Все те , що описано нижче, взято не з інтерв‘ю очевидців-керівників часів аварії в квітні 1986 року, а з пережитого, винесеного на плечах рядових бійців і їхніх командирів під час локалізації аварії на четвертому енергоблоці ЧАЕС.

... Так, станом на 11.00 29.04.86р., головне ударне угруповання для наступу на атомного монстра в обличчі 731 ОБС3 (в/ч п.п.50937) включало в себе:
353-х бійців, виловлених 14-ма військкоматами міста Києва та Київської області, лише на 70% переодягнених у військову форму;
не сформований штаб (мозок військової частини), бо капітан Сергій Борисович Волков- начальник штабу з відсутньою штабною документацією - це ще не штаб;
підрозділи батальйону (взводи, роти, тилові підрозділи сформовані не були), які не мали штабного обліку і не були укомплектовані згідно штабно-посадового розкладу;
наявну техніку, яка не відповідала штабній комплектації, а спецтехніка, необхідна для спецбатальйону, залишилась на складах збереження (ДДА, АРС, хімлабораторії, засоби РХР та інше);
відсутність техніки тилових підрозділів, бо вся вона також залишилась на складах (похідні кухні, продукти, засоби індивідуального захисту і т.д.);
відсутність засобів індивідуального контролю радіаційного опромінювання;
зі зброї - 4 штик-ножі, в наслідок чого весь добовий наряд, окрім чергового по батальйону, чергового по парку, чергового по ПХД і чергового по медичній роті, були озброєні кийками з гілляк;
інструментом особовий склад був забезпечений тільки на 20%...

Полный текст публикации (на украинском языке): http://forum.postchernobyl.kiev.ua/view ... ?f=32&t=35

Опасные зоны

Правду о них тщательно скрывали. Поэтому, когда старшина роты Владимир Сериков отслужил в Аягузе, который находился в зоне повышенной радиации, ему приказали молчать.
- И я 25 лет молчал. Тюрьмы боялся, - признается Владимир Вениаминович. – А когда говорить стало можно, первым делом матери открылся.
Зоя Михайловна, сама испытавшая все ужасы войны, после долго плакала…
Последствий пребывания в опасной зоне Владимир Сериков не ощущал. Вскоре женился и стал отцом.
- А в 1987-м в отдел кадров пришла повестка из военкомата: нас призвали в Чернобыль, - продолжает Владимир Вениаминович. – Я тогда только что прапорщиком в запас ушел. И на работу устроился в автобусный парк № 1, автомехаником. А тут ничего не поделаешь, ехать надо. Пришлось с братом собираться. Помню, в Днепродзержинске сборный пункт был. Там нас переодели в военную форму и привезли в Харьков. Погрузка на Чернобыль почему-то проводилась ночью. Видать, боялись, как бы другие не увидели… Но больше всего меня удивило, когда стали въезжать в Чернобыльскую область. Дома всюду покинутые, заросшие. Трава и листва вся желтая. Это в июне-то! А как приехали, вижу, солдаты с такими же желтыми лицами стоят. Спецовки на них, марлевые респираторы. «Желтухой что ли все болеют?», - удивился я вслух. А один из ребят услышал и обиделся. «Ничего, - говорит, - через неделю и сам таким станешь». Мы с братом переглянулись и поняли, что место здесь нехорошее.
- Ладно, Сань, - говорю брату. – Что будет, то будет, не позориться же…
Вскоре Владимира Серикова назначили командиром автомобильного взвода. В первый же день он отобрал из прибывших вместе с ним ребят водителей. Всех тут же распределили - кого на грузовую, поливать зараженный асфальт, а кого - на автобус. А после принялись маршрут изучать: как проехать на взорванный четвертый блок, куда вывозить отходы.
- Дорога на Чернобыль хорошая была, накатанная, но узкая, - рассказывает Владимир Вениаминович. – Так что между ехавшими рядом машинами и метра не было. Приходилось к обочине вплотную прижиматься, а иначе - авария. Их много было, люди гибли.
А вдоль дороги до самого Чернобыля тянулся лес.
- Я такой красивый, высокий лес только в кино видел, - признается Владимир Сериков. – Жаль, что он был тоже весь желтый, облученный. Ни срубить его, ни сжечь нельзя. Сам по себе сгнить должен.
По словам ликвидатора, работать в Чернобыле было тяжело и страшно.
-Тяжело, потому что людей не хватало, дежурили сутками, на износ, часто без напарников, - поясняет Владимир Вениаминович. – У меня за четыре месяца, что там проработал, три напарника-астраханца сменилось. Под воздействием радиации у многих обострились разные болезни. Я и сам болел и работал одновременно… Однажды вижу, на коже корочка появилась. Взял и сковырнул ее, а вскоре по пояс болячками покрылся. Помню, врач как увидел это, сразу воскликнул: «Ба, друг мой, да у тебя экзема! Я сам тебя лечить буду». И сдержал слово, съездил в Киев за хорошей мазью и вылечил.
- А страшно стало, когда взорванный блок увидел, - продолжает Владимир Сериков. – Самое опасное – выбросы. Люди, вдыхая эту гольную радиацию, смешанную с кислородом, постепенно умирали. В день по 5-6 выбросов своими глазами видел. Да и предчувствовал, что неспроста каждый день анализ на кровь берут, строгий контроль соблюдают. В столовую без обработки не пускали. Съездил один раз на станцию, а одежда уже «звенит». Обязательное требование – помыться, взять на складе «афганку» (брюки, тельняшку, ботинки), и на контроль. Однако о результатах не говорили, отвечали лишь, что есть какие-то изменения в крови. А вот кормили замечательно. Воротник у рубашки не сходился, поправился на семь килограмов. Даже фотографию жене отправил. Пусть, думаю, на меня полюбуется…

Полный текст публикации: http://www.condensat.kz/nadezhda/Nomer/05.05/news9.htm

Чернобыль: 20 лет спустя…

Каждый год 26 апреля у поминального камня в Курчатове собираются до 700 ликвидаторов. Нет другого города в России, где бы сегодня проживало более тысячи участников ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС.
Среди ликвидаторов аварии – сотни жителей Курчатова

Комендант зоны отчуждения

В 20-летие жуткой катастрофы, на митинге, посвященном скорбной дате, возможно, прозвучат слова о том, что Чернобыль – это станция-аналог Курской АЭС. Те же четыре энергоблока, тот же тип реакторов – РБМК. Но только уже другой «человеческий фактор». И «фактор технический». За годы, прошедшие после трагедии, человечество, если и не поумнело, то стало умудреннее «мирным атомом»… И когда курские ядерщики, 20 лет назад спасавшие ЧАЭС и город Припять, чем-то похожий на Курчатов, говорят, что второго Чернобыля не будет, им безоговорочно веришь. Десятки хитроумных систем защиты (вплоть до «защиты от дурака» – от неквалифицированных действий оператора) внедрены за 20 лет на Курской АЭС, миллиарды рублей израсходованы на доработку реактора «чернобыльского типа» так, что он по сути стал реактором нового поколения.
Но что делать с «человеческим фактором», сыгравшим роковую роль в истории Чернобыля?.. С техникой и технологиями как-то проще. «Люди у нас всегда были совестливыми, – говорит ликвидатор Василий Горохов. – Смелость без совести – это дикий зверь. Совесть – лучший ограничитель дурным бездумным инициативам. Без нее атомщику никак нельзя». Василий Иванович был там, где датчики зашкаливали от потока ионизирующего излучения. Он дезактивировал Припять. Друзья и коллеги то ли в шутку, то ли всерьез зовут его «санитар первой зоны» или «комендант зоны отчуждения».
Из Курчатова уезжали в Чернобыль целыми сменами. Бывший инженер Курской АЭС Горохов в числе первых прибыл на место катастрофы. Нашел толстую амбарную книгу для своего «Чернобыльского дневника». Это интереснейший документ, в котором отразились самоотверженность и глупость, подлость и истинный героизм, и многое другое, что несет в себе любая большая беда. К страницам приклеены любительские черно-белые фото, сделанные на разрушенном взрывом 4-м энергоблоке ЧАЭС, на заседаниях оперативного штаба, на пустынных улицах Припяти. Чем-то напоминает «дембельский альбом». Только почти нет улыбающихся лиц…

Из «Чернобыльского дневника»

В Январе 1987 года по приказу генерального директора ПО «Комбинат» Игнатенко Василий Горохов стал по существу первым «комендантом первой зоны» – «звенящего от радиации» городка украинских атомщиков Припять. Цитаты из «Чернобыльского дневника»: «…После приказа Игнатенко меня стали называть «санитаром» первой зоны. Я не обижаюсь. Пусть хоть горшком назовут, только бы в печь не ставили… И «печь» искорежена до основания. Вчера с вертолетчиками летал над развороченным четвертым блоком, снимал своим «Зенитом». Потом был разговор с одним членом Правительственной комиссии. Я был возмущен, что он настаивал на установлении 10-километровой «зоны отчуждения»… «Какие 10 километров, к чертям собачьим! – вспылил я. – Произошла радиационная катастрофа вселенского масштаба». «Вы мне панику не сейте, не сейте… – вяло оборвал он меня. – На фронте за это расстреливали…» Я лишь сплюнул в радиационную пыль. Хорошо, что Щербина этих «дураков-лакировщиков действительности» не слушает, лишь делает вид, что «выслушивает их мнение»… «Оптимистичный и инициативный дурак в беде опаснее пессимистичного», – так сказал в штабе академик Велихов».

«Вчера поймал солдатиков, которые снимали датчики с крыши, где был самый разгул «бэриков» в страшных рентгеновских значениях, «звенящих» на приборе. Говорят, генерал им приказал это сделать… (Датчики имели внутри энное количество драгметаллов). Ткнуть бы того генерала в то радиоактивное г…о, в радиацию смертельной дозы его начальственным носом!»

Горохов после чернобыльской командировки долго не мог оклематься... Спасла опытный врач, посоветовала лечиться продуктами пчеловодства. Выйдя на пенсию, Василий Иванович завел пасеку. С полученными болезнями в конце концов как-то удалось справиться. Не зря он, наверное, начинал свой путь инженера в «закрытых» сибирских городках под странными названиями Красноярск-35 или Миасс-20… Бывшему атомщику, ставшему пенсионером, не сидится на месте. Сперва изрядно попутешествовал (даже в США дважды слетал!), потом уехал работать в Питер, сказал, в «хорошую фирму». Сегодня Василий Иванович находится в окрестностях Караганды. Там тянут нефтепровод из Казахстана в Китай, а не стареющий душой пенсионер Горохов проверяет качество сварных работ ультразвуком. Снова «героические будни»…

На месте поминального камня должен быть установлен памятник жертвам радиационных катастроф. Все меньше их, ликвидаторов, ценой своего здоровья и жизни спасших мир от последствий страшной аварии, приходят на митинг… Кто-то в больнице, кого-то похоронили в неполных 50… Недавно не стало тогдашнего директора Курской АЭС Владимира Гусарова. Но в Курчатове Владимира Ивановича помнят. Уважали директора за профессионализм и человечность. Ушел из жизни бывший начальник отдела ядерной безопасности Курской АЭС Валерий Гальберг, много сделавший для надежности «атомки». Приехал из Москвы, где в последнее время работал в центре ВАО АЭС, – и остановилось сердце. Государство по сей день в неоплатном долгу перед ликвидаторами, потерявшими здоровье после устранения последствий радиационной катастрофы.

Александр БАЛАШОВ, Курчатов

Источник: http://www.dddkursk.ru/number/603/new/003333/print/
Фотографии В.Горохова на форуме Припять.ком (с 31 поста): http://forum.pripyat.com/showthread.php?t=2808&page=2