Поездки в район повышенной опасности - всегда неожиданны и к ним, пожалуй, никогда нельзя привыкнуть.
В первых числах марта 1987 года в составе Оперативной группы начальника инженерных войск МО я прибыл в Чернобыль. Основной задачей командировки была организация проведения инженерными войсками комплекса мероприятий по безаварийному весеннему паводку.
Хотелось бы отметить, что этому периоду предшествовал титанический труд десятка тысяч людей по возведению искусственных гидротехнических сооружений с целью задержания радионуклидов (радиоактивной «грязи») и исключения их попадания в бассейны крупных рек. Итогом многомесячной работы явилось создание более 150 плотин, дамб, запруд различного назначения (переливных, фильтрующих, «глухих») и огромных аварийных запасов различных строительных материалов для их ремонта и восстановления в 30-километровой зоне во время половодья.

Выражаясь военным языком, времени на «врастание» в обстановку не было. Уже на следующий день в составе группы специалистов вылетел на вертолете Ми-8 для изучения состояния бассейна основных рек и гидротехнических сооружений в зоне ответственности. В ходе полета и разведки местности выявилась необходимость в строительстве еще пяти дополнительных сооружений в районе г. Припять (одна плотина и четыре дамбы). Если говорить о масштабах и сроках выполнения задачи, то расчеты показали, что для строительства потребуется более 60 тысяч кубометров грунта, около 10 тысяч мешков с щебнем и специальным наполнителем при сроках не более 7-8 дней (погодные условия большего времени нам не предоставляли).
Общая их протяженность должна была составить порядка 1200 метров при высоте «тела» до 10 метров. К выполнению работ привлекалось более 500 человек, десятки единиц землеройной техники и до 200 большегрузных самосвалов.
К строительству приступили с утра 7 марта сразу на всех участках.
В район строительства плотин мне удалось добраться к исходу дня. Уже на подъезде к Припяти появились признаки наличия где-то огромной стройки: параллельно дороге во встречном и попутном направлении шел сплошной поток машин; надрывный гул работающей техники был слышен за несколько километров. После объезда участков строительства собрали командиров и руководителей гражданских подразделений для уточнения задач и выяснения возникших проблем. Первый день работ указал на недостаток экскаваторов в карьерах, что приводило к ненужным простоям машин при загрузке и, практически, отсутствие средств защиты. Вся защита сводилась к наличию респираторов типа «Лепесток» и кабин машин.
Поднятые клубы радиоактивной пыли забивали «Лепестки», и через 1,5-2 часа они становились не пригодны к дальнейшему применению, глаза были совершенно не защищены. У многих появилась резь в глазах, непроизвольное слезотечение. Стало очевидно, что всем экипажам необходимы пылезащитные очки...

Полный текст публикации: http://slavutichcity.net/modules.php?op ... ageid=2148

Александр Наумов
На войне как на войне...

Очень давно в той "доаварийной" жизни я с упоением читал братьев Стругацких. "Пикник на обочине" был прочитан на одном дыхании, но не до конца осмыслен. Намного позже пришло понимание того, что происходило там, в той зоне, с главным героем. У меня появилась моя собственная Зона отчуждения Чернобыльской АЭС. Молодые коллеги считали мои частые поездки в Чернобыль опасной придурью... В первое десятилетие после аварии интерес у отечественных и зарубежных журналистов к этой теме был очень высок. Приезжали не только в преддверии очередной годовщины, но и в течение всего года.
Там, за колючкой, продолжали служить коллеги, с которыми мне довелось охранять Зону и все, что там находилось. Я прошел и проехал ее вдоль и поперек. Познакомился с самоселами и вахтовиками, знал, где "лежат пятна" цезия и стронция, места, где приборы зашкаливали, а журналисты проявляли к ним особый интерес.
По нескольку раз в месяц я ездил в Зону с очередной группой журналистов. Больше всего мне нравилось работать с теми, кто приезжал туда не за поиском сенсаций, а для того, чтобы рассказать о людях, которые там работают и живут, об их судьбах...
Журналисты поколения 25-летних, те, с кем мне приходилось встречаться в Зоне, искали сенсаций: монстров и всяких мутантов. А еще придумывали "жареные" факты и байки вроде того, что якобы милиция и армия в первые послеаварийные годы мародерствовала в оставленных домах. Однажды при встрече с миловидной журналисткой я спросил, откуда она взяла такую информацию? Мне продемонстрировали видеозапись: люди в форме выбрасывают вещи из окон высотного здания в кузов автомашины. "Где взяли кассету?" — поинтересовался я. "В архиве", — был ответ. В коробку от кассеты были вложены несколько листов бумаги, на которых подробно расписаны отснятые сюжеты, дикторский текст... Оператор запечатлел утилизацию имущества, оставшегося в домах по улице Курчатова в Припяти. Сенсация не состоялась. Она даже не знала, что всем жителям, эвакуированным из Припяти, государство компенсировало стоимость оставленных вещей, и все, что находилось в квартирах, было радиационно-опасным и подлежало утилизации.
Информации о том, что происходит в зоне ЧАЭС, довольно много. В интернете есть документы, имевшие ранее гриф "Секретно". Для подготовки журналистского материала можно найти любую информацию, которая поможет осветить тему. Один молодой человек сообщил мне, что сюжет, который ему поручили отснять в Чернобыльской зоне, — это простой рабочий момент. Он его сделает, забудет и займется другой темой...

Холодная осень 1993 года

Начальник сообщил, что мне повезло. Заместитель министра "дал добро" на сопровождение в Зону американского журналиста, корреспондента солидного географического журнала.
Для поездки мне выделили микроавтобус. Американца сопровождают переводчик и ассистент, а меня — группа ТВ "Табачук". Вместе с журналистом Александром Анисимовым мы отсняли серию сюжетов о Зоне, которые в конечном итоге легли в основу документального фильма (его можно увидеть в Национальном музее "Чернобыль").
Выезжали рано утром. Американца и его сопровождающих забирали возле гостиницы "Днепр". Герхард оказался мужчиной 48 лет, выражение лица его было суровым. Ассистент нес фотоштатив и два огромных кофра, переводчик Максим сразу же сообщил, что его клиент — всемирно известный фотокорреспондент, который побывал на всех континентах. Его работы печатают во всех крупных географических журналах.
Я представил себя, Александра Анисимова и оператора Сергея Ролика, рассказал о наших планах и маршруте.

Зона отчуждения ЧАЭС

Из-за хронического недосыпания я заснул, как только автобус тронулся с места. Меня разбудил шум голосов. Мы прибыли на КПП "Дитятки". Дежурный по КПП настойчиво требовал пропуска у членов нашей делегации. Мне пришлось выйти. Как только дежурный увидел выходящего из автобуса подполковника в полевой форме, начал докладывать, что за время дежурства происшествий не зарегистрировано.
Войдя в здание КПП, я связался с начальником отдела зоны ЧАЭС Василием Фатхутдиновым, который уже ждал нас. Еще 30 минут езды — и мы в райотделе милиции. Василий Гайнулович Фатхутдинов, ныне заместитель министра внутренних дел, — человек, для которого любая должность становится любимой работой. А коль работа любимая, то и предмет должен быть изучен досконально. Он не только отлично выполнял свои милицейские обязанности, но и знал все о крае, где служил: рассказал много интересного о храмах Зоны, показал могилы хасидов и сообщил об интереснейших исторических фактах, о которых мало кто знает.
Все, что я услышу от него, буду рассказывать журналистам, а также блистать своей эрудицией. Итак, кабинет начальника милиции. Рукопожатие, объятия — все под пристальным взглядом Герхарда. Уточняем маршрут нашего следования. Обязательно должны побывать в Припяти, у самоселов, отснять сгоревшие деревни. Следующий день посвятим работе милиции, стоянкам отстоя радиоактивно загрязненной техники, могильникам.
Перед тем как отправиться дальше, заезжаем в расположение моей бывшей роты. Старшина обещал подобрать списанный бушлат. Я буду в том селе, где живет бабка Горпына, которой год назад я пообещал бушлат, пообносилась старушка, а на "большую землю" она не выезжает. Родных и близких не осталось. В магазине на центральной улице Чернобыля покупаю пару буханок хлеба и несколько банок тушенки, теперь можно ехать. В гости к старикам-самоселам нельзя приходить с пустыми руками. Автолавка приезжает раз в две недели.
Направляемся в Припять. Первая остановка возле указателя "Копачи". Здесь должно быть село. Но его нет. В первые послеаварийные дни на этом месте находился первый полевой КПП и пост дозиметрического контроля. Фоновые значения были настолько высокими, что все дома пришлось снести и закопать. Теперь здесь большие могильные холмы, которые остались как память о том, что тут стояли дома, жили люди.
Проезжаем мимо атомной станции. Герхард постоянно фотографирует, меняя ракурс съемки. Максим сообщает, что Герхарду нужна радиация. "Переведи ему, что он ею дышит, — говорю я. —Пусть положит прибор под ель и фотографирует". Подобной реакции я не ожидал. После того как стрелка прибора прыгнула в крайнее правое положение, гости побежали к автобусу, оставляя за собой клубы пыли.
Прошло несколько минут, они надели респираторы, резиновые сапоги с бахилами и резиновые перчатки, сообщив при этом, что готовы продолжать работу.
В это время мимо нас проезжал командир батальона подполковник милиции Геннадий Иванюк. С ним мы не виделись почти полгода. Первое, о чем он спросил: "Что случилось? Зачем этот маскарад?".
Пришлось объяснять, что иностранцы после показаний прибора запаниковали.

По дороге в Припять заехали на площадку отстоя радиоактивно загрязненной техники, которая находилась возле нефтебазы "Янов". Здесь были самоходные артиллерийские установки без орудий, укрытые свинцовыми плитами. На них работали возле разрушенного реактора. Посреди площадки стоял огромный бульдозер размером с одноэтажный дом, на его приборной панели было нацарапано "Помни, тебя ждут дома".
Александр Анисимов записывает мой синхрон на фоне бронированной техники. Прибор включен и постоянно подает звуковые сигналы. "Как долго здесь можно находиться?", — спрашивает наш гость. Отвечаю, что лучше здесь не находиться, а побыстрее уйти. Ассистент и переводчик уходят к автобусу.
Наконец, мы на КПП "Припять". Решаем ехать в центр города. Сначала снимаем городок аттракционов, затем почтовое отделение, один из детских садов, бассейн, городской отдел милиции и панораму Припяти с крыши высотки. Раздражают постоянные звуковые сигналы импортного прибора и суровое выражение лица фотокора, наполовину скрытого за респиратором и очками. Такое чувство, что он приехал для совершения подвига.
Прошло несколько часов, прежде чем мы выполнили все запланированное. Александр Анисимов постоянно торопит фотокора, ему для съемок необходим дневной свет, а дни короткие. Один говорит на русском, второй отвечает на английском. Александр частенько сквернословит, и я радуюсь, что американец не понимает. Периодически я и сам завожусь и высказываю свое мнение не совсем литературным языком. Успокаивает то, что говорю на великом русском языке.
"Теперь мы готовы ехать в села и снимать места пожаров", — сообщает переводчик. "Поедете в респираторах?", — интересуюсь я. "Да!"
Предполагаю, что подобная экипировка может испугать самоселов: они решат, что еще раз рванул реактор. Но убеждать, чтобы сняли респираторы, не собираюсь.

Сухое, изнуряющее жаркое лето 1992 года под занавес разразилось пожарами. И, пожалуй, самые непредсказуемые последствия могли быть в объятой радиацией зоне отчуждения Чернобыльской АЭС. Двое суток шла непрерывная борьба с огнем. Сгоревшие леса и деревни снова напоминали о нерешенных проблемах.
Мы встретились с теми, кто до сих пор живет в опустевших селах...
Село Опачичи удалось отбить у огненной стихии. Здесь хорошо видно, где проходила "горячая" линия. Там, где огонь остановился, мертвое пространство, покрытое пеплом. О еще недавно стоявших домах свидетельствуют только сиротливые печные трубы.
Под козырьком бывшей автобусной остановки сидят несколько самоселов. А со стены "импортно" улыбается американский проповедник Джон Гест. "Иисус дает надежду", — вещает плакат.
Какие надежды у этих людей?
Сокровенным делится Нина Адамовна Фрошка: "Я знала, что этим кончится. Раньше был у нас участковый инспектор милиции. Он смотрел за всем. Когда нужно, мог вызвать врача или скорую помощь, автолавку с продуктами, а надо, помогал и людей хоронить. Был бы он у нас, и пожарные приехали бы быстрее. Была у нас на окраине школа-интернат. Горела сильно и очень долго. Огонь перекидывался на другие дома. Пожарные оставались там и тушили здание, пока огонь не отступил. А мы всю ночь стояли с ведрами и мокрыми тряпками возле домов, дежурили.
Как только летят искры к нашим и соседним домам, сразу тушим. Военные вокруг огня на своих машинах ездят, обкапывают все, тушат сухую траву. Остановили огонь в этот раз...
Переселяли нас в чистую зону — так всех одиноких в один дом поселили. Дом холодный, неуютный. Да и не привыкла я жить в общежитии, вернулась назад. Вернулись и все пенсионеры, вдовы солдатские, которых загнали по 5—6 человек в один дом". Люди, живущие здесь, преклонного возраста, им по 70—80 лет и больше. Погибла старушка, 1902 года рождения, задохнулась, не захотела уходить из дома... Двоих человек с ожогами забрала "скорая помощь".
Максим без конца переводит, а Герхард все время снимает. Ассистент только успевает перезаряжать пленку. А я скромно снимаю отечественным "Киевом-19". Узнаю, что бабка Горпына ушла в гости. Подходят ее ближайшие соседи, семейная пара стариков, живущая в другом конце села. Старики захотели поговорить с приезжими, узнать новости, думали, начальство приехало. Оставляю им бушлат и кулек с подарками им и Горпыне.
Заканчиваем снимать на подворье, старики не обратили внимания на то, что наши попутчики в респираторах. Вдруг в конце улицы заметил сгорбленную фигуру Горпыны. Она шла среди повалившихся изгородей и разрушенных, а вернее, заброшенных домов. Серое сумрачное небо, слякоть вызывали чувство безысходности.
Она пришла, чтобы сказать спасибо. Ходила на хутор, где живет ее 80-летняя подруга. Раньше они друг друга навещали по очереди, а теперь — только она. Пять километров в один конец она еще может пройти, хотя и с трудом. Герхард настолько расчувствовался, что отдал ей свой аварийный сухой паек.
Вечерело, пора было отправляться на ночлег. Приют мы нашли в поселке вахтовиков "Зеленый мыс", который стоял возле села Страхолесье. Название очень подходило к тому, что произошло на этой земле.

Зеленый мыс

Прежде чем попасть на территорию вахтового городка, надо было обязательно пройти дозиметрический контроль. Пришлось несколько раз мыть и чистить обувь. Одежда соответствовала нормам радиационной безопасности. Наших коллег подобная процедура если и не испугала, то в замешательство привела. "Неужели мы по грязи ходили?", — спросили они. "Нет, мы были в тех местах, где живут люди", — ответил я.
В нашем распоряжении один из домиков. Перед ужином нам предлагают посетить сауну и смыть чернобыльскую грязь. После сауны настроение у нас было уже совсем другое. Ужин накрыли в зале для приема иностранных гостей. Герхард поначалу отказывался от "наркомовских" 100 граммов водки. Потом, выпив несколько рюмок, расслабился. Стал внимательно слушать чернобыльские истории. Каждый из нас мог рассказать о своей службе или работе в Зоне много интересного. Вспомнить тех, с кем служил или работал, о ком писал.
Наш американский коллега по происхождению был немцем, слушал внимательно, но переводчик все реже выполнял свои обязанности. Наверное, он многое понимает, подумал я, и вспомнил, что в течение дня довольно часто отзывался о нем не совсем лестно...
Подъем в шесть утра. После завтрака снова отправляемся в Зону. По плану мы должны посетить площадки отстоя радиоактивно зараженной техники и могильники. Тогда возле села Старые Соколы на огромной площади размещалась военная и гражданская техника, которая использовалась при ликвидации аварии. Кто-то решил, что пройдет время, фоновые значения на поверхности бэтээров, пожарных машин и вертолетов понизятся, и технику можно будет использовать снова.
Но проходят годы, а она все стоит. И чем дольше она здесь находится, тем больше ее разбирают на запчасти. Сюда приходят в поисках запасных частей из близлежащих колхозов, металлоискатели-мародеры приезжают за металлоломом. Картина удручающая. Такое впечатление, что здесь собрана техника с поля боя. Та техника, которая не подлежит восстановлению. Наш фотокор снимает долго и старательно. Прошу у ассистента прибор и включаю. Он не просто издает звуковые сигналы, он воет. "Тут что, нельзя находиться?", — спрашивает Герхард. "Можно, но недолго", — отвечаю я. С неохотой он уходит, напоследок сделав пару снимков вертолетов. Мы посетили несколько подобных объектов и кладбище, где таблички "опасно, радиация" предупреждали, что находиться здесь нельзя.

По дороге к КПП "Дитятки" мы заехали еще в некоторые нежилые села. Как много могут рассказать окна оставленных домов... Из одного окна, например, выглядывает кукла, которая продолжает ждать свою маленькую хозяйку. На подоконнике другого окна остались семейные фотографии, газета от 25 апреля 1986 года, буханка хлеба и икона.
Но больше всего впечатляют семейные фотографии в рамках. Тут вся жизнь человека и его предков, которых, наверное, уже и нет. Почему их не забрали с собой, почему потеряна память?
Мы прощаемся на КПП с моими бывшими сослуживцами и направляемся в столицу. Все молчат. Или много впечатлений, или просто устали. Неожиданно меня выводит из дремоты вопрос: "Вы читали Стругацких "Пикник на обочине"? "Да", — отвечаю я и открываю глаза. Вопрос задал Герхард. "Да, я неплохо знаю русский, учился в Москве", — сообщает наш американский гость.
"Почему же вы скрывали, что знаете русский язык, взяли с собой переводчика?", — спросил я Герхарда. "Так больше узнаешь и поймешь, что думают люди, которые меня окружают, так что извините", — ответил он.
Много лет кряду я отправлялся в зону ЧАЭС с нашими и иностранными журналистами и понимал, что с годами все меньше и меньше коллег интересуются этой темой. О Чернобыльской трагедии теперь вспоминают лишь в преддверии очередной годовщины...

Полный текст публикации: http://209.85.129.132/search?q=cache:Wf ... =clnk&cd=1