний сет, после чего ее сменили Тайни Тим и группа Майлса Дэйвиса Bitches Brew. Следующими выступала английская группа Ten Years After – звезды Вудстока. Дальше велели выходить Doors, но они устали и тяжело переносили смену часовых поясов, так что уступили место британскому трио Emerson, Lake & Palmer.

Джим Моррисон не спал уже 48 часов и был сильно пьян. Он надел чистую белую рубашку под темно-синий украшенный вышивкой мексиканский жакет. У него была большая борода. За сценой к нему обратился Мюррей Лернер, снимавший документальный фильм о фестивале. Лернер, встречавший Джима годом ранее на фестивале кино в Атланте, спросил его, можно ли снять Doors. «Конечно, - ответил Джим. – Снимай, только толку не будет» (потому что сцена не освещалась). Лернер продолжил снимать Doors во время сета группы (при очень слабом освещении). Выступление началось 30 августа в два ночи с «Back Door Man». Группа исполняла доведенные до автоматизма песни из первых двух альбомов, закончив несвязанными поэтическими вставками во время «The End». (Некоторые подсчеты утверждают, что зрителей было шестьсот тысяч – рекордное количество). Doors играли больше часа, исполнив «Ship of Fools», для которой ранее была представлена только музыка. Джим курил сигарету за сигаретой и висел на стойке микрофона, почти совсем не двигаясь. Внимательный пересмотр отснятого Лернером материала, выявляет, что глаза Джима были закрыты, когда он находился на сцене. Он на автопилоте пролунатил все выступление на острове Уайта. Это было одно из самых плохих выступлений, которые я помню, - сказал Робби журналу «Mojo» тридцать лет спустя. – Судебный процесс посадил Джима на жопу, и он выступал на автомате. Если слушать запись с концерта, то кажется, что все очень неплохо, но если смотреть (материал Лернера), то у Джима каменное лицо. Он не отходит от микрофона». (За Doors следовал взрывной марафон из Who, находившихся на коне, и Sly Stone, которые выдавали изумительный фанк, пока солнце не взошло над утомленным фестивалем).

Джим завалился в местную гостиницу. Следующим вечером он появился за сценой и дал интервью нескольким журналистам, слушавшим в оцепенении что, по его мнению, вчерашнее выступление Doors было, вероятно, последним выступлением группы. На вопрос, означают ли его слова, что он собирается покинуть Doors, Джим ответил: «Будущее не определено. Сейчас я не строю вообще никаких планов». У репортера Джона Тоблера сохранилась запись, как Джим говорит о своих кинематографических амбициях. В тот момент он наблюдал за Мюрреем Лернером, следовавшим на сцену за Jimi Hendrix Experience с осветительными приборами. «Смотрите! – сказал Джим с внезапным энтузиазмом. – Там настоящее кино!»

Оставаясь за кулисами, Джим Моррисон наблюдал, как Хендрикс, блистательный в костюме огненного цвета, играет музыку из альбома «Blue Wild Angel», давая один из своих лучших (и последних) концертов, посвятив новую песню «Machine Gun» «всем парням, сражающимся во Вьетнаме». В конце вулканического исполнения «Voodoo Chile», Хендрикс указал на зрителей и пропел: «Если я больше не увижу вас на этом свете, то увижу на другом – не задерживайтесь!»

Не пройдет и трех недель, как Хендрикса не станет.

На вопрос, какой он видит свою смерть, Джим ответил: «Надеюсь, это случится в теплой постели, когда мне будет лет сто двадцать, и что я сохраню чувство юмора. Не желаю, чтобы кто-то был рядом. Хочу просто тихо плыть по течению. Кроме того, я все еще настойчиво жду, что наука в наш век сможет бросить вызов смерти».

Джим сказал, что его ждут восемь месяцев за решеткой, и выразил беспокойство по этому поводу. Он назвал майамское слушание «больше политическим, чем сексуальным скандалом». Он продолжил: «Я думаю, мне просто надоел образ, созданный вокруг меня, которому я иногда осознанно, но обычно бессознательно старался соответствовать. Но мне уже противно, поэтому в один прекрасный день я подвел под этим черту… Я сказал зрителям, что они гребаные идиоты, потому что пришли в зал. Вот что я чувствовал в тот момент».

На просьбу честно рассказать о себе Джим ответил: «Я думаю о себе, как об интеллигенте, чувствующем живом существе с душой клоуна, которая всегда заставляет меня все портить в самые важные моменты».

Как насчет сожалений? «Не стану отрицать, что хорошо провел последние годы. Я встретил интересных людей во времена, когда мне, вероятно, не было и двадцати. Я не могу сказать, что сожалею об этом. Если бы мне пришлось прожить те годы заново, то, думаю, я бы сделал это спокойнее, став сдержанным творческим человеком, без устали корпящим над своими работами в собственном саду».

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!

Апатия к дьяволу

Джим Моррисон вернулся в Майами для возобновления судебных слушаний 2 сентября 1970. Выступление на острове Уайта должно было стать первым в прибыльном европейском туре, который охватывал Германию, Италию, Швейцарию и Париж. Все концерты пришлось отменить, потому что Джиму надлежало предстать перед судом. В Майами стоял мертвый сезон, и атмосфера была подавленной, даже мрачной. Обстановка в суде была совсем странной. В какой-то момент толстая женщина зажала Джима в углу. Она визжала: «Джимми! Джимми!», и крепко обнимала его. Смущенный Джим позднее говорил своему адвокату, что она была красавицей в выпускных классах, и что с ней он лишился девственности восемь лет назад.

Обвинение взяло перерыв 2 сентября. Макс Финк представил шестьдесят свидетелей. Судья решил, что он может представить суду только семнадцать. На следующий день судья объявил одиннадцатидневный перерыв, взбесив группу, которой пришлось отменить свой тур. Судебное заседание лишало как морального духа, так и денег. Джим хотел вернуться в Лос-Анджелес, потому что Памела во время их телефонного разговора невнятно произносила слова и неудержимо смеялась, но юристы отговорили его от этого.

Патришия Кеннели тоже прибыла в Майами, заявляя, что Джим женился на ней, и что она ждет от него ребенка. Бэйб спросил Джима об этом. «Я не понимал, что делал, - сказал Джим. – Я был пьян. Может, это и правда, но у меня нет с ней эмоциональной связи».

Напряжение в отеле «Carillon» было дьявольским, поэтому Джим и его команда – Бэйб Хилл, Фрэнк Лисиандро и Макс Финк – отступили на Багамы, чтобы несколько дней ловить рыбу, заниматься подводным плаваньем и пить ром. Вернувшись в Майами, они посетили концерт Элвиса Пресли, почти папский обряд в огромном «Convention Center», глаза слепили вспышки «кодаков» марки «Instamatic», пока Элвис ходил с напыщенным видом и принимал позы, прославившие его на обложках журналов. Джима впечатлила великая группа Элвиса, включавшая гитариста Джеймса Бёртона, барабанщика Ронни Тата и басиста Джерри Шеффа.

Местная пресса была весьма напугана касательно того, что юридический «божий суд» над Джимом проходит в их городе. «Miami News» сообщала: «В коричневом замшевом жакете и вставками из бараньей кожи, Моррисон был похож на наемного работника на ранчо, нуждающегося в парикмахере. Его неустановленные друзья выглядели еще более пестро, одетые в пиджаки из декоративной ткани и рыжеватые расклешенные брюки». Газеты послали молодых репортеров освещать судебный процесс, которые приближались к Джиму чуть ли не на коленях, согласно Майку Гершману, как если бы он был чем-то запретным или мистическим. Их вопросы были поверхностными и бесполезными, ТВ обзоры - бессмысленными, и никто не потрудился заметить, что здесь замешаны политические игры. Хотя с другой стороны многие люди в Майами считали, что Джим Моррисон получает то, что заслужил – и, вероятно, даже то, чего хотел.

Несколько месяцев спустя Джим сказал журналисту из «Rolling Stone» Бену Фонг-Торресу: «Понимаете, я думал, что мое дело может стать чем-то принципиально новым в судопроизводстве, но ничего не вышло. В действительно это вообще мало заинтересовало общественность. И, в некотором смысле, это давало мне возможность отдохнуть, потому что пока тянулся процесс, на кону не было ничего серьезного».

Учащийся средней школы, Стив Розенберг, не пропустил почти ни одного судебного заседания. Когда слушание затянулось и нахлынувшие в зал суда толпы спали, Джим заметил Стива и почтительно ответил на уважительные вопросы Стива о том, какие поэты нравятся ему (Рембо) и какую музыку он слушает (Pink Floyd). Во время перерыва, Джим спросил нет ли там поблизости закусочной «Burger King», и Стив отвез его в ближайшую на машине матери 1963 года «Chrysler Newport». «Кондиционер, - отметил он – Действительно много холодного воздуха». Джим взял два Уоппера (многослойный гамбургер) и коктейль. «Он был толстым, бородатым, немного странным, - вспоминал Розенберг. – Мне приходилось вытягивать из него каждое слово. Затем я просто отвез его в зал суда».

Спустя несколько дней Розенберг встретил Джима и Бэйба Хилла в баре отеля «Carillon». Затем они пошли в апартаменты Джима. Бэйб исчез, вернувшись с двумя девушками. Стив решил, что им не больше семнадцати. Они все курили траву и пили скотч. Потом Джим ушел с девушками в спальню. Одна девушка, наполовину раздетая, вскоре вышла и жестом предложила Бэйбу войти. Дверь закрылась за ними. Стив перестал посещать судебные процессы.

Суд снова собрался 14 сентября. Юридические процедуры и свидетели защиты так утомляли, что Джим перестал делать устные замечания. Джим дал показания два дня спустя, другие Doors день спустя. Судья был самодовольным полудурком, и пресса оставляла слушания без внимания. Собственный агент по рекламе Doors протоколировал происходящее для журнала «Rock», выходившего неделю спустя. Депрессивное настроение Джима ухудшилось 19 сентября, когда появились известия о смерти Джими Хендрикса в Лондоне. (Джим и Бэйб были под кислотой, когда услышали, что Хендрикс умер). Согласно официальной версии, Хендрикс проглотил пригоршню куаалюда и захлебнулся рвотой, находясь в отключке. Но в музыкальных кругах все знали, что от Хендрикса ушел его менеджер, так что некоторые считали, что причина смерти в этом.

После опровержений, неоспоримых доводов и крайне неправомерных директив судьи Гудмана, чтобы признать подзащитного виновным, присяжные вернулись в зал 20 сентября 1970, чтобы вынести вердикт. Джим Моррисон был признан виновным в мелких уголовных преступлениях: непристойное обнажение в общественном месте и сквернословие. Его оправдали касательно злоупотребления спиртными напитками в общественном месте и домогательства – более тяжкого преступления.

Ни одно из решений не имело смысла. Весь процесс был фарсом. (Гудман уже заявил на открытом заседании, пока присяжные находились на совещании, что нет очевидных доказательств факта обнажения Джима). Вынесение приговора было отложено до октября. Залог Джима подняли до пятидесяти тысяч, и на горизонте замаячило тюремное заключение, которое могло обеспечить судье переизбрание в роли инфорсера Никсона в сфере закона и порядка.

Новый залог был назначен субботним вечером, так что Джиму было трудно найти деньги и он мог провести в тюрьме ночь. Но Макс Финк подготовился к этому. У него было несколько банковских чеков, с уже проставленными различными суммами, так что копам не удалось засадить Джима за решетку.

Юристы сказали Джиму не волноваться. Они подадут апелляцию и выиграют. Джим сказал прессе после вердикта: «Это не потревожит меня, - заверил он «Miami Gerald». – Я утверждаю, что не сделал ничего незаконного». Он продолжал говорить с беспристрастным лицом, что хочет отправиться в Австралию, давая выступления в приходских залах вместо больших аудиторий.

Макс велел Джиму немедленно убираться из Флориды. Но Джим не спешил возвращаться в Лос-Анджелес. Памела находилась в больнице, проходя лечение после недоедания и обезвоживания в связи с постоянным употреблением героина. (Ее друзья говорят, что у Памелы была суицидальная депрессия, вызванная отсутствием Джима). Джим решил вернуться в Калифорнию на машине, взяв в попутчики Бэйба Хилла, с которым они замечательно провели время. Джим пожелал увидеть свой старый притон, поэтому они заехали в Клируотер, где Джим ходил в колледж. Спустя несколько часов оба попали в тюрьму, потому что Джим начал драку в баре. Когда их выпустили, они отправились в Таллахасси, где, неожиданно предавшись ностальгии, Джим остановился в мотеле, в котором проживал будучи студентом «FSU».

Затем они прямиком направились в Новый Орлеан, где оставались несколько дней, и напились, по словам Бэйба Хилла, «как пара моржей». Посетив город, Джим купил марку в соборе святого Людовика и послал в офис Doors: «Не волнуйтесь, - писал он. – Конец близок. Ха-ха». На карточке изображалось жертвоприношение агнца. Джим посетил площадь Конго - место, где раньше был невольничий рынок и где Америка впервые услышала африканские рифмы. Как-то вечером в баре французского квартала Джим присоединился к группе, исполнив с ними несколько блюзовых импровизаций, вежливо поблагодарив их после того, как закончил. (Эти музыканты позднее стали называться Kansas, успешной гастролирующей группой 1970-ых).

В Теннеси Джим и Бэйб были оставлены за превышение скорости. Им велели следовать за полицейской машиной в местное здание суда, где судья отпустил их за сто долларов наличными.

В октябре 1970 Джим вернулся в Лос-Анджелес, попав под восточные ветры Санта-Ана. «Я вижу, как горят твои волосы, - писал он. – Холмы в огне. Если они сказали тебе, что я никогда тебя не любил, знай, что они лжецы». Собственно, он любил Памелу Курсон так сильно, что впал в ужасную панику, когда выяснил, что она сбежала во Францию с Жаном де Бретеем после того, как граф продал Дженис Джоплин героин, убивший ее 4 октября 1970 в мотеле «Landmark». Улики, указывающие на это, косвенные, но убедительные. Одна из участниц группы GTOs находилась тем вечером в мотеле в комнате Джоплин и видела де Бретея, торговавшего, как знали многие, китайским героином высшего качества. На следующий день Дженис Джоплин была найдена ее менеджером с перетянутой рукой и шестью долларами в остывшей ладони – предположительно сдача, полученная от дилера за дозу. Она уже записала с Полом Ротшильдом свой сольный альбом «Pearl» (жемчужина), названный так же, как называли Дженис Джоплин друзья.

Жан де Бретей помешался, когда узнал, что Дженис умерла. Незаконный иммигрант, он видел себя в тюрьме, если копы свяжут его со смертью певицы. Он пришел к Памеле Курсон, сказал, что должен немедленно убраться из страны и попросил ее отправиться с ним. Она оставила Джиму длинную записку, которую он нашел, когда пришел к ней, чтобы присмотреть за их собакой. Он прочитал записку дважды, затем сжег над сушилкой. Тем вечером в «Barney’s Beanery» Джим и его команда сокрушались по поводу смерти Дженис Джоплин. Она тоже раньше любила зависать в этом ресторанчике. «Вы пьете с номером три, - бормотал Джим. – Точно. С номером три».

Джима выселили из отеля «Continental Riot House» после того, как полицая прибыла на вызов из-за того, что кто-то свешивался на руках с балкона. Копы почувствовали запах травы, когда зашли в люкс Джима и арестовали Бэйба Хилла за владение. Поэтому Джим вселился в дешевый «Chateau Marmont Hotel», взяв бунгало недалеко от бассейна. Тим Хардин ширялся в ванной, оставляя полоски крови в раковине. Джим начал прочесывать город в поисках женщин, вызванивать бывших любовниц, чтобы переспать с ними. Некоторые девушки спали с ним из жалости. Некоторые заявляли, что Джим был импотентом или очень жестоким по отношению к ним. Он заплатил сначала за один аборт, затем за другой. Тратил серьезные деньги на кокаин, который усиливал эффект принимаемых им гигантских доз алкоголя. У него постоянно текла из носа кровь. Он выкуривал по три пачки «Marlboro» в день, иногда кашляя кровью.

Но еще Джим Моррисон писал одни из своих лучших стихов. Doors скоро вернутся в студию, чтобы записать альбом, который они согласились сделать для Жака Хольцмана. Он, в свою очередь, за это поднимал их гонорар с семи до десяти процентов и (в приступе беспрецедентной щедрости, стоявшей годы спустя миллионы) вернул Doors долю прав «Electra Records» на выпуск продукции группы.

Кроме всего Джим заполнил несколько свежих записных книжек новыми стихами и видениями. Большинство из тех работ были чрезвычайно мутными и навивали тоску. Многие ссылки к импотенции, раку и его пенису в этих поэмах тесно связаны со слухами той эпохи, что вращались вокруг Джима и Памелы. Они наводят на мысль, что у Джима был диагностирован рак члена или яичек или изнурительное венерическое заболевание наподобие сифилиса. Пока не всплывало доказательств этому, а сохранившиеся медицинские записи обследований Джима до сих пор находятся под замком, но как-то иначе сложно объяснить такую поэму как «Похоронная песнь моему члену» и другие аналогичные элегии.

Примерно в это время Джим хотел записать сольную поэтическую сессию. Если запись будет звучать достойно, говорил он друзьям, то можно выпустить это как альбом. Джим разговаривал с композитором Лало Шифрином, чтобы добавить к некоторым поэмам оркестровое сопровождение. У него даже были идеи обложки пластинки, о которой он рассказывал, отвечая на письмо студента из художественной школы Т. Е. Брейтенбаха, приславшего Джиму образцы своих работ – явственное доказательство, что Джим был активно заинтересован в подготовке альбома.

Письмо, напечатанное на машинке, предположительно секретаршей Джима Кэти Лисиандро, было датировано 9 октябрем 1970. В нем Джим просил Брейтенбаха сделать триптих – левая панель отображает «залитый лунным светом пляж и бесконечный поток молодых пар молча бегущих вдоль кромки воды», где «крохотный младенец улыбается Вселенной, а вокруг колыбели стоят несколько стариков античных времен». В центре панели должен был располагаться «современный город или метрополий будущего в полдень, когда активность достигает пика», а на правой панели «вид через лобовое стекло автомобиля на длинное пустое шоссе в пустыне». Эти яркие сцены смерти и перерождения отражают новое начало, которое искал Джим. Он закончил письмо, заверив Брейтенбаха, что если ему удастся создать «что-то близкое к тем образам» в следующие пять месяцев, то он использует это.

К письму прилагались подписанные первые издания «New Creatures» и «American Prayer». В этом письме Джим, кажется, описывал две недавние поэмы: «Vast Radiant Beach» и «Come, They Crooned, the Ancient Ones». Т. Е. Брейтенбах закончит триптих спустя несколько месяцев, но Кэти скажет ему, что Джеймс Моррисон уехал на какое-то время во Францию.

Конец 1970-го не был пессимистичным для Джима. Приятели Джима говорят, что он постоянно веселился и любил дурачиться. Он пел R&B весь вечер с посторонней группой на свадьбе Джона Денсмора. Джим был поклонником футбола, имея сезонный абонемент на игры лос-анджелесской команды «Rams» в «Coliseum». Одна из его записных книжек содержит счет игры и запись «RG & F4», которая, вероятно, обозначает куотербэка «Rams» Романа Габриеля и знаменитую линию защиту, включавшую Дикона Джонса и Рузвельта Гриера, известную под названием «Вселяющая страх четверка». Иногда Джим натягивал кеды и повязывал лентой волосы, чтобы поиграть в тачбол в Редондо-Бич с друзьями, заверяющими, что он еще мог бегать, если хотел, но потом переводил дух дольше других. Ему было двадцать шесть, но можно было подумать, что за сорок. Примерно в это время, в ответ на неблагоприятный обзор, он продиктовал записку писателю Дэйву Маршу в детройтовском рок-журнале «Cream», содержавшую: «Я не безумец. Меня интересует свобода. Удачи. Джим Моррисон».

14 октября 1970 Джим дал аудио-интервью рок-журналу «Circus». Поскольку телефоны в затемненном офисе постоянно звонили, Джим отвел писательницу Салли Стивенсон в небольшой сад на заднем дворе, характерной чертой которого был маленький бассейн с большими поддельными золотыми рыбками на поверхности, привлекавшими внимание. Разговор быстро затронул недавние шокирующие смерти Джими и Дженис.

Джим: «Думаю, великий креативный взрыв энергии, случившийся три или четыре года назад, оказалось сложно поддерживать для артистов с обостренным восприятием. Понимаете? Я полагаю, они, вероятно, были всем недовольны, включая «кайф». Когда реальность перестает соответствовать их внутреннему видению, они испытывают депрессию. Но это… не моя теория, почему люди умирают. Иногда виной всему служит несчастный случай. Иногда суицид. Иногда… убийство. Люди умирают по-разному. Я не знаю».

На вопрос, какой он видит свою смерть, Джим ответил: «Надеюсь, это случится в теплой постели, когда мне будет лет сто двадцать, и что я сохраню чувство юмора. Не желаю, чтобы кто-то был рядом. Хочу просто тихо плыть по течению. Кроме того, я все еще настойчиво жду, что наука в наш век сможет бросить вызов смерти».

Джим сказал, что его ждут восемь месяцев за решеткой, и выразил беспокойство по этому поводу. Он назвал майамское слушание «больше политическим, чем сексуальным скандалом». Он продолжил: «Я думаю, мне просто надоел образ, созданный вокруг меня, которому я иногда осознанно, но обычно бессознательно старался соответствовать. Но мне уже противно, поэтому в один прекрасный день я подвел под этим черту… Я сказал зрителям, что они гребаные идиоты, потому что пришли в зал. Вот что я чувствовал в тот момент».

На просьбу честно рассказать о себе Джим ответил: «Я думаю о себе, как об интеллигенте, чувствующем живом существе с душой клоуна, которая всегда заставляет меня все портить в самые важные моменты».

Как насчет сожалений? «Не стану отрицать, что хорошо провел последние годы. Я встретил интересных людей во времена, когда мне, вероятно, не было и двадцати. Я не могу сказать, что сожалею об этом. Если бы мне пришлось прожить те годы заново, то, думаю, я бы сделал это спокойнее, став сдержанным творческим человеком, без устали корпящим над своими работами в собственном саду».

«L.A. Woman» - стала названием альбома и центральной частью обложки. Это была ведущая песня, рассказывающая о том, как Джим колесил по окраинам Лос-Анджелеса, посещал пустыни и пляжи. Автострады, демонический огонь, город ночью: все сверкало гитарными ритмами и электропианино – главными двигающими силами группы. Болеро описывает бар, где танцуют стриптиз. «Мотель, деньги, убийство, безумие / Сменим настроение от радости к печали». Мистер Mojo Risin’ (уникальная анаграмма «Jim Morrison») явил свой фаллический образ в последней инкарнации «The Changeling». Джим выпаливает пьяный, ироничный любовный зов, когда песня достигает экстатической кульминации, и он заканчивает свой последний шедевр долгими, далекими от раскаяния воплями отчаянного триумфа.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!