Главным источником для истории следующего за отражением персов «Пятидесятилетия» и в особенности Пелопоннесской войны, до зимы 411 г., служит знаменитейший историк древности — Фукидид.

Геродот старше Фукидида всего на 25— 30 лет. Геродот — представитель старшего, а Фукидид — младшего поколения Периклова века. В умственной жизни Греции во вторую половину V века совершился вообще крупный перелом. Афины стали центром этой новой умственной жизни, «школой Эллады», и афинянин Фукидид — одна из характерных личностей эпохи «Просвещения»: он представитель века разума и философии, современник Еврипида, софистов и Сократа... Насколько Геродот словоохотлив, настолько Фукидид сжат и скуп на слова. Геродот — ближе к поэзии, Фукидид — ближе к науке. Геродота мы можем называть лишь с некоторыми оговорками «отцом истории». В сущности же, если под последнею разуметь науку и нечто большее, нежели повествование о достопамятных событиях, то ее отцом с полным правом следовало бы признать только Фукидида. Он, можно сказать, положил начало истории как науке и создал истинную историческую критику.

Фукидид родился около 460—455 гг. до P. X. Он сам говорит, что в начале Пелопоннесской войны он был уже в вполне зрелом возрасте и мог понимать и наблюдать совершающиеся события. Таким образом, он был современником и очевидцем Периклова правления и самой войны. Принадлежал он к богатой и знатной фамилии фракийского происхождения. Сын Олора, он был потомком фракийского царя того же имени и состоял в родстве с фамилией Кимона. Фукидид обладал материальными средствами, независимым положением и близок был к выдающимся и влиятельным лицам. Он получил прекрасное образование, стоял на высоте тогдашнего умственного развития и был одним из самых крупных и характерных представителей греческой мысли того времени. Как афинянин и афинский стратег, он близко знал положение дел в Афинах. Кроме того, он имел обширные связи и влияние во Фракии, где ему принадлежали золотые прииски в окрестностях Амфиполя.

Первые годы войны Фукидид жил в Афинах, но после перехода Амфиполя в руки Брасида (424 г.) Фукидид, командовавший эскадрой у берегов Фракии и не успевший воспрепятствовать этому переходу, принужден был отправиться в изгнание и поселился в своем фракийском поместье. Это изгнание, однако, явилось в свою очередь благоприятным моментом для Фукидида как историка: оно дало ему досуг, необходимый для составления и обработки его труда, и возможность спокойно, в качестве зрителя, наблюдать за обеими воюющими сторонами, в особенности — ближе стать к пелопоннесцам. Живя в изгнании, Фукидид посетил, по-видимому, большую часть местностей, служивших театром войны, македонский двор времен Архелая (II, 100), быть может, Спарту и, по всей вероятности, Италию и Сицилию, в особенности Сиракузы. По окончании войны Фукидид вследствие амнистии 1 получил возможность возвратиться на родину, но вскоре умер (ок. 399—396 г.).

Как заявляет сам Фукидид, он начал свой труд тотчас по возникновении войны, будучи заранее уверен в ее важном значении. События 27-летнего периода, с 431 г. по 404, он считал за нечто цельное, за одну войну, и даже возражал против иного мнения. Фукидид оставил свой труд неоконченным: он останавливается на 411 г.

Фукидид писал, как историк-очевидец, и его главный источник — виденное им самим или слышанное от других лиц, близко стоявших к событиям и заслуживавших, по его мнению, доверия. Материалом служили ему и документы, надписи и вещественные памятники, культурные переживания, обычаи и одежда, устные предания, свидетельства поэтов и т. п. Фукидид пользовался и трудами своих предшественников, когда касался прошлого. Геродота он прямо не называет, но нет сомнения, что он был знаком с его произведением.

Тема Фукидида — история Пелопоннесской войны. Цель Фукидида — отыскание истины. Фукидид знал, что вследствие отсутствия баснословного элемента его изложение покажется менее занимательным и приятным; но он считал достаточным, если его труд «найдут полезным те, кто пожелает иметь ясное и верное представление о прошлом, ввиду того, что, по свойствам человеческой природы, и в будущем когда-нибудь может произойти нечто подобное». Он смотрел на свое произведение не как на временную забаву для слушателей, а как на достояние навеки.

Фукидид сознается, что узнавать правду было трудно, так как свидетели-очевидцы говорили об одном и том же не одинаково, а под влиянием пристрастия или памяти. Таким образом, основные приемы исторической критики впервые, можно сказать, открыты и применены Фукидидом. Фукидид первый надлежащим образом оценил важность документов и некоторые из них целиком внес в свою историю. Он умел воспользоваться и мифом, и народным преданием, объяснить более или менее правдоподобно самое происхождение того или иного рассказа, даже неверной версии.

Особенно интересны с точки зрения приемов те начальные главы, в которых Фукидид пытается дать реконструкцию важнейших моментов древнейшей греческой истории. Правда, здесь он впадает в некоторые ошибки, например, говорит о мифических или легендарных личностях, подобных Агамемнону, как о чисто исторических деятелях. Но виною тому не метод, а свойственное всей древности неуменье отличать миф и легенду от исторического факта и — главное — недостаточность фактических данных, при помощи которых приходилось оперировать тогдашней исторической науке. Со стороны же метода эти главы — одно из самых ярких доказательств глубины и силы ума Фукидида и вообще одно из самых замечательных проявлений греческой мысли. Здесь Фукидид широко применяет метод обратного заключения — от настоящего к прошлому, от известного к неизвестному, причем основанием для его заключений и комбинаций служат свидетельства эпоса, топографические данные, вещественные памятники, быт более отсталых в культурном отношении греческих племен и варваров, сохранившиеся названия, обычаи, празднества и обряды,— словом то, что мы теперь называем культурными переживаниями.

Вообще в очерке древнейшей истории Фукидид придает большое значение экономическим отношениям и материальным средствам. Накопление богатств у него является важным фактором исторического развития. Такие явления, как переселения, завоевания, рост внешнего могущества народов, он ставит в тесную связь с бытовыми и хозяйственными условиями. Природным условиям и географическому положению Фукидид придает тоже большое значение.

Мы видим у Фукидида приемы, напоминающие приемы современных исследователей. Его «метод обратного заключения» есть в то же время метод сравнительный. Фукидид подмечает аналогию между бытом и явлениями мира греческого, на известной ступени его развития, и мира варварского. Следовательно, Фукидиду не чужда уже идея постепенного развития.

Одним из излюбленных приемов Фукидида, как и вообще античной историографии, являются речи, влагаемые в уста действующим лицам. Без сомнения, речи эти — в значительной мере композиция самого историка. Посредством этого приема историк изображал мотивы действующих лиц, представлял доводы pro и contra, знакомил с общими условиями и обстоятельствами, при которых происходило действие, и проч.

Фукидиду присуща идея причинности, причем он умеет отличать общие, основные причины от поводов и случайных обстоятельств. У Фукидида мы уже встречаем сознание законосообразности исторических явлений и ряд своего рода обобщений, основанных на убеждении в том, что одинаковые причины и условия вызывают одинаковые следствия: по его мнению, пока не изменится человеческая природа, до тех пор будут происходить явления, подобные тем, которые он описывает.

Понятно после этого, что Фукидид объясняет исторические события, не вводя сверхъестественного элемента и непосредственного вмешательства божества. У Фукидида упоминается о случае или судьбе, и сам он, по-видимому, допускает известную долю их влияния; но это совсем не то, что рок у Геродота: по Фукидиду, это — скорее лишь «совпадение», стечение обстоятельств. С другой стороны, насколько можно судить по некоторым указаниям,— вообще Фукидид избегал открыто выражать свои личные мнения,— он не отвергал существования богов или божественного начала: по крайней мере, упадок религии, неуважение к святыне, исчезновение всякого страха перед богами он считал чрезвычайно неблагоприятным симптомом, свидетельствующим о крайнем разложении и деморализации общества; но прямого вмешательства божества в ход человеческих дел Фукидид не допускал и объяснял этот ход естественным образом.

Он говорит иногда об оракулах и предзнаменованиях, но не потому, чтобы он верил в них, а потому, что они являлись известным фактором, с которым историку приходилось считаться. Фукидид сообщает и о землетрясениях и затмениях, но не придает им значения чуда или предзнаменования. По Фукидиду, не гадатели, не предзнаменования и оракулы, а ум и знание могут предусматривать будущее.

Фукидид в каждом сложившемся государственном строе видел, конечно, продукт исторического развития, обусловленный известными причинами, и что он не был узким доктринером, а смотрел больше на сущность, чем на форму, и был враг крайней партийности. Тем не менее у Фукидида были свои политические воззрения, на которые есть ясные указания в его труде, несмотря на всю его объективность. Уже по самому происхождению и социальному положению Фукидид принадлежал не к демосу, а к аристократам. О демосе он нелестного мнения. А устами Алкивиада Фукидид отзывается о демократии, как о такой форме правления, которой люди мыслящие знали цену, и называет ее «общепризнанным безумием», о котором нельзя и сказать ничего нового. Крайне умеренная демократия Пяти тысяч — вот что наиболее соответствовало политическому идеалу знаменитейшего историка древности.

Фукидид редко высказывает свои личные мнения; обыкновенно он избегает говорить от себя: он заставляет говорить самые факты. Но, конечно, Фукидид не мог быть совершенно свободен от мотивов субъективных, тем более, что он был современником большей части описываемых им событий. Его характеризует любовь к истине. Его добросовестность в изложении фактов такова, что с помощью им же сообщаемых данных можно иногда проверить и даже опровергнуть его взгляд или отзыв. Аристократ по происхождению и по положению, далеко не сторонник крайней демократии, Фукидид не скрывает дурных поступков олигархов и устами Перикла рисует величественный идеал афинской демократии. Сам афинянин, он высоко ценит и ярко выставляет заслуги их врага, защитника Сиракуз, Гермократа, и относится с полным беспристрастием к спартанцам. То же беспристрастие у Фукидида и по отношению к другим городам Греции. Вынужденный удалиться в изгнание, Фукидид не относится, однако, с ненавистью и злобой к своему родному городу. Вообще, там, где историк говорит о своей неудаче под Амфиполем, ярче и рельефнее всего обнаруживается его объективность.

После всего этого неудивительно, если мы встречаем самые хвалебные отзывы о Фукидиде. Как историк, излагающий современные ему события, Фукидид имеет преемников; но как критик, он стоит совершенно изолированным; на тот путь, который он показал, в древности никто не отважился снова вступить. Тем не менее уже в 30-х годах истекшего столетия встречаются и нападки на Фукидида. Настоящий же час строгой, беспощадной критики для Фукидида настал с 70-х годов XIX в., со времени появления трудов Г Мюллера-Штрюбинга. Но неосновательность большей части этих нападений в настоящее время достаточно уже обнаружена.

У Фукидида, конечно, есть отдельные, частные промахи, ошибки и неточности. Так, например, мы найдем у него иногда анахронизмы. Он переносит современные ему мотивы и понятия в далекое прошлое. Найдутся неясности и противоречия в хронологических указаниях Фукидида. Что же касается принятой им хронологической системы — он считает по летам и зимам,— которую часто ставят ему в особую вину, - то эта система имеет свое основание и оправдание: сам Фукидид объясняет, почему он предпочитает считать годы не по имени архонтов или других должностных лиц, а по летам и зимам; притом у греков не было одного общеупотребительного календаря и, ввиду разнообразия в этом отношении, нужно было принять за основание нечто постоянное и общее для всех: таковым является смена времен года.

Но несмотря на отдельные ошибки и неточности у Фукидида,— если беспристрастно и всесторонне оценивать его, принимая в соображение время его жизни и тогдашнее состояние науки,— в общем он останется одним из величайших историков и источником достоверным настолько, насколько вообще может быть достоверно произведение человека. Большинство из тех промахов, неверных показаний и неточностей, в которых может быть уличен Фукидид, относится к категории ошибок невольных, более или менее свойственных каждому, а тем более историку, жившему за четыре века до P. X., когда не было ни собранных материалов, ни стенографов, которые записывали бы речи, ни подробных донесений послов, ни обширной переписки руководящих деятелей, словом,— того, чем располагает современная наука по отношению к эпохам, к нам близким по времени.