Вводная часть
Прибыв в г.Киев в мае 1986 г., мы увидели сосредоточенные лица, все одетые в темное, отсутствие детей на улицах, общая настороженность …
Наша «Латвия» катила в Чернобыль; навстречу шли колонны автомобилей с людьми, скотом, вещами, оборудованием. У всех людей лица были напряженные, неуверенные, как у беженцев 1941 г. - это были самые запоминающиеся моменты, остававшиеся у меня в памяти.
В Чернобыле нас встретила необычная тишина. Складывалось впечатление, что мы попали на необитаемую планету…
Миллиарды микрочастиц изотопов размером менее одного микрона создали радиационное поле, в котором трудно было дышать. И только полная самоотдача и сверхусилия человека помогли выполнить поставленные перед нами задачи. Помогала и уверенность, которую вселил нам в души Ефим Павлович Славский, в том, что топливо реактора не взорвется. Мы постоянно искали и находили лучшие варианты по ликвидации аварии, превращали их в единую систему. Летчики не допустили ни одной тучи к реактору с мая по декабрь 1986 г.
Большинство туч, которые прошли во время взрыва и после него были найдены и обезврежены. Все притоки реки Припять были закрыты дамбами в объеме более 5 млн. куб.м. грунта. Вокруг станции стоки перегородили стеной из монолитного бетона шириной - 700 мм, глубиной - 30 м и длиной более 2 км. Под разрушенным реактором возвели бетонную плиту с системой охлаждения, т.е. защитили днище от возможной утечки топлива.
Наши советские специалисты, работавшие на ликвидации аварии, освоили метод поддержания уровня дезактивации и воздвигли биологические стены саркофага (со всех сторон разрушенного реактора) в объеме 475 тыс. куб.м. монолитного железобетона, восстановили систему ВСРО (вентиляционная система радиационной очистки), чем добились радиационного уровня 11…13 мР на всей территории станции и все это за 5,5 мес.
Ефим Павлович Славский сказал нам: «Вы многое сделали для государства по ликвидации аварии, но нужно закрыть реактор к новому 1987 г.». Реактор был закрыт на месяц раньше намеченного срока к 1 декабря 1986 г. Во время ликвидации аварии я чувствовал поддержку всей страны, от ученого до простого рабочего. В оперативном отношении нам были подчинены все организации, находящиеся в 18 км зоне.
670 тыс. человек участвовали в ликвидации беды, но беду сделали специально подготовленные люди, которые воспользовались нашими слабыми сторонами: чувством наживы, бесхозяйственности, потерей бдительности, отсутствием технической и технологической дисциплины и т.д. Им удалось подорвать нашу экономику и вывести основной аппарат управления из активного участия в управлении государством, а затем разрушить Советский Союз.

Как это было
На территории АЭС имелось в начале три района - по оси "Ю" работал 1-й район - Челябинский, по оси "68" работал 2-й район - Красноярский и по оси "А" - работа 3-й район - Томский. Позднее был организован 4-й район по сооружению биологической стенки между блоками 3, 4 из числа ленинградцев. Каждый начальник района составлял мероприятия совместно с представителями науки, проектировщиков, исследователей, производственников, заказчиков. Все это увязывалось с ресурсами и многими комплектующими организациями. Затем рассматривалось министром Е.П. Славским и контролировалось его штабом, руководимым А.Н. Усановым. После утверждения министром все беспрекословно организовывали выполнение. Если находился лучший вариант, то в следующий приезд министра шло его рассмотрение, и если он был действительно лучшим вариантом, то принимался к исполнению.
По истечении лет многие стремятся возвысить роль той или иной организации, но в действительности, решения и ответственность всегда принимал министр, правда, только после обработки на персональной технике многих вариантов и коллективного обсуждения. Даже теперь, по истечении времени, мы редко находим вариант, который был бы лучше исполненных на АЭС.
Министр поручил нам организовать районы по сооружению "Саркофага". Хотя дышать еще было тяжело из-за сильного воздействия радиационного поля, мы дружно взялись за дело. Вскоре обнаружили, что обычными приемами и методами нам не справиться с задачей. Поэтому нашли комплексное решение. Сначала максимально направили усилия на очистку воздуха от радиационной пыли. Радиационное поле состояло из многих миллионов пылинок, каждая менее одного микрона, выброшенных из реактора при взрыве многих десятков изотопов, наработанных в реакторе за три года его работы. Эти «горячие» частицы подхватывались ветром, водой, транспортом и разносились по всей территории. Для очистки воздуха была подключена авиация, которая стала поливать местность латексом и сульфитоспиртовой бардой, что позволяло кроме очистки воздуха еще закреплять-связывать в виде пленки их на земле, то есть не давать ветру поднимать частицы в воздух.
Все дороги, площадки очищались специальными автомашинами. ИМРами шла срезка верхнего слоя. Перекрывались все возможные стоки поверхностных вод, а также возводилась вокруг станции бетонная стена в грунте глубиной до 30 м, которая перекрывала все потоки грунтовых вод со станции в направлении реки Припять. В результате было перемещено несколько миллионов кубометров грунта и построено более 2 км бетонной стены в грунте. Все автодороги и площадки тщательно очищались мокрым и сухим методом от всех видов грязи.
Мы стремились создавать особые условия в той обстановке, где работали наши люди. Нужно было создать дело, то есть закрыть блок №4 сплошной железобетонной рубашкой до конца 1986 г., при этом нанести минимальный вред здоровью наших людей. Поэтому после глубокого анализа обстановки мы пришли к выводу, что необходимо дополнительно очищать воздух, дороги, здания в непрерывном потоке там, где работали люди.
После создания базы мы начали вести подготовительные работы к основному производству, к наступлению на разрушенный реактор. Проанализировав состояние дел в реакторе с Ю.В. Сивенцовым, В.Н. Мельником, Л.Ф. Богословским, мы с заместителем главного инженера ВНИИПЭТ В.И. Илларионовым всю ночь искали варианты лучшего решения. Затем нашли оптимальный вариант, разработали его, к утру вышли первые чертежи. Со стороны оси "А" мы решили задвинуть биологическую стену по существующим железнодорожным путям перекатки трансформаторов, а по оси "68" и "Ю" - укрупненные элементы стены опалубки перевозить автотранспортом.
Министру наш вариант понравился, и после согласования с заказчиком он был принят в производство. На другой день после принятия варианта в Киеве заказали изготовление пространственных блоков. Реакция украинского руководства и всего народа была очень оперативной. Уже на другой день мы получили сообщение о начале изготовления 4600 т специальных металлических профилей, а через сутки Крамоторский, Житомирский, Макеевский заводы сообщили нам о начале изготовления специальных пространственных блоков. Уже через 6 дней пошли первые тяжелогрузные автопоезда с этими конструкциями на первую сборочную площадку, расположенную у здания сельхозтехники г.Чернобыль. С поставкой этих изделий не было задержки до конца строительства. У нас еще не было строп и строповщиков, а машины с конструкциями пошли потоком. Спасибо шоферам, которые сами организовали разгрузку автопоездов.
Работа по укрупнительной сборке была поручена руководителю наших субподрядных монтажных организаций В.И. Рудакову. Этот спокойный, очень деловой руке водитель быстро организовал дело, поручив исполнение В.В. Мигунову , Ю.И. Тамовкину , которые организовали круглосуточную работу. Биологическая стена монтировалась на площадке против АБК-1. Вся бетонная площадка была тщательно очищена от радиационной грязи, поставлены сварочные посты, выполнено освещение.
Нужно отдать должное Н.А. Штейнбергу и А.Н. Мельнику, они успешно справились с этой сложной задачей. Биологическая стена быстро двигалась к блоку №4 и через 30 мин. остановилась точно в тех точках, где было намечено ей стоять. У оси "68" был сделан специальный упор, который остановил состав. В это время ко мне подбежал оператор телевидения с просьбой придержать состав, чтобы он мог его заснять, но это было уже невозможно выполнить. Все мы ощущали первую победу , поэтому сняли респираторы и кричали "Ура!". В этот же день мы получили приветствие правительственной комиссии.
Радиационная обстановка после задвижки биологической стены улучшилась в десятки раз. Произошли эти события 10 июля 1986 г. С этого момента мы были уверены, что до конца года 4-ый блок будет закрыт. Ибо дальше шла сложная работа, но уже в технологическом потоке. Наступил подготовительный период бетонирования биологической стены. Первый этап предусматривал закачать 12400 кубометров бетона и тем самым создать надежное укрытие для работающих людей по созданию следующего уступа.
Между 2-м и 3-м блоками был сооружен пункт приема бетона, установлены бетононасосы, а так же был организован пункт перегрузки бетона. Работа шла круглые сутки по специальной дезактивации местности. Бетоном покрывалась вся площадь шириной 500 м. На одном метре снимался весь грунт, а затем 0,5 м засыпалось щебниной, а 0,5 м бетонировалось. Бетон шел с завода в тяжелогрузных машинах до пункта перегрузки, с пункта перегрузки в бетононасосах поступал на 2-й пункт перегрузки, который был расположен против блока № 1. Здесь бетон из бетоновозов перегружался в МАЗы. Машины с поднятым кузовом подъезжали в точку дезактивации, разгружали бетон и быстро уезжали. Так водители принимали меньшую дозу облучения.
Пробовали качать различными механизмами, но остановились на "Швингах". Эти насосы более всего нас удовлетворили, так как бетон необходимо было доставлять на расстояние более 500 м без человека. Замечательным инженером-технологом Н.Д. Дуляковым были подобраны специальные составы бетона, которые в трубах не схватывались в течение 3 ч в случае вынужденной остановки. С Н.Д. Дуляковым мы были хорошо знакомы еще в г.Томске, поэтому при встрече он сказал мне: "Фёдорович! Дай мне на полигоне то-то и то-то, я все подготовлю, у тебя дел и так много". И точно, в назначенное время у него все было готово.
14 июля начали качать первый бетон, конечно, были непредвиденные препятствия. Так вдруг стало падать давление в насосах. Тут же был вызван начальник УЭС В.С. Гендрих, который не мог объяснить причину сразу. Бетон мог схватиться в любой момент, поэтому ему досталось много неприятностей. Оказалось, что насосы заправлены зимним маслом, а на улице было более 30 градусов тепла. Заменив масло, которого тоже не было под рукой, мы все-таки уложились вовремя и начали качать бетон дальше.
Началась круглосуточная работа по сборке биологической стены. Длина стены была более 500 м, высота около 10 м. Каждые три часа менялись смены. Работа самих исполнителей была ограничена дозиметрическими нормами. Отдых и прием воды был организован в специальных бытовых помещениях.
На биологической стене сверху были смонтированы 12 бетоноводов из труб диаметром 133 мм, которые сваривались в сплошные плети. Затем трубы опускались по железнодорожным каткам до отметки 90 см, то есть до уровня подключения бетоноводов. С боков биологической стены монтировались специальные шторки, выполненные из сетки «рабица». Шторки выполняли роль опалубки до уровня земли. Сверху стены монтировались камеры промышленного телевидения. А в это время шла подготовка трассы. Габариты биологической стены были больше, чем ширина железнодорожных платформ, поэтому нужно было убрать ограждение трансформаторов против блоков №1, 2, 3, 4, железнодорожные платформы с грязными грузами и восстановить поврежденные пути против блока №4.
Все эти подготовительные работы нужно было выполнять в крайне высоких радиационных полях. Поэтому для исполнения работ люди подбирались из числа добровольцев с высокой профессиональной квалификацией. Так уборку железнодорожных платформ образцово организовал Ю.Г. Жидков, а ограждений - В.А. Соронинский и Ю.А. Антух, сварку железнодорожных рельсов выполнил В.И. Гришко. Все эти работы выполнялись при нагрузке от 80 до 540 Р/час. К примеру, против блока №4 лопнувший рельс нужно было демонтировать, затем целый смонтировать и все это в зоне 120 Р/час. Поэтому В.И.Гришко сварил рельсы специальными электродами с присадками, что позволило получить стык, выдерживающий нагрузку состава весом более 4600 т. Естественно, что если бы работы выполнялись обычным методом, пострадало бы много людей.
Накатку биологической стены мы провели двумя ИМРами. Вначале хотели паровозами, но после анализа и расчета убедились, что это будет нереально. Инженерный полк полковника А.А. Третины образцово организовал исполнение этой задачи.
Правда, вначале, после первой подвижки, когда состав сошел с бетонной опоры на щебеночную, платформы сели в щебне до металлоконструкций опалубки. Состав остановился, начальники участка В.В. Масло, А.Г. Духанин подошли ко мне с вопросом, как быть дальше. Тут же было принято решение очистить щебень с правой и левой стороны состава вручную. Для очистки от щебня металлоконструкций была поставлена рота военных строителей с одной и с другой стороны. Они ломами, кирками, лопатами быстро расчистили путь. Затем снова два ИМРа начали толкать состав. Он двинулся с места сначала медленно, затем быстрее и быстрее. Мы планировали останавливать состав возле каждого блока АЭС, чтобы провести переключение фаз линии, но убедились, что любая остановка ведет снова к осадке состава в щебне. Поэтому дали задание всем службам эксплуатационного персонала выполнять работу на ходу. 28-го июля биологическая стена против блоков 3, 4 была забетонирована. Этим были созданы все условия для дальнейшего наступления на реактор. По окончанию бетонирования биологической стены улучшилась радиоактивная обстановка.
Первая смена заканчивала свой двухмесячный срок работы. Всех отличившихся мы награждали грамотами - правительственными и управления строительства. Первым приехал сменять руководителя стройки в конце июля Г.Д. Лыков. Мы были рады, что смена снова шла из Сибири. Первая смена ликвидаторов улучшила в 102 раза радиационную обстановку на ЧАЭС, сделала подход к 4-му блоку , закрыла основные источники радиации биологической стеной высотой 9,8 м, создала базу жилья и производства.
Вторая смена вывела стены «Саркофага», третья смена смонтировала перекрытие, оборудование и создала систему радиационной очистки воздуха, что позволило на месяц раньше срока до ноября 1986 г . сдать в эксплуатацию «Саркофаг» и тем самым закрыть реактор 4-го блока.

Победа была огромной. Были спасены Россия, Европа и весь мир от радиационного загрязнения. Победу ковал весь советский народ! Особый вклад внесли замечательные руководители и организаторы производства: полковник К.С. Тыдыков, начальник района И.С. Черный, главный инженер полковник Ю.В. Николаев, В.Г. Поляков, А.Г. Петров, А.М. Макарычев, А.К. Максимов, А.Г. Духанин, В.В. Масло, А.С. Жуков, единственная женщина - руководитель целой службы управления строительства А.К. Гущина, А.И. Юдаков, В.П. Дмитриев, В.Н. Усов, В.Т. Воронин, О.В. Катков, С.К. Кривошеенко, многоопытные специалисты А.В. Сорочинский, Ю.Г. Жидков, А.М. Проскоков, В.М. Цуканов, Ю.А. Антух, А.В. Буренков, С.К. Шкуркин, В.В. Боков, В.И. Гришко, А.Е. Мячин и многие тысячи других профессионалов, а так же переданные нам два полка Минобороны - химических и инженерных войск, полк Минсредмаша, десятки проектных, научно-исследовательских и опытно-производственных институтов, монтажных и специализированных организаций и т.д.
Большой вклад внесли наши замечательные врачи. Спасибо Вам всем за неимоверно тяжкий труд, за верность делу и Родине. Здоровья Вам и сил в это непростое время!
Жалко, что героический труд чернобыльцев многими забыт. Нет сегодня целенаправленной работы по сохранению здоровья. Многие чернобыльцы стоят еще в очереди на получение жилья, хотя программа «жилье ликвидаторам» закончилась еще в 2001 г., не решены другие социальные вопросы, а жаль. Более 2 тыс. томичей участвовало в ликвидации аварии. Вместе со мной поехало сразу 69 дозиметристов и специалисты разных направлений профессиональной деятельности. Многие из них были выпускники Томского политехнического университета: Безруков М.А., Боков А.П., Вяткин А.П., Вершинин В.А., Габеев В.А., Гаврилов А.А., Галкин А.В., Ганус В.А., Гуральник Г.Г., Давитадзе Г.М., Долгополов Ю.В., Компаниец А.Г., Кондратенко В.А., Можаров А.Н., Плешаков А.Н., Соловьев Р.И., Туманов С.Г., Филин Г.В. и многие другие, со всех предприятий г.Томска - специалистов по ревизии, наладке, замене оборудования на 1-ом, 2-ом и 3-ем блоках, формировании эксплутационного персонала, т.к. параллельно с закрытием 4-го блока шла активная работа к пуску неповрежденных блоков.
Мы при поддержке Н.И. Рыжкова добились того, что нашему замечательному ученому В.П. Легасову было присвоено звание Героя России, а наши земляки из г.Северска установили мемориальную доску на доме, где он жил. Одновременно мы считаем своим долгом поставить во весь рост перед зданием Министерства памятник Ефиму Павловичу Славскому. Он заслужил это, будучи трижды Героем социалистического труда, более 30 лет успешно возглавляя Минсредмаш СССР.

Первые сутки

Из главы «Самые трудные дни» научно-публицистической монографии «Чернобыль: Катастрофа. Подвиг. Уроки и выводы». М., Интер-Весы, 1996.

Евгений Иванович Игнатенко
Доктор технических наук. На момент аварии на ЧАЭС занимал должность заместителя начальника Всесоюзного объединения «Союзатомэнерго». Он прилетел в Чернобыль из Москвы одним из первых и остался на два года руководить работами по ликвидации последствий аварии.
В 1986 году Евгений Игнатенко был назначен гендиректором производственного объединения «Комбинат», созданного для ликвидации последствий аварии на Чернобыльской станции. А при создании в 1992 году концерна «Росэнергоатом» был назначен руководителем исполнительной дирекции, затем - первым вице-президентом, а с 1 января 1997 года работал в должности генерального директора - вице-президента концерна. 13 мая 2001 года Игнатенко Евгений Иванович трагически погиб в автокатастрофе по пути на Калининскую АЭС.

Звонок телефона разбудил меня примерно в три часа ночи 26 апреля. Оперативный диспетчер нашего объединения ВПО «Союзатомэнерго» Валентина Водолажская сообщила мне кодом, что на блоке №4 Чернобыльской АЭС имеет место авария. При этом она обозначила и ее тип. Так как я практически все время пропадал в командировках на атомных электростанциях и в общих аварийных тренировках ни разу не участвовал, то код знал плохо и попросил более понятно обозначить тип аварии. Ответ был: «…Пожар в аппаратном и турбинном отделениях с радиационными и ядерными последствиями».
Позвонил начальнику объединения Г.А. Веретенникову, но ответа не было - он находился на даче. Позвонил домой Б. Прушинскому, главному инженеру нашего ВПО, но его дома уже не было, он выехал в министерство (аппарат управления нашего объединения и диспетчерский пункт располагались в здании Минэнерго СССР).
В подобных ситуациях аварийную группу, в состав которой входил и я, должен был собирать специальный автомобиль. Однако обстановка не терпела промедления, поэтому я вышел на улицу, взял такси и примерно в половине четвертого утра был уже в объединении.
В месте сбора я уже застал Б.Я. Прушинского, принимающего доклад Брюханова. В дальнейшем мы поочередно разговаривали с директором ЧАЭС, стараясь разобраться в обстановке, сложившейся на станции, для выработки программы дальнейших действий как на атомной станции, так и для нашей команды, которая постепенно начала собираться.
Часам к пяти утра в кабинете начальника объединения Геннадия Анатольевича Веретенникова собрались все члены нашей аварийной команды, а также министр Анатолий Иванович Майорец. Все мы продолжали рассматривать различные варианты причин взрыва и сходились в основном на двух: взрыв водорода в системе электрогенератора в машинном зале или взрыв водорода в системе дожигания этого газа. Наиболее реальной нам казалась вторая версия.
К этому моменту поступило сообщение Брюханова о том, что пожар имеет место во многих районах АЭС, даже есть жертвы: один человек сильно обожжен, а одного не могут найти. Причины взрыва не ясны. Насосы расхолаживания реактора в работе.
Мы все продолжали заниматься определением возможных причин взрыва. Среди собравшихся появились А.А. Абагян - генеральный директор НПО «Энергия», Л. П. Хамьянов - начальник отдела радиационной безопасности того же объединения, М.П. Алексеев - заместитель председателя Госатомэнергонадзора СССР, В.С. Конвиз - заместитель главного инженера института «Гидропроект», являющегося генеральной проектной организацией Чернобыльской АЭС, а также еще несколько человек, связанных с нашими делами. Прибыл и начальник «Союзатомэнерго» Г.А. Веретенников. На основании полученной информации было принято решение доложить в вышестоящие органы (Совмин СССР) о случившемся и направить на Чернобыльскую АЭС комиссию для расследования причин аварии. Все это обычные мероприятия, которые осуществляются при любых более или менее серьезных аварийных ситуациях, возникающих на наших электрических станциях.
Текст доклада в вышестоящие органы был подготовлен мной. После одобрения руководством я его напечатал, подписал у министра и отправил в Совмин через министерский узел связи, расположенный в нашем же здании.
Переданная информация была спокойной: «Произошла авария, есть повреждения зданий блока №4 Чернобыльской атомной электростанции и возгорания, но ситуация контролируется». Здесь же нами был подготовлен и подписан приказ о назначении комиссии по расследованию причин аварии, которой предписывалось немедленно отбыть на Чернобыльскую АЭС. Председателем комиссии назначили заместителя министра Геннадия Александровича Шашарина, находившегося в то время на отдыхе в Крыму. Поэтому было решено отозвать его прямо в г.Припять. Старшим временно определили главного инженера нашего объединения Б. Прушинского. Мне же сказали оставаться в Москве. Здесь предстояла большая организаторская работа, и, кроме того, я специализировался по энергоблокам с реакторами типа ВВЭР, в то время как на Чернобыльской АЭС установлены блоки с реакторами типа РБМК-1000.
К шести часам утра, когда аварийная команда уже была готова к отправке, доклады Брюханова резко изменились: он сообщил, что во дворе АЭС обнаружены графитовые блоки кладки замедлителя реактора и что стали поступать люди с признаками радиационного поражения. Многие, особенно пожарные, страдают рвотой. Я переспросил его недоверчиво, не связано ли это с отравлением ядовитыми дымами, которые образуются при пожарах, особенно при горении кабелей и других электротехнических изделий (такие случаи бывали при пожарах на электростанциях), и не забыли ли они графит во дворе еще со времени строительства блока. Брюханов настаивал на своем, ссылаясь на мнения медиков, а также на явно выраженные признаки радиационного поражения у людей. Кроме того, он сообщил о наличии повышенного уровня радиации во дворе АЭС и ее помещениях. Эта информация в корне меняла представление о характере происходящей аварии. Она не соответствовала нашему докладу в Совет министров СССР, более того, в этом случае требовалось организовать комиссию на более высоком уровне и с другими задачами и полномочиями. А это выходило за пределы полномочий министерства и требовало принятия правительственных решений.
В связи с необычностью сложившейся ситуации Б.Я. Прушинский попросил Г.А. Веретенникова, чтобы мне разрешили отправиться с ними в г.Припять. Разрешение было дано, и я присоединился к группе отъезжающих. Напоследок прихватил с собой том из технического проекта «Техническое обоснование безопасности второй очереди Чернобыльской АЭС», надеясь на то, что этот документ поможет при анализе возможных причин аварии. Часов в десять заполненный до отказа самолет АН-24 взлетел и взял курс на г.Киев. Было солнечно и ясно. При подлете к Киеву увидели совместный разлив сразу трех рек: Десны, Днепра и Припяти. Огромные территории были затоплены водой. Кругом зелень и голубая вода. Разворачиваясь для посадки к аэродрому «Жуляны», мы довольно низко прошли над Чернобыльской АЭС. Хорошо был виден поврежденный четвертый блок. Из его реакторного отделения поднимался столб светлого дыма. Однако горения видно не было. Дым наблюдался легким и белесым.
Я тогда воспринял это как остатки тления кабеля и других горящих изделий, которые могли быть в зоне аварии. Мне еще не верилось, что реактор этого блока разрушен до такой степени, что может гореть его внутренняя часть - графит.
В аэропорту нас встречали представители местных властей и партийных органов, работники республиканского министерства внутренних дел и гражданской обороны. Здесь мы разделились. Военные полетели в сторону г.Припять вертолетом, остальные поехали автобусом.
Наш путь от Киева до Припяти лежал по прекрасному ландшафту южного Полесья. Весна, вода, зелень и цветы, цвела черемуха. Ярко светило солнце. А над головой было чистое голубое небо.
Первые признаки катастрофы обозначились после проезда нами г.Чернобыль, который расположен в 18 км от г.Припять, где встретилась большая колонна пожарных автомашин, возвращавшихся с тушения пожара на АЭС. При подъезде к г.Припять у развилки дороги в сторону АЭС стоял милицейский патруль в респираторах. Впоследствии выяснилось, что это было довольно загрязненное радиацией место.
Подъехав к городской гостинице, мы увидели, что в ресторане идет подготовка к свадьбе. Да, город жил своей обычной жизнью. И выполненные нами здесь же измерения уровней радиоактивного загрязнения показали, что они довольно низки (меньше 15 миллирентген в час). Значит, в достаточной степени безопасно, что никак не вязалось с уже имеющейся у нас информацией о характере разрушения реактора. Это вселяло надежду на лучшее (теоретические оценки подобных катаклизмов, сделанные за несколько лет до этой аварии, говорили, что в коридоре длиной 100 км и шириной 25 км должны быть смертельные уровни радиоактивного заражения, то есть сотни рентген в час).
Мы разместились в гостинице. Прибыл Брюханов. (Это было примерно в 15 часов.) Выглядел он очень подавленным. Обычно немногословный, и в этот раз он также говорил очень мало. Каждое свое слово директор АЭС буквально из себя выдавливал. Добавил к тому, что мы в основном знали: «Реактор поврежден, высокое радиоактивное поле во дворе АЭС и в помещениях четвертого энергоблока (сотни рентген в час). И все-таки ведется подача воды на расхолаживание реактора, лишние люди с АЭС и со стройки новых блоков выведены. Наблюдается выделение небольших количеств дыма из центрального зала четвертого реактора. Пожар на крышах и в помещениях потушен. Облученный персонал, пожарные и работники МВД отправляются в специализированную поликлинику Москвы отдельным самолетом». После этого мы оговорили с Брюхановым программу наших последующих действий.
Прушинский с частью членов комиссии вылетел осматривать последствия аварии на вертолете. Другая часть прибывших, куда вошел и я, вместе с Брюхановым на его машине, за рулем которой сидел он сам, отбыли на АЭС, чтобы ознакомиться с характером разрушения на месте и определить уровень радиоактивного загрязнения и технологическую обстановку на энергоблоках АЭС. В нашей группе были А.А. Абагян, В.С. Конвиз и М.П. Алексеев. Абагян при этом предварительно дал команду своим помощникам заняться измерением уровней радиации в городе и в зоне АЭС.
При подъезде к станции с ее южной стороны нашим глазам представилась впечатляющая картина разрушений четвертого блока. Шатер реакторного отделения отсутствовал. Из центральной части обвала поднимался белесый дымок. Деаэраторная этажерка наклонилась в сторону машзала.
Ритм работы в административном и санитарно-бытовом корпусах мало отличался от обычного. На местах стояла охрана, работали санпропускники. Не было заметно даже какой-нибудь паники или нервозности. Персонал АЭС трудился четко и уверенно. И все-таки на лицах людей просматривалось чувство тревоги.
Мы переоделись в санпропускнике, взяли с собой представителя службы дозконтроля, экипированного необходимой аппаратурой, получили армейские дозиметры со шкалой до 50 рентген в час и направились на четвертый блок. Здесь у входа стояла дополнительная охрана, а по пути периодически встречались уже задействованные санитарные барьеры, даже на блочном щите управления блока №4 находился оперативный персонал.
Впечатляющий вид представился нам из разбитого окна деаэраторной этажерки на 14-й отметке в районе восьмой турбины во дворе АЭС. Мы увидели хаотически разбросанные детали реактора и элементы графитовой кладки его внутренней части. Дозиметрист все время предупреждал нас об опасности. За время осмотра двора АЭС в указанном месте, который продолжался не более одной минуты, показания моего дозиметра достигли 10 рентген.
Здесь я впервые почувствовал воздействие больших полей гамма-излучения. Оно выражается в каком-то давлении на глаза и в ощущении какого-то легкого свиста в голове, наподобие сквозняка. Эти ощущения, показания дозиметра и увиденное во дворе окончательно убедили меня в реальности случившегося. Значит, мы имеем дело с небывалой аварией. Русский мужик пока не пощупает - не поверит. Я ощутил все это полной мерой: убедился своими глазами и полученной дозой.
Но ликвидация подобных аварий никакими проектами не предусмотрена, хотя я в свое время прорабатывал различные варианты борьбы с ними. Но только применительно к блокам типа ВВЭР в рамках возможного воздействия на АЭС обычных или ядерных зарядов в «особый» период (в случае ядерного нападения). С этого момента все мои мысли были направлены на разработку программы действий по ликвидации последствий случившегося.
После возвращения в административное здание я для выработки общего впечатления объехал на автомобиле вокруг станции с работниками МВД, которые прибыли сюда самостоятельно. Вид, особенно северной стороны, был удручающим. Мы обнаружили завалы строительных конструкций. Из них торчали сосуды аварийного залива зоны. Удручали желтоокрашенные электродвигатели главных циркуляционных насосов, торчащие из завалов. Сквозь колонны просматривались оба барабана-сепаратора, с которых оказались сорваны навесные панели. Крыши и верхней части центрального зала реакторного отделения не существовало. Чудом сохранилась лишь одна причудливо измятая ферма. Части кровли и плит разлетелись на крыши вблизи расположенных зданий и также лежали на площадках вентиляционной трубы. Они чудом уцелели рядом с разнесенным верхом блока. Колонны деаэраторной этажерки имели наклон в сторону машинного зала. Здесь и там стояли брошенные пожарные машины и виднелись разбросанные пожарные рукава.
Легкий, белесый дым торопливо поднимался из центральной части остатков реакторного отделения, а также курился на нижней площадке вентиляционной трубы. Территория двора АЭС и крыши помещений в западном и северном направлениях виделись покрытыми черным, типа сажи, масляным на вид налетом. В ряде мест уровни радиации превышали тысячу рентген в час.
После осмотра территории я возвратился в административный корпус и спустился в «бункер», где находилось руководство АЭС. Там царило всеобщее гнетущее уныние. Я пытался их раскачать, заявив, что обстановка не так уж плоха в сравнении с той, какая должна быть при такой аварии.
Так как никто толком не знал, куда поступает вода, которую качали аварийные насосы по линии подпитки питательной воды в сторону активной зоны реактора, то я предложил забросить через разломанную крышу центрального зала пожарные шланги и начать подачу воды пожарными машинами в верхнюю часть активной зоны ядерного аппарата для обеспечения его эффективного и управляемого охлаждения.
Как впоследствии нам сообщили из Англии, именно водой примерно таким же способом гасили пожар графитовой кладки на газографитовом реакторе в пятидесятых годах. Это, по моему мнению, в тот момент было самым важным в сдерживании выхода радиоактивных веществ из активной зоны в атмосферу. Однако от идеи пришлось отказаться, так как требовалось осуществить проброску шлангов через очень зараженные участки крыш, куда люди пройти не могли.
В это время вернулся из облета АЭС на вертолете Б.Я. Прушинский и сообщил, что, по его мнению, горения в районе активной зоны не наблюдается, хотя в северо-западной части центрального зала просматривается слабый дым от горения какого-то хлама, возможно, остатков кабеля. В северной части реакторного отделения видна льющаяся откуда-то в больших количествах вода. О результатах наших действий мы доложили руководству нашего объединения из кабинета Брюханова по спецтелефону «Искра».
О появлении большого количества высокорадиоактивной воды на нижних отметках АЭС, что говорило о ее контакте с топливом и, соответственно, его охлаждении, нам сказал главный инженер АЭС Николай Максимович Фомин. Однако эта вода, как оказалось, заливала нижние отметки не только четвертого и третьего блоков, имеющих много общих коммуникаций, но проникала и в кабельные каналы еще работающих на полной мощности первого и второго блоков. Эту воду персонал АЭС под руководством Фомина и его заместителя по науке М.А. Лютова откачивали в различные емкости, в том числе даже в системы аварийного слива трансформаторного масла, с использованием переносных насосов типа «Гном». Всему этому скоро должен был наступить предел, за которым должно было начаться выделение из активной зоны реактора значительных количеств радиоактивных веществ.
К этому времени сообщили, что нас ожидают местные органы власти в горкоме партии, куда мы и отбыли вместе с Брюхановым и Фоминым. Предварительно Б.Я. Прушинский высказал мысль об останове первого и второго блоков, который, как потом выяснилось, осуществлен не был.
В горкоме партии мы доложили о состоянии дел (о развале реактора делал доклад главный инженер АЭС Н.М. Фомин) и разместились в помещениях этого здания, где уже функционировала ВЧ-связь, по которой нами было отправлено сообщение в вышестоящие организации о состоянии дел и нас оповестили, что за время, пока мы летели из Москвы и занимались обследованием аварийного энергоблока, решением Правительства Союза ССР образована Правительственная комиссия по расследованию причин аварии на четвертом блоке Чернобыльской АЭС, во главе которой назначен заместитель Председателя Совета Министров СССР, Председатель топливно-энергетического комплекса страны Б.Е. Щербина. Вскоре была создана и оперативная группа Политбюро ЦК КПСС во главе с Н.И. Рыжковым.
Прибытие Правительственной комиссии ожидалось примерно в 20 часов. До ее прибытия Брюханов, а также мы с Прушинским более подробно рассказали руководителям местных органов власти и партии о сложившейся ситуации, указывая на необходимость подготовки города к эвакуации и останова первого и второго блоков. Но против этого неожиданно стало возражать руководство Минэнерго Украины, присутствовавшее там же, ссылаясь на начало вечернего максимума электропотребления и на трудности с энергоснабжением в связи с потерей блоков 4 и 3 (третий блок был остановлен персоналом АЭС вскоре после аварии на четвертом, около пяти часов утра).
В то же время нам с Б.Я. Прушинским пришлось провести первые беседы с довольно агрессивно настроенными представителями республиканской прокуратуры.
Люди Абагяна совместно с работниками АЭС к вечеру уже представили нам первую картину радиоактивного загрязнения территории. Из нее было видно, что г.Припять, в общем-то, родился в рубашке. В самом городе уровни радиации были еще допустимы как временные для аварийной ситуации. Но буквально за чертой города, на юге и востоке, они оказались недопустимо высокими. Явно фиксировался след прошедшего в западном направлении выброса, накрывшего строительную базу и лес, который стал впоследствии называться «Рыжим», и пересекшего дорогу Чернобыль - Припять примерно в том месте, где стояла стела с эмблемой г.Припять. На этом участке трассы отмечены уровни загрязнения территории до 80 рентген в час. Ось второго следа прошла между восточной окраиной г.Припять и железнодорожным мостом через реку Припять.
Тут нам доложили, что высокорадиоактивная вода пошла по нижним отметкам третьего, второго и первого блоков, и самое неприятное - проникла в помещение электротехнических сборок, от которых велось энергообеспечение систем расхолаживания, в том числе аварийных, предназначенных для охлаждения активных зон этих энергоблоков, то есть возникла ситуация, при которой надо было заботиться о безопасности еще трех реакторов.
Откачка воды из этих помещений уже прекратилась, так как все емкости на АЭС, предназначенные для сбора радиоактивных вод, а также все, что можно было приспособить для этих целей, оказалось заполнено, в том числе и все минусовые отметки здания специальной водоочистки второй очереди атомной электростанции.
И тогда было принято, как я теперь считаю, роковое решение - прекратить подачу воды в сторону активной зоны четвертого блока. Результаты этого не замедлили сказаться. С наступлением темноты над разрушенным блоком появилось зарево - это, как и следовало ожидать, загорелась активная зона.
Уровни радиации в г.Припять резко ползли вверх. Замеры радиационной обстановки в районе горкома партии показали следующие значения: в 18 часов - 30 миллирентген в час, в 20 часов - 60 миллирентген в час.
Около 20 часов прибыла Правительственная комиссия. Ее возглавлял, как уже говорилось, Борис Евдокимович Щербина. С ним мне пришлось познакомиться в октябре 1984 года в г.Энергодар во время подготовки к пуску первого блока Запорожской АЭС, куда он приезжал с проверкой нашей деятельности.
Меня все время удивляла в этом человеке его способность схватывать суть в совершенно запутанных технических вопросах, которые, казалось бы, не должны быть ему знакомы в силу его образования. Но за его спиной был большой жизненный опыт (ранее он был первым секретарем тюменского обкома партии, а также министром строительства нефтяной и газовой промышленности). Б.Я. Щербина еще утром 26.04 находился на астраханских газовых месторождениях и был срочно направлен в г.Припять в качестве председателя Правительственной комиссии решением Правительства СССР.
Вместе с ним на место аварии прибыли наиболее выдающиеся знатоки атомной энергетики нашей страны: первый заместитель министра Министерства среднего машиностроения Александр Григорьевич Мешков и первый заместитель председателя Госатомэнергонадзора, член-корреспондент Академии наук СССР Виктор Алексеевич Сидоренко, а также академик Валерий Алексеевич Легасов, другие специалисты.
Комиссия расположилась в горкоме партии, и мы поочередно делали сообщения о радиационной обстановке, состоянии четвертого блока, состоянии других блоков и о наших предложениях. Мы с Прушинским докладывали о состоянии четвертого блока. С обобщающим заключением по состоянию блока № 4 выступил Г.А. Шашарин.
Тут же по настоянию Щербины было принято решение о немедленной остановке первого и второго блоков Чернобыльской АЭС и переводе оставшихся трех блоков этой станции в режим длительной консервации. Было решено эвакуировать население г.Припять, а также поселка Янов, расположенного при близлежащей железнодорожной станции. Однако начинать эвакуацию не немедленно, а по готовности - 27 апреля.
Так как имелось опасение повторного разгона ядерной реакции в активной зоне блока № 4 в связи с ее ксеноновым разотравлением, требовалось организовать контроль за нейтронным потоком в районе этого блока. Этим занялись Прушинский и Абагян, а также представители генерального конструктора реакторной установки К. Полушкин и генерального проектировщика АЭС - В. Куклин. Здесь участвовали и работники отдела ядерной безопасности самой атомной станции. Были даны также команды на Ровенскую АЭС, расположенную примерно в 400 км западнее Чернобыля, срочно отправить к нам несколько грузовиков с борной кислотой — на случай необходимости ее закачки в активную зону для гашения предполагаемой ядерной реакции.
Вот такие основные первые решения приняла Правительственная комиссия. Главное из них - это эвакуация населения г.Припять, хотя подготовка к ней уже велась полным ходом еще до приезда комиссии - это делалось республиканскими органами власти. Колебания в определении срока начала эвакуации были только у представителей Минздрава - они, похоже, еще надеялись на чудо. Но этого не произошло. Радиоактивный фон в г.Припять 27 апреля поднялся до 200 миллирентген в час.
В конце дня комиссией было решено организовать в штабе-горкоме круглосуточное дежурство. Мне поручили дежурить вместе с заместителем министра Семеновым Александром Николаевичем. С ним мы и расположились у телефонов, организовав связь со станцией и группой Абагяна - Прушинского, занимавшейся регистрацией потока нейтронов в районе четвертого блока. Вот на этом практически и закончился очень длинный, полный вопросов, на которые почти не было готовых ответов, день - 26 апреля 1986 года.
Какие недоработки он у нас выявил? Что мы сделали не так хорошо, как надо бы?
Глядя на этот день через призму прошедших лет, можно отметить следующее.
1. Сбор нашей аварийной группы происходил очень медленно (мы с Прушинским прибыли в объединение на такси, остальные собирались до шести утра).
2. Мы не потребовали у Брюханова уточнения радиационной обстановки и доверились его успокаивающим заявлениям, не перепроверив их по другим каналам (хотя первоначально информация, полученная через диспетчера ВПО от начальника смены станции, говорила о наличии признаков радиационной и ядерной аварии). Информацию, полученную от директора АЭС, мы положили в основу доклада в вышестоящие организации.
3. Наша аварийная группа отбыла на Чернобыльскую АЭС «налегке», в основном без средств индивидуального контроля и защиты, не приняв специальные препараты и не пройдя соответствующую индивидуальную обработку. С нами было всего несколько дозиметрических приборов (в группе Абагяна). Все это мы рассчитывали получить на АЭС, там же на это не всем нам и не всегда хватало времени.
4. Прибыв в г.Киев, мы поехали в г.Припять автобусом и не полетели вертолетом. В итоге мы потеряли около двух часов.
5. Прекращение подачи воды в сторону активной зоны четвертого блока в связи с невозможностью обеспечить выполнение требований нормативных документов и создавшейся угрозой повреждения активных зон первых трех блоков. Не организовали откачку радиоактивных вод с нижних отметок четвертого блока со сбросом их в пруд-охладитель или просто на высокозараженный ландшафт.
6. В связи с отсутствием системы автоматического контроля за радиационной обстановкой вокруг станции и неудовлетворительной работой лаборатории внешней дозиметрии Чернобыльской АЭС не сразу было получено представление о конфигурации пятен радиоактивного загрязнения территории, что не позволило принять правильные решения по действиям персонала, занятого в ликвидации последствий аварии, и также для выбора направления транспортировки эвакуируемого населения.
7. Соответствующими органами после аварии на АЭС в г.Припять и в других близлежащих пунктах не было объявлено состояние радиационной опасности, не была объявлена тревога. Мы же, прибыв в г.Припять, не потребовали задействования этого механизма, убаюканные низкими значениями уровней радиации в самом городе.
8. Задержка с остановом первого и второго блоков.
9. Непроведение в жизнь предложения об организации подачи воды от пожарных машин в район верха активной зоны через загрязненную зону крыши АЭС.
Что, по-моему, удалось.
1. Самоотверженная борьба пожарных и персонала АЭС с пожаром и недопущение его распространения.
2. Активная борьба персонала АЭС за обеспечение охлаждения даже поврежденной активной зоны, длившегося до вечера 26 апреля. По моему мнению, именно это позволило снизить уровень загрязнения территории, и в том числе г.Припять, не менее чем на порядок и дало возможность подготовиться к организованному вывозу населения.
3. Отсутствие паники, соответствующей реальным условиям, в организации вывоза населения г.Припять.

Заложники "мирного" атома. Записки ликвидатора.

Через 35 лет после Семипалатинского полигона, где испытывались первые советские атомные бомбы, уже в довольно зрелом возрасте мне довелось в течение 58 суток участвовать в ликвидации последствий чернобыльской аварии. Чиновники, ревностно выполнявшие разнарядку по замене ликвидаторов, не посчитали убедительным аргументом мое предыдущее пребывание на атомном полигоне и полученное там облучение.

Для меня Чернобыль начался телефонограммой из штаба округа на имя командира части, где я проходил службу. В распоряжении сообщалось: офицера Шевченко Т. после медицинского освидетельствования направить в распоряжение начальника опергруппы КВО для замены офицера такого-то. Еще не зная заключения медиков, «прозорливые» кадровики тем не менее определили дату моей явки в опергруппу.
Суть моих обязанностей была в организации и проведении политико-воспитательной работы с людьми. В основном то были 35—40-летние мужчины, внезапно и спешно откомандированные через военкоматы на «учебные» сборы в Чернобыль. Оторванные от семей, они мысленно оставались все еще там — дома. То, что разбушевавшийся атом будет укрощен, сомнений ни у кого не вызывало. Тревожило другое: что будет с нами — заложниками атома — потом? Многообещающие заверения всех без исключения начальников (военных и гражданских) о том, что все будет «нормально», что самое страшное и непредсказуемое уже позади — люди всерьез не воспринимали.
За время моих «чернобыльских суток» мне несколько раз приходилось бывать на площадке промзоны АЭС, где шла разгрузка стройматериалов и другого имущества, на территории, прилегающей к 3-му и 4-му энергоблокам, в самом 3-м, а также на точках, где проводилась дезактивация обмундирования, имущества и автотранспорта и санитарная обработка самих ликвидаторов. Там работали люди, временно подчиненные мне по службе, которым я накануне говорил о важности выполняемой работы, убеждал в ее радиационной безопасности. Но одно дело — убеждать словами, и совсем другое — личным примером.

Будем самокритичны и правдивы. Не всегда и не все начальники (наверное, и я в том числе) регулярно бывали на трудных и опасных участках зоны, а это, мягко говоря, не оставалось незамеченным теми самыми «винтиками», которые, не стесняясь в выражениях, комментировали подобное поведение «верхов». Но еще острее была оценка посещений московского начальства, которое, порой даже не вылезая из комфортного авто, через открытую дверцу общалось с ликвидаторами: «Как дела, герои?» Получив всех устраивающий ответ: «Нормально!», визитеры не задерживались.
У меня остались пропуска на право въезда в закрытые зоны: «ЧЕРНОБЫЛЬ», «ПРИПЯТЬ» и «ВСЮДУ», выдававшиеся в ограниченном количестве, да временное ведомственное удостоверение, подтверждающее личную причастность к ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС и сулящее будущие льготы. А в то время нам полагалось лишь бесплатное солдатское питание да «суточные». Вот, пожалуй, и все материальные блага, которыми государство так «щедро» потчевало тогда своих сынов — чернобыльских ликвидаторов. Правда, людям, работающим на «печке» (крыша третьего энергоблока) и в местах, где уровень радиации многократно превышал допустимые нормы, дополнительно платили «энную» сумму, но сколько именно, держалось в секрете, что порождало кривотолки и домыслы.

В первые дни чернобыльской трагедии обещания достойно оценить самоотверженную работу и риск каждого ликвидатора выдавались должностными лицами в неограниченном количестве и на всех уровнях. Ведь непредсказуемость обстановки на ЧАЭС диктовала необходимость привлечения все новых и новых добровольцев на работу, связанную с риском, а нередко и самопожертвованием. И недостатка в людях не было. Государство открыто благодарило (и морально, и материально) таких добровольцев. Многих уже посмертно или основательно покалеченных.
Потом руководящие мужи спохватились, как бы не переборщить в щедрости. Ликвидаторам стали больше обещать, чем помогать. И вот пришло время, когда уже не только не выполняются обещания по социальной защите чернобыльцев, но и взят курс на систематическое сокращение узаконенных льгот. Под видом «уточнения» кабминовские чиновники вначале пересмотрели категории ликвидаторов, а потом и статусы территорий, пораженных радионуклидами, и пострадавших, проживающих на этих территориях. Затем стали урезать льготы всем жертвам чернобыльской катастрофы.

Дело не только в попытках материально ущемить ликвидаторов. Нередко эти люди подвергаются еще и моральному унижению со стороны чиновников. Госслужащие способны сразить наповал человека, который прошел и крышу разрушенного энергоблока, и подземелье под бушующим реактором, небрежно брошенной в его адрес циничной фразой: «А я вас туда не посылал», а то и выразительнее: «В державе и так нет денег, а вы со своими чернобыльскими льготами лезете…» Я видел, как инвалиды отступали.
Конечно, ликвидаторы еще повоюют за свои права. Только не дает покоя вопрос: зачем, почему и на что растрачиваются их силы, нервы, подорванное здоровье?
Важно, чтобы статус ликвидатора не присваивали людям, не причастным к аварийным работам на ЧАЭС. Ведь давно уже не секрет, что отдельные «ликвидаторы» в то страшное время были всего-навсего гастролерами или контролерами, а нередко и просто туристами. Их пребывание в «зоне» (о местах повышенной опасности не говорю, их туда и близко не пускали) исчислялось… часами. Но «чернобыльский след» в их документах оставался, как и у лиц, откомандированных к месту прежней работы по причине низких деловых и моральных качеств (симулянты, пьяницы и даже наркоманы). Самые «активные» и нахальные из когорты «липовых» ликвидаторов первыми обзавелись заветными удостоверениями, без осложнений их обменяли и перерегистрировали и в полном объеме пользуются чернобыльскими льготами. Они всегда и везде — первые…

Теперь о том, как был организован радиационный контроль на ЧАЭС. Как велся учет полученных каждым «доз смерти»? Да порой никак. Подавляющее большинство ликвидаторов индивидуальных дозиметров не имело. В лучшем случае они были обладателями так называемых «накопителей», показания которых не отражали точного «улова» радиации, полученного каждым. У меня, как и у некоторых других начальников, был индивидуальный дозиметр, и не один, но они плохо или совсем не работали. А на обследованиях всем нам часто занижали дозы.
Полностью согласен с мнением специалиста отдела радиобиологии института проблем онкологии им. Р.Кавецкого НАН Украины Н.Дружины, высказанным еще в 1988 году: «От этих малых доз и танцуют экспертные медицинские советы». Старая ложь рождает ложь новую, современную и как бы узаконенную… А ведь любому дилетанту ясно, что за основу надо брать не дозу, а реальное состояние здоровья ликвидатора».
Через много лет после чернобыльской беды специалисты одного из киевских вузов впервые в мировой практике установили диагноз: «пострадиационная энцефалопатия». Она — словно спусковой механизм для заболевания органов (легкие, желудок), систем (иммунная, эндокринная), генетических патологий.

До командировки на ЧАЭС мне не приходилось обращаться за помощью к врачам-стоматологам. Но уже через полгода после пребывания в Чернобыле у меня в течение десяти дней выпали (да, выпали без удаления!) сразу девятнадцать зубов. Одновременно закровоточила язва желудка, образовалась опухоль на щитовидной железе (пришлось оперироваться), появилась тахикардия. Врачи объявили диагноз: вегетативно-сосудистая дистония.
Собирая документы, подтверждающие причинную связь приобретенных болезней с участием в работах по ликвидации аварии на ЧАЭС, я нередко сталкивался с равнодушием и некорректными, мягко говоря, намеками, что причиной болезней являются не полученные дозы облучения, а… «дочернобыльские» болячки и возрастные изменения организма. А робкая попытка возразить: до Чернобыля я же был здоров! — оставалась гласом вопиющего в пустыне. Мое здоровье ухудшалось, я лежал в госпиталях и клиниках.

Я бы мог остаться вне Чернобыля, сославшись на «объективные» причины. По директиве министра обороны СССР лица старше 50 лет, как и воины срочной службы, не должны были направляться на аварийные работы в «особую зону». Да, мог. Но вот смог бы я после этого смотреть в глаза человеку, убывшему туда вместо меня? Скажу честно: не уверен…
Тем болезненней воспринимается позиция нынешних представителей власти Украины, страдающих синдромом беспамятства, бездушия и неблагодарности к «атомным» солдатам, ликвидаторам и инвалидам Чернобыля. Порой кажется, что чернобыльцев, и особенно инвалидов, кое-кто преднамеренно и преждевременно хочет «пустить в расход». Бог им будет судьей. Обязательно будет!
Не по своей вине люди, причастные к ликвидации чернобыльской беды, потеряли здоровье. Государство обязано о них позаботиться и всегда помнить, в каком неоплатном долгу оно перед людьми, спасшими от гибели часть человечества.

Автор: Тарас ШЕВЧЕНКО (полковник в отставке)
Полный текст публикации: http://www.zn.ua/3000/3320/34619/
"Зеркало недели" № 16 (391) 27 апреля - 11 мая 2002

Анатолий Медведицкий: «Сегодня мы никому не нужны!»

… В Чернобыль я попал из Нововоронежа, уже в июле. Нет, конечно, я не предполагал того, что пришлось увидеть, и, конечно, не в полной мере понимал весь масштаб того, что случилось. Я не атомщик, я водитель. Но на ликвидацию попал не в числе первых. Видел уже наших, с Нововоронежской, которые съездили сюда на месяц — какие они возвращались… Что значит — какие? Лица землистые, общий вид — нездоровый, явно плохо им было. Или я не понимаю, что не на курорте люди отдыхали? А в июле направили в командировку и меня. Это тогда так называлось — «в командировку». «Командировки» были длительные, меньше, чем на месяц мало кто в них попадал. У меня была первая водительская категория — специалисты моего класса были нужны, чтобы возить на смену очередные смены ликвидаторов.
Можно ли было отказаться, спрашиваете? Теоретически, наверное, да. А на практике мне это и в голову не пришло. Как можно было сказать «не поеду», если я — коммунист, член партии?

…Жили мы в Чернобыле. Ничего не могу сказать, быт был организован, как следует. Но работа — адская. За баранкой приходилось сидеть по 12 — 16 часов. Нет, я не оговорился! Вот, видите табель: нигде меньше 14 часов не выставлено! Фактически время оставалось только на сон. Доходишь до койки, падаешь на нее и засыпаешь…
...Что запомнилось больше всего? Однажды пришлось отработать целые сутки на цементовозе — не хватало водителей. Непрерывной чередой машины с раствором шли к строящемуся «саркофагу». Раствор должен был поступать постоянно, без перебоев. Специальными рукавами его подавали вверх. Правда, любоваться на это зрелище было некогда: разгрузился — и за новой «порцией». Еще поразил внешний вид АБК-1: там стояли койки, на которых отдыхали солдаты между вахтами… (Упоминаний об этой «милой детали» ликвидаторского быта в воспоминаниях прочих участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС нет, но я не посмела изъять ее из текста. — прим. автора)…

…Та первая моя командировка продолжалась до конца октября. Приехал я домой, в Нововоронеж, привез грамоты за отличную работу на ликвидации, благодарность. Приехал, а работать не на чем: я как раз перед командировкой на новую машину пересел — на «Татру». Отличная машина, но двигатель имеет определенные нюансы и требует заботы…Кто бы там без меня о моей «Татре» заботился! Короче говоря, когда мне в ноябре предложили снова на Чернобыльскую ехать, я согласился, поехал и проработал там еще 20 дней, с первого декабря по двадцатое. Потом, когда пенсию мне начисляли, никто не верил, что можно столько был проработать.

…А что потом? Переехали в Славутич — здесь давали жилье, а в Нововоронеже квартиры не было, у сестры с семьей жили. Потом работал много где — и на станции, и в зоне, и в городе. Благодарности есть, награды правительственные. И жена тоже во вредных условиях работала — сейчас она инвалид. Да и я здоровьем не блещу. Немецкие специалисты обследовали, целый букет болезней нашли. И ведь что интересно — деньги мы по тем временам получали немалые, а как стал пенсию оформлять — все приходится доказывать: и что часы протабелированы правильно, и что получал именно столько — все и не перечислишь! Да, сейчас я получаю немаленькую по украинским меркам пенсию — только по всему выходит, что меньше она, чем должна бы быть, гривен на 300. А у жены пенсия совсем не большая. Я бы и не отстаивал эти несчастные гривны, но ведь нельзя быть уверенным в том, что завтра пенсионное законодательство не изменится, и я останусь вообще ни с чем. Думал в суде отстаивать свои интересы, а знающие люди говорят, что я десять лет судиться буду. И еще не известен результат.

Я к чему веду? В 1986-м мы нужны были, а сейчас до нас никому и дела нет.

Полный текст публикации: http://www.slavutichcity.net/index.php? ... 359&page=1

Тимур Федоров: «Был приказ: в трехдневный срок прибыть в Чернобыль»

Сегодня Тимура Анцеловича в Славутиче знают как успешного бизнесмена, одного из тех, кто открывал первые предприятия в Специальной экономической зоне «Славутич». Оно и понятно - после досрочного останова последнего чернобыльского энергоблока славутчанам ближе вопросы, связанные с созданием новых рабочих мест, а «Возрождение Полесья» (так называется предприятие, созданное Федоровым) - как раз эти самые рабочие места и дает.
О том, что у него за плечами работы по приведению «саркофага» в экологически безопасную систему, знают не многие. Как немногие знают и о том, что эти работы продолжались и после того, как был подписания акта о приемке объекта «Укрытие» в эксплуатацию.
Тимуру Федорову пришлось работать на «Укрытии» именно в этот период, в 1987-м.

«…Я и не знал, что существует на Украине такая АЭС - Чернобыльская. Об аварии узнал уже в мае, придя на работу после праздников. Информация была расплывчатая: по радио услышал, что взорвался реактор. Для меня, в то время человека очень далекого от атомной энергетики, это было приблизительно так: ну, котелок выбросил пар в ненужное время. Конечно, жаль, что погибло несколько человек, беда, но не более того. Потом, конечно, осознал, что все куда сложнее. Понимание пришло, когда появилась информация. С нашего предприятия - а я работал на уранодобывающем предприятии в городе Учкудуке — начали командировать народ в Чернобыль, и я понял, как все сложно и страшно.
Народу командировали на станцию много. Мы ведь средмашевские, структура полувоенная. Я отправлял людей в эти командировки. Они были необыкновенные во всем - и, прежде всего, в сроках: не менее трех месяцев продолжительностью. В 1987-м получил телеграмму. Ею предписывалось в течение трех дней приехать в Чернобыль и принять управление. На разговоры времени не оставалось. Собрался и первого марта уже был здесь. Сначала был заместителем начальника Управления производственно-технологической комплектации в составе УС-605, а спустя два месяца стал начальником этого УПТК. Мы обеспечивали выполнение всех работ на основных объектах ЧАЭС.

Это и «саркофаг, и третий блок. Начинали с того, что «конопатили» щели в «саркофаге, заливали по этой «конопатке» специальные краски - так добивались повышения герметичности объекта. Потом делали шатер над третьим блоком, строили стену биологической защиты, между третьим и четвертым… Очищали кровлю машзала… Кстати, за эту кровлю, вернее, за технологическое решение я получил премию от самого Бориса Щербины. Было так. В помещении, расположенном буквально под «саркофагом», находилась рота солдат, которые рубили туристические канаты, распушивали их, привязывали к специальной платформе, размером, приблизительно, пять на пять метров. Затем канаты опускались в специальный клей и переносились с помощью «демага» на крышу третьего блока. Клеевой раствор немедленно схватывался с битумом и кран рывком поднимал платформу, одновременно срывая зараженное кровельное покрытие, которое затем вместе с платформой захоранивалось в могильниках.
Очень не хотелось «выжигать» людей - совсем ведь молодые пацаны! Поэтому я встретился с министром легкой промышленности, договорился, чтобы эту «бахрому» делали прямо на предприятии и передавали нам уже в готовом виде. Так удалось убрать из грязной зоны людей. Вместо 150-и осталось под «саркофагом» пятеро. Характерно, что выгода получилась двойная - легкая промышленность избавилась от неликвидов, за что министр выразил мне благодарность, и люди – здоровы. На одном из совещаний Щербина очень грозно полюбопытствовал, кто отдал приказ убрать солдат из под «саркофага». Начальник мой, Дроздов, никак не хотел меня «сдавать», но Щербина настаивал, и ему таки пришлось назвать инициатора. Тут Щербина и распорядился премировать…

В то время принималось много интересных технических решений. К примеру, в первый период ликвидации аварии «Укрытия» на кровлю машзала вылился огромный «язык» бетона — 250 тонн. Как убирать? А оставлять нельзя - нагрузка для и без того поврежденных конструкций огромная! Приняли решение: бурить шпуры и закладывать в них специальный порошок. Он при заливании водой значительно расширился, и, отвердевая, смесь буквально взорвала этот «язык».
Иногда решения приходилось принимать… как бы это помягче сказать… авантюристические. Однажды нам срочно нужен был щебень, а баржи, которые его везли, на целые сутки задерживались в пути. Выхода не было - могли остановиться работы. А поблизости как раз сделали насыпь ... Но там, в отличие от нашего участка, время не поджимало, и мы ночью перегнали этот щебень бульдозерами на новое место. Через сутки, когда пришли баржи, сами же и сделали новую насыпь. Или понадобится нам свинец - и четыре КРАЗа со свинцом чудесным образом испарились со своего маршрута, проходившего вне зоны отчуждения. КРАЗы потом нашли, естественно, но свинец, совершенно необходимый для выполнения работ на «саркофаге», из них уже был перегружен. И не подумайте, что в этом было нечто злодейское - просто выхода иного иногда не было.

Или было задание - перегнать в другое место «демаг». А перед ним — траншея в полтора метра. И тоже ведь нашли люди решение! И это все в условиях высочайших полей. А вокруг еще валялись куски бетона, кое-где встречался реакторный графит. В реакторе, очевидно, ТАКИЕ силы играли, если могучая арматура, толстенные блоки - все было разорвано, разметено, как спички! Тягостно было это видеть, и вспоминать не просто.
Знаете, если бы речь не шла о большой трагедии, надо было бы говорить о совершенно невероятной работоспособности народа, его изобретательности.
Самое острое чувство в тот период? Чувство ответственности. Люди ведь работают в грязной зоне - нельзя, чтобы простаивали в этой грязи зря! Из-за этого обычно и на авантюры шли. А еще было острейшее чувство неудовлетворенности собой - не все из запланированного на день удавалось сделать. Умом, конечно, понимал, что иначе и быть не может, неудовлетворенность не проходила…
Нет, это не правда, что все работы на «Укрытии» завершились в 1986-м. Построили объект, накрыли - честь и слава строителям. Но мы еще долго заносили за ними хвосты - я это не в укор говорю, ни в коем случае! Условия их работы были таковы, что иначе и быть не могло. Уставали страшно. Такие знаменитости приезжали, такие концерты давали, при нормальном течении жизни, наверное, я бы глаз от сцены не оторвал, а тут. Представьте - Любимов рассказывает истории из жизни артистов, а зал … спит. Он не обиделся - умный человек! - только вздохнул: как мне вас жаль…»

«…Семья? В смысле - семья? Нет, жена осталась дома. Когда я уезжал в Чернобыль, она ждала ребенка. Сына я увидел, когда ему было уже два месяца. Окончательно вернулся домой только в декабре…»
В Славутиче Тимур Федоров оказался уже в качестве заместителя управляющего треста САЭС. Жена ни в какую не хотела ехать, и он долго ее убеждал. Сегодня они - славутчане, и жизни в другом месте не представляют.
- Тимур Анцелович, а юмор в той вашей, «саркофажной жизни» был?
- А как же! Мы же жили! Это была странная, трудная, экстремальная жизнь. Но мы ведь все равно жили. Песенное творчество процветало, стихи люди писали, были какие-то маленькие праздники. Шутить люди любили. Все. И я не исключение. Однажды, помню, пошутил. Закончилась планерка, но сотрудники продолжали разговаривать между собой. А ведь Полесье чем характерно? Суржиком. Тут я возьми да и скажи на чистейшем украинском: коллеги, ну как же вы к языку относитесь? Я вот - и то украинский выучил. Люди онемели - все ведь знали, что я из Средней Азии приехал. Им-то невдомек, что я до этого много лет во Львове прожил. Нет, конечно, все они украинский не выучили, но суржика стало поменьше.

Записала Майя Руденко
Полный текст публикации: http://www.slavutichcity.net/index.php? ... 367&page=1

И упала звезда ПОЛЫНЬ ...(свидетельство очевидца)

ПЕРВАЯ НОЧЬ.
Выросло поколение, которое только по воспоминаниям знают о том, что произошло в страшную ночь 26 апреля 1986 года. Именно тогда мирный атом вошел в каждый дом наших соотечественников. Жизнь разделилась на две неравные части, до и после аварии на Чернобыльской АЭС.
В ту ночь меня исполняющего обязанности заместителя начальника линейного отдела внутренних дел на станции Киев – пассажирский разбудил звонок телефона. Звонил помощник оперативного дежурного. Он сообщил, что всех поднимают по сигналу тревоги. Не забыл и предупредить, что тревога не учебная. Причину тревоги он объяснил скупо, не осознавая серьезность всего происходящего. Взорвалась атомная станция. Какая он не знал, где она расположена также.
Подобным подъемов по тревоги, за десять лет службы было множество. Сборы были короткими. Время приближалось к 3 часам.
Искать автотранспорт не пришлось. На обочине остановилось такси. Садись капитан. Нам дали указание всех в форме доставлять к месту службы. Тогда офицер милиции, мог позволить себе, прибыть на службу, используя такси.
Таксист оказался разговорчивый и всю дорогу допытывался, что произошло в Чернобыле. Он знал на много больше чем я. Вот и вокзал. Расплачиваясь с таксистом услышал : "Ты зря капитан мне ни чего не говоришь, я ведь мичман, подводник, реакторщик…»
Как и положено, прибыл к месту службы, одним из первых и по указанию руководства начал фиксировать прибытия личного состава. Всех прибывающих направляли по рабочим местам. Все ожидали дальнейших указаний, которые так и не поступали. К пяти часам утра и я, оказался в своем кабинете.
Комсорг отдела Вячеслав Сморчков разместился по хозяйски за моим столом. На всю громкость был включен радиоприемник, моя гордость, это было трофейное чудо, времен второй мировой войны. Вещали вражеские голоса. Они сообщали, что на Чернобыльской АЭС, которая расположена в 80 километрах произошел взрыв и пожар. Имеются разрушения и раненые. Возможен выброс радиоактивных элементов атмосферу. Рекомендовалось закрывать форточки, чаще делать влажную уборку в помещениях, реже бывать на улице.
Все находящиеся в кабинете узнали от меня, что это вражеская провокация, которая имеет всего одну цель, запугать людей …
Приемник переключили на отечественную станцию, которая сообщала о трудовых успехах социалистической системы, и начале очередной посевной кампании. Ни чего об аварии на атомной станции не сообщалось.
Вернулся на вокзал. На всякий случай в залах ожидания выставили парные посты. Под утро поступило сообщение о том, что на площадь прибыла колона автобусов из Припяти. Где находится этот город, в столичной области представлял с трудом. Но ни как не связывал его с мирным атомом. В автобусах в основном были женщины и дети. От них получили первую правдивую информацию. Город Припять находится в непосредственной близости от станции, да там возник пожар, есть разрушения. На место аварии прибывают пожарные караулы со всей киевской области…
Один бородатый мужик сообщил, что фоновые значения в несколько раз превышают все допустимые значения. Авария очень серьезная и … Больше он ни чего говорить не смог. У него першило в горле. Попросил оказать помощь в приобретении билетов для жены, которая все время держала на руках грудного ребенка. Ему необходимо было возвращаться на станцию. Он работал на одном из блоков станции. Вечером ему необходимо было заступать на смену.
Пришлось мобилизовать все милицейские возможности. Потеснили посетителей в зале «Интурист» и комнате «Матери и ребенка». Но всех желающих они принять не смогли. Нашли выход и из этого положения. Дежурный по вокзалу доложил о случившемся, своему руководству и дежурному по городскому комитету партии. Прибывшие партийные чиновники, проблему с размещением людей решили мгновенно. Все желающие были размещены в рядом расположенных гостиницах.
На наши вопросы, что на самом деле произошло в Чернобыле, они отвечали, что полученная информация проверяется. Вроде ее проверять необходимо было за океаном, на другом континенте?
Для припятчан, в последствии они станут пострадавшими, выделали отдельную кассу. Оказалось, что у части желающих покинуть столицу, нет денег. Тогда именем советской власти, ( такова, тогда была!) мы начали сажать людей в проходящие поезда, без билетов и это нам удавалось. К утру появились дозиметры из солидного НИИ. Они были удивлены, как сюда прорвалась колона автобусов. Официальной эвакуации Припяти еще не было. «Проверку» своих приборов они начали с нас. После чего возник вопрос, где мы набрались пыли. Наши мундиры фонили, стрелки приборов зашкаливали. Они были настроены для работы в мирное время. Мы же всего на всего помогали носить вещи и детей.
Замеры, сделанные в залах ожидания и на одежде припятчан, показали значительное превышение допустимых норм. Сообщив, что людей необходимо мыть, одежду менять, а дежурную комнату милиции необходимо дезактивировать, они покинули вокзал.
Проблем с дежурной комнатой не было. Вызвали уборщицу, которая сделала влажную уборку, все вымыла, вытерла пыль, а что было делать с людьми?
Об этом никто не говорил и команд не давал.
Прошел день. Вечером практически весь личный состав участвовал в охране общественного порядка при проведении футбольного матча. Дополнительных команд и указаний не поступало. В дежурной части находилась группа быстрого реагирования, которая должна была выехать к месту несения службы на одну из железнодорожных станций, которые находятся вблизи места аварии. Мы уже знали, что на станции Янов, в городе Припять находится оперативная группа Юго–Западного Управления транспортной милиции МВД Украины.
Вернувшись домой, выслушал огромное количество вопросов от жены и соседей. Уровень моей осведомленности, к моему сожалению, практически остался нулевым. Больше всего я узнал из тех слухов, которые успели собрать соседи по дому.

ДОБРОВОЛЬЦЫ.
27 апреля 1986 года. Прибыл на работу к семи часам утра. Начальник отдела Николай Андианович Шкиндер сразу пригласил к себе в кабинет. Молча протянул записку, указание полученное по телетайпу, где предписывалось заместителю начальника ЛОВ и с ним шесть человек, вместе с машиной прибыть на станцию Янов, город Припять для обеспечения охраны общественного порядка…
На мой молчаливый вопрос он сообщил, что заместитель срочно убыл в госпиталь в связи с почечным приступом. У меня вопросов не было. Воспользовался его пультом телефонной связи. Первым кому позвонил был начальник отдела БХСС. Вопросов он не задавал. Как оказалось они с заместителем разыграли на спичках кому ехать. Короткая спичка досталась заместителю, майору милиции Валентину Трояну. Следующим был Вячеслав Сморчков, который на мой вопрос о том, что необходимо найти добровольца, сразу ответил, что уже идет. Потом подошли лейтенант милиции Николай Бондаренко инспектор уголовного розыска, инспектор отделения охраны общественного порядка лейтенант Валерий Карпенко. Последним появился милиционер патрульно – постовой службы милиции сержант милиции Валерий Журба. Пришлось объяснить ему, что добровольцем может быть только тот, кто женат и имеет детей. Он сразу сообщил, что свадьба у него через неделю, а невеста скоро будет матерью. Тогда я нашел еще один аргумент, чтобы ему отказать. Все, кто едут, должны иметь продукты питания и деньги. Он категорически заявил, что все у него есть.
Всем на сборы дали два часа. Дома сообщил жене, что отправляюсь в командировку и буду через два – три дня. На вопрос куда еду, сообщил, что на станцию Тетерев. Она молча протянула мне деньги и попросила подумать о том, что у нас растет дочь. Обмануть жену не удалось.
В назначенное время собрались в ленинской комнате отдела. Николай Андрианович провел короткий инструктаж, который заключался в том, что он нам посоветовал не проявлять элементов героизма, получить костюмы химической защиты и противогазы. Даже если они не защищают от радиации, то, по крайней мере, ему будет спокойней на душе.
В управлении нам выдали накопители, которые должны были фиксировать полученные нами дозы облучения, прибор дозиметрической разведки ДП – 63, снятый с вооружения в армии.
Когда мы подъезжали к площади Шевченко, в эфире прозвучала команда прибыть в МВД и получить аптечки, которые должны нам помощь в борьбе с радиацией.
В министерстве пришлось столкнуться с непредвиденными трудностями. Никто не знал, где получить аптечки. Старший сержант внутренней службы разъяснил мне, что необходимо иметь письмо с резолюцией старшего начальника и доверенность. Только в этом случае я могу претендовать на получение аптечек. На вопрос, что же мне делать, он ответил, что всю ночь работал на «чернобыль», выдавал костюмы химической защиты и противогазы. Моя реакция от тупости мелкого чиновника была предельно резкой. Я даже не заметил, что в комнату вошел майор милиции, который резво объявил мне трое суток гауптвахты. Ответил есть. И сразу спросил, как мне быть сидеть трое суток в кабинете или сначала съездить в Чернобыль. Скандал не состоялся. В кабинет заглянул подполковник-медик и предложил следовать с ним. В подвальном помещении он выдал мне аптечки, а взамен взял написанную мною расписку.
Теперь мы направлялись в Чернобыль. По дороге остановились у гастронома. В нашем УАЗе появился ящик водки и несколько буханок хлеба в целлофановых пакетах.
С каждым километром прибор поднимал стрелку все выше. Уточнять дорогу не было необходимости. В нужную нам сторону двигались сплошные колонны автотранспорта.
Показалась стела, которая сообщала, что мы въезжаем в город Чернобыль. Такого количества людей в погонах я давно не видел. Разнообразие номерных знаков поражало. Было такое чувство, что тут находятся представители со всех регионов Украины. Многие из коллег нам так и не смогли показать дорогу к райотделу милиции.
С трудом нашли местного жителя, который толково объяснил, как нам доехать к месту назначения. Все, что предстало перед глазами, напоминало штаб фронтового подразделения. Подъезжали и уезжали автомашины, сновали офицеры и сержанты. Все были заняты своим делом, но ни кто не мог нам подсказать, что делать дальше.
В здании районного отдела наконец увидал знакомую фигуру начальник полит управления МВД генерал – майора милиции Александра Ильича Боровика. О том, что это генерал, свидетельствовала его фуражка. В место мундира на нем была хлопчатобумажная роба черного цвета. Он и подсказал, где найти нашего начальника управления.
Первый инструктаж в зоне. Нам необходимо было сметить наряд на железнодорожной станции Янов. Первым заступал на службу Валентин Троян. Направились к месту службы. Впереди нас ехала автомашина райотдела, водитель должен был нас проводить.
Впереди увидели людей в химзащите, респираторах. Это было первое полевое КПП, возле села Копачи. Солдаты химвойск производили дозиметрический контроль и мыли авторанспрот. Рядом с ними стоял ГАИшник в кожаной куртке с носовым платком в место респиратора. Было видно, что он смертельно устал, ему по всей видимости хотелось смертельно спать. Наш водитель Николай Гудзь спросил у него как дела братишка. Хочется жрать, спать, а когда сменят ни кто не знает. Напарник уснул на обочине, не выдержал.
Николай ни чего, ни кому не говоря, достал из под сидения банку ветчины и бутылку водки. Подкрепись, потом рассчитаемся.

Вот и она мертвая станция. Поразила то, что кроме пения соловьев ни чего слышно не было. Нам на встречу вышел майор милиции, который провел короткую экскурсию и ввел нас в курс дела. Показал в каком направлении находится разрушенный реактор. Сообщил, что привкус метала на языке явный признак выброса радиации из разрушенного реактора. Потом он сообщил, что в расположенном рядом селе Янов жителей нет все эвакуированы.
В нашем распоряжении была станция с залом ожидания, диспетчерским пультом, комната линейного пункта милиции. Что и зачем охранять на пустой станции было неизвестно. Однако приказ есть приказ.
Валентину предложил пойти к колонке, набрать ведро воды и вылить его на пол в милицейском помещении. На кушетку, которая там находилось лучше не ложится, прибор показывал, что она «грязная». Оставив ему бутылку водки, отправился в обратный путь. Через три часа я должен был произвести смену и привезти очередного нашего товарища.
Спать не хотелось. Вспомнил о том, что у меня есть штурмовка зеленого цвета, которая заменила мне китель. Комплект формы получил перед тем, как произошла авария. Решил, что тем самым сохраню новую вещь.
Утро. Привез смену. Заступал Валерий Карпенко. То, что мы увидели нас просто поразило. Вдоль железнодорожных путей ехал на велосипеде мужчина. По внешнему его виду было ясно, что он явно с похмелья. На наш вопрос, что он тут делает и куда направляется, ответил, что едет на работу. Что происходит вокруг он не догадывался мотивируя тем, что на протяжении четырех дней у него был глубокий запой. Газет он не выписывает, радио последние дни не слушал, а телевизор у него не работает.
На нашу информацию о том, что на атомной станции, произошла авария, он не прореагировал. Зато глубокомысленно заметил, что решил, что войска проводят учения. Попрощавшись с нами он уехал в обратном направлении.
Три часа пролетали быстро и незаметно. Снова направляюсь в строну охраняемого объекта. На полевом, КПП Копачи заминка. Армейский подполковник, изрыгая массу бранных слов, набросился на меня, требуя объяснений, где наряд ГАИ и кто будет заниматься пропуском транспорта. На мое счастье прибыли сотрудники ГАИ, а следом за ними экскурсионные, туристский Икарус заполненный людьми в спецовках. Они убеждали, что им разрешили посетить свои квартиры, однако автобус дальше КПП не пропускали.

Выход из положения нашли после того, как я предложил доставить их в Припять на своем УАЗе, мой микроавтобус смог вместить практически всех желающих. Один из них сказал, что им сказали, что необходимо взять вещей на несколько дней. Берите, на всю оставшеюся жизнь – предложил я. Проверив паспорт каждого и уточных где, кто прописан проконтролировал, чтобы каждый попал только в свою квартиру. Видимости мое внимание их обидело. Один из них зло отметил, что они потеряли все нажитое годами, а я им не доверяю. Большинство из них возвращались на личных автомашинах загруженных поклажей. А мы решили проехать в городской отдел милиции в самой Припяти. На одной из автобусных остановок, стояло три молодых парня в комбинезонах, и голосовали. Мы остановились. Это были парни с пульта управления. Им сообщили, что в настоящее время они не нужны и могут быть свободны. Когда надо их найдут. Когда это произойдет не сказали. Их жены с детьми были эвакуированы, они не знали куда. Сами они собирались выбраться из города на попутном транспорте. Однако все проезжающие чиновники обещали их забрать на обратном пути. Обещали и не возвращались. Всех погрузили в машину и развернувшись направились в обратном направлении. Выезжая из города, один из них попросил остановить автомашину. Вдоль дороги при въезде в город стояли стенды, на которых были надписи о том, что в городе насчитывается столько-то школ, детских садиков, ПТУ, техникумов и … Кто то мелом дописал «было». Парень который вышел из Уаза, рукой стер дописки.
Снова на полевом КПП нашу машину вымоли. Прибыв к месту нашей дислокации, на Линейный пункт милиции водного отдела. Наконец меня накормили горячей картошкой с тушенкой. За несколько дней это была первая горячая пища в моем желудке. Рядом располагался саперный батальон. Командира я попросил, чтобы его дозиметрист проверил нашу машину. Младший сержант с большим старанием проделал необходимую процедуру и доложил, что все в норме. У нас в салоне фоновые значения были в два раза выше чем на корпусе машины.
Пришлось нашему водителю заняться мытьем салона. В эфире передавали трансляцию о первомайской демонстрации. Ветер дул в ту сторону в которой проходило это шоу. За все время я ухитрился один раз перезвонить домой. Телефонная связь, кроме милицейской и партийною – правительственной была отключена. Однако на охраняемой железнодорожной станции работала релейная телефонная связь. Можно было связаться с любой железнодорожной станцией СССР, а потом попросить, чтобы соединили с городской АТС. Только теперь мое вранье о том, что я нахожусь не на станции Тетерев выползло наружу. Телефонистка соединяя меня с моим квартирным телефоном сообщила, что будете говорить со станцией Янов, рядом с Припятью. Жена сообщила, что в газетах было сообщение, что на Чернобыльской АЭС произошел пожар, а в последствии взрыв, имеются незначительные разрушения. Опровергать это сообщение я не собирался. С расстояние в 900 м. я видел, что произошло на самом деле.
Прошла моя смена по охране мертвой станции. Последним, кого мы оставили, был наш молодой сержант Журба. Нас должны были менять наши коллеги с Линейного отдела внутренних дел на ст. Драница. Старшим был мой хороший друг майор милиции Владимир Катаев. Замена была как нельзя к стати, некоторых из мох коллег начало поташнивать.
Прибывшему наряду мы показали «свое» хозяйство, а я, передал Владимиру свою штурмовку, уверив его, что отлично оберегает от радиоактивной пыли. От пыли она таки оберегала, однако уже достаточно сильно фенила. Оставил и нашу машину, но без водителя.

Вместе с нарядом водного отдела милиции мы отправлялись в столицу. Ужасно мутило. Приступы тошноты сменялись головной болью. Я думал, что все это результат бессонных ночей. При выезде с Иванова нас остановили и предложили следовать на пункт дезактивации. Пришлось возвращаться. Однако прибыв на пункт дезактивации нам сообщили, что наше управление сменного обмундирования не завезло и нас переодевать не будут.
Снова направляемся в сторону столицы. Уже при въезде в город на КПП ГАИ нам сообщили, что нам необходимо направляться в поликлинику МВД, где организован пункт дезактивации. В вестибюле нас встретил доземетрист в химзащите и респираторе. Поработав над нашими мундирами он сообщил, что все в норме и нам необходимо снять одежду и пройти в душ. Однако если все нормально, то зачем снимать мундиры и посещать душ?
Подошла предельно уставшая женщина врач, которая нормальным мужским и грубым языком объяснила, что нам необходимо делать. Пришлось спросить, что мы получим в замен. Кроме простыней в распоряжении пункта дезактивации ни чего не было. Это в какой то мере нас успокоило. Будет чем прикрыться.
Мытье в душе, дозиметрический контроль и снова душ. Процедуру пришлось повторять несколько раз. Пока мы, боролись за чистоту своего тела врач, разбудила начальника нашего управления. Меня пригласили к телефону. Я услышал сонный голос своего начальника, который сообщил мне, что я буду наказан, так как не позаботился о том, чтобы обеспечить наряд сменной одеждой. Это было для меня неожиданностью. Понять, что либо было невозможно. Сонный начальник бросил трубку.

Помогли коллеги. К нам на помощь прибыла старший следователь майор милиции Инна Соколова. Она собрала в служебных кабинетах всю форменную и гражданскую одежду, какую только смогла найти.
Мне достался капитанский мундир, как минимум на два размера меньше, а форменные туфли на два размера больше. В таком виде я и появился перед дверью своей квартиры с кителем на голом теле. Моя жена никак не могла понять, что произошло с моим мундиром. По моей версии мундир стал меньше после химчистки. Однако мне не поверили.
Сон был коротким, а пробуждение тяжелым. Ужасно болела голова, тошнило. Слабость была на столько сильной, что трудно было подняться с постели. Однако пора было собираться на службу. Благо у меня было несколько мундиров. Позвонил на работу, где мне сообщили, что сегодня я могу отдыхать. Невероятно сильно тошнило. Приступы рвоты не давали спать всю ночь. Утром жена спросила, что должен делать человек, который умеет читать. Она протянула мне злополучную аптечку. Открыв ее прочитал, что там есть капсула которая была подписана «противорвотное». Несколько таблеток принесли мне облегчение и надежду, что я доеду до места службы.
Я знал, что комплектуется очередная группа для несения службы в зоне Чернобыльской АЭС. В отделе первым, кто меня встретил, был начальник который посмотрев на меня сделал вывод, что с подобным выражением лица на подвиг личный состав вдохновить нельзя. Пришлось закрыться в кабинете и готовить акты на списания обмундирования.
Потом будет столпотворение на вокзале, паника, неразбериха и эвакуация школьников в пионерские лагеря…

В ОЖИДАНИИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО СООБЩЕНИЯ.
Все ждали сообщения правительства в связи с аварией на Чернобыльской АЭС, его не было. В школах объявили, что каникулы начинаются значительно раньше, всех организованно вывезут на отдых. После очередного суточного дежурства зашел в школу к дочери.
Объяснили, что для того, чтобы отправить ребенка в пионерский лагерь необходимо срезать косу, во избежания не предвиденных последствий и педикулеза. Коса у моей дочери была огромных размеров и очень длинная. Такой отдых мне не подходил. На семейном совете решили, что жена брата с сыном и моей дочерью отправятся к родственникам в Москву, ко всему прочему от них уже поступило приглашение.
Вокзал в эти дни напоминал огромный муравейник, который растревожили. Казалось, что все население столицы ринулось на вокзал. В залах вокзала, особенно в тех, где были билетные кассы невозможно было, протолкнутся. В это время появился анекдот, который отлично характеризовал создавшеюся ситуацию. Толчком для паники, стало то, обстоятельство, что партийно-советские чиновники получив информацию об истиной ситуации в зоне ЧАЭС, организовали эвакуацию своих детей и внуков. В аэропорту Борис Поль было организовано несколько спецрейсов, а на Киевском вокзале их дети выезжали специальным составом.
« В кассе номер 6 ( касса депутатов верховного совета) происходит обмен партийных билетов на железнодорожные» – анекдот, который появился в первые после аварийные дни.
Каждый час из билетных залов выносили по несколько человек, которые теряли сознания в очередях за билетами. От огромного скопления людей в под сводами его залов явно не хватало свежего воздуха. Как только появлялись билеты, люди забывали об очередности и начиналась давка готовая перерасти в рукопашный бой. Нашей задачей было предотвращения и локализация подобных ситуаций. Обстановку осложняло и то обстоятельство, что большинство из билетных кассирш оставили свои рабочие места. Они вывозили своих детей в чистые регионы, расположенные как за приделами столичной области или республики. Через сутки их места займут кассирши работавшие на узловых станциях.
Приходилось заниматься не свойственной для милиции работой. Было больно смотреть на ветеранов, которые украсив грудь боевыми наградами пытались приобрести билеты для родственников.
Долгими часами из рук я не выпускал мегафон. Убеждал, что необходимо соблюдать порядок, быть взаимно вежливыми. Потом подходил к очереди и назначал старшего. Человека, который организовывал и наблюдал за порядком в этом не организованном коллективе, который был очередью. Не обходилось без курьезов. Из билетного зала вынесли сразу трех человек. Через мегафон приказал милиционерам патрульно – постовой службы открыть несколько окон. Неожиданно перекрывая гул зала, раздался голос средних лет мужчины « Они хотят отравить на радиоактивной пылью». Нам не хватало только паники! Разглядев в толпе кричавшего, указал на него, милиционерам. Взяв его под руки, они подвели его ко мне. «Патроны еще есть?» – спросил у них. Они ответили, что осталось всего четыре. « Выведите паникера в овраг!»- ответил я. Человек шутки не понял и потерял сознание. Пришлось уносить и его в медицинский пункт. Вернувшись в зал ожидания милиционеры сообщили, что «паникер», после того, как ему поднесли ватку с нашатырем, он очнулся и покинул лечебное учреждение через окно. Потом длительное время на каждом служебном совещании вспоминали, как я расстреливал паникеров…
В кулуарах обсуждали возможность эвакуации столицы. Потом по всей видимости пришли к выводу, что этого невозможно. Не хватит подвижного железнодорожного состав, а проще говоря вагонов.

На высоком уровне было принято мудрое решение, в столицу со всех железных дорог СССР начали подходить дополнительные составы. Они начали курсировать в большинстве от столице к югу государства и в сторону России. Положение если не стабилизовалось то значительно улучшилось. В кассах появились билеты, однако их количество ни как не могло удовлетворить спрос. Прибывающие поездные бригады не знали дальнейшего маршрута движения. Начальник поезда бежал к дежурному по станции для получения маршрутного листа и только после его получения начиналась посадка. Положение осложнялось и тем, что схема вагонов не соответствовала проданным билетам. Продавались билеты, к примеру к 8 купейных вагонов, в два специальных спальных вагона, в несколько плацкартных и общих. В прибывшем составе оказывалось в два раза меньше купейных и все остальные общие и плацкартные, что вызывало суматоху, неразбериху, которая граничила с паникой. Прибывал начальник поезда, открывались двери вагонов, через несколько минут загорался зеленой глаз светофора, состав начинал движение, большинство пассажиров оставалось с детьми на перроне.
Наученные однажды горьким опытом, когда большинство пассажиров осталось на перроне наши сотрудники срывали сто краны и держали состав до тех пор пока все пассажиры с билетами и без них оказывались вагонах. Необходимо отметить, что проводники ревизоры понимали сложность положения. Ни одного оштрафованного безбилетного пассажира не было. Всем выписывали тариф, стоимость билета и оставляли людей в тамбурах и коридорах.
Наверно это было в преддверии 9 мая. Я отправлял в Москву жены старшего брата, которая была бремена, посути дела уже имела двоих детей, а третей была моя дочь. Прослужив на столичном вокзале к тому времени десять лет, с трудом приобрел им билеты в общий вагон.

Этот день мне запомнился на всю жизнь. Перрон заполнен провожающими, в каждом окне видны десятки детских головок, провожающие женщины разного возраста молча рыдали. Моя теща сквозь слезы сказала, что все происходящее похоже на войну. Я носился вдоль состава, который мы не как не могли отправить.
Возле штабного вагона, начальника поезда бушевал армейский полковник, который не смог найти своего мягкого вагона, которого в составе не было.
Пришлось ему оказать «помощь» вместе со старшиной милиции забросили два огромных чемодана ( «смерть носильщика») в тамбур вагона. Ему ни чего не осталось, как взбираться в тамбур вагона, состав начинал движение…
Через несколько дней все заговорили о том, что по телевидению будет обращение к народу. Ждали с нетерпением и нам показали выступление министра здравоохранения Романенко и еще каких то других специалистов. Они рассказали гражданам Украины, что ни чего страшного не происходит, повторили информацию «вражеских» голосов о закрытых форточках, влажной уборке, кипячении воды и нахождении на свежем воздухе с покрытой головой. Все узнали, что раньше времени начинаются школьные каникулы, остаются только выпускные классы для сдачи экзаменов на аттестат зрелости.
Это был не прямой эфира. Транслировали выступления в записке, цензура не пропустила по всей видимости множество их, выступающих, высказываний, которые пришлось вырезать. Монтировали программу в жатые сроки, монтаж был грубым и поэтому, во время эфирного показа у всех выступающих дергались головы. Отрезалась не нужная фраза, а следующая клеилась без учета того, что человек в это время повернул голову…
Потом показывали хронику из зоны Чернобыльской АЭС. По тем маршрутам, где мы передвигались на УАЗе, теперь ездили только на БТРах. Ко мне подошел комсорг отдела Вячеслав Сморчков и с ухмылкой спросил: « Замполит все, что показывают и рассказывают в эфире то же вражеская провокация?» Он не забыл первый день, когда он получил нагоняй слушая сообщения «вражеских голосов» о событиях на ЧАЭС.
На вокзале через несколько дней стало спокойней, начался организованный вывоз детей на школьные каникулы. Некоторые из составов украшали идиотские, лозунги « Здравствуй лето пионерское!»
К нам прибыло подкрепление из других дорог, появилась возможность отоспаться. Теперь нам предстояло организовать отправку школьников с линейных станций, которые в спешном порядки приспосабливались для этой цели. Но об этом отдельный рассказ…

ЗДРАСТВУЙ ЛЕТО ПИОНЕРСКОЕ.
Наступил новый этап нашей службы. С утра все сотрудники выезжали нашего отдела выезжали на линейные станции от Киева до Тетерева. Там были организованы пункты отправки школьников в различные области Украины и соседние республики, в чистые не загрязненные зоны. Начиналась работа с вокзала, потом была станция Жуляны, Боярка и так далее. Я помимо того, что отвечал целиком за Тетеревское направление. Я имел и свой объект. Это была станция Бородянка. Утро начиналось с того, что станции обмывали. Приезжала поливочная машина, которая мыла узкий перрон. Однажды водитель свалил машину с перрона и пришлось ее с большим трудом водворять на место.
Потом прибывал состав, который как обычно был предоставлен с одной из дорог, которая находилась на территории одной из республик СССР. К составу выходила брига специалистов санитарно эпидем станции и дозиметристы. Они проверяли состав и давали рекомендации. Как правили они заключались в том, что состав необходимо было мыть, точнее провести влажную уборку.
Потом состав осматривали представители всевозможных высоких инстанций и давали добро на посадку детей в вагоны. Не обходилось без курьезов. Однажды прибыл состав из далекого Узбекистана. Дверь штабного вагону чуть приоткрылось, показалось лицо старого узбека в форменной фуражке.
Первое чем он поинтересовался, так это то как у нас обстановка. А потом зада вопрос, где у нас раздают бесплатную водку. Подобные слухи распространялись по всему союзу. Бесплатная водка закончилась ответил я. Однако необходимо было преступать к работе. Представившись начальнику поезда попросил его открыть все вагоны. Проверка показала, что все они до единого грязные и нуждаются в основательной уборке и мытье.
Возникло не предвиденное обстоятельство, бригада отказывалась мыть вагоны. Они требовали для этого уборщиц, по две на каждый вагон. Уборщицы были, но только 8 человек. Высокопоставленные чиновники начали убеждать узбекских железнодорожников начать уборку вагонов. Они категорически отказывались. Они даже не реагировали на представителя кабинета министров Украины.
У высокопоставленных чиновников выпросил разрешения поговорить с бригадой. Я заверил из, что уборка вагонов начнется через несколько минут. Вся бригада была собрана на перроне, возле здания станции. Вышел очень короткий монолог. « Вы прибыли на территорию Киевской области, которая пострадала в результате аварии на Чернобыльской АЭС. Область и вся Украина в настоящее время живет по законам военного времени. Если первую часть информации Вы правильно поняли, то я перехожу ко второй части. В период «военного времени» Вы все обязаны выполнять указания представителей власти. Если приказы не будут выполнятся, то это будет расцениваться как мародерство и предательство. Поэтому прошу выделить мне двух человек. Они посмотрят, что происходит с теми, кто не выполняет указаний представителей советской власти. С тыльной стороны станции сможете посмотреть на двух человек, которые не выполняли указаний.» Потом я указал на двух самых наглых, ухмыляющихся проводников. Они побледнели, а начальник поезда спросил где брать воду. Уборка вагонов началась, а выслушал море нареканий о том, что мой диалог направлен на распространение слухов о том, что у нас растреливают мародеров.

Поздно вечером я объяснялся в управлении о том, как я способствую распространению слухов. Мне даже сообщили, что в очередной раз меня вычеркнули из списка сотрудников нашего управления представленных к государственным наградам. Правда о них ни кто не думал.
На всякий случай отпечатал всем своим «добровольцам» справки о том, что они несли службу в зоне Чернобыльской АЭС, на станции Янов, город Припять. Каждому сделал по несколько ксерокопий. Потом эти справки очень пригодятся.
Постепенно узнавал, что многие из тех, кто выезжал в зону «падали» на госпитальную койку. Мне бывшему спортсмену, выпускнику института физкультуры казалось, что все неприятности со здоровьем пройдут сами собой. Только на много позже понял, что я ошибался. На протяжении долгих месяцев у меня болело горло. В своей поликлинике ни как не удавалось сдать анализ крови, как того требовал наш участковый врач. Однако с утра в кабинет, где брали кровь для анализа, выстраивалась тысячная очередь. Выстаивать подобную очередь, выслушивать жалобы на здоровье у меня не было времени. По большому блату мне предложили пройти экспресс обследование и сдать кровь в одной из клиник четвертого управления.

Утром вместе со своим товарищем прибыли по указанному адресу. Поразило практически полное отсутствие посетителей и очередей. Нам выписали временные амбулаторные карточки. Прошло несколько минут и мы уже сдавали все мыслимые и немыслимые анализы. Потом нас осмотрело несколько врачей. В карточке появилось множество записей и диагнозов. Лучевой ларингит и фарингит, лучевой коньюктевит. Однако на следующий день когда мы пришли получать свои анализы отношение к нам резко изменилось. Сообщили, что наши временные амбулаторные карточки отправлены в нашу ведомственную поликлинику, на бланках анализа крови, по верх записанных показаний совсем другим цветом красовались исправления…
Винить в этом врачей было нельзя. Уже был готов перечень сведений подлежащих засекречиванию. Все, что происходило с людьми, их появившиеся болезни нельзя было связывать с аварией на атомной станцией и повышенными уровнями радиационного загрязнения….
Пройдет более десяти лет и в музеи Чернобыль, я увижу этот перечень. Однако на листе бумаге будет стоять штамп «рассекречено». Однако мне кажется, что рассекречиванию подлежат еще многое и многое. Но многие из ликвидаторы до этого момента не доживут….

Александр Наумов
Полный текст публикации: http://www.slavutichcity.net/index.php? ... 371&page=1

Владимир Шуневич
Бывший начальник Припятского горотдела милиции, подполковник

У Василия Кучеренко - острая лучевая болезнь. Его обоих замов и многих других подчиненных уже нет на свете. Несколько лет назад умер Герой Советского Союза Леонид Телятников - командир бесстрашных пожарных, ценой своей жизни не давших огню захватить всю Чернобыльскую атомную электростанцию с тремя действующими реакторами. Оставшимся в живых ликвидаторам теперь приходится работать на лекарства.
"По стене разрушенного реактора стекал, словно кровь, расплавленный битум..."

- Василий Андреевич, нередко после большой беды вспоминаются какие-то вещие, вернее, зловещие приметы, предчувствия, сны... У вас ничего такого не было?
- Ей Богу, ничегошеньки! Весна 1986 года, если помните, была ранней, теплой, мы уже ходили в рубашках с короткими рукавами. Все цвело.

Незадолго до аварии моей теще сделали операцию, и она после больницы какое-то время гостила у нас в Припяти. Немножко окрепнув, засобиралась домой, на Ивано-Франковщину. В пятницу, 25 апреля, моя жена Маруся повезла ее в Киев, к поезду. А в воскресенье мы с друзьями планировали сделать вылазку на природу - ухи поесть, шашлыков...
Нашей старшей дочке Ире шел тринадцатый год. После школы она забирала из садика младшенькую, пятилетнюю Людочку, и хозяйничала дома до нашего прихода с работы.

25 апреля я был ответственным дежурным от руководства, допоздна сидел в горотделе. Около полуночи, проверив наряды, решил заскочить домой - посмотреть, как там моя детвора. Тихонько зашел в квартиру. Девочки уже спали. Поставил греться чайник, приоткрыл окно. Из нашего окна видна станция - по прямой до нее километра полтора. На стол перед собой положил часы - они показывали примерно 1 час 20 минут - и открыл газету. Вдруг раздался взрыв - аж дом качнулся. Думаю, погода хорошая - гроза исключается, скорее всего, реактивный самолет взял звуковой барьер. Даже мыслей не было, что на станции может что-то случиться! Поэтому в окно не посмотрел. А через пару минут раздался звонок дежурного по горотделу младшего лейтенанта Якова Шевченко: "На атомной станции пожар... Машина за вами уже выехала".
Я еще раз посмотрел на спящих девочек и ушел. Окно осталось открытым...
В горотдел примчался на мотоцикле участковый Колпак. Он был по службе в медвытрезвителе, который находился рядом со станцией. Когда прогремели взрывы, подъехал ближе, посмотрел и бросился к нам - первый доложил о том, что случилось.

О подобных происшествиях я обязан был уведомить УВД Киевской области. Звоню дежурному, а он: ты, брат, шума не подымай. Тихонько разберись сначала, а уж потом...
Сообщаю о ЧП прокурору города. Первый секретарь горкома, покойный уже Гаманюк, находился в командировке. Второй - болел. Что делать?
Сажусь за руль служебной 24-й "Волги" и вместе с начальником местного отдела КГБ едем на станцию. Спускаемся с моста и попадаем в облако плотного, словно сгущенное молоко, горячего тумана. Это был пар из взорвавшегося реактора... Капота "Волги" вообще не было видно! Расстояние метров в четыреста мы преодолевали минут десять. Ехали, словно с закрытыми глазами.
Подъезжаем к блоку. Остановились метрах в пятидесяти. Увиденное я запомнил, наверное, на всю жизнь. Огромное здание высотой метров пятьдесят наполовину разрушено. Над развалинами высоко в ночное небо поднимается пламя не пламя - красное свечение удивительных, просто фантастических оттенков. А по уцелевшей части стены здания стекает черно-красный битум. Словно кровь. Жуткое зрелище...
Объезжая станцию, мы могли попасть на территорию, усыпанную кусками раскаленного радиоактивного графита, вылетевшего из взорвавшегося реактора, - продолжает свой рассказ Василий Кучеренко. - И тогда я с вами вряд ли разговаривал бы. Но нас спасло то, что дорогу перекрыли. Дежурный военизированной пожарной части № 2, расположенной рядом с ЧАЭС, сказал, что все уехали на тушение пожара.

К административно-бытовому корпусу, где находилось руководство станции, мы добрались по объездной дороге вдоль пруда-охладителя. Офицеры внутренних войск из охраны ЧАЭС сказали: что случилось, не знаем, но что-то страшное. Видим - одного человека на носилках к машине понесли, другого, третьего ведут под руки, он страшно кашляет, блюет...
Минут через двадцать в свой кабинет на ЧАЭС вошел директор станции Виктор Петрович Брюханов. Посмотрел на цифровое табло, показывающее, на какой мощности работает каждый из четырех энергоблоков. Датчик четвертого блока ничего не показывал. "Да, что-то серьезное",- сказал Брюханов.
В это время в кабинет вошел инженер-дозиметрист: "Виктор Петрович, - говорит, - очень высокий уровень радиации. Надо спуститься в противорадиационное укрытие..." Это укрытие оборудовано в подвалах под станцией. Кабинеты, прекрасная связь - звони хоть в Магадан, словом, все необходимое для работы и жизни.
Звоню из бункера в УВД. Дежурный поначалу не хотел давать мне домашний телефон начальника УВД генерала Корнейчука. Трубку взяла жена Владимира Михайловича. Я представился. "Очень приятно, - ответила супруга. - Но вы, молодой человек, знаете, который час?.." "Так точно, - говорю. - Третий час ночи!.."
Генерал тоже не обрадовался моему звонку. "Ты, - говорит, - отдаешь себе отчет в том, что ты несешь?" - "Отдаю, товарищ генерал, все своими глазами видел..." - "Кто рядом с тобой?" - не верит генерал. Даю трубку прокурору Дмитрию Степановичу Полищуку. Он подтвердил, что мой доклад - правда. Генерал смягчил тон: "Принимай решение, действуй, как предписано. Но сначала изложи все в телетайпограмме, надо докладывать выше. А я сейчас буду поднимать своих и пришлю их к вам на помощь..."

Первая информация о случившемся в Чернобыле была получена от милиции. То есть от нас. Телетайпограмма, которую я составил, сейчас хранится в Национальном музее "Чернобыль" в Киеве на Подоле.
"К станции мчались колонны пожарных машин и беззаботно ехали легковушки с палатками и удочками на багажниках..."

- Как вы думаете, почему областное руководство отнеслось к вашему докладу с недоверием?
- По двум причинами. Во-первых, в субботу, 26 апреля 1986 года, на запасном командном пункте гражданской обороны под городком Кагарлык должны были проводиться республиканские командно-штабные учения по ГО. А старый опытный генерал Корнейчук не любил таких мероприятий. Возможно, подумал, что его пытаются втянуть в эту игру. А может, решил, что так над ним подшучивает председатель облисполкома Иван Степанович Плющ, который, как говорили, любил разыграть...
Но главным все же было то, что никто никогда и мысли не допускал, что такая авария вообще возможна. Считалось, что АЭС можно построить хоть на Красной площади в Москве, а реактор поставить под ложем любви новобрачных.

...Возвращаюсь к себе в горотдел. Опять через облако горячего тумана. В Ленинской комнате уже собрались практически все милиционеры Припяти. Рассказываю все как есть. Говорю с трудом, в горле начало першить. У милиции были типовые планы действий в случае различных чрезвычайных происшествий, природных катаклизмов. А как действовать в случае пожара на атомной станции - неизвестно!
- Даже плана эвакуации населения не было?
- Был. Но его пришлось изменить, как говорится, на ходу. Согласно плану мы должны были подать автотранспорт в определенные места сбора жителей Припяти. Посоветовавшись же, чтобы избежать паники и путаницы, мы решили подавать автобусы к каждому дому. Людям, особенно больным, старикам, женщинам с малыми детьми (а город у нас был молодежный), так удобнее. И милиционерам легче проследить, все ли покинули квартиры. Ведь всякое случалось.
- Как людей убеждали?
- Мы получили команду от руководства говорить, что все эвакуирующиеся должны брать с собой только документы, деньги и запас еды на три дня. Потом реактор, дескать, будет заглушен, и люди вернутся домой. Милиция же обеспечит общественный порядок в городе и сохранность имущества в оставленных квартирах.

На рассвете 26 апреля к берегам Припяти и пруда-охладителя потянулись легковые машины из близлежащих городов и сел с любителями порыбачить на зорьке. Они еще не знали о случившейся беде. Представьте себе картину: к станции мчатся колонны пожарных машин и по этой же дороге беззаботно ехали "жигули", "москвичи", "запорожцы" с прикрепленными к багажникам палатками, удочками. На дороге такое творилось! Поэтому мы сразу взяли под контроль все въезды-выезды, рыбаков и отдыхающих заворачивали обратно.

- Милиционеры знали, что из Припяти и района ЧАЭС, где с первого дня была высокая радиация, лучше уехать?
- Мы ни от подчиненных, ни от населения ничего не скрывали. На самые опасные участки я старался посылать добровольцев. Не помню ни одного случая дезертирства, малодушия. Более того, во время эвакуации наши милиционеры сняли индивидуальные средства защиты - респираторы, противогазы. Ведь у горожан этого не было! Могла начаться паника, истерика, массовый психоз. А так эвакуация Припяти, где проживало тысяч пятьдесят человек, прошла достаточно организованно. Из Киева прибыло около 1500 автобусов. Колонна машин, когда они стояли в ожидании, растянулась от Припяти до Чернобыля, а это 18 километров. Затем, согласно быстро разработанному нами плану, автобусы были поданы к домам, к каждому подъезду... Не дай Бог такое видеть... Никогда не забуду картинку: молодая женщина тащит в руках к автобусу по тяжелой сумке. За длинные ручки держатся две крошки, плачут. А мамочка их торопит: идемте быстрее, скоро вернемся домой.

...Когда жителей Припяти эвакуировали, в домах отключили электричество. А у людей в холодильниках было полно продуктов. И они начали портиться. Пришел я 1 мая домой, открыл холодильник, а там черви...
- А как ваша семья? Говорили, что своих домочадцев начальство отправило из опасной зоны первыми?
- Мои... (Василий Кучеренко умолк. Проглотил комок. Резко встал, отвернулся и отошел к окну. Посмотрел вдаль, вытер глаза и так же решительно сел за стол, извинился и продолжил). У нас в те дни такое завертелось! Мы с моими подчиненными двое суток не спали. И есть не хотелось. Только иногда пили минералку, ящики с которой стояли чуть ли не в каждом кабинете. Работали, как говорится, на автопилоте.
Мой рабочий стол занял заместитель министра внутренних дел Украины генерал-лейтенант милиции Бердов. И вдруг он протягивает мне телефонную трубку: "Возьми, майор, тут какой-то ребенок тебя добивается..."

Я услышал голосок Иры: "Папа, из нашего дома все уехали. Мамы нет. Что нам с Людочкой делать?" Господи, как можно было забыть о родных детях?! "Это дочка моя, товарищ генерал..." - "Как дочка? - спрашивает замминистра. - А жена где?" - "Должна была вернуться из Киева..." - "Ты что, детей не вывез? Бегом марш к детям, мать-перемать!"
Мчусь домой. А девочки уже сами собрались. Спрашивают, где мама. А я не знаю, что ответить. "Мы без мамы не поедем!.." Людочка куклу любимую прижимает к себе. Не переживай, говорю, мама задерживается. Она обязательно приедет к вам! А чуть позже - и я...
Короче, дочек на машине, идущей в Иванковский район, отправили в село Сукачи к родителям моего сослуживца Ивана Кононенко. А тут и моя Маруся пришла: "Где дети?" Оказалось, после аварии рейсы на Припять с киевской автостанции "Полесье" отменили, связь с внешним миром отключили, въезд в зону ЧАЭС без спецпропусков запретили. Она, бедная, добиралась на перекладных. Потом уехала к детям, отвезла их к моим родителям в село Маковище Макаровского района.
В мае перед госпитализацией мы с замами вырвались проведать детей - жена собиралась отвезти их на Ивано-Франковщину. Старшая сказала: "Мама, мы не уедем, пока папу не увидим!.. (Плачет). Только теперь мы обратили внимание на цветущие сады. До этого не замечали, что весна!

Сейчас у обеих дочерей свои семьи. Внуку одиннадцать лет... Здоровье, конечно, оставляет желать лучшего.
"Перенесших острую лучевую болезнь осталось в живых человек сорок"
- Я же в зоне ЧАЭС работал до августа 1986-го, - продолжает Василий Кучеренко. - Однажды потерял сознание. В августе меня отправили в отпуск, в санаторий на Дальнем Востоке, на берегу океана. Там в воде и воздухе много йода. Помню, приехали мы туда - я и еще несколько чернобыльцев, природа - как в раю. А мы стоим и не можем поверить, что по этой траве можно ходить, на ней можно лежать, в тени этих деревьев можно отдыхать. Дома ведь все это было заражено радиацией, и зеленый цвет утратил было для нас значение цвета жизни!

Потом меня наградили орденом Красного Знамени и предложили работать начальником информационно-аналитического центра УВД Киевской области. Полковничья должность, перспектива квартиры в столице... Но на этой бюрократической должности я выдержал две недели и удрал из столицы в Вышгород, где 13 лет руководил местным райотделом милиции. Построил дом в селе. Сейчас на пенсии, но еще преподаю в Киевском училище первоначальной подготовки милиции.

- Домой в Припять тянет?
- Уже немного успокоился. А поначалу мы очень тосковали... Последний раз я был там года три назад, когда отмечали 20-ю годовщину аварии на ЧАЭС. Зашли с товарищами ко мне в мою пустую квартиру, сняли дверь, приладили ее к подоконнику и на положенный на бок пустой шкаф, разложили на ней закуску-выпивку, помянули...

Но сейчас у меня душа больше болит за нашего брата-ликвидатора. То ли в 2005-м, то ли в 2006 году вышел президентский указ об учреждении пожизненных стипендий лицам, ставшим инвалидами вследствие острой лучевой болезни (ОЛБ). Лишние 700-800 гривен не помешают человеку, которому чуть ли не всю пенсию приходится тратить на лекарства. Нас, оэлбешников, в живых осталось человек сорок. Но почему-то в президентских структурах, готовящих этот указ, в список стипендиатов включили 23 человека, а об оставшихся 24-х забыли. Абсурд! У нас в пожарной части работали знаменитые братья Шавреи, они одними из первых тушили пожар на четвертом блоке вместе с будущими Героями Советского Союза Владимиром Правиком и Виктором Кибенком. Так одному из братьев дали стипендию, а другому - не дали. А ведь они вместе лазили по горящей крыше, по колено в расплавленном битуме! Где совесть у наших правителей?

Мы ходили, добивались. Уже были согласны даже взятку дать. Но один из чиновников заявил: не ходите сюда, нас этот вопрос не интересует... В бюджете не предусмотрено... Господи, ведь речь идет о 20 тысячах гривен в год! Воруют же куда больше! Не дай Бог случись сейчас что-то подобное - никто рисковать головой не пойдет, если государство так по-скотски относится к своим гражданам.

Автор/источник: Владимир ШУНЕВИЧ
Полный текст публикации: http://www.slavutich.kiev.ua/?module=ar ... &b=4&a=161

Крым-Чернобыль-Крым: горькая память
К 20-летию аварии на ЧАЭС

20 лет назад, в ночь на 26 апреля 1986 года, Земля вздрогнула от взрыва на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС.
Первыми шагнули в ядерный ад люди в погонах, верные долгу и присяге. В памяти народа навечно останется подвиг пожарных ЧАЭС - лейтенантов Виктора Кибенка, Владимира Правика, которым посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, старших сержантов Василия Игнатенко, Николая Титенка, сержантов Николая Ващука и Владимира Тищуры, спасших от беды ценой своей жизни миллионы людей…

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Мужество и готовность к самопожертвованию проявили огнеборцы Крыма - участники ликвидации последствий аварии на ЧАЭС.
С 7 мая 1986 года приступил к работе в штабе по руководству силами и средствами пожарной охраны заместитель начальника УПО УВД Крыма полковник Альберт Черненко. Через две недели его сменил подполковник Иван Рябко. Они и прибывшие вместе с ними крымские пожарные в первые дни после аварии ступали по пропитанной радиацией чернобыльской земле, как по минному полю, проводя дозиметрические измерения, дезактивацию станции и прилегающих объектов. Уровень радиации у аварийного блока в десятки раз превышал тот, который приводили в своих данных члены правительственной комиссии на пресс-конференции в Москве 6 мая. В то же время, как вспоминал Иван Рябко, защищали людей лишь марлевые «лепестки»… Дезактиваторам не хватало необходимой техники. Нередко загрязненный радиацией слой земли приходилось снимать обыкновенными саперными лопатками.

В декабре 1986-го — январе 1987 г. в течение 40 суток несли чернобыльскую вахту 168 бойцов сводного отряда пожарных Крыма из Симферополя, Севастополя, Керчи, Ялты, других городов и районов полуострова. Руководил отрядом начальник УПО УВД Крыма полковник Александр Криворучко. Отряд комплектовался в основном из добровольцев. Отбирали здоровых, физически крепких командиров и бойцов. В группе профилактики, которую возглавлял А. Назаренко, все были добровольцами. В их числе - офицеры Г. Стринжа и Г. Лисицин из Феодосии, E. Молчанов и С. Рачек из Севастополя, Э. Чернобай и И. Петрушин из Ялты.
В первые же сутки по прибытии отряду пришлось принять боевое крещение. Рядом с четвертым блоком вспыхнул пожар, охвативший склады с имуществом АЭС. В боевых расчетах не хватало людей. Огонь заливали радиоактивной водой. У многих бойцов стала кружиться голова, появилась рвота. Их сразу же выводили из зоны пожара, — на смену вставали товарищи. Огонь удалось ликвидировать за четыре часа. В этой операции, как докладывали потом командиры, отличились тридцать семь наших пожарных. Среди них старшины В. Кияшко, В. Фрол, Н. Швырит, Ф. Ченыкаев, В. Полийчук, старший лейтенант В. Нежинец, капитан Б. Максименко…

ЧЕТКИЕ ДЕЙСТВИЯ

Высокую боевую готовность и профессиональную выучку при тушении пожаров и возгораний, четкие действия в сложных ситуациях проявляли бойцы караулов, которыми руководили Виктор Нежинец и Альфред Сираев. Перед ними зачастую ставились сверхсрочные задачи. Так, караул №7 получил приказ спешно осуществить дезактивацию подъемного крана у четвертого блока АЭС. Командир отделения старший сержант Анатолий Чирук, используя данные дозиметриста Александра Дунаевского, вместе с Александром Мешалкиным и Игорем Ивановым справились с заданием раньше отведенного времени.
И это лишь некоторые эпизоды напряженных чернобыльских будней. Бойцам приходилось тушить и ликвидировать десятки пожаров и возгораний. Кроме того, они участвовали в обеспечении запуска реакторов второго и третьего энергоблоков при проведении работ по установлению биологической стены, постоянно вели откачку «тяжелой воды» из-под реакторов, помогали в работе комиссии МАГАТЭ, несли службу дозиметристов, осуществляли дезактивацию объектов ЧАЭС. Четко, оперативно действовал штаб противопожарной службы 30-километровой режимной зоны, заместителем начальника которого был подполковник Виктор Тимофеев. Обязанности начальника группы профилактики непосредственно на ЧАЭС и сооружении «Укрытие» выполнял подполковник Анатолий Назаренко.

ОНИ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

Крымский сводный отряд пожарных был самым организованным из всех отрядов, он был отмечен благодарно стью правительства СССР и руководства Украины «За образцовое выполнение правительственного задания по ликвидации аварии на ЧАЭС». Орденом «За мужество» и другими наградами отмечены самоотверженность и высокий профессионализм, проявленные во время ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы (на снимке: за столом слева направо - А. Назаренко, А. Криворучко, В. Тимофеев - среди ликвидаторов аварии).
15 января 1987 года отряд крымских пожарных вернулся домой. Вскоре заместитель министра МВД УССР генерал-майор милиции В. Пицюра вручил им правительственные награды за образцовое выполнение патриотического долга. Медалью «За трудовую доблесть» награждены дозиметристы и дезактиваторы: старшие лейтенанты Юрий Онищенко из Симферополя, ялтинцы Юрий Власов и Юрий Панков, керчанин Юрий Суховей, подполковник Иван Рябко, полковник Альберт Черненко. А командир отделения ППЧ из Красноперекопска Николай Руденок удостоен ордена «Знак Почета».
Они были первыми. Всего же в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС в разные годы участвовали 750 сотрудников органов внутренних дел и пожарной охраны Крыма. Большой отряд крымских милиционеров, который возглавлял тогда заместитель начальника Кировского РОВД майор милиции Юрий Бойцов, нес службу по охране общественного порядка в Чернобыле и Припяти.

СЫЩИКИ В ПРИПЯТИ

О службе в Чернобыле вспоминает бывший оперуполномоченный управления уголовного розыска УВД Крыма, ныне - полковник милиции Виктор Борисенко (он прибыл в зону особой ответственности через месяц после взрыва на ЧАЭС, пять месяцев работал там в отделении уголовного розыска Припятского ГОВД. За профессиональные и умелые действия по предотвращению и раскрытию преступлений награжден медалью «За отличную службу по охране общественного порядка»):
- В тот период горотдел дислоцировался в полесском селе Луговики. В задачу его сотрудников входила охрана общественного порядка в Припяти и во всех населенных пунктах, которые до аварии на ЧАЭС обслуживал Полесский РОВД. В отделении уголовного розыска вместе со мной работали одесситы, житомирцы, донетчане и двое местных сыщиков Припятского ГОВД - Паша Биленок и Вася Тарасенко. Мы занимались раскрытием преступлений. В основном это были кражи. Работали посменно, через двое суток с 8.00 до 18.00. Такой график диктовала радиационная обстановка.
Представьте себе Припять - 40-тысячный город атомщиков, материальное обеспечение которого шло по высшей категории. И вот брошены благоустроенные квартиры, магазины и склады, набитые дорогостоящим оборудованием и аппаратурой, меховыми изделиями, одеждой. Главное, нельзя было допустить вывоз и вынос зараженного радиацией имущества. Не дай Бог деталь разукомплектован ной автомашины попадет на рынок где-нибудь в Одессе или Крыму! Ничего не подозревающий водитель каждый день получал бы радиационное облучение…
К июлю 1986 года все склады, магазины, подъезды домов были взяты на блокираторы и выведены сигнализацией на пульт Государственной службы охраны. Если прежде мы в основном занимались профилактикой краж, объезжая и обходя объекты и дома загрязненного радионуклидами города, то потом все чаще, в составе групп захвата службы охраны, выезжали на сигналы сработавшей сигнализации. Таких выездов значительно прибавилось, когда в июле в Припять стали возвращаться жители. Им разрешалось взять оставленные в спешке при эвакуации документы, деньги, драгоценности, аппаратуру, которая проходила дозиметрический контроль на нашем КПП в Диброве. Все вещи, превышающие естественный радиационный фон, изымались и в специальных контейнерах отправлялись на захоронение в могильник.

Приехавших за своими вещами местных жителей после соответствующих проверок сотрудники ГСО развозили по домам, снимая на время с охраны подъезды многоэтажек. Бывало, что в день прибывало более сотни припятчан. Но ведь к каждому подъезду не приставишь по милиционеру! Человеку, нечистому на руку, благоприятствовали условия: он находился один в огромной многоэтажке, точно знал, где расположены квартиры состоятельных людей. Оставалось только подобрать ключ или отмычку…
Как правило, кражи обнаруживались лишь с появлением пострадавших владельцев квартир. Тогда-то, по описанию пропавшего имущества, зафиксированного при вывозе на КПП, велся розыск преступников. Когда же «джентльмены удачи» пытались проникнуть и в соседний подъезд дома, срабатывала сигнализация на пульте охраны, и на место выезжала группа захвата.
Часто приходилось разыскивать людей. На третий день после взрыва на ЧАЭС население Припяти было эвакуировано. Жителей вывозили более тысячи автобусов. Проживающих в разных микрорайонах родителей, родственников доставили в разные населенные пункты. Потом им нужно было помочь найти друг друга. Эту задачу мы выполняли вместе с паспортной службой и ГАИ. Помогали нам и средства массовой информации.

КАДРЫ ДЛЯ ИСТОРИИ

Несмотря на тогдашнюю засекреченность информации о ЧАЭС, журналисты находили возможность объяснить людям, что произошло. В то время в центральном аппарате МВД СССР начальником управления охраны общественного порядка работал выдвинутый на эту должность из УВД Крыма генерал Анатолий Жорич. После Чернобыльской катастрофы он был назначен ответственным секретарем штаба МВД по ликвидации последствий аварии. Неоднократно выезжая в Чернобыль, совершенствовал систему охраны зоны. При его участии разрабатывались все документы, регламентирующие деятельность МВД в отношении эвакуированных из опасной зоны, строго контролировалось выполнение всех решений штаба.
Работу чернобыльцев-ликвидаторов освещали два крымских журналиста старший редактор отдела информации Крымского телерадиокомитета И. Ильенко и автор этих строк, возглавлявший тогда пресс-службу УВД Крыма.
Вспоминает Иван Яковлевич Ильенко, который по просьбе начальника УВД Крыма генерала Ф. Руснака и заданию руководства телевидения выезжал в Чернобыль, где несли службу многие его друзья-крымчане (его труд в Чернобыле отмечен почетным знаком «За гуманизм» и другими наградами):
- С Чернобылем я познакомился еще в 1970 году, будучи студентом факультета журналистики Киевского госуниверситета. По традиции нас в сентябре-октябре направляли на уборку овощей в колхозы и на строительство ЧАЭС (она тогда была Всесоюзной ударной комсомольской стройкой). Второй раз «ощутил» на себе Чернобыль в мае 1986 года, когда проходила велогонка мира. После взрыва на ЧАЭС Киев поразил чистотой, его чуть ли не зубной щеткой выметали. И еще - очередями у железнодорожных и авиакасс, сберкасс.

На вторую ночь после моего приезда в зону ЧАЭС крымский отряд был поднят по тревоге на тушение пожара возле стены реактора. Подполковник Анатолий Назаренко лихорадочно просматривал журнал, уточняя степень загрязненности радиацией. Я готовил кинокамеру.
«Боюсь, тебя туда не пустят, участок сильно заражен», - сказал он мне. И точно, не пустили. И хоть командиры старались уберечь меня, все же удалось отснять 20-минутный фильм о работе наших людей на станции, о группе профилактики, действовавшей в 10 метрах от биологической стены. Снимал на черно-белую пленку, а фильм получился, можно сказать, цветным. Радиация сотворила с ним невероятное! Изображение стало красно-коричнево-рыжим. Жаль, что часть кадров вырезала цензура. Да и кинокамеру пришлось сдать - сильно «фонила».

Считаю, что сегодня не в должной степени оценивается подвиг, который совершили люди. Даже учрежденный в конце 1998 года в стране профессиональный праздник - День спасателя - обычный день, который вовсе не напоминает об осуществленной уникальной операции и о том, что ликвидаторы - настоящие спасатели, и не только Украины.

ПОМНИМ ВСЕГДА

По данным Главного управления статистики в АРК, по состоянию на 1 января 2006 года на полуострове проживало 9 тыс. 300 граждан, пострадавших вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС. За прошедший год их численность снизилась на 195 человек. И в то же время с каждым годом урезаются права и социальные гарантии чернобыльцев, льготы и компенсации за утраченное здоровье.
О траурных мероприятиях, посвященных 20-й годовщине Чернобыльской трагедии, которые пройдут 26 апреля в Симферополе, рассказывает заместитель председателя правления организации BOO «Союз. Чернобыль. Украина» в Крыму Алексей Вторушин:
- Мероприятия начнутся в 10.00 утра в парке имени Ю. Гагарина у памятного знака жертвам Чернобыльской катастрофы (организаторами выступили Главные управления МВД и МЧС Украины в Крыму при содействии исполкома Симферопольского горсовета). В траурном митинге примут участие сотрудники Представительства Президента Украины в Крыму, руководители Верховной Рады и Совета министров АРК, Симферопольского горисполкома и общественных организаций. Состоятся возложение цветов к памятному знаку, награждение участников ликвидаций последствий аварии на ЧАЭС и активистов чернобыльского движения.
Отдавая дань памяти, под звуки военного оркестра пройдут воины Симферопольского гарнизона. При входе в парк будет выставлена пожарно-спасательная техника. Полевая кухня пригласит отведать солдатской каши и помянуть жертв аварии с «чернобыльской» стопкой.
В соборе святых Петра и Павла состоится панихида с участием большого церковного хора.
Будем же помнить тех, кто заслонил собой нас от беды!

Юрий МЕНЬШИКОВ, полковник милиции в отставке,
участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС
Источник: "Крымские известия", №76 (3550) 26 апреля 2006 года
http://www-ki.rada.crimea.ua

Если беда на всех одна

В канун 20-й годовщины Чернобыльской катастрофы на Республиканских курсах повышения квалификации руководящих кадров гражданской защиты Учебно-методического центра гражданской защиты и безопасности жизнедеятельности АРК по традиции проводятся встречи с людьми, которые вели в те тяжелые дни противоборство с техногенной стихией. Участники ликвидации аварии делятся со слушателями пережитым, размышлениями о будущем грядущих поколений.
30 апреля 1986 года подполковник Николай Андреевич Кравчук (в настоящее время заведующий городскими курсами Гражданской обороны г. Симферополя ) в срочном порядке был отправлен штабом ГО УССР в Чернобыль для выполнения служебных обязанностей по ликвидации аварии, работал там за начальника отдела противорадиационной и противохимической защиты.
В июне—июле 1986 года в Чернобыль был направлен также наш инженер-дозиметрист Анатолий Федорович Ковалевский (в настоящее время сотрудник химической лаборатории Главного управления МЧС Украины в АРК).

Им надо было не только выполнять работы, связанные непосредственно с разрушением четвертого энергоблока и обеззараживанием территории, жилых и административных зданий, санитарной обработкой населения и животных, а также захоронением зараженных свыше допустимых норм техники и имущества, ограждением забором 30-километровой зоны заражения.
В августе 1988 года за работы, выполненные по ликвидации аварии на ЧАЭС, подполковник Н. А. Кравчук был награжден орденом Красной Звезды.

Далеко не простое задание — обеспечение морального состояния личного состава. Военные это понимали, поскольку радионуклиды поступают в организм даже при дыхании и приеме пищи. Но они понимали также, что, кроме них, никто эту опасную для здоровья работу не сделает. И здесь была велика роль политработников, в числе которых с марта по июнь 1987 года был начальник политотдела
860-й оперативной группы полковник Анатолий Алексеевич Иванов (в настоящее время военрук общеобразовательной школы № 10 г. Симферополя).
Трудно переоценить значение этих свидетельств и воспоминаний . Они подтверждают вечную истину о том, что, когда наступает вселенская беда, спастись в одиночку невозможно.

Татьяна ЧИНЯЕВА, методист Учебно-методического центра
гражданской защиты и безопасности жизнедеятельности АРК
Источник: "Крымские известия", №76 (3550) 26 апреля 2006 года
http://www-ki.rada.crimea.ua

Быль черного цвета

Уже почти два десятка лет прошло с той страшной ночи. Кажется, подзабылись подробности и детали. Уже вроде бы и не так страшно. А само слово будто из прошлого. Ассоциируется с детьми, которых где-то должны оздоравливать, да льготами, которые то ли отменяют, то ли еще что… А между тем есть среди нас люди, правда их с каждым годом все меньше, для которых слово «Чернобыль» - не что-то абстрактно-размытое, а настоящая Боль. Быль. Черного цвета.
В мае 1986 года замначальника Крымского управления пожарной охраны 47-летний полковник Черненко выехал на место аварии, возглавил штаб противопожарной службы по ликвидации аварии на ЧАЭС.

Мы встретились с Альбертом Афанасьевичем Черненко, нынешним директором ремонтно-строительного предприятия противопожарных работ, у него в кабинете.
- Альберт Афанасьевич, как вы оказались в Чернобыле?
- Тогда центральным аппаратом пожарной охраны Советского Союза был создан сводный отряд по охране Чернобыльской атомной станции, который формировался из пожарных разных регионов страны. По мере получения личным составом определенных доз облучения, которое ограничивалось 25 рентгенами, людей нужно было выводить из поражающей зоны, заменяя их другими. Я прибыл из Крыма и в Чернобыле провел 10 дней, с 7 по 17 мая 1986 года, возглавив штаб противопожарной службы СССР по ликвидации аварии на ЧАЭС.
- И в чем заключалась работа пожарных?
- Строился саркофаг вокруг разрушенного реактора. Решение о строительстве было принято вскоре после взрыва. Но не так-то просто и не так-то скоро удалось осуществить намеченное. Прежде всего нужно было построить три специальных завода по производству железобетона, предусмотреть и организовать многое другое. А в первые дни, когда я там работал, пожарная охрана взяла на себя многие функции, которые, кроме нее, не могла выполнить никакая другая служба. Прежде всего она обеспечивала строительство водой. Сотни машин возили бетон, раствор, песок - без этого стройка невозможна. Известно, что бетон быстро застывает, так что использовать его можно только в жидком виде, подавая к месту по трубопроводам. То есть нельзя было допустить, чтобы процесс остановился. Пожарные насосные станции постоянно подавали воду. На пожарных возлагалось откачивание зараженной воды из-под реактора. Во время взрыва и тушения пожара туда вылилось 10 тысяч кубометров воды. Если бы от высокой температуры расплавился реактор, легко догадаться, что могло бы произойти. При температуре воды в 2000 градусов происходит реакция с выделением гремучего газа, а это ведет к мощнейшему взрыву с серьезными последствиями. Такой взрыв неминуемо разнес бы и третий, и второй, и первый реакторы. Мы тогда знали, что должны не допустить продолжения трагедии, поэтому работали, не щадя себя.

- Альберт Афанасьевич, каким встретил вас Чернобыль? Вы испытывали страх?
- Нет. Что-то совсем другое… Стоишь посреди деревни, кругом дома, сады с еще не распустившейся листвой, невдалеке колодец. Все мирно, спокойно, но что-то гнетет - не скрипнет калитка, нет лая собак, нет людей. Тишина, давящая, такая, знаете, кричащая тишина…
Представьте, что территория общей площадью в 155 тысяч кв. км до сих пор остается загрязненной опасными изотопами цезия-137 и стронция-90, которые имеют большой период полураспада и будут представлять угрозу для окружающей среды в течение многих лет и в текущем столетии. В Украине насчитывается более миллиона гектаров лесных угодий, которые подверглись загрязнению. Радионуклиды медленно проникают в почву, а затем в грунтовые воды, отравляя реки и озера. Эхо Чернобыля будет еще долго звучать повсюду.
- Что такое Чернобыль для вашей семьи. Что пережили они, когда вы уехали на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС?
- Тогда Наталья, моя жена, была как раз беременна. Кирилл родился в декабре 1986 года. Конечно же, жена переживала, нельзя не переживать! Зато, как в награду, сын родился здоровым. Сейчас он - не только мой незаменимый помощник во всех делах, но и самый близкий товарищ. О Чернобыле он знает все, кстати, неоднократно помогал мне во время лекций об аварии.
- Как проявляли себя люди, работавшие на ликвидации?
- Это были Доблестные Люди, Настоящие Герои. Не щадили себя, самоотверженно трудились. Плечо товарища, плечо соратника, плечо друга - это самые важные понятия в противопожарной службе. Нет такого плеча - не будет опоры на пожаре.

Вместо послесловия
Память со временем стирает детали. По прошествии лет пережитое становится не таким острым, не таким болезненным. Время безжалостно проглатывает все. Особенно то, что хочется забыть… Только вот если забыть, не повторится ли трагедия снова? Есть такая память, святая память, которую следует беречь и хранить, как самую дорогую вещь. Хранить от забвения имена героев, детали событий, великого альтруизма, человеческого подвига, проявленного 19 лет назад, и лица шагнувших в бессмертие…

Владимир ИВАНОВ, помощник начальника ГУ МЧС Украины в АРК.

В Украине пострадало почти 3,5 миллиона человек, в том числе 1,5 миллиона детей. Около 73 тысяч украинцев стали инвалидами. Более 50 тысяч квадратных километров территории страны загрязнено радиоактивными осадками.
В результате взрыва на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года погиб 31 человек. Это штатные сотрудники станции и пожарные: трое умерли сразу, 28 человек скончались от острой лучевой болезни в течение первого месяца после взрыва. К настоящему времени уже десятки тысяч ликвидаторов ушли из жизни.
При облучении в 100 рентген у человека возникает острая лучевая болезнь, 200 — смерть. Уровень радиации при взрыве подскочил до 2000 рентген.

Полный текст публикации: http://www-ki.rada.crimea.ua/nomera/076/byl.html
"Крымские известия", №76 (3306) 26 апреля 2005 года