Прежде всего следует обратить внимание на одну новую категорию мысли, которую ввел Лотце и которую на все лады стали использовать и представители феноменологии (Гуссерль, примыкающий к нему Мейнонг), и такие логики, как Бенно Эрдман, и, наконец, субъективные идеалисты, а равно представители трансцендентализма — Зигварт, с одной стороны, Коген и Наторп — с другой. Имеется в виду категория значимости, или общезначимости (Gültigkeit).
Еще Кант выдвигал различие между объективным значением, которым обладают опытные суждения, и субъективным значением, за пределы которого не выходят суждения восприятия (см. «Пролегомены», § 18). Разработка, широкое применение и использование этого термина содержатся уже в «Критике чистого разума».
Согласно рассуждению Лотце, в мыслях надо отличать две стороны — субъективную и объективную. Мышление, связь представлений протекает во времени, оно различно у разных людей. Содержание же представлений является сферой совсем иного порядка. Представление желтого, например, есть нечто изменчивое, хотя сама желтизна — нечто объективное, в том смысле, что содержание понятия желтизны всегда остается неизменным. Иначе мы не могли бы рассуждать о перемене цвета, о переходе желтого цвета в какой-нибудь другой и т. д. Желтая окраска может переходить в другие тона и цвета и смешиваться с ними, но желтизна всегда будет мыслиться с одним определенным содержанием.
Если смешивать субъективную сторону с объективной или смешивать ступени абстракции, выражаясь терминологией Рассела, то пришлось бы утверждать, что представление желтого — желто, представление треугольника — треугольно, а это — бессмыслица. Содержание представления не зависит от особенностей индивида. Оно одинаково необходимо навязывается всем индивидам.
Существенная черта содержания в том, что оно обладает значимостью, термин, впервые введенный в логику Лотце. Значимость есть нечто объективное. Значимость суждений и понятий и заключается в этом объективном характере их содержания. Эту линию Лотце проводит в своем учении о понятиях, суждениях, умозаключениях (SS. 553 — 554, ср. также S. 512 и всю вторую главу «Мир идей»).
Формулировка Лотце такова: «Действительность значимости, представляющей собой особый вид действительности, остается независимой от смены всего происходящего» (S. 514).
231
Этой основной мысли Лотце будет пятнадцать лет спустя вторить Гуссерль в своих «Логических исследованиях» (1900). В этой работе он писал, что, если истина была существенным образом связана с мыслящими умами, то она менялась бы, возникая и исчезая вместе с ними. «Это значило бы, что истина совсем не истина, ибо по своей природе истина находится вне сферы понятий возникновения и исчезновения, вне сферы времени; она значима (gilt), являя собою некоторое единство значимости в безвременном и абсолютном царстве идей»4.
В основе логических взглядов Лотце лежит одно различие, которое представляется по существу весьма важным, поскольку смешение этих двух категорий наблюдается в современной математической логике, в результате чего последняя часто скатывается к идеализму. Такова в сущности теория предметности, на которой базируются такие представители математической логики XIX в., как Фреге.
Для Лотце характерна следующая основная дистинкция, которую он уточняет в своих лекциях по логике. Он говорит, что каждое понятие, с одной стороны, может быть подведено под высшее родовое понятие. Он изображает это так:
Металлы
Золото Медь
Свинец
Здесь мы имеем малые круги — в пределах одного большого круга.
Золото может быть подведено под понятие металла. Это отношение, когда вид входит в род, называется субординацией.
Другое дело, когда понятие золота подпадает под любой признак понятия металла. Например, золото может быть подведено под признак плавкости. Металл — это род, а плавкость — его признак.
4 Е. Husserl. Logische Urtersuchungen, 1900, Bd. I, S. 129
232
Схема здесь будет иная:
Плавкость Золото
Сахар
Смола
Это отношение он называет субсумпцией.
Золото входит в общее понятие М — металл. Это значит, что в золоте не оказывается никакого признака и никакой связи признаков, которые не определялись бы общим понятием М — металл. Так, например, желтый цвет есть желтизна, которая свойственна металлам, а не находится вне сферы металлов. В пределах М золото оказывается координированным со своими естественными соседями — медью, свинцом, серебром, которые находятся в совершенно аналогичном отношении к понятию М. Это есть подчинение по линии субординации.
Совсем другую форму подчинения мы находим, когда обращаемся к субсумпции. Здесь золото лишь частью своего содержания касается общего понятия плавкости, остальные его части находятся вне пределов плавкости и этим понятием не определяются. Сверх того, здесь золото в отношении к плавкости координируется не только с родственными ему элементами (медь, свинец, серебро), но и с чужеродными, которые тоже могут быть подчинены единому признаку плавкости. Сюда относятся такие вещества, как, например, сахар, смола, сера и т. п., которые нельзя рассматривать в качестве видов, входящих в родовое понятие — металл.
Это интересное наблюдение приближает нас к реальному познанию действительности, поскольку роды сущего включают свои виды в отличие от чисто умственной операции, при помощи которой мы можем образовать произвольное «множество» с помощью любого признака (плавкости и т. п.).
Сам Лотце не дал законченной системы логики содержания. Но он очень остро и метко переосмысливает некоторые пункты традиционного учения. Так, например, он убедительно опровергает учение старой формальной логики о взаимо-
233
отношении содержания и объема понятия при обобщениях. Без этой реформы невозможно дальнейшее движение диалектической мысли в вопросе об обобщении.
В вопросе об обобщении Лотце рассуждает следующим образом: понятие цвета считается по содержанию более скудным, чем понятие синего и красного, ибо только синее или красное имеет признак определенного цвета, который отпадает, когда при обобщении восходят к цвету вообще. Здесь обнаруживается негибкость мысли, которая не отличает конкретного признака, взятого в его однозначности, от признака, взятого дизъюнктивно: с одной стороны — цвет, например синий, с другой стороны — цвет во всем многообразии его возможных хроматических оттенков. Следовательно, признаки не отпадают в процессе обобщения, а преобразуются. Мы начинаем их мыслить не конкретно, а разделительно, фиксируя правило, которое объединяет все многообразия, все возможности.
Новаторство Лотце в области логики содержания сказалось не только в его учении о субсумпции и переосмыслении теории обратного отношения процессов ограничения и обобщения, но и в его отношении к силлогизму.
Лотце очень метко критикует формальный силлогизм, державшийся за всеобщность большой посылки, усматривая силу силлогизма с позиций логики содержания.
Лотце говорит, что, если взять, например, модус «все люди смертны, Кай — человек, Кай смертен», то к чему сведется истинность большей посылки «все люди смертны», если еще относительно Кая неизвестно, свойственно ли ему это качество? С другой стороны, как можно признать истинной меньшую посылку «Кай — человек», если еще сомнительно, обладает ли он важнейшим признаком человека — свойством смертности? Посылки в силлогизме сами опираются на истинность вывода.
Выдвинутая критика силлогизма с точки зрения Лотце верна, если под большей посылкой понимать аналитическое суждение. Иначе обстоит дело, если большая посылка МР будет истолкована как синтетическое суждение. При таком истолковании содержание понятия М могло бы быть целиком усвоено без того, чтобы наряду с этим мыслилось Р; в ином свете предстала бы большая посылка, если ее интерпретировать, подчеркивая ту мысль, что повсюду с М связывается Р. Согласно этому, меньшая посылка должна была бы только обнаружить у S признаки, посредством которых S является М. Тогда вывод присоединил бы еще не мыслившийся наряду с субъектом предикат, который свойствен S, благодаря тому что S подчинено М.
234
Так это постоянно и происходит. Говоря о смертности людей, мы исходим из того, что естественно-родовой характер человека целиком определяется прочими чертами его организации, а смертность есть лишь признак, неустранимое следствие этой организации, которая поэтому не выдвигается нами открыто при характеристике человека. Достаточно в меньшей посылке приписать Каю эту существенную организацию, чтобы в заключении присвоить ему ее неустранимое следствие. Большую посылку следует понимать гипотетически; в таком случае под Р мы будем разуметь не твердый, пребывающий, а подвижный признак М, Р будет следствием (Folge), которое определяется через М благодаря известному условию X ; это будет признак, который М принимает или теряет под этим условием, состояние, в которое М попадает, или действие, которое оно выявляет. В таком случае достаточно меньшей посылке подчинить S понятию М, чтобы вывести заключение, что и S, если будет действовать то же условие X , должно обнаружить признак Р. Почти все разновидности силлогизма служат раскрытию того, что S в качестве вида М, под условием X , обнаруживает то действие Р, которое мы засвидетельствовали у М.
Однако возникает вопрос: на каком основании мы называем посылку МР общезначимой? Если смертность должна присоединиться как новый необходимый признак к остальной организации человека, то эта общезначимость может быть налицо только при предположении истинности заключения, т. е. при предположении того, что не найдется ни одного упрямого Кая, который не был бы смертен.
Ответ ясен: всякая большая посылка ошибочна, если она не подтверждается хотя бы одним из подходящих сюда случаев, а это имеет место везде, где эта общая посылка сложилась через неправомерное обобщение многих наблюденных случаев. Если же необходимая связь МР сама по себе доказуема, то она является гарантией невозможности существования хотя бы одного упрямого случая, который бы противоречил ее общезначимости. Для физиолога смертность человека — явный и неизбежный признак человеческой организации (SS. 123 — 124).
Если вспомнить аргументацию Милля, то ясно, что Лотце как бы отвечает на все выдвинутые им сомнения. Истолкование признака Р, как неустранимого следствия М, в силу условия X , которое находится в М, является установкой логики содержания, подлинно реформирующей силлогизм. Тем не менее целостной новой системы Лотце не создал.
Выделим в заключение отдельные замечания Лотце, которые и сейчас сохраняют свою силу, несмотря на идеалистический характер учения.
235
Хорошо известно правило силлогистики, согласно которому из двух отрицательных посылок нельзя сделать вывода. Лотце это правило кажется предрассудком. В самом деле, если С не есть А и В не есть А, то во всяком случае С и В не суть понятия контрадикторные. В таком случае мы всегда из двух отрицательных посылок можем сделать вывод.
Лотце приводит пример: «Справедливого человека не ценят, справедливый человек не есть несчастный человек, следовательно тот, кого не ценят, в силу этого вовсе еще не может быть назван несчастным человеком». Довод Лотце вполне оправдывается с точки зрения логики содержания. В и С являются признаками, которые отталкиваются друг от друга, не следуют друг из друга. Отсутствие одного из них не значит присутствие другого; между ними нет внутренней связи, одно просто противостоит другому.
Возьмем более наглядный пример и покажем, что Лотце прав. Если у меня будут два отрицательных суждения — «мой знакомый Н не живет в Москве», «мой знакомый Н не живет и в пригороде Москвы», то из этого следует, что не жить в Москве — еще не значит жить в пригороде.
М не есть Р
_______М не есть S_________
не быть S не значит быть Р
S и Р — это разные признаки. Не жить в Москве — вовсе не значит жить в пригороде. Так как формальная логика оперировала с объемом, а не с признаками, то она не могла учесть их взаимоотношения, поскольку в количественную интерпретацию такие признаки не укладываются.
Между тем наблюдение Лотце имеет большой смысл. Мы получаем три мыслительные установки, три хода мысли:
1) где вы имеете S, рассчитывайте на то, чтобы найти Р;
2) где вы имеете S , не думайте найти Р;
3) где вы наблюдаете S , остерегайтесь заключать, что тем самым вы найдете здесь Р. Часто, когда из отсутствия наличности одного качества заключают о необходимости другого, приходится обращать внимание на те случаи, где нет ни первого, ни второго качества (S. 113).
Мы знаем, что современная математическая логика дает весьма четкие формулировки транзитивности, нетранзитивности и антитранзитивности, но все эти формулы не раскрывают гносеологической стороны дела. Только что выявленные три хода мысли у Лотце вскрывают познавательную значимость транзитивности (первый ход мысли), антитранзитивности (второй ход мысли) и нетранзитивности (третий ход мысли).
Математическая логика приносит нам сейчас очень много
236
пользы, но она дальше одних формул не идет, а мы с марксистской точки зрения должны овладеть логикой гносеологически, изучать познавательный ход мысли.
Однако мелкие наблюдения Лотце в духе новой теории еще не есть здание самой этой новой теории. Когда же Лотце начинает подводить старые схемы под новую интерпретацию, то нас ждет разочарование.
Часто становится непонятным, каким образом он, так хорошо показав односторонность объемной логики, вместе с тем постоянно скатывается обратно на ее позиции.
Согласно рассуждению Лотце, в суждении «некоторые люди — черные» под «некоторыми» мы разумеем не каких-нибудь, а определенных «черных людей». Следовательно, суждение собственно означает: «черные люди суть черные люди». Получается бесспорная тавтология. Здесь Лотце опять приходит к принципу тождества, скатывается в плоскость объемных категорий, да еще обуженных. Кроме тождества, или, иначе говоря, разнозначащих понятий, ничего не остается. Простора для нового построения системы выводов не оказывается. Лотце ограничивается лишь добавлением к обычной схеме математических умозаключений, обосновываемых теорией замещения и пропорциональности.
Лотце особенно нравится латинская формула суждения — «некоторые люди черные» — «nonnulli homines sunt nigri». По-латыни фраза построена так, что вы невольно прибавляете в предикате слово «homines», что по-русски является ненужным повторением слова: «некоторые люди суть черные люди». Эти рассуждения получают весьма странный оборот у Лотце. Одно дело сказать: «некоторые люди суть черные люди (негры и т. п.)», другое — «некоторым людям свойствен признак черноты».
Здесь Лотце упускает из виду свое же собственное отличие субординации от субсумпции. Всякое понятие можно либо подчинить более широкому понятию, либо наделить признаком, который связывает его с другим понятием, имеющим тот же признак. Это две разных операции. Теория объема, как роковая тень, преследует в общем интересный замысел логики Лотце.
Другим предшественником Гуссерля и вообще идей феноменологии наряду с Лотце был Готтлоб Фреге (1848 — 1925), видный представитель математической логики конца XIX в.
Предметная теория (Gegenstandstheorie) Гуссерля с основной тенденцией выделить в противоположность неокантианству объективный слой познания (истолковываемый в плане объективного идеализма) базируется на таких терминах, как «пред-
237
мет познания», «значение» или «смысл», «выражение» и «знак». Знак лишь указывает на предмет знания, выражение нечто разумеет и через это разумение, через это «мнение» относится к чему-то предметному. К природе выражения принадлежит то, что оно имеет значение. При этом каждое выражение не только обозначает нечто, но оно говорит о чем-то: оно имеет не только свое значение, но сверх того относится к некоторым предметам. Само собой разумеется, что теория предметности есть идеалистическая теория. Для нее предметный мир есть мир идеальных предметов, хотя в качестве примеров могут служить и явления материальной действительности.
Когда мы говорим «победитель при Иене» или «побежденный при Ватерлоо», то имеется в виду одно лицо — Наполеон. Этими двумя наименованиями называется нечто тождественное, но значение их при этом неодинаково, различается в отношении того же предмета.
Впервые установил для познания эти различные моменты (смысла, значения, предмета и т. п.) Фреге в статье «О смысле и значении» (1892). Он исходит из следующего примера. Если взять в треугольнике три стороны, разделить каждую пополам и соединить прямыми линиями с противолежащими углами, то мы получим три прямых: а, в, с; точки их пересечения совпадут. Значение выражений «точка пересечения а и в» и «точка пересечения в и с» будет одинаковое, но способ данности этого значения будет различным. В первом случае точка пересечения выявится в результате скрещения а и в, во втором случае — скрещением в и с. Фреге приводит другой пример: «вечерняя звезда» и «утренняя звезда» — значение тут одно, смысл различный. Итак, следует отличать значение и смысл.
У представителей феноменологической логики сохраняется то же принципиальное различие, выдвинутое впервые Фреге, но под другими терминами. То, что Фреге выделил как значение, Гуссерль называет предметом. Смысл, по Фреге, то же, что значение для Гуссерля. В этих вопросах родоначальник феноменологии сам признает свою зависимость от Фреге5.
Как правило, всякое высказывание, по Фреге, содержит значение и смысл. Например, высказывание о равностороннем треугольнике имеет значение (треугольник) и смысл (равносторонность его); высказывание о равноугольном треугольнике будет иметь то же значение (всякий равносторонний треугольник равноуголен, и обратно), но вместе с тем это высказывание будет иметь иной смысл — тот же самый треугольник бу-
5 См. Е. Нussеrl. Logische Untersuchungen, Bd. II, Н. 1, 1913, S. 53.
238
дет мыслиться уже не как равносторонний, а как равноугольный.
Смысл занимает, по истолкованию Фреге, среднее место — среднее между представлением и значением. Представление есть нечто субъективное, смысл есть нечто одинаковое, обязательное для всех; «о это еще не самый предмет, каковым является значение.
Что касается значения, то мы можем подставлять равнозначащие термины один вместо другого; высказывание сохранит свою истинность.
Иначе обстоит дело в косвенной речи. Фреге пишет: «Если употреблять слова, как ими обычно пользуются, в таком случае то, о чем хотят сказать, представляет собой значение. Но может случиться и так, что хотят высказаться о самих словах или их смысле. Это происходит, например, когда приводят слова другого человека, но в прямой речи. Собственные слова в таком случае обозначают прежде всего слова другого человека; и только эти последние имеют обычное значение. При таком обороте дела мы имеем знаки знаков. В таком случае в письменной речи словесные обозначения ставят в кавычки. Поэтому начертанное слово, стоящее в кавычках, нельзя брать в обычном значении»6. Таким образом, если взять косвенную речь, то в ней сохраняется только смысл, значение же подставить нельзя. Это связано с тем, что при обороте с косвенной речью на истинность претендует только исходное высказывание, а не содержание косвенной речи. В примере, который дает Фреге, «в связи с шарообразностью земли Колумб заключил, что, направившись на Запад, он достигнет Индии», придаточное предложение вовсе не содержит истины. Приемлемым здесь будет лишь смысл высказывания.
Таким образом, отличие значения от смысла дает возможность разбираться в логической стороне простой и косвенной речи. Различие этих оборотов показательно в целях отмежевания тех мыслей, когда мы только понимаем высказываемое, от тех, когда наряду с пониманием утверждаем также мысль, как истинное суждение.
Для Фреге не всякая мысль есть суждение. Суждение для него не простое схватывание мысли, но признание ее истинности. Мысль есть только смысл предложения, которое может ничего не утверждать. Мы понимаем такую мысль, но истины в ней может и не быть. Таковы мысли, приводимые в косвенной речи. Таковы же вопросительные и побудительные предложения, которые имеют смысл, но не имеют значения.
6 „Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik”, red. von R. Falkenberg, Bd. 100, H. 1, 1892, S. 28.
239
В результате анализа значения и смысла высказывания, опираясь на положение Лейбница: «То, что можно заменять одно другим, это одно я то же, не нарушая верности», Фреге приходит к следующему принципиальному выводу: «Если правильно наше предположение, что значение предложения есть его значимость в смысле верности, то эта верность остается неизменной, если одна часть предложения будет заменена выражением с тем же значением, но другим смыслом» 7.
Итак, с точки зрения Фреге выражения «победитель при Иене» и «побежденный при Ватерлоо» имеют разный смысл, но значение у них одно и то же: Наполеон. Поэтому в высказываниях о Наполеоне эти выражения можно всегда заменять одно другим без нарушения их истинности.
7 „Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik”, red. von R. Falkenberg, Bd. 100, H. 1, 1892, S. 35.
Глава XVI . Логика XIX в.
Конциннисты
Еще до того, как был завершен капитальный труд Лотце по логике, стала выходить приобретшая особую популярность «Логика» Христофа Зигварта (1830 — 1904) — неокантианца, профессора Тюбингенского университета. Зигварт, как логик, в конце прошлого и начале нынешнего века пользовался особой популярностью, в частности и у нас в России. Его обширный труд вышел в виде трех выпусков в русском переводе в 1908 — 1909 гг. Циген в своей фундаментальной книге «Учебник логики» (1920) называет «Логику» Зигварта одним из значительнейших трудов всей логической литературы. Автор специальной монографии «Функция суждения» В. Иерузалем пишет: «Истолкование Зигвартом проблемы суждения неизменно кажется мне наиболее глубоким среди всех учений, посвященных этой теме»1.
Предпосылки классификации суждений, предложенной Зигвартом, продиктованы своеобразным кантианством на психологической основе. Но к кантовской классификации суждений Зигварт не примыкал, будучи не удовлетворен тем, что выдвигаемые в ней различия между суждениями сводятся к различиям (предиката и субъекта и не выявляют различия функций. Функцию суждения Зигварт и кладет в основу своего деления суждений.
Суждения у Зигварта делятся на две большие категории: суждения простые и суждения множественные (то же самое, что сложные). Простые суждения в свою очередь составляют две группы — суждения описательные и
1 W. Ierusalem. Die Urteilsfunction, 1895, S. 73.
241
суждения объяснительные. Схематически классификация Зигварта выглядит следующим образом:
Суждения
простые множественные
описательные объяснительные
В основе суждения, по Зигварту, лежит синтез или несколько синтезов. Это и составляет классификационный стержень при делении суждений.
Самое простое суждение то, которое содержит лишь один синтез. Таково суждение наименования. Первичный синтез заключается в объединении, слиянии непосредственного образа со старым, воспроизводимым представлением. «Это — снег», «это — кровь» — суждение наименования. В этом отдельном предмете я узнаю то, что мне известно. Мы, с одной стороны, имеем нечто только что воспринятое, но по своему содержанию оно оказывается совпадающим с тем, что я сохранил в памяти в качестве представления снега или крови. Единство суждения наименования создается мыслью, в которой воспринимаемая вещь совпадает с представлением, оставшимся в памяти.
Далее идут суждения с двумя синтезами — к синтезу наименования прибавляется другой синтез. Суждения с двумя синтезами — это суждения о деятельности и суждения о свойствах. Первый синтез в них — это объединение предмета с действием или со свойством; второе — это наименование вещи с признаком теми словами, которые служат предикатом. В суждении «облако красное» признак красноты нужно объединить с облаком (первый синтез) и обозначить это восприятие словами: «это — красное облако» (второй синтез — наименование).
К этому разделу суждений относятся и безличные суждения, имперсоналии. В них называются не вещи, а только свойство или деятельность (состояние). Например, «тепло», «тревожно». Если мысль движется от вещи к деятельности или свойству, то получается обычное суждение с двумя синтезами:
242
если же она движется от свойства или деятельности к вещи, то этому ходу мысли соответствуют имперсоналии.
В суждениях, выражающих отношение, имеем троякий синтез. Возьмем суждение «дом находится на улице». Здесь сложный образ служит исходным пунктом. Вначале я обращаю внимание на здание и называю его домом, далее я взором перехожу на то, что находится рядом и называется улицей; здесь опять — наименование и второй синтез. Наконец, я соотношу составные части своего образа и обозначаю данное отношение предлогом «на»; здесь получает свое наименование вид пространственного сосуществования — таков третий синтез. Сюда, по Зигварту, относятся и экзистенциальные суждения.
В суждениях отношения мы имеем три мыслимых пункта (предмета) отношения. Когда я говорю «дом существует», то здесь один предмет — дом. Другой пункт образую я сам, воспринимая этот дом. Третьим пунктом является воздействие, которому может подвергаться воспринимающий субъект.
Таковы описательные суждения. Наряду с ними существуют суждения объяснительные. В них связь между субъектом и предикатом не имеет отношения ко времени. В суждениях «треугольник — геометрическая фигура», «железо — металл» не говорится, что какой-то железный предмет существует или что треугольник как геометрическое понятие является реальностью. Здесь просто выясняется, что мы разумеем под известным отвлеченным названием. В объяснительных суждениях сказуемое объясняет лишь смысл подлежащего.
Отрицательные, или негативные, суждения, по мнению Зигварта, не параллельны утвердительным суждениям, а принципиально неравноправны с ними. Всякое отрицательное суждение обусловлено предварительным наличием утвердительного суждения, т. е. наличием синтеза или ряда синтезов. Негативные суждения представляют собой сознание ложности устанавливаемой связи. Если утвердительное суждение выражает связи, существующие в действительности, то отрицательное суждение объективного значения не имеет; оно лишь отвергает наметившийся синтез.
С точки зрения Зигварта связь в суждении может быть только одна — утвердительная. Отрицательной связки в суждении не бывает, есть только связка, которая отрицается. Таким образом, если в утвердительных суждениях имеются три элемента — подлежащее, сказуемое и связка, то в отрицательных суждениях к этим элементам прибавляется четвертый элемент — отрицание, которое объявляет наметившийся синтез несостоявшимся.
С точки зрения учета синтезов Зигвартом рассматриваются
243
и множественные суждения. Если в простых суждениях мы имеем одно подлежащее и одно сказуемое, то в множественных суждениях при одном сказуемом мы имеем несколько подлежащих.
Как бы изобретательна ни была классификация суждений Зигварта, она не вскрывает как раз основной функции суждения. Дело не в количестве синтезов, а в обнаружении того, какой именно синтез создает суждение, выявляет мысль как суждение.
Субъективно-психологическая подоплека учения Зигварта не позволила ему выявить логической природы функции суждения, а повлекла за собой смешение всех синтезов в кучу: как чисто логических, так и психологических, не имеющих гносеологического значения.
Из остальных логических учений Зигварта выделим его истолкование логического объема понятия. По учению Зигварта, мы применяем две основные операции: абстрагирование и детерминирование. Средствами абстракции — путем опущения признаков — мы восходим к понятию более общему. Путем же детерминации мы приходим к понятию более узкому по объему. Но объем выявляется лишь сочетанием признаков, количество же вещей, предметов или явлений в пределах выявленного объема, эмпирический охват понятия — дело случая, и к логике этот подсчет отношения не имеет. Сочетанием признаков — «быть деревом» и «обладать листвой» — мы определяем объем понятия лиственного дерева. Но логически этот объем не меняется оттого, что, пока мы оформляем свою операцию, может выявиться несколько новых лиственных деревьев. Таким образом, мы должны строго отличать логический и эмпирический объем понятия. Понятие, которое не может быть далее детерминировано, уже не имеет никакого объема. Оно представляет собой предел ограничения объема понятия, хотя бы даже соответствующий ему эмпирический состав выражался в миллионах экземпляров.
По своим философско-логическим взглядам Зигварт является прежде всего неокантианцем особого типа. Вместе с тем он нормативист, определяющий логику как технику мышления. Кроме того, в его учении явственно выражен психологизм, о чем свидетельствует психологическое понимание им природы синтеза суждения. Историки логики не называют его эклектиком, потому что у него все-таки есть самостоятельная позиция.
По отношению ко многим современникам Зигварта, таким, как Вильгельм Вундт (1832 — 1920), Бенно Эрдман (1851 — 1921), отчасти Теодор Липпс (1851 — 1914), в логике выработался особый термин. Их называют конциннистами. Соответствующий латинский глагол (concinnare) означает правильное
244
соединение в надлежащей пропорций. В логике конциннистов слиты вместе формальная логика и психология. Теория же познания включается сюда лишь в минимальной части, только в меру требований логики. Таким образом, есть характерное отличие между логиками, примыкавшими к Канту в начале и середине XIX в., и логиками, нашедшими свою опору в неокантианстве.
Первые культивировали логику в плане формальной логики, как ее понимал Кант; к ним принадлежат Дробиш, Линднер, автор «Учебника формальной логики», который был скопирован Светилиным, составителем наиболее распространенного в царской Россия руководства по логике. В том же плане выдержал свою логику и русский кантианец — проф. Введенский.
Наоборот, неокантианцы типа Шуппе, Когена, Наторпа держались принципов логики трансцендентальной.
Вильгельм Вундт в своем обширном труде «Логика» различает три направления в логике: традиционное, или аристотелевское, — ему соответствует формальная логика; диалектическое, или метафизическое, — логика Гегеля; и теоретико-познавательное — научная логика.
Формальную логику Вундт считает бесплодной. Диалектическая логика Гегеля претендует на то, чтобы из логики стать философией, таким образом логика превращается в метафизику. Третье направление, по Вундту, является единственно правильным.
В свою логику Вундт включает элементы математической логики.
«Логика» Вундта состоит из трех томов. Наиболее важная часть — первый том, впервые изданный в 1880 г. Мышление, по Вундту, в интересах логики должно изучаться с точки зрения его значимости. Значимость сводится к трем основным чертам — спонтанности (независимости, самопроизвольности), очевидности и общеобязательности.
Отвергая традиционное истолкование суждений, Вундт выдвигает их новую классификацию, в которой особо нужно выделить деление суждений со стороны предиката и со стороны отношения между субъектом и предикатом. Со стороны предиката в зависимости от того, что он выражает, суждения делятся на следующие виды: суждения повествовательные, если предикат выражает состояние; суждения описательные, если предикат выражает свойство; суждения объяснительные, если предикат выявляет субстанцию.
Со стороны отношения между субъектом и предикатом суждения делятся на суждения тождества, суждения подчинения, суждения соподчинения и суждения зашей мости, или сужде-
245
ния отношения. Мы видим, Вундт хочет объединить объемное истолкование суждения с логикой отношений.
Попытка Вундта классифицировать суждения со стороны предиката представляет интерес в связи с марксистским учением о единстве языка и мышления.
Другой конциннист, Бенно Эрдман, отличает три теории связи подлежащего со сказуемым. Во-первых, теория субсумпции (под субсумпцией Эрдман разумеет как раз то, что Лотце называет субординацией). С точки зрения этой теории предикат есть охватывающее понятие, субъект — охватываемое; смысл связки в том, что субъект, как менее общее понятие, подводится под предикат, как более общее.
В данной теории с точки зрения Эрдмана извращается предикативная форма сказуемого. Ведь если я говорю: «тела — субстанции», то предикат не будет представлять «субстанции», а лишь свойство субстанциальности.
Другим недостатком этой теории Эрдман считает, что она основана на ошибке — «сначала последующее и лишь затем — предшествующее». Объем предиката подлежит выведению из соответствующего содержания, а не наоборот. На любом суждении легко показать, что его значимость зависит от содержания субъекта, а не от объема предиката. Например, суждение «речная вода после сильных ливней заключает в себе в растворенном виде многие частицы земли» верно не потому, что речная вода при известных условиях относится к тем жидкостям, в которых растворены частицы земли, а потому, что при данных условиях вода обнаруживает именно такие особенности. Поскольку эти особенности обнаружены, постольку вода может быть отнесена к общей категории подобных жидкостей, включающих в себя элементы земли в растворенном виде.
Затем Эрдман переходит к теории тождества объема. Эта теория уже не утверждает, что предикат шире субъекта, но что оба элемента по объему совпадают. Еще в логике Пор-Рояля было выдвинуто истолкование, согласно которому, поскольку утверждение выявляет идею атрибута в субъекте, постольку именно субъект определяет степень охвата сказуемого в утвердительном суждении; фиксируемое субъектом тождество рассматривает атрибут как нечто ограничиваемое соответствующим охватом субъекта, атрибут не берется во всей его общности, если охват его шире охвата субъекта.
Лейбницианец Готфрид Плуке (1716 — 1790) так и определяет: «Усмотрение тождества субъекта и предиката есть утверждение» 2.
Бенно Эрдман считает, что излагаемая точка зрения — зна-
2 G. Ploucquet. Sammlung der Schriften. Hrsg. von. A. F. Böck, Tübingen, 1773. SS. 47-48, 50, 52; 105, 175.
246
чительный шаг вперед в области теории суждения и умозаключения. Преимущество ее в том, что предикат берется не в том смысле, который присущ предикату независимо от соответствующего высказывания, а в том, который присущ предикату в соответствии с его отношением к субъекту высказывания. Таким образом, предикат в каждом высказывании определяется его отношением к субъекту. Тем не менее эта теория не разъясняет природы суждения, игнорируя его основные составные части. Если, согласно этой теории, суждение «львы — животные» обозначает: «все львы суть некоторые животные», то это значит: «некоторые животные суть львы». И правильно в таком случае цитируемое Эрдманом замечание Гамильтона, что «мы можем с безразличием оперировать то с субъектом, то с предикатом. Мы говорим — «некоторые животные — люди», и обратно: «все люди суть некоторые животные»3. Эта теория упраздняет своеобразие элементов суждения.
Наконец, Эрдман выдвигает третью теорию — теорию тождества содержания, к которой примыкает и сам. Согласно этой теории, логическая связь обозначает: «быть тождественным по содержанию». Представителями этой теории Эрдман с оговорками считает Джевонса и Лотце. Такова же и его теория, которую он называет теорией размещения. Согласно этой теории, всякое суждение имеет значимость тогда, когда предикат выдвигается в виде составной части содержания субъекта. О каждом субъекте могут быть высказаны лишь составные части его содержания и только они. С этой точки зрения имеет место тождество между субъектом я предикатом. Полным равенство бывает лишь в пограничных случаях, например в определениях и в математических формах суждения. Поэтому оправдание суждения коренится в условиях, которые опосредствуют равенство субъекта и предиката.
Когда, например, высказывается суждение: «это пятно желтое», то это значит, что в субъекте усматривается цвет, определяемый как желтый, и отождествляется с признаком желтизны.
Пусть в суждении «S есть Р» субъект S есть совокупность признаков — а, в, с,... р. Р есть а. Отсюда может следовать суждение: а (из группы, образующей S) есть а (Р).
Но так ли это? В сущности Эрдман не выявляет своеобразия суждения «это пятно желтое», ибо оно не значит, что один из признаков этого пятна, именно желтизна, равен тому, что мы разумеем под понятием желтой краски — ведь мы и не думаем о двух представлениях желтизны, когда произ-
3 В. Erdmann. Logik, Bd. I, 1892, S. 257.
247
носим суждение «это пятно желтое». Это возражение нельзя отводить указанием на то, что такая критика психологична. Дело не в психологических ингредиентах. Психологически может и не быть двух представлений желтизны, но два соответствующих термина должны иметься для оправдания суждения с точки зрения тождества содержания. Как же быть, по Эрдману, с суждением «эта роза похожа на фарфоровое украшение»? Разве здесь признак фарфорового украшения подводится под содержание розы?
Нельзя не обратить также внимания на то, что в ряде случаев теория тождества содержания сливается с теорией объемного тождества. На самом деле само понятие тождества, как оно принимается Эрдманом, дефектно. Тождество есть термин объемный, и специфика качественности, как признака субъекта, им не улавливается. Эта теория смотрит на субъект как на механический конгломерат признаков. С точки зрения теории тождества субъект можно рассматривать по аналогии с мешком картошки. Мешок — вместилище картошки, подобно ему субъект — вместилище и совокупность признаков. Выделяется один признак и приписывается субъекту. Этот отдельно взятый признак и есть предикат субъекта, т. е. в самом субъекте действительно имеется признак, совпадающий с признаком, взятым изолированно. Приписывание определенного признака аналогично извлечению определенного предмета из мешка. Субъект как раз не есть такой мешок. Признаки в субъекте взаимно координированы, взаимно предполагают и обусловливают друг друга. Один признак связан с другим. Признаки в органическом целом, каковым является подлинный субъект, диалектически сопряжены между собой. Можно ли думать, чтобы в, извлеченное из субъекта, было действительно тождественно в, органически связанному с а, с и всей массой признаков? Говорить здесь о тождестве очень рискованно. Тождество по существу — это лишь количественная, внешняя, условная функция. Значит ли, что в суждении «этот лист зелен» действительная зелень листа отождествляется с признаком зелености, взятым абстрактно? Заведомо можно сказать, что тождество здесь — фиктивное, ибо никакой художник не подберет того колера, который бы соответствовал всем органическим оттенкам зелени данного листа. Здесь будет лишь приближение к тождеству. Поэтому логики не удовлетворяются идеей тождества, а переходят к тождеству объемному. В результате исчезает все своеобразие логики содержания и вновь обнаруживается объемная концепция в том ее односторонне-количественном виде, в котором она намечается в идее тождества.
248
Пытаясь реформировать систему умозаключений, Эрдман наряду с основными формами обычного силлогизма выдвигает еще многочисленные «побочные» формы. Эти побочные формы базируются на так называемых суждениях второго порядка (Beurteilungen), например «то, что пространственные отношения выводимы данным способом, — верно». Для Эрдмана здесь раскрывается прием подведения математических выводов под умозаключение типа «А=В, В=С, следовательно А=С». Согласно классическому силлогизму, подобное подведение является сложной проблемой, так как здесь отсутствует средний термин. Если же ввести «суждение о суждении», то искомая форма получается. Дополнив же процесс утверждением «верно, что две величины, порознь равные третьей, равны между собой», получаем, что А есть С. Но тем самым подобная теория вместо того, чтобы понять тождество как одно из многих отношений и ввести в систему умозаключений другие отношения, наоборот, пытается всю совокупность отношений подвести под тождество, что дает весьма искусственный и неприемлемый результат.
Шуппе
Особое значение для развития идеологии буржуазных кругов в Европе в конце XIX в. имела имманентная школа с Вильгельмом Шуппе во главе (1836 — 1913). С 1895 г. стал выходить «Журнал имманентной философии», где печатались статьи представителей этой школы.
Принципиальную критику общетеоретических и идеологических основ имманентной философии дал В. И. Ленин в своем классическом произведении «Материализм и эмпириокритицизм».
Нас интересует Шуппе как логик. Его капитальный труд «Гносеологическая логика» (1878) означает перелом в истории логики. К этому времени формальная логика в духе Канта изжила свой век. На смену ей появилась так называемая теоретико-познавательная логика. Впервые это новое направление получило свое выражение именно в труде Шуппе.
Гносеологические взгляды Шуппе в вопросе о природе мышления сводятся к следующему. Если устранить вещи, которые мыслятся, и тем самым устранить содержание познания, то мышление без содержания не только окажется фактически невозможным, но и совершенно непонятным. С другой стороны, если устранить познающую мысль, то, согласно реалистической теории, признается несомненным существование никем не мыслимых вещей, но лишь при том непременном условии, что о них все же думают как о никем не мы-
249
слимых. Таким образом, основная черта мышления заключается в том, что оно может обладать содержанием или объектом лишь при наличии убеждения в его подлинном существовании. Отсюда ясно, что невозможно построить логику, которая была бы учением о чистом мышлении и интересовалась бы одной лишь формальной стороной. Всякая логика есть материальная логика, т. е. одновременно и онтология.
В определении мышления Шуппе пытается прибегнуть к наглядному образу. Мышление есть схватывание, разумеется духовное, овладение окружающим миром, равно как и суждение есть связывание, или соединение. Схватывание, как сущность мышления, находит свое выражение в суждении. От схватывания пальцами мышление отличается тем, что движение руки и пальцев может совершаться без наличия предмета, а мысль всегда направлена, на предмет. Без предмета мысли не может быть и мышления. Отсюда ясно, что для Шуппе основной формой мысли является суждение, К области данного должно нечто присоединиться, чтобы данное могло быть осознано.
Одним из условий осознания имеющихся данных является отличие их друг от друга. Различие же всегда должно быть там, где имеется отождествление, т. е. фиксирование объектов, которые представляют собой нечто определенное. Для осознания каких бы то ни было данных необходим принцип тождества. Как самый принцип, так и зависящие от него предикаты составляют область логики. Но мышление нельзя свести только к принципу тождества и к процессам отождествления и различения. Только те данные можно отождествлять и различать, которым свойственна сопринадлежность. Всякую необходимую связь каких-либо двух явлений естественно назвать причинной связью. Отождествление и различение возможны лишь там, где имеется причинная связь.
Условия осознания предметов являются категориями. Категории сочетают данности в единство. Таким образом акт мышления всегда является актом суждения, объединения.
В собственном логическом смысле субъект складывается из данных действительности, предикат же составляет те понятия, которые ставят в известные отношения данные, фиксируемые субъектом. Тем самым предикат выявляет отношение, характеризующее способ захвата, усвоения. Понятия и умозаключения — это те же суждения. Понятия раскрывают связь вещи и признака или признаков между собой и поэтому немыслимы без связи субъекта и предиката. Таким образом, понятие не только возникает из суждений, но и состоит из суждений, само есть суждение или совокупность суждений. Мы мыслим не понятиями, а суждениями с поня-
250
тиями. Умозаключение же есть сложное суждение, или обратно — суждение есть простейшее умозаключение.
В связи с той ролью, которую играет содержание во всяком акте мысли, Шуппе считает, что обычно логика включает в специфическую природу суждения, как акта мысли, то, что на самом деле принадлежит сфере содержания мысли, а не самой мысли. Так, по мнению Шуппе, деление суждений по количеству не имеет отношения к суждению как таковому. Выявление количества относится к содержанию. Обычно игнорируемое различие в том, что если суждение получается не в результате перечисления, то предикат оказывается связанным с понятием субъекта как такового, в то время как в частном суждении предикат не может быть связан с ним, поскольку в таком случае он должен был бы иметься налицо у всех S, а не только у некоторых. Ведь ничего не говорится, представляют ли «некоторые» определенный вид, с существенными признаками которых связан предикат или же они лишь случайно совпадают с предикатом. Так же обстоит дело с индивидуальными суждениями.
Для пояснения мысли Шуппе возьмем наглядный пример. Мы говорили в 1943 г.: «Некоторые люди на территории, оккупированной фашистами, сотрудничая с ними, оказались изменниками Родины» — суждение частное. Но вскоре стали применять термин, выработавшийся во Франции: «коллаборационисты». Поэтому ту же мысль можно оформить уже общим суждением: «коллаборационисты — изменники родины».
Принципиально ничто не изменилось, выявился лишь новый термин, а суждение по существу осталось тем же. Из анализа приведенного примера ясно, почему различие между общим и частным суждением, с точки зрения Шуппе, весьма условная вещь.
Еще до Шуппе Лотце заметил, что в квантитативных формах «это S есть Р», «некоторые S суть Р», «все S суть Р» связь между S и Р оказывается совершенно одинаковой. Различно лишь количество субъектов, т. е. различен лишь материал, на который распространяется одинаковая связь.
Шуппе отвергает обычное деление суждений с чисто логической точки зрения, как он ее понимает. Он считает деление суждений по модальности плодом психологического подхода к делу и игнорирует его. Этой же точки зрения придерживались Лотце и Зигварт. Так, первый из них, не признавая самостоятельного значения проблематических суждений, интерпретировал их как частные суждения. Для него суждение «по-видимому, зима будет снежная» равносильно суждению «некоторые зимы в нашем климате — снежные».
251
Шуппе презрительно относится к логическому учению об индукции. Он писал: «Надеюсь, что я могу воздержаться от изложения пустого содержания совершенной и несовершенной индукции» 4.
Что касается методов индуктивного доказательства, то в другом своем труде по логике Шуппе писал, что индуктивный процесс со стороны своей формальной доказательной силы представляет собой силлогизм с разделительной большой посылкой.
Большую посылку можно сформулировать следующим образом: «причина X есть либо а, либо b , либо с»; если же мы имеем второе суждение: «ни b , ни с не могут быть причинами X », то получается вывод, что причиной X является а. Из связи а, b , с с X и связи a , d , е с X мы заключаем, что ни b , ни с не могут оказаться причинами X , ибо иначе X не мог бы иметь места во втором случае, — таково приложение метода согласия.
Таким же способом можно интерпретировать и другие методы индуктивного доказательства по Шуппе.
При всей неправильности общей концепции Шуппе отдельные его наблюдения в области логики заслуживают внимания.
Дата: 2019-02-25, просмотров: 307.
