Отчасти спонтанным, но крайне важным для будущего дефектологической науки и практики итогом I Всероссийского съезда по просвещению явилось создание на базе Санатория-школы В.П. Кащенко Дома изучения дефективного ребенка[210] и Музея педагогики исключительного детства.

В.П. Кащенко оказался идеальной фигурой для новой власти. В студенческие годы Всеволод Петрович соприкоснулся с революционным движением, за что в числе большой группы студенческой молодежи был отчислен с медицинского факультета Московского университета, подвергался арестам, числился политически неблагонадежным. Его участь разделили еще несколько десятков студентов-медиков, многие из них после Октября окажутся на высоких административных постах. В дни Декабрьского вооруженного восстания 1905 года Всеволод Петрович[211] на пару с братом Петром Петровичем Кащенко[212]. оказывал помощь раненым на Пресне (медицинские инструменты П.П. и Вс.П. Кащенко хранятся в Музее Революции). В.П. Кащенко имел добрые отношения с В.М. Бонч-Бруевич, наркомом здравоохранения Н.А. Семашко, членом СНК Н.В. Крыленко[213], сестрой В.И. Ленина А.И. Елизаровой[214], многими другими известными и влиятельными людьми. Принявший Октябрь всем сердце Всеволод Петрович спешит передать свой Санаторий-школу революционной стране, веря в исполнение самых радужных надежд на строительство в РСФСР столь необходимой ССО. Интеллигентному Кащенко не могло придти в голову использовать высокие связи во благо себе и близким, его заботят судьбы несчастных детей. Всеволод Петрович входит в состав Школьно-санитарного совета Наркомпроса и с головой уходит в работу, теперь он нарасхват, можно реализовать все, что задумывалось и обсуждалось с коллегами медиками, педологами, педагогами.

В России поменялся политический строй, но правила жизни сохранились прежние. Бецкой имел возможность экспериментировать в Воспитательном доме благодаря дружбе с Екатериной Великой. По просьбе императрицы Гаюи откроет училище глухонемых в Павловске. Протекция Марии Федоровны и близость с семейством Воронцовых помогут Гурцову организовать женскую школу для глухих в Одессе. Пользуясь благорасположенностью императрицы Марии Александровны Грот и Дикгоф учредят в Петербурге и Москве училища для слепых. В первые послереволюционные годы все повторилось по знакомой схеме: Советское правительство не предполагало заниматься детьми-инвалидами, не планировалось обсуждение этого вопроса и на I Всероссийском съезде по просвещению, но благодаря энергии и личным связям В.П. Кащенко не составило труда сделать то, о чем ни государство, ни Наркомпрос, ни советское общество не помышляли.

Аналогичную акцию в Петрограде удается провести доктору А.С. Грибоедову[215], тому самому врачу, которого в 1903 году молодым специалистом привел в приют Братства во имя Царицы Небесной[216]. профессор В.М. Бехтерев При поддержке жены всесильного в тогдашнем Петрограде Г.И. Зиновьева[217] - комиссара З.И. Лилиной[218] - А.С. Грибоедов открывает Институт-интернат для обследования дефективных детей (декабрь 1918.). Рассчитанное на 40 коек учреждение получает название Детского обследовательского института (ДОБИ).

В марте 1918 года состоялся переезд советского правительства из Петрограда в Москву, первопрестольная вновь обрела статус столицы. Обратим внимание читателя на любопытный факт, в кардинально поменявшихся политических реалиях соперничество Питера и Москвы не только не утихло, но разгорелось с новой силой. В Петрограде, вслед за ДОБИ, откроется Отофонетический институт профессора Д.В. Фельдберга[219], Воспитательно-клинический институт профессора П.Г. Бельского[220], Государственный институт научной педагогики под руководством профессора А.Н. Граборова[221]. Москва ответит уже упоминавшимися Домом изучения дефективного ребенка и Музеем педагогики исключительного детства доктора В.П. Кащенко, I Институтом глухонемых Ф.А. Рау, отделением трудного детства Медико-Педагогической клиники профессора Г.И. Россолимо[222], клиническим отделением профессора Д.И. Азбукина. Вернув статус главного города страны, Москва уже не отдаст инициативу ленинградцам. «Московский темп, - признает в 1927 году профессор А.Н. Граборов, - это был темп самый быстрый. От Москвы отставал даже Ленинград в практической постановке вопросов трудного детства» [25, С.95]. Последствия соперничества научных дефектологических школ двух столиц со временем скажутся, но об этом в следующих главах.

Вера в будущее, в торжество человеческого разума и справедливости, позволяла многим российским дефектологам, не считаясь с невзгодами и лишениями текущей жизни, целеустремленно работать во благо «трудных»[223] детей. «Проблема таких детей, - писал В.П. Кащенко в 1926 году, - вряд ли будет снята и в отдаленном будущем. Это ничуть не колеблет нашего оптимизма в преодолении ее, уверенности в успехе лечебных и педагогических мероприятий, направленных на исправление или ослабление недостатков психического и физического развития детей. Не вызывает сомнения и перспектива прогресса научного познания и медико-педагогической практики в данной области» [41, С.44].

Замыслы организации масштабной помощи «исключительными детям», вызревшие к началу первой мировой войны в российском медико-педагогическом сообществе ученых и практиков, А.С. Грибоедов и В.П. Кащенко попытались осуществить в молодой Советской республике. Октябрьская революция высвободила энергию народных масс, позволила развиться многим инициативам, сдерживавшимся прежним правительством. Члены Школьно-санитарного совета Наркомпроса РСФСР смотрели на Петроград и Москву как на идеальные «дефектологические» полигоны, опытом которых могли бы воспользоваться по всей стране. Здесь открывались диагностические и исследовательские центры, действовали базовые практические учебные заведения, наиболее полно обеспечивался охват «телесно и умственно дефективных» детей специальным обучением, имелись все типы учреждений (детские сады, детские очаги, детские площадки, детские дома, детские колонии, специальные классы и школы, школы-санатории), здесь создавались школьные программы и учебники. Петроград и Москва первыми организуют подготовку квалифицированных педагогов-дефектологов.

8.18.1. Необходимое дополнение. Подготовка кадров высшей квалификации.

Всего за столетие до описываемых событий в Российской империи имелся единственный профессионал специального обучения - французский тифлопедагог Валентин Гаюи. К концу XIX века страна располагала несколькими десятками хорошо подготовленных сурдопедагогов и тифлопедагогов, к первой мировой войне отряд «дефектологов» пополнили психологи, педологи, логопеды, учителя вспомогательной школы, а их общая численность возросла до нескольких сотен. Необходимость подготовки специальных учительских кадров участники профессиональных съездов признали на исходе XIX века, и вскоре столичные училища начали приводить стажировки и краткосрочные курсы, Е.К. Грачева организовала обучение персонала для работы с глубоко умственно отсталыми детьми, но то была капля в море. К 1918 году ситуация резко ухудшилась, все курсы закрылись, многие учителя-мужчины оказались на военной службе, часть педагогов в силу разных причин покинула школы. Да и те, кто остался, по идеологическим соображениям не устраивали советскую власть. «Чтобы сделать основные положения советской системы воспитания достоянием широких слоев работников вспомогательных школ и классов, которые были пропитаны старыми дореволюционными точками зрения и применяли соответствующие методы и приемы работы, пришлось провести длительную и упорную работу. <…> Естественно, что с принятием всех этих учреждений на государственный бюджет и с превращением их в единую сеть, работающую по единому плану и под единым руководством, отвечающим запросам рабочего класса, встал вопрос о переквалификации основных кадров работников» [37, С.26].

А.С. Грибоедов в Петрограде, В.П. Кащенко в Москве на базе только что открывшихся практических учреждений примутся готовить учителей для советской специальной школы. И Наркомпрос и энтузиасты обучения дефектологов равно беспокоились о будущем специального образования. Наложение инициативы опытных специалистов на встречную заинтересованность государства в подготовке собственных педагогических кадров обеспечило хороший результат. В обеих столицах одновременно (1918) организуются краткосрочные курсы по подготовке персонала для специальных учебных заведений, которые вскоре преобразуются в высшие учебные заведения.

На базе Дома изучения ребенка Наркомпроса РСФСР (ул. Погодинская, д. 8) В.П. Кащенко организует «6-месячные курсы по подготовке работников по дефективности» (1918), вскоре (1919) курсы становятся годичными, а затем (1920) - трехгодичными. Всего через три года после революции в столице открывается Московский Педагогический институт детской дефективности (1920), осенью 1924 года это небольшое образовательное учреждение вливается в состав педагогического факультета II Московского государственного университета[224]. Бессменным руководителем нового для страны высшего учебного заведения являлся профессор В.П. Кащенко[225]. По свидетельству А.М. Эткинда, в 1922 году Москва располагала немалым количеством ВУЗов, выпускники которых могли посвятить себя работе с дефективными детьми: «Высшие педологические курсы, Психологические научно-исследовательские курсы; Высшие научно-педагогические курсы; Центральный институт организаторов народного образования; Академия социального воспитания; Пединститут детской дефективности. <…> Работали также научно-исследовательские центры: Психологический институт при I МГУ (руководитель – Г.И. Челпанов); Центральный педологический институт (Н.А. Рыбников); Государственный Московский психоневрологический институт (А.П. Нечаев); Государственный Медико-педологический институт Наркомздрава (М.О. Гуревич); лаборатория экспериментальной психологии и детской психоневрологии при Неврологическом институте I МГУ (Г.И. Россолимо); Медико-педагогическая клиника (В.П. Кащенко); Центральная психологическая лаборатория вспомогательных школ (П.П. Соколов) <…>» [113, сс.322-323].

И в Петрограде осенью 1918 года «соответствующим распоряжением Народного Комиссариата социального обеспечения, при комиссаре З.И. Лилиной, в ведении которой находились тогда все детские учреждения» [57, С.1] откроется Детский обследовательский институт (ДОБИ), который возглавит вернувшийся с фронта доктор А.С. Грибоедов. На базе института он так же, как В.П. Кащенко, организует краткосрочные курсы подготовки учителей для спецшкол. В отличие от московского центра, ДОБИ[226] не сможет стать самостоятельным учреждением и войдет составной частью в Государственную Психоневрологическую Академию (руководитель академик В. М. Бехтерев). Дальнейшее переподчинение и переименование столь запутано, что лучше предоставить слово непосредственно А.С. Грибоедову: «Лишь Октябрьская революция вывела этот вопрос под руководством А.В. Луначарского на широкую государственную дорогу, образовав по представлению Академии, первое в мире высшее учебное заведение для подготовки специалистов дефектологов и педологов, сначала в форме руководимого мною Института Педологии и Дефектологии (а в 1922 г. Педагогический институт Социального Воспитания нормального и дефективного ребенка), а затем в виде специальных отделений дефектологии, педологии и социально-правовой охраны детства в Педагогическом институте имени Герцена. Затем образовался Институт Научной Педагогики (с которым был объединен Педологический Институт Психоневрологической Академии) и, наконец, работа эта завершается созданием дефектологического отдела при Психоневрологической Академии» [57, С.IV].

Реформа высшей школы равно затронула Ленинград и Москву, в начале 1924/25 учебного года та часть ДОБИ, что занималась подготовкой кадров, войдет не правах отделения в состав крупного педагогического ВУЗа. Впоследствии отделение преобразуется в дефектологический факультет Педагогического института им. А.Н. Герцена.

В 1926 году В.П. Кащенко с гордостью напишет: «Педагогический институт детской дефективности, организованный в Москве, и одновременно возникший в Ленинграде Педагогический институт нормального и дефективного ребенка, организованный по инициативе профессора А.С. Грибоедова, - являются истинными пионерами в общеевропейском масштабе в деле высшего образования специалистов по всем видам детской дефективности и социально-правовой охране детства» [42 С.246].

Беглое знакомство с историей рождения двух ведущих дефектологических факультетов СССР может привести к мысли о поиске пионерами высшего дефектологического образования лучших способов организации подготовки педагогов для специальной школы. Можно подумать, авторитетные ученые (члены высших экспертных советов Наркомпроса) предоставили правительству проекты подготовки кадров высшей квалификации, и оно, убедившись в состоятельности образовательных моделей, поддерживает их. Научно обоснованный замысел реализуется в государственную политику. На деле все происходило ровно наоборот, исполняя волю государства, энтузиасты многократно меняют организационную структуру повышения квалификации и подготовки учителей-дефектологов. Продолжительность курсов, автономность или подчиненность институтов, их включение в более крупные образовательные структуры зависела не от качества обучения, не от заказа со стороны школ или родителей, а исключительно от партийных установок. В доказательство включим исторический факт возникновения дефектологических факультетов как частный случай в контекст глобальных реформ советской высшей школы.

На первых порах правительство легко принимало решение об открытии новых ВУЗов, если в царской России насчитывалось 69 высших учебных заведений и около 90000 студентов, то в 1920 году сеть высшей школы развернулась до 244 заведений, армия студентов выросла до 207000 человек. Отмена выпускных и вступительных экзаменов привела к тому, что любой человек по достижении 16-летнего возраста мог записаться в любой институт или университет. За приливом людей, захотевших стать студентами, последовал отлив, многие поняли, что высшее образование им либо не по силам, либо не интересно. Повсеместно открытые в 1918-19 годах краткосрочные учительские курсы оказались малоэффективными, зачастую инструкторы сами не знали, что преподавать завтрашним педагогам народных школ. К осени 1919 года учительские семинарии, краткосрочные курсы закрываются, им на смену приходят трехгодичные курсы.

После того, как государство берет высшую школу под жесткий идеологический контроль, сокращается и количество ВУЗов (к 1927 году от революционных 244 осталось чуть больше половины - 129), и численность студентов (к 1927 году их стало на 50000 меньше). Профессура и студенчество подвергаются «чистке», из высшей школы устраняются те, кто не отвечает политическим установкам ВКП (б). Отмена в 1919 году ученых степеней, позволила появиться молодой «красной профессуре», что, безусловно, способствовало приходу в науку талантливой молодежи, но также привело к изгнанию крупных ученых с дореволюционным стажем. В конце 20-х годов начинается массовое изгнание из высшей школы известных ученых, организуется компания перевыборов всех профессоров, летом 1929 года проводится общая чистка высших учебных заведений и перевыборы преподавательского корпуса студентами и служащими образовательных учреждений. Педагогическая наука политизируется.

К концу 20-х годов высшая школа унифицируется, государство ставит перед ней задачу готовить не «специалистов, перегруженных научными знаниями», а идеологически подкованных «специалистов-организаторов». Инициативные институты, факультеты, клиники и т.п., получив от партийного руководства целевую установку, перестраиваются. Так, укрупненные педагогические институты получают задание готовить учителей в соответствии с утвержденным перечнем специальностей. Приняв во внимание характер организационных и содержательных перемен в сфере подготовки учительства и научных кадров, мы признаем, что судьба дефектологических курсов и институтов не оригинальна. И в Москве, и в Петрограде перемены задавались едиными партийными решениями, всякая самодеятельность исключалась. Численность дефектологических факультетов и их размещение на территории СССР носили волюнтаристский характер, очевидные издержки политического решения по прошествии нескольких десятилетий дадут себя знать.

С 1924 года II Московский государственный университет и Ленинградский Педагогический институт им. А.И. Герцена начнут плановый выпуск дипломированных педагогов-дефектологов, многие из которых впоследствии впишут свои имена в историю советской дефектологии как научные лидеры, организаторы советской специальной школы. Правда, случится это в 50-70-е года, а в год первого выпуска специальная школа находилась на перепутье. Поведать о том, как тогда складывалась ее судьба на заре советской власти доверим З.И. Марголину[227], его «Историю обучения слепых» Наркомпрос РСФСР допустил в качестве учебного пособия для педагогических институтов, следовательно, авторскую оценку событий можно считать официальной.

«Школа слепых,- пишет З.И. Марголин, - в первые годы после революции находилась в крайне тяжелом положении. Учебно-воспитательная работа в этих школах почти приостановилась. Педагогический персонал и учащиеся терпели страшную нужду. Голод и холод, свирепствовавшие в городах, заставляли детей уходить в деревню. Такую именно картину рисует нам I Всероссийский съезд по борьбе с детской дефективностью, преступностью и беспризорностью. <…> Положение школ для слепых ухудшалось еще тем, что не было единого административного начала, управляющего ими. Школы переходили из одного наркомата в другой. Первоначально они находились в ведении Народного комиссариата по здравоохранению. <…> Недостаточность бюджетных средств заставила Наркомздрав обратиться в Народный комиссариат социального обеспечения (НКСО) с требованием принять школы в свое ведение. НКСО в свою очередь считал необходимым передать школы слепых в ведение Наркомпроса.

Нужно еще раз подчеркнуть, что стремление каждого из этих наркоматов освободиться от школ слепых в сущности объяснялось недостатком материальных средств. Пока вопрос разрешался, школы для слепых особенно провинциальные, оставались не только без руководства, но и без материальных средств. В 1919 г. было опубликовано постановление СНК («Собрание узаконений» № 61, статьи 564 и 540, 1919 г.), что государство берет на себя заботу о слепых, глухонемых и умственно отсталых детях. Забота о слепых распределилась между тремя наркоматами: НКП, НКСО и НКЗ.

Все заботы о слепых, способных к обучению, и, прежде всего, о детях и подростках до 18 лет, перешли в ведение Наркомпроса. С этого времени все школы и учреждения социального воспитания слепых должны были работать по единому плану НКП. Школами слепых ведал Главсоцвос; всей воспитательной работой их руководила комиссия Главсоцвоса по социально-правовой охране несовершеннолетних (СПОН). Непосредственное руководство школами осуществляли отделы народного образования на местах.

НКСО должен был оказывать помощь нетрудоспособным, престарелым и другим подобным категориям слепых в виде пенсии, предоставления общежитий и т.д.<…> Наркомздрав обязан был заботиться о слепых детях до трех лет в целях лечения их, наблюдения за ними и принятия профилактических мер. Помимо этого, на обязанности Наркомздрава лежала забота по предупреждению слепоты. Однако, несмотря на это постановление, мы и в 1922 г. сталкиваемся с рядом фактов, когда центр не имеет сведений о некоторых учреждениях для слепых. <…>

Впервые в истории школьного обучения слепых забота о воспитании и образовании слепых переходит в руки государства. Общественность в лице профсоюзов, советов, ячеек КСМ и т.п. начинает принимать участие в этой работе. Сам по себе факт централизации, управления и руководства учебно-воспитательной работой среди слепых выделяет СССР из всех остальных государств.

Непосредственно школами слепых руководили заведующие. В некоторых случаях это были работники дореволюционной школы слепых, в других – лица, мало сведущие в вопросах обучения и воспитания слепых. Если вспомнить, что направление в работе этим заведующим должны были давать местные органы, где господствовали еще, как правило, филантропические взгляды на слепого, то нам не трудно будет понять, почему за весь этот период перестройка школы слепых на новые основы отставала от перестройки массовой школы» [52, сс. 68-69].

Благодаря З.И. Марголину мы в общих чертах представляем положение дел в целом, но быть может, в столице все обстояло лучше? В публикациях знатока истории обучения слепых А.И. Сизовой[228] есть ответ на наш вопрос. Драматизм передачи учебных заведений от одного комиссариата к другому легко представить на примере хорошо знакомого нам московского училища, созданного при участии Дикгофа, Московского Попечительного общества, Адлер и группы энтузиастов. В 1918 году училище слепых преобразуется в Детский дом №1 и вверяется сначала Наркомздраву, а потом Наркомсоцвосу. 27 июня 1918 года на свет появляется известный декрет о передаче учреждений, подобных нашему, в ведение Наркомпроса. Несмотря на то, что Постановление подписано В.И. Лениным, советские бюрократы не торопятся его исполнять По прошествии восьми месяцев (20 февраля 1919) СНК получает, рассматривает и, что интересно, удовлетворяет ходатайство Наркомата социального обеспечения об отсрочке перехода детских домов и приютов в ведение Наркомпроса до 1 января 1920 года! Если наркомат игнорировал декрет, подписанный Председателем СНК, не трудно догадаться какая чехарда с переподчинением заведений для слепых происходила на местах, а ведь от этого зависело не только существование учебных заведений, но и жизнь воспитанников, судьбы сотрудников. Со времен мытарств Валентина Гаюи сменились государственная идеология и названия ведомств, бюрократические же нравы не поменялись ни на йоту! Верховная власть имитирует желание помочь незрячим, советское чиновничество имитирует деятельность. Вопрос ведомственного подчинения в государстве диктатуры пролетариата в полном смысле слова являлся вопросом жизни. Школа существовала на бюджетные средства, именно наркомат устанавливал размер финансирования и обеспечивал его. «Школы для слепых, - пишет А.И. Сизова, - в первые годы советской власти находились в крайне тяжелом положении, и испытывали огромные материальные трудности. Педагоги и учащиеся голодали. Не было учебно-наглядных пособий. Печатание брайлевской литературы и учебников прекратилось. Старое оборудование пришло в негодность, а зарубежные поставки были приостановлены. Советское производство пособий, приборов и оборудования для школ слепых еще не было налажено» [88, С.26].

Так обстояло дело в Москве, где разместилось правительство, партийные контролирующие органы, где, казалось бы, специальные школы находились в лучшем положении и имели дополнительный шанс на развитие. На деле подобного не происходило. До революции Москва располагала двумя училищами для слепых. То, что родилось по инициативе Дикгофа, размещалось на 1-й Мещанской улице (д. №11), накануне Октябрьских событий в нем обитало около сотни воспитанников. В другом – Московском училище для слепых мальчиков (Донская ул., д.45) обучалось 60 человек. В первые годы советской власти оба училища преобразуют в Детские дома № 1 и № 2, а в 1925 году по распоряжению Московского ОНО сливают в единое учреждение - Детский дом № 1. По прошествии года объединенное учреждение принимает воспитанников еще двух подмосковных детских домов для слепых дошкольников и для умственно отсталых слепых детей. Московский ОНО умудрился втиснуть в помещения, предназначавшиеся попечителями для сотни ребят, 230 человек! Из четырех учебных заведений создали одно, и для города и для области, что трудно признать заботой столичных властей о слепых детях. С 1919 по 1920 год Детским домом №1 руководил Н.В. МихайловОшибка! Закладка не определена., в 1920 году его сменяет Владимир Александрович Гандер. В этот момент «учреждение находилось в полном запустении» [88]. Стараниями В.А. Гандера в экспроприированных дачах подмосковного поселка Клязьма размещается детский дом для 30 слепых дошкольников (1920). Еще через год там же откроется детский дом для 40 слепых умственно отсталых детей, но как только старейшего тифлопедагога В.А. Гандера заменит «опытный руководитель» М.В. Безперстов, подмосковные учреждения вновь упразднят. Детей опять соберут под крышей перенаселенного Московского детского дома №1.

Может быть удача выпала на долю прекрасно организованного Арнольдо-Третьяковского училища глухонемых? В 1935 году оно отметит 75-летие со дня основания, и выпустит юбилейный сборник. Предоставим слово его авторам:

«Московское училище должно было превратиться в методический центр работы с глухими детьми, - пишет Ф.А. Рау. – Но это произойти не могло, ибо Городская Управа и «благотворители» преследовали утилитарные цели, видя в глухонемых дешевую рабочую силу. Октябрьская революция положила начало широкому обучению глухонемых, поставленному на глубокой научной основе. Арнольдо-Третьяковское училище было переименовано в 1-й Московский Институт глухонемых, обогатилось новым филиалом в стенах Даниловского монастыря. Впоследствии этот филиал был преобразован в самостоятельный второй Институт глухонемых. В этот же 1918 г. впервые было проведено выделение поздно оглохших детей в особые классы. Этот вид дифференциации оказался более стойким, чем слуховые классы и осуществление идеи полного отделения позднооглохших в самостоятельное учреждение осуществилось. С двадцатых годов Институт служил главной базой для подготовки сурдопедагогических кадров; он прикреплен к педагогическому институту имени Бубнова. <…> За последние 15 лет Институт пережил болезни роста, до некоторой степени снижавшие качество продукции Института, особенно речи. Но Институт, благодаря повседневному руководству партийных и советских органов, а также сплоченности работников вышел из этой борьбы победителем» [86, С.42].

Строки, принадлежащие перу выдающегося российского сурдопедагога, вызывают двойственное чувство. С одной стороны, очевидна положительная динамика развития одного из ведущих практических учреждений страны: «осуществилась идеи полного отделения позднооглохших в самостоятельное учреждение», «Институт служил главной базой для подготовки сурдопедагогических кадров». С другой стороны, фраза: «Октябрьская революция положила начало широкому обучению глухонемых, поставленному на глубокой научной основе» - не может не удивить. Двадцатью годами раньше Московское Городское Арнольдо-Третьяковское училище опубликовало отчет, подписанный его директором – Ф.А. Рау. В 1915 году бок о бок с Федором Андреевичем трудились: профессор А.П. Ланговой, архитектор В.В. Шервуд, психиатр Н.П. Постовский, доктор медицины С.С. Преображенский, педагоги Ф.Ф. Томкеева и Н.А. Рау. Программа преподавания рисования обсуждалась с А.М. Васнецовым, И.И. Грабарем, другими знатоками прикладного искусства.

75-летний юбилей пришелся на пик политических репрессий, отсюда и дифирамбы властям, тем более, что члены институтской парторганизации имели обостренный политический нюх:

«Наша парторганизация, - писала К. Нечаева, - еще очень молода. В 1926 г. при производственных мастерских Института организовалась ячейка ВКП (б). Членами этой ячейки были исключительно рабочие типографии и столярной мастерской. Вопросы учебной жизни глухонемых детей первое время не занимали должного места в работе парторганизации. <…> Серьезная работа была проведена парторганизацией по выявлению классово-чуждых элементов. Чуждых в Институте было не мало. Генеральские дочери, жены приставов и т.д. В годы революции они нашли себе тепленькое местечко в стенах Института. <…> Парторганизация с помощью РКИ и при активной поддержке масс разоблачала и удаляла из стен Института враждебные элементы. <…> С приходом нового директора М.О. Гвардиева <…> был тщательно проверен состав педагогического коллектива и укреплен молодыми педагогами, окончившими наши советские вузы» [86, сс.31-32].

Рассказать о филиале, которым Институт, говоря словами Ф.А. Рау, «обогатился в 1918 году», доверим одному из первых его работников педагогу И. Глебовой:

«Этот филиал школы был открыт в бывшем братском корпусе Даниловского монастыря. В 1918 г. в монастырях, имевших просторные помещения, открывались школы-интернаты. Помещение, данное филиалу, было не из удачных. Бывшие кельи монахов были совершенно неприспособленны для школы-интерната. Школьная площадка перед домом служила папертью собора, где непрерывно шли службы, а усердные «богомольцы» неприязненно относились как к детям, так и к педагогам, выселивших «батюшек». Коллектив открывшегося филиала, состоявший из группы педагогов нашей школы и из вновь принятых воспитателей, получил голые ободранные стены, отремонтировать которые не представлялось возможным. Отделение открывалось при отсутствии всякого движимого имущества. <…> Ученье начали за столами в большинстве операционными из закрытых военных госпиталей. Запасшись топливом, продовольствием и необходимым имуществом, отделение приготовилось к приему детей. Часть детей поступила из детских садов, часть от родителей, а большинство из бывшего «Союза земств и городов». Более жалких истощенных детей никому из работников училища не приходилось встречать в своей жизни. Это были живые скелеты. <…> Отделение развернуло свою работу в период героической борьбы рабочих и крестьян с белыми генералами и интервентами. И в эту холодную и голодную пору небольшому коллективу приходилось создавать новую советскую школу. И здесь нельзя забыть, сколько энтузиазма, сколько подлинного ударничества и взаимного соревнования проявил в своей работе коллектив в те трудные годы. Мы проводили субботники вдали от школы по разборке нежилых строений, предоставленных топливным отделом, и, не имея транспорта, переносили на руках бревна, распиливали, кололи на дрова. При эпидемии кори, которой переболела половина детей, работники школы устраивали дневные и ночные дежурства и не допустили ни одного смертельного исхода заболевания. Учителя обрабатывали для воспитанников собственный огород. Новая школа не имела старых традиций. <…> Отделение, открытое в пустом и неудобном помещении, теперь хорошо оборудовано. Воспитывает 170 детей» [86, сс.46-47].

Безусловно, в 1924 году Москва и Петроград оставались безоговорочными лидерами в области выявления, диагностики и обучения глухих, слепых и умственно отсталых детей, здесь находилась львиная доля специальных детских домов и школ. Согласно отчетам, в 1923/234 учебном году в двух мегаполисах учились:

- две трети умственно отсталых детей.

- Из 2500 глухонемых - более 1000. В столицах охват детей с нарушением слуха достигал 30%, тогда как по РСФСР не превышал 4-5%. Из 400 российских сурдопедагогов более 200 трудились в учреждениях этих двух городов. Большая часть столичных учителей обладала немалым педагогическим стажем, тогда как из двух сотен учителей провинциальных школ для глухих только 19 прошли специальную подготовку.

- Одна треть всех слепых учащихся страны. В училищах Москвы и Петрограда трудилась большая часть тифлопедагогов.

Модельные советские образовательные учреждения размещалась в прежних зданиях, значительная часть работающих в них педагогов начинала свою трудовую карьеру задолго до революции, тем не менее, говорить о продолжении традиций, о преемственности невозможно. Согласимся с педагогом бывшего Арнольдо-Третьяковского училища И. Глебовой: «Новая школа не имела старых традиций!», она создавалась заново. Процесс перемен сурдопедагог Глебова описала кратко, но очень точно: «В эту холодную и голодную пору небольшому коллективу приходилось создавать новую советскую школу. И здесь нельзя забыть, сколько энтузиазма, сколько подлинного ударничества и взаимного соревнования проявил в своей работе коллектив в те трудные годы».

В.Г. Короленко и его молодые помощницы на Полтавщине, сурдопедагоги Ф.А. и Н.А. Рау в Крыму, Е.Г. Ласточкина в Казани, Е.К. Грачева, доктора А.С Грибоедов, В.П. Кащенко, Г.И. Росолимо в Петрограде и Москве, сотни менее именитых или совсем безвестных (но не менее искренних) подвижников по всей России пытались хоть чем-то помочь обездоленным детям. Тем временем партийное руководство мечтало о массовом исправлении дефективных детей. Коммунистическая идея «перерождения населения» со временем материализуется в главную цель народного образования. Академика И.П. Павлова[229] утопические рассуждения большевиков о целенаправленном перерождении россиян изумляли и раздражали. В своем письме правительству (октябрь 1928) выдающийся ученый писал: «Люди вообразили, что они, несмотря на заявления о своем невежестве, могут переделать все образование нынешнее. <…> Образованные люди превращены в безмолвных зрителей и исполнителей. Они видят, как беспощадно и большей частью неудачно перекраивается вся жизнь до дна, как громоздится ошибка на ошибке…». Нобелевскому лауреату назидательно возражает один из главных партийных идеологов, новоиспеченный академик Н.И. Бухарин[230]: «И переделаем – так, как нам нужно!» Члену Политбюро ЦК ВКП(б) вторит Нарком просвещения А.В. Луначарский: «Педология, изучив, что такое ребенок, по каким законам он развивается, <…> тем самым осветит перед нами самый важный <…> процесс производства нового человека параллельно с производством нового оборудования, которое идет по хозяйственной линии». Партийную установку поддерживает профессор П.П. Блонский[231]: «Наряду с растениеводством и животноводством должна существовать однородная с ними наука – человеководство, и педагогика <…> должна занять свое место рядом с зоотехникой и фитотехникой, заимствуя от последних, как более разработанных родственных наук, свои методы и принципы» [цит. по 113, сс.316-318].

Как мы помним, участники I Всероссийского съезда комиссариатов социального обеспечения (1918) в деле «коренного усовершенствования социального обеспечения» главным сочли искоренение в детских домах дореволюционного «духа призренчества». О том чего еще удалось достичь за последующие шесть лет можно узнать со слов ответственного работника Наркомпрса В.М. Васильевой. 26 ноября – 1 декабря 1924 года состоялся II Всероссийский съезд социально-правовой охраны несовершеннолетних (СПОН). В.М. Васильева участвовала в его работе и сообщила о его важнейших итогах на страницах журнала «Народное просвещение»:

«Социальное воспитание физически-дефективных и умственно-отсталых детей. До сих пор дело воспитания этих детей находилось в крайне неудовлетворительном состоянии, как в материальном и организационном, так и в педагогическом отношении. Более острые злободневные вопросы отодвигали его на задний план и только в данный момент в связи с общим укреплением дела народного образования в республике, в связи с экономическим усилением государства, эти вопросы привлекли к себе должное внимание, которое выразилось в чрезвычайно продуктивной, проведенной с большим подъемом работе специальных секций съезда. Эта работа, наметившая основные вехи дальнейшего развития дела воспитания физически-дефективных и умственно-отсталых детей является залогом несомненного сдвига в этой области в ближайшие годы.

Основное положение, дающее направление всей организационной и методической работе, заключается в признании необходимости постановки и решения вопросов обучения и воспитания этих детей, как проблемы социального воспитания. Задача воспитания физически-дефективных и умственно-отсталых детей заключается в приобщении этих детей к общественно-полезной трудовой деятельности.

Широкое развитие детского и юношеского коммунистического движения, общественно политическое воспитание, тесное сотрудничество и связь с нормальными детьми; переход от ремесленных и кустарных форм труда к высшим его формам, обеспечивающим и общий фундамент политехнического знания, и органическую связь с социальной жизнью – таковы ближайшие практические задачи в этой области. Съезд выразил надежду, что вопросы воспитания дефективных детей будут поставлены на широкое общественное и научное обсуждение и будут решены в нашей республике, прежде чем в остальном мире» [10, сс.84-85].

Примем информацию в ведомственном издании за официальную оценку Наркомпросом РСФСР итогов государственной помощи телесно и умственно дефективным детям с октября 1917 года по декабрь 1924 года:

1. «До сих пор дело воспитания этих детей находилось в крайне неудовлетворительном состоянии».

2. «Более острые злободневные вопросы отодвигали его на задний план».

3. «В связи с экономическим усилением государства, эти вопросы привлекли к себе должное внимание, которое выразилось в чрезвычайно продуктивной работе специальных секций».

4. «Эта работа, наметившая основные вехи дальнейшего развития дела воспитания физически-дефективных и умственно-отсталых детей является залогом несомненного сдвига в этой области в ближайшие годы».

Подведем неутешительный итог: государство не исполняло свои обязательства по отношению к детям с недостатками умственного и физического развития. Единственными позитивными изменениями 1924 года признаны «продуктивные заседания». Результат семилетней работы во исполнение широковещательных политических заявлений - «наметили вехи дальнейшего развития»! Если вспомнить результаты, что успевали за сопоставимые сроки сделать Е.К. Грачева и Братство во имя Царицы Небесной, Александровский хутор глухонемых ВУИМ, училища для слепых К.К. Грота и А. Адлер многие другие российские энтузиасты дооктябрьской поры, комментарии не потребуются.