В середине 20-х гг. экономика Советской России достигла заметных успехов, но столкнулась с новыми проблемами.

В 1922–1924 гг. была проведена денежная реформа, позволившая прекратить безумную инфляцию. Общее руководство реформой осуществлял нарком финансов Г.Я. Сокольников[106], а ее практическую разработку вела группа буржуазных специалистов во главе с Н.Н. Кутлером[107]. В 1922 г. начался выпуск новых банкнот — червонцев. Это была твердая денежная единица, обеспеченная золотом, валютой, краткосрочными обязательствами государства и товарными запасами В течение примерно полутора лет обесцененные совзнаки были заменены в обращении червонцами. Затем появились новые купюры более мелкого достоинства. Выпуск совзнаков был окончательно прекращен уже в феврале, а их использование в обращении — в июле 1924 г.

Преодоление кризиса сбыта и финансовая реформа способствовали восстановлению промышленности. В первую очередь, это коснулось металлургии. В 1924 г. были введены в строй 7 доменных и 21 мартеновская печи, 42 прокатных стана. Общий объем промышленного производства в первом полугодии 1924/25 финансового года достиг 64% довоенного уровня.

Тем не менее, если в 1923 г. страна переживала кризис сбыта, то в 1924–1925 гг. она столкнулась с острейшим дефицитом промышленных товаров, вызванным снижением цен и ростом доходов населения. Реальная заработная плата рабочих[108], составлявшая в 1922 г. всего 13 руб. в месяц в довоенных деньгах[109], увеличилась в 1926 г. до 31 руб. 30 коп. Правда, рост зарплаты обгонял подъем производительности труда. Нередко заработки поднимались искусственно. Например, широко распространились сверхурочные работы, которые оплачивались выше основного рабочего времени, в то время как в течение рабочего дня нагрузка рабочего колебалась от 20% до 70% из-за плохой организации труда и простоев.

Для роста производительности труда необходимо было провести коренное перевооружение промышленности: изношенность основных фондов, составлявшая в 1913 г. 33%, к 1925 г. достигла 77%. Возникал порочный круг: предприятия, работая на устаревшем оборудовании, не могли увеличить прибыли и накопить капиталы, необходимые для замены оборудования. В 1924/25 г. тресты израсходовали на переоборудование и капитальное строительство 32,3 млн. рублей из собственной прибыли. По сравнению с 1922/23 г. эта сумма выросла более чем в 12 раз, но все же многократно уступала бюджетным ассигнованиям государства на те же цели, достигавшим 329 млн. руб.

В пополнении бюджета промышленность играла незначительную роль. Около трети поступлений в бюджет давал транспорт, а свыше 45% — налоги, преимущественно на частных предпринимателей, кустарей и крестьянское хозяйство.

В мае 1925 г. III Всесоюзный съезд Советов принял постановление по докладу председателя ВСНХ Ф.Э. Дзержинского: «В связи с тем, что наша государственная промышленность в целом ряде отраслей уже подошла к полному, стопроцентному использованию имеющегося основного капитала…, тогда как потребности Союза СССР все растут, обгоняя рост промышленности, и никоим образом не могут быть удовлетворены довоенным уровнем, признать, что проблема расширения основного капитала, постройка новых заводов и закладка новых шахт, а также расширение и переоборудование существующих и изыскание для этого необходимых средств является первоочередной задачей правительства».

Начавшийся промышленный подъем вызвал у ряда большевистских руководителей уверенность в том, что Советская власть сможет развивать экономику, не прибегая к услугам частников. Государство активно поддерживало профсоюзы против работодателей, облагало частные предприятия повышенными налогами, ограничивало их снабжение сырьем. В результате с середины 20-х годов частная промышленность, и без того не слишком значительная, стала сокращаться.

Угасли и надежды на концессии. Их удельный вес в общем объеме промышленного производства СССР в 1924 г. составлял лишь 0,2%, а к концу 20-х гг. — 0,6%. Слабое развитие концессий было вызвано, с одной стороны, недоверием западных компаний к коммунистическому режиму, а с другой — нежеланием советских работников и профсоюзов отдавать в руки иностранцев месторождения и предприятия, даже если их не удавалось эксплуатировать самостоятельно.

Еще более решительное наступление велось на частную торговлю. Лавочник, владелец магазина или ресторана были для рабочих и советских служащих самым наглядным и потому раздражающим свидетельством возрождения буржуазных отношений. Частный торговец становился в глазах власти и рядового обывателя главной угрозой строительству социализма. Действительно, частникам принадлежало в 1923 г. 342,7 тыс. торговых заведений, в то время как кооперации — 22,6 тыс., а государству — лишь 9,3 тыс. Но такое положение складывалось только в розничной торговле, в обороте которой на долю частников приходилось около 75%, а в сельской местности — свыше 80%[110]. В оптовой же торговле доля частника не превышала 30%. Поэтому реальной угрозы существующему строю частный капитал создать не мог.

Тем не менее, в 1924 г. был принят целый ряд партийных решений, направленных на вытеснение частной торговли. Торговцев заставили нормировать цены на товары первой необходимости, резко ограничивалось кредитование частных заведений, государственным учреждениям запрещалось пользоваться услугами частных посредников, торговцев, «вздувающих цены», подвергали уголовному преследованию. Только из Москвы ГПУ выслало несколько сот «нэпманов». Профсоюзы организовывали бойкот частных магазинов, требуя снижения цен. В результате общий объем оптового торгового оборота в стране снизился почти на 16%, а удельный вес частной оптовой торговли упал до 18–20% в 1924 г. и 7% в 1926 г. В розничном обороте доля частников в 1925 г. сократилась до 43% и продолжала падать. Для рядового обывателя это обернулось исчезновением товаров с прилавков и очередями у магазинов[111].

Таким образом, уже в середине 20-х гг. был принят курс на постепенную ликвидацию частного предпринимательства, что свидетельствовало о серьезном изменении всей экономической политики и, в конечном счете, предвещало отказ от нэпа.

Крестьянский вопрос

Введение нэпа значительно облегчило положение крестьян, но они все же не были удовлетворены. Деревня стремилась к свободному развитию хозяйства. Важнейшими препятствиями на этом пути были ограничения аренды земли и наемного труда.

В 1923–1924 гг. положение в деревне усугубилось «ножницами цен», а затем — неурожаем, вновь поразившим Поволжье и охватившим часть Северного Кавказа. В Гурии[112] произошло крестьянское восстание, которое, хотя и было быстро подавлено, напомнило об антоновщине. Во многих районах страны крестьяне заговорили о создании союза, который отстаивал бы их интересы перед Советской властью.

В этих условиях ЦК провозгласил курс «лицом к деревне», идеологом которого стал Зиновьев. В конце 1924 г. в сравнительно демократических условиях были проведены перевыборы сельских советов. Доля коммунистов в них сократилась почти вдвое: с 7,1% до 3,6%. Однако политическое неравенство крестьян и рабочих, выраженное в различных нормах представительства в Советах, сохранилось.

Одни лишь политические меры не могли успокоить крестьянство. Это точно выразил Бухарин, заявивший: «У нас есть нэп в городе, у нас есть нэп в отношениях между городом и деревней, но у нас почти нет нэпа в самой деревне». Поэтому весной 1925 г. власть пошла на экономические уступки крестьянству: был снижен сельхозналог[113], узаконен наемный труд, увеличены сроки аренды земли, устранены многие ограничения торговли. Крестьяне, нанимавшие работников, получили политические права, которых прежде были лишены. Тем самым коммунистическая партия поддерживала средние и зажиточные слои деревни. В апреле 1925 г., выступая перед московским партийным активом, Бухарин заявил: «У нас еще до сих пор сохранились известные остатки военно-коммунистических отношений, которые мешают нашему дальнейшему росту… Зажиточная верхушка нашего крестьянства и середняк, который стремится тоже стать зажиточным, боятся сейчас накоплять… Крестьянин боится поставить себе железную крышу, потому что опасается, что его объявят кулаком; если он покупает машину, то так, чтобы коммунисты этого не увидели… Всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут. Мы должны добиться того, чтобы у нас и беднота возможно быстрее исчезла, перестала быть беднотой».

Курс «деревенского нэпа» привел к заметному росту благосостояния деревни. В 1925 г. поголовье скота в крестьянском хозяйстве впервые превысило уровень 1916 г. Существенно улучшилось и снабжение городского населения. Значительно возросло потребление рабочими семьями мяса, сала, молока, масла.

Однако ставка на «крупное трудовое хозяйство» вызывала возражения многих коммунистов. Политике углубления нэпа они предпочитали разжигание классовой борьбы в деревне, с тем, чтобы направить недовольство сельских низов против зажиточных крестьян. Эти стремления находили отклик среди бедняков, мечтавших о новом переделе имущества. Идеологами таких взглядов выступили Зиновьев и Каменев, расценившие позицию Бухарина как «кулацкий уклон». Один из их сторонников на XIV партийной конференции в апреле 1925 г. заявил: «Деревенскому нэпу — да, но не развязыванию рук деревенской буржуазии». Более осторожен был Сталин. В совместном с Молотовым и Андреевым письме в редакцию «Комсомольской правды» он писал, что лозунг партии — не частное, а социалистическое накопление. Бухарин согласился, что лозунг «обогащайтесь» неверен и отказался от него.