Полусюрреалистичный тур «Roadhouse Blues» продолжился в пятницу 8 мая 1970, исполнением Doors большого количества R&B в детройтовской «Cobo Arena». Джим был оживленным и вменяемым, пел так, словно хотел тронуть усопших звезд, получая в благодарность дождь из трусиков и лифчиков, которые он периодически собирал и сваливал в кучу на одном из усилителей. Теперь зрители подпевали во время «Roadhouse Blues», подхватывая строчку «Let it roll». Джон Себастьян играл на гитаре в блюзовых номерах «King Bee» и «Rock Me». Хардкоровый «Break On Through» был великолепен. Во время «Five to One» выступление остановилось.

Джим, обращаясь к маразматичному критикану: «Эй, чувак. Да, я тебе говорю. Может уже хватит этого дерьма?» Критикан заткнулся.

«When the Music’s Over» был сокрушительным взрывом с вставками из «Lizard», пугающими голосами, эффектами из фильмов ужасов и невероятно энергичным. «ПЕРСИДСКАЯ НОЧЬ!» - кричал в кульминационный момент Джим, и толпа вздувалась в катарсисе, начиная откликаться в рок-литургическом оргазме. Когда долгое шоу подошло к концу, Джим отказался уходить, хотя контракт группы предусматривал, что музыка должна закончиться в полночь. «Не позволяйте им давить на нас», - взревел Джим, и подростки замерли, в то время как он начал «The End» в одиннадцать тридцать. Песня продлилась почти час, поскольку Джим вместил в нее свежие поэмы («Vast Radiant Beach», «Come, They Crooned, the American Ones»), затем он «вышел в коридор»… Все билеты были раскуплены, но Doors так разозлили менеджеров игрой допоздна, что те сказали Биллу Сиддонсу, что группа никогда больше не сможет работать в больших аудиториях Детройта.

После выступлений в Колумбусе и Балтиморе Джим отправился в Нью-Йорк на благотворительный вечер поэзии в «Village Gate», посвященный Тимоти Лири, которого везли поездом в тюрьму, задержав с несколькими косяками. Джим присутствовал на вечерней части, слушая чтение Алена Гинзберга, но сам отказался читать, пожаловавшись, что слишком накручен. Следующим вечером Джим находился в световом зале в «Fillmore East», когда на сцену вышли Jefferson Airplane. Во время их выступления пришел Гинзберг и представился Джиму. Сейчас, учитывая, что Джим отрастил бороду, между двумя поэтам можно было при большом желании усмотреть сходство – нечто, о чем нельзя было даже подумать два года назад. Между песнями какой-то критикан начал цепляться к Грейс Слик. Когда его болтовня стала бессвязной, Грейс язвительно заметила: «О, меня предупреждали, что вчера здесь побывал Джим Моррисон».

Джим, смутившись перед Гинсбергом, пробормотал: «Спасибо большое, Грейс».

Май 1970. Четыре подростка, посещавшие митинг протеста в университете «Kent State University» в Огайо, были убиты солдатами национальной гвардии. Смелая песня Нила Янга об этом событии, «Ohio», крутили по радио на протяжении нескольких недель. Джим был замечен на Манхеттене в «Thalia Cinema» на показе фильма Жана-Люка Годара «Две или три вещи, которые я знаю о ней». Его видели в Палм-Спрингс, в Топанга, и в Сан-Франциско, где Джим и Бэйб пили в барах Норт-Бич с Майклом Макклюром. Все еще с большой бородой, Джим оставался неузнаваемым, даже когда попросил выступавшую в баре группу разрешения исполнить с ними пару песен. Но посетителям не потребовалось много времени, чтобы понять, кто поет – стоило только услышать голос. Судебный процесс в Майами продолжался, несмотря на то, что большинство попыток выдвинуть обвинения были задушены на корню. Слушанье было назначено на конец лета, поставив второй европейский тур Doors под угрозу. Джим и Макс Финк начали подготовку к суду. Это тот период, когда, по словам юриста, Джим рассказывал, что будучи подростком подвергся насилию и что позднее у него была связь со взрослым мужчиной, во время учебы в колледже Флориды, вероятно это был хозяин кофейни, где Джим впервые вышел на сцену. (В своих неопубликованных мемуарах Финк заявлял, что этот человек безуспешно пытался связаться с Джимом после того, как Doors добились успеха). Финк говорил, что Джим настойчиво доказывал ему, что он не голубой, а о своей выходке в Майами говорил, что это было «хорошим способом оказать почтение моим родителям».

Люди, которые хорошо знали Джима, говорят, что он был щедрым, касательно денег. У него не было собственности. Он водил арендованные машины из местного агентства «Cahuenga Auto». Примерно в это время Джим заплатил за публикацию «Mt. Alverno Review», поэтическая антология в редакции его друга Майкла Форда, задуманная с целью помочь Кеннету Патчену, любимому поэту Джима, с медицинскими расходами. Чарльз Буковски внес свой вклад в виде поэмы, как и Джим. Она начиналась «Мы пожинали кровавые урожаи на полях сражений».

Идиопатический консерватизм Джима нашел выход в обдуманном интервью, которое он дал в конце того месяца на радио «CBC»:

«Я испытываю лишенный предрассудков пессимизм касательно многих вещей, так что не разочаровываюсь, когда идет что-то не так. Нет, я не мечтаю о революции. Революция в реальности – это просто переход власти от одной фракции к другой. И я думаю, что революция в этой стране станет бедствием. Идеалы демократии все еще целесообразны. Нам просто нужно сменить некоторых лидеров и некоторые законы».

«Большинство людей чувствуют себя пустым местом и не способны вершить свою судьбу. Это печально. Думаю, нужно более активно привлекать людей, а не передавать всю эту энергию нескольким индивидам. Одна из трагедий нашего времени – это то, что в обсуждении решений, которые принимаются для нас, мы не участвуем».

Джим сказал, что опечален видеть большее количество людей, принимающих нынешнее положение вещей.

«Мне горестно, что многие люди живут тихо, ординарно, благовоспитанно, когда вокруг так много… несправедливости. Думаю, это печально. Это как если бы людей программировали высшие формы жизни от рождения до могилы, заставляя жить упорядоченно, подчиняясь заданным установкам. Это трагично, друзья. Да. Давайте изучим жизнь во всей ее многогранности».

Совет Джима заключался в том, что нужно понимать и любить искусство.

«У меня пунктик на художественных проектах. Понимаете? Моя самая большая радость – придавать реальности форму. Музыка – это лучший выход, наибольшая радость для меня. В конечном итоге я напишу что-нибудь очень важное. Вот мои амбиции – написать что-то значительное».

В отличие от его любви к творчеству, он не особенно хотел обсуждать вопросы сексуальности, хотя имел ясное понимание, куда идет общество. «Я не могу говорить много о сексе. Я мыслю, как поколение, вытесненное пять или десять лет назад. Секс был всегда чем-то волшебным для меня… Подавление сексуальной энергии всегда было инструментом тоталитарных систем… Давайте посмотрим правде в глаза – мы добрались первыми до Луны, и в базе этого лежало большое количество подавленной сексуальной энергии».

«Думаю, каждое поколение превосходит предыдущее знаниями и умственным развитием, и я думаю, что недавно был совершен гигантский шаг (молодым поколением). Имеет место невероятное понимание вещей и событий, недосягаемых для людей, с которыми я рос. Мне двадцать шесть, но я уже устарел для их интересов. Мне нравится быть пессимистом, но они намного лучше приспособлены справляться с грядущим, чем мое поколение».

Взгляды Джима касательно будущего были почти прозорливыми.

«Новые герои могут быть политическими активистами, компьютерщиками – люди, далекие от понимания реальной жизни общества. Я не знаю ничего о будущем. Оно само о себе позаботится. Мы можем попытаться воздействовать на него, но, думаю, если что-то должно случиться, то это случится».

Джим был в плохой форме, когда тур «Roadhouse Blues» продолжился 5 июня в сиэтловском «Center Coliseum». Ведущий блюз-гитарист Альберт Кинг и его квартет играли на открытии для Doors в Сиэтле и еще в нескольких других городах. Есть фотографии, сделанные за кулисами, запечатлев Моррисона (бородатого, в синей футболке и в черных джинсах, в которых он будет выступать следующие несколько месяцев) с большой сигарой высокого (6 футов 4 дюйма (195 см)) Кинга. В самом начале случилась ссора между Джимом и пятью тысячами подростками Сиэтла (на пятнадцатитысячной арене); странная атмосфера осталась после того, как год назад Джим представил «театр жестокости» на проходившем в Сиэтле фестивале. Джим читал «Love Hides» и «Adolf Hitler» во время «Back Door Man». Находясь на сцене с бутылкой пива, он запорол «When the Music’s Over» из-за усилившегося фидбека («заводка» микрофона). Он пытался общаться с беспокойными подростками, благодаря их за терпение: «Нам нужно время для разогрева». Затем оскорбил Сиэтл: «Это место не напоминает вам тридцатые двадцать лет спустя? Понимаете, о чем я?»

Далее шла импровизация «Mystery Train», затем позорный коллапс. Джим схватил себя за ширинку. Повисла долгая, неспокойная пауза между песнями. Концерт был абсолютной обдираловкой, и свет в зале выключили в двенадцать тридцать. Когда Джим шел за сцену, то он ворчал «Все в порядке. Все будет в порядке». Джон Денсмор был так расстроен, что отказался лететь на вертолете с Джимом. На следующий день в газете «Post-intelligencer» Doors назвали анахронизмом.

Следующее шоу проходило в субботу в Ванкувере, и Джим начал набирать обороты. Он наблюдал за тем, как Альберт Кинг исполнял знаменитую версию «Born Under a Bad Sign» (Рожденный под несчастливой звездой), затем Кинг присоединился к Doors на сцене, играя на своей багровой гитаре марки «Gibson Flying V» в некоторых тарахтящих R&B песнях. Уверено говоря чистым, как колокольный звон, голосом, Джим вставлял долгие поэтические пассажи «Across the Sea» и «There You Sit» между секциями «The End».

10 июня 1970 года судья округа Дейд отклонил официальную просьбу Макса Финка с прошением снять с Джима Моррисона обвинения в непристойном поведении, назначив слушание на конец августа. Джим начал давать больше интервью, позволяя фотографировать себя, как косматого уличного поэта с пивным пузом. Он шлялся по Западному Голливуду пешком в костюме инженера. (Робби называл его «Инженер Билл»). Теперь Джим вел себя тихо, больше размышлял, чем провоцировал. Его можно было увидеть читающим на скамейке бульвара Санта-Моника. В другое время его поступки были крайне странными. Он мог блевануть на людей без предупреждения. Мочился на стены у всех на глазах. Его тело покрывали синяки после того, как он выпрыгивал из машин на большой скорости – новая выходка. Он начал трястись по утрам, как алкоголик. Старался не выпускать из рук записные книжки, хотя обычно терял их. Говорил друзьям (и в интервью), что хочет написать о своем судебном процессе по обвинению в непристойности. Стихи для «Riders on the Storm» и «L.A. Woman» во всей их жуткой унылой красоте, были рождены в тот нелицеприятный период почти суицидального алкогольного отравления.

«Не думаю, что (Джим) осознанно хотел изменить свой имидж, превратившись из рок-звезды в спившегося бомжа, - позднее сказал Робби Кригер. – Просто все так получилось, когда он начал много пить, став грязным и толстым. Думаю, он совсем не хотел подобного. Помнится, он пробовался в паре фильмов Стива Маккуина и в прочей фигне. Я понимал, что он смущен тем, как выглядит. Он постригся и побрился, но так стал выглядеть еще хуже… Он вернулся с прослушиваний и был очень смущен. (Как-то раз там присутствовал Майкл Дуглас). Так что я не думаю, что он хотел выглядеть так плохо, хотя некоторые люди заявляют обратное».

Кое-кто решил, что им нужно увезти Джима из города. Считали, что Памела находилась во Франции, но в действительности она зависала в Марокко с графом де Бретей, Полом и Талией Гетти на их вилле в Танжере. Джим полетел в Нью-Йорк. Он переносил пневмонию на ногах и разве что не выкашливал свои легкие. Говорят, его видел Майкл Одер, муж дивы Уорхола по имени Вива, в комнате у героинового дилера в отеле «Chelsea». Патришия Кеннели заявляет, что вышла замуж за Джима во время вудуистического ритуала 24 июня.

26 июня Джим полетел во Францию с рекламным агентом Doors Леоном Барнардом, предположительно для раскрутки предстоящего тура группы, намеченного на сентябрь. Они зарегистрировались в отеле «George V». Джиму тут же приглянулось бистро на другой стороне улицы под названием «Bar Alexandre», и в особенности искусно изогнутая скамейка перед баром, на которой он сидел, привыкая к смене часовых поясов, ранним утром, пялясь в непроглядную тьму самой короткой ночи в году. Это было первое появление Джима в Париже, и он тут же влюбился в магическую древность города. Doors никогда прежде не выступали во Франции, и никто его там не знал.

В Париж вернулась Аньес Варда, друг Джима. Она и ее супруг, Жак Деми, переехали в Калифорнию после успеха «Шербурских зонтиков», и Варда безуспешно пыталась привлечь Джима в одну из своих картин. Варда и Деми прохлаждались в своем доме на Голливудских холмах, с бассейном и «Кадиллаком» с откидным верхом, но более радикальная Варда уже осуждала поверхностный материализм и бездушие, обнаруженное в их калифорнийской мечте. Она уже связывалась с Джимом, и они разговаривали не один час о фильмах. Одной из причин, по которой Джим прибыл во Францию, был просмотр нового фильма Деми «Peau d’Ane» («Ослиная шкура»).

Сорокадвухлетняя Аньес Варда с черной челкой была оживленной, пылкой и властной. Она жила в отеле «Left Bank», возвышающемся над скульптурой Александра Кэлдера. Варда пригласила Джима на день рождение своей дочери, вскоре после того, как он прибыл в Париж. Джим пришел с подарком, нализался коньяком и рухнул, отрубившись, под стол. Дети решили, что он шутит, и рассмеялись. Вскоре он очнулся и вел себя так, словно ничего не случилось.

Несколько дней спустя они отправились на поезде на юг страны, где Деми снимал свой фильм в величественном шембургском загородном замке в долине Луара. Варда рассказала Джиму (согласно записям в сохранившихся записных книжках) о странных временах во французском кинематографе с тех пор, как в 1968 году в верхушках власти появились рабочие и студенты. «Cahier du Cinema» стал марксистским. Жан Люк Годар стал маоистом. Новая Волна захлебнулась. Анри Ланглуа, основатель французской синематики, был уволен министром культуры Андре Малро, но потом получил должность назад, после начавшихся уличных бунтов. Джим сказал Аньес (саркастично), что ничего подобного никогда не случится в Лос-Анджелесе.

Это был день визитов. Аньес Варда всегда снимала постановки мужа на пленку «Super-8», и в кадр в это утро попал на девять секунд Джим Моррисон – бородатый с длинными волосами, развивающимися на ветру, сидя на лугу, беседуя с богиней кино Катрин Денёв и героем «Новой волны» Франсуа Трюффо. У них был идиллический ленч за большим столом под деревьями, и Джим сильно набрался с героями «Новой волны» вдобавок к трем бутылкам вина, которые уже осушил. (Английское название фильма Денни «Волшебный осел»).

В поисках ускользающей Памелы Курсон Джим и Леон Барнар вылетели в Танжер, зарегистрировавшись в роскошном отеле «El Minzah», достав немного хэша на ярмарке ковров Ахмеда на другой стороне дороги, где Rolling Stones покупали себе дурь, когда приезжали в город. Памелы и графа в городе не было, потому что они сбежали на виллу де Бретея в Марракеше. Джим и Леон зависли в раскаленном добела Танжере на пару дней, выпивая в знаменитом «Parade Bar», где диаспора эмигрантов устраивала прием. (Несколько лет спустя девушка с Лонг-Айленд заявляла, что стала матерью сына, пригулянным от Джима, во время его короткого пребывание Танжере).

Неизвестно точно сколько времени провел Джим за границей кроме того, что он вернулся в Париж в начале июля, и выглядел очень плохо. У него появились проблемы с кредитными карточками, которые отказались принимать в отеле «George V». Поэтому он провел несколько ночей в дешевом молодежном хостеле на содержании отеля «Saint Jacques» в латинском квартале, зарегистрировавшись как Джеймс Моррисон. Он посетил показ нового фильма Годара в «Синематике», появившись на снимке после показа, прямо напротив здания, стоя позади самого Годара (хотя они никогда не были знакомы). Он потратил целую ночь, бродя по набережным Сены, выпивая с отбросами под мостами. Британские музыкальные газеты опубликовали репортаж о том, что Джим был замечен на тусовке Pink Floyd в лондонском Гайд-Парке 18 июля.

Джим вернулся к концу июля в Лос-Анджелес и снова начал сильно пить, узнав, что Памела Курсон живет с Жаном де Бретей (который находился в стране нелегально и толкал героин своим влиятельным друзьям). Пневмония Джима вернулась, заставив посетить доктора – редкое событие. Он в основном оставался в отеле, иногда появляясь в дорогом «Riot House» на Сансет, где беспокоил обслуживающий персонал, свисая на руках с расположенного на одиннадцатом этаже балкона. Это производило впечатление на английские группы, останавливавшиеся там, но пугало до чертиков членов клуба «Ротари» из Сидар-Рапидс и молодых членов методисткой церкви из Маунтин Гров.

Все, что происходило в «Metro Dade Justice Building» воняло коррупцией. Наблюдавшим за процессом майамским юристам-ветеранам было ясно, что Джима Моррисона отправят в тюрьму по указке параноидальной администрации Никсона. Кто-то собирался сломать Doors физически и финансово, и быстро стало ясно, что никто из медиа-мира не вступится за Джима Моррисона в час, когда ему это нужно.

В тот уикенд Doors дали два концерта в Калифорнии. В пятничный вечер в Бейкерсфилде подростки столпились перед сценой словно животные в стойле, а Doors играли на протяжении трех часов. Джим выкладывался с сосредоточенным неистовством, исполняя «Celebration» тщательно произнося слова, спрашивая у зрителей сигареты и потребив, вероятно, галлон пива (3.7 литра). Следующим вечером в Сан-Диего он начал выступление воплем: «Этим начинался рок-н-ролл и сейчас это выходит из-под контроля». Doors выдали еще одно великое шоу, и никто не знал, что оно станет последним в серии выступлений подобного качества, ознаменовав окончание целой эпохи, начавшейся пятью годами ранее, солнечным днем на пляже Венеции.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Нашли ошибку, напишите на admin@vavikin-horror.ru или в комментарии. Вместе сделаем перевод книги лучше :)

Сейчас главы выкладываются сразу в процессе перевода, в черновом варианте. После завершения перевода всей книги, текст будет окончательно вычитан и выложен в свободный доступ для скачивания в fb2 и др. форматах. Спасибо всем, кто уже помог с вычиткой!