Глава девятая. Последнее танго в Париже
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Мир зависит от нас

Наши жизни никогда не закончатся

Оседлавшие бурю…

 

В интервью «L.A. Free Press» Джим сказал, что горд за себя и за Doors, потому что они не продались. Это была группа, сохранившая бунтарский дух до самого конца, и если даже Джим уходил, то по меньшей мере его прямота оставалась нетронутой. Словно выступая не только за себя, но и за Брайана Джонса, Джими Хендрикса и Дженис Джоплин, Джим сказал: «Для меня это никогда не было действом или так называемым перформансом. Это было делом жизни и смерти, попыткой объединить, вовлечь множество людей в частный мир мысли и сознания».

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Глава девятая. Последнее танго в Париже

Мир зависит от нас

Наши жизни никогда не закончатся

Оседлавшие бурю…

Полдень рок-звезды

Джим Моррисон по привычке смотрел новости по телевизору. В январе 1971 года он услышал выступление похожего на фашиста Спиро Агню, вице-президента Соединенных Штатов, набросившегося на рок-музыкантов за распространение «нарко-культуры среди молодых американцев». (Агню будет продолжать подобные отповеди рок-культуры пока в 1973 году не лишится поддержки и должности по обвинениям в коррупции и взятках). Джим был впечатлен судебным процессом над Мэнсоном, закончившимся в конце того месяца пожизненным сроком для совершенно обезумевшего Чарльза и трех чокнутых девушек, забивших на смерть Шэрон Тейт. В это время до музыкального бизнеса начало доходить, что Beatles распались в декабре 1970-го после почти десяти лет существования. Индийский госпел Джорджа Харрисона «My Sweet Lord» доминировала на радио.

Doors, просуществовав уже как группа шесть лет, закончили запись «L.A.Woman» в своей мастерской, поднажав в последние две недели января 1971. В их студии/офисе окна были забиты досками, а стены закрыты стегаными одеялами. Как-то раз Джим опоздал на сессию и в знак раскаяния дал другим пяти музыкантам и Брюсу Ботнику по доллару в качестве компенсации. Doors практически сразу взялись за сведение, выбрав «Poppy Sound» в Западном Голливуде.

Участники группы, особенно Джим, были непреклонны, решив устроить себе перерыв и не давать концертов. Английский тур отменили, и агентство Doors получило распоряжение не договариваться о выступлениях. Пока тема не обсуждалась открыто, но каждый волновался, что Джим уйдет из группы, когда альбом будет закончен. Контракт с «Electra» подходил к концу. Памела Курсон, как думали Doors, уже выиграла затяжную битву за то, чтобы Джим покинул группу. Звукорежиссер Джон Хэйни вспоминает: «После того, как Джим ушел, он никогда не говорил мне, что у него есть намерения вернуться. Он сфокусировался на поэзии. После нашей первой записи его стихов, он понял, что ему нужно организовать свои мысли. Вот зачем он поехал в Париж. Ему было важно, чтобы мир начал относиться к нему, как к поэту. Вот почему он подписал с «Electra» контракт на выпуск поэтического альбома – без участия Doors».

Примерно тогда Джим убивал время зимнего дня с друзьями в кафе на Ла Сьенега «Garden District». Джони Митчел тихо разговаривал со своим менеджером за соседним столом. Джим давал интервью Дэну Нэпу из «Лос-Анджелес Таймс», отметившего его большую бороду и что в длинных темных волосах Джима уже появились седые пряди, хотя ему было всего двадцать семь лет. «Переедание сделало его толстым, но это только подчеркивало его хорошую черту – спокойный, интеллектуальный разговор… Только три или четыре приконченных «отвертки», быстро запитых несколькими бутылками пива намекнули на демонов, которые, как говорят, управляли им».

Джим не мог сказать, что оставил Doors. Это навредило бы продажам, когда вышел альбом. Но он очень много говорил об этом не напрямую. «Следующий альбом… эм… может быть уже других парней, понимаете? Они сделают его по своему вкусу – эм… сделают инструментально. Очень блюзово». День шел, и Джим со своим окружением отправился в офис, где «другие парни» слушали сведенные песни их нового альбома. Без энтузиазма, Джим остановился на пять минут, чтобы погладить бездомного пса, которого, как ему показалось, часто видел на бульваре Санта-Моника. Группа пошла дальше по улице в «Palms», где они поиграли в пул и выпили много пива. В соседнем баре «Little Club» Джим вернулся к «отверткам». К закрытию он почти лежал на стойке.

Официантка присоединилась к вечеринке, переместившейся на машине к отелю «Chateau», где Джим снимал один из этажей двухэтажного бунгало, расположенного недалеко от бассейна. Бэйб Хилл ушел, чтобы достать немного травки. Смеясь, Джим сказал: «Он надыбает кокаина, и мы не увидим его несколько дней». Официантку прижали к Джиму, ее блузка была наполовину расстегнута. Поскольку все собрались, Джим откупорил квартовую (1.1 литра) бутылку водки «Smirnoff», и выпил большую часть сам. Бэйб вернулся с унцией (28.3 грамма) травы, и они тут же скурили ее. Тони Фанчес появился в футболке с надписью «кокаин», выполненной в стиле эмблемы «Coca-Cola».

К четырем утра они смотрели старый фильм по телевизору с выключенным звуком. Мексиканская музыка пограничной станции звучала из радио. Официантка внимательно посмотрела на Джима и пошла в ванную. На рассвете Джим поднялся на крышу и попытался забраться в окно своей ванной по водосточной трубе. Но труба сломалась и Джим упал со второго этажа. Он отскочил от крыши гаража, находившегося за зданием, и сильно ударился спиной о бетонный тротуар.

Сначала он не мог сделать вдох. Затем не мог подняться. Его друзья выбежали, чтобы помочь ему. Официантка смылась. Фанчес помог ему добраться до кровати. Джим проспал весь следующий день, затем проснулся с болью в груди, кашляя кровью. Он гадал, не проткнул ли легкое. Его нога сильно болела. Джима отвели к доктору, который обследовав его, определил, что ничего не сломано, и дал, очевидно, болеутоляющие для сильно ушибленных ребер, сказав принимать пилюли очень осторожно. Джим ходил, прихрамывая, следующие несколько недель.

Он, согласно Денсмору, отнесся весьма безразлично к сведенной записи нового альбома Doors. В мыслях, Джим уже покинул группу. Он посетил единственную встречу с Жаком Хольцманом, когда пластинка была почти готова для записи в феврале. «Morrison Hotel» разошелся очень хорошо, став отличным камбекэком группы, но в нем не было ни сингов, ни радио-хитов. «Riders on the Storm» выглядела очевидным выбором, но она была слишком длинной для АМ-радио. Хольцман предложил кригеровскую «Love Her Madly» в качестве первого сингла из «L.A. Woman». Джим кивнул, соглашаясь. Позднее он и Хольцман решили выпить вдвоем. Джим немного насмешливо сказал этому крайне осторожному боссу лейбла, что ему следовало бы отрываться почаще, пускать иногда все на самотек, идя по краю. Хольцман просто ответил: «Верно, Джим – но я думаю, здесь главное знать меру и не истощить себя».

В интервью «L.A. Free Press» Джим сказал, что горд за себя и за Doors, потому что они не продались. Это была группа, сохранившая бунтарский дух до самого конца, и если даже Джим уходил, то по меньшей мере его прямота оставалась нетронутой. Словно выступая не только за себя, но и за Брайана Джонса, Джими Хендрикса и Дженис Джоплин, Джим сказал: «Для меня это никогда не было действом или так называемым перформансом. Это было делом жизни и смерти, попыткой объединить, вовлечь множество людей в частный мир мысли и сознания».

 

Бен Фонг-Торрес был редактором журнала «Rolling Stone», когда находился в Сан-Франциско. Работая в Лос-Анджелесе, Бен обычно останавливался у рекламного агента из «Electra» Диане Гардинер, жившей этажом ниже Памелы Курсон. Как-то в феврале Фонг-Торрес зависал там, когда пришел Джим Моррисон, чтобы увидеться с Памелой. Величайшая рок-звезда Америки был поистине неузнаваем – толстый, волосатый, хромой. Фонг-Торрес тут же попросил дать ему интервью и поставил на запись свой дешевый магнитофон «Sony». Джим отпустил пару грязных шуток, затем согласился на запись. Фоном противно играла новая кантри-рок-группа. Памела Курсон появилась несколько минут спустя и присоединилась к интервью.

Оно станет последним для Джима.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Последнее интервью

Первые месяцы 1971-го года выдались сложными для Джима Моррисона. Памела, брошенная своим графом, была обижена и зла. Джим пил и бездельничал. Он разбил еще одну машину. Оскорбил сестру Дэнни Шугермана, критикуя ее грудь. Завалился пьяным в «Themis», сбил несколько вешалок для одежды и лихо отхватил по башке от взбешенного посетителя, пока Памела орала как резанная. Джим пытался записать антиамфетаминовый радиоролик в офисе Doors, но не смог заставить себя сказать «Спиды убивают». Он пытался импровизировать, но был под мухой и продолжал выпаливать в виде шутки строки типа: «Избегайте спидов. Принимайте транквилизаторы». Пол Ротшильд увидел его в офисе «Electra» и сказал, что он похож на безумца.

2 февраля 1971 года. Джим смотрел третью высадку на луну в бунгало отеля шефа «Atlantic Records» Ахмета Ертегуна с группой элитных друзей Ахмета. В то время как Алан Шепард и Эдгар Митчел скакали по луне (картинка этого будет использоваться как логотип MTV десятилетие спустя), Джим набирался скотчем и выглядел мрачным, но внимательно слушал сплетни Ертегуна о Rolling Stones, заключивших контракт с его лейблом. Stones жили в Англии, сказал Ертегун, на шаг впереди от налоговиков. Вся группа переехала во Францию, где в изгнании должны были записать следующий альбом в доме, который планировали снять на Ривьере. Есть связанные между собой комментарии, что так было ближе к Марселю, откуда поступал героин. Всплывает имя Жана де Бретея, потому что он предположительно жил в лондонском доме Кита Ричардса.

Когда Ертегун рассказал непристойный анекдот, включавший в себя индийских карликов, Джим внезапно вскочил, с трудом держась на ногах, и завопил: «Думаете, вы победили, да? Вы не победили. Мы, артисты, победили, не вы, капиталистические свиньи». Повисло гробовое молчание, и Джим вышел. Люди пожали плечами. Кого волнует то, что думает этот мудак?

Джим вернулся позднее, извинившись перед Ертегуном.

Бен Фонг-Торрес был редактором журнала «Rolling Stone», когда находился в Сан-Франциско. Работая в Лос-Анджелесе, Бен обычно останавливался у рекламного агента из «Electra» Диане Гардинер, жившей этажом ниже Памелы Курсон. Как-то в феврале Фонг-Торрес зависал там, когда пришел Джим Моррисон, чтобы увидеться с Памелой. Величайшая рок-звезда Америки был поистине неузнаваем – толстый, волосатый, хромой. Фонг-Торрес тут же попросил дать ему интервью и поставил на запись свой дешевый магнитофон «Sony». Джим отпустил пару грязных шуток, затем согласился на запись. Фоном противно играла новая кантри-рок-группа. Памела Курсон появилась несколько минут спустя и присоединилась к интервью.

Оно станет последним для Джима.

Моррисон был честен касательно распада Doors. «Мы вроде как… больше не даем концертов. Мы записали наш последний альбом. Именно. Мы на перекрестке наших карьер. Doors уже анахронизм для молодежи, понимаете? Каждое поколение жаждет новых имен, новых циклов».

Фонг-Торрес упомянул Grand Funk Railroad – самую популярную американскую рок-группу 1971 года. Джим перевел разговор к новым исполнителям и сочинителям как Джони Митчел и Джеймс Тейлор, которые интересовали его куда больше. «Есть четкий момент, когда ты идешь в ногу со зрительным залом, и когда вы с ними выпадаете из общего ритма. Мы просто должны это понять. Это не означает, что ты перерос зрителей. Это значит, что и ты и зрители слишком стары для этого. Нужно переключаться на что-то другое, уступая место молодежи».

На вопрос, что это значит, Джим ответил: «Мне нравится писать и снимать свои фильмы. Вот что у меня на уме». Разговор перешел к «HWY», который крутили на нескольких кинофестивалях в 1970 году, и освистали как бессмысленный эго-трип в Сан-Франциско. Памела Курсон кашляла и хихикала. Голосом маленькой девочки она сказала: «Там не хватало движения».

Интервью прервалось, пока Джим заказывал по телефону еду и пиво. «Вы принимаете кредитки? – спросил он. – Какой здесь адрес?» Фонг-Торрес спросил его о лишнем весе. «У него нет лишнего веса, - рассмеялась Памела, протестуя. – Мне он нравится любым».

«Я пью много пива, - сказал Джим. – Пиво – это единственное, что я пью во время записи. Это заряжает меня энергией и позволяет держаться на ногах всю ночь. Лишний вес, как по мне, это просто процесс старения – толстение, понимаете?» Вошли какие-то люди, и Джим вежливо объяснил, что не может подняться из-за больной ноги. Когда несколькими минутами спустя доставили еду, магнитофон записал, как лает собака на парня из доставки. «Сэйдж! – завопила Памела. – Тише!»

Фонг-Торрес хотел знать о Майами. Джим философски отнесся к своим проблемам с законом. «Это был один из тех случаев, когда я пытался довести все до абсурда, - сказал Джим. – И это получилось слишком хорошо. Если бы у меня не было средств, чтобы защищать себя, то я уже бы отправился в тюрьму на три года». Джим сказал, что судебное слушанье имело и некий позитивный эффект. В первый раз за год он выбрался из Лос-Анджелеса, и в Нассо он научился нырять со скубой (дыхательный аппарат для плавания под водой), описывая это, как: «опыт внутриматочного плавания».

Говоря о Doors, Джим вспомнил: «Мы собрались с ними в странные времена. Английские группы, понимаешь, подвели черту. (Памела: «Да, все так»). Мы подошли к концу сказки английского рок-возрождения. Думаю, успеха добились все те английские группы, которые подарили надежду большинству местных музыкантов. Мы сказали: «Чеоооорт! Мы можем так же, люди».

Беседа перешла к переменам в рок-мире. Люди больше не танцевали в клубах Сан-Франциско. Многие сидели на таблетках. Пэм начала приводить доказательства, согласно которым рок-музыка катилась под откос.

Джим подытожил: «То, что люди сейчас хотят – это группу, которая будет собрана из свежих лиц, не принадлежащих ни к одному из [музыкальных] бизнес сообществ. Им нужно сказать: «Мы делаем это не просто так. Причина не в том, что мы хотим заработать на вас денег». Они [рок-фанаты] хотят чувствовать, что группа часть их сообщества, а не кто-то нанятый откуда-то там».

Юрист на пенсии, игравший с Максом Финком в гольф, сказал (в 2002 году), что Финк, вероятно, получил предупреждение касательно Джима Моррисона за месяц до того, как Джим уехал в Париж. Согласно этому юристу, который предпочел остаться неизвестным, Финку намекнул об этом партнер Микки Родина, видный юрист Беверли-Хиллс, в число клиентов которого входил Фрэнк Синатра, а так же он имел связи в администрации Никсона. Вышедший на пенсию юрист дал понять, что Финку негласно сказали, что его знаменитый клиент будет нейтрализован в тюрьме – его убьют или сломают – так что лучше выслать его из страны, пока апелляцию его приговора не отклонили, а паспорт не изъяли. У Франции не было договоренности с США об экстрадиции по так называемым сексуальным обвинениям, так что для Джима это место могло стать прибежищем. Нет явных или задокументированных свидетельств, что подобное предупреждение существует, только неподтвержденные слова уважаемого бывшего партнера Родина и Финка. Верно это заявление или нет, но через месяц Джим оказался в Париже, снимая инкогнито апартаменты в многоквартирном доме, назвав вымышленное имя Джеймс Дуглас и/или Дуглас Джеймс.

9 февраля 1971 года в шесть утра первый толчок сильнейшего землетрясения потряс Лос-Анджелес. Памела была в кровати, а Джим отрубился в своем кресле для чтения. Земля начала дрожать с нарастающим неистовством. Внезапно Джима разбудили крики людей. Стены в квартире начали ходить ходуном. Джим и Памела выбежали из дома на Нортон-Авеню, откуда было видно, как содрогаются холмы над Голливудом. Болезненно-желтое небо вспарывали молнии. Едкий запах озона и гниющей органики заполнили воздух. Сила толчков была зарегистрирована в 6.5 баллов по шкале Рихтера, и афтершок (толчки вслед за главным толчком после землетрясения) длился еще долгие часы. Следующие несколько дней по ТВ постоянно показывали картинки хаоса и разрушений. Шестьдесят пять человек погибли. В какой-то момент Памела посмотрела на Джима и сказала: «Нужно убираться отсюда – сейчас».

Памела отбыла в Париж 14 февраля. Перед этим они с Джимом съездили в округ Орандж, повидаться с ее родителями. Джим отвез ее в аэропорт, посадил на самолет, пообещав, что присоединится к ней в течение нескольких недель. На следующий день она вселилась в отель «George V», снова спутавшись с графом де Бретей, преступив к поискам жилья для Джима.

После того, как Памела улетела, Джим продолжил загулы, как и до этого, проводя много ночей в ее пустой квартире, где мебель, за исключением ее кровати и его кресла для чтения, была покрыта простынями. Зима в Лос-Анджелесе выдалась холодной, а люди были потрясены разбудившим их землетрясением. Ища женской компании, Джим пролистывал свои записные книжки, вызванивая старых подруг и женщин, дававших ему свои телефонные номера на салфетках, спичечных коробках, корешках билетов. «В Голливуде ни с кем другим не трахались из жалости столько, сколько с ним, - говорила одна женщина. – Все жалели его».

В начале марта Джим сказал участникам Doors, что покидает город. В офисе Doors он сказал бывшим товарищам, что хочет взять паузу, что ему нужен отпуск. На вопрос, уверен ли он, что хочет уйти до того, как «L.A. Woman» будет закончена, Джим ответил, что альбом почти готов, звучит хорошо, и он верит, что они справятся. Повисла пауза, во время которой никто не смотрел друг другу в глаза.

Рэй спросил Джима, как долго его не будет. «Я не знаю, - ответил Джим. – Может быть, год».

Позднее Рэй писал: «Мы спросили: «Куда ты отправишься?» Джим ответил: «В Париж». Затем тихо попрощался и, избегая всяких церемоний, покинул офис, где занимались сведением. Doors пребывали в шоке. Рэй Манзарек писал в своих мемуарах, что они «остолбенели». Никто не понимал, что случилось с Джимом.

«Я и все кто близко знал Джима, - сказал позднее Фрэнк Лисиандро, - понимали, что он уезжает надолго, пока не почувствует непреодолимую тоску по Лос-Анджелесу. Он покончил с частью своей карьеры и своей жизни».

В последние дни своего пребывания в Лос-Анджелесе Джим был трезвее, чем обычно, и человечнее. Сложная фаза его жизни завершилась, и он выглядел, так, словно груз свалился с его плеч. Из-за падения он все еще немного хромал. Он очистил свой стол в офисе Doors, и был особенно мил с персоналом, как если бы хотел уехать, оставаясь со всеми в хороших отношениях. Офис «HWY Productions» в здании «Clear Thoughts» был закрыт. Обязательства по контракту с «Electra» были выполнены. Джим оговорил финансовые вопросы с бухгалтером группы, чтобы тот помогал ему, когда он будет длительное время вне страны. Он сходил на несколько фильмов: «Дай мне кров» о группе Rolling Stones, «Performance» Дональда Каммела и «THX 1138» Джорджа Лукаса (с композитором Лало Шифрином).

Как-то зимним днем Джим зависал в доме Билла Сиддонса в Лонг-Бич, болтая с привлекательной светловолосой женой Сиддонса по имени Чери, которая была беременна первым ребенком. Джим задирал ее из-за того, что ему не предложили стать крестным отцом ребенка, пока не услышал обещание, что получит такое предложение, когда у нее появится второй ребенок. Это, казалось, ему польстило.

В марте 1971 года пикантная песня Дженис Джоплин «Me and Bobby McGee» была большим хитом на радио Лос-Анджелеса, а Джим прощался со всеми. 3 марта он появился на вечеринке «Electra» в дополнительных офисах и обновленной студии. Жак Хольцман сказал Джиму, что удивлен увидеть его. Джим пошутил, сказав, что хотел увидеть, за что заплатил. Хольцман взял несколько человек, включая Джима, на поздний ужин в «Blue Boar». Джим сел рядом с другом, композитором Фредом Мироу, который спросил его, когда он собирается вернуться в Лос-Анджелес. Джим ответил, что не вернется.

Хольцман: «Было что-то трогательное в том вечере. Джим, который обычно молчал в компании, был сам не свой в тот вечер: наполовину там, наполовину где-то еще. Я чувствовал, что в воздухе висит ощущение завершенности. Покинув ресторан, мы все попрощались с ним. Мы уже пожили вместе под яркой радугой рок-н-ролла. Мы с Джимом обнялись, затем он развернулся и как-то неуклюже пошел прочь. Я смотрел ему в спину и сомневался, что увижу его снова».

Следующим вечером Джим и Бэйб Хилл посетили сестру Памелы, Джуди, все еще управлявшую «Themis». За ужином они говорили о магии, и после Джим начал звонить, произвольно выбирая номера из телефонной книги, прося ответить любого, кто снимал трубку, верят ли они в магию. В основном все бросали трубку, но один из соседей Джуди ответил с энтузиазмом, что, да, он верит в магию. Тогда Джим вытащил из кармана все деньги, что были – четыре двадцатидолларовых банкноты – и подбросил мужчине под дверь. Позвонил соседу и сказал: «Магия только что оставила тебе подарок». И повесил трубку.

Несколькими днями ранее, Пэм Миллер – «Мисс Памела» из группы GTO’s – шла по Ла Сьенега на прослушивание в рекламном ролике. Джим Моррисон ехал зигзагами в машине полной дружков, признал ее и выполнил разворот на 180 градусов, не обращая внимания на полуденный трафик. «Он хотел попрощаться со мной, - вспоминала Мисс Памела. – И он был таким милым и полным сил. Я не видела его очень долго и подумала: «Ого – с Джимом произошло что-то хорошее. Потому что по правде Джим находился за бортом жизни, перед тем, как отправился во Францию. Все считали, что он безнадежен. Мы привыкли видеть его в очень плохой форме. Он был крайне распущенным жалким пьяницей перед тем, как уйти, и он почти стал никчемным пустым местом в Голливуде. Очевидно, что причиной его отъезда было желание получить новый шанс, и я видела, что это уже происходит. У него была большая борода, но он похудел, и выглядел действительно хорошо; и он реально улыбался. Я сказала: «Джим! Ты выглядишь изумительно! Как дела?»

Он просто сказал: «Я хотел попрощаться. Я уезжаю во Францию»».

Джим не брал много вещей: два своих фильма - «Feast of Friends» и «HWY», - все записные книжки, что смог найти, распечатки неопубликованных стихов, две четвертьдюймовых катушки с пленкой его поэтических чтений, свою камеру «Super-8», несколько книжек со своими стихами, свой фото-архив (включая цветные транспаранты себя, ранние рекламные фотоснимки Джоан Баэз, картинки с судебного заседания в Майами, и лучшие рекламные глянцевые журналы «Electra» восемь на десять дюймов, где рассказывали о нем), и несколько любимых книг и тряпок. Он оставил свою библиотеку и некоторые вещи в доме Пэм, и велел бухгалтеру Doors оплачивать ренту, пока их не будет. Джуди Курсон взяла собаку.

Джим продолжал откладывать свое отбытие. Он остался рядом с девушкой, делавшей аборт, после того, как она отказалась сохранить ребенка. Он играл в тачбол с друзьями. За неделю до того, как отбыть, Джим и Бэйб Хилл взяли купленный Doors прогулочный катер, несколько граммов кокаина и пару девушек, чтобы отправиться на остров Каталина, чтобы устроить гулянку. После путешествия по неспокойному морю, они сняли номер в отеле с видом на бухту Авалон и насладились грандиозным завтраком с пивом в местной харчевне «Big Mike’s».

Во время своих последний дней в Лос-Анджелесе Джим встретил Тома Бейкера практически впервые за год. Он постоянно держал при себе Бэйба Хилла. Они ходили смотреть транслируемый по кабельному ТВ бой Али с Фрейзером, проходивший в Нью-Йорке 8 марта, а затем сами втянулись в бой на бильярдном столе с парой латинасов в «Palms». Они гуляли по Венеция-Бич, зайдя на обед в «Santa Monica Pier». В тот вечер Памела позвонила из Франции и сказала, что нашла для них классное место. На следующее утро Джим объявил друзьям, что он точно отбывает в Париж вечером. Он не виделся с другими Doors. Позднее Рэй сказал, что они сильно удивились, узнав, что Джим действительно улетел.

Бэйб доставил Джима в аэропорт. Ожидая вылета «Air France», они расположились в баре с доброжелательными Фрэнком и Кэти Лисиандро, а так же с Аланом Роне, и заказали выпить. Разговор оживился. Джим говорил о мечте купить старую церковь на юге Франции, превратив ее в место, где будет жить и работать. Они заказывали выпивку трижды, и Джим пропустил свой рейс. Бэйб привез его в аэропорт на следующий день и посадил на самолет. В те дни не было компьютерной сети, так что никто не узнал, что Джим Моррисон смылся нелегально в Париж, несмотря на запрет покидать страну после выхода под залог, и отложенный тюремный срок в шесть месяцев, которые, как обещали ему, превратятся в ад. Франция уже стала безопасным пристанищем для сотен молодых американцев, сбежавших от призыва на службу во Вьетнаме, так же как и для нескольких легендарных рок-звезд, сбежавших от налоговых служб и пуританских обвинений в надуманных непристойностях. (Признание в непристойном поведении в Америке было недостаточным основанием, на взгляд французского правительства, для экстрадиции). В одном Памела была права – для рок-звезды, решившей отказаться ото всего, Париж был резонным местом для начала карьеры поэта и кинематографиста.

Ранним утром 12 марта 1971 года Джим Моррисон прибыл в аэропорт «Orly». Он взял такси до отеля «George V», показавшись возле номера Памелы. Никто не ответил на стук. Когда портье впустил Джима, комната оказалась пустой и холодной, как если бы никто не жил там какое-то время. Джим пошел в «Bar Alexandre», находящийся на другой стороне улицы, заказал двойной виски и стал ждать, когда вернется Памела.

 

Судя по записям в сохранившихся записных книжках, Джим немедленно начал исследовать Париж. Он посетил свою подругу Аньес Варда в ее апартаментах в здании №84 на улице Дагеро (Daguerre). Джим немного поиграл с ее дочерью, Розалии. В основном он сидел с Аньес и ее друзьями в саду. Позднее Варда говорила немецкому журналисту Рэйнеру Моддерману: «[Джим] не говорил лишних слов. Ему не нравились сплетни. Мы встречались с ним достаточно часто, но я не могу сказать, что много разговаривали. Мы уважали Джима. Его единственным желанием, когда он прибыл в Париж, было уцелеть здесь, инкогнито работая над своими поэмами». Джим так же сказал Варда, что взял во Францию два своих фильма, и хочет показать их в Париже. Варда сказала, что на это может потребоваться время, учитывая (антиамериканскую) политическую атмосферу, но она посмотрит, что сможет сделать. Памела позднее говорила Джиму, что ей не нравится Варда. Джим отвечал, что если когда-нибудь что-то пойдет не так, Варда станет единственным человеком в Париже, которому Памела сможет доверять.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Город огней

Среди некоторых одиозных элементов парижской jeunesse dores (золотая молодежь фр.) она была известна, как «Памела Моррисон», жена американской рок-звезды. С неотразимой калифорнийской привлекательностью, гардеробом модной одежды, длинными прямыми волосами, платежеспособными кредитными картами и постоянной улыбкой Памела была известной фигурой в высших кругах таких тусовок Сен-Жермена, как «Café de Flore», «Lex Deux Magots» и «Brasserie Lipp», где молодежь была связана с графом де Бретей. Ее окружение включало молодых моделей и актеров, несколько дипломатов и завсегдатаев кафе, типа les minets (модные молодые геи) и les michitons (симпатичные молодые люди, разодетые и ухоженные, которые вертелись возле «Drugstore», где их нанимали на работу в роли жигало модные, но одинокие женщины квартала). Через Жана Памела познакомилась с миниатюрной моделью и старлеткой Элизабет Ривери, известной под псевдонимом Зозо. Она жила в просторных апартаментах правобережья Парижа, и когда Памела узнала, что Зозо нужно работать на юге, то она позаботилась о том, чтобы Джим снял квартиру Зозо, на время ее отсутствия в течение весны.

В середине марта 1971 года Джим вселился во вторую по величине спальню четырехкомнатных апартаментов в симпатичном здании девятнадцатого века «Beaux Arts» №17 по улице Ботрейи четвертого округа Парижа. Просторная, немного затененная квартира была загромождена буржуазной мебелью в античном стиле. Там были изысканный мраморный камин, паркетные полы, гипсовые рельефы на стенах, а на силингах в гостиной было нарисовано голубое небо и пушистые облака. В протекавшей ванной со старомодной сантехникой имелось биде, унитаз и узкий, выложенный плиткой коридор укомплектованный переносным душем. (Зозо заперла ванную на время своего отсутствия). Утром солнце светило в большое окно комнаты Джима, к которому он пододвигал покрытый кожей стол для письма. В течение дня он перемещал стол в другие части комнаты, чтобы сидеть в лучах солнца, пока оно согревало двор позади здания. Концентрирующая пианистка жила на другой стороне двора, и звуки ее дневных упражнений нравились Джиму. В вестибюле на почтовом ящике он написал от руки для почтальона: «Джеймс Дуглас».

Судя по записям в сохранившихся записных книжках, Джим немедленно начал исследовать Париж. Он посетил свою подругу Аньес Варда в ее апартаментах в здании №84 на улице Дагеро (Daguerre). Джим немного поиграл с ее дочерью, Розалии. В основном он сидел с Аньес и ее друзьями в саду. Позднее Варда говорила немецкому журналисту Рэйнеру Моддерману: «[Джим] не говорил лишних слов. Ему не нравились сплетни. Мы встречались с ним достаточно часто, но я не могу сказать, что много разговаривали. Мы уважали Джима. Его единственным желанием, когда он прибыл в Париж, было уцелеть здесь, инкогнито работая над своими поэмами». Джим так же сказал Варда, что взял во Францию два своих фильма, и хочет показать их в Париже. Варда сказала, что на это может потребоваться время, учитывая (антиамериканскую) политическую атмосферу, но она посмотрит, что сможет сделать. Памела позднее говорила Джиму, что ей не нравится Варда. Джим отвечал, что если когда-нибудь что-то пойдет не так, Варда станет единственным человеком в Париже, которому Памела сможет доверять.

В первую очередь Джим сделал заметку о своих блужданиях в «болотах» (политический центр во время Великой французской революции), и в старом квартале, где жил. В период Ренессанса это была самая изысканная часть Парижа, но сейчас превратилась в старомодную, с богемными окрестностями и вкраплением изумительных объектов его прошедшего великолепия. Джима привлекали забитые кафешки в районах Бастилии. Он и Памела посетили Ле-Аль (квартал 1-го округа Парижа, расположенный в центре города), забитый (ныне исчезнувшими) продовольственными рынками. На улице Рошир (Rosiers) жило много евреев, клевые магазины находились на Франк-Боржо (Frank-Bourgeois). А так же в том районе было много оживленных дешевых забегаловок, обслуживающих лесбиянок и геев на средневековых улицах Сент-Антуана (Saint-Antoine).

Парижский друг Памелы, Виктор Лами, гулявший иногда с Джимом, вспоминает, что он выходил из дома в начале дня и шел на бульвар, чтобы купить «International Herald Tribune». Затем ему нравилось возвращаться на Ботрейи и проходить мимо театра «Espace Marais» (где ставили «Le Mariage de Figaro» (Женитьба Фигаро) Бомарше), потом мимо большой и мажорной начальной школы «I’Ecole Massillon», пока не добирался до Сены. Его любимый маршрут проходил через мост Понт-Пари, вдоль Сент-Луи – уникального острова посередине реки. Весна в Париже началась рано в том году, и в солнечные дни Джим часто сидел за столом под открытым небом в ресторанчике в начале улицы Сент-Луи-ен-Айл (Sent-Louis-en-Ille) выпивая одно или два пива «Stella Artois» или «Kronenburg». Освежившись, он устремлялся через пешеходный мостик на остров Сите (Ile de la Cite), где иногда задерживался, чтобы поставить свечку в одной из тихих часовен Собора Парижской Богоматери.

Виктор Лами вспоминает, что Джим был очень внимательным в отношении уличных музыкантов. В Париже музыка звучала повсюду: бренчание молодых американцев в месте под названием Сен-Мишель, игра на скрипичных инструментах европейцев, английских и ирландских бродячих артистов, цыган с аккордеонами в метро. «Джим обычно отдавал этим обросшим музыкантам все деньги, - сказал Лами. – Он останавливался практически возле каждого из них, давая им по несколько франков или внушительный сверток купюр. Его никто не узнавал. Подобная свобода была необычной для него. Он носил замшевую куртку, симпатичную рубашку, вельветовые брюки и выглядел как обычный двадцатисемилетний американский аспирант «Сорбонны».

Потом Джим отправлялся на левый берег Парижа. Иногда он шел вдоль реки, просматривая букинистические лавки и палатки; в другой раз он проходил через «Сорбонну», парижский университет, и останавливался среди множества книжных магазинов. Париж все еще оставался во власти революционных событий 1968, и Джим часто останавливался, чтобы посмотреть (очаровано) на студенческие демонстрации, перерастающие в уличные минибунты. (Правительство заново замостило улицы Латинского квартала, потому что во время демонстраций 1968 года люди вырывали из мостовой булыжники и бросали их в штурмовые отряды полиции. В 1971-ом году Джим застал последние старые улицы Парижа, перед тем как они канули в небытие). Бывало Джим останавливался выпить в местах, где любила зависать Памела: «Café de Flore», бывшее излюбленное кафе экзистенциальных героев Бовуар и Сартр, или в кафе «Deux Magots», где Хемингуэй и Скотт Фитцджеральд обсуждали фасад «Saint Germain-des-Pres» - старой парижской церкви. У Джима всегда были с собой скрепленная спиралью записная книжка или дневник в переплете, часто уходя в записи с головой. (Несколько раз той весной Джима узнавали молодые американские туристы и фотографировались с ним – однажды с дымящейся сигарой). Джим обычно заново пересекал Сенну по Мосту Искусств, шел к станции метро №1 в Лувре, выходил на станции Сент-Пол и брел домой по Сент-Антуан, иногда останавливаясь, чтобы купить бутылку виски, кулек свежей клубники или французский багет (длинный хлеб).

Когда погода была хорошей, а Джим не хотел гулять, он зависал в изысканном месте под названием «Vosges», расположенном в двух кварталах от его дома. Площадь семнадцатого века, окруженная домами из красного кирпича, была обычно заполнена детьми и их нянечками, и Джим любил сидеть там часами и писать или просто смотреть, как дети играют в песочницах. Это было одно из самых исторических мест во Франции: там случались средневековые рыцарские поединки, находились королевские особняки и проводились военные парады эпохи ренессанса. Дом Виктора Гюго под номером 6 находился на углу, дом №8 принадлежал Теофилю Готье, написавшему «Poem of Hashish» (Поэма о гашише). Когда Джим просыпался (или приходил в чувства), то он часто пил кофе с круассанами на балконе «Ma Bourgogne» - эльзасский ресторан на северном углу площади. Он говорил многим людям, которых встречал той весной, включая Филипа Далеки, что «Vosges» - это его любимое место в Париже.

***

Филип Далеки был бой-френдом Зозо. Ему было около двадцати: высокий, благожелательный. Он говорил на хорошем английском, играл на гитаре и восстанавливался от аварии на мотоцикле, в которой едва не погиб. Джим тут же привязался к нему. Когда Зозо была в Париже, Джим и Филип зависали вместе в доме №17. «Он вел себя очень-очень тихо и хотел, чтобы люди вели себя так же, - говорит Филип. – Создавалось такое чувство, будто он восстанавливался после чего-то, пытаясь вернуть себе силы. Он ходил очень медленно – почти женственно, в некотором смысле. В действительно я ничего не знал о нем, поэтому между нами не было напряжения. Несколько раз мы с ним водили девушек в рестораны квартала и в бары в «Marais» или «Les Halles». Джим и Памела не говорили на французском, и оба из-за этого стеснялись на людях, стараясь держаться вместе. Но между нами всегда все было нормально, и он правда мне очень нравился».

Как-то раз Филип и Зозо зашли в квартиру, чтобы оставить там роскошную шубу Зозо, убрав в шкаф, находившийся в закрытой ванной. Атмосфера была напряженной, как если бы Джим и Памела о чем-то спорили. Зозо и Пэм перекинулись парой слов, пока Филип был с Джимом.

Спускаясь по лестнице Зозо прошептала: «Памела только что пришла от жигало». Филип спросил, откуда она знает. «Она сказала мне, как девушка девушке».

Как-то раз в начале апреля Джим выпивал на террасе «L’Astoquet» - бистро на бульваре Сен-Жермен. За соседним столом он услышал американскую речь и начал разговор. Джим сказал, что испытывает языковые трудности в Париже, и что это начинает доставать его. Было приятно слышать знакомую речь. Американцы оказались членами «Clinic» - американской группы, пытавшейся добиться успеха в Европе. Их лидер, Фил Трейнор, наконец спросил, не Джим ли Моррисон перед ним. Джим кивнул. Они сказали, что не знали о том, что он в Париже. «Никто не знает», - сказал он. Достав гитары, они импровизировали с блюзовыми песнями около часа. Джим не переставая курил «Marlboro», постоянно кашлял и сплевывал. Потом они пили вино и виски в квартире знакомого Памелы. Джим много курил, продолжал кашлять, и набрался так сильно, что его пришлось загружать в такси. Чтобы вспомнить адрес, куда его вести, Джиму потребовалось пять минут.

Джим снижал потребление алкоголя, когда только прибыл во Францию, но месяц спустя вернулся к прежнему, к тому же одержимое курение начало давать о себе знать. Когда в апреле Джим начал кашлять кровью, Памела отвела его к врачу в американском госпитале в Нёйи. Физикальное обследование и рентген легких не выявили ничего очевидного, и Джиму просто посоветовали немного отдохнуть где-нибудь в теплых краях, если возможно.

Джим и Памела думали о Французской Ривьере (Cote d’Azur), где прибывали Rolling Stones, находясь в связанном с налогами изгнании. Кроме того Джим хотел посмотреть Испанию и лучше изучить Марокко, так что 10 апреля они покинули Париж в арендованной машине и направились на юг навстречу буйной и влажной европейской весне.

 

Джим и Памела пользовались камерой «Super-8», и отснятые кадры в мадридском музее «Prado» показывают, как Джим впечатлено смотрит на грандиозный «Garden of Earthly Delights» («Сад земной благодати») Иеронима Босха, о котором он писал в колледже – сотни проклятых людей, переполняемых страданиями. Джим сидел пораженный напротив полотна около часа. Потом они поехали в Андалузию – паломничество, которое Джим хотел совершить уже долгие годы. В Гренаде они посетили «Альгамбру», великий марокканский дворец, где сады, архитектура и аллеи были одними из самых прекрасных в мире. Там у Джима был такой подъем поэтической активности, что он настаивал посещать это место несколько дней подряд. Памела сняла, как Джим сидит вблизи великого фонтана, охраняемого каменными львами. Затем поднимается, на лице блаженная улыбка, и идет на камеру, распахнув объятия, пока в кадре не остается только один глаз Моррисона.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Марокканские земли

Джим неспешно вел их арендованный седан «Peugeot» на юг, в направлении Лиона, а затем в Испанию. На юго-западе Франции они подобрали несколько автостопщиц, остановившись на ночь в Тулузе. Пасмурная погода стала солнечной после того, как они пересекли Пиренеи и начали продвигаться по Каталонии. Джим и Памела пользовались камерой «Super-8», и отснятые кадры в мадридском музее «Prado» показывают, как Джим впечатлено смотрит на грандиозный «Garden of Earthly Delights» («Сад земной благодати») Иеронима Босха, о котором он писал в колледже – сотни проклятых людей, переполняемых страданиями. Джим сидел пораженный напротив полотна около часа. Потом они поехали в Андалузию – паломничество, которое Джим хотел совершить уже долгие годы. В Гренаде они посетили «Альгамбру», великий марокканский дворец, где сады, архитектура и аллеи были одними из самых прекрасных в мире. Там у Джима был такой подъем поэтической активности, что он настаивал посещать это место несколько дней подряд. Памела сняла, как Джим сидит вблизи великого фонтана, охраняемого каменными львами. Затем поднимается, на лице блаженная улыбка, и идет на камеру, распахнув объятия, пока в кадре не остается только одни глаз Моррисона.

Они бросили свою машину, когда выяснили о проблемах со страховкой, возникших после того, как они пересекли Гибралтарский пролив. В Танжере они остановились сразу и в отеле «Minzeh» и в роскошном доме Пола и Талиты Гетти. Пол был старшим сыном основателя «Getty Oil». Талита – милой актрисой из Голландии. Она была добрым другом Жана де Бретей, а так же одним из его клиентов, разделяя пристрастие своего мужа к героину. (Талита умрет в этом году в Риме от передозировки). Делая покупки в европейской секции старого порта города, Джим приобрел в магазине «Librarie des Colonnes», расположенном на проспекте Пастер, новеллу Пола Боулза «Sheltering Sky» («Спасительные небеса»).

Джим и Памела вылетели в Марракеш, древний терминал для караванов, окруженный красными стенами, где графиня де Бретей, мать Жана и важнейшая персона среди сообщества эмигрантов, жила в богатстве в «Villa Taylor», одном из самых больших имений старого шумного оазиса, расположенного вне старого города. В то время Жан жил в лондонском доме Кита Ричардса, но мадам де Бретей уже была знакома с Памелой, оказав ей и ее «мужу» теплый прием. Им выделили спальню на верхнем этаже башни виллы, откуда были видны снежные вершины Атласских гор. Графиня сказала, что Уинстон Черчилль часто останавливался там, когда приезжал после войны в Марракеш, чтобы рисовать.

Один из слуг выступал в качестве их гида, и они потратили не один день, исследуя базары древнего города. Джиму нравились превращавшиеся в муравейник пыльные улицы, затененные аллеи и глинобитные стены. Лица женщин скрывали вуали, а мужчины носили джеллабы с заостренными капюшонами, позволявшими оставаться неузнанными. Звуки и запахи напомнили Африку, отметил Джим в записной книжке (которую потерял). Вечерами они часто ужинали в пикантном ресторане под открытым небом «Square of the Death», который принадлежал Джемаа ел Фна. Это было место, где останавливались в прошлом караваны с солью, пересекая Сахару, а теперь стало автобусной остановкой и рынком. После ужина они наблюдали за командами акробатов и различными группами местных музыкантов, конкурирующих между собой, желая заработать. Джим внимательно слушал профессиональных сказителей, собиравших большие толпы сельского населения, громко рассказывая о магах и джинах. Сохранившиеся записи, сделанные камерой «Super-8», показывают Джима и Памелу в вагончике, запряженном лошадьми, увозящими их из оазиса Менара на фоне зависшего над горами солнца.

Горячий воздух пустыни рождал у Джима желание поплавать, так что они двигались в отель «Marrakech», где был бассейн. Как-то днем Памела спустилась к бассейну в белой шелковой джеллабе, купленной на базаре. Она увидела симпатичного болтавшего с парой девиц парня, с которым, как подумала, была знакома. Подтянувшись ближе, она поняла, что это Джим. Ночью он сбрил бороду. Его волосы были зачесаны назад. Он снова стал самим собой. Позднее она сказала друзьям в Калифорнии, что в тот лучезарный момент заново влюбилась в Джима.

Их путешествие продолжалось три недели. 3 мая 1971 года Джим и Памела вылетели из Марракеша в Касабланку, а затем в Париж. Когда они вернулись в свои апартаменты, то обнаружили там ненадолго поселившихся Зозо и ее друзей, поэтому зарегистрировались в «L’Hotel», первоклассный маленький отель на улице Боз-Арт (Beaux-Arts). «L’Hotel» был знаменит своей дискретностью, и многие знаменитости чувствовали себя там весьма комфортно. Так же он получил известность, потому что в одной из комнат отеля умер Оскар Уайльд. (Его знаменитые последние слова: «Убийственная расцветка обоев. Либо им не место в этом мире, либо мне»).

Теперь у Памелы появилась новая проблема, поскольку граф де Бретей находился в Лондоне, а ей был нужен героин. Джим сказал другу Зозо, что не хочет, чтобы Пэм покупала наркотики на улице. «К тому же, - предположительно сказал он, – это не женское дело». Примерно в то время фотограф «Paris-Match» увидел друга за столиком с Джимом в «Café de Flore» и подошел поздороваться. Спустя несколько минут друг подсел за стол к фотографу, объясняя, что Джиму Моррисону нужен героин, и не знает ли он, где можно достать немного.

Богатые местные джанки Парижа обычно собирались поздно вечером в «Rock and Roll Circus». «Circus» представлял из себя большую дискотеку на улице Сена, построенную на манер американских танцевальных залов шестидесятых. На стенах были огромные портреты английских рок-звезд (а так же Джимми Хендрикса), одетых в клоунские наряды. Клуб был знаменит в связи с тем, что там выступали Led Zeppelin два года назад, но с тех пор у него сформировалась дурная репутация за торговлю наркотиками и оказание интимных услуг в затемненных туалетах на нижних этажах. К тому же клуб часто заполнялся сливками общества и французскими звездами кино, а новый китайский героин («China White») продавался в открытую в темных углах. Один из блокнотов с записями Джима был опубликован после его смерти литературными душеприказчиками под названием «Китайские джанки доберутся до тебя».

Доставал Джим героин для Памелы или нет, но он точно не отставал от нее в лотерее саморазрушения. Он много пил, чтобы приблизиться к ее героиновому ступору, начав это с тех пор, как они поселились в «L’Hotel». Как-то раз на рассвете дождливого утра он открыл высокое окно их комнаты на втором этаже (если речь идет о Европе, то третьего этажа), желая впустить немного воздуха, а затем встал на железный рейлинг снаружи. Когда Пэм посмотрела на него, Джим либо прыгнул, либо вывалился из окна, потеряв равновесие. Раздался громкий удар. Памела подбежала к окну и увидела Джима распростертого на крыше припаркованной машины. Когда она выскочила на улицу, он уже выжимал свою замшевую куртку. Она попыталась заставить его вернуться в кровать и вызвать доктора, но Джим сказал, что поговорит с ней позднее и ушел выпить.

Они оставались в «L’Hotel» пару недель, затем вернулись на Ботрейи. Алан Роне, старый друг Джима по «UCLA», прибыл в Париж в мае и начал зависать с Джимом. Роне говорил на французском и мог решить многие проблемы. Роне помог принести дрова для камина из лобби на четвертый этаж, потому что Джим считал температуру в здании недостаточной и говорил, что замерзает, несмотря на то, что сидит у огня. Большую часть времени Памела находилась под кайфом. Джим выглядел расстроенным и раздраженным, потому что она не живет с ним в действительности, довольствуясь своими друзьями и своей независимостью. Когда потеплело, Джим начал ходить на Площадь Вогезов («Place des Vosges») почти каждый день, сидел там в тени платанов недалеко от песочницы и писал в своем блокноте, скрепленном спиралью. Как-то раз он открыл «Herald-Tribune», прочитав о смерти музы Уорхола – Эди Седжвик, скончавшейся в Калифорнии от передозировки барбитуратами.

 

В мае 1971 года Жиль Йепремиан был восемнадцатилетнем фанатом рок-музыки, временами зависая с друзьями в «Rock and Roll Circus», надеясь, что удастся увидеть кого-нибудь из своих героев. Как-то поздним вечером (8 мая 1971) он заметил настоящую рок-звезду Франции Джонни Холлидея, когда Джонни и его окружение совсем распоясались в ресторане клуба. По мере того, как Джонни повышал обеспокоенно голос, вышибалы подтягивались ближе. Внезапно Жиль увидел то, что описал, как тень, перепрыгнувшую через его левое плечо. Это оказался Джим Моррисон, который принял решение покинуть заполненный людьми клуб, идя по столам едва не наступая на других посетителей. Посуда падала. Свечи переворачивались. Люди кричали.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Американец в Париже

В мае 1971 года Жиль Йепремиан был восемнадцатилетнем фанатом рок-музыки, временами зависая с друзьями в «Rock and Roll Circus», надеясь, что удастся увидеть кого-нибудь из своих героев. Как-то поздним вечером (8 мая 1971) он заметил настоящую рок-звезду Франции Джонни Холлидея, когда Джонни и его окружение совсем распоясались в ресторане клуба. По мере того, как Джонни повышал обеспокоенно голос, вышибалы подтягивались ближе. Внезапно Жиль увидел то, что описал, как тень, перепрыгнувшую через его левое плечо. Это оказался Джим Моррисон, который принял решение покинуть заполненный людьми клуб, идя по столам едва не наступая на других посетителей. Посуда падала. Свечи переворачивались. Люди кричали.

«Они собирались вышвырнуть Холлидея из «Rock and Roll Circus, - вспоминает Жиль, - но этого не произошло, потому что этот парень был национальной иконой. Оказалось куда проще вместо этого вышвырнуть Джима, потому что они понятия не имели, кто он. Он был похож на американского студента, путешествующего по Европе в старой зеленой армейской куртке, голубых джинсах и в ботинках».

Вышибалы выбросили сильно пьяного Джима в вестибюль клуба. Жиль Йепремиан узнал Джима и последовал за ним наружу. Джим попытался вернуться, но вышибала преградил ему путь, и Джим упал под ноги посетителей, пытавшихся перешагивать через него. Затем он начал пинать стеклянные двери, и казалось, что вышибалы готовы всыпать ему. Йепремиану хватило ума, чтобы вмешаться.

«Я спросил его: «Джим? Ты Джим?». А он отвернулся и сказал: «Да-а-а». Я сказал: «ОК, ОК, давай, пошли со мной». Жиль поднял его, и потащил к такси, ожидавшему на улице Сена.

Жиль спросил Джима, куда его отвезти, но тот уже отрубился. Единственным местом, куда додумался Жиль оттащить американскую рок-звезду, находившуюся в коматозном состоянии, стала квартира его друга Харви Мюллера, хорошо известного рок-критика, а также ведущего диланогиста (наверное, имеется в виду эксперт по Бобу Дилану). Жиль дал водителю адрес Харви – дом №6 в районе Тристан-Бернард – и такси отъехало. Когда над Парижем начало вставать солнце, Джим очнулся. В этот момент они пересекали мост через Сену «Concorde» «Остановите машину!» - заорал Джим и выпрыгнул на ходу. Жиль заплатил таксисту и попросил подождать. Джим запрыгнул на перилла моста и начал орать, а Жиль испугался, что он собирается прыгнуть в реку. Это привлекло внимание пары парижских патрульных, остановившихся посмотреть, что происходит. «Джим, - прошептал Жиль. – Берегись. Полиция идет».

«Шли бы эти свиньи!» - проревел Джим. Жиль оттащил Джим назад в такси, но водитель колебался, пока Джим не бросил пачку франков на переднее сиденье, после чего водитель занервничал сильнее, вернув деньги.

Когда они добрались до здания, где жил Харви, Джим снова начал орать. Умоляя его замолчать – было пять утра, - Жиль помогал Джиму подняться по лестнице на шестой этаж, где находилась квартира Мюллера. На это ушло сорок минут. На полпути, когда Жиль подгонял его, как инструктор в горах, Джим повернулся к Жилю и громко прошептал: «Тшшш. Все спят, черт возьми!»

Наконец они постучали в дверь. Внутри молодой писатель спал с подругой Ивоной Факуа. Он тут же резко распахнул дверь. (Бельгийская цыпочка, гостья, решила, что это полицейская облава и выбросила нычку в окно). Мюллер, писавший для главного французского музыкального журнала «Rock et Folk», не поверил глазам. Жиль: «Я сказал Харви: «Это я и со мной Джим Моррисон». Харви ответил: «Отвали, Жиль, сейчас шесть утра!» Но он открыл дверь, и Джим – уже совсем в прострации – прошмыгнул мимо, пока Харви шел в спальню. Джим рухнул в кровать Харви и тут же отрубился. Они пытались перенести его, но это оказалось им не под силу.

Харви и Ивона легли в гостиной в спальных мешках. Когда Джим наконец проснулся в тот день, он умылся и оделся, вышел в главную комнату и спросил Харви Мюллера: «Где я?» Мюллер объяснил ситуацию. Джим пожал плечами, попросил одолжить ему расческу, и пригласил Харви с Ивоной позавтракать в «Bar Alexandre». Еда была божественной, а Джим в хорошем настроении, обсуждая фильмы, поэзию и вежливо поправлял ошибки Харви при использовании калифорнийского сленга. Он рассказал о Памеле, сообщив, что они недавно вернулись из Марокко. Он заказал бутылку коньяка и пил из стакана для воды, начав вскоре вести себя отвратно, беспокоя уважаемых людей за соседними столами и бросаясь едой. (В ресторан обычно не пускали хиппи, но поскольку было известно, что Джим оставляет неприлично большие чаевые, персонал бистро предпочитал не замечать его выходок). Харви, пользуясь случаем по максимуму, постоянно делал фотографии. Два часа спустя Джим ушел на его любимую скамейку напротив бара «Alexandre» и вырубился. Когда они попытались привести его в сознание, Джим очнулся и завопил: «Куда вы меня несете? Я не хочу туда! Нет! Нет!» Едва переставляя ноги, он попытался уйти, напоминая безумца.

С трудом, но им все-таки удалось вернуть его в квартиру Харви. Памела ждала в квартире, где они остановились с Джимом, и Харви гадал, не злится ли она за то, что Джим провел две ночи вне дома. «О, - только и сказала она, когда Джим представил Харви. – Так он с тобой был».

На следующий день, надеясь на международную сенсацию, Харви попытался провести мини интервью с американской звездой, скрывавшейся в Париже. Джим отказался обсуждать Doors, и сказал только, что ищет место, чтобы показать привезенные с собой фильмы, «HWY» и «Feast of Friends». Джим упомянул, что хочет купить старую церковь где-нибудь во Франции, чтобы жить там и писать. Он сказал Харви, что не встречался с Doors, но думает, что группа точно будет пытаться продолжать без него. Вот и все, что Джим сказал о своей оставшейся в прошлом карьере.

В конце мая 1971, Джим вернулся в дом №17 на улице Ботрейи. Он пригласил Алана Роне, чтобы он занял второю спальню на несколько недель, потому что ему было скучно и он искал компанию. Офис Doors прислал ему пластинку «L.A. Woman», и Джим слушал ее снова и снова. Джон Денсмор заявлял, что Джим звонил ему из Парижа, пару недель спустя, и спрашивал, как дела у альбома и первого сингла «Love Her Madly». Рэй Манзарек сказал, что в действительности взволнованный барабанщик сам позвонил Джиму, потому что Doors были вынуждены отвергать много выгодных предложений провести тур, ведь никто не знал, что Джим ушел из группы. Денсмор заявляет, что Джим сказал ему, будто со временем вернется, и они отправятся в тур с песнями «L.A. Woman». (Циники также отмечают, что Джон Денсмор был, вероятно, последним человеком, которому стал бы звонить Джим Моррисон из Парижа).

Жиль Йепремиан говорит, что когда Джим получил запись Doors, то вслух размышлял о своем уходе из группы, но из того, что он говорил, Жиль сделал вывод, что он не переживал об уходе в действительности.

Билл Сиддонс сказал, что они говорили с Джимом о трех несвязанных между собой обстоятельствах. Он сообщает, что Джим, казалось, всегда находился в хорошей форме, и голос его звучал бодро. Сиддонс говорил писательнице Патриции Батлер: «Мы говорили с ним о возвращении, но все, что он отвечал: «О, никаких планов! Сейчас я хорошо провожу время. Может быть, когда-нибудь мы сделаем еще одну запись, но – никаких планов!».

Джим так же выходил на связь с бухгалтером Бобом Грине, когда у него начали заканчиваться деньги. Он отправил туристическую открытку («женщины прекрасны & пища великолепна») в офис группы и написал письмо Майклу Макклюру и подруге в Сан-Диего. Джим и Памела посветили день путешествию к «chateau de Courson», старое поместье на юго-западе Парижа, знаменитое своими садами.

Когда-то в те дни Джим сделал два наброска «As I Look Back» (Смотрю назад), ностальгическая поэма, которая будет оставаться неопубликованной двадцать следующих лет. Роне позднее вспоминал, что в Париже Джим тепло говорил о родителях, рассказывал забавные истории о семье. Перед тем как покинуть Лос-Анджелес, Джим услышал от старого друга семьи из ВМФ, что у его матери были проблемы со здоровьем. В Париже, согласно Роне, Джим попросил Памелу позвонить его родителям в Вашингтон, чтобы убедиться, что проблемы его матери со здоровьем преувеличены.

Как-то раз Джим и Памела обедали в квартире у Харви с его новыми друзьями: Харви и Ивона, Жиль Йепремиан, плюс музыкальный журналист Генри-Жан Хену. Памела держалась подозрительно и не разговаривала, предпочитая прятаться за плечом Джима. Они открыли бутылку корсиканского вина, но Джим много не пил, что удивило Харви. Вместо этого Джим поблагодарил Харви за то, что помог ему, когда он перебрал, и дал Мюллеру подписанную книгу «An American Prayer».

Жиль: «Джим был очень дружелюбным, но несмотря на это поговорить с ним о Doors не получалось. Стоило упомянуть музыку, и он просто полностью отключался». Харви говорит, что Джим заявлял, будто чувствует себя слишком старым, чтобы быть рок-звездой в двадцать семь лет. Джим упомянул, что они планировали съездить в Швейцарию, но Ивона предложила им вместо этого отправиться на Корсику, потому что вино там, как то, которое они пили сейчас, было таким замечательным, а погода теплой. Памела повернулась и спросила: «О, Джим, можем мы поехать туда?» Он рассмеялся и сказал: «Конечно, детка. Поедем на следующей неделе».

После трапезы они сели послушать музыку. Джиму показали громадную коллекцию Харви и попросили выбрать, что они будут слушать. Жиль говорит, что весь полдень Джим крутил все что было у Харви из альбомов Баффи Сент-Мари.

18 мая Джим и Памела вылетели в Марсель, направляясь на остров Корсика. В аэропорту у Джима украли сумку на ремне. Пропали его бумажник, паспорт, билеты на самолет и несколько записных книжек. Они полетели обратно в Париж, где Джим получил нужные документы, затем отправились на остров Корсика, где десять дней шли дожди и было скучно. Отснятые в этом путешествии кадры показывают Джима и Пэм, безрадостно бродящими по кладбищу под низким, мрачным небом.

Как-то долгим вечером в июне Джим и Алан Роне стояли на верху лестницы, ведущей в «Базилику Сакре-Кёр», знаменитый католический собор на вершине холма Монмартр в северной части Парижа. Там играла группа чернокожих африканцев, и Джим остановился, чтобы послушать их. Глядя на восток, Джим спросил Роне о большом зеленом холме. Роне объяснил, что это «Пер-Лашез», знаменитое парижское кладбище. Его история начиналась во времена Наполеона. Там лежали Шопен, Бальзак и Эдит Пиаф. Джим настоял на том, чтобы немедленно посетить это место. Когда они прибыли туда, ворота были закрыты.

Джим и Алан вернулись на кладбище несколько дней спустя. Они бродили среди производящих впечатление памятников знаменитых артистов и пышных надгробий флегматичной буржуазии. Когда Роне сказал, что находит это место отвратительным, Джим возразил, признавшись, что ему нравится призрачное спокойствие на кладбище, окруженном городом, и что он определенно хотел бы лежать на «Пер-Лашез» после своей смерти.

 

Джим фаталистично смотрел на пристрастие Памелы. Роне казалось, что Джиму начало нравиться, когда Памела под кайфом. С ней было проще общаться в таком состоянии, и Джим дал понять, что его больше не заботит ее пристрастие. Со слов Роне Джим сказал: «Есть только два выбора, которые можно сделать, чувак. Каждый делает свой. Я выбираю жизнь. Она выбирает смерть. Мы больше ничего не можем сделать для нее… Так что не переживай об этом. Понял, о чем я?»

Как-то вечером в Лондоне, когда они ехали в черном такси по Кингс-Роуд, Роне сказал Джиму, что Оскал Уайльд был обвинен в непристойном поведении, арестован в «Cadogan Hotel», и позднее умер в «L’Hotel» в Париже. «Смотри, пойдешь по его стопам, - подколол Роне. – Ты можешь закончить, как Оскар».

Вместо улыбки, Джим отвернулся, как если бы это обидело его. Роне почувствовал себя идиотом.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Никто не спасет их

В июне 1971 Джим Моррисон повсюду ходил с белым пакетом для покупок из универмага «Samaritaine». Там лежало, как правило, две записных книжки, страницы которых были скреплены спиралью, плюс папка с фотографиями Джима, катушка пленки поэтических чтений на день рождения в 1970, пачка «Marlboro», зажигалка «Bic», две или три шариковых ручки, фотокопия интервью с Жаном-Люком Годаром («Film and Revolution» Кеннета Кэрролла), опубликованного в «Evergreen Review», и заметка о Doors («Morrison Hotel Revisited»), вырванная из «Jazz & Pop». Одна из записных книжек была озаглавлена «Tape Noon» (Записи полдня). Она была заполнена поэмами о смерти, молитвами, непристойностями, текстами из «American night» («Американский вечер») и предложениями об уличных бунтах, которые видел Джим в Париже. На одной из последних страниц написана единственная, строчка, полная отчаяния: «Последние слова, последние слова заканчиваются». Джим Моррисон, очевидно, чувствовал, что его время подходит к концу.

Вначале месяца Джим и Памела вылетели в Лондон на несколько дней. Как-то раз они там были уже счастливы, в 1968, и сейчас, вероятно, пытались возродить то романтическое время. Алан Роне уже был в Лондоне и забронировал для них комнату в «Cadogan Hotel», расположенный недалеко от Слоун-Сквер. Памела тут же исчезла ненадолго, отправившись, наверно, на улицу Чейни-Уок в районе Челси, где на берегу стоял особняк Кита Ричардса, в котором жил Жан де Бретей, отпуская героин бывшей поп-звезде Марианне Фейтфулл, выкинутой из бизнеса и брошенной Миком Джаггером за сильное пристрастие к наркотикам.

Марианна позднее писала в своих мемуарах: «Жан был мерзким типом, словно пресмыкающиеся, выбравшееся из-под камня. Я встретила его в доме Талиты Гетти. Он был ее любовником, так я вышла на него. Что мне нравилось в нем, так это то, что один его глаз был желтым, а другой зеленым, и главное у него было много наркоты. В общем, все крутилось возле секса и наркотиков. Он был настоящим французом и очень статным. Со мной оставался только потому, что я была связана с Миком Джаггером. Подобный змеиный подход был у него ко всему».

«Я вернулась с ним в Лондон, в дом Кита Ричардса. Кит и Анита (Паленберг) находились на юге Франции. Жан уже появлялся там с герычем, так что они были рады его видеть. Это было так: «Слушай, чувак, когда будешь в Лондоне остановись на Чейни-Уок». Там я жила с ним несколько месяцев».

Джим фаталистично смотрел на пристрастие Памелы. Роне казалось, что Джиму начало нравиться, когда Памела под кайфом. С ней было проще общаться в таком состоянии, и Джим дал понять, что его больше не заботит ее пристрастие. Со слов Роне Джим сказал: «Есть только два выбора, которые можно сделать, чувак. Каждый делает свой. Я выбираю жизнь. Она выбирает смерть. Мы больше ничего не можем сделать для нее… Так что не переживай об этом. Понял, о чем я?»

Как-то вечером в Лондоне, когда они ехали в черном такси по Кингс-Роуд, Роне сказал Джиму, что Оскал Уайльд был обвинен в непристойном поведении, арестован в «Cadogan Hotel», и позднее умер в «L’Hotel» в Париже. «Смотри, пойдешь по его стопам, - подколол Роне. – Ты можешь закончить, как Оскар».

Вместо улыбки, Джим отвернулся, как если бы это обидело его. Роне почувствовал себя идиотом.

В Лондоне с Джимом случился жуткий приступ кашля. Он кашлял дольше трех часов, отхаркивая розовую слюну. Он отрубился (вероятно, нюхнув героина) и едва дышал следующий час. Памела, сама под кайфом, попросила узнать к какому доктору им обратиться, но вразумительного ответа о том, кто может осмотреть Джима в Лондоне, не получила.

Несколько дней спустя, вернувшись в Париж, Джим не смог сконцентрироваться на творчестве и снова обратился к доктору в «Американском госпитале». Со времени последнего визита Джим прибавил в весе, потому что пил и ел больше обычного. Он рассказал доктору о том, что выпал из окна «L’Hotel», усилив травму ноги, которая снова стала сильно болеть. В очередной раз Джиму посоветовали бросить курить, завязать с выпивкой и (согласно записям, сохранившимся в госпитале) выписали антиспазматические таблетки, чтобы уменьшить приступы кашля. Эти пилюли часто лишали Джима сил, не позволяя писать. Целая страница записной книжки Джима, датированная, предположительно, тем периодом, была заполнена полными страданий, повторяющимися каракулями: «Боже, помоги мне».

Примерно в то время Джим нанял девушку из Канады по имени Робин Вертл в качестве секретаря. Она свободно говорила на французском, и пыталась наладить дела нового босса. Робин расположила его поэтические работы в новых папках, купив для этого дорогой кожаный кейс. Она наняла португалку, убираться в квартире. Она делала заказы на ужин и совершала валютные транзакции. Они с Джимом купили печатную машинку «Olivetti», и он начал диктовать ей деловые письма. Он получал предложения сняться в различных фильмах, а так же ответил паре фанатов, написавших Джеймсу Дугласу.

Иногда парижские друзья Памелы приходили к ней в гости, чтобы нюхнуть героина. Джиму они не нравились, и он будет держаться в дальнем углу с Роне, который был на десять лет старше и презирал этих богатых, расфуфыренных молодых наркоманов. Когда Джим возражал против компании Памелы, она угрожала заполнить квартиру «сахарной ватой» - рыхлым розовым китайским героином, который доставала через так называемые французские связи в Марселе. Это была лучшая дурь, намного сильнее героина, к которому привыкли молодые наркоманы, и следовательно в тот год во Франции было много смертей в результате передозировки. Как-то раз Джим беспечно посоветовал Роне не обращать внимания на угрозы Памелы наложить на себя руки.

Одна из записных книжек Джима была озаглавлена «Парижский дневник». Это была одна большая поэма, наполненная сожалениями и гневом – потрясающая эпопея, рассказывающая о плотских желаниях («лизать киску, пока не прочистятся мысли»), поэтах битниках, героине («Надеюсь китайские наркоманы доберутся до тебя») и вездесущем предчувствие одержимого убийством автостопщика. Парижские памятники, как «лес свечей Парижской Богоматери», описывались элегическими всплесками. Страницы той записной книжки практически пахнут наркотиками. Одна из страниц содержит всего одно предложение: «Опий правит миром». На последней странице Джим нарисовал свой личный тотем – автостопщик на краю пустынной дороги. Обе записные книжки: «Tape Noon» (Записи полдня) и «Paris Journal» (Парижский дневник) ставят главной целью возвращение в Калифорнию с Памелой. Части этих текстов будут опубликованы в 1990 душеприказчиками Джима).

11 июня Джим отправился смотреть пьесу. Харви Мюллер уже получил билеты для прессы на «Le Regard du Sourd» («Взгляд глухого) Роберта Уилсона, поставленную в театре «de la Musique». Памела не захотела идти, поэтому ее билетом воспользовался Алан Роне. Это была яркая авангардная постановка, оживленная смелой фантазией Уилсона, объединившей элементы архитектуры и живописи. (Уилсон позднее успешно сотрудничал с дирижером Филипом Глассем в опере «Einstein on the Beach» («Эйнштейн на пляже»). Но события пьесы развивались медленно, Джим заскучал и начал испытывать жажду, пожелав уйти после первого акта. Роне убедил его остаться, и Джим был впечатлен финальной сценой, когда обнаженные актеры притворились мертвыми, окружая заколотого в ванне Марата. После пьесы они пошли выпить в кофейню. Джим поблагодарил за вечер Харви Мюллера. Это был последний раз, когда Харви видел Джима Моррисона.

 

21 июня, в день летнего солнцестояния, Джим провел на ногах всю ночь. Облака оставались прозрачными почти до двенадцати часов, и Джим много часов гулял в одиночестве по набережной Сены, наслаждаясь своей последней светлой полночью.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!




Последняя светлая полночь

Как-то раз 15 июня Джим Моррисон вышел прогуляться. В Париже был разгар лета, все цвело, но в воздухе веяло прохладной свежестью. Он перешел на остров Сент-Луи, затем на д’Анжой. Остановился возле дома №17 и сел на парапет у реки, делая записки о Шарле Бодлере, который некогда жил на чердаке этого дома. Затем Джим отправился на Левобережье Парижа, к отелю «Odeon», где купил газету. Вблизи находилась дешевая двухэтажная звукозаписывающая студия, на которую он уже натыкался прежде, во время ранних прогулок. Джим поднялся по лестнице и арендовал студию на час, чтобы послушать записи своих поэтических чтений, которые постоянно носил с собой. Последнее время он переживал, что оригинал записи остался в лос-анджелесском «Village Recorders», откуда могла быть украдена, попав в руки бутлегеров. Звукооператор проиграл для Джима части записи, некоторые дважды. Перед уходом Джим сказал, что хочет сделать еще несколько свежих записей, и владелец ответил, что он может приходить в любое время.

Джим продолжил прогулку, оказавшись в «Café de Flore», где иногда встречал Памелу и ее друзей. Воспользовавшись платным телефоном рядом с баром, он позвонил Аньес Варда, чтобы узнать, есть ли прогресс касательно показа в «Cinematheque Francaise» фильмов «Feast of Friends» и «HWY». У Варда не было новостей для Джима. Она напомнила ему, что во Франции никто не слышал об этих экспериментальных фильмах, которые сейчас уже в каком-то роде уже устарели. В 1971 в Париже все интересовались политикой, проявляя мало интереса к показу кровавых фантазий американской рок-звезды. Война во Вьетнаме убила в те дни у французов прежде всегда живую заинтересованность в американской культуре.

Джим вышел на террасу кафе «Flore» и начал заказывать неразбавленный виски, пока алкоголь не помог поднять настроение. Заметив беспокоящий его шум, он сфокусировался на паре американских уличных музыкантов, работавших в кафе за мелочь. Гитарист носил замшевую куртку, а певец ковбойскую шляпу. Они отвратительно исполнили Кросби, Стилза, Нэша, Янга, а затем и других. Джим, уже прилично набравшись, сразу влюбился в них. После того, как они исполнили «Marrakech Express» и никто не дал им денег, Джим представился и любезно пригласил их выпить. Он рассказал им о том, что рядом есть звукозаписывающая студия, и спросил нет ли у них желания пойти с ним и записать сессию. Два парня не могли поверить.

«Подожди, чувак, подожди. Ты стебёшься над нами, верно? Ты правда Джим Моррисон?» Час спустя они оказались в студии. Сохранилась пятнадцатиминутная запись того периода.

Джим выглядел отвратительно. Его американский акцент звучал, как у пьяного южанина. Люди в студии были расстроены, что он в стельку пьян. У них планировалась запись джинглов (рекламной песенки) и обычных музыкантов, так что они с издевкой сказали Джиму, что у него и пары фриков, которых он привел с собой, есть максимум полчаса. Джим потратил первые пять минут на дружелюбную лесть двум парням, пытаясь заставить их играть. Хиппи-гитарист был любителем, а взволнованный певец («Я записал трек в Париже с Джимом Моррисоном!») оказался безнадежен, когда получил студийную гитару. Они не могли даже нормально играть. Джим заметил, что заскучавший с другой стороны стекла звукооператор начал хмуриться и попытался объяснить: «Э-э-э… Это потому что он не музыкант».

Он спросил двух хиппи, что они хотят исполнить. Гитарист предложил три неизвестных песни, но у Джима был свой план. Он сказал: «Давай, попробуем кое-что. Я написал это сам». И с энтузиазмом начал поразительную версию «Orange County Suite» - незаконченную, исключенную из последних двух альбомов Doors хвалебную песнь Памеле.

Запись превратилась в пьяную импровизацию. Музыканты оказались неумехами. Также, слушая внимательно (одну из проданных тысячами пиратских копий той записи), можно разобрать последнего Джима Моррисона за две недели до его смерти, как он ревет спонтанные стихи о своей жестокосердной женщине, своих страданиях и одержимостях, легко развертывая гениальные композиционные изыскания для естественной каденции и спонтанного ритма: «Что ж, ее отец отошел в мир иной / А ее сестра звезда / Ее мать курит кристаллы / А она спит в машине».

Но для парня в операторной сессия казалась пародией, и когда Джим девять минут спустя закончил рифмовать, звукооператор сообщил, что хочет остановить запись. Джим: «ОК, но я хочу послушать. Можем мы услышать запись пожалуйста?»

Джим отдал двум хиппи все деньги, что у него остались после того, как он заплатил за услуги студии. Звукооператор передал ему коробку с пленкой. Дрожащей рукой Джим нацарапал и обвел название его спонтанной Левобережной уличной группы: JOMO AND THE SMOOTHIES.

21 июня, в день летнего солнцестояния, Джим провел на ногах всю ночь. Облака оставались прозрачными почти до двенадцати часов, и Джим не один час гулял один по набережной Сены, наслаждаясь своей последней светлой полночью.


Жарким субботним вечером в конце июня, Памела зависала в «Café de Flore», когда наткнулась на свою подругу из Эл-Эй Тере Теребу, мечтавшую стать писательницей. Когда-то на начальных стадиях «Themis» она помогала Памеле с бутиком. Тереба заметила, что Памела была частью «печально известных парижских дармоедов», которые быстро исчезали в столовой на верхнем этаже «Flore», чтобы избавиться от надоедливых туристов на террасе. Памела пригласила Тере прийти на следующий день на Ботрейи на чай.

Тере заскочила за свежими фруктами в один из магазинов под открытым небом на улице Святого Антуана перед тем, как поднялась по лестнице в квартиру 17 на улице Ботрейи, которую нашла «красивейшей и большой». Джим Моррисон открыл дверь четырехкомнатной квартиры, одетый в строгую рубашку, штаны цвета хаки и ботинках для пустыни. «Он был гладко выбрит, длинные темные волосы обрамляли молодое лицо, его можно было ошибочно принять за выпускника колледжа из Средней Америки». Тере похвалила просторную, комфортабельную квартиру. Джим сказал, что она была сдана в субаренду. «Такого в Эл-Эй не найдешь», - пробормотал он.

Джим заварил чай. Он был жизнерадостным и хотел поболтать. Джим сказал Теребе, что полюбил Париж. Он постоянно писал. Показал ей «Парижский дневник», сказав, что эта записная книжка близка к завершению, и почти готова к частной публикации. Когда наступило время ужина, Тереба предложила поесть в «la Coupole» - знаменитое бистров в квартале Монпарнас, которое обессмертили (для американцев) писатели потерянного поколения: Эрнест Хемингуэй, Скотт Фитцджеральд и Гертруда Стайн. В такси Джим заикнулся о том, как «они отказались от многих планов, приехав в этот город». Тере слушала об их поездках в Испанию, Марокко и на Корсику. Джим упомянул, что собирается написать что-то о времени, проведенном в Марракеше. Он сказал, что чувствовал во время пребывания в пустыне, словно они вернулись в прошлое.

***

«La Coupole» был под завязку забит парижанами разных мастей. Центральные колонны ресторана все еще хранили декорации, созданные Пикассо, Модильяни, Шагала. Но наплыв посетителей и суета официантов напомнили Джиму одно место из другой жизни. «Здесь реально круто, - улыбнулся Джим, - но я не могу не сравнивать его с «Rather’s» - забавный ресторан, расположенный рядом с «Fillmore East» в Нижнем Истсайде».

За едой Джим сказал, что осведомлен касательно того, что Doors репетируют новые материалы без него. Сказал, что его приглашали на роль второй звезды с актером Робертом Митчемом, в телевизионную версию «Почему мы во Вьетнаме» Мейлера, но отказался, потому что должен был остаться в Париже и писать. Он так же рассказал о попытках организовать показ своих фильмов. А затем обратился к официанту: «Месье, s’il vous planit немного mousse au chocolat для дам, будьте добры?»

Им пришлось продираться сквозь студенческую демонстрацию по дороге назад в «болото» (название политического центра в эпоху великой французской революции). Студенты пели песни и выкрикивали слоганы. Красно-синие вьетконговские флаги дрожали на ветру. Зловещие копы, в длинных черных плащах, формировали защитную линию на дороге. Джим хотел посмотреть, но Памела настояла, чтобы водитель продолжал движение. Тере сказала, что возвращается в Эл-Эй на несколько дней. Джим удивился ее желанию вернуться. Она говорит, что он сказал ей, что не собирается возвращаться как минимум до сентября.

 

Роне, облегчая душу в разговоре с Варда касательно семьи Моррисон/Курсон, сказал об опасных, вероятно фатальных, проблемах с героином. Варда тут же сказала, что им нужно вмешаться. Определяя Памелу как главный источник проблем, она позвонила Джиму и договорилась о визите элитной целительницы, работающей по системе йоги, в квартиру дома №17 на улице Ботрейи с целью излечить потребности Памелы в героине.

Ее звали Моник Годар. Она пользовалась большим спросом и стоила очень дорого. Она была худой, милой, модной, носила мини-юбку и заслужила репутацию хорошего спиритуального советника многих важных людей в Париже. Роне сомневался насчет ее сил, но надеялся, что Моник Годар сможет каким-то образом уберечь Памелу от самой себя. Вначале Памела не выходила из ванной, так что Моник немного поговорила с Джимом, обсуждая взгляды Ницше на суицид и другие темы, связанные с приближающейся смертью, которая, как отметила Годар, поглощала Джима. Затем Памела наконец-то вошла в гостиную. Она передвигалась в белой шелковой джеллабе, была под кайфом и далека от реальности, чтобы бороться со своими проблемами. Моник Годар в ужасе отпрянула от Памелы Курсон, попрощалась с Джимом Моррисоном, поблагодарила Алана Роне за его помощь и выбежала из квартиры.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!





Она переживет

Последняя записная книжка, с которой работал Джим Моррисон, сейчас находится в частной коллекции в Париже. Очевидно, что он начал скрепленный спиралью дневник до того, как покинул Эл-Эй, поскольку первая запись сделана в Кахуэнга Ауто 466-3268. Первые двадцать страниц заполнены куплетами и образами, написанными крупным почерком Джима. Там почти нет зачеркиваний, как если бы в записной книжке были представлены законченные поэмы.

Несколько страниц содержат альтернативные варианты таких старых стихов, как «Ancient Ones» («Древние»), «Winter Photography» (Зимняя фотография»), «Hitchhiker» («Автостопщик»). Другие страницы содержали всего одну-две строчки, но написанные разным стилем, что указывает на то, что вероятно их обдумывали не один день. Записная книжка содержит две замечательные новые поэмы и скабрезные наброски: «JERK-BAIT SCROTUM, INC» (Корпорация гимнастика для мошонки) и «Fuck Shit Piss Cunt» (Драть ссаную шмонку). Ранее неизвестный стих «Impossible Garden» (Невероятный сад) содержит строки: «прекрасный и дикий, как я» и «самая чокнутая блудница в христианстве». Слова новой песни «Now You Are in Danger» (Теперь ты в опасности), кажутся суммированием парижской идиллии Джима: «Пусть волынщик задает ритм / Март, апрель, май, июнь». Следующая страница содержит короткие строчки для блюзовой песни: «Мы два похожих человека / Мы два похожих / Ты хочешь получить свое, а я свое».

Страница 17 содержит всего одну строчку: «She get over it» (Она переживет).

Записная книжка содержит различные формы чувственных страданий.

Страница 18: «Что я могу сказать? Что могу сделать? Я думал, ты находишь мои сексуальные ласки возбуждающими».

Страница 19: «М-да / Великое сексуальное спокойствие / Я наконец-то умер».

Страница 20: «В этот год нас благословило / Великое явление энергии».

Эта записная книжка находилась в полиэтиленовой сумке Джима вместе с двумя коробками пленки с аудиозаписями, фотографиями, и некоторыми бумагами, когда он случайно встретился с Филипом Далеки на улице. Джим думал, что записал что-то особенное в «Orange County Suite», но ему не на чем было послушать катушки, потому что у него был только кассетник.

Филип Далеки: «Помню, я гулял по Риволи, когда наткнулся на Джима. Мы выпили в баре, и он сказал, что ему нужно переделать катушки в кассету. Я сказал, что могу помочь, и мы пошли ко мне в квартиру [Шалгрин, 5], расположенную недалеко от Л’Этуаль, в пяти минутах от бара, если идти пешком. У меня была небольшая домашняя студия с «Revox» [катушечник] и «K7» [касетник], так что я сделал то, о чем просил Джим. Мы еще выпили, и он быстро ушел, забрав кассету, так как сильно хотел послушать запись. Я вернулся в свою студию и заметил полиэтиленовый мешок Джима на полу. Я подбежал к окну, но Джим уже прошел половину квартала. Я заорал: «Эй, Джим! Ты забыл это!» Он обернулся, посмотрел на меня через плечо и крикнул: «Ничего страшного. Сохрани это. Увидимся позже. Пока!»

Филип убрал сумку в ящик. На следующий день он с Зозо поехал в Сан-Тропе, где она снималась в фильме. Филип Далеки больше никогда не видел Джима Моррисона.

***

28 июня 1971. Памела хотела посмотреть деревни, поэтому с Аланом Роне они отправились на день в путешествие, посетив скачки в Шантийи, расположенной возле живописной реки Ауаза севернее Парижа. День был пасмурным и прохладным, так что все надели свитеры. Меняющиеся декорации, которые они снимали, не останавливая машину, напоминают художества импрессионистов в реальном времени. На обед они остановились в деревне муниципалитета Сен-Лё, где Роне сделал последнюю фотографию Джима и Памелы, прижавшихся друг к другу: в руках чашки кофе, в глазах безумие, на лицах следы загулов, превращенных ими в марафон эпического саморазрушения. Но Джим широко улыбался в камеру, которая последовала за Памелой и Джимом, когда они на пару минут зашли на блошиный рынок сделать покупки.


На следующий день Робин Вертел работала с Джимом. Она пыталась достучаться до кого-нибудь в «Cinematheque», чтобы обсудить фильмы Джима, к которым теперь добавилась недавно полученная копия документального фильма телекомпании «Granada» под названием «Doors Are Open» (Двери открыты). Но заинтересованных не было. Doors никогда не выступали во Франции, потому что их второй Европейский тур пришлось отменить из-за судебного разбирательства в Майами. Без американских рок-фанатов Джим оставался в неизвестности в своем дворце изгнания.

Джим так же продиктовал письмо, отпечатанное Робин Вертел, адресованное счетоводу Doors, Бобу Грине, без даты, отправленное 28 июня 1971. В нем Джим был решительно настроен порвать с прошлым, сказав, что «Париж прекрасен в солнечную погоду, этот город волнует, он построен для людей», и спросил, есть ли возможность остаться там «на неопределенное время». Он так же просил Грине прислать финансовый отчет и копию партнерского соглашения с Doors, а так же поставил в известность, что они с Памелой решили передать «Themis» ее сестре и ее мужу, так что они должны тут же быть «освобождены от любых вмешательств». В заключении он написал:

«Есть подвижка с кредитными картами? Мы могли бы их использовать на оба наших имени. В чем проблема? И если ты будешь отправлять нам чек после того, как получишь это письмо, то высылаю тебе наши счета, чтобы ты оплатил их. Пожалуйста вышли $3000 [около $25000 на сегодняшний день].

Желаем удачи.

Увидимся.

Джим».


Нико, бывшая страсть Джима, так же находилась в Париже, остановившись с друзьями недалеко от Елисейских полей, пытаясь писать песни. В пятницу вечером 29 июня она ехала в такси, остановившемся на красный возле «Opera». В тот момент она увидела Джима Моррисона, идущего по бульвару, и удивилась. Нико понятия не имела, что Джим в Париже. Она подумала, что Джим неплохо выглядит, разве что нужно немного сбросить лишний вес. Ей вспомнилась их неистовая связь четыре года назад. Она опустила стекло, чтобы позвать Джима, но цвет на светофоре сменился, и такси рвануло вперед, так что момент был упущен.

В конце июня Алан Роне съехал с квартиры Джима, потому что Памела остановилась в доме №17 по улице Ботрейи ненадолго. Она жила время от времени в парижской квартире Жана де Бретей, но распутный граф вернулся из Лондона с Марианной Фейтфулл на хвосте, и втроем им там стало тесно. Однако Жан и Марианна въехали в «L’Hotel», и Жан скоро начал снабжать китайским героином и Марианну и Памелу. У графа также была пробная запись «Sticky Fingers», еще не представленный новый альбом Rolling Stones, который Джим слушал без остановки, когда Памела одолжила пленку на ночь.

Алан Роне, предположительно возвращавшийся в Калифорнию на несколько дней, вселился в дом Аньес Варда. (Другим гостем у нее был режиссер Бернардо Бертолучи, с которым она работала над сценарием «Последнее танго в Париже»). Роне, облегчая душу в разговоре с Варда касательно семьи Моррисон/Курсон, сказал об опасных, вероятно фатальных, проблемах с героином. Варда тут же сказала, что им нужно вмешаться. Определяя Памелу как главный источник проблем, она позвонила Джиму и договорилась о визите элитной целительницы, работающей по системе йоги, в квартиру дома №17 на улице Ботрейи с целью излечить потребности Памелы в героине.

Ее звали Моник Годар. Она пользовалась большим спросом и стоила очень дорого. Она была худой, милой, модной, носила мини-юбку и заслужила репутацию хорошего спиритуального советника многих важных людей в Париже. Роне сомневался насчет ее сил, но надеялся, что Моник Годар сможет каким-то образом уберечь Памелу от самой себя. Вначале Памела не выходила из ванной, так что Моник немного поговорила с Джимом, обсуждая взгляды Ницше на суицид и другие темы, связанные с приближающейся смертью, которая, как отметила Годар, поглощала Джима. Затем Памела наконец-то вошла в гостиную. Она передвигалась в белой шелковой джеллабе, была под кайфом до неприличия и далека от реальности, чтобы бороться со своими проблемами. Моник Годар в ужасе отпрянула от Памелы Курсон, попрощалась с Джимом Моррисоном, поблагодарила Алана Роне за его помощь и выбежала из квартиры.


Согласно не внушающим доверия рассказам, нечто очень плохое случилось с Джимом Моррисоном в один из последних вечеров июня. Харви Мюллер, жизнь которого оказалась под угрозой, когда он проводил свое расследование последних дней Джима, нашел людей в героиновых андеграунд-кругах, клявшихся, что Джим купил немного дури у китайского дилера по имени Чинуа и у местного парня, известного, как Петит Роберт в расположенном в подвале туалете заведения «Rock and Roll Circus». Они заявляют, что Джим вынюхал большую порцию в туалете, отрубился и посинел. Кто-то пробормотал: «El est mort» («Умер» фр.) Люди, которые были с ним – «два парня» - вынесли Джима из туалета, и далее через кухню, которую «Circus» делил с ночным клубом «Alcazar», и через выход этого клуба на улицу Мазарен. Они погрузили Джима в такси, подняли его по лестнице в дом на Ботрейи, закинули в ванную и отсеялись. Джим сумел пройти через это и восстановиться.

Эта не подтвержденная, но часто повторяемая история – что у Джима Моррисона был передоз в «Rock and Roll Circus» - стала частью местных накркопреданий и будет постоянно бросать тень сомнений на то, что случилось две ночи спустя.

 

Когда Алан Роне пришел утром 2 июля в квартиру №17, то он сразу отметил, что Джима трясет.

Роне предложил пойти прогуляться и перекусить, после чего Джим почувствует себя лучше. Пока они шли через квартал Маре, Джим старался выглядеть жизнерадостным, но Роне понимал, что это делается через силу.

Роне видел, что Джим Моррисон напуган. Памелы не было, и Роне решил встретиться с Аньес Варда во время раннего ужина в половине шестого. Услышав, что Роне собирается уйти, Джим запаниковал. «Не уходи», - взмолился он. Еще один приступ кашля сотряс его тело. Он попытался упросить Роне прочитать статью, о которой рассказывалось на обложке свежего выпуска «Newsweek» под названием «Героиновая чума: Что с ней делать». Еще он сказал, что хочет, чтобы Роне прочитал интервью Уильяма Берроуза в «Paris Review». Сказал, что ему нужно отправить телекс и что он хочет, чтобы Роне помог ему с недружелюбными чиновниками в офисе. Казалось, что он отчаянно не хочет оставаться один.

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!







Страдания Джима Моррисона

1 июля 1971 года. В Париже было прохладно утром и тепло к полудню. Джим спал большую часть дня, вероятно, восстанавливаясь после своих андеграунд-преключений на Левобережье Парижа. Он проснулся в депрессии и отвратительном настроении. Пытался работать, делая наброски в старой записной книжке, но на ум ничего не приходило. С трудом он смог получить телекс от Джонатана Долгера, его издателя в «Simon&Schuster» в Нью-Йорке, сообщившего, что «Lords and The New Creatures» изданы в мягкой обложке. Джим хотел, чтобы на обложке заменили его старое фото на более раннее, менее заросшее, сделанное Эдмондом Тэском.

Около восьми Джим и Памела покинули квартиру и приступили к заказанному ужину в «Vin des Pyrenees», в старом бистро дальше по улице. Джима узнали два немецких студента, сидевших за соседним столом. Джим хотел пересесть, но Памела сказала, что ребята безобидные. Пререкаясь, они начали повышать голос. Джим поднялся и вышел. Помела крикнула ему в след, что он может идти на хрен. Она бросила пару стофранковых банкнот на стол и выскочила в гневе следом за Джимом. Немецкие подростки видели их, входящими в дом №17. Они уже видели Джима во Франкфурте в 1968 году, а теперь он был здесь. Они решили вести наблюдение, и это окупилось сполна.

Джим вышел незадолго до полуночи. Они последовали за ним до другого бистро «Le Mazet» на улице Сент-дес-Арт. Было тепло, и Джим сидел на террасе, заказав кувшин красного вина и croquet monsieur – обжаренный сверху на открытом огне сэндвич из ветчины с сыром. Джим оставался там почти час, пока его не узнали американские фанаты Doors и не захотели, чтобы официант сфотографировал их с Джимом.

Когда Алан Роне пришел утром 2 июля в квартиру №17, то он сразу отметил, что Джима трясет. Ставни оставались закрытыми, и в квартире было темно. Вспышка от «Super-8» была закреплена на кресле, указывая на чистую стену, откуда была снята картина. Джим выглядел унылым и кашлял. Роне предложил пойти прогуляться и перекусить, после чего Джим почувствует себя лучше. Пока они шли через квартал Маре, Джим старался выглядеть жизнерадостным, но Роне понимал, что это делается через силу. Они перешли на улицу Розис (Rosiers), центр округа синагог и гастрономических магазинов. Джим остановился, чтобы купить Звезду Давида из красного хрусталя, выполненную в виде подвески на серебряной цепочке, на которую Памела обращала его внимание в старом ювелирном магазине прежде. Джим дрожал, двигался очень медленно, и Роне улавливал выражение страха и беспокойства во всех жестах и фразах Джима, пока тот делал покупку.

Наконец, выйдя на улицу, Джим рухнул на скамейку, мучимый сильными спазмами икоты. Его дыхание было быстрым и неглубоким, а кожа изменилась в цвете. Роне забеспокоился и хотел вызвать такси, чтобы поехать в госпиталь, но Джим отмахивался от него, пока спазмы не закончились. Они решили поесть в «Ma Bourgogne» на площади Вогезов, в паре кварталов от скамейки, где сидел Джим. Он заказал стейк с картофелем фри и, кажется, немного пришел в себя после двух бокалов вина.

Продолжив прогулку, они посетили магазин на улице Турнель, где находилось много редких фильмов на 16 мм пленке. Джим хотел спросить о работах Фрица Ланга, заинтересовавших его. Они так же остановились у сапожника в «Orthodox Jew», который переделывал пару новых сапог на высоком каблуке, доставленных из Калифорнии. Джим хотел, чтобы их ушили, но они оказались еще не готовы. Снова выйдя на воздух, Джим испытал повторный и более сильный приступ икоты. Слюна хлынула у него изо рта. Он тут же развернулся и направился домой. Роне, напуганный и озадаченный, отметил, что Джим серьезно обеспокоен, и последовал за ним. Во дворе лежали дрова, которые нужно было отнести в квартиру, и Джим схватил несколько чурок. Он так запыхался к четвертому этажу, что уронил дрова и сел на ступени, ища нужный ключ.

Роне видел, что Джим Моррисон напуган. Памелы не было, и Роне решил встретиться с Аньес Варда во время раннего ужина в половине шестого. Услышав, что Роне собирается уйти, Джим запаниковал. «Не уходи», - взмолился он. Еще один приступ кашля сотряс его тело. Он попытался упросить Роне прочитать статью, о которой рассказывалось на обложке свежего выпуска «Newsweek» под названием «Героиновая чума: Что с ней делать». Еще он сказал, что хочет, чтобы Роне прочитал интервью Уильяма Берроуза в «Paris Review». Сказал, что ему нужно отправить телекс и что он хочет, чтобы Роне помог ему с недружелюбными чиновниками в офисе. Казалось, что он отчаянно не хочет оставаться один.

Офис, откуда можно было послать телекс, был закрыт, когда они туда пришли. Работники бастовали. Джим начал сильно икать возле кафе на площади Бастилии. Роне хотел нырнуть в метро, чтобы не опоздать на встречу с Варда, но Джим снова попросил его не уходить. «Ну же, Алан, давай по пивку. Останься, чувак. Друг я тебе или нет?»

Они вошли в большое кафе для туристов, и Роне попросил официанта побыстрее дать им выпить. Новая серия спазмов в груди сотрясла Джима, и он закрыл глаза, запрокинул голову и попытался унять икоту делая глубокие вдохи. Роне буквально почувствовал, как побледнел Джим, а его лицо стало напоминать маску смерти. Когда Джим наконец снова открыл глаза, Роне смотрел на него тревожно. Джим спросил: «Что ты видел только что?»

«Ничего, Джим. Ничего».

Джим заказал еще пива, попросив Роне задержаться ненадолго, а затем присоединиться к нему и Памеле для просмотра фильма в девять вечера. Они собирались пойти на «Преследование» - новый вестерн с Робертом Митчемем в главной роли. Роне поднялся и сказал: «Прости, но мне правда нужно идти». Он подбежал ко входу в метро, затем обернулся и посмотрел на кафе. Джим все еще сидел там, но тоже обернулся и бросил взгляд на Роне. Все еще немного ошеломленный, Роне спустился в подземку, чтобы встретиться с Варда.


Никто из ныне живущих не может с уверенностью сказать, что находился на четвертом этаже, в квартире №17 на улице Ботрейи утром 3 июля 1971. Только два человека, Памела Курсон и Жане де Бретей, были полноценными свидетелями смерти Джима Моррисона и оба вскоре умерли следом за ним. Справедливо сказать, что несмотря на безумные версии появившиеся на следующий после 3 июля день (спонтанные, рискованные, чрезвычайно искусные и циничные ретуширования фактов, к которым подстрекали осознанно невнятные действия местных авторитетов, создав омерзительную и потенциально скандальную историю о передозировке героином, с вероятными, но беспорядочными криминальными домыслами и громадными финансовыми последствиями) официальной причиной смерти Джима Моррисона будет признана смерть в результате обычного сердечного приступа.

Памела Курсон высказала несколько версий случившегося: одну полиции, вторую Алану Роне и Аньес Варда и другие друзьям в Калифорнии в следующие три года. Жан де Бретей три дня спустя после трагедии озвучит свою версию в Марокко, где чувствовал себя в безопасности. Харви Мюллер опубликовал свои мысли о том, что Джим Моррисон умер в туалете «Circus» примерно за сутки до официального дня смерти. Принимая во внимание все эти порой двусмысленные, слабые сюжеты, можно заметить, что в каждой из них последние часы Джима Моррисона были крайне болезненными и связанными с сердечным приступом.

Памела Курсон сказала, что они ходили в кинотеатр. Светлой и теплой летней ночью они гуляли в деревне Сен-Пол, пересекли обвалившуюся старую городскую стену, спустившись в узкий проход Карла Великого (Charlemagne), взяв такси на стоянке на Сен-Пол. Фильм, который они смотрели, был снят Раулем Уолшем, пытавшимся добавить ощущение нуара в стандартный формат голливудского вестерна. По иронии судьбы, его показывали в арт-хаусе недалеко от станции метро «Pelletier». После фильма они поели кисло-сладкую китайскую пищу в одном из ресторанов, работавших допоздна на Сент-Антуан. Джим запил свою еду парой бутылок пива. В час ночи они решили, что на сегодня хватит, и вернулись в свою квартиру.

Джим был чем-то обеспокоен. Он тянул виски из бутылки, вероятно, чтобы унять боль от полученных повреждений и недомоганий. Он сел на стол с открытой записной книжкой, но не смог собраться. Памела отмеряла кредитной картой полоски героина на зеркале. Они оба втянули носом наркотик, используя свернутую в трубочку купюру. Джим начал заправлять в проектор пленку с их путешествиями из «Super-8». Памела сказала, что они пели, когда смотрели на стене их мрачный, дерганый, находящийся не в фокусе фильм об Испании, Марокко и Корсике. Джим (согласно Памеле во всех ее вариантах истории) слушал старые записи Doors – «The End» точно – большую часть ночи. В паузах они нюхали дорожки китайского наркотика.

Если верить соседям, то утром того дня Джим был расстроен. Бушуя, он открыл дверь и вышел в холл до того, как его успели вернуть. Год спустя женщина, проживавшая аккурат этажом ниже, сказала Филипу и Зозо, что в ночь смерти их друга, была разбужена ссорой. Она открыла дверь, оставив цепочку, и увидела «Месье Дугласа» - голого и вопящего на лестнице.

Согласно Памеле, у Джима начался непрекращающийся кашель. Памела в конце концов сказала ему, что им следует лечь спать. На часах было три утра начинавшегося субботнего дня.

Джим попросил Памелу приготовить ему еще одну-две дорожки перед сном. Это была ее собственная дурь, купленная у Жана, и дома только она заведовала наркотиками (хотя она постоянно уверяла, что у Джима имелись свои заначки). Джим все еще бодрствовал, когда Памела начала втыкать в героиновом ступоре.

Она вздрогнула и проснулась, примерно час спустя. На часах было четыре утра. Очень темно. Джим лежал рядом и в груди у него что-то жутко булькало. Выглядело так, словно он захлебывался собственной слизью. Но она слышала подобное и прежде, поэтому попыталась просто его разбудить. Поднять его не удалось. Она влепила ему пощечину. Ничего. Ударила сильнее, снова и снова, пока он не начал приходить в себя. Но ужас не закончился. Поднявшись, мучимый болью, Джим поплелся в ванную. Кто-то – Памела не смогла вспомнить, кто именно – открыл воду, и Джим лег в ванну. Памела вернулась в кровать и снова отключилась. Она проснулась в холодном поту, от звуков жуткой рвоты. Джим, все еще в ванне, выблевывал куски ананасов и яркие сгустки крови. Памела метнулась на кухню, извлекла из шкафа оранжевую кастрюлю «Le Creuset», и побежала обратно в ванную. Когда тошнота прошла, она спустила рвотные массы в унитаз. Позднее она сказала, что ей, кажется, пришлось опорожнять и мыть кастрюлю трижды. Памела заверяет, будто Джим сказал, что теперь чувствует себя лучше. После этого она пошла спать. Примерно около пяти, когда небо начало светлеть, Памела Курсон, обессиленная от героина и утомления, легла в кровать. Засыпая, она подумала, что слышит, как Джим зовет ее: «Памела? Ты там?»

Вероятно спустя час, она снова проснулась. Джима в кровати не было. Утренний свет просачивался сквозь жалюзи, закрывавшие окна. Она поднялась и пошла в ванную. Дверь была закрыта изнутри. Она закричала Джиму, барабаня в дверь, но ответа не было.

В субботу, в шесть тридцать утра, Памела позвонила Жану де Бретею, находившемуся в постели с Марианной Фейтфул. Марианна была под «Туиналом» (барбитурат), но помнит момент, когда раздался звонок.

«Мне нужно идти, детка, - сказал Жан. – Звонила Памела Моррисон».

Это заставило Марианну подняться. «Жан, послушай… Мне нужно встретиться с Джимом Моррисоном».

«Невозможно, детка. Особенно сейчас. Je t’explique позднее. («Поговорим» фр.). Я туда и обратно».

Не прошло и получаса, как он прибыл в квартиру Моррисонов. Памела, одетая в белую шелковую джеллабу, находилась в неадекватном состоянии. Граф успокоил ее, осторожно разбил стекло двери в ванную, открыл внутренний замок и вошел.

Мертвый Джим Моррисон лежал в ванне. Кровь еще не успела засохнуть под носом и на подбородке, словно у него было жуткое кровотечение. На его груди находились два больших, сине-фиолетовых синяка. Вода в ванне была темно-розовой, как если бы Джим истекал кровью, пока его сердце не остановилось. Памела позднее говорила, что впервые за месяц он выглядел спокойным, его голова была немного повернута налево, едва уловимая улыбка на губах. «У него было такое безмятежное выражение, - говорила позднее Памела. – Если бы не вся та кровь…»

Памела, окончательно спятив, начала бить Джима по щекам, говорить с ним. Затем она почти забралась в ванну рядом с Джимом, но граф вытащил ее, вытолкав в комнату. Проведя холодный расчет среди ужаса и страданий, Жан сказал Памеле, что покидает город. Сначала Дженис Джоплин. Теперь Джим Моррисон. (Парижская полиция уже вела досье, касательно его наркоторговли). Жан сказал Памеле, что теперь им нужно убраться из Парижа так быстро, как только возможно. Он и Марианна отправятся в Марокко в тот вечер. Жан сказал Памеле, что если она приедет в Марокко, где у его семьи большое влияние, он сможет защитить ее на случай возникновения юридических проблем. У Джима не было следов «дорожек» на теле. Вскрытие делалось во Франции в связи с подозрением в убийстве. Жан сказал Памеле, что вскоре в доме появится полиция, и нужно спустить в унитаз все наркотики. Ей следует сказать патологоанатомам, что у Джима были проблемы с сердцем. Памела спросила Жана, что ей нужно сделать потом.

«Позвони своим друзьям, - сказал граф. – Пусть помогут. Мы с тобой еще увидимся до моего отъезда. Извини, что все так вышло. Люблю тебя. Прощай».

Жан де Бретей покинул дом №17 на улице Ботрейи примерно в семь тридцать утра. Памела поспешила назад в ванную, чтобы поговорить с Джимом Моррисоном: мертвым, несчастным и одиноким.

 

Дверь в спальню была закрыта. Табличка «не беспокоить» (надпись была сделана на французском и арабских языках), привезенная из Марокко, висела на дверной ручке. Внезапно дверь открылась и все пожарники покинули квартиру. Роне не мог заставить себя войти. Все что он видел – босые ноги Джима, свисавшие с края кровати.

Памела вышла в коридор. На ней все еще была надета джеллаба. Роне сказал ей, что ему нужно назвать полиции правильное имя Джима, а она сказала, что уже это сделала. Вышла Аньес Варда и отвела их в гостиную.

«Расскажи, что случилось, - потребовал Роне от Памелы. – Я ведь сам не так давно расстался с ним».

ОГЛАВЛЕНИЕ


Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!





Дата: 2019-05-28, просмотров: 204.