Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Психолого-педагогические основы
Работы с детьми на приходе
Пособие для священников, педагогов,
Ответственных за попечение о детях
На приходах Русской Православной Церкви
г. Москва, 2018
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 3
I. ВВЕДЕНИЕ 5
II. КЛЮЧЕВЫЕ ПРИНЦИПЫ ДУХОВНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ ДЕТЕЙ 7
III. ЭФФЕКТИВНЫЕ ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ 11
IV. ВОЗРАСТНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ 20
Описание основных процессов развития детей 21
Теория психосоциального развития Эрика Эриксона 25
Дети младшего возраста (5, 6 и 7 лет) 28
Общие характеристики возраста 28
Особенности восприятия ключевых понятий 33
Как эффективно взаимодействовать с детьми младшего возраста? 36
Дети среднего возраста (8, 9 и 10 лет) 38
Общие характеристики возраста 38
Особенности восприятия ключевых понятий 44
Как эффективно взаимодействовать с детьми среднего возраста? 47
Дети старшего возраста (11, 12 и 13 лет) 48
Общие характеристики возраста 48
Особенности восприятия ключевых понятий 50
Как эффективно взаимодействовать с детьми старшего возраста? 55
Дети подросткового возраста (14, 15 и 16 лет) 57
Общие характеристики возраста 57
Юношество (16–17 лет) 59
Особенности восприятия ключевых понятий 60
Как эффективно взаимодействовать с детьми подросткового возраста? 63
ПРИЛОЖЕНИЕ 66
Предисловие
Данное пособие, подготовленное по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в рамках работы по обновлению подходов в деятельности воскресных школ, предлагает описание психолого-педагогических основ, необходимых для успешной работы с детьми на приходе, и соответствует принятым Священным Синодом Русской Православной Церкви 9 марта 2017 г. Положению о деятельности воскресных школ для детей Русской Православной Церкви на территории Российской Федерации и Стандарту учебно-воспитательной деятельности в воскресных школах (для детей) Русской Православной Церкви на территории Российской Федерации.
В пособии представлены ключевые принципы духовного просвещения детей: актуализации Евангельского послания, христоцентричности, церковности, понимания человека как образа Божия, внутренней иерархичности человека, сознательности, общности, развития ответственности, доступности, систематичности, деятельности и наглядности.
Пособие включает систематизацию современных педагогических технологий (в том числе интерактивных), наиболее эффективных для приходских занятий с детьми, и обосновывает их выбор. Среди разработчиков описанных технологий: И. Я. Лернер, Т. В. Кудрявцев, В. Д. Киселев, Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, А. Осборн, Д. Дьюи, А. С. Макаренко, К. Левин и др.
На основании трудов православных педагогов С. С. Куломзиной, В. В. Зеньковского, Т. В. Скляровой, Л. Л. Шевченко, О. Л. Янушкявичене и других, а также выдающихся психологов Л. С. Выготского, Д. Б. Эльконина, Ж. Пиаже, Э. Эриксона выделены общие закономерности основных процессов детского развития, подробно описаны возрастные особенности развития детей (физические, умственные, социальные, эмоциональные и духовные), даны рекомендации по успешному взаимодействию внутри прихода с детьми разного возраста.
В Приложении к данному пособию вместе со вступительным словом приводится глава «Духовная жизнь в различные периоды детства» из книги прот. В. В. Зеньковского «Проблемы воспитания в свете христианской антропологии», в которой показаны ступени и формы развития детей в различные периоды детства.
Авторами-составителями данного пособия являются координатор Рабочей группы для изучения и выработки подходов к формированию учебных пособий для воскресных школ, руководитель информационной службы СОРОиК иеромонах Геннадий (Войтишко); педагог, директор воскресной школы храма Святителя Николая в Измайлове Кочкина Д. Д.; педагог, директор воскресной школы храма Всемилостивого Спаса в Митине Мамаева А. Д.; психологи Козлова М. И. и Андреева Е. В.
I. ВВЕДЕНИЕ
Главной целью всей заботы Церкви о детях является их спасение – духовное просвещение Светом Христовой Истины.
Для достижения этой цели необходимо создание максимально благоприятных условий.
Поскольку духовное просвещение человека, соединение его с Богом возможно только в Церкви, а принадлежность христианина к Ней являет себя в принадлежности к конкретной евхаристической общине, то эти условия должны быть созданы непосредственно в приходской общине[1].
Они также являются контрольными критериями для организации и оценки деятельности духовенства, специально поставленных на служение детям наставников (педагогов), семей детей, других членов приходских общин.
Достижение максимально благоприятных условий для духовного просвещения детей в приходской общине формирует благорасположенную к детям среду[2], открывающую возможность для:
● Евангельского благовестия детям (словом и делом);
● мотивации ребенка к искреннему принятию Христа как Пути, Истины и Жизни;
● реализации всей полноты общения и совместной деятельности детей и взрослых.
Эта среда не может быть замкнутой, работающей на саму себя, а должна быть открытой и привлекательной для внешнего мира.
Это среда любви («Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (Ин. 4:16)). В ней происходит передача детям опыта веры Церкви, т.е. опыта жизни в соответствии с Евангелием Господа Нашего Иисуса Христа.
Она принадлежит Богу и Его Церкви, а потому святая («Вы – род избранный … народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий» (1 Пет. 2:9)).
По действию Божественной благодати в этой среде дар святости обретается и как личное качество («По примеру призвавшего вас Святаго, и сами будьте святы во всех поступках» (1 Пет. 1:15)).
Создание на приходе условий для духовного просвещения детей подразумевает:
● развитие духовной жизни детей;
● наставление их в вере (вероучение);
● межличностное взаимодействие и иерархию отношений;
● инфраструктуру (комплекс взаимосвязанных структур и объектов, описывающих пространственные и временные условия жизни детей в церкви);
● благоприятный эмоциональный фон.
Деятельность приходской общины должна быть правильно организована с учетом содержания всех условий в их комплексном сочетании. Только в этом случае она становится оптимальной для духовного просвещения, приобретения навыка жизни в любви и святости.
В настоящем пособии не ставится цель детально раскрыть каждое из перечисленных выше условий создания эффективной среды для духовного просвещения детей. Здесь лишь описываются психолого-педагогические особенности развития детей с точки зрения их духовного просвещения, а также эффективные педагогические технологии.
IV. ВОЗРАСТНЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ
Священники и педагоги, ответственные за попечение о детях на приходе, в своей работе должны учитывать общие процессы развития детей, их возрастные особенности, а также возможность и степень усвоения ими религиозно-педагогического материала.
Ниже описаны закономерности отдельных процессов развития, представлены характеристики детей различных возрастов, выделены специфические черты физического, интеллектуального, социального, эмоционального и духовного развития. Даны рекомендации по эффективному педагогическому взаимодействию с детьми и подростками.
Для определения соответствующего усваиваемого материала анализируется восприятие детьми таких ключевых тем жизненного опыта и мышления, как: семья; представление о своей личности; отношение к окружающей среде; понятие о Церкви; понятие об окружающем мире; понятие о Боге; молитва; понимание символизма; нравственные понятия; историческое сознание.[21]
Понятие о семье.
– Семья играет центральную роль в сознании ребенка, хотя жизненный опыт начинает расширяться при посещении дошкольных занятий. Младенческая уверенность во всемогуществе родителей, в том, что папа и мама все могут, постепенно уменьшается.
Детям близки рассказы из Священного Писания о значении семьи. Например, в рассказе о Ное следует обращать внимание детей не на мировую катастрофу – наказание за грехи, а на то, как Бог спас единственную семью, оставшуюся доброй, и сохранил по семье от каждого вида животных.
Понятие о Церкви.
– Это понятие ограничено исключительно впечатлениями в здании храма.
Детям важно познакомиться с храмом и церковной утварью, а также всеми предметами, находящимися в храме, с облачением духовенства и познакомиться главным образом при помощи всех своих пяти чувств. Это чувственное восприятие храма не будет забыто на последующих стадиях развития.
Понятие об окружающем мире.
– В детских представлениях о мире не разграничены области фантазии и реального. Окружающие их предметы нередко наделяются человеческими свойствами. Они часто задают вопросы об окружающем мире, не удовлетворяются самыми простыми ответами.
Дети охотно принимают, что окружающий мир сотворен Богом, если им это говорят взрослые. Полезно воспитывать в них способность чувствовать красоту и мудрость окружающего мира, знакомить их с жизнью природы. Ветхозаветный рассказ о сотворении мира следует передавать детям в такой форме, чтобы они чувствовали, как Бог вложил в сотворенный Им мир и в человека возможность расти и развиваться.
Понятие о Боге.
– Понятие маленьких детей о Боге определяется главным образом мыслью о Нем как о Творце всего окружающего, управляющего им. Понятие об Иисусе Христе сводится к тому, что Он был очень добрый, любил людей и помогал им и что злые люди убили Его.
Рассказы из Ветхого Завета о Боге Творце и Боге Промыслителе доступны детям, если не связывать их с историческими и географическими или слишком сложными богословскими понятиями. Из Ветхого Завета доступны краткие повествования о явлении Бога Моисею, о даровании 10 заповедей, без рассмотрения самих заповедей. Рассказы о явлениях Святой Троицы из Ветхого и Нового Заветов как рассказы, дающие материал для более глубокого понимания в будущем. Рассказы о чудесах Иисуса Христа как о проявлении Его любви к людям, а не волшебстве.
Молитва.
– С одной стороны, дети воспринимают ежедневную молитву и посещение храма как обязанность, установленную родителями, а с другой – они охотно верят, что по молитве можно получить от Бога все, что хочешь.
В маленьких детях следует укреплять сознание, что молитва – это обращение к Богу, и не только с просьбой, но и с благодарностью, и что не всегда то, чего нам хочется, совпадает с тем, что хочет Бог, например, рассказ о пророке Ионе. Дети легко запоминают короткие молитвы, и знание их помогает им ощущать, что они принимают участие в богослужении. Для домашней молитвы хорошо детям самим вспоминать, о чем они хотят помолиться или за что они хотят поблагодарить Бога. Молитва детей проста, и не следует требовать от них особого благоговения или чрезмерного внимания.
Понимание символизма.
– Маленькие дети легко воспринимают символику предметов: «палка – это ружье, стул – это машина». Но символический смысл рассказов и повествований им недоступен и часто ими искажается.
Дети легко воспринимают символику предметов в храме: свечи – это наши молитвы, дым от ладана – наша хвала Богу, крест на храме – знак, что храм принадлежит Богу, хлеб и вино – символы пищи и питья, которые нам нужны, чтобы жить, масло и святая вода – средства для исцеления. С этой простой символикой следует знакомить, не вдаваясь в более глубокие объяснения.
Нравственные понятия.
– Зло отождествляется с нанесенным материальным ущербом, чем-нибудь сломанным, испорченным, а также с неудовольствием родителей и строгостью наказания. Ребенок остро ощущает то, что ему кажется несправедливостью по отношению к нему, но не замечает, когда он причиняет боль или огорчение другим. Добро отождествляется с одобрением и похвалой других.
Следует, насколько это возможно, углублять понимание детьми добра и зла. Например, рассказы о грехопадении ангелов, о грехе первых людей, о Каине и Авеле, а из Нового Завета – притча о блудном сыне, о милосердном царе и злом рабе. Если они просто рассказаны, не вдаваясь в богословие, символику или особые нравственные рассуждения, то производят на детей большое впечатление, уча верному отношению ко злу и к добру.
Историческое сознание.
– Такое сознание у маленьких детей ограничено понятиями «давным-давно», «на днях», «вчера», «завтра». Хронология исторических событий не имеет для них никакого значения.
Преподавать систематически в эти годы Священную Историю бессмысленно. Даже разделение на Ветхий Завет и Новый Завет становится доступным только к самому концу этого возраста. Повествования из Священного Писания должны рассказываться каждое само по себе, ради того впечатления, которое оно может произвести на душу ребенка.
Как эффективно взаимодействовать с детьми младшего возраста?[27]
В данном возрасте ребенок глубоко и трепетно воспринимает и переживает свои первые впечатления, обретая опыт, который в дальнейшем определит его жизненный путь и нравственный выбор. Очень важно, чтобы эти первые впечатления давали ему уроки добра и любви, раскрывали красоту и величие сотворенного Богом мира, учили беречь его. Воспитание в детях навыка добродетельной жизни должно проявляться в желании помогать другим людям, способности к сопереживанию, радости, адекватному проявлению своих чувств, в поддержании порядка и чистоты в доме и во дворе, в своих вещах.
Дети уже способны посещать вероучительные занятия, они начинают нуждаться в общении с другими детьми. Такое общение вызывает их интерес. Совместные поделки, празднование церковных праздников, летние лагеря – все это дает много возможностей для обучения и воцерковления. Умение на одном листе ватмана нарисовать общий рисунок на тему занятия дает первые навыки работы вместе; начальные знания о жизни святых и исторических личностях позволяют выбросить из общения со сверстниками телевизионные персонажи. Очень важно детям рассказывать о святых, а также о героях нашей истории и литературы. Пяти-, шестилетние дети, играя, любят отождествлять себя с различными героическими персонажами.
В данном возрасте не воспринимаются понятия «праведности», «справедливости», «власти», «веры» и даже «любви», хотя дети могут понять, что такое «добрый», «хороший» или «злой», «противный» человек. Понятия «хорошо» и «плохо» они отождествляют с одобрением или осуждением со стороны взрослых.
Все воспринимается по образу и подобию человека и человеческой деятельности. Воспринимая Бога как Творца и Причину всего сущего, дети вместе с тем характеризуют Его человеческими качествами, их интересуют вполне земные вопросы: «Боится ли Бог крапивы?», «Сможет ли Он победить всех в гонке?», «Как Он рисует морозные узоры на окнах?».
Учитывая сверхреалистичное восприятие Бога, одним из вариантов объяснения того, что такое Святое Причастие, может быть следующий: «Всякий раз, когда совершается Божественная литургия, происходит чудо: на хлеб и вино, находящиеся в чаше, сходит Дух Святой. Мы с вами, являясь грешными людьми, этого не видим, а вот некоторые святые видели это. После схождения Святого Духа в хлебе и вине чудесным образом уже присутствует Сам Иисус Христос. Во время причастия Христос соединяется с нами».
В этом возрасте исключены все традиционные формы работ, направленные на контроль и проверку знаний. Независимо от того, получилось у ребенка выполнить задание или не получилось, он должен встретить одобрение педагога. Поэтому вместо организации проверочных работ рекомендуется включать задания по организации совместных обсуждений, общих творческих работ.
Понятие о семье.
– Потребность в семейной поддержке все еще сильна, хотя родители уже не являются единственным авторитетом. Дети склонны замечать их недостатки, но без особого осуждения. В отношениях с братьями и сестрами – неизбежны конфликты и ревность. Но в целом по отношению к семье – лояльны.
Полезны рассказы из Священного Писания, иллюстрирующие роль семьи в сохранении Божьего благословения народу; примеры из жизни русских святых: отношения преп. Сергия Радонежского с родителями и преп. Серафима Саровского с матерью. Пробуждается интерес детей к бабушкам и дедушкам, хранителям семейных традиций.
Понятие о Церкви.
– Церковь отождествляется с церковными богослужениями. Дети в этом возрасте часто тяготятся посещением богослужений из-за долгого бездействия и непонимания смысла богослужения.
Необходимо помочь детям преодолевать утомительность богослужений, знакомя их с планом службы, с общим смыслом того, что они видят во время службы. Главной же помощью является привлечение детей к деятельному участию в богослужении: прислуживание, пение в хоре, забота о подсвечниках, подача записок и т.д.
Понятие об окружающем мире.
– Ребенок начинает более сознательно ощущать существование в мире зла, жестокости, несправедливости, и это иногда колеблет его детскую веру, он начинает сомневаться в силе добра. Он увлекается получаемыми в школе сведениями по естествознанию, по истории развития нашего мира, и часто не знает, как увязать это со своими детскими представлениями о Боге как Творце и Промыслителе.
Педагог должен помогать ребенку примирить в своем мировоззрении науку и религию в доступной и простой форме. Следует объяснить, что сфера религиозного знания – это понимание события, а сфера науки – это изучение того, как произошло событие. Можно объяснить, что Бог создал человека свободным, а не роботом, и поэтому возможны злые действия. Можно на примере страданий и смерти Иисуса Христа показать искупительную, целительную силу страдания.
Понятие о Боге.
– Детское представление о Боге начинает отходить от образа, созданного реалистическим воображением раннего детства. Их мысли о Боге часто довольно примитивны и рационалистичны. Они без труда признают существование Бога как Творца и Владыки мира, но им трудно почувствовать присутствие Бога в своей личной жизни, почувствовать свое личное отношение к Богу. В повествованиях о чудесах их обычно интересует внешняя сторона – как именно было совершено чудо.
Задача христианского воспитания в этом возрасте – помочь детям ощутить близость Бога в их собственной, личной жизни. Они способны воспринимать более сознательно притчи и повествования Нового Завета, которые дают им почувствовать близость Бога: Нагорную проповедь, Христос и дети, укрощение бури, истории исцелений, притчу о сеятеле и многие другие.
Молитва.
– Отношение к молитве колеблется между соблюдением правила, предписанного взрослыми, и верой в магическую силу молитвы для исполнения желаний. Более сознательные дети начинают понимать, что не обо всех своих желаниях можно просить Бога. Хотя большинство православных детей в этом возрасте причащаются и исповедуются, они еще мало понимают смысл таинств.
Основная задача христианского воспитателя – углубить понимание смысла молитвы как обращения к Богу. Необходимо внимательно, со множеством примеров из жизни и прислушиваясь к вопросам детей, разобрать прошения молитвы Господней — «Отче наш». С помощью таких притч, как притчи о мытаре и фарисее и о блудном сыне, углубить детское понимание покаянной молитвы. Необходимо объяснить смысл таинств, с которыми они уже знакомы, – Крещения, Причастия и Исповеди.
Понимание символизма.
– Дети этого возраста способны понимать символический смысл притч, если речь идет о доступных им переживаниях. Способны они понять и то, что рассказ о ком-то другом может иметь отношение к ним самим.
Детям доступно объяснение символики в тех таинствах, к которым они приступают.
Нравственные понятия.
– Дети среднего возраста хорошо знакомы с правилами поведения как в домашней жизни, так и в школьной, и признают их обязательность. Понятие о справедливости довольно примитивное и даже жестокое. Они всё еще эгоцентричны, но в них просыпается способность признавать себя виноватым, испытывать чувство раскаяния, сочувствие к другому. Зло все еще оценивается главным образом как материальный ущерб, а значение проступка определяется степенью порицания или наказания.
Дети легко усваивают, что есть законы и правила поведения, данные нам Богом. Интересуют их и правила поведения в храме, своего рода церковного этикета. Это детское понимание «законности» следует углубить, чтобы они усвоили основной закон любви к Богу и к людям как основу нравственной жизни, не просто излагая это на словах, а прибегая к возможно большему числу примеров.
Историческое сознание.
– У детей этого возраста гораздо лучше развито чувство последовательности событий и чувство времени. Большую роль играет желание знать: «Правда ли это так было?» В детях просыпается интерес к давно прошедшему времени, главным образом, к внешним подробностям.
Детям доступно общее понятие о смысле истории – сотворение мира, грехопадение людей, ожидание Спасителя, Рождество Иисуса Христа, представление о конце мира – но весьма поверхностно. Зато интересуют их различные археологические подробности, связанные с рассказами из Священного Писания.
Понятие о семье.
– Усиливается критическое отношение к родителям, предшествующее бунту подростков, но все еще сохраняется почти фанатическая лояльность по отношению к семейным привычкам и мнениям. Дети все еще нуждаются в нравственной поддержке семьи.
Детям этого возраста весьма полезно познакомиться с рассказами из Ветхого и Нового Заветов и житий святых, в которых поднимается вопрос семейных конфликтов, как, например, конфликт Иосифа с братьями, роль старшего сына в притче о блудном сыне и других, причем важно разобраться в мотивах обеих сторон. Полезен бывает рассказ о двенадцатилетнем отроке Иисусе в храме, в котором повествуется о видимом Его непослушании Матери и Иосифу.
Понятие о Церкви.
– Хотя дети этого возраста несколько глубже понимают смысл богослужения, отношение к Церкви остается довольно поверхностным. Посещение храма кажется скучной обязанностью, которая исполняется охотно, только если они принимают какое-нибудь участие в службе – прислуживают, поют и т.д. Большое значение приобретают друзья сверстники в храме. Дети яснее видят противоречия между христианским церковным мировоззрением и взглядами, царящими в окружающем обществе, и стараются обрести удовлетворительные ответы. Теперь в их внутреннем мире воцаряются разделенность, двойственность: то, что мы говорим, думаем и верим в храме, – одно, а то, что мы думаем и делаем в настоящей жизни, – другое.
В этом возрасте следует помочь детям продумать смысл христианской жизни. Для более глубокого понимания следует поразмышлять над смыслом таинств. Что значит в моей ежедневной жизни причащение Святых Тайн? Что значит Покаяние? В чем смысл Крещения? Недостаточно знать обряд, важно понимать значение таинства в собственной жизни. Важно, чтобы сосуществовали различные формы общения детей: поездки, паломничества, посещения других приходов.
Понятие об окружающем мире.
– Детям этого возраста трудно примирить христианское понимание мироздания, веру в Бога-Творца и благой Божий промысел с тем, что они узнают о жизни из окружающего их мира. Собственные наивные, несколько сказочные представления их больше не удовлетворяют. Если получаемое ими религиозное воспитание не поможет им освоить единство мировоззрения, они останутся под влиянием принятой в нашем мире двойственности, а это ведет к критическому отношению к религии, так часто проявляющемуся в следующем периоде.
Основная задача этого периода – показать детям, что объективное, критическое мышление совместимо с верой, не противоречит ей. Детям необходимо преподать теперь понятия о христианском вероучении, дать ответы на следующие вопросы: Как мы узнаем о Боге? Что такое Священное Писание? Как оно создавалось? Что такое Священное Предание? Что такое Церковь? В чем состоит свобода человека? Как мыслит человек?
Понятие о Боге.
– В этом возрасте детское чистое, наивное представление о Боге постепенно и не без труда заменяется более сознательной и одухотворенной верой. Иногда, отбрасывая ранние представления о Боге и чудесном, дети отказываются и от самой веры в Бога, Иисуса Христа им теперь легче представлять себе как историческое лицо, но чувство присутствия Христа в их собственной жизни слабо, так же как и сознание своего собственного отношения к Нему. Они могут следить за ходом отвлеченной мысли, и простые богословские объяснения им понятны и интересны.
Дети готовы воспринимать основные истины богословия и вероучения: понятия о Боге, Святой Троице, видимом и невидимом мире, добре и зле, проявлении воли Божией и промысла Божия. Для этого следует использовать рассказы из Священного Писания как примеры и иллюстрации.
Молитва.
– К этому возрасту обычно привычка молиться вместе с родителями отмирает, а часто отмирает и вообще привычка молиться утром и вечером. До известной степени сохраняется детское отношение к молитве как к средству получить что-нибудь очень желаемое. С другой стороны, дети глубже понимают трудности жизни и могут сознательно молиться о помощи Божией, о том, чтобы стать лучше самим, о прощении.
Говорить о личной молитве на вероучительных занятиях – трудно, но теперь можно более глубоко объяснять смысл богослужебных молитв, их отношение к нашей ежедневной жизни. Лучшее понимание богослужебных молитв облегчает детям часто утомительное посещение богослужений.
Понимание символизма.
– Дети вполне способны понимать смысл богослужебных символов и символических повествований, что может пробуждать их интерес и ставить разумные вопросы.
Объяснить обряд и внешний порядок таинств теперь недостаточно. Занимаясь с детьми, необходимо не только объяснять смысл обряда, но и делать это так, чтобы объяснение имело отношение к их собственной, сегодняшней жизни в современных условиях.
Нравственные понятия.
– Нравственная оценка поступков все еще в значительной степени определяется одобрением или неодобрением окружающей среды – товарищей, семьи, родителей, но в детях постепенно пробуждается сознание и понимание любви как основы нравственной жизни. Закон товарищества очень силен, но иногда просыпается личное чувство нравственной ответственности, могущее идти вразрез с мнением товарищей. Дети начинают испытывать чувство нравственного неудовлетворения собой и своими поступками. Чувство нравственного вкуса в значительной степени находится под влиянием программ телевидения и радио, журналов и примера старших подростков. Чувство ответственности несколько сильнее.
Основная задача религиозного воспитания – развивать в детях более глубокое понимание отношений с людьми (родителями, товарищами, взрослыми и младшими детьми) как проявления христианской веры. Следует внушать детям, что грех – не просто нарушение правила, а разрушение отношений с другими людьми и с Богом. Можно рассмотреть конфликты между людьми из Священного Писания: например, отношение сыновей к Ною, когда он опьянел, разделение людей при постройке Вавилонской башни, а из Нового Завета – отречение апостола Петра и его покаяние, предательство Иуды и его отчаяние. Много примеров можно почерпнуть и в произведениях русской литературы.
Историческое сознание.
– Дети этого возраста интересуются прошлым, историей, старинными предметами, охотно собирают коллекции, сувениры, посещают музеи, охотно читают исторические романы, смотрят программы на исторические темы.
Знания о христианской вере, Священном Писании, Церкви можно преподносить теперь в их исторической связи и перспективе. Тем не менее необходимо обращать внимание детей на значение, которое сообщаемые сведения имеют теперь и для них лично. Знание о вере не должно быть музейным.
Юношество (16–17 лет)
Физические характеристики:
– физические качества обычно развиты полно;
– уделяют большое внимание собственному здоровью.
Эмоциональные характеристики:
– имеют чувство уверенности в себе;
– могут отнестись к нуждам других внимательнее, чем к своим;
– обычно дружелюбно настроены к членам своей семьи.
Социальные характеристики:
– развивают серьезные отношения с другими людьми, включая представителей противоположного пола;
– испытывают интерес к личностным отношениям, возрастает интимность этих отношений и преданность им;
– свидания с представителями противоположного пола становятся частым событием;
– находят почасовую работу и сами зарабатывают для себя деньги.
Интеллектуальные характеристики:
– начинают задумываться о своем будущем;
– начинают задумываться о будущей профессии;
– понимают, что сегодняшнее решение повлияет на их завтрашнюю жизнь;
– развивают способность рассматривать несколько предложений, вариантов поведения одновременно;
– принимают более разумные и серьезные решения;
– развивают способность решать конфликты путем обсуждения возникших проблем.
Духовные характеристики:
– способны к сильной приверженности в отношениях со Христом;
– испытывают и подвергают проверке моральные и духовные ценности;
– могут понять других и заботятся об их мнении о себе;
– интересуются вопросами жизни после смерти;
– задают вопросы в области личной духовной жизни и подвержены сомнениям в этой области;
– развиваются духовно путем усвоения глубоких духовных истин;
– возрастают их способности применять духовные истины в жизни.
Понятие о семье.
– Сильное желание быть независимым, решать все самому ведет к восстанию против родителей и вообще против авторитета взрослых. Подростки хотят уничтожить ограничения детства и в то же время часто теряются при встрече с новыми явлениями. И все же семья им нужна как убежище, откуда можно уходить в самостоятельную жизнь, но куда можно вернуться в случае беды.
Желание подростков стать поскорее самостоятельными предоставляет возможность предложить им взглянуть новыми глазами на веру, на проблемы нравственности и отношений с людьми. Какую бы они хотели иметь семью в будущем? Как они хотели бы воспитывать своих детей и т.д.?
Понятие о Церкви.
– Участие в церковной жизни становится более трудным и приобретает большее значение. Подростки склонны искать в храме защиты и утешения, но реагируют на церковные правила как на подавление свободы. Если они сохранили привычку приходить к исповеди, то хороший духовник оказывает большое влияние на их духовный рост.
Участие в церковной жизни помогает подросткам пережить этот период не отходя от Церкви: участие в хоре, в приходской работе, прислуживание в храме. Самое важное для подростков – влияние хорошего и мудрого духовника, но полезна всякая искренняя дружба с любящим молодежь верующим взрослым.
Изучение истории Церкви помогает подросткам лучше понять значение Церкви.
Понятие об окружающем мире.
– У подростков часто появляется неподдельный скептицизм, и многие в этот период отходят от веры. Они не находят разрешения конфликта между наукой и религией. Школьное преподавание истории отрицательно относится к роли Церкви, а нетерпимость подростков к лицемерию и неискренности заставляет сомневаться в полезности веры знакомых людей.
Очень важно, чтобы молодежь услышала от церковных людей компетентное и объективное изложение законов науки и научного мышления. Подростки легко подмечают слабые места в аргументации недостаточно образованных защитников веры. Там, где это позволяют условия, молодежь легко привлекать к сбору средств и к участию в помощи нуждающимся – пожилым, бедным и т.д.
Понятие о Боге.
– О Боге подростки склонны думать в более абстрактных терминах, но некоторые из них еще сохраняют детское мировоззрение. Многие перестают думать о религии, еще не отказавшись от нее. В большинстве случаев интерес к собственной жизни, к отношению со сверстниками гораздо сильнее, чем интерес к религии, и они не видят связи одного с другим.
Личную веру и проблемы познания Бога трудно сделать предметом обсуждения в группе молодежи. Проповедей они слушать не любят. Довольно приемлемой формой занятий является ознакомление с интересной биографией, в которой поднимаются спорные вопросы, и обсуждение ее. Главная цель всех занятий – помочь подросткам разобраться в том, что они действительно сами думают, во что они верят и что это для них значит.
Молитва.
– Личная молитва, за обязательным ежедневным исполнением которой следят родители, забывается, но молитвы добровольные могут быть искренними и глубокими.
Беседы о молитве с использованием таких книг, как «Записки» отца Александра Ельчанинова и других современных православных богословов, могут принести большую пользу, если участие в группе добровольно.
Понимание символизма.
– Религиозная символика в богослужении, текстах и вероучении понимается без труда. Воспринимаемый подростками символизм может благотворно дополнять свойственный этому возрасту рационализм.
Подросткам доступно обсуждение более трудных мест Ветхого Завета и более трудных новозаветных притч о Страшном суде и конце мира. Важно, чтобы подростки поняли разницу между символическим и фантастическим.
Нравственные понятия.
– Нравственные понятия, вызывавшие одобрение или неодобрение взрослых, теряют цену. Мерки правильного и неправильного, принятые в современном обществе, общепринятая половая свобода очень далеки от христианского учения. То, что могло определяться приличиями или запугиванием, не производит на подростков впечатления.
Самая главная задача всякого воспитателя, работающего с молодежью, – помочь найти верные и приемлемые для них критерии нравственности. Современная цивилизация ставит под вопрос почти все нравственные убеждения старших поколений – иногда с некоторым основанием. Христианская нравственность не должна быть призывом к старому. Подросткам необходимо, по крайней мере, знать, как христианская вера освещает наше понимание личной жизни человека.
Историческое сознание.
– Появляется интерес к развитию личности в историческом времени: что думали и чувствовали люди в другие времена? Как влияет на человека жизнь в то или другое историческое время? Что принесет нам будущее развитие человечества? Сознание и обсуждение таких и аналогичных вопросов вполне доступно подросткам.
Подросткам очень важно передать понятие, что и христианство, и Церковь живут, что жизнь эта не статична. Поэтому очень полезно всякое изучение исторического процесса в жизни Церкви. Такие темы, как история старообрядчества в Русской Церкви, разделение Церквей, историческое изучение Библии и т.д., могут углубить их понимание христианства и Церкви.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Ниже приводится без сокращения статья «Духовная жизнь в различные периоды детства», входящая в состав фундаментального исследования протоиерея Василия Зеньковского «Проблемы воспитания в свете христианской антропологии», которое представляет несомненный интерес и является актуальным для современных православных педагогов.
В своем труде автор выстраивает основные понятия педагогической системы (цели, задачи, принципы) в свете Православия, указывает на то, что «надлежащее свое осмысление педагогическое творчество может найти лишь на почве религии, в частности - в системе христианской антропологии».
В этом смысле статья «Духовная жизнь в различные периоды детства», изданная почти сто лет назад, является уникальной, представляющей единственное в своем роде описание проблематики «возрастных ступеней» и соответствующих им форм духовной жизни ребенка, целей и средств воспитания в различные возрастные периоды. В ней одним из ключевых принципов религиозной педагогики провозглашается принцип соответствия воспитательных задач этапам духовного становления человека.
Глава «ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ В РАЗЛИЧНЫЕ ПЕРИОДЫ ДЕТСТВА»[30]
1. Учение о примате духовного начала в человеке ставит вопрос о феноменологии духа в смысле ступеней его раскрытия в эмпирической жизни человека, то есть ставит вопрос о ступенях и формах духовной жизни у ребенка, у отрока и юноши. До последнего времени учение о духовной жизни в детстве совершенно отсутствовало, но сейчас положение в этом вопросе стало совершенно меняться.
Еще в своей «Психологии детства» (вышедшей в свет в 1922 г.) я развивал учение о том, что самое деление детства на различные периоды связано с различной духовной установкой в душе ребенка. Новейшие исследования, в частности, стремление установить иное деление детства на различные периоды (Ch. Buhler, Kroh.), не поколебали моего взгляда.
Но не только в основе различных ступеней в развитии детства лежат разные духовные установки, но в самом строе души новейшие исследования выдвигают момент духовности (особенно работы Шарл. Бюлер и Пиаже).
Конечно, при современном состоянии психологии детства нет возможности связать эмпирию детства с развитием духовной стороны с достаточной полнотой, но и сейчас возможно наметить основные линии в духовном созревании в разные периоды детства.
Что значит факт «естественного развития» детства? Конечно, мы имеем в нем дело с присущей всякому живому существу «энтелехийностью», в силу которой elan vital движет развитие организма, определяет морфологическую и функциональную дифференциацию в нем. Феррьер справедливо расширяет это учение об энтелехийности в развитии ребенка, вводя сюда момент духовности, выдвигая понятие elan vital spirituel. Это понятие имеет чрезвычайно важное значение для того, чтобы уяснить себе движущую силу духовного развития ребенка, но оно страдает неопределенностью. В свете понятий христианской антропологии для нас ясно, что духовное начало в ребенке есть образ Божий в нем, то есть начало личности, укорененное в Боге — Творце, связывающее дитя со всей тварной Софией, то есть идеальной живой основой тварного мира. Тема детства есть поэтому развитие начала личности, развитие духовных ее сил — разума и свободы, творчества и саморегуляции. Но по своему единосущию со всем человечеством дитя приходит в мир с тем раздвоением духовной жизни, которое образует основу греховности, – оно подобно первозданному человеку, не каким он был в Раю, а каким был по изгнании его из Рая. Оно в то же время изнутри, софийно связано со всем человечеством, развивается при непременном взаимодействии с социальной средой. Развитие личности ребенка идет в этих трех направлениях: развитие своеобразия, основных сил, творческого начала в ребенке, – развитие в нем исконного раздвоения добра и зла и связанное с этим развитие начала свободы, – и развитие связи его с социальной средой через усвоение языка, всей социальной традиции. Все это не просто «духовное развитие», но целостная жизнь, – образ Божий, «божественная искра» одушевляет эмпирическое развитие, с которым связывает свою судьбу, свой крест. Духовная сфера и эмпирическая личность неразрывно и неповторимо личностны, в живой и интимнейшей связности, в подлинной целостности они имеют единую жизнь. Центр тяжести лежит не просто в развитии эмпирии ребенка, но в соотносительном и целостном сочетании зреющего духа и его эмпирии. В различном соотношении этих двух сфер в человеке и лежит источник различия фаз в развитии ребенка – а самая последовательность этих фаз определяется энтелехийно устремлением духовного начала к выражению в эмпирию, в этом смысле имеющей инструментальное значение в смысле ее подчиненности путям духа. Иерархическая конституция изначала присуща человеку, хотя и выражена в разные периоды жизни неодинаково. Пояснение этого важнейшего принципа для понимания детства можно видеть в нашем мышлении, где имеет место параллельное явление. Акты мышления, как это установлено очень строго в современной психологии, непроизводны, то есть они не могут быть генетически объяснены из жизни восприятий и образов, в этом смысле они нечувственны, однако они всегда нуждаются – хотя бы в небольшом объеме – в чувственном материале (восприятий или образов), опираясь на которые развивается система «нечувственных актов знания», как говорят в психологии. Иначе говоря, нечувственные акты знания опосредствуются чувственным материалом, но не происходят из него, не рождаются из него.
Точно такое же отношение должно быть установлено и для понимания связи духовной жизни и эмпирии человека: духовная жизнь непроизводна, то есть не рождается, не созидается эмпирическими процессами в душе или теле. Но она все же нуждается для своего развития (в тварном существе, каким является человек) в эмпирическом материале, которым опосредствуется развитие духовной жизни. Это есть теорема чрезвычайной важности и для психологии детства (да и не одного детства) и для педагогики, она уточняет функцию эмпирии в духовном развитии, подчеркивает разнородность, но и взаимозависимость их. Как эмпирическое развитие одушевляется и направляется духовным началом, так и духовное развитие нуждается в эмпирии, которой оно опосредствуется в своем выражении. Важно одно: духовная жизнь не рождается из эмпирического развития, не созидается им, а только им опосредствуется – в этом именно смысле эмпирия имеет инструментальное значение в духовном развитии.
2. Мы не будем, конечно, излагать здесь всех фактов, собранных психологией детства, наша задача лишь уяснить феноменологию духа, то есть ступени и формы духовной жизни в ребенке в разные периоды его жизни.
Мы говорили уже о том, что иерархическая конституция человека так же свойственна ребенку, как и взрослому, – хотя соотношение сил психических у него иное, чем у взрослых. Дитя медленно, шаг за шагом овладевает своим телом, приобретая тем волевой опыт, раскрывающий перед ним путь свободы, столь связанной с волевой сферой. С этой стороны развитие ребенка есть постепенный выход на путь свободы, овладение ее даром. Но столь же медленно овладевает и детский интеллект своей темой, накопляя материал для познания, врастая в различные формы мышления, овладевая тем огромным культурным наследством, которое оно должно усвоить, чтобы стать самостоятельным человеком, чтобы творить жизнь свою. Это медленное созревание воли и интеллекта уже само собой создает для эмоциональной сферы условия большего развития и действия, чем у взрослых. Дети экспансивнее, непосредственнее, горячей переживают свои эмоции, чем взрослые, и богатство эмоций, их свежесть и подвижность, их сила и страстность кладут свою печать на все процессы в детской душе. Самые эмоции, со стороны своего психического содержания, еще недостаточно выявляют идейную, смысловую свою насыщенность, дети не могут еще психически овладеть содержанием своих чувств, потому что та сила, которая служит средством психического выражения чувств (воображение), еще находится лишь в процессе развития.
Однако всем известно, какое большое место в душевной работе ребенка принадлежит воображению, – само познание мира, которое, как будет еще показано ниже, одушевляется миросозерцательной установкой, в значительной степени связанно с работой воображения. Сфера воображаемого и сфера действительного рано опознаются ребенком как две различных сферы, – но их связь и взаимозависимость, их отношение друг к другу прикрыты еще густым туманом, который никогда окончательно не рассеивается и для зрелого сознания (что имеет очень глубокий смысл, но о чем здесь не место говорить). На этой именно основе, на чрезвычайной близости и неисследимости их перехода одной в другую основано чрезвычайно важное, можно сказать, центральное явление в детской жизни, а именно – игра. Главное «занятие» детей заключено в игре; как показал впервые Гросс, теория которого остается в основе верной и доныне, игра создает исключительные благоприятные условия для развития всех сил ребенка – тем, что объект игры берется лишь частично из действительного мира, а в главной своей части творится воображением (чем создается и безопасность для ребенка и открывается простор для проявления различных сил, не стесняемых уже рамками действительности). В игре дитя устремлено к реальности, но свободно от ее давления – и это не только важно для того, чтобы зреющие силы ребенка легко выступали наружу, но важно для того, чтобы деятельность ребенка не имела характера труда. Игра есть свободное творчество, важнейшее проявление эстетического начала в человеке[31] – поэтому в игре больше всего зреет активность ребенка, сознание и навыки его творческого отношения по миру.
В игре же впервые возникает и опыт свободы, правда, еще лишенный в значительной степени морального характера, ибо тот тип свободы, который открывается в игре, хотя еще недифференцирован, но все же преимущественно приближается к эстетической свободе[32].
В связи с этим стоит поразительный и мало еще объясненный факт чрезвычайного развития у детей эстетической жизни – сравнительно с другими сферами духовной жизни.
Собственно зрелость и заключается в том, что мы перестаем «играть» так, как играется в детстве. Беря детство в широком смысле как фазу, предшествующую зрелости, то есть, захватывая сюда и юность, надо признать, что, по существу, игра во всех периодах детства занимает доминирующее место, хотя в форме своей игра меняется, симптоматически отражая те различные этапы, через которые проходим мы в созревании. Игра остается и у взрослого человека, но зрелость характеризуется таким давлением действительности, которое превращает игру лишь в забаву, тогда как в детстве и юности игры, будучи и забавой, совсем не являются только ею – их смысл не в забаве, а в творчестве (конечно, различном для различных периодов детства).
3. Ключ к пониманию детского «поведения» и особенностей детства лежит в игре, но было бы односторонне и неправильно освещать детство, исходя лишь из фактов игры. Другим, чрезвычайно существенным ключом к психологии детства является влечение к смысловой сфере, стремление проникать в сферу смыслов, овладевать ими и жить ими. Между прочим, игра не только вся пронизана этим влечением, но она служит ему, являясь одним из простейших средств для проникновения в сферу смыслов. То, что сквозь внешнюю оболочку физического или социального мира для детской души раскрывается таинственная и манящая к себе сфера смыслов, которые дитя пытается постигнуть, – что детская душа наполняется горячим и страстным желанием проникнуть в ту светящуюся сферу, откуда лучи освещают для него мир, – что дитя не просто живет в мире, не просто ориентируется в нем и приспособляется к нему, но любит мир, живет горячим и страстным к нему интересом, стимулирующим всю психическую жизнь ребенка, – это является величайшим свидетельством того, что и в ребенке идет подлинная духовная жизнь, зажигающая его душу влечением к Бесконечности. Во влечении к смысловой сфере, в непосредственной интуиции смысла в мире, в наивной, но необычайно живой и глубокой, непосредственной вере, что во всем есть смысл, в таинственном, чисто духовном, но зажигающем всю психику ребенка касании к этой сфере смыслов дана изначальная точка всей духовной жизни ребенка – умственной, религиозной, моральной, эстетической. Прежде всего это проявляется в умственной жизни ребенка – чем больше мы проникаем в нее, чем полнее и всестороннее охватывает исследование работу детской мысли, тем яснее становится, насколько верно судил о детстве Sully (первый давший цельную картину детской души), говоривший, что дети «великие метафизики».
Существенна здесь миросозерцательная установка, стремление к тому, чтобы через познание частей мира понять его как целое: эта категория «мира в целом» есть не продукт, а предпосылка работы мысли у ребенка. Очень важно понять это, понять, что интуиция целого, оставаясь неосознанной, направляет всю детскую мысль и регулирует ее. Средства мышления еще элементарны, так как мысль оперирует сначала заключениями по аналогии, более же высокие процессы мысли, связанные с развитием речи и социальным общением, развиваются несколько позже.
Но мышление по аналогии является могучим возбудителем умственной пытливости у ребенка, который ищет гармонии и соответствий во всем мире, подходит к составлению картины мира с убеждением, что единство в мире есть и должно быть лишь понято и открыто.
Труднее констатировать, в силу скудости и неяркости эмпирических проявлений, развитие духовной жизни у ребенка в смысле религиозной работы души. Тот не поймет ничего в материалах по детской религиозной психологии, кто не будет исходить из гипотезы, что интуиция смысла в мире, всю действительность чего мы сейчас видели в очерке умственной жизни ребенка, является началом и движущей силой религиозного сознания ребенка.
Мир для ребенка не есть набор случайных и отдельных фактов, но он весь пронизан смысловыми лучами, исходящими из какой-то точки. Это есть прежде всего религиозное переживание – и притом основное. Что смысловая основа мира, источник светоносных излучений есть Существо, Верховное и Благое – это не требует доказательства для ребенка: необходимо лишь оформить то, что заключено в означенной интуиции. Без преувеличений можно утверждать, что психология детства устанавливает здесь религиозный корень и религиозный смысл всякого познания. Недавно Prof. Bovet утверждал, что религиозное сознание развивается из семейных переживаний ребенка; в действительности же дело обстоит совсем иначе – религиозное сознание ребенка лишь оформляется в свете того, что дают ребенку его семейные переживания.
Религиозные категории, столь глубокие и иерархически столь богатые и насыщенные, не требуют для детского сознания никаких усилий при их оформлении. Что есть Бог, дети осознают в свете и семейного опыта и традиции (иконы, молитвы, культ), но что есть над миром Бог как Творец и Вседержитель, от Которого исходит смысловая гармоничность мира, – это ясно детям «само собой». Непосредственность и простота детской религиозности, ясность и чистота в их религиозных движениях составляют для нас, взрослых, идеал, к которому так трудно нам приблизиться. Не мыслям и образам детским – примитивным и наивным – поклоняемся мы, а той райской простоте в Богоообщении, которая теряется нами при отходе от детства. Потому мы и чувствуем, что дети гораздо ближе к Богу, чем мы, – не по одной своей моральной чистоте и невинности, но по духовности своей, которую нам трудно понять и вместить, но которая неотразимо умиляет нас в детях. Здесь заключен, бесспорно, один из аспектов евангельского учения о детской душе, зовущего нас уподобиться детям. Разумеется, дело и идет именно о духовной чистоте и ясности детской души, а не об их представлениях о Боге...
4. Здесь не место говорить подробно о религиозной психологии ребенка – мы коснулись ее лишь для того, чтобы отдать себе отчет в духовной жизни в раннем детстве.
Обращенность детской души к Богу, чистота и непосредственность ее свидетельствуют о том, что в детской душе изначальное раздвоение в духовной сфере еще не достигает плана сознания, что со стороны сознания еще не исходит ничего, что усиливало бы или подчеркивало возможность роста личности в противопоставлении себя, своей самости Богу. Наивный эгоцентризм ребенка в эту пору не мешает ни развитию живого интереса к окружающему миру, ни простоте и серьезности обращения души к Богу. Все это не значит, что детская душа целостна и в своей глубине, что ей чуждо различение добра и зла. К детской душе (в раннем детстве) больше, чем в какой-либо другой поре в нашем развитии, относится притча Господня о пшенице и плевелах. Увы, растут на ниве детской души и плевелы – и в таком странном, для нас часто совершенно непонятном и загадочном соседстве с добром и правдой, что именно к раннему детству нельзя подойти правильно без учения о восхождении греха к самой софийной основе в человеке, о «первородной» греховности. Дитя, конечно, наивно и в добре, и в зле, моральное сознание еще не связывает путей добра и зла с волей, со свободным решением, но вкус ко злу (уже сознаваемому как недолжное, но только не связываемому с чувством свободы) уже есть налицо.
Здесь не место анализировать эту странную игру света и тени, это одновременное движение по путям добра и зла, эту неожиданность плевел, неисследимо сплетающихся с пшеницей. Своеобразие детства не в отсутствии влечения ко злу, не в отсутствии духовной раздвоенности, а в непрозрачности ее для оценивающего сознания – точнее говоря, в чисто объективном («проективном» – по терминологии Болдвина) сознании двух путей, без отнесения к себе, к своему «авторству» права и обязанности «выбирать». Своеобразие детства в недостаточной освещенности основной тайны нашей личности (той тайны, которую грубо отвергают защитники теории перевоплощения), что наше эмпирическое «я», каким мы сознаем себя в эмпирической обстановке нашей жизни, есть то же «я», которое лежит в глубине духовной жизни. Пути добра и зла, вкус к добру и злу – это все есть в душе, но не связано еще с моментом свободы. Самое чувство ответственности, рано просыпающееся у ребенка, связано пока с эмпирической активностью, с эмпирическим авторством, но не с «сердцем», не с источником наших обращений к добру или злу. Дитя поймет наказание за дурной поступок, но не могло бы понять идеи наказания за дурную мысль, за влечение ко злу[33].
Образ Божий в ребенке сияет свободнее, как бы заметнее именно в силу того, что эмпирическое сознание ребенка еще не стало субъектом свободы. Тайна свободы развернется позже, когда дитя сознает, что его влечения, желания и замыслы исходят от него самого, когда оно поймет (конечно, непосредственным знанием, а не в отчетливой формуле, еще недоступной по примитивности процессов мысли), что оно несет ответственность за свою собственную глубину, за свое сердце, за свои желания и замыслы. Свобода в ребенке есть, он фактически выбирает в глубине своей между добром и злом, но не сознает этой свободы, не относит этих глубинных движений сердца к тому центру личности, каким является пока эмпирическое «я».
Духовная жизнь раннего детства поразительна тем, что «греховное» в ней еще ничтожно и мелко, – не по своему объему или значительности, а по периферичности в составе всего, чем занята духовная жизнь. Дитя вживается в весь безграничный мир смыслов – в природу, в человеческие отношения, в то, что над человеком (что дитя смутно, но твердо сознает); духовно вовсе не пусто раннее детство, как может показаться при свете той огромной психофизической жизни, развитие которой в раннем детстве нам видно прежде всего. Дитя вживается в духовный мир, который своей светлой бесконечностью обвивает детскую душу. Как есть грудной период в телесном развитии, так собственно и духовная жизнь ребенка в этом его одушевленном припадании к «смыслам» (что сказывается яснее всего в развитии интеллекта, в вопросах и суждениях ребенка, но не ограничивается одним интеллектом) есть какой-то духовный «грудной период», когда дитя питается у материнской тоже груди, – света божественного в мире. Не зная ни умом, ни в слове, что в нем зреет, дитя дышит этим дыханием бесконечности – просто, беспечно, наивно, но и непосредственно, живо, глубоко. Оно набирается на всю жизнь безмолвных, но творчески действующих в нем интуиций – и в бесконечном мире духовного бытия, которым питается дитя, оно как бы расправляет свои крылышки, крепнет и раскрывается в том, что в нем глубже и души, и тела – в своей духовной внутренней жизни. Сознание мало связано с этим миром духовности и все больше и больше, хотя еще в границах наивного эгоцентризма, уходит во внешний мир, чтобы затем совсем сдаться ему в плен, – а рядом для духовной жизни ребенка просто и легко открывается благодатная бесконечность, безмолвная и неименуемая, но светлая и близкая. Это есть пора своеобразного скрытого дуализма, Vorspiel к драматической внутренней борьбе между двумя питательными источниками человека – Вечностью и тварным бытием, – но в эту пору этот внутренний дуализм, это сосуществование рядом двух путей жизни не замечается ребенком и не таит в себе никаких взаимно ослабляющих начал. Как не конкурируют, а восполняют друг друга глаз и ухо, так духовная и психическая жизнь, большое и малое, вечное и преходящее, Бог и маленькая собственная задача созревания не мешают, а восполняют друг друга. В сущности, детство уже дает – хотя наивное, а потому и подлежащее крушению, но пока все же несомненно целостное стяжение в личности ребенка двух жизней, но так, что одна не мешает другой. Только это и означает, на мой взгляд, евангельское указание на тип детства как духовную задачу для взрослых: пребывание в тварном мире и даже служение ему ни в малейшей степени не должно ослаблять или затруднять окрыленность духовной жизни, цветение в нас духовной силы. Мы не можем снова стать детьми, да и ценности нет в том, что неизбежно лишь для детства, – в наивности и неосознанности своей двойной жизни, – но то равновесие, которое у ребенка является неустойчивым, уступая место другим периодам развития (а для нас, взрослых, задачей как раз является создание тоже равновесия, но устойчивого и критического, то есть осознанного и свободного от наивности), – это равновесие и определяет духовно психологическую высоту ребенка. Евангелие восхваляет, конечно, не наивность, а внутреннюю гармонию двух жизней, их творческое и живое равновесие у детей. Мы увидим дальше, насколько может быть оправдана вся эта – в значительной мере, конечно, гипотетическая[34] – интерпретация детства.
Существенны в изложенной схеме два момента: наличность духовной жизни в ребенке, с одной стороны, а с другой стороны светлый и благостный смысл этого прикосновения детской души к духовному миру. Темное в духовном мире, конечно, тоже вливается в детскую душу, но обычно и нормально оно никак не может соперничать с естественной благостностью детской души. Свобода в ребенке реально, конечно, уже дана как соприсущий всякой духовной жизни момент, но и сознание свободы нуждается в достаточном опыте, чтобы охватить весь объем нашей свободы (от физического действования до последних глубин сердца), которая дана человеку. Опытное познание силы (силы решать и решаться), которая в нас призвана распоряжаться свободой, растет медленно. То, что Церковь не считает дитя ответственным за свои поступки до 7 лет – почему дитя и не нуждается в покаянии, – не означает того, что у ребенка нет грехов. Свет детской души ими, однако, не затемняется, но уже близок перелом, та трагедия, которая обрывает раннее детство и выводит дитя совсем на иную дорогу. Замечательно именно то, что в раннем детстве дитя уже свободно, но еще не ответственно – это как бы прообраз святости, которая всегда свободна, но к которой некуда приложить момента авторства (а потому и ответственности) ввиду (окончательной уже) победы над темным началом и подлинной связи с Богом. В ребенке уже есть и темное; изначальная (для нас, после грехопадения вообще) двойственность в софийной основе мира входит и в детскую душу, но лишь опыт свободы, некоторая ее мера, давая в руки ребенка силу выбора, начинает «странствование по мукам», начинает драматическую борьбу добра и зла уже не над нами, а в нас. Уже во втором детстве мы вступаем активно в борьбу двух начал, а в раннем детстве в нас есть двойственность, есть борьба даже, но без онтологической основы для ответственности. Из приведенного ясно, что моральный процесс в ребенке в раннем детстве представлен лишь как прелюдия к будущему моральному созреванию. Это, конечно, не аномия, ибо номос очень рано встает в ребенке, а потому и весь этот процесс в ребенке следует считать гетерономным, – но одно лишь верно в той моральной характеристике раннего детства, которая дается в понятии «аномии», – это то, что к раннему детству нельзя относить, как уже было указано, момента ответственности.
5. Раннее детство[35] дает парадоксальную картину сочетания духовного богатства и медленно возрастающей силы эмпирической психики.
Духовное ядро личности является одновременно и центром духовного опыта, подлинной и светлой жизни в Боге, в добре, – и энтелехийным началом, движущем развитие психофизической стороны в ребенке. Вся сфера эмпирии в ребенке еще не обладает достаточной силой, чтобы влиять на внутренний мир ребенка; его духовная сфера свободна от давления эмпирии, а изначальная двойственность в духовной сфере еще не имеет опоры в сознании и не может ослабить того света, который исходит от образа Божия в детской душе. Но приходит время, когда эмпирическое сознание оказывается достаточно сильным, чтобы стать самостоятельным центром души; то, что называют характером, как совокупность регулирующих сил, слагается уже в такой степени, что внутренний мир души в значительной степени теряет свое влияние на непосредственное самовидение и самочувствие. Когда приходит эта пора, начинается уже второе детство, с которым уходит навсегда наивная целостность детской души. Эмпирическое сознание становится очень важным фактором жизни, создается настоящая «цензура сознания»; мир глубоких внутренних переживаний и всего, что не могло удержаться в сфере эмпирического сознания, остается за пределами сознания, без непосредственного влияния на активную сферу. В самой духовной сфере, под влиянием возросшей силы эмпирического сознания, намечается отход от прежней духовной установки, намечается духовный поворот к миру, стремление войти в мир, слиться с ним и овладеть им. Конечно, этот духовный поворот создается в достаточной степени тем психобиологическим созреванием, которое делает возможным и привлекательным самостоятельное вхождение в мир, – но, с другой стороны, оно знаменует отказ от «духовного первородства», отход от той непосредственной, но глубокой жизни в благодатной Бесконечности, которая была присуща ребенку в раннем детстве. Тут, конечно, не может быть и речи не только о сознательности (нарочитости) этого ухода от светлой духовной жизни в Бесконечности но даже об осознанности того, что совершается на пороге второго детства.
Эта «измена» идет глубже сознания – и потому в сфере сознания еще живут по инерции те движения, которые еще недавно были живым отзвуком души на касание к мирам иным. Как дитя, поворачиваясь спиной к матери, вовсе не отрекается от нее и не думает, что матери близко нет, – так и в духовной жизни ребенка при его всецелом повороте к миру нет ни отречения от неба, ни сознания того, что оно куда-то удалилось. А все же духовная жизнь уже следует за эмпирическими движениями, кончается период благодатной целостности, детская невинность исчезает навсегда – дитя устремляется к миру. Отсюда те характерные черты, которые мы находим во втором детстве, – стремление приспособиться к миру и людям, к порядкам и законам природы и социальной жизни.
Это годы учения по преимуществу, годы порядка и подражания старшим, усвоения социальных навыков, но и годы пробы сил, детского лукавства и храбрости, героических увлечений различными сказочными или историческими образами. Все это чрезвычайно важно для социального созревания ребенка, важно для его умения овладеть средним минимумом социального опыта и социальной традиции, необходимым для достижения социальной зрелости. Духовный интерес перемещается к миру, и это уже делает невозможным прежний наивный эгоцентризм; дитя, конечно, остается в какой-то доле эгоцентричным, сосредоточенным на себе, но для него уже невозможна прежняя бессознательная и наивная эгоцентричность, – наоборот, во все проступает стремление сообразоваться либо с непосредственными житейскими требованиями, либо с «идеалом» и «моделью», взятыми из сказок, или истории, или окружающей жизни. Наступает пора реализма, трезвости, пора приспособления к миру и людям – и духовная жизнь, почти всецело обращенная в эту сторону, сразу мелеет, теряя ту перспективу Бесконечности, в которую еще недавно она уходила всей душой. Этот факт духовного обмеления, обращенности к миру конечному и тварному и создает тот трагический отрыв от детского творчества, которым отмечено первое детство, творчество остается еще возможным лишь в своих «концах», в известных уже формах дифференцированного искусства, поскольку оно открылось ребенку. В общем же дитя обращено к миру земному и конечному, и те предпосылки, которые создавали в раннем детстве такое изумительное богатство эстетической жизни, исчезают. В силу этого во втором детстве эстетическая жизнь становится слабее и ограниченнее – поток творческих устремлений входит в определенные берега, становится узким и мелким. Наоборот, духовная жизнь гораздо определеннее и яснее струится через моральную сферу – второе детство есть классическое время оформления моральных идей и правил (конечно, гетерономного характера). Не только житейская трезвость и реализм характеризуют второе детство, но и формирование моральной трезвости «практического разума». Я не хочу отрицать того значительного вклада в моральный мир ребенка, который несет с собой раннее детство, – но печать трезвости, печать «правил» и «законов», объективно предстоящих человеку и подлежащих исполнению, идея «нормы», «долга» – все эти типичные черты моральной психологии определяются и оформляются как раз во втором детстве. Дитя типически «послушно» в эти годы, с интересом и увлечением принимает оно в душе разные правила и законы, вообще «приспособляется» к законам не только физического и социального мира, но и мира морального. Гетерономность моральной жизни определяется не только неспособностью формировать свои собственные моральные идеи и склонностью брать их из традиции, но и устремлением именно к тому, чтобы понять, что «нужно» делать, наслаждением в приспособлении. Это мораль не творчества, а послушания и следования авторитетам, это радостный отказ от случайностей своих моральных выдумок в пользу правил и идей, воплощаемых в ярких героических образах. Это мораль подражания и возвеличения героев. Все это очень ценно и полезно, но все это сравнительно с предыдущей эпохой мелко и бедно, узко и бескрыло.
Для религиозной жизни пора второго детства в общем неблагоприятна. Удивительный мистицизм раннего детства с его интуициями и прозрениями исчезает, духовная чуткость к горнему миру слабеет, но зато гораздо ближе становятся жизненные образы религии. Христианство, раскрывающее жизнь Спасителя и Божией Матери, жизнь святых и их подвиги, становится особенно питательно и нужно именно в этой своей земной стороне, трогательной, глубокой, но земной. Религиозное сознание растет – но и мелеет, теряя свою интуитивную чуткость, но зато оно становится определяющим источником моральной жизни, питая и согревая моральную сферу. Чрезвычайно просто и естественно дети в это время переходят к религиозной активности – посещение храма, особенно прислуживание в нем, выполнение обрядов и соблюдение церковных требований становится естественным и приятным.
Духовный мир ребенка, живя и развиваясь, все же теряет самую существенную черту – живое томление души о Бесконечности. Мы уже говорили в другой связи, что именно это томление образует самую основную и творческую черту духовной жизни, – и то, что второе детство, с его обращенностью к миру земному, как бы глохнет для зовов иных, то, что оно уже не ищет бесконечности, становится terre a terre, – может быть плодотворным лишь как переходной период, как рост трезвости и реализма, но если бы оно продолжалось слишком долго – оно могло бы убить совсем основные источники духовного озарения. Второе детство духовно неправильно, односторонне – и оно уже начинает новую черту, остающуюся для всех периодов, – возможность духовных искривлений. Первый же крупный акт свободы, которым открывается второе детство, отдает дитя в плен земному и конечному миру, то есть ведет к отказу от духовного первородства. Это типично не только для данного периода – свобода остается часто и дальше темной, неосознанной силой во многих сторонах нашего бытия, и второе детство открывает период извращений, проблески которых можно найти уже после 4–4,5 лет. В некоторых отношениях второе детство является духовно особенно хрупким и податливым в силу того, что дитя уже обладает свободой, но еще не сознает до конца ее смысла, ее власти, ее объема.
В этом отношении второе детство напоминает те первые стадии в развитии зрения, когда дитя может смотреть, но не видеть (в полном объеме доступного ему позже «видения»), не владея достаточно всеми мускулами глаза. Дитя еще легко допустит в это время угнетение свободы – но реакция придет в свое время в виде острого ее проявления накануне отрочества и в течение его.
Вместе со свободой впервые в достаточно серьезном и полном смысле слова второе детство тоже обладает качеством личности. Эмпирическое самосознание, сознание своего авторства и своей ответственности, интересы, влечения, вкусы и запросы уже слагаются в некоторую систему, слабо, но все же управляемую эмпирической личностью. Дуализм двух типов, двух слоев внутренней жизни, который мы видели в раннем детстве, сменяется уже некоторым, пока неустойчивым единством, которое, увы, состоит в том, что часть духовной жизни уходит в «подполье» – уже формирующееся обычно в это время, – а то, что не скрывается в подполье, становится связанным с эмпирической жизнью ребенка, находясь у нее в плену, ею живя, ей себя отдавая. Именно это срастание духовной сферы с эмпирической сферой, пока еще начальное и слабое, полагает начало характера, саморегуляции личности – чем навсегда обрывается связь с ранним детством, которое мы сравнивали выше, в его духовном статусе, с грудным периодом в физическом кормлении. Дитя, конечно, питается от духовной сферы, но питается уже «само», «свободно», само распоряжаясь собой.
6. Но само же эмпирическое развитие приносит конец этому периоду тем, что наступает в нем фаза интенсивного полового созревания – отрочества. Известно, что эта фаза предваряется некоторым телесным и психическим увяданием – ослаблением памяти, внимания, упадком прежних интересов, особенно ярко выраженным негативизмом (термин Ch. Buhler) – отталкиванием от всего, чего хотят окружающие. Даже такие функции, как высказывания (Aussage), не говоря о других более сложных, показывают упадок – у девочек к 11–11,5–12 годам, у мальчиков к 12,5–13–13,5. А затем начинается беспокойная, тревожная и противоречивая пора интенсивного полового созревания – когда новая сила (пол), до сих пор действовавшая или скрыто или неполно, выступает на первый план. Пол окончательно формируется со своей телесной стороны, сменяя прежнюю, относительно недифференцированную фазу, сосредоточиваясь – хотя и не исключительно — в генитальной зоне. Это вызывает целый ряд существеннейших перемен в жизни мальчика (вторичные половые признаки) и девочки (менструации), останавливая на некоторое время обычный рост различных органов тела. Но самые существенные, многообразные и опасные проявления пола имеют место в психической сфере. Для их понимания необходимо так формулировать совершившиеся в душе изменения: после периода трезвости и погружения в «порядок» природы, социальной и моральной жизни подросток чувствует себя подхваченным новой и неведомой ему силой, которая действует в его собственной глубине. Эта сила властно и нетерпеливо опрокидывает привычки, сложившиеся вкусы, толкает куда-то вперед, мутит и волнует душу, бросая ее из одной крайности в другую. Внутреннее беспокойство, часто противоречивые желания, бурное проявление капризного своеволия, часто желание действовать вопреки правилам и собственным привычкам, упрямство и молодая заносчивость – все это с резкими переходами от одного к другому, общая страстность и горячность, длящаяся в своих пароксизмах недолго, но очень бурно и сильно, – все это показывает, что душа подростка совершенно отошла и от трезвости и реализма, от следования правилам и от приспособления к порядку, что она вновь, хотя и по-иному, чем в раннем детстве, возвращается к себе – но уже не в форме наивного эгоцентризма, а в форме мечтательного эгоцентризма. Мечтательность есть ключ к этому периоду и вот почему. Лишь с этим периодом начинается настоящее самосознание, вкус и влечение к своему внутреннему миру, острое самоподчеркивание своих желаний и порывов. Внутренний мир, оказывающийся бесконечным и бездонным, иррациональным и непостижимым для самого же подростка, выдвигает различные «мечты» – чувства, желания, планы, – совершенно не считаясь с тем, насколько они реализуемы. Острый и упорный ирреализм, нежелание считаться с реальностью, уверенность в праве жить своим миром и придают всем замыслам и желания характер мечты, которая изолирует подростка от социального мира. Этот период, тоже по контрасту и с ранним и вторым детством, имеет большой вкус к асоциальности – к уединению и одиночеству, к трагическому чувству непонятности и ненужности никому, вообще к оторванности от всего и от всех. Совсем новый стиль замечаем мы в духовной жизни в этом периоде: вновь чувствует себя душа перед лицом безграничной, бесконечной перспективы, которая однако не вне его, а в нем самом, в таинственной глубине души. Перспектива эта темна и неясна, от нее исходят излучения, которые с какой-то силой одержимости оплетают душу. Она не сплошь морально темна, скорее она морально двусмысленна, ибо в ней начатки и страстных порывов к самопожертвованию и начатки самого грубого и неприкрашенного эгоизма, – но она несет с собой свои императивы, которых подросток не умеет объяснить другим, но которым он не может не отдаваться с какой-то сладостной и стыдливой страстностью. Отсюда постоянные конфликты новых мотивов с привычными мотивами жизни и неизбежность хотя бы частичного и не систематического, но тем более страстного отрицания традиционной морали – подросток вступает в стадию частичного или (реже) полного аномизма, субъективизма и импрессионизма. Суть этого морального перелома вовсе не в отрицании гетерономии (чужой воли) и в выставлении своей воли – этот момент является здесь производным и вторичным; основным является отрицание практического разума, непосредственное упоение набегающими влечениями, алогизм в морали, импрессионизм. Если взять еще глубже, то нетрудно увидеть здесь всходы морального мистицизма, то есть построения своего поведения в соответствии с тем, что обладает внутренней, не от разума, не от традиции, а собственной светящейся силой и непререкаемостью. Этот очень знаменательный, очень творческий, но крайне хаотический новый стиль в моральной психологии лучше всего характеризует строй духовной жизни, обретающей неожиданно крылья – еще молодые и ненадежные, но изнутри растущие, кажущиеся своими. Ирреализм всей духовной установки, небрежное и презрительное отношение к реальности, мечтательный эгоцентризм оказываются следствием прилива новой мистической силы, которая, конечно, меньше всего осознается в своем восхождении к тайне цветения пола. Если к этому времени – под влиянием ядовитой среды – воображение подростка уже занято сексуальными сюжетами, то в его сознании с этим могут быть связаны только различные телесно сексуальные движения, чем намечается болезненный, но почти неизбежный, можно даже сказать нормальный (для юношей), разрыв сексуальности и эротики, обычно, впрочем, преодолеваемый в явлениях влюбленности.
Но если подросток не сознает, что цветение пола лежит в основе того ощущения в нем новой силы, неопределенной, но мятущейся, бурной и страстной, влекущей к тому, чтобы дать ей выразить себя, то объективный анализ легко устанавливает связь этого нового самоощущения, мечтательности, обособления, морального импрессионизма с цветением пола, которое подводит подростка к внутренней бесконечности, к внутренней бездне. Бессознательное ощущение бесконечности, бездонности того, что в нем живет ныне, духовно отрывает от мелководья реализма, увлекает на безбрежный простор того неясного и темного, но сильного, сладостного, что трепещет в глубине души.
Духовный мир подростка снова эгоцентричен, снова твердой точкой кристаллизации является личность сама в себе, все вращается вокруг нее и для нее – но вместо ясно очерченных и определенных линий ограниченного, конечного мира, это «все» выходит далеко за пределы этого мира, нарушает все законы и правила; мечта и реальность вновь оказываются плохо различимыми. Наступает странный рецидив того, что было в раннем детстве, где игры заменяют реальность, с тем лишь различием, что в раннем детстве для игр нужна хотя бы «капля» реальности; здесь же всякая даже «капля» реальности мешает, здесь все берется в субъективном плане, – что и позволяет смешивать реальное и вымышленное. Воображение занимает непомерное место в душе, но оно не преображает, не одухотворяет реальность, как в раннем детстве, а наоборот, устраняет реальность, заменяет ее. Оттого всякая влюбленность, фиксирующая объект половых исканий, имеет огромное значение, как преодоление дурной субъективности. Правда, на этом объекте может сгущенно вмещаться для подростка вся реальность, все может окрашиваться из этой точки – но все же здесь есть выход из дурной субъективности.
Одно из самых существенных, хотя пока и бесплодных, но очень «мутящих» переживаний в это время есть новое переживание безграничности и некоторой безосновности, глубины свободы; именно переживание свободы опьяняет, одуряет подростка. Что делать со свободой, в чем ее смысл и тайна, существуют ли для нее границы или нет – все это остается неясным, но самое сознание свободы наполняет душу до опьянения – и подростку хочется без конца пить из этого источника, утверждать свою свободу, даже нелепо – «рассудку вопреки, наперекор стихиям». И вся та строительная работа по выработке характера, тот опыт саморегуляции, который накоплялся в течение второго детства, оказывается здесь таким маленьким, бесцветным – можно сказать, чисто техническим, дающим власть над собой, но слепым, не знающим, куда и зачем употреблять эту власть. Личность становится вновь расплывчатой, способной кинуться во все стороны, сразу же отменить вчерашние решения; небольшой опыт саморегуляции может удержаться в это время лишь там, где он показан технически, например, в спорте, но эта техническая его функция лишена уже всего того морального одушевления, которое недавно еще было в душе.
Ужасно пестра, неопределенна, противоречива религиозная сфера в это время. В итоге второго детства небо оказывается окончательно потемневшим, закрытым, глаза как бы уже разучились глядеть в ту светлую Бесконечность, которая со всех сторон обливала детскую душу в былое время, светилась, ласкала, шла в душу. Все темно над подростком. Вдруг он «решит» (!), что Бога нет и уверен, что в нем нет веры, а то вдруг по привычке, по неисчезнувшей инерции начнет молиться – и на время глубокое волнение, мистические восторги охватят душу. Это все лишь искушения, это лжеблагодать. Религиозная сфера как будто вся в скорлупе, живет она прошлым, где-то сосредоточенно в душе наливается «сок», – но по существу отрочество религиозно пусто, хотя очень мистично – но мистикой земной, даже подземной, но отнюдь не небесной. Религиозные рассуждения, в которых идет та же игра, как и всюду в этом возрасте, могут быть пусты или серьезны, глубоки или поверхностны, но увы – они нереальны. Опасная, жуткая пора – сумерки перед зарей, некая темная ночь перед грядущим восходом солнца...
Духовный лик отрока определяется все же тем, что его духовность, уже навсегда сросшаяся с его эмпирической личностью, становится свободной от плена внешнего мира. Правда, она в новом – жутком и страшном, но и творческом плену таинственной силы пола, она воспламеняется тем огнем, который разгорается в темной глубине юного существа, но этот новый плен уже связывает личность с таинственными недрами «земли», уходит корнями в извечную, софийную основу мира. Личность расплывчата, но в ней иначе льется уже кровь земли, могучие токи творческой силы пола ее заполоняют. К чему эта сила, какие задачи она ставит и поставит – это все неясно, но в отрочестве происходит таинственное «возвращение» или таинственное сочетание с миром в его безграничности, в его софийной вечности, – но, увы, через двусмысленную силу пола...
7. Диалектика духовного и психофизического развития подходит к своему завершению, когда наступает юность, синтетически соединяющая все предыдущие периоды, чтобы дать возможность личности вступить в новую фазу – зрелости. От раннего детства возвращается в юности эстетический тип мироотношения – хотя уже и на ином основании, чем это было в раннем детстве, а все же с живым и укрепляющим чувством светлой бесконечности, вновь открытой юной душе. От второго детства в юность входит внимание к законам и порядкам мира внешнего, социального и морального, – хотя это внимание уже не связано с послушанием и приспособлением ко всем этим законам, а наоборот, полно творческих замыслов о преображений мира через подчинение его законам. Наконец, от отрочества в юность привходит могучая сила пола, но как бы укрощенная и просветленная в светлом развитии эроса, обычно находящего свой объект, в восторженном поклонении которому расцветают все лучшие силы души. Юность, по существу, является периодом органическим, периодом внутреннего единства и творческой цельности, периодом увлечений и вдохновения, энтузиазма и доверчивого отношения к миру и людям. Юность богата силами, полна творческих замыслов, поразительна в своем идеализме, смела, порывиста, но вместе с тем добра и великодушна. Юность художественна потому, что путь жизни, уже почти открытый, еще не стесняет, не мучит, – это пора выбора пути жизни и составления планов, по преимуществу пора свободы и творческой независимости, пора грандиозных замыслов, ярких утопий, героических решений.
Ключ к этой психологии юности заключается в ее духовном строе – в том найденном, хотя бы и интуитивно, равновесии между эмпирическим и духовным составом человека, которое еще не есть предельное и последнее достижение в этой мистической задаче[36], но которое уже не основано на наивности раннего детства.
Юность тем и прекрасна, тем и чарует, что в ней, «по естеству», еще раз выступает рядом духовная и эмпирическая сторона в нас – и в этом их взаимопроникновении заключено настоящее мистическое и эстетическое достижение. Здесь нет прелестной, но наивной и потому подлежащей скорому распаду ранней детской близости двух сфер в человеке; от юности всегда веет гениальностью, хотя бы блестками ее, хотя бы только в отдельных ярких точках – ибо здесь духовный мир действительности одухотворяет и согревает эмпирический состав человека. Этот духовный мир не оттеснен «приспособлением» к жизни, как во втором детстве, он свободен и полон того дыхания бесконечности, которое никогда не выступает в своем эмпирическом выражении так полно, так ясно и так пленительно, как именно в юности. От духовного мелководья не осталось ничего, хотя юность знает мир, любит его и хочет на него действовать, чтобы творчески в нем проявить себя. Но та бесконечность, которая развертывается во всей своей полноте перед юностью, не есть только темная бесконечность пола – от этой узости тоже свободна юность. Она тоже живет полом, она полна его огнями и исканиями, но это не все, чем юность живет, – перед ней вновь открывается бесконечный простор неба, и оттого в юности столько естественного великодушия и благородства, столько духовной прямоты и доброты. Личность достигает своего почти уже полного расцвета, еще не исключая того многообразия, которое в ней есть, но так легко и радостно относясь к нему, словно в нем есть неистощимое богатство сил. Юность нерасчетлива, хотя порой в ней уже действует инерция житейских привычек, вошедших в душу от периода второго детства, – она нерасчетлива, ибо богата – и ей легко пожертвовать всем. За этим, часто легкомысленным отношением к своему богатству стоит все же настоящая сила, и как часто именно в эту – пожалуй, только в эту – пору в живом и горячем порыве отдает себя юность на всю жизнь на какой-либо подвиг и остается свободно верной всю жизнь ему. Вдохновение юности есть не мечта, а подлинный художественный замысел, предваряющий период творческой работы.
В юности достигает полноты субъективного и объективного своего созревания дар свободы. Юность уже сознает до конца свое право на свободу, сознает всю силу ее, – быть может, и не в расчлененном сознании, а более интуитивно, но сознает вполне. С другой стороны, личность действительно уже овладевает даром свободы, ибо ни физическая, ни социальная, ни моральная сила и традиция уже не стоят на пути к свободе. Только в юности (до зрелого периода) возможны действительные, а не мнимые героические решения «на всю жизнь», только в юности возможно воспламенение души раз навсегда – без колебаний и перемен, без измены и увядания.
8. По существу, юность лучше всего можно было бы охарактеризовать, как религиозный период, но не в смысле содержания духовной жизни, а в смысле типа его. Религиозная жизнь сочетает нас с Богом, с Бесконечностью и наполняет все наше тварное бытие этим устремлением к Ней – и именно это мы имеем в юности, хотя бы сознание юного существа или совсем было чуждо религиозной категории или же ее сознавало неадекватно. Последнее бывает чаще, чем второе, наиболее же редко первое (сознание «смысла» своей юности), и это связано с целым рядом не только внеиндивидуальных, но и индивидуальных причин. Чаще всего мы находим либо полное опустошение, либо одичание, либо искажение религиозного сознания, при котором либо совсем отсутствуют религиозные категории, либо они открывают душе Бога не в Его непостижимом, всеохватывающем пламени любви и творчества, а в искусственно и искаженно суженном образе Бога – Судии, чуждого земле и непреклонного в своих требованиях. Религиозность юности – мистическая, она живет и пульсирует в таинственном своем питании от вечного Огня, от светлой и благодатной творческой Силы, от божественной Любви, вечно творящей и во всем милосердной. И если религиозное сознание сужено или опустело, или почти исчезло, душа все равно чуть-чуть, хотя и не всецело, напоминая раннее детство с его неповторимой непосредственностью, глядится в бесконечность Божию и ею пламенеет, ею одушевляется. Но то, что юность по существу, в своем пламенении, живет мистической религиозной жизнью, конечно, неполно и недостаточно: ограниченность юности и источник ее бед в том и заключается, что она редко сознает в адекватной полноте весь смысл того, тем светится и чем горит ее душа. И здесь не только возможно то, что вся чисто религиозная сила этого горения окажется неузнанной в своем подлинном смысле, но возможно даже, что юность в горении сердца и чистом энтузиазме отдаст себя разрушению религии в мире. Замечательный факт юности заключается именно в этой ее ограниченности – в богатстве и насыщенности ее религиозных сил и в неосознании эмпирическим сознанием подлинного смысла того, чем живет и держится она. В этой духовной слепоте при изумительном духовном богатстве не только обнаруживается то, что юность все же входит в общую систему детства, но проявляется и вся трагическая неустроенность человека, общая повинность греху, лежащему в мире. Святое Крещение освобождает отдельную душу от бремени ее участия в первородном грехе, но не уничтожает силы первородного греха в мире – и здесь надо искать ключ к разгадке самого трагического и самого существенного факта в юности. Духовная слепота (лишь у избранных свыше людей устраняемая силой внутреннего свечения) не может быть устранена никаким образованием, вообще через интеллект; юность изнутри должна увидеть себя в Боге, осмыслить творческую силу свою как силу стояния перед Богом. Лишь в порядке внутреннего свечения открывается это в душе – вне этого она пребывает в неком духовном потемнении. Не религиозное образование поможет здесь душе – ей нужно спасение, ибо основная тема юности, идущей к зрелому ответственному периоду жизни, заключается в том, как найти себя в Боге, уже будучи в Нем. Этот парадокс греха, нависшего над миром, в том и заключается, что мы в сущности только о Боге живем, только Им и держимся, пребываем в Нем, – а между тем не можем найти Его, хотя Он возле нас. Это относится и к тем, кто вполне религиозен в своем сознании: душе самой должно открыться то, что прекрасно выразил блаженный Августин: «Для Себя создал Ты нас, Боже, и не успокоится душа наша, пока не найдет Тебя». Это нужно не понять, а восчувствовать в глубине души.
Тема спасения по существу ставится для воспитания, для педагогического мышления именно юностью – столь уже богатой в своих силах и столь духовно слепой. Детство раннее, детство второе, отрочество – это все еще Vorspiel, только обращено к будущему; юность же – уже почти зрелость, одной ногой она в зрелости, а вместе с тем все то, что ждет нас в зрелом возрасте как бремя и неправда, изнутри уже связано с юностью. Свобода уже в полном расцвете, но она так двусмысленна, что ее нужно спасти как дар, как силу творческую и благую. Личность уже окрепла, почти выявилась – но во всей силе своего греховного обособления, именуемого индивидуализмом. Органический синтез, целостность души даны в такой привлекательности, в таком обещающем подъеме, а вместе с тем уже видна невозможность осуществить и сохранить эту целостность. «Мгновение» юности так прекрасно, но ему нельзя сказать: «Остановись»... Не грехи юности (их может не быть), а ее греховность по существу – ставят тему спасения, и кто только может понять это, может войти в эту тему, тот уже не сможет ее забыть. Не будь юность так прекрасна, так привлекательна, она не могла бы так остро ставить эту тему – но на фоне этой весны, этого благоухания расцветающей жизни кто видит греховность юности – того тем более она поражает.
9. Первое и основное – что типично и существенно для юности – это существенная греховность ее «обособления». На фоне того, что раскрывается нам в тайне Церкви, как тайне благодатного единосущия, всякое обособление, существенно связанное с выявлением личности как таковой, является грехом. Надо тут же подчеркнуть: Святое Крещение снимает грех в личном начале, в полюсе личности у каждого из нас, освящает и очищает функцию личности, но каждый из нас укоренен мистически в соборности всего человечества и мира – и это внеличное в нас не может быть очищено крещением потому просто, что оно существенно едино для всего мира: софийное в человеке, доипостасное не может быть освящено тем, что освящает именно полюс личности в нас. И то, что развитие личности сопровождается утерей непосредственного ощущения единосущия (что частично вновь открывается нам лишь через любовь и брак), то, что личность, развиваясь, неизбежно обособляет себя – это не есть ее грех, это есть следствие неправды, во всем мире лежащей, это есть функция того раздвоения в софийной основе мира, которое дает два лика тварной Софии. Конечно, психоматериальная действительность становится проводником, а отнюдь не источником этого духовного обособления, которое фатально соприсуще нам всегда и везде.
Именно в юности, несмотря на ее подлинную доверчивость и легкость любовного отношения ко всем людям, по контрасту становится особенно ясно, что личность, как мы ее видим в мире, несет в себе начало разрушительное в своей социально-духовной слепоте, в нечувствии своего действительного, но закрытого для сознания единосущия с другими людьми. В самых лучших своих движениях мы в юности все-таки движемся нашим «я» в сторону обособления – и так легко всем жертвуем и губим и людей, и ценности. Рационализм и крайний ригоризм, нечувствие истории и слепое отталкивание от нее, следование идеям вместо любви к живым людям, фанатическое устранение всего, что мешает юношескому радикализму – главным образом связаны с роковой социальной слепотой. Факт мистического единства – не только «солидарности», но и единосущия (это понимал Шопенгауэр, впервые в новой философии подошедший и в своей этике и метафизике и особенно в вытекающей отсюда философии музыки к проблеме тварного единосущия) остается закрытым и может только отвлеченно, а не жизненно мистически открываться личному сознанию. Вся неправда в истории, столь существенно и глубоко связанная с антиномией в личности (все творческое идет из глубин личности и все личное в то же время обособляет ее, разбивает последние остатки живого хотя бы частичного единосущия), уже как бы предопределена здесь. Необходимо спасти личность от неверного ее погружения в себя, от фатального ее обособления – но не так, как думал Л. Толстой, доходивший до мысли, что личность вообще должна быть подавлена для того, чтобы добро могло в ней проявиться, – а так, как это дано в Церкви. Оцерковление личности – это и есть ее спасение, – и это и есть основная педагогическая проблема. В Церкви постепенно, через процесс внутренней жизни и через благодатное срастание с Церковью в таинствах, в молитве, мы начинаем понемногу опытно опознавать изначальное единосущие, которое ныне лишь в Церкви и может быть реализовано. Вся сложная работа над самим собой – как она идет через жизнь в Церкви – возвращает нас к этому уже воскресшему к Церкви, но лишь через жизненное врастание становящемуся «нашим» единосущию. И так происходит постепенное отрешение наше от обособления. И мы, взрослые, не можем дать этого юности – ни через беседы, ни через прямые приказания, а лишь через тот неуловимый процесс оцерковления, в котором вся суть педагогического процесса. Мы не можем, имея детей, ждать, что когда-то, став зрелыми, они сами поймут, что их путь лежит к Церкви, – ибо они могут и не понять, могут огрубеть, путь к Церкви может оказаться навсегда заслоненным и закрытым. К Церкви нужно вести детей с раннего детства – хотя процесс оцерковления личности, по существу, может начаться лишь в юности. То спасение личности от начала обособления, от социальной слепоты, о котором пока идет речь, должно начаться именно в юности, как задание и путь всей жизни, как содержание того подъема и порыва, который безымянно горит в юной душе, как управление тем мистическим богатством, которое именно юности присуще в особой степени. Поэтому даже не с юности, а раньше должно начаться питание ребенка благодатными силами Церкви, чтобы не оказалось сердце юноши глухим, когда придет час творческих исканий. Вся система воспитания в этом аспекте определяется именно темой оцерковления личности – здесь намечена центральная точка, центральная основа воспитания.
Но греховность юности не в одном социальном обособлении – она имеет еще два аспекта: в отношении к природе и к Богу. Не только в людях мы естественно, при росте нашей личности, не «замечаем» нашего единосущия – но мы неизбежно противопоставляем себя и всей природе. Мы становимся к ней или в утилитарно техническое или беспечно эстетическое отношение – и не возвышаемся до того братского отношения, которое раскрыло бы нам глаза на наше правильное отношение к природе. Как из социальной слепоты в духовном нашем мире естественно проистекает искривление морального сознания и растет естественный, но роковой индивидуализм, так из забвения нашего родства с природой, из нашей космической слепоты входит существеннейшее искажение в наше личностное самосознание. Познавательное и эстетическое творчество становится хотя и радостным и дорогим делом, но в нем мы не ощущаем того, что мы через это участвуем в жизни природы. Дурной ирреализм в самом сознании, отрывающий нас от мира, создающий роковые миражи солипсизма, утеря сознания онтологического момента в знании и в художестве – все это сближает и познавательный, и художественный процесс с игрой в дурном смысле слова. Именно наше время достаточно знает, какие ядовитые цветы растут на этом греховном моменте в личности: все уродства современной культуры глубоко связаны с утерей правильного отношения к природе, с утерей сознания наших обязанностей в отношении к природе.
Но своего апогея греховность, соприсущая личности в естественном ее росте, достигает в отношении к Богу. Идея сыновства, непосредственное и жизненное сознание того, что мы дети Божии, не отвлеченная, но жизненно-мистическая реальность для нас нашего Богосыновства оказывается далекой именно в юности с ее исключительной склонностью уходить целиком в мир. Так называемое «естественное язычество» юности состоит именно в этом. По типу, по основам своего духовного бытия, юность есть по преимуществу религиозная фаза (ибо оба начала – Бог и мир – уже открыты в полноте), но эта мистичность, эта религиозность юности (даже если она сопровождается развитием религиозного сознания) не сознает в духовной слепоте своей то, что она в Боге находит весь свой огонь. Юность в религиозной своей жизни антиномична именно по этому сочетанию религиозности самого стиля внутренней жизни и по духовной своей слепоте. Религиозная направленность к миру – вот что характеризует юность, и если даже религиозное сознание церковно, если оно просветлено, то за редкими исключениями оно все равно в плену у мира: в глубине юного существа – и от этого «вклада» отрочества лишь очень медленно мы освобождаемся – и живет сам мир: он не вне давит, он изнутри «держит» и стесняет духовный мир юноши. Может ли дать натуральное развитие человеческой души больше, чем дает светлая, одушевленная и творческая юность, все же ослепленная миром и им занятая? Ведь зрелая жизнь настолько будет обременена житейскими заботами, что обычно ее вдохновение не идет дальше того, что видела юность. Юность раскрывает нам не грехи, а греховность человечества в целом, свидетельствует о той темной преграде между человеком и Богом, которую создал грех и которую сам человек бессилен преодолеть. Зрелая жизнь творит много в области земного существования, но и она охвачена роковыми тисками нависшей над миром силы зла, – и еще острее и прямее ставит она вопрос о спасении, об устроении отдельного человека и человечества в целом. И если жизнь зрелого человека лишь в благовестии о спасении нас Спасителем может найти для себя не только облегчение, но и помощь, то, глядя глазами земного человека на юность, мы видим в ней то, чего сама юность не замечает: видим всю остроту вопроса о трудности ступить на путь спасения уже в юности, – и именно в юности, когда душа, подобно расплавленному металлу, мягка и принимает легко ту форму, какая будет ей придана. Зрелый человек, дошедший до сознания всеобщей нашей подчиненности греху и узнавший не одну весть о спасении, но и самый путь спасения, не может не видеть во всем детстве от ранних лет до юности всех тех антиномий природного бытия, которые восходят к изначальному факту – первородному греху, внесшему роковое раздвоение в тварную Софию. И путь воспитания уже не может не рисоваться лишь как одна сторона всей той работы над собой, которая входит в тему спасения. Воспитание молодежи получает свое законное место, свой смысл, свои основные идеи из этой темы спасения.
[1] При этом необходимо понимать, что такие условия должны быть созданы не только в приходах, но и в иных местах церковного попечения о детях, например, в православных образовательных организациях (детских садах, гимназиях, центрах дополнительного образования и т.п.).
[2] «Только в рамках Церкви духовно плодотворными оказываются влияния природы, людей, наша собственная жизнь. Церковь и есть та благодатная среда, в которой и через которую можно действовать на духовную жизнь, можно подлинно помогать ее развитию» (Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Ч. 1. – Париж, 1934 г. – Стр. 226).
[3]«В настоящее время мы свидетельствуем, что Церковь действительно является активным участником общественной жизни, но ей также предстоит еще многое сделать − в первую очередь для того, чтобы актуализировать евангельское послание для наших современников. Реализация этой задачи сталкивается с большими трудностями и проблемами, потому что общий информационный поток, который сегодня обрушивается на каждого человека, способствует не актуализации, а архаизации евангельского послания. Сквозь призму этого современного информационного потока люди склонны рассматривать древние христианские источники, в том числе Евангелие, как относящиеся в первую очередь к прошлому и мало затрагивающие жизнь современного человека.
Не только сейчас, но и во все времена всегда актуализация Евангелия является главной задачей Церкви. Однако сегодня мы, возможно, сталкиваемся на этом пути с наибольшими трудностями – культурными, образовательными и иными» (Слово Святейшего Патриарха Кирилла на заседании Наблюдательного совета Общецерковной аспирантуры и докторантуры // PATRIARCHIA.RU: официальный сайт Московского Патриархата. 2005. URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/3880748.html (16 декабря 2014 года)).
[4]«Современная педагогика исключительно выросла на христианской почве, и для нас нехристианская педагогика есть вещь немыслимая — безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без побуждения позади и без результатов впереди» (Ушинский К.Д. Собрание сочинений: В 11-ти тт. Т.2. Педагогические статьи. 1857–1861 гг. – М.-Л., 1948 г. - Стр. 452).
[5] «Темой духовного воспитания становится, таким образом, развитие и углубление чувства Церкви, непосредственного, конкретного видения Церкви, веры в Церковь. Чем укрепляется и питается это чувство? Конечно, лишь живым чувством таинственной силы Церкви. В силу этого таинства, совершаемые Церковью, и являются главной силой нашего духовного возрастания» (Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Ч. 1. – Париж, 1934 г. – Стр. 227).
[6] «Наше вмешательство в жизнь ребенка имеет смысл лишь в том случае, чтобы помочь раскрытию образа Божия в ребенке и устранить все то, что замедляет это раскрытие» (Зеньковский В. В. Педагогика. – Фонд «Христианская жизнь». – Клин, 2002. – Стр. 51). «Цель воспитания в свете православия есть помощь детям в освобождении от власти греха через благодатное восполнение, находимое в Церкви, помощь в раскрытии образа Божия… раскрытие пути вечной жизни» (Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Ч. 1. – Париж, 1934 г. – Стр. 237).
[7] «Если задача воспитания есть духовное устроение, то и основные средства воспитания должны иметь отношение к духовной стороне в детях. И школа, и внешкольное, и дошкольное, и семейное воспитание – все это инструментально, то есть все осмысливается через восхождение (в развитии тела, социальности, интеллекта, моральной, эстетической, религиозной сферы) к духовному началу» (Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Ч. 1. – Париж, 1934 г. – Стр. 231).
[8] «Многие сочли блаженной отшельническую жизнь, другие – смешанную, то есть общежительную, иные же предпочли предстоятельствовать над народом, быть наставниками, заниматься преподаванием и строить церкви... Я же ни одно из этих дел не предпочел бы другому и не сказал бы, что одно заслуживает похвалы, а другое порицания. Но во всем и во всех делах и действиях всеблаженна жизнь для Бога и по Богу» (Преп. Симеон Новый Богослов. Главы богословские, умозрительные и практические. - Фонд «Христианская жизнь». - Клин, 2001. - Стр. 64).
[9] Традиционный (или объяснительно-иллюстративный) способ обучения заключается в том, что новая информация дается ребенку в готовом виде, когда он пассивно воспринимает учебный материал, заучивает и затем воспроизводит его.
[10] Разумеется, новые или сравнительно новые подходы к обучению не должны быть противопоставлены традиционным. А сама программа вероучительного курса должна сбалансированно и разумно сочетать разнообразные способы обучения, при этом не делая акцент на тотальном использовании традиционного метода в педагогической практике.
[11] Создатель этой образовательной теории Джон Дьюи писал: «Я верю, что школа должна быть настоящей жизнью – такой же реальной и живой для ребенка, как и та, которой он живет дома, во дворе, на игровой площадке» («Мое педагогическое кредо», 1897 г.).
[12] Разработана Д. Колбом.
[13]Авторы: И. Я. Лернер, Т. В. Кудрявцев, А. М. Матюшкин, М. И. Махмудов, В. Оконь и др.
[14] Технология разработана в 1930-е гг. в Гарвардской школе бизнеса. Разработчик в российской школе – В. Д. Киселев.
[15] Авторы: Д. С. Лихачев, А. М. Панченко, Н. В. Понырко и др.
[16] Метод разработан А. Осборном в 1953 г.
[17]Метод разработан Джоном Дьюи в начале XX века.
[18] Авторы: А. С. Макаренко, А. А. Ремнев, С. В. Федотова и др.
[19] Автор К. Левин.
[20] Первые ситуационно-ролевые игры разработал в 1946 г. Дж. Морено.
[21] По работе С. С. Куломзиной «Наша Церковь и наши дети».
[22] Альфред Бине – французский психолог (1857–1911 гг.).
[23] Л. С. Выготский – советский психолог (1896–1934 гг.).
[24] Эрик Эриксон – американский психолог (1902–1994 гг.).
[25] Д. Б. Эльконин – советский психолог (1904–1984 гг.).
[26] Существует огромное количество молодежных субкультур, среди них, например, готы, ролевики, оферы, кежуалы, анимешники, диггеры, руферы, геймеры. Рекомендуем педагогам изучить характеристики этих и других направлений в источнике http://www.soc-mol.ru (Электронная эницклопедия «Социология молодежи» под ред. проф. Вал. А. Лукова, научный проект Московского гуманитарного университета).
[27] См. Склярова Т. В., Янушкявичене О. Л. Возрастная педагогика и психология. – М.: Покров, 2004.
[28]Прот. Александр Шмеман. Как преподавать вероучение подросткам.
[29]Прот. Александр Шмеман. Как преподавать вероучение подросткам.
[30]Глава из кн.: Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. Ч. 1. – Париж, 1934 г. Приводится без сокращений.
[31] Эстетическое начало в человеке имеет изобразительную и выразительную функции; связь же эстетического творчества с объективной сферой красоты устанавливается и не является априорной.
[32] В переживании свободы у зрелого культурного человека необходимо различать эти два полюса – моральной и эстетической свободы. Моральная свобода заключается в победе «правды» в нас над «неправдой», добра над злом, эстетическая же свобода, лишенная этого дуализма, связана с творческим взлетом души. Тайна свободы раскрывается при органическом единстве этих двух сторон, которые, однако, могут друг друга даже и исключать в диалектике личного и исторического развития.
[33] Потому Церковь и не допускает к таинству покаяния детей до 7 лет, то есть в период раннего детства.
[34] Гипотеза эта многоразлично удостоверяется ее соответствием фактам, как это может быть показано лишь в системе психологии: однако в дальнейшем не раз будет дано много материала для ее «оправдания».
[35] Я различаю следующие периоды в развитии детства: 1) грудной период; 2) раннее детство от 5,5 до 7 лет; 3) второе детство от 5,5–7 до 11,5–13 (у девочек несколько раньше, чем у мальчиков); 4) отрочество от 11,5–13 до 15–16,5 и 5) юность от 15–16,5 до наступления зрелости. Основания такого деления приведены в моей «Психологии детства».
[36]Delacroix в своей ранней замечательной книге «Etude d’histoire et de psychologie du mysticisme» дает такую схему мистического развития, начиная с «религиозной весны»: 1) фаза раннего, предварительного единства духовного и эмпирического мира в человеке, 2) фаза их разъединения, доходящего до самых острых и мучительных внутренних конфликтов, и 3) фаза окончательного и предельного их слияния в святости, внутреннем мире и светлой целостности. По существу юность всегда – если она нормальна – имеет черты «религиозной весны».
Психолого-педагогические основы
Работы с детьми на приходе
Дата: 2019-02-19, просмотров: 223.