Установив жестокую продовольственную диктатуру, оттолкнув тем самым от себя крестьянство, затрачивая немалые средства на содержание продотрядов, Советская власть, тем не менее, не сумела обеспечить город продовольствием.

По воспоминаниям Цюрупы, Ленин в 1918 г. заявил: «Хлеба у нас нет, посадите буржуазию на восьмушку, а если не будет и этого, то совсем не давайте, а пролетариату дайте хлеб».

Летом 1918 г. был введен «классовый паек». Население делилось на 4 категории: 1) особенно тяжелый физический труд, 2) обычный физический труд, больные дети, 3) служащие, представители свободных профессий, члены семей рабочих и служащих, 4) владельцы предприятий, торговцы, не занимающиеся личным трудом и пр. К сентябрю 1918 г. в Москве паек этим группам выдавался в соотношении 4:3:2:1, а в Петрограде в соотношении 8:4:2:1. Фактически паек получали только первые две группы, третья — изредка, четвертая — практически никогда. Правда, накормить рабочих за счет «классово-чуждых» не удавалось: в Петрограде паек 1-й категории получало 43,4% населения, 2-й — 43,3%, 3-й — 12,2%, 4-й — 1,1%. Таким образом, введение классового пайка имело только один смысл — месть «буржуям».

Пайковые продукты выдавались по твердым ценам. Но на рынке продолжалась безудержная инфляция. По мере обесценивания денег заработную плату все чаще платили продуктами: в 1918 г. — 47,4% заработка, в 1919 г. — 79,3%, в 1920 г. — 92,6%. Нередко в счет зарплаты выдавались изделия предприятия: ситец, мыло, спички, сапоги и т.п. С декабря 1920 г. снабжение продуктами первой необходимости для рабочих и служащих государственных предприятий и учреждений стало бесплатным. Размеры пайка зависели только от того, к какой категории принадлежал человек (сóùåñòâîâàëи бронь-ïаåê, усиленный, красноармейский и другие виды пайков), но не от того, как он работал. Уравниловка в зарплате снижала заинтересованность работника в результатах своего труда, но зато соответствовала господствующим представлениям о социальной справедливости.

Нуждаясь в старых специалистах для налаживания хозяйства, Советская власть в 1919 г. установила «академический» паек. Зиновьев так объяснил его введение: «Чтобы запах съестного не забывали». Когда в феврале 1920 г. семья крупного экономиста Б.Д. Бруцкуса впервые получила месячный паек для ученых (240 г крупы, 720 г хлеба, 240 г мяса или сельди и 6 г жиров в день), хозяйка дома записала в дневнике: «Какое необыкновенное счастье!». Сын Бруцкуса впоследствии вспоминал, как отец делил на шестерых — каждому по кусочку — выданный по академическому пайку 1 фунт хлеба (около 450 г).

Выжить только за счет пайка было, конечно, невозможно. Поэтому, несмотря на все ограничения и запреты, рынок продолжал существовать. Современник так описывал знаменитый Сухаревский рынок в Москве: «…Там шла необычайно интенсивная торговля всем решительно, и в особенности продуктами, объявленными государственной монополией: торговля с оглядкой, из-под полы, прерываемая шумными облавами, сопровождавшимися выстрелами в воздух, криком, смятением, но достигавшими лишь того, что торговля переходила на короткое время в другое место, часто в другую часть той же громадной Сухаревской площади. Организовавшая пролетарско-натуральное хозяйство власть … вынуждена была терпеть Сухаревку, эту громадную отдушину из подполья, в которое был загнан рынок».

Откуда же, однако, брались на рынке продукты питания, объявленные государственной монополией? Писатель В. Катаев вспоминал: «Гражданин получал на работе паек, часть его менял на предметы, годные, в свою очередь, для обмена с деревней … на продукты сельского хозяйства, которые частью потреблял для поддержания своей жизни, частью менял на другие продукты первой необходимости… пользуясь законами спроса и предложения, колебаниями цен и прочими тонкостями политической экономии эпохи военного коммунизма, и так до тех пор, пока товар окончательно не уничтожался, и человек, затянув потуже пояс, терпеливо ожидал выдачи нового месячного пайка, или же нес на рынок что-нибудь из предметов домашнего обихода. В деревне этот товарообмен шел куда веселее, чем в городе… и давал — выражаясь научно — гораздо больший процент прибыли на основной капитал».

Добывать продовольствие было не легко. Вот как описывали «Известия Наркомпрода» посадку в поезд на станции Ефремов Тульской губернии летом 1918 г.: «Медленно подходит опустошенный поезд. И толпа, как девятый вал, накатывается на стену вагонов, качается в давке из стороны в сторону, хлещет о подножки вагонов, буфера, окна — лезут на крыши. И через 15–20 минут поезд представляет лопнувшую селедочную бочку: из окон, дверей, с крыш торчат руки, ноги, головы, мешки, корзинки… И долго еще не успокаивается кишащее червяками-людьми огромное паровое чудовище».

Но выхода не было — голод гнал в дорогу, а различия в ценах сулили барыш. В среднем продовольствие стоило в Петрограде в 15 раз дороже, чем в Симбирске, в 24 раза дороже, чем в Саратове. Правда, везло не всем. В дневнике, писавшемся на протяжении Гражданской войны, читаем: «Тысячи горожан едут… часто в самые отдаленные губернии. Правда, не всегда привозят продукты, часто гибнут от сыпного тифа, схваченного в пути, бывали случаи грабежа и убийств. Так что дорого обходится жителям Советской России отсутствие торговли и правильного денежного хозяйства. Вся страна представляет собой разлагающийся организм, в котором прекратился правильный обмен веществ».

Наряду с обывателями, отправлявшимися в деревню, чтобы раздобыть мешок муки для голодающей семьи, появились профессиональные «мешочники». В некоторых промышленных губерниях в 1918 г. мешочничеством занималось 40–50% населения, а в отдельных селениях — все трудоспособные жители поголовно. В 1918 г. в Петрограде было около 30 тыс. мешочников «спекулятивного типа», в Калужской губ. — ок. 300 тыс. В среднем каждый из них привозил из поездки по 10 пуд. продовольствия, выменяв его у крестьян на гвозди, ситец, мыло, керосин, самовары, часы, швейные машины.

В середине 1918 г. жители крупных городов приобретали у мешочников 70% потребляемого продовольствия. В малых городах — до 90%. Только в 1920 г., когда хлебопроизводящие районы страны перешли в руки Советской власти, а крестьяне северных губерний расширили посевы ржи за счет традиционных льна и кормовых трав, удалось увеличить паек и снизить долю хлеба, поставляемого мешочниками, до 65% в январе и до 40% в мае. В целом за годы Гражданской войны мешочники более чем наполовину обеспечивали хлебом городских жителей и на две трети — крестьян хлебопотребляющих губерний.

Государство упорно боролось с мешочничеством, видя в нем конкурента, подрывающего продовольственную диктатуру. На железных дорогах «спекулянтов» встречали заградительные отряды Наркомпрода и губернских продовольственных комитетов. Все продовольственные грузы весом более 20 фунтов (9 кг) подлежали изъятию. Только за полтора месяца летом 1918 г. у мешочников было отобрано 2 млн. пуд. муки.

Изданный в августе 1918 г. Декрет о спекуляции гласил: «Виновный в скупке, сбыте или хранении с целью сбыта продуктов питания, монополизированных республикой, подвергается наказанию не ниже лишения свободы на срок не менее 10 лет, соединенному с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества».

Декрет этот был, однако, совершенно невыполним: в соответствии с ним пришлось бы посадить в тюрьмы многие миллионы людей. К тому же вошел в систему банальный подкуп заградотрядов. Так, в Пермском уезде в 1918 г. они брали с одного мешочника по 100 руб., а с нелегального обоза — по 1500 руб. По словам известного экономиста В.А. Базарова «заградительные отряды … выбивают из строя простодушных торговцев старого типа, но ничуть не обескураживают истинного спекулянта по призванию. Этот последний легко находит ключ, отмыкающий все замки правительственных запретов… Таким образом, запретительная политика не уничтожает, а совершенствует спекуляцию».

В августе 1918 г. рабочим и служащим было разрешено один раз в год провезти 1,5 пуда продовольствия. При этом требовалось специальное удостоверение, в котором отмечался провоз продуктов. Заградотряды, не умея (возможно, и не желая) отличить везущих хлеб легально от нелегальных добытчиков, нередко преследовали всех подряд.

Из дневника Э.О. Бруцкус:

«Я решила воспользоваться благодеянием. И вот живущую у нас издавна прислугу — теперь, конечно, «чернорабочую», посылаю за мукой в Тверскую губернию к бывшей няне моих детей, которая поможет ей раздобыть в деревне этот клад. Раздобыв после ежедневных 8-часовых простаиваний в разных хвостах льготный проезд, снабдив ее тканями, солью и разным добром, я отправила ее десять дней тому назад за продуктами. Третьего дня она вернулась. Вид ее меня напугал: она даже постарела… Она приехала без муки. Муку-то она в деревне приобрела; узнав, что в 5-ти верстах от деревни стоит заградительный отряд, она с няней лесом на спине пронесла эту ношу и там только села в ожидавшую ее телегу. Оставшиеся еще 12 верст и полпути по железной дороге до ст. Бологое сошло благополучно. Но здесь, в Бологое, заградительный отряд стал с рвением, достойным лучшего дела, проверять у всех документы и беспощадно конфисковывать продукты. Нашу бедную «чернорабочую» постигла горькая участь — отобрали корзину с мукой и даже хлеб, взятый на дорогу, и тот был конфискован. Прерывая [рассказ] горькими рыданиями, она рассказывала о неистовствах заградительного отряда…: старушка, променявшая последнюю юбку на хлеб, пала на колени перед властелинами и горячо молилась, чтобы Бог помог ей получить ее добро обратно. «Вон, ступай прочь, церковница, вздумала на колени падать, все равно не отдадим»,— закричал сытый матрос. … Со слезами одна за другой уезжали несчастные женщины, поверившие в благотворную силу декрета о свободном провозе 1,5 пуда хлеба. Оказывается, заградительный отряд требовал бумаги от комбеда, подтверждающие личность чернорабочей. Отметки в паспорте и льготного проезда, выданного на этом основании, недостаточно».

За полтора месяца «полуторапудничества» в столицы было ввезено 4,5 млн. пудов хлеба — в 2 раза больше, чем планировалось Наркомпродом. 10 октября 1918 г. «полуторапудничество» было запрещено. В 1919 г. несколько раз разрешался провоз двух пудов хлеба, но и эти разрешения действовали недолго из-за сопротивления продовольственных работников и заградотрядовцев, лишившихся возможности присваивать часть конфискованных продуктов. Секретарь Совнархоза Северной области в 1919 г. писал: «Бесконечные заградительные отряды реквизируют там, где не нужно и что не нужно, и тем только раздражают население… чтобы самим же за счет рядовых пассажиров напитаться». Впрочем, «напитаться» не забывали не только рядовые бойцы заградотрядов. Не случайно в 1920 г. Оргбюро ЦК РКП(б) и Наркомпрод освободили «ответственных товарищей» от досмотра заградотрядами и выдали им соответствующие удостоверения.

Гонимый и преследуемый, рынок сохранялся и в условиях военного коммунизма. Причем в сфере рыночных отношений оказывалось не только продовольствие. Характеризуя черный рынок, советский нарком юстиции Н.В. Крыленко в 1920 г. говорил: «Это есть не что иное, как возродившаяся вновь частно-капиталистическая торговля со всеми ее основными признаками, т.е. с крупным массовым предложением, с крупным оптовым спросом и с большой, великолепно развитой агентурой, как по сбыту, так и по заготовке… Товары, предлагаемые на Сухаревке, — мануфактура, машины, станки, электрические принадлежности, бумага, ткань… здесь все формы, на которых раньше существовал капиталистический товарооборот».