В истории логики XIX в. важную роль сыграл Герман Лотце (1817 — 1881), в настоящее время полузабытый мыслитель. Его учение представляет интерес в двояком отношении. Прежде всего — для нас, русских, изучающих историю развития логики в России. Когда в середине прошлого века начинающие русские ученые направлялись на Запад в заграничные командировки, то, готовясь стать преподавателями философии и логики, они слушали лекции Лотце: сюда относятся и М. И. Каринский, и М. М. Троицкий, и М. И. Владиславлев. «Логика» последнего написана под явным влиянием Лотце.

Каринский, вернувшись из заграничной командировки, во время которой он в 1871 г. слушал Лотце, засвидетельствовал: «Лотце всеми признается одним из самых замечательных (если не самым замечательным) мыслителей нашего времени в Германии; он и поныне состоит профессором Геттингенского университета и собирает в своей аудитории едва ли не столько же слушателей, сколько имеет в Иене Куно Фишер, хотя Лотце и не отличается теми особенностями таланта преподавания, которые производят такой сильный эффект при чтении Куно Фишера»¹.

Интересен Лотце и в том отношении, что нм открывается новое идеалистическое направление в теории познания и логике, которое вылилось в начале XX в. в особую школу с Э. Гуссерлем во главе.

¹ М. И. Каринский. Критический обзор последнего периода германской философии. Пб., 1873, стр. 194

226

В основе учения Гуссерля лежит идея об особой науке или особом способе умозрительного знания — феноменологического постижения сущностей. С феноменологической точки зрения сущности могут адекватно познаваться при помощи своеобразного интенционального акта интуиции. Интуиция противоположна чувственному восприятию. Так, например, различные цвета, краски познаются эмпирически, а понятие «цвета» постигается в результате особой феноменологической установки. Науки, занимающиеся такими сущностями, Гуссерль называет эйдетическими науками. Сюда относятся чистая логика и математика. Чтобы получить доступ к такому познанию, нужно редуцировать, т. е. изъять, устранить все эмпирические суждения и проанализировать «поле трансцендентального чистого сознания». Такое постижение будет обладать подлинной значимостью в отличие от субъективных, преходящих актов сознания.

Гносеологическими предпосылками своей логики Лотце подготовил почву для идеалистического учения Гуссерля и всех его последователей, ныне широко распространенного во многих странах, главным образом в Америке. В настоящее время в США выходит гуссерлиансиий философский журнал «Философия и феноменологические исследования», являющийся продолжением ежегодников под тем же заглавием: «Jahrbuch für Philosophie und phänomenologische Wissenschaft», выходивших в Галле и прекративших свое существование в связи с агрессией фашистов.

С материалистической точки зрения наиболее характерной стороной учения Лотце было то, что это учение решительно отмежевывает понятие «вещи в себе» от понятия предметов мысли и усматривает в различии этих двух понятий важное гносеологическое открытие. То, что окружает нас, — действительный мир, — не представляет материала для философа; эта эмпирическая наличность только пестрит перед умозрительным взором своей калейдоскопичностью. Дело же философа — это вечные предметы мысли. Мы должны как бы закрыть глаза на этот реальный мир и ввериться умозрительному созерцанию, подобно тому как математик не ищет опоры мысли в окружающем, а устремлен в своем умозрении на некоторые идеальные сущности. Эти предметы мысли якобы и составляют настоящий объект познания.

По мнению Лотце, мерой, при помощи которой мы учитываем непосредственно очевидную или нуждающуюся в разъяснении истинность других мыслей, является всегда одна из наших собственных мыслей, ибо не реальность предположенного внешнего мира выступает между нашими представлениями, как масштаб, которым бы измерялась истинность этих пред-

227

ставлений: таким масштабом для нас всегда является представление². «Не вещи же это, которые бы вдруг стали тесниться между нашими мыслями и вскрыли их лживость. Если бы мир вещей сложился иначе, чем мы его привыкли понимать, то это противоречие стало бы для нас заметным только потому, что воздействие этих вещей на нас вызвало бы теперь представления, связь которых не следовала бы больше правилам, принятым для них ранее. Ошибка может стать заметной только благодаря внутреннему противоречию в нашем собственном мире представлений» (S. 495). Нам возразят, продолжает Лотце, значит мы остаемся запертыми в охватывающем заблуждении нашего в самом себе запутавшегося представления? Вполне вероятно, что все нам представятся иным, нежели теперь. Но это под одним условием. Если бы неожиданное прозрение соответствовало совсем новому миру, который бы сейчас возник перед нами, без связи с той вселенной, в которой мы раньше жили, то мы бы и не заметили, что все обстоит иначе, нежели мы думали. Совсем новая картина, которая бы не допускала никакого сравнения с предыдущей, не вызвала бы в нас ни радостного изумления, ни страха — ведь удивиться мы могли бы только через противоположное; т. е. через отношение к содержанию нашего прежнего заблуждения. И прозревши, мы должны были бы остаться по существу теми же, какими были в состоянии слепоты.

В чем же заключаются средства к истинному познанию? Его истинность измеряется тем, что отдельные части познания, обсуждаемые согласно с общими законами нашего мышления, находятся в соответствии с остальными частями того же познания. Мир нашего представления в отношении к его истинности мы не можем, обсуждая, сравнивать с реальностью, — ведь эта реальность, покуда она не познана, для нас не налицо; как только же эта реальность будет дана в представлении, она будет подлежать тому же сомнению, которое имеет отношение ко всем другим представлениям.

Ведь просто нелепость считать, что высшее прозрение дает самоё вещь, как она есть. Как бы ни усиливать проницательность, поскольку мы под этой проницательностью мыслим нечто понятное, она всегда будет подпадать под понятие знания, воззрения или понимания, т. е. она никогда не будет самой вещью, но всегда некоторой совокупностью представлений о вещи. Ведь совершенно ясно, что всякий познающий дух может увидеть все так, как оно выглядит для него, когда он созерцает, а не так, как оно выглядит, когда его никто не со-

² Q. Lotze. Logik, 2-te Auflage. Leipzig, 1880, S. 494. Последующие ссылки на это произведение приводятся в тексте и содержат указание на страницу данного издания.

228

зерцает; кто требует познания, которое было бы больше, нежели полная, в себе связанная совокупность представлений, кто требует познания, которое скорее исчерпывало бы самое вещь, тот требует уже не познания, а чего-то совершенно непонятного. Нельзя было бы даже сказать, что он хочет не познать вещи, а стать самому ими — таким способом он не достиг бы своей цели; если бы даже он смог достигнуть того, чтобы стать металлом, он стал бы металлом, во не познал бы себя, как металл. Если бы его тут одухотворила еще более высокая сила, то все же он себя познал бы в качестве металла лишь постольку, поскольку это ему казалось по его представлениям, а не так, каким бы он был металлом без сознания своей металличности (S. 498).

Отсюда Лотце делает вывод, что всякое знание безусловно идеально, т. е. не выходит за пределы субъекта. С точки зрения самого знания не может быть различия между реальным и идеальным. Все, что мы знаем о внешней природе, покоится на представлениях о ней, которые находятся в нас. При этом совершенно безразлично, отрицаем ли мы с позиций идеализма наличность этого мира и рассматриваем, как истинное, только наши представления о мире, или, как реалисты, держимся за бытие вещей вне нас и предполагаем, что они действуют на нас; в любом случае вещи не переходят сами в сознание, а только возбуждают в нас представления, которые не являются вещами (S. 493).

В нашем восприятии чувственные вещи меняют свои свойства. Но когда черное становится белым и сладкое — кислым, то не чернота переходит в белизну и не сладость становится кислой, а каждое из этих свойств, оставаясь вечно тождественным себе, уступает свое место другому, в то время как понятия, посредством которых мы мыслим вещи, не принимают участия в изменчивости. Поэтому, заключает Лотце, может существовать познание, истинность которого стоит вне зависимости от скептического вопроса об его соответствии внешней ему сущности вещей (S. 508).

Здесь Лотце скатывается к идеализму. Предел, которым Лотце отграничивает познание от внешнего мира, является мнимым, фикцией, ибо, если бы человеческое познание действительно было ограничено известной сферой, то человек и не подозревал бы этой своей ограниченности. Чтобы осознать состав нашего мышления, как всецело ограниченный кругом идей, мы должны обладать возможностью занять место вне этого круга, стать над ним (это хорошо выявил английский логик Иствуд, специально занимавшийся Лотце)³. Граница

³ См. «Mind», 1892, № 3 — 4, стр. 477.

229

может отграничивать от чего-либо, но, если этого второго нет, то и самой границы быть не может. Если же это второе есть, то есть объективная реальность, постигаемая нашей мыслью. Сознание себя ограниченным указывает «а возможность преодоления этой границы путем выхода за ее пределы. Значит, если мы только заговорили о законах реального мира, то это уже доказывает, что мир доступен сфере нашей мысли, не отторгнут от нее.

Лотце рассуждает так: познание никогда не может быть самими вещами, а только представлением их. Конечно, это верно — познание не может быть вещами, так как вещи — это совокупность отдельных предметов; познание же предполагает общность, связь отдельных элементов, единство многообразия, которое не может быть простым многообразием. Но это же рассуждение ясно показывает, что познание не может быть и просто представлением вещей по себе. Единство многообразного есть нечто целое, единое и неделимое. Но целое, как целое, не может представлять только некоторые части, так же как не может быть ими.

Только рассматривая познание как отражение, можно решить, что такое представления, понятия, которыми мы оперируем. Самодовлеющего царства мыслей нет и не может быть: мысли вызываются чем-то извне, а не изнутри. Если бы Лотце держался этого единственно правильного понимания природы мысли, то он не пошел бы по пути, который неминуемо привел его к идеализму.

Таковы логические взгляды Лотце.

Хотя принятые Лотце гносеологические предпосылки оказываются несостоятельными, несомненный интерес вызывает его построение логики, представляющее собой определенную систему. В отличие от Гуссерля, давшего лишь развернутые предпосылки к систематическому переосмыслению всех разделов логики, но не оставившего развитого логического учения, Лотце, самостоятельно выявив предпосылки, дал вместе с тем свое решение логических вопросов по отдельным разделам логики.

Разработка Лотце вопросов логики продолжалась всю его жизнь. Одно из ранних произведений Лотце — его первая «Логика» (1843). Затем он работает над своей системой философии и в 1874 г. выпускает первую часть ее также под заглавием «Логика. Три книги о мышлении, исследовании и познании». Эта книга была переиздана в 1880 г. После смерти Лотце вышли, кроме того, его записи лекций «Основы логики и энциклопедии философии» (1883). При дальнейшем изложении будут использованы два последних труда Лотце (на русский язык они не были переведены).

230